Отшельник из Гянджи

Книга: 1185 год. Восток – Запад. Истоки. Мир ислама. Между двух миров

Мне кажется, что в конце XII века жили куда больше великих людей, чем за сто лет до того или через сто лет. На эту тему можно создать несколько гипотез, достаточно стройных и достаточно необязательных. Тут можно привести фактор демографический: в XII веке было относительно мало больших войн, уничтожавших целые народы, и не было страшных эпидемий, опустошавших мир в последующие века. Нашествие сельджуков – уже история, а нашествие монголов – только завтрашний день. Относительно стабильный, куда более густонаселенный, чем за сто лет до того, мир XII века – это к тому же мир городов, административных центров, средоточия коммерции, концентрации мысли. Когда мы знакомимся с биографиями людей XII века, мы обнаруживаем удивительную для прошлого черту: люди живут долго и умирают своей смертью.

Есть печальный закон: гении и таланты гибнут быстрее, чем средний человек. Они наиболее ранимы, беззащитны, потому что не такие, как все. На земле родилось во много раз больше гениев, чем смогло проявить себя. Особенно это характерно для периодов великих бедствий. Монгольское нашествие смело несколько великих цивилизаций Средневековья – оно уничтожило систему государств Азии и Восточной Европы. В России, Грузии, Армении, Азербайджане, Хорезме, Китае – везде кочевники в первую очередь уничтожали население городов. Гибли носители культуры. А после монгольского нашествия обрушилась черная ночь чумы, которая наиболее яростно свирепствовала в городах – тесных скопищах людей. Мы не знаем, сколько гениев XIII и XIV веков погибло в пожарах и тоскливой тишине зачумленных городов.

Образ мысли средневекового человека был качественно иным, чем наш. И система ценностей была иной – преломлялась сквозь призму религии. Религия диктовала нормы жизни. Если гений ставил под сомнение суть вещей, он становился еретиком. И погибал. Отторгнутый религией и обществом. Об этих людях мы ничего не узнаем.

Средневековый образ мысли вел к тупикам знания. Астрономия, основательно забытая после гибели античной цивилизации, таилась на задворках астрологии, химия была золушкой алхимии. Тупики знания поглотили великие умы Средневековья, потратившие жизнь на поиски философского камня или связей между человеческой судьбой и движением светил. Гении горели на кострах, погибали на плахе, угасали в темницах – способов избавиться от гения у средневекового общества было не меньше, чем у сегодняшнего. И все же вторая половина XII века была благодатным часом относительного спокойствия, позволившим выжить и проявить себя некоторым гениям.

…Город Гянджа, развалины которого и сейчас сохранились недалеко от Кировабада, был одним из крупнейших городов Закавказья. Рассказывают, что окружавшие его стены тянулись на десятки километров. Горная речка Гянджачай делила город на две части, и между ними было перекинуто три каменных арочных моста. Гянджа унаследовала дела и славу старинного города Бердаа, столицы азербайджанской Албании, которую арабы называли «Багдад здешних мест». Могущество Бердаа было подорвано русами, захватившими город в середине X века, и постепенно Гянджа, стоявшая на торговом пути из Ирана в Грузию, стала первенствовать в Восточном Закавказье. До середины XII века Гянджой и страной Арран, центром которой она считалась, правили наместники сельджукских султанов, затем власть там перешла к династии атабеков – Ильдегизидов.

Гянджа была одним из важнейших пунктов на Великом торговом пути. Жили там потомки аланов и албанцев, армяне, персы, грузины и тюрки.

Врата Гянджи, хранящиеся во дворе Гелатского монастыря. Грузия

В сентябре 1139 года в Закавказье произошло сильное землетрясение. Более всего пострадала Гянджа.

«Туман и тучи, – пишет армянский историк, – покрыли горы и равнины, и случилось страшное землетрясение, отчего разрушилась столица… Обрушилась от землетрясения гора Алпарак и запрудила лощину, в которой протекала река, и образовала озеро». Арабский современник тех событий еще более суров: «Город Гянджа и его область провалились сквозь землю. Он настолько разрушен, как если бы его и не было на земле».

Памятник поэту Низами Гянджеви около посольства Азербайджана в Москве

В Гяндже погибли десятки тысяч человек. Груды дымящихся развалин, пыль, нависшая над долиной, вздувшаяся от трупов и мусора река, стоны и крики людей – такой была Гянджа в 1139 году.

Когда первые вестники бедствия домчались до соседних государств, грузинский царь Димитрий поспешил к разрушенному городу. Как рассказывают армянские и арабские летописцы, грузинские воины избивали оставшихся в живых жителей, грабили разрушенные дворцы, разрывали развалины в поисках сокровищ. Грузинское войско возвратилось домой со сказочной добычей – пленниками, драгоценностями, тканями и мехами. Везли и городские ворота Гянджи. Они были доставлены в Гелати и установлены в тамошнем монастыре.

Прошло много лет, прежде чем Гянджа отстроилась и вновь стала кипучим центром ремесла и торговли.

И первыми впечатлениями маленького Ильяса, сына Юсуфа, который родился через год или два после бедствия, были руины на площадях. Отец мальчика был небогатым ремесленником. Он рано умер, и матери, курдянке, пришлось одной поднимать детей.

Пройдет много лет, и мальчик Ильяс ибн Юсуф станет великим поэтом Низами.

…Низами – человек-тайна, причем тайна – в его простоте и очевидности. Поэт должен вести себя как положено – даже величайшие из них стремились ко двору. Не только потому, что там было сытнее. Главное, там было безопаснее. Средневековый двор – это и академия наук, и академия художеств. Поэты-отшельники редки, великие отшельники уникальны. Ведь не только их тянет к царскому двору, двор тоже хочет украсить себя знаменитостью. Меценатство – старинное занятие. Можно топтать и унижать творца, но даже в те давние времена наиболее мудрые правители догадывались, что имена многих шахов и эмиров сохраняются в памяти потомков только потому, что сохраняются посвящения поэм.

Почему же Низами, превосходивший современников, всю жизнь провел в ремесленном квартале Гянджи? Лишь одну из своих поэм он пишет по заказу, лишь однажды он беседует с шахом и получает от него захудалую деревню, разграбленную воинственными соседями. Всю жизнь Низами работает не только как поэт – у него другое дело, что стои́т прежде поэтических дел.

Низами – горожанин, то есть ремесленник, возможно, торговец. В антологии XV века говорится о том, что Низами был членом ордена Ахи. Этот орден резко отличался от других тайных союзов отсутствием ненависти к инакомыслящим. Знаменитый путешественник Ибн Баттута писал, что ахи «…есть в каждом поселении, городе и деревне. И не найти в мире людей более заботливых, чем они, к чужестранцам, более поспешных в стремлении накормить голодного, удовлетворить потребности нуждающегося, пресечь руку насильника и убить сатрапа или тех, кто примыкает к нему из злых людей. Ахи – это человек, который собирает людей своей и иных профессий из юношей, холостяков и одиноких, и приходят они также и сами… Строит он обитель и расстанавливает в ней обстановку, и светочи, и все, что необходимо из утвари. И товарищи его служат днем, добывая себе пропитание, и идут к нему после сумерек… Если придет в этот день странник в город, берут они его к себе на постой, и живет он у них гостем, и не уходит он от них, пока не уедет… И не видел я в мире людей более праведных делами, чем они».

Если Низами был ахи, то как бы программой этого союза звучат его строки:

Зачем тебе унижаться перед подлецами?
Зачем быть игрушкою недостойных?
Что ты склоняешь голову перед всякой затрещиной?
Зачем ты покорно принимаешь всякое насилие?
Выпрями спину, как гора.
С мягкосердечными будь суров,
Унижение несет внутренний ущерб,
Смирение перед несправедливостью рождает вялость.
Будь словно шип с копьем на плече —
Тогда возьмешь в объятия охапку роз.

Низами оставил после себя пять поэм. Кроме того, он писал и лирические стихотворения, их до нас дошло немного, да и не всегда известно, какие принадлежат ему. Ведь Низами существовал в могучем потоке восточной поэзии: перед ним, рядом с ним, сразу за ним работали сотни других поэтов, немало среди них было и выдающихся мастеров, а некоторые формально владели стихом не хуже, чем гянджийский отшельник.

К концу I тысячелетия нашей эры в связи с падением значения Арабского халифата та часть Востока, что культурно тяготела к Ирану, все шире пользовалась фарси (персидским языком) как языком литературы и науки. В этом было и возрождение традиций, и оппозиция языку завоевателей. Признанным патриархом литературы на фарси стал Рудаки. Он умер в середине X века, и от него до нас дошло менее тысячи двустиший. Известно, что помимо лирических стихотворений ему принадлежало семь эпических поэм, наиболее знаменитой из которых была «Калила и Димна», построенная на индийском классическом сюжете. Младшим современником Рудаки был Дакики, который задумал изложить в стихах всю историю Ирана с легендарных времен. Он начал свой труд с песни о Заратуштре, но в разгар работы погиб от кинжала наемного убийцы.

На смену Дакики пришел великий Фирдоуси (932/41–1020/26) и сделал то, что не успел Дакики. Так возникла «Шах-наме» – «Книга о царях», одна из вершин мирового эпоса.

Ага Мирек. Спор двух врачей. Миниатюра. «Хамсе» Низами

К середине XI века Иран и Средняя Азия оказались под властью кочевников-сельджуков, их вожди были неграмотны и от исламской культуры далеки. Но, создав великую империю, сельджуки способствовали этим расширению ареала фарси. Язык покоренных вытеснил язык завоевателей.

Немало поэтов творило в Средние века в небольших государствах на территории Азербайджана. Без поэтов не обходился ни один тамошний двор.

Перепроизводство поэтов и перенасыщенность поэзией вели к конкуренции, в которой выковывались изысканность поэзии и драчливость поэтов. Порой дело не ограничивалось лишь взаимными жалобами и попреками. Ширванский поэт Фалаки сначала в этой борьбе преуспел и даже достиг богатства, но в результате интриг соперников попал в тюрьму Шабаран. Это было мрачное, тухлое подземелье. «Я был уже мертв, – вспоминал поэт о своем заключении. – Из моего тела торчали кости…» Фалаки удалось выйти на волю, но после этого он прожил недолго и умер, не дотянув до сорока лет.

Впрочем, имя Фалаки знают лишь специалисты. Его торжественные оды и песнопения, славословия шаху были облечены в настолько изысканную и совершенную форму, что слушатели, несомненно, цокали языками от удивительного мастерства поэта.

Но несчастный Фалаки в области власти над стихом далеко уступал крупнейшему азербайджанскому поэту XII века Хагани, который был старше Низами лет на двадцать. Хагани происходил из простолюдинов: отец его был плотником, мать – кухаркой, она была христианкой, принявшей ислам. Хагани вряд ли удалось бы получить образование, если бы не знаменитый дядя – врач и мудрец. Дядя сам учил мальчика, а затем отдал его в ученики к придворному поэту Абу-ль-Ала Гянджеви.

Старик Абу-ль-Ала, подвизавшийся при дворе ширваншахов, не только ввел ученика во дворец, но и отдал за него свою дочь.

Через несколько лет Хагани превзошел учителя в искусстве петь оды шаху. И написал на старика сатиру. Абу-ль-Ала ответил на нее еще более злой сатирой и поэмой о неблагодарности. Весь двор с наслаждением следил за этой сварой, стихи ходили по рукам.

Последний и самый подлый удар нанес Хагани. Он написал сатиру, полную неприличной брани, где сообщил, что его тесть – агент исмаилитов, ученик Хасана ибн Саббаха. Это был политический донос. После чего Абу-ль-Ала исчез, а Хагани написал элегию, в которой проклинал доносчиков:

Увы мне, если я хоть раз вздохну от глубины сердца!
Злоречивый доносчик завяжет узелком этот вздох,
Запечатанным снесет его к его величеству шаху.

Вскоре опасения Хагани оправдались, и он очутился в темнице.

С точки зрения изысканности и совершенства формы Хагани не знал себе равных. Но, может быть, именно поэтому всемирно известным поэтом он не стал.

Низами нигде не писал, где учился, хотя образован он был исключительно. Вернее всего, он окончил медресе в Гяндже. А затем учился сам – всю жизнь. Он отлично знал арабский язык и арабскую литературу, как художественную, так и научную. Он был знаком и с христианской литературой, даже цитировал Евангелие. Похоже, что ему были ведомы грузинский и армянский языки, которые в Гяндже были в ходу. Низами глубоко разбирался в восточной философии, читал он и греческих философов. Знал он, видимо, астрономию, математику и медицину.

Как он провел первые тридцать лет жизни, неизвестно. Первую свою поэму Низами написал, когда ему было около тридцати.

Памятник Низами Гянджеви в Баку. Скульптор Ф.Г. Абдурахманов. 1949 г.

Поэма называлась «Сокровищница тайн». Она – как бы собрание бесед о смысле жизни и назначении ее. Название поэмы происходит от исламского предания: Мухаммед однажды вознесся на небо и увидел под небесным престолом закрытое на замок помещение. Разумеется, замок его удивил, и он спросил архангела Джибраила (Гавриила): «Что это за место?» И архангел ответил: «О посланник Божий, это сокровищница глубоких мыслей, а языки поэтов – ключи к ней».

Слова архангела – признание высокой роли поэзии на Востоке, сокровенной, почти мистической функции поэта, связывающего своим творчеством человека с высшим миром. В этом предании как бы завет поэтам – раскрывать извечные тайны Вселенной.

Первая поэма Низами была сложной и необычной. Крупнейший исследователь его творчества Е.Э. Бертельс говорил о «Сокровищнице тайн»: «Поэма требует не только перевода, а одновременно и пространного комментария, раскрывающего всю ее глубину и беспримерную тонкость построения. Можно сказать, что эта поэма – одно из труднейших произведений на персидском языке. Это ощущалось и учеными Востока, создавшими ряд толкований к этой книге».

В ночном безмолвии поэт слышит внутренний голос, который велит отказаться от стремления к наружной видимости вещей и вернуться к себе – единственному другу. Поэт подчиняется, ему удается заглянуть в самого себя и найти там султана – собственное сердце.

Таково вступление к поэме.

Далее поэма делится на двадцать макала – бесед.

В каждой беседе разбирается одна основная мысль. В первой – о грехопадении человека и силе прощения. Во второй – о справедливости. В третьей – о превратности судьбы… И каждая завершается притчей, иллюстрирующей смысл беседы. В четвертой беседе Низами рассказывает о старухе, которая не побоялась обвинить султана Санджара в том, что, покровительствуя вероломным и жестоким вельможам, он не только угнетает свой народ, но и готовит этим гибель своей державы. Султан не прислушался к словам старухи, и его царство погибло. Словно забыв, что он – наблюдатель, Низами гневно входит в собственную поэму:

И нет правосудья сейчас на земле,
Ищи его лишь на Симурга крыле,
И стыд позабыт под окном голубым,
И честь на земном этом шаре – как дым.
Вставай, Низами, и заплачь от стыда,
Плачь кровью над тем, кому кровь – как вода!

Никому не известный поэт из Гянджи замахивается на сложную философскую поэму о смысле вещей. Но поэма умозрительна и суховата. В ней много мыслей, но нет людей.

Когда впоследствии будут рождаться все новые подражания «Сокровищнице тайн», никто не задумается, что их источник – первый опыт Низами, его вызов миру. Возникнет общепринятый образ Низами – праведного и мудрого шейха, к седобородому портрету которого эта поэма достойно приложима. Но седобородый мудрый шейх – это еще далеко впереди. Пока поэт не женат, беден, а надо кормить мать и младших братьев.

Султан Мухаммед. Султан Санджар и старуха. Миниатюра. «Хамсе» Низами

Поэма была закончена. Найден псевдоним: Низами Гянджеви (Гянджийский). Кто-то из друзей ее прочел. Ее хвалили или хулили – легко представить, как снисходительны могут быть друзья к поэтическим опытам своего соседа. Ведь настоящие поэты живут при шахских дворах и ходят в парче. Настоящий поэт не живет в соседнем бедном доме.

Нелегко стать пророком в собственном отечестве.

Но поэма написана. И ее надо продать. Именно продать. Иначе ее не перепишут писцы, не прочтут знатоки, она сгинет в ремесленном квартале Гянджи, как сгинет в безвестности и ее автор. Соседи могут оценить газель или касыду, но отвернутся от философских глубин, раскрытых в таинственных и сложных стихах.

Поэму удалось пристроить далеко не сразу. Местные правители и слышать о ней не хотели. У них были свои поэты. В конце концов покровителя изящной словесности удалось отыскать. Правда, не близко. Это был правитель Эрзинджана в Малой Азии Фахр ад-Дин Бехрамшах ибн Дауд. Низами посвятил ему поэму и отправил ее в далекое путешествие. А сам остался в тягостной неизвестности.

Низами Гянджеви

О дальнейших событиях рассказывает историк Ибн Биби. Правда, написаны им приведенные ниже строки много позже, когда Низами был уже признан. Поэтому к словам историка следует относиться осторожно.

«Творец слов ходжа Низами Гянджеви, – сообщает историк, – сложил в стихах словно ожерелье из крупных жемчугов и послал его величеству как дар и приношение. Царь послал ему в награду с одним из наибов, который был достоин вести с ним беседу, пять тысяч динаров золотом, пять оседланных коней с убранством, пять иноходцев-мулов и почетные халаты, расшитые самоцветами. Книгу эту повелитель одобрил и сказал: “Если бы было возможно, то целые казнохранилища и сокровищницы послал бы я в дар за эту книгу, которая сложена в стихах, подобных жемчугам, ибо мое имя благодаря ей сохранится вечно…”»

Даже если владыка Эрзинджана и оценил поэму по достоинству и не пожалел иноходцев и золота, то они до Низами не дошли. Ни сам Низами, не таивший от читателя своих имущественных дел, ни его современники не говорят о сказочном даре.

Скорее всего поэма Фахр ад-Дину понравилась, какая-то награда Низами была отправлена. Может быть, дошла до него, а может, и нет.

Но главного Низами добился. Поэму прочли. О поэме заговорили. Поэма стала настолько знаменита, что на одном лишь фарси сохранилось более сорока подражаний ей.

Известно, что через некоторое время список поэмы попал к правителю Дербенда. Тот был глубоко тронут ее глубиной и совершенством. Возможно, он даже произнес небольшую речь придворным поэтам о том, каких вершин достигла поэзия в иных странах и как прискорбно, что ничего подобного при его дворе не создано. Поэты согласились, потому что чужеземцы не были соперниками.

Половецкая каменная статуя. XII в. Украина

И тут какой-то слишком осведомленный наиб влез с нетактичным предположением, не тот ли это Низами из соседней Гянджи, что пишет недурные газели. Поднялся возмущенный шум: как можно даже подумать такое! Правитель приказал на всякий случай выяснить это дело. Вскоре пришло подтверждение, что это именно тот Низами. Гнев правителя был ужасен, обида на советников страшна, а когда он узнал и о том, что Низами тщетно обращался к его двору, прося разрешения посвятить поэму именно дербендскому атабеку, то разогнал своих поэтов. И хотя поэма посвящена не ему и надежды войти в историю как покровителю Низами у него не осталось, он все же решил сделать ему подарок. И именно этим бескорыстным даром вошел в историю. Он послал в дар гянджийскому поэту половецкую рабыню Афак. Красивую молодую рабыню, купленную для себя, но оказавшуюся слишком неукротимой степнячкой.

Можно представить себе удивление гянджийцев, когда вслед за послами из Эрзинджана к скромному дому Низами подъехало посольство правителя Дербенда.

Через несколько месяцев Низами женился на половчанке.

Половцы (кипчаки) – славный степной народ! Его давно уже нет, а он существует, кровь половецкая течет в крови многих русских, монголов, венгров, грузин, азербайджанцев. Жены половецкие дарили степную кровь и вольнолюбивый нрав русским княжичам, венгерским рыцарям, грузинским азнаурам, монгольским нукерам. Народы не исчезают, даже если перестают существовать.

Низами был странным, по меркам того времени, человеком. Мусульманин, он придерживался иных воззрений на любовь и брак. Недаром в его поэмах женщины так самостоятельны, предприимчивы и независимы. Они – ведущая сила в любви, они – хранители морали и чести. Низами был убежден, что у мужчины может быть только одна жена, только одна любимая:

У мужа, у которого много жен, никого близкого нет…
Если хочешь, чтобы цельным был твой сын, словно сердце,
Пусть имеет одного отца и одну мать.

Афак была великой любовью Низами. И именно ее видишь в образах смелых и благородных красавиц его поэм. Хочется думать – а к этому есть основания, – что именно любовь к Афак изменила творчество Низами. Казалось бы, теперь, получив признание монархов и знатоков поэзии, Низами станет поэтом-философом, мистиком, мудрецом. Но молодой мудрец познал любовь. И все последующие годы он будет воспевать ее – свою Афак:

Величавая обликом, прекрасная, разумная.
Прислал мне ее владетель Дербенда.
Ее шелка – кольчуга и даже крепче кольчуги железной.
Она недоступна для тех, кто искал ее любви.
Вельмож она отвергла,
Мне же в супружестве постелила изголовье.

Судьба дала Низами четыре года счастья, дала ему сына Мухаммеда – самое дорогое после Афак существо на свете. И потом отняла у него жену: Афак умерла в 1180 году.

Удивительны сила и постоянство любви этого человека. Всю жизнь до последнего вздоха Низами будет воспевать Афак. В шестьдесят лет он напишет о ней:

От моего взора удалил ее дурной глаз.
Похищающее колесо небосвода ее похитило.
Ты сказал бы: и тогда, когда она была, ее не было.
За счастье, которое мне досталось,
Что мне сказать! Бог да будет ею доволен!

В 1180 году к Низами прибыл посол от сельджукского султана Тогрула с просьбой написать поэму о любви. Правда, неизвестно, научился ли Тогрул к тому времени читать – ведь ему было тогда лет десять, и державой правил атабек Кызыл-Арслан. Важнее было признание: слава гянджийского поэта была уже так велика, что в Исфахане переписывали и читали «Сокровищницу тайн». Вполне возможно, что заказы приходили и за год, за два до этого. Но Низами был счастлив и не писал поэм. После смерти же Афак, находясь в глубоком душевном кризисе, Низами вдруг соглашается на просьбу султана.

Причин тут скорее всего две. Одна – земная: нужны деньги, растет сын, надо работать.

Вторая, главная – творческая. Низами созрел для следующего шага. Он понял, что может написать гимн своей Афак, создать памятник столь недавно ушедшей жене.

Памятник Низами Гянджеви в Дербенте

Поэма писалась быстро. Этот громадный, многоплановый, сложнейший роман в стихах был написан менее чем за год. Афак была музой поэта.

И все это время Низами, дела которого, видно, совсем плохи, тешит себя надеждой на то, что султан высоко оценит его поэму, что, прочитав ее, скажет своим придворным о поэте:

Не настало ли время обласкать его,
Устроить дела лишившемуся дел?
Такой поэт – и в углу доколе?
Такой знаток слов без пропитания доколе?

Одолевали сомнения: не забыли ли в Исфахане о заказе. Слухи о том, что Низами пишет новую поэму, достигли ушей Пахлавана, правителя Гянджи. Не исключено, что правитель знал о поэте, к которому обращается даже султан, и дал понять Низами, что не возражает против того, чтобы поэма была посвящена ему. Низами и сам склонялся к такой мысли. Лучше синица в руках…

Поэма снабжена двумя посвящениями.

В поэзии Ближнего и Среднего Востока существует несколько основных сюжетов, несколько масок (как маски итальянского театра): олицетворение безумной любви – Меджнун, олицетворение силы и честности – Фархад, и так далее. Рождение масок – процесс постепенный, и в нем немалую роль сыграл именно Низами. Это он отобрал наиболее яркие характеры в фольклоре и в истории, чаще всего обращаясь к великой сокровищнице сюжетов – «Шах-наме» Фирдоуси. Недаром после Низами каждый крупный поэт, как бы заколдованный великим авторитетом, писал те же пять поэм, что и Низами. Все эти поэты писали свое, понимали канонический сюжет по-своему, но повторяли его, как разные актеры, играющие одну и ту же драму. Низами был первым, именно он нашел эти сюжеты, а порой лишь намеки на них в летописях и легендах. Разработав их, он сложил канон. До Низами «Пятерицы» не было. После Низами «Пятерица» стала обязательной.

Миниатюра из «Хамсе» Низами. 1491 г.

Предание о Хосрове и Ширин существовало в различных вариантах и имело в основе своей историю жизни реальных людей: последнего домусульманского шаха Ирана Хосрова Парвиза и его главной жены Ширин. Пишет о Ширин и Фирдоуси, но довольно кратко.

Фирдоуси писал хронику. Любовь Фирдоуси мало интересовала. Он как бы фиксировал ее силу и роковые последствия, но не хотел исследовать. И тем более воспевать.

Для Фирдоуси герои – маски в трагическом театре. Для Низами – люди, которых он любит или ненавидит.

Шах, отец Хосрова, юноши талантливого, остроумного, отважного, издал указ о том, что каждый, кто посягнет на чужое, подвергнется суровой каре. Как-то Хосров был на охоте, потом, утомившись, расположился в крестьянском доме, где развлекался, слушая музыканта. Тем временем его конь, сорвавшись с привязи, забрался в посевы, а его раб залез в чужой виноградник. Шаху доложили об этом. Шах приказал: коню Хосрова подрезать сухожилия на ногах, раба подарить хозяину виноградника, мебель и ковры Хосрова отдать хозяину дома, в котором тот развлекался. А музыканту остричь ногти, которыми он играл на чанге.

Хосров не роптал. И потому ночью к нему явилась тень его деда и сообщила, что за примерное поведение ему будут ниспосланы небом дары: «Ты утратил раба, взамен получишь красавицу, лучше которой нет в мире, твоему коню подрезали сухожилия – будет тебе вороной конь Шебдиз, который скачет быстрее урагана. Твое добро отдали крестьянину – ты получишь трон, какого нет и у шаха… У тебя отняли музыканта – взамен найдешь певца по имени Барбед».

Как-то художник Шапур, друг Хосрова, рассказал принцу, что у царицы Михин-Бану, отдыхающей летом в Армении, есть племянница Ширин, первая красавица Вселенной. А на конюшне там стоит вороной конь Шебдиз. Разумеется, сообщение о первой красавице было воспринято Хосровом как сигнал к действию. В себе принц не сомневался, тем более что предсказание тени дедушки запало Хосрову в память.

Для начала принц послал к красавице верного Шапура. Тот перед отъездом в Армению пишет несколько миниатюр своего повелителя. С таким необыкновенным грузом Шапур проникает в монастырь, выдавая себя за монаха, и ждет, пока там появится Ширин. Для мусульманина Шапура Армения – земля вполне дружественная, и живет он в монастыре не как шпион и враг – просто ему так удобнее. Да и непонятно, кто по вероисповеданию царица Михин-Бану и ее племянница Ширин. Поэта интересует любовь, а не религия – исламу он отдал дань в «Сокровищнице тайн».

Приехала Ширин, вышла на лужайку, где Шапур разложил портреты принца Хосрова. При виде столь прекрасного лица Ширин поняла: это ее избранник. Тут и появился Шапур, который сообщил, чей портрет увидела Ширин. Принцесса тут же вскочила на Шебдиза и поскакала за своим счастьем в Медаин, столицу Ирана, для того, чтобы повидать своего суженого.

Тем временем над царевичем сгущаются тучи. Враги его не только убедили старого шаха, что Хосров намеревается свергнуть его с престола, но даже коварно отчеканили монету с профилем Хосрова. Так что Хосрову ничего не оставалось, как переодеться простым воином и бежать. По дороге он встретил Ширин, которая остановилась у родника напиться. Хосров ее не узнал, потому что ее распущенные волосы закрывали лицо. Ширин его не узнала, потому что на портретах Хосров был хорошо одет, на нем был красный кафтан. Простолюдинов же Ширин привыкла не замечать.

Шапур посещает Ширин. Миниатюра.

«Хамсе» Низами.

Хосров у дворца Ширин. «Хамсе» Низами.

Туркменский стиль. Конец XV века

Ширин прибыла в Медаин. Однако дворец Хосрова был пуст. В нем обитали лишь многочисленные наложницы молодого героя. Хосров, уведомленный Шапуром, что Ширин может приехать к нему, велел им, если он и Ширин разминутся, принять красавицу, не задавая лишних вопросов.

Возлюбленные поменялись местами. Ширин томится в иранской столице, а Хосров живет в Бердаа, в зимнем дворце Михин-Бану, которая крайне обеспокоена исчезновением племянницы.

С каждым днем Ширин все более терзают подозрения, что у родника она видела именно Хосрова. В городе душно и пыльно. И принцесса просит построить для нее загородный замок. Ревнивые наложницы подкупают строителя, и тот выбирает для замка место в горах, где всегда царит адская жара.

Шапур между тем находит друга и рассказывает, что произошло. Хосров счастлив, узнав, что Ширин ждет его в Медаине. Он немедленно посылает за ней Шапура. Но тут, как назло, примчался гонец – скончался шах Ирана, и Хосрову надлежит срочно скакать в Медаин и брать в свои руки власть, пока ее не захватил кто-нибудь другой. Так что о Ширин приходится забыть. Долг важнее любви. А Ширин мчится с Шапуром домой. И вновь влюбленные разминулись.

Хосрову не повезло: не успел он взойти на престол, как коварный вельможа Бехрам Чубине поднял мятеж. Потеряв корону, Хосров едет в Мугань, где живет его нареченная.

И вот наконец он встречает Ширин.

Возлюбленные соединились. Конец?

Как бы не так! Низами только познакомил нас со своими героями. Драма, оказывается, еще впереди. Кончился обычный рыцарский роман, началась драма высоких страстей.

Хосров без памяти влюблен, он жаждет овладеть Ширин. Но Ширин дорожит девичьей честью. Она не хочет стать его очередной наложницей. Лишь после свадьбы согласна она отдаться Хосрову. При этом она ставит важное условие: Хосров должен вернуть себе престол.

Ширин говорит Хосрову:

Не должно мне, о нет, в изгнании твоем
Быть прихотью твоей, с тобою быть вдвоем.

Могу ли дружбою связаться я нестрогой,
Быть другом, что ведет недоброю дорогой?

Пусть ты и власть – твоя – вы будете друзья,
Тогда, о шаханшах, с тобой сдружусь и я.

Боюсь, что, коль во мне одна твоя услада,
Меж царством и тобой останется преграда.

Коль будешь возвращен к могуществу судьбой,
То буду я, увы, утрачена тобой.

Уязвленный Хосров понимает, что Ширин права. Но войска у него нет, и надо искать помощи. И он отправляется к византийскому императору. Тот не только готов дать армию, но и предлагает Хосрову руку своей дочери Мариам. Византийскому кесарю нужен этот династический брак – тогда союз двух великих держав будет прочным. Хосров согласен. Свадьба сыграна, и с византийской армией царевич захватывает столицу Ирана и свергает узурпатора. Отныне он – венценосец.

Ширин знает об измене. Хосров оказался слабым человеком. Но разлюбить его Ширин не может. Низами совершает удивительный переворот в литературе: его главный герой оказывается не героем. С этого момента поэма посвящена лишь одной Ширин, ставшей поэтическим воплощением женского идеала Низами – Афак.

Хосров тоскует по Ширин, но ничего не смеет поделать. Он зависит от византийцев. Ширин же в то время становится царицей: Михин-Бану умерла. Устроив все дела, она понимает, что более не в состоянии оставаться далеко от своего неверного Хосрова. И она едет в тот жаркий и душный замок в горах, что был построен для нее.

Она живет отшельницей в замке. Хосров знает об этом и просит у жены разрешения взять ее во дворец, клянясь, что даже не взглянет на нее. Царица опечалена: она понимает, что Хосров все еще любит Ширин. Мариам всеми силами противится желанию супруга. Она говорит ему:

Нас разлучат с тобой Ширин лукавой руки.
Тебе – довольным быть, мне ж – горевать в разлуке.

Она грозит покончить с собой, если Хосров посмеет привезти Ширин.

Тогда Хосров отправляет в замок верного Шапура – пусть Ширин тайно приедет в столицу, где он укроет ее так, что Мариам и не отыщет.

Но Ширин горда, она не может на это согласиться. Она просит передать Хосрову, чтобы он больше не мучил ее, не сыпал соль на открытую рану. Служение Богу – вот что ей осталось.

Тут в поэме возникает новое действующее лицо – Ферхад. Это Мастер, человек, воистину достойный Ширин, антитеза главному герою. Сила и цельность Ферхада были настолько впечатляющи, и трагедия его была настолько новой для Средневековья, когда социальная функция человека была незыблема и простолюдин в литературе не мог соперничать со знатными героями, что после Низами Ферхада стали воспевать в других поэмах.

…Ширин тоскует по свежему молоку – может, Афак тоже тосковала по степной пище? – но пастбища расположены далеко от замка, и путь к ним требует немало труда.

Шапуру, который остался в замке Ширин, приходит в голову мысль позвать юного Ферхада – каменотеса, строителя и скульптора, который наверняка сможет помочь ее беде.

Ферхад приходит в замок. Ширин разговаривает с ним через занавеску – все-таки незнакомый мужчина, к тому же простолюдин. Она просит его пробить сквозь скалы, отделяющие пастбища от замка, канал, чтобы пастухи лили в него молоко. Голос ее так пленителен, что Ферхад не только соглашается все для нее сделать, но и влюбляется в нее.

Не проходит и месяца, как канал пробит, молоко течет по нему, благодарная Ширин дарит богатырю две бесценные жемчужины. Но богатырь не хочет никаких даров: им руководила любовь. Он уходит из дворца в степь, мечтает о Ширин и страдает, потому что красавица недоступна.

Мирза Али. Хосров слушает музыку дивного музыканта Барбада

В портрете Ферхада есть деталь, которая позволяет утверждать, что Низами писал именно Мастера, который чем-то сродни ему самому. Сила Ферхада – это как бы внешний слой образа. И картина, которую любят изображать художники, – Ферхад, киркой разрубающий горы, – неточна. Мастерство Ферхада – это мастерство знания. Вот что говорит о Ферхаде Шапур:

Есть мастер-юноша, – сказал он, – будешь рада
Ты встретить мудрого строителя Ферхада.

Все измерения он разрешает вмиг,
Евклида он познал и Меджисте постиг.

Евклид – это греческий математик. А что такое Меджисте? Под этим названием на Ближнем и Среднем Востоке была известна работа Клавдия Птолемея «Свод по математике».

Какая уж тут кирка – Низами воспевает ученого, пробивающего горы с помощью расчета и высочайшего знания.

Впрочем, Хосрову до этих деталей дела нет. Царь раздражен. Замучили семейные неурядицы, государственные дела, а тут какой-то каменотес смеет вздыхать по Ширин. И шах, как и положено просвещенному монарху, собирает своих приближенных. Он удивителен в лицемерном прекраснодушии.

Вот как рассуждает царственный красавец:

Как одержимого неистовство сдержать?
Как этой костью нам игральною сыграть?

Коль сохранить его – мое погибнет дело.
Сразить невинного мне честь не повелела.

В могуществе царя я мыслил быть один —
На праздник мой прийти решил простолюдин.

Как же избавиться от Мастера?

И вельможи советуют:

Ты призови его, ты в нем роди надежды,
Чтоб он на золото свои приподнял вежды.

За золото Ферхад и веру отметет,
За сладость звонкую от Сладкой отойдет.

Коль золотом глупца не отмести метлой,
Тогда займи его работой над скалой.

Чтоб до поры, когда его иссякнет время,
Напрасно бы он бил в скалы гранитной темя.

Миниатюра «Ферхад вырезает изображение Ширин в скале»

Вроде бы сказочный сюжет. Царь дает Ивану-дураку невыполнимое задание, которое тот должен выполнить, чтобы получить принцессу, хотя царь и не собирается Иванушке принцессу отдавать. В сказке Иванушка обязательно своего добьется. Но поэма Низами – не сказка. Пользуясь атрибутами сказки, гений разбивает ее, как птенец яичную скорлупу.

Шах зовет Ферхада к себе. И тут еще одна неожиданность: простолюдин не чувствует себя ниже шаха. Ни о каком золоте и речи быть не может: Ферхада нельзя купить за все сокровища шаха. Диалог шаха с соперником – столкновение Мастера и самодержавного властителя.

Один бессилен, но несгибаем, потому что он – Мастер. Второй всесилен и беспомощен, потому что он может только купить, только убить, но не может сломить.

– Ты кто? Тут все я знаю лица,

– спрашивает Хосров, отлично осведомленный о том, кто и почему приведен к нему. Но ведь нужно утвердиться. Нужно унизить собеседника.

И Ферхад отвечает:

– Мой край далек, и Дружба – в нем столица.

– Чем торг ведут, зайдя в такую даль?

– задает новый вопрос Хосров.

– Сдают сердца, взамен берут печаль.

Диалог продолжается.

– Сдавать сердца – невыгодный обычай.
– В краю любви не каждые с добычей.

– Ты сердцем яр. Опомниться спеши.
– Разгневан ты, я ж молвил – от души.

– В любви к Ширин тебе какая радость?
– Сладчайшая в душе влюбленной – сладость.

– Ты зришь ее всю ночь, как небосклон?
– Когда усну. Но недоступен сон.

– Когда гореть не станешь страстью злою?
– Когда усну, прикрыв себя землею.

Хосров, сначала насмешливый и снисходительный, как бы начинает мерить себя по любви Ферхада. И чем дальше идет разговор, тем яснее поражение Хосрова.

– Коль «все отдай» она промолвит строго? – спрашивает Хосров, который пока что ничем не пожертвовал ради любви.

Ответ откровенен до предела:

– Я с воплями прошу об этом Бога.

– Коль вымолвит: «Где ж голова твоя?»
– То сей заем вмиг с шеи сброшу я.

– Любовь к Ширин исторгни ты из тела!
– О, чья б душа погаснуть захотела!

На каком-то этапе разговора Хосров вдруг начинает сочувствовать сопернику. Он уже не издевается и даже не любопытствует. Он растерян.

– Ей сердце дал, хоть душу сбереги,

– Хосров почти просит.

– Томлюсь. Душа и сердце – не враги,

– отвечает Ферхад.

– Чего-нибудь страшишься в этой муке?
– Лишь тягости мучительной разлуки.

– Хотел бы ты наложницу? Ответь.
– Хотел бы я и жизни не иметь.

Хватит. Хосрову этот разговор неприятен. Он вынес свой приговор Ферхаду. Ему ужасна мысль о том, что есть любовь, перед которой его чувство кажется ничтожным.

– Она – моя, забудь, что в ней услада.
– Забвения не стало для Ферхада.

– Коль встречусь с ней, что скажешь мне – врагу?
– Небесный свод я вздохом подожгу.

Хосров понимает, что золото здесь не поможет.

И тогда он решает использовать, так сказать, запасной вариант.

Он говорит сопернику:

Мы ищем путь прямой, удобный для дороги.
Нам трудно обходить окрестных гор отроги.

Ты в каменной горе пророй просторный путь,
Ведь он послужит мне, об этом не забудь.

Никто бы не сумел за это взяться дело,
Лишь знание твое его бы одолело.
Богатырь согласен убрать преграду, но лишь при одном условии:

Давай условимся! Трудом займусь я старым,
Но обязательство я выполню не даром,

И сердце шахское мне клятву дать должно:
Пусть сахар Сладостной с себя стряхнет оно.

Хосров с трудом удерживается, чтобы не полоснуть Ферхада мечом. Но тут ему приходит в голову мысль, что он может посулить все что угодно, ибо задача, которую он задал сопернику, невыполнима.

И он дает слово отказаться от Ширин.

А Ферхад велик в своей доверчивости. Я не знаю, откуда пошла русская поговорка «Любовь горы своротит». Может, она и не имеет ничего общего с подвигом Ферхада. А может, когда-то пришла в равнинную Россию с Востока. Ради Ширин Ферхад должен был совершить несовершимое. И разумеется, своротил гору.

Правда, вначале он высек на ней образ возлюбленной. Потом подумал и сделал еще один барельеф – шах на коне, благородный, как все еще верил Ферхад.

Ширин, узнав, на что Ферхад пошел ради нее, скачет к горе, чтобы посмотреть на этот подвиг, но не потому, что подвиг Ферхада перевернул ее душу. Ширин – фигура трагическая. Она – раба собственной любви. Низами создал образ женщины, которая знает, что отдала любовь недостойному, но не может отказаться от нее.

И для нее весть о подвиге Ферхада – радость, великое самоутверждение и даже, как ни странно, надежда на избавление от роковой страсти к Хосрову. Ширин говорит подругам:

Шепнула мне душа, что мне увидеть надо,
Как рушится скала под натиском Ферхада.

Быть может, искорка, ничтожная на вид,
От камня отлетев, мне сердце оживит.

Ширин не закрывает лица, ее конь несется, едва касаясь копытами камней.

И скачет, заблестев нарциссами очей,
Как сто охапок роз под россыпью лучей.

Ферхад услышал стук копыт, поднял голову – перед ним Ширин.

Ширин привезла Ферхаду кувшин с молоком, что течет в замок по каналу. И когда Ферхад стоит, окаменев от невероятного зрелища, Ширин протягивает ему кувшин.

Ферхад выпил молоко, думая, что, если бы она принесла ему яд, тот был бы таким же сладостным напитком.

Сцена, в которой никто не говорит ни слова. Сцена взаимной надежды и в то же время обреченности. Конь вдруг пошатнулся и стал падать. Ширин не успела вскрикнуть – лишь протянула руки к Ферхаду. Тот отбросил кувшин и, схватив коня за гриву, поднял его над землей. Потом он взял Ширин на руки и через горы и пустыню отнес в замок.

…Ферхадова рука
Обидеть не могла на ней и волоска.

Бережно положив ее на ковер в замке и молча поклонившись, Ферхад пошел обратно, к горе. И только там, когда никого не было рядом, он упал на землю и стал биться головой о камни.

Что же происходит? Ширин знает, что Ферхад срывает гору, потому что за это Хосров согласен уступить ему Ширин. Ширин должна бы возмутиться, проклясть Хосрова и уж никак не мчаться к Ферхаду. А что делает Ширин? Она весела, почти счастлива. Она загоняет коня, несясь к Ферхаду. Она позволяет Ферхаду отнести ее в замок.

Хосров перепугался всерьез. Самолюбие его поражено стрелой ревности. Как, Ширин ездила к Ферхаду?

Больше того, ему доносят, что, увидев Ширин, Ферхад начал трудиться втрое против прежнего. Еще несколько дней – и горы не станет. Тогда ничто не остановит Ферхада. Он свою половину соглашения выполнил. Шаху, чтобы не стать посмешищем в глазах всего мира, придется покориться. И Хосров понимает, что Ширин готова полюбить Ферхада.

Вновь собираются вельможи, умудренные в интригах, бессердечные и лживые. У них уже готов рецепт, как избавиться от Ферхада. Хосров принимает план вельмож: послать к Ферхаду человека, который как бы случайно встретится с ним и как бы случайно расскажет о смерти Ширин. Вельможи убеждены, что человек, с такой неистовой силой любящий, не сможет вынести подобного удара.

Узнав, что перед ним Ферхад, гонец с причитаниями начинает рассказывать, как неожиданно умерла Ширин и как ее хоронили. Каждое его слово – кинжал, вонзающийся в Ферхада. Простодушный богатырь не может заподозрить, что кто-то способен на столь низкую ложь.

Ферхад умирает. Сердце его не выдерживает – оно не может биться, если на свете нет Ширин.

Но Хосрову этого мало. Узнав о смерти Ферхада, он вне себя от радости. Он падает настолько низко, что позволяет себе написать подлое письмо Ширин, в котором утверждает, что Ферхада довела до смерти слишком холодная и неприступная Ширин. Он издевается в нем над скорбью Ширин, оскорбляет ее. Он победил. Соперник уничтожен.

А Ширин хоронит Ферхада, строит над его могилой прекрасную гробницу и оплакивает его. Это странный плач о несвершившейся любви.

Неожиданно умирает Мариам. Узнав об этом, Ширин пишет Хосрову насмешливое письмо, в котором говорит, что он скоро утешится с новой возлюбленной. По крайней мере, долго убиваться не будет.

Уязвленный письмом Ширин, Хосров не хочет ехать к ней, и когда ему говорят, что в Исфахане живет какая-то немыслимая красавица, шах тут же бросает все дела и мчится туда добиваться руки девушки по имени Шекер.

Низами не ставит под сомнение любовь Хосрова. Шах любит Ширин, но как собственность, которая должна быть покорна. Он словно боится Ширин, понимая, насколько она сильнее его.

И Хосров женится на Шекер, но она быстро наскучивает ему.

И затем новое столкновение, новая боль. Хосров едет охотиться в окрестности замка Ширин. Вечером он подъезжает к замку. Может быть, наступит примирение? Нет, Ширин не открывает ему ворота. Она лишь выходит на крышу замка, и происходит длинный и тяжелый спор о любви.

Ширин будто ждет от Хосрова тех слов, которые он не может сказать. Шах сначала нежен, потом настойчив. Он страстно мечтает обладать Ширин.

Ширин устало говорит понятные слова: любовь в ней перегорела и бороться за Хосрова со случайными его увлечениями она не в силах. Она не намерена делить его с Шекер. Спор тянется, утопая в безнадежном непонимании.

Ширин бросает шаху обвинение в том, что он никогда по-настоящему ее не любил. А когда Хосров упрекает ее влюбленностью Ферхада, отвечает, что то была настоящая любовь мужчины. Ферхад отдавал всего себя, ничего не требуя взамен.

Ширин завершает монолог торжественной клятвой:

И поклялась она, взор поднимая свой,
Всезрящим разумом, душою огневой,

Предвечным куполом, высоким, бирюзовым,
Истоком пламени и солнцем вечно новым,

Всей райской красотой, всей прелестью небес
И каждой буквою всех, всех земных словес,

Тем поклялась живым, кто будет жить вовеки,
И тем взирающим, кто не опустит веки,

Тем щедрым богачом, что всю насытил тварь,
Все души возрастил и всем живущим – царь:

«Всевластный шах! Сдержу я слово обещанья:
Я для тебя ничто – до нашего венчанья!»

Хосров вынужден ускакать. Уязвленный, влюбленный, он изливает Шапуру душу, обвиняя Ширин во всех грехах.

Шапур замечает, что еще не все потеряно, что гнев Ширин – лишь свидетельство ее любви, что она сама придет к нему.

Ширин и в самом деле в ужасе от того, что она выгнала Хосрова, без которого не может жить. И она мчится верхом в его лагерь!

Там тихо. Лагерь спит. Из своего шатра выглядывает Шапур, услышавший стук копыт.

Ширин шепотом говорит о своем горе – она винит только себя в том, что случилось. Шапур устраивает Ширин на ночь, а та просит, чтобы он позволил ей завтра во время пира спрятаться в шатре и увидеть Хосрова. Шапур – верный друг Хосрова, но он всегда благороден по отношению к Ширин.

Во время пира Ширин уговаривает одного из певцов спеть песню, где в иносказательной форме говорится о том, что она чувствует свою вину.

Хосров вдруг понимает: Ширин где-то рядом. И он подсказывает другому певцу песню о том, что он рад ей, что он покорен, что ему страшна лишь разлука.

Миниатюра «Воссоединение Хосрова и Ширин»

Четырежды они обмениваются песнями.

И каждая из песен – гимн победившей любви.

Наконец Ширин поднимается, идет к Хосрову и падает ему в ноги.

Хосров склоняется к ней и благоговейно целует землю у ее ног.

И после этого свадьба.

И конец поэмы?

Ничего подобного. Низами понимает, что эта поэма не может кончиться идиллией.

Счастье Хосрова и Ширин длится недолго: над шахом висит проклятие предательства – смерть Ферхада. И Низами не может простить ее Хосрову.

Хосров изменился, он старается мудро править страной, приближает к себе ученых, забывает о пирах и забавах. Страна благоденствует.

Но рок неумолим. У Хосрова подрос сын от Мариам, его зовут Шируйе. И Шируйе безумно полюбил мачеху. Еще один зловещий поворот судьбы.

Шируйе ставит себе целью добиться мачехи. И когда Хосров, забыв мирскую суету, становится жрецом в храме огня, он свергает его с престола и бросает в темницу.

Ширин идет в тюрьму вслед за Хосровом. Когда ему плохо, она его не оставит.

Ночью, когда супруги заснули, подосланный Шируйе убийца вонзает в Хосрова меч.

От нестерпимой боли Хосров пробуждается. И тут совершается великое превращение – гений Низами находит такой путь в этой тьме трагедии, что мы склоняем головы перед силой любви.

Весь кровью он залит… Глядит он, чуть дыша…
Смертельной жаждою горит его душа.

Подумал царь: «Ширин – жемчужину жемчужин —
Я пробужу; скажу: глоток воды мне нужен».

Но тут же вспомнил тот, чей взор покрыла мгла,
Что множество ночей царица не спала.

«Когда она поймет, к какой пришел я грани,
Ей будет не до сна среди ее стенаний.

Нет, пусть молчат уста, пусть дышит тишина,
Пусть тихо я умру, пусть тихо спит она».

Так умер царь Хосров, ничем не потревожа
Ширин, уснувшую у горестного ложа.

Ширин просыпается от кошмара: ей снилось, что муж погиб. Она откидывает покрывало и видит окровавленное тело Хосрова. Низами не описывает ее чувств – это лишнее. Мы достаточно долго жили рядом с Ширин, мы знаем ее куда лучше, чем ничтожный Шируйе. Она обмывает тело Хосрова, умащает его благовониями, сама наряжает в царские одежды.

Входит гонец от Шируйе. С тонким лицемерием Шируйе просит передать царице, что ей дана неделя скорбеть о муже. После этого она должна дать согласие на брак с пасынком.

Ширин лишь вздрагивает, словно ее ударили. И после короткой паузы отвечает: «Выждем срок».

Она застывает в горе, но ни слезинки не выкатилось из ее глаз. Она даже принимает пасынка и говорит, что готова стать его женой, но он должен до погребения Хосрова выполнить все ее условия, пусть даже они покажутся ему странными. В числе этих условий два чудовищных: у Шебдиза должны быть подрезаны сухожилия, трон выкинут из дворца – в царстве Шируйе не должно остаться следа от Хосрова. Разумеется, пасынок не без удовольствия выполняет пожелание мачехи. После этого Ширин раздает нищим все одежды мужа.

И вот день похорон.

Среди прислужниц и рабов за носилками с телом Хосрова идет Ширин, одетая, как невеста. Ее вид вызывает всеобщее осуждение:

Все, глядя на Ширин, решали вновь и снова:
«Не в горести она от гибели Хосрова».

Тело царя вносят в гробницу. Ширин приказывает всем выйти из склепа и закрыть его. Она хочет побыть одна рядом с мужем.

Когда дверь закрывается, Ширин подходит к носилкам и вонзает острый кинжал себе в печень. И молча падает на тело Хосрова.

И ложе царское ее покрыла кровь,
Как будто кровь царя, растекшаяся вновь.

И тучи поднялись из-за морей беды,
И грозы глянули из черной их гряды,

И ветер из равнин, как бы единым взмахом,
Весь воздух свил в одно с взнесенным черным прахом.

Лишь о случившемся сумели все узнать, —
Восславили Ширин…

А потом Низами в нарушение всех канонов пишет главу, которую называет «Смысл сказа о Хосрове и Ширин». И в этой главе он признается, что написал поэму в память о своей умершей жене Афак, которую любил и любит. И потому он молит Аллаха, чтобы тот защитил сына, которого родила Афак.

…В то время, когда Низами писал последние главы романа о Хосрове и Ширин, на другом конце земли, в Японии, высокий сановник императора-инока, по имени Наритику, замешанный в заговоре против главы дома Тайра, печально следовал в далекую ссылку. Рукава его одежд были мокры от слез. Он вспоминал свои прегрешения. Вспоминал, как оскорбил монахов буддийского монастыря Святой горы. И как монахи, бессильные наказать обидчика, прокляли его. Казалось, проклятие монахов не сбылось. Наритику получал высокие чины и пользовался покровительством императора. И вот через много лет судьба настигла его… И размышлял он так: «Божья ли кара, людское ли проклятие – рано или поздно непременно настигнут они человека, и никто не знает, в какой час совершится возмездие!»

Мы никогда не сможем до конца прочувствовать форму поэмы, тонкость ее эпитетов, музыкальность ее двустиший. Даже знание персидского языка не приблизило бы нас к истинному пониманию – за восемьсот лет язык сильно изменился. Переводчики Низами – а переводили его наши лучшие мастера: М. Шагинян, П. Антокольский, К. Липскеров, В. Державин – старались донести поэзию Низами до современного читателя. Они создавали новый поэтический язык, вступая в неизбежную борьбу с поэтом. Они стремились сохранить аромат времени, то есть подбирали слова и образы, для русского языка устаревшие.

Мир Сеид Али. Стойбище кочевников. Фронтиспис к «Хамсе» Низами. Ок. 1540 г.

В этом извечная проблема переводов старинных художественных текстов. Особенно это чувствуешь, когда читаешь переводы средневековой русской поэзии. Так и хочется порой перевести перевод еще раз – на наш, современный язык. Но нельзя: модернизация сродни неуважению. Можно подумать, что Низами или автор «Слова о полку Игореве» писали не на самом что ни на есть современном для своего читателя языке.

Почему-то никто из исследователей не говорит о драме, происшедшей с поэмой после того, как в 1181 году Низами ее закончил, посвятив заказчику – султану Тогрулу. Затем он посвятил ее и правителю Гянджи. Но впоследствии появляется третье посвящение – новому атабеку Гянджи, Кызыл-Арслану, который вступил на престол в 1187 году.

Так что же происходило в течение шести лет?

Вначале Низами ждал, что за поэмой приедут из Исфахана. Но посольства не было. Шли месяцы, потом годы. Низами отчаялся и написал второе посвящение – местному властителю Пахлавану. Второй покровитель жил рядом.

Но что-то случилось и в самой Гяндже.

Возможно, ответ на это заключается в одной из приписок к поэме – приписка называется «Порицание завистников». В ней Низами обрушивается на придворных поэтов, на ханжей, окружающих правителя. Почему вдруг Низами, уже закончив поэму, начинает борьбу с завистниками? Почему он отчаянно доказывает, что поэма благопристойна и что ее автор имеет целью лишь восхваление пророка?

Причина тому – либо отказ, пришедший из Исфахана, либо, что более вероятно, отказ, полученный здесь, в Гяндже. Второй заказчик, Пахлаван, поэму не принял.

Поэт и царь – извечная проблема. Потомки, воспевающие Низами, поэты, подражающие ему, ученые, разбирающие по жемчужинке его строки, – все они еще не родились. А пока есть только пишущий под псевдонимом Низами горожанин Ильяс ибн Юсуф, которого можно увидеть на улице и оттеснить к грязной стене крупом коня. Мы порой забываем, что поэт всегда окружен людьми, которые не могут понять великого, – горько читать письма Пушкина, который сетует на критиков, что твердят на каждом углу: Пушкин исписался, Пушкин кончился.

Поэма Низами была революцией в литературе. Люди, о которых она говорила, не вписывались в рамки устоявшихся понятий. Низами написал неправильную поэму. Конечно же, сразу нашлись цензоры и блюстители нравственности, которые сделали все, чтобы о поэме забыли.

Низами пишет громадный роман, но в лучшем случае он может позволить себе снять с него одну-две копии. И все. Бумага страшно дорога, труд писцов – тоже. Как нанять писцов небогатому горожанину? Следовательно, пока поэма не куплена царствующей особой, она мертва.

Изображение Низами, вышитое на ковре

Идут годы. Кто-то поэму читает, у нее наверняка появляются поклонники. Может, ее обещают купить…

В очередной приписке к поэме Низами пишет, что ему обещаны кони в драгоценном убранстве, рабы и золото. Но тут же с горечью замечает:

Смотри, как задержалось выполнение обещания,
Как мое вьючное животное пало и вьюк застрял в пути,
Как обещавший унес свои пожитки,
Как оставил несжатым засеянное поле.

В 1186 году Пахлаван умер. Трон в Гяндже перешел к его брату Кызыл-Арслану.

Низами уже давно не пишет: он беден, не может позволить себе бросить повседневные занятия ради поэзии. Может быть, и на бумагу денег нет.

И вдруг в дверь стучится посланец Кызыл-Арслана. Тот стоит лагерем в тридцати днях пути от Гянджи. Гонец привез письменный приказ поэту собираться в путь.

Когда Низами ввели в шатер атабека, Кызыл-Арслан предавался веселью под звуки музыки: певцы исполняли газели Низами – легкие и беззаботные стихи молодости. Низами остановился у порога. Повелитель приказал певцам уйти.

Кызыл-Арслан поднялся с ковра, подошел к Низами, обнял его и посадил рядом с собой. В долгой и милой сердцу поэта беседе – какой поэт в глубине души не мечтает так, попросту, поговорить с царем – Кызыл-Арслан вдруг спросил, нравятся ли Низами те две деревни, что ему подарены, хорошо ли ведут себя крестьяне, не нападают ли разбойники?

Никаких деревень Низами не получал и слыхом не слыхивал о такой милости. Пришлось в этом признаться.

– Ах, – воскликнул повелитель, словно и не подозревал о таком несчастье, – неужели ничего Низами не получил?

И тут же приказал выписать Низами грамоту на деревню Хамдуниан и вынести для него почетный халат.

Когда Низами собирался в обратный путь, кто-то из придворных с деланым сочувствием поведал о том, что деревня потому и дана поэту, что не приносит дохода, лежит она на границе и разбойники отнимают урожай у крестьян, как только те его соберут.

Так величайшая поэма Средневековья не принесла Низами дохода.

Но из этого не очень удачного визита родились легенды, которые упорно рассказывали современники, а затем, приукрасив, потомки. В них был шах, смиренно подходящий к хижине поэта, и мудрый старец, у которого всего-то добра – войлочная подстилка да Коран. И последующая дружба шаха с шейхом-поэтом. Такой образ был куда удобнее, чем вид скромного горожанина, над которым посмеиваются сытые вельможи.

Но поэма все же жила: ее переписывали, ее копии атабек дарил знатным гостям, слава Низами гремела, хотя до Гянджи докатывались лишь отзвуки ее. Умерла вторая жена Низами, которую он не любил, подрастал Мухаммед, доставляя отцу и радости и огорчения. Почти семь лет он ничего не пишет, если не считать короткой оды Кызыл-Арслану.

Кызыл-Арслан требует к себе поэта Низами. Фрагмент рукописи

Мир Сеид Али. Вечерняя жизнь дворца. Фронтиспис к «Хамсе» Низами

Весной 1188 года к Низами прибыл гонец из Шемахи от ширваншаха, того самого деспота, который заморил в тюрьме Фалаки и терзал Хагани. Это был большой ценитель поэзии и не менее известный губитель поэтов. Одно другому не мешало. Как знаток и ценитель, он предложил Низами переехать к нему. Низами, естественно, не согласился. Тогда ширваншах заказал поэму, причем обозначил не только тему, но и сюжет. Низами должен был описать в стихах судьбу несчастных возлюбленных Лейли и Меджнуна, героев легенды, которая уже своей известностью сковывала поэта. Сам Низами в предисловии к поэме пишет, что тема эта его не увлекла и, если бы не бедность, он бы не принял заказа. А уговорил его сын, которому уже тринадцать лет, он почти мужчина. Мухаммед недоволен тем, что Низами отвергает выгодные заказы, а сейчас намерен отказать ширваншаху. Мухаммеду надоело жить в бедности. Он уговаривает отца не только написать поэму, но и добавить специальную главу, восхваляющую сына. Низами написал эту главу – обращение к наследнику престола с просьбой приблизить к себе сына, но честно признал, что склонность сына к блестящей жизни ему не нравится и он пишет эти строки лишь из любви к своему мальчику, ибо каждый волен избирать себе судьбу.

Правда, наследник престола сына Низами не приблизил.

Начав писать, Низами постепенно увлекся. Он создал не очередной пересказ грустной истории о том, как Меджнун, которому родители Лейли отказали в руке любимой, становится безумцем, удаляется в пустыню и в конце концов погибает, а психологически тонкий роман в стихах. Поэма Низами родила целую литературу. Более сорока «Лейли и Меджнунов» было с тех пор написано именно в подражание Низами.

Поэма была закончена и отправлена заказчику. Доходов она не принесла, сын ко двору не попал. Низами продолжает жить в Гяндже. Проходит еще восемь лет. По тогдашним меркам, Низами уже почти старик – ему за пятьдесят. Жизнь завершается. И приходишь в отчаяние от того, что не осталось никаких свидетельств, даже слухов о том, как же шла эта удивительная жизнь, для нас озаряемая лишь раз в десятилетие, когда Низами заканчивал новую поэму. Между поэмами – тьма, забвение. И беды. Во вступлении к следующей поэме Низами намекает на них:

И дверей своих пред нищим я не закрывал,
Ибо хлеб мой и достаток сам ты мне давал.
Я состарился на службе у тебя в саду.
Помоги мне, чтобы вновь я не попал в беду.

И вот в 1195 или 1196 году из города Мараги, от тамошнего правителя, ценителя поэзии, которому посвящено несколько произведений других поэтов, пришел заказ. На этот раз заказчик либеральнее предыдущего. Он просит написать на любую тему, какую изберет поэт. А за наградой не постоит.

Султан Мухаммед. Лейли и Меджнун в школе. Миниатюра

Гибель Лейли и Меджнуна. Миниатюра

Впервые за много лет Низами может писать, что пожелает.

Он начинал с философской поэмы, размышляя о смысле жизни. Достигнув зрелости, Низами пишет о неладной любви, протянувшейся на годы. Затем «Лейли и Меджнун», поэма о роковой страсти, о Ромео и Джульетте Востока. Не зная, в какой последовательности написаны поэмы, никогда не догадаешься, что «Сокровищница тайн» на много лет предшествует «Лейли и Меджнуну».

И вот под шестьдесят, больной, так и не разбогатевший Низами снова берет калам. Он подводит итоги жизни?

Ничего подобного – он пишет светлую, озорную, приключенческую, сказочную поэму «Семь красавиц». Он пишет о приключениях царя Бехрама Гура и его любовных утехах. Помимо истории о самом шахе в поэме есть и вставные рассказы семи красавиц, возлюбленных шаха. Любопытно, что среди возлюбленных Бехрама есть и русская княжна. Она живет во дворце красного цвета, и ее рассказ тоже связан с этим цветом.

В своих поэмах Низами – реалист, насколько можно быть реалистом человеку Средневековья. Все действия и события в жизни героев имеют рациональное объяснение. Даже Ферхад, круша горы, не обходится без помощи Евклида. Но в «Семи красавицах» Низами откровенно сказочен.

Памятник Низами Гянджеви в Риме

Вот, например, Черная сказка. Жил-был индийский царь, милейший человек. Однажды он увидел путника, одетого во все черное. Царю стало интересно, что это значит. Но чем дольше он расспрашивал путника, тем упрямее тот уходил от ответа. Царь распалился от желания узнать тайну, но путник поведал лишь, что в Китае есть многолюдный город, который прозвали Городом Смятенных. Все его жители ходят в черном. Побывав там, путник тоже облачился в черное. Тут уж царю просто невтерпеж – так хочется разгадать тайну.

Разумеется, царям многое дозволено – вот и наш царь поехал в Китай, нашел Город Смятенных. Поселился у одного юноши, сдружился с ним. Сдружившись, царь начал осыпать юношу дарами, чтобы узнать, почему же все ходят в черном. Юноша жалел царя, долго сопротивлялся, но все же устоять перед ним был не в силах. И вот однажды ночью он привел его на окраину города, к полуразрушенной башне, к которой на канатах была привешена корзина. Как только царь залез в корзину, та поднялась на вершину башни. Там было пусто. Царю стало страшно. Дул ветер – корзина не спускалась. Появилась громадная птица. Она села рядом с царем и заботливо прикрыла его крыльями от холодного ветра.

Бехрам Гур сражается со львами. Миниатюра

На рассвете птица собралась улететь, но царь уже осмелел. Он ухватился за лапы птицы и полетел неизвестно куда.

Наконец птица опустилась в прекрасном саду. Вечерело. В сад вышли очаровательные девушки с факелами в руках. И не успел царь налюбоваться ими, как появилась их повелительница – царевна умопомрачительной красоты. Царь тут же влюбился.

Царевна угощала царя вином и фруктами, царь млел, да и царевна захмелела. Царь понял, что настало время любви. Он начал страстно лобзать царевну, та отвечала на его поцелуи и со вздохом призналась, что такого мужчины ей еще встречать не приходилось. Разумеется, она готова ему отдаться. Только не сегодня.

– Прошу тебя, – сказала она царю, – возьми на сегодняшнюю ночь одну из моих девушек, не обижайся, есть у меня причины отложить нашу любовь на завтра.

Царь покорился. Он проследовал в роскошную опочивальню с прекрасной девушкой, и та услаждала его до утра.

Проснулся царь поздно. Сад был пуст, светило солнце, пели птицы, настроение было чудесное. К вечеру в сад снова пришла царевна с девушками, и все повторилось. На этот раз царю было еще труднее подчиниться прихоти царевны, но он понимал, что на пути к их счастью стоят какие-то важные причины. И провел ночь с другой подругой. И так, страшно подумать, двадцать девять дней!

На тридцатый вечер царь не выдержал: сегодня или никогда!

– Хорошо, – ответила царевна. – Пожалуй, ты прав, я была слишком жестока. Зажмурься. Я сама распущу пояс и сниму с себя одежды.

Царь зажмурился и стал считать секунды.

И тогда подул прохладный ветер, исчезло благоухание сада.

Царь открыл глаза. О, лучше бы он их не открывал!

Корзина опустилась к подножию башни. У корзины стоял печальный юноша, весь в черном.

– Прости, друг, – сказал он. – Ты бы мне не поверил, пока сам не испытал. Теперь ты понимаешь, почему мы все тут ходим в черном?

Царь не ответил. Он был человеком деликатным и понятливым. Он даже не стал интересоваться, каким образом целый город смог побывать в том волшебном саду. Разве это так важно? Он попросту пошел в ближайшую лавку – там торговали только черными одеждами. И купил себе все черное-черное.

С черным сердцем появился я в родном дому.
Царь я – в черном. Тучей черной плачу потому.
И скорблю, что из-за грубой похоти навек
Потерял я все, чем смутно грезит человек!..

Легенда о царе Бехраме приведена у Фирдоуси в «Шахнаме», но Низами, как и прежде, смело отвергает легенду, если она противоречит правде характеров.

У Фирдоуси есть такой эпизод. В восемнадцать лет шах Бехрам потребовал, чтобы ему подарили рабыню. Он выбрал Азадэ, музыкантшу и певицу. Девушка пришлась Бехраму по душе, и он взял ее с собой на охоту. Там он решил похвастаться перед ней меткой стрельбой из лука.

– Куда ты хочешь, чтобы я попал? – спросил он.

– Преврати самца газели в самку, – сказала рабыня. – Пришей ногу к уху газели.

И засмеялась.

Но Бехрам не смутился. Двумя стрелами он срезал самцу рога, а еще две всадил в голову самке. Так что самец стал безрогим, а самка – с рогами. Потом он дождался, пока другая газель подняла ногу, чтобы почесать ухо, и пришил ее ногу к уху стрелой.

Азадэ испугалась.

– Наверное, в тебя вселился злой дух! – воскликнула она в ужасе.

Бехрам пришел в ярость, сбросил девушку с седла и растоптал конем.

А вот как эту же историю рассказал Низами.

Во время охоты любимая певица Бехрама Фитнэ замечает, что стрелять, как он, может научиться любой, было бы время и желание.

Бехрам оскорблен. В гневе он подзывает к себе одного из воинов и велит ему увести в лес и убить оскорбительницу.

Воин с девушкой идут в лес.

Фитнэ говорит воину:

– Давай отложим расправу надо мной на несколько дней. Ты пока на глаза шаху не попадайся, а оттяни встречу. Когда эти дни пройдут, подойди к шаху и доложи, что ты меня убил. Если он скажет тебе: «Вот молодец!» – тогда приходи и убивай меня. Но если он к тому времени раскается, то спасешь себя от греха, а меня – от смерти.

Аргументы Фитнэ показались воину убедительными. Через неделю он сказал Бехраму, что девица убита. Шах пришел в отчаяние. Он бросился на землю и горько зарыдал.

Успокоенный воин отвез Фитнэ в деревню. Там она отдала воину свои драгоценности, чтобы он построил для нее высокую башню… В тот день в деревне родился теленок. На последние деньги Фитнэ купила теленка и отнесла на вершину башни, а вечером спустилась с ним вниз.

Бехрам Гур на охоте. Исфаханская миниатюра

Это удивительное восхождение она повторяла каждый день в течение шести лет. За шесть лет теленок вырос в громадного быка, а хрупкая девушка потеряла изящество, но красота ее на свежем воздухе и при обилии упражнений не померкла.

Однажды, узнав, что Бехрам охотится где-то поблизости, Фитнэ попросила воина, с которым давно уже подружилась, чтобы он пригласил шаха к себе в деревню. Тот так и сделал.

Воин с шахом взобрались на башню, куда вели шестьдесят крутых ступеней. Там был накрыт стол, и благодарный гость пировал, любуясь прекрасным видом с высоты. Потом не без ехидства заметил, что, пока воин молод, он может забраться на башню. А что он будет делать, когда ему стукнет шестьдесят лет?

– Как-нибудь справлюсь, – ответил воин. – У меня добрый пример перед глазами.

– Какой же?

– А разве вы не слышали, что у нас здесь в деревне живет девица, которая может подняться на башню, неся быка?

Посмеявшись над такой нелепицей, Бехрам все же согласился поглядеть на чудо.

Появилась Фитнэ, лицо ее было закрыто чадрой. Она подхватила быка и легко поднялась с ним на вершину башни. Шах не мог скрыть изумления. Наконец он нашел подходящие моменту слова:

Это сделать ты смогла,
Потому что обучалась долгие года.
А когда привыкла, стала делать без труда.
Шею приноравливала к грузу день за днем.
Тут лишь выучка одна, сила – ни при чем!

Не скрывая злорадства, Фитнэ ответила:

Ты за долг великой платой должен мне воздать.

Дичь без выучки убита? А быка поднять
Выучка нужна? Вот, подвиг совершила я.
В нем не сила? В нем одна лишь выучка моя?
Что же ты, когда онагра жалкого сражаешь, —
Ты о выучке и слова слышать не желаешь?

Шах узнал голос Фитнэ. Она еще не кончила говорить, как он бросился к ней, сорвал чадру и обнял девушку.

– Женюсь, тут же женюсь! – заявил он и наградил воина, который не выполнил его повеления. Затем шах женился на Фитнэ.

Бехрам Гур в жёлтом дворце. Миниатюра

Бехрам Гур в Зеленом павильоне. Миниатюра

Много веселых и поучительных историй Низами рассказал читателю. Поэма близилась к концу. И тут в ней наступил какой-то перелом. Словно Низами надоело шутить и рассказывать сказки, словно собственная близкая смерть взмахнула над ним крылом. Последняя часть поэмы резко отличается от всего, что было написано раньше.

Обнаруживается, что, пока Бехрам развлекался со своими красавицами, на него напал китайский император, казна пуста и не на что набрать войско. Везир предлагает ввести новые налоги. Шах соглашается. Чтобы отвлечься от печальных мыслей, Бехрам едет на охоту. Он отстает от спутников и останавливается у бедной хижины. Старик, хозяин хижины, предлагает шаху отдохнуть, но тот замечает, что на суке повешена собака. Старик объясняет, что как-то из его стада начали пропадать овцы. Он заподозрил своего верного друга и помощника, выследил его и понял, что тот полюбил волчицу, которая повадилась к стаду, и за ее ласки дает ей таскать самых жирных овец. Если тот, кому положено сторожить добро, закончил рассказ старик, оказывается предателем, то его надо покарать.

Возвращаясь домой, Бехрам вдруг подумал: а не везира ли имел в виду старик? Он арестовывает везира, и правда о его преступлениях выходит наружу.

Бехрам Гур и дракон. Миниатюра

Символический портрет Низами Гянджеви на банкноте Азербайджана номиналом в 500 манат

И тут Низами избирает странный сюжетный ход: он дает еще семь рассказов, как бы повторяя семь веселых сказок. Но эти рассказы правдивы и страшны – они повествуют о том, какова подлинная жизнь в государстве, которым правит жестокий везир, то есть в любом государстве того времени. Это плачи обездоленных, ограбленных, избитых людей, описания пыток и убийств.

Бехрам восстанавливает справедливость, казнит везира, прекращает забавы и веселье. И название поэмы – «Семь красавиц» – начинает звучать иронически и даже грустно. Все развеялось как дым: веселье, забавы, любовь – остались страдания и долг.

Однажды на охоте Бехрам видит красивого барана и скачет за ним. Баран прячется в пещере. Бехрам спешивается и входит туда. И исчезает. Когда его воины достигают пещеры, они слышат доносящийся изнутри громовой голос:

– Ступайте домой! Шах занят делом!

Но воины входят в пещеру.

Там пусто.

Пещера невелика. Другого выхода нет.

Приезжает мать Бехрама и приказывает перекопать в пещере землю.

Глубокую яму выкапывают слуги, но следов Бехрама так и не находят.

Вот и все.

И ничего не было. Только забвение.

И лишь звучат снова загадочные слова: «Шах занят делом».

Что хотел сказать этим Низами?

Проходит еще несколько лет. И Низами, которому уже под семьдесят, начинает писать свою последнюю, пятую поэму. Ее никто не заказывал.

Мирза Али. Царица Нушабе, узнавшая Искандера благодаря портрету

Эта поэма превышает объемом все остальные. Как утверждают специалисты, в ней местами талант Низами дает трещины, видны спешка, незавершенность некоторых глав. Может быть. Жизнь Низами подошла к концу, и он снова создает поэму о смысле жизни. В своем творчестве он как бы совершил круг – от философской «Сокровищницы тайн» к философской эпопее «Искандер-наме», истории жизни, подвигов и тщеты земных желаний Александра Македонского.

Низами считает поэму итогом всей своей жизни. Он говорит:

Я сказал это и ушел, а повесть осталась.
Не следует читать ее от безделья.

Низами проводит читателя по жизни Александра Македонского, который оставил глубокую память у народов Востока.

Искандер интересует поэта, потому что он смог добиться всего. Но в чем смысл величия, если жизнь кончается смертью?

В борьбе со смертью Искандер даже опускается под землю, чтобы найти источник живой воды. Но ему не суждено этого добиться, и он возвращается.

Низами в этой поэме как бы обозревает весь мир. Там есть и описание войны с русами, напавшими на город Бердаа, – отзвук действительных событий, происшедших за два столетия до Низами; там есть и история о том, как Аристотель вернул к науке Архимеда, которая звучит как современный научно-фантастический рассказ.

Кемаледдин Бехзад. Искандер и сирены. Миниатюра

Александр Великий на троне в Персеполе. Миниатюра

Александр Македонский подарил ученику Аристотеля Архимеду красавицу рабыню, тот влюбился в нее и забыл о науке. Аристотель был огорчен этим и велел прислать рабыню на время к нему. Архимед подчинился учителю, но ждал, когда рабыня к нему вернется.

Аристотель дал ей зелье, которое удаляет из организма всю влагу. Влагу эту Аристотель собрал в сосуд, а сама девушка съежилась и пожелтела. Аристотель предложил Архимеду забрать рабыню обратно. Архимед был возмущен: зачем ему подсовывают старуху, где его возлюбленная?

Тогда Аристотель вынес сосуд, в котором была заключена влага, содержавшаяся в теле девушки, и сказал:

– Вот что ты, оказывается, на самом деле любил!

Это потрясло Архимеда, и он вернулся к науке. Выздоровела ли рабыня – мы не знаем, но притча, как и все притчи в этой последней поэме, печальна.

Многие главы посвящены научным занятиям Искандера, его беседам с мудрецами, разумному управлению государством. В поэме действуют многие древнегреческие мыслители и писатели – даже удивляешься, сколько ценного из греческой мысли, забытой в то время в Европе, сохранил мусульманский Восток и сколько знал провинциальный поэт Низами.

Фрагмент скульптурной композиции памятника Низами Гянджеви в Гяндже

Последняя часть книги описывает странствия Искандера, который должен обойти весь мир и научить людей истине. Множество земель проходит Искандер, много историй рассказывает Низами, и вот в конце концов, где-то далеко на севере, Искандер находит царство справедливости, недостижимое, как мечта поэта. Там нет богатых и бедных, там нет притеснения и смерти, там никто никогда не лжет. Это не аскетический, суровый край – это вполне земная утопия, где люди живут сытно, весело и счастливо.

Найдя эту страну, Александр Македонский понимает, что не надо было завоевывать мир – надо было искать справедливость. Мечтой о человеческом братстве и завершается поэма: Искандер нашел то, к чему должен стремиться человек.

Кто жаждет постичь мирозданье – пойми,
Что держится мир лишь такими людьми.
Вселенная ими гордится искони
Затем, что столпы мирозданья – они…
Знай раньше страну справедливую эту,
Не стал бы бесплодно кружить я по свету.

Никто не знает, когда умер Низами. Даты его смерти указывают разные – от 1203 до 1211 года. Он был велик при жизни и забыт при жизни…

Мавзолей Низами Гянджеви

Судьба была милостива к нему, хоть и не баловала счастьем. Она дала ему долгую жизнь, чтобы он смог свершить то великое, к чему был предназначен.

Назад: Старец горы

Дальше: Часть III Между двух миров