Глава 3
От реки Прут до реки Днестр
Ничего необычного не было в начале того, теперь памятного всем воскресного дня 22 июня 1941 года. Над Одессой сияло прозрачное небо, светило жаркое южное солнце. На море стоял штиль. Гладкая голубая равнина простиралась до самого горизонта, и чудилось, будто где-то там, вдали, она сливается с таким же голубым небом.
Раннее утро я, моя приятельница Софья Чопак, работавшая в Одесской публичной библиотеке, и ее старший брат провели на пляже. Обедать решили в «Чебуречной» на улице Пушкинской. Мы имели заранее купленные билеты и вечер планировали провести в театре, слушая в исполнении местных артистов оперу Верди «Травиата».
В двенадцать часов дня, сидя на открытой веранде «Чебуречной» в ожидании своего заказа, мы услышали из репродуктора на улице сообщение о том, что сейчас будет выступать заместитель председателя Совета Народных Комиссаров, нарком иностранных дел товарищ Молотов. То, что сказал наркоминдел, показалось нам совершенно невероятным: сегодня, в четвертом часу утра, Германия вероломно напала на Советский Союз…
– Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда, – взволнованно, но твердо звучал голос Молотова. – Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!..
Речь длилась всего несколько минут, и сразу осознать случившееся было трудно. Как заколдованные, мы сидели за столом и ошеломленно смотрели друг на друга. Но вскоре официант принес блюдо с чебуреками и бутылку белого вина. Точно вернувшись в обычный мир из какого-то зазеркалья, мы заговорили между собой громко и бессвязно.
Тем временем улица Пушкинская постепенно наполнялась народом. Люди собирались под репродуктором, оживленно обменивались впечатлениями. Душевное волнение гнало их из домов на улицу. Они хотели видеть соотечественников, знать, как другие восприняли страшную новость. Понять общее настроение, ощутить то единство, к которому призывал их народный комиссар иностранных дел. Паники и растерянности в толпе не чувствовалось. Все уверенно говорили: мы разобьем фашистов!
Никто в Одессе и не подумал отменять сеансы в кинотеатрах, спектакли, концерты, традиционное воскресное гуляние на Приморском бульваре с выступлением духового оркестра. Наоборот, залы были переполнены и в опере, и в Русском драматическом театре, и в Театре юного зрителя, расположенных недалеко друг от друг на улице Греческой, и в городской филармонии. Публика ломилась и в цирк на аттракцион с дрессированными тиграми…
Мы тоже не стали отменять поход в оперный театр и в начале восьмого часа вечера сидели на своих местах в 16-й ложе бельэтажа и смотрели на сцену, где шел первый акт «Травиаты». Одесситам и гостям города предлагали поверить, будто они находятся в роскошном доме парижской куртизанки Виолетты Валери. Декорации, костюмы, голоса певцов, игра оркестра, само оформление зала с позолоченной лепниной, огромной хрустальной люстрой и потолком, красиво расписанным французским художником, пребывали в полной гармонии между собой. Но что-то мешало наслаждаться сим изысканным зрелищем. Словно оно относилось к другой, стремительно уходящей от нас жизни. После первого действия, в антракте я предложила своим знакомым покинуть театр.
Мы пошли к морю. На летней эстраде Приморского бульвара духовой оркестр наигрывал бодрые военные марши. Звонкое пение труб, громкие удары барабана звучали над берегом. На глади водного пространства одесской бухты виднелись силуэты боевых кораблей Черноморского флота: старинный крейсер «Коминтерн», переоборудованный под минный заградитель, эсминцы «Шаумян», «Бойкий» и «Безупречный», канонерские лодки «Красная Абхазия», «Красная Грузия», «Красная Армения». Стальные корпуса, мачты, мощные орудийные башни с длинными стволами больше соответствовали нашему настроению. Все-таки объявлена война…
Согласно мобилизации, о которой сообщили уже на следующий день, призыву в армию подлежали военнообязанные четырнадцати возрастов, от 1905 до 1918 года рождения. Я, рожденная в 1916-м, под призыв попадала. Нисколько не сомневаясь в том, что меня примут тотчас и с радостью, я отправилась в военный комиссариат Водно-транспортного района Одессы. Предстоящая встреча с военкомом казалось мне весьма торжественной, и я надела свое лучшее крепдешиновое платье, красивые белые босоножки на высоком каблуке. В сумочке у меня лежал паспорт, студенческий билет и свидетельство об окончании киевской Снайперской школы Осоавиахима.
У дверей райвоенкомата толпилось множество людей. Попасть в кабинет военкома я смогла только часа через два. В комнате было душно и накурено. Поминутно хлопали двери. Охрипший военком с сизо-красным лицом что-то доказывал пришедшим к нему двум парням деревенского вида. Он ошалело посмотрел на меня и сказал:
– Медицинские кадры будут призывать с завтрашнего дня…
– Я – не медик.
Но он тут же отвернулся, показывая, что разговор со мной окончен. Однако я так не считала и положила на стол перед ним свое снайперское свидетельство. Военком раздраженно заявил, что военно-учетной специальности «СНАЙПЕР» в его списке нет. Потом он добавил что-то ироническое по поводу Осоавиахима, женщин, которые хотят быть солдатами, но не соображают, как это трудно. Короче говоря, он заставил меня покинуть его кабинет.
Возвращаясь из райвоенкомата, я размышляла над сложившейся ситуаций и пришла в выводу, что вся загвоздка в месте прописки. Моя фамилия была внесена в список снайперов, имеющийся в военкомате Печерского района города Киева. В прошлом году я успешно выступала на городских соревнованиях по пулевой стрельбе, прошла переподготовку. Может быть, меня уже ищут в столице Украины, а я нахожусь здесь, на берегу Черного моря. Надо просить местного военкома сделать звонок в Киев…
На следующий день я снова отправилась в военный комиссариат Водно-транспортного района. Военком встретил меня гораздо приветливее. Судя по всему, он уже знал, кто такой снайпер. Он перелистал мой паспорт, нашел штамп о браке с Павличенко А.Б. и спросил, не возражает ли муж против моего вступления добровольцем в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии. Алексея Павличенко я не видела года три и ответила, что никаких возражений он не имеет. Паспорт остался у военкома, а мне в соседней с его кабинетом комнате начали оформлять армейские документы.
Вечером 24 июня 1941 года, после митинга на вокзале, все новобранцы, частью обмундированные, частью еще одетые в гражданскую одежду, погрузились в воинский эшелон. Поезд двигался медленно и шел на запад по железной дороге, проложенной в причерноморской степи. Вскоре справа заблестела гладь Днестровского лимана, затем мы миновали станции Шабо, Колесное, Сарата, Арциз, Главани. На станциях эшелон иногда стоял подолгу. Там нас кормили. Но никто ничего не объяснял, не рассказывал про конечный пункт назначения. Говорили лишь, что мы едем на фронт, и сердце невольно стучало: «Быстрее, быстрее!» Молодежь в нашем вагоне горячилась: «Мы не успеем! Фашистов побьют без нас!» Так мало мы тогда представляли себе размер бедствия, вдруг обрушившегося на нашу цветущую прекрасную страну.
Эшелон остановился на каком-то полустанке в три часа ночи 26 июня. Нам приказали покинуть вагоны и построиться в колонну. Поеживаясь от утренней сырости и прохлады, новобранцы зашагали по проселочной дороге и к семи часам утра добрались до леса, довольно густого. Выяснилось, что мы находимся на земле Бессарабии, в тыловых частях 25-й Чапаевской стрелковой дивизии.
Первую военную униформу я получила здесь, став красноармейцем 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. Вещи были абсолютно новые, что свидетельствовало о хорошем состоянии интендантской службы дивизии и порядке на ее складах. Это – сшитые из хлопчатобумажной ткани защитного цвета: пилотка, гимнастерка с отложным воротником, брюки-галифе, кирзовые сапоги (на два размера больше, чем нужно). Также полагался мне поясной ремень с латунной пряжкой, противогаз в брезентовой сумке, малая саперная лопатка в чехле, алюминиевая фляга (тоже в чехле), каска СШ-40 (довольно тяжелая), ранец-рюкзак, а в нем – разные принадлежности, вроде полотенца, запасной нательной рубахи и трусов, запасной пары портянок, мешочков для продуктового запаса, для предметов гигиены и других.
В ранец-рюкзак я спрятала свое платье из штапеля с кружевным воротником и удобные парусиновые туфли на шнурках. Прощай, штатская жизнь!
Первый армейский завтрак показался очень вкусным: горячая гречневая каша, сладкий чай с увесистой краюхой хлеба. Проходил он в обстановке, приближенной к боевой. Мы слышали отдаленные пулеметные очереди и разрывы снарядов, раздававшиеся время от времени где-то на западе. При взрывах все мы, новобранцы, вздрагивали. А бывалые сержанты и старшины 54-го полка объясняли: мол, бояться пролетевшего или разорвавшегося снаряда не надо, он уже никому не причинит вреда. Так, в разговорах, и прошел этот день. Нам предоставили отдых, но выходить из леса не разрешали.
Церемония принятия воинской присяги прошла 28 июня.
К нам явился военный комиссар 54-го полка старший политрук Ефим Андреевич Мальцев. Он рассказал о боевом пути 25-й Чапаевской стрелковой дивизии, которой действительно в 1919 году командовал легендарный герой Гражданской войны Василий Иванович Чапаев, о ее славных стрелковых полках: 31-м Пугачевском имени Фурманова, нашем 54-м имени Степана Разина и 225-м Домашкинском имени М.В. Фрунзе. В 1933 году дивизия первой в Красной армии удостоилась награждения недавно учрежденным высшим орденом СССР – орденом Ленина. Это было признание ее выдающихся подвигов на фронтах Гражданской войны и блестящих достижений в боевой учебе мирного периода.
Затем раздалась команда: «Смирно!» Перед строем вынесли знамя 54-го полка. С волнением мы повторяли слова «Присяги бойца РККА»: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну…» Затем поставили свои подписи на листках с отпечатанным текстом присяги и таким образом превратились в людей, чья жизнь целиком и полностью принадлежит Отечеству. Нас распределили по подразделениям 54-го полка. Я попала в первый батальон, вторую роту, первый взвод.
Командовал взводом младший лейтенант Василий Ковтун, который окончил Могилевское военно-пехотное училище в прошлом году и был младше меня. Первое, что он спросил: зачем я пошла в армию добровольцем, ведь война – совершенно не женское дело. Я достала свою «палочку-выручалочку» – свидетельство об окончании Снайперской школы Осоавиахима. К нему лейтенант отнесся крайне недоверчиво и сообщил, что будет ходатайствовать перед командиром батальона капитаном Сергиенко о моем переводе в санитарный взвод, так как единственная посильная для женщин работа на фронте – санинструктор.
Пошли на командный пункт первого батальона. Там повторилась та же беседа: зачем, почему, понимаю ли я, как это опасно, и т. д. и т. п. В ответ я рассказывала об отце, который в годы Гражданской войны некоторое время служил в Самарской дивизии (будущей – 25-й Чапаевской) и встречался с Чапаевым, о работе на заводе «Арсенал», выполнявшем заказы Наркомата обороны, о военном прошлом нашей страны, детально изучавшемся на историческом факультете Киевского университета.
Иван Иванович Сергиенко – человек вдумчивый, опытный, серьезный – выслушал меня внимательно и приказал Ковтуну забыть о его нелепой идее насчет перевода бойца-снайпера Павличенко в медицинскую часть. Я обрадовалась:
– Товарищ капитан, готова получить полагающееся мне оружие!
– А снайперских винтовок у нас нет, Людмила, – ответил он.
– Ну, тогда обыкновенную «трехлинейку».
– Их тоже нет.
– Как же мне воевать, товарищ капитан? – в недоумении задала я вопрос.
– Для вас, новобранцев, пока главным оружием будет лопата. Поможете бойцам строить окопы и ходы сообщения, восстанавливать их после артобстрелов и бомбежек. Кроме того, выдадим вам по одной гранате РГД-33 на тот случай, если фашисты прорвутся. Знаете устройство этой гранаты?
– Знаю, товарищ капитан.
– Вот и отлично, – он улыбнулся. – Других действий от вас нынче не требуется…
Доводилось читать немало воспоминаний о первых днях Великой Отечественной войны. Их писали и генералы, командовавшие крупными воинскими соединениями, и офицеры, стоявшие во главе полков, рот, взводов, и политработники. Поскольку бои развернулись на всем протяжении наших границ, то и картины участники сражений рисовали совершенно разные. Была, например, Брестская крепость, защитники которой вели сопротивление почти месяц. Были и ожесточенные двухдневные схватки, которые заканчивались почти паническим отходом с потерей управления корпусами и дивизиями, с оставлением военной техники, с окружением и сдачей в плен многих подразделений советских войск. Это происходило, например, на Северо-Западном, Западном и Юго-Западном фронтах. Там в течение трех недель немецко-фашистские захватчики продвинулись по территории СССР на расстояние от 300 до 600 километров. Но наша 25-я Чапаевская дивизия находилась на Южном фронте, на крайне левом его фланге, и занимала заранее подготовленную линию обороны (около шестидесяти километров) вдоль реки Прут. Тут ситуация вначале складывалась по-другому, более благоприятно для нас.
Румыны, союзники гитлеровской Германии, 22 июня 1941 года попытались форсировать реку и были отброшены. Следующая неделя прошла в мелких стычках и артиллерийских дуэлях, когда «чапаевцы» продолжали удерживать свои позиции. Были и попытки перенести боевые действия на сторону врага. Один батальон нашего полка (он базировался в городе Кагул) высадился на румынском берегу и разгромил там две роты фашистов, взяв в плен около семидесяти солдат и офицеров. Нашими войсками также был захвачен румынский город Килия-Веке, где в виде трофеев русским досталось 8 орудий и 30 пулеметов. Румынские части, которые переправились через Прут 23 июня, тоже получили достойный отпор. Примерно 500 вражеских солдат при этом сдалось в плен. Всего же за восемь дней, с 22-го до 30 июня, противник потерял до полутора тысяч человек, так и не сумев захватить и пяди советской земли.
Затем события приобрели иной оборот.
В первых числах июля наша оборона на реке Прут была прорвана гораздо севернее, в направлении городов Яссы – Бельцы и города Могилев-Подольский. Имея большое превосходство в живой силе и технике, захватчики быстро развивали наступление, и Южный фронт затрещал по швам. Возникал «Бессарабский мешок», из которого требовалось срочно выводить стрелковые дивизии 25, 95, 51, 176-ю. Потому с середины июля началось наше тяжелое отступление по причерноморским степям, сопровождавшееся упорными арьергардными боями.
Наш доблестный полк 19 июля находился на рубеже Кайраклия – Булгарийка; 21 июля – на рубеже Ново-Павловка – Новый Арциз; 22 июля – на рубеже Арциз; 23 июля на рубеже Каролино-Бугаз – Днестровский лиман; 24 июля полки дивизии стояли на разных рубежах: у села Староказачье, у высоты 67 – Черкесы, у села Софьенталь.
Отступление мы проводили так называемыми «ступенями». Кто-то прикрывал отход, кто-то уходил, кто-то готовил новые огневые позиции. Расклад получался такой: 31-й Пугачевский и 287-й стрелковые полки оборонялись, 54-й Разинский полк отходил, 225-й Домашкинский окапывался. Потом воинские части менялись местами: «домашкинцам» – воевать, «пугачевцам» – отходить, «разинцам» – рыть окопы и траншеи.
Отходили иногда днем, иногда – по ночам, чтобы не попадать под удары немецко-румынской авиации. Переезжали на автомашинах, но их было в полку мало – всего 18, причем 9 из них («полуторки», или «ГАЗ-АА») принадлежали санитарной роте. Зато имелось большое число пароконных повозок (по штату – 233, но в середине июля примерно на треть меньше). Также совершали мы и ускоренные пешие переходы.
Степь расстилалась по обеим сторонам дороги, как открытая книга. Теплой июльской ночью она лежала перед нами таинственная и тихая. Но днем громыхала от орудийных залпов, вспыхивала зарницами пожаров, дышала пороховой гарью. Население уходило из Бессарабии вместе с нами. По дорогам двигалась сельскохозяйственная техника (комбайны, тракторы, сеялки и проч.). Попадались целые караваны грузовиков с большими деревянными ящиками: видимо, в них вывозили заводское оборудование. Колхозники гнали гурты скота, вместе с ним тащились обозы из телег с домашним скарбом. Я уж не говорю о том, что множество женщин с малыми детьми, подростков, стариков понуро шагали по пыльным обочинам, опасливо поглядывая на небо, вздрагивая от артиллерийской канонады.
Часто над степными дорогами кружила «рама» – двухфюзеляжный и двухмоторный самолет «Фокке-Вульф-189», который немцы называли «летающим глазом армии». Он действительно вел разведку, наводил на колонны, уходящие к реке Днестр, бомбардировщики, вел корректировку огня дальнобойной артиллерии. «Рама» летала не быстро, но достаточно высоко. Все нападения на нее краснозвездных «ястребков» ничем не заканчивались, да и мало их было, этих нападений.
Фашисты же совершали налеты регулярно. Они били по дорогам, по селам, прилегающим к ним. Мы видели полностью выгоревшие поля пшеницы, разбитые бомбами жилые дома, складские, административные и хозяйственные постройки, брошенную и сгоревшую технику. Бывало, на наших глазах бомбардировщики «Юнкерсс-87», внезапно вывалившись из облаков, с воем пикировали на дорогу, бомбили и расстреливали из пулеметов мирное население, которое никак не могло защитить себя. Все это напоминало не обычную войну, где противоборствуют равные по силе армии, а целенаправленное истребление нашего народа.
Мы, его защитники, либо прятались по лесам, либо шли на восток по тем же дорогам. Простые люди, не видя от нас никакой помощи, неприязненно говорили: «Провалиться бы вам! Почему не воюете с врагом, почему не даете ему отпора?!»
Картины страшного разорения и огромного людского горя отзывались в сердце болью, с которой спокойно жить невозможно. Кто-то впадал в уныние, кто-то терял веру в победу и страшился будущего. Но я думала о возмездии, неизбежном и неотвратимом. Пришельцы с запада, которые вероломно нарушили мирную жизнь моей родной страны, должны понести суровое наказание, и я смогу их наказать. Смогу, как только оружие попадет ко мне в руки. Но дела с вооружением обстояли неважно. Не хватало не только снарядов для полковой и дивизионной артиллерии, не хватало даже винтовок.
В книге мемуаров вице-адмирала И.И. Азарова, который летом 1941 года являлся членом Военного совета Одесского оборонительного района, есть глава с выразительным названием: «Дайте оружие!» Он рассказывает о том, как при стремительном наступлении фашистов искал по армейским складам винтовки, автоматы, станковые и ручные пулеметы и везде получал отказ. Лишь по случайности ему удалось вооружить одну вновь формируемую воинскую часть Южного фронта: «У нас было пятьсот учебных винтовок… Все с просверленными патронниками. По нашей просьбе на заводе заделали отверстия. Большую часть винтовок удалось ввести в строй. Мы испробовали их на стрельбище – к нашей радости они оказались годными…»
Обычная винтовка Мосина образца 1891/1930 года попала ко мне во второй половине июля, после того, как наш полк стоял под сильным артиллерийским обстрелом на рубеже Ново-Павловка – Новый Арциз. Очень обидно с единственной гранатой в руке наблюдать за ходом боя. Но в миллион раз горше ждать, когда твой товарищ, стоящий рядом, будет ранен и его оружие перейдет к тебе. Осколок снаряда тяжело ранил моего однополчанина, спрятавшегося в окопе. Истекая кровью, он отдал мне «трехлинейку».
После артподготовки румыны приготовились к нападению, и тут я вместе с другими бойцами нашего первого взвода, положив винтовку на бруствер неглубокой траншеи, поставила хомутик на секторном прицеле на метку «3» (то есть на дальность 300 метров) и передернула затвор. Патрон находился в канале ствола, легкая пуля образца 1908 года ждала своего освобождения. Огонь мы открыли по команде младшего лейтенанта Ковтуна. Заработали и ротные ручные пулеметы. Исход этой маленькой битвы решила наша удачная контратака. Поднявшись из окопов, мы отогнали фашистов довольно далеко. Поле боя осталось за нами, и бойцы 54-го стрелкового полка принялись собирать оружие убитых врагов. В качестве трофеев мы получили винтовки чешского производства «ZB-24» калибра 7,92 мм. Наши патроны к ним не подходили, потому требовалось снимать с трупов также и патронные сумки. Конечно, это решало трудности с вооружением солдат лишь частично.
Младший лейтенант Ковтун, увидев меня с «трехлинейкой», закинутой за плечо, подошел поближе. Я боялась, что он прикажет отдать ее кому-нибудь из бойцов. Но после недавней победы над противником комвзвода был настроен благодушно.
– Значит, вместе со всеми в атаку ходила, красноармеец Людмила?
– Так точно, товарищ командир! – отрапортовала я.
– Ну и как настроение?
– Отличное, товарищ командир!
– Стреляла? – спросил он.
– Да. Обойму истратила.
– Ладно. Старшина перепишет эту винтовку на тебя. Посмотрим, какой ты снайпер.
– Мне бы оружие с оптическим прицелом, товарищ командир, – попросила я. – Тогда и результаты другие будут.
– Этого пока обещать не могу. Но при первой возможности попробую исполнить твою задушевную просьбу, – младший лейтенант улыбнулся, и я поняла, что теперь уж точно вхожу в строевой состав вверенного ему подразделения…
Между тем наше отступление продолжалось. «Чапаевцы» подошли к западному берегу реки Днестр, переправились через него и 26 июля заняли оборону на восточном берегу на рубеже: Граденица – село Маяки – Францфельд – Каролино-Бугаз. Севернее находились фортификационные сооружения Тираспольского укрепленного района № 82.
Его возвели задолго до войны и оборудовали неплохо: бетонные, деревянно-земляные, каменные огневые точки, блиндажи, глубокие окопы и траншеи. Здесь в капонирах и полукапонирах расположили около ста орудий разных калибров, несколько сотен станковых и ручных пулеметов. Также УР-82 располагал подземными складами с разным военным имуществом. Советское командование рассчитывало остановить здесь вал вражеского наступления, перемолоть на днестровских берегах румынские и немецкие пехотные дивизии и затем отбросить их обратно к западной границе. Я пишу подробно об УР-82 потому, что его военные склады очень пригодились 25-й и 95-й стрелковым дивизиям. По крайней мере, наш 54-й полк получил станковые пулеметы «максим», ручные пулеметы «Дегтярев пехотный», «трехлинейки» и винтовки СВТ-40, основательно пополнил боезапас. А мне наконец-то вручили совершенно новую, в заводской смазке снайперскую винтовку Мосина с оптическим прицелом «ПЕ» (прицел Емельянова).
Однако расчеты наших генералов на коренной перелом в боевых действиях с опорой на УР-82 не оправдался. Румыны и немцы, имея пятикратное численное превосходство, напирали сильно. На рубежах Тираспольского укрепрайона ожесточенные бои шли с 26 июля по 8 августа. Затем воинским частям Южного фронта пришлось отходить к дальним пригородам Одессы. Линия советской обороны теперь пролегала по населенным пунктам: Александровка – Буялык – Бриновка – Карпово – Беляевка – Овидиополь – Каролино-Бугаз…
Беляевка, 8 августа 1941 года – место и дата моего снайперского, так сказать, дебюта на войне. Никогда не забуду этот день.
Беляевка – довольно большое старинное село, заложенное еще запорожскими казаками у озера Белое, отстоит от Одессы километров на сорок. Значительную часть поселения составляли глинобитные мазанки с камышовыми крышами. Но имелись и каменные постройки: церковь, одноэтажная школа, несколько домов, до революции, вероятно, принадлежавших местным богатеям. Теперь в одном из них находился сельсовет. После длительного боя западная часть Беляевки осталась за воинами румынского короля Михая Первого. Несмотря на существенные потери, они никуда не продвинулись. К вечеру на восточной стороне села закрепился наш первый батальон. Капитан Сергиенко вызвал меня на командный пункт и показал на дальний конец Беляевки. Там среди разросшихся деревьев виднелся большой дом с крыльцом под двускатной крышей, хорошо освещенный предзакатным солнцем. На крыльцо вышли два человека в офицерских мундирах и в касках, напоминающих деревенские макитры. Именно эти стальные изделия королевство Румыния перед войной закупило для своей армии у голландских поставщиков.
– Похоже, там их штаб. Достанешь? – спросил комбат.
– Попробую, товарищ капитан, – ответила я.
– Давай, – он встал поодаль, собираясь наблюдать за моими действиями.
Наше пребывание в течение недели возле УР-82 было более или менее спокойным, и я, отойдя в тыл, смогла привести новую «снайперку» в боевое состояние. Для того следовало разобрать винтовку полностью и проделать кое-какую работу с ее составными частями. Например, удалить лишний слой дерева по всей длине желоба цевья, опилить наконечники ложи и ствола, подогнать упор ствола к нагелю ложи, поставить прокладки между ствольной коробкой и магазином. Для идеального прилегания некоторых деталей затвора друг к другу рекомендуется аккуратно обработать их мелким бархатным надфилем. Ведь спусковой механизм винтовки должен быть четким, надежным, стабильным.
Ясная и безветренная погода, установившаяся тогда на степных пространствах восточного берега Днестра, способствовала пристрелке винтовки, сначала с открытым прицелом, потом – с оптическим. Такая пристрелка на первом этапе проводится с расстояния в сто метров по черному пристрелочному квадрату размером 25 × 35 см. При втором этапе винтовка фиксируется в пристрелочном станке (или в чем угодно) для придания ей неподвижности. Задача – отрегулировать оптический прицел с помощью открытого…
«Снайперка» была у меня за плечом, на поясном ремне висели три кожаных подсумка с разобранными по типам патронами: первый – с «легкими» пулями образца 1908 года, второй – с «тяжелыми» пулями образца 1930 года, третий – с бронебойно-зажигательными пулями образца 1932 года. Я взяла винтовку в руки, заглянула в окуляр оптического прицела. Горизонтальная линия закрывала фигуру офицера, спускавшегося по ступеням вниз, примерно до пояса. Это – уравнение из курса практической баллистики, который нам читали в Школе, и решение его таково: расстояние до цели составляет 400 метров. Заложив в патронник патрон с «легкой» пулей, я оглянулась, выбирая место для стрельбы.
Мы с капитаном находились посреди сельской хаты, разбитой прямым попаданием снаряда. Проломленная стена, повсюду разбросаны камни и обгорелые обломки балок. Стрелять из положения лежа не представлялось возможным. Я решила стрелять, спрятавшись за стену, то есть с колена с применением ремня: сесть на каблук правого сапога, а на левую ногу, согнутую в колене, опираться левым же локтем, вес винтовки принять на ремень, пропущенный под левый локоть. Эх, не зря Потапов часто напоминал нам снайперскую пословицу: «Стреляет ствол, но попадает ложа!» От положения, которое занял стрелок, удерживая винтовку, зависит многое.
Короче говоря, первую цель я поразила с третьего выстрела, вторую – с четвертого, зарядив винтовку дефицитным патроном с «тяжелой» пулей. Не могу сказать, что волновалась или колебалась. Какие могут быть колебания после трех недель отчаянного отступления под вражескими бомбами и снарядами? Но что-то мешало сосредоточиться. Говорят, это порою бывает, когда снайпер впервые переходит от учебных стрельб по картонным мишеням к стрельбе по живому противнику.
– Люся, – ласкового сказал комбат, посмотрев в бинокль на вражеских офицеров, неподвижно лежавших у крыльца. – Патроны все-таки беречь надо. Семь штук на двух фашистов – это много.
– Виновата, товарищ командир. Исправлюсь.
– Уж ты постарайся. А то их видимо-невидимо, и лезут сюда, как тараканы. Ведь, кроме нас, остановить оккупантов некому…
Между тем румыны чувствовали себя победителями.
Диктатор Ион Антонеску 8 августа объявил о том, что 15 августа 1941 года его доблестные войска, разгромив русских, вступят в Одессу и пройдут по ее улицам торжественным маршем. Основания для такого «головокружения от успехов» имелись. Захватив 16 июля Кишинев, союзные немецко-румынские войска двигались от Прута к Днестру довольно быстро и за 33 дня захватили значительную советскую территорию, которую называли «Транснистрией», якобы издревле принадлежавшей румынскому королевству. Теперь они собирались очистить ее от русских, украинцев, евреев и цыган (то есть уничтожить их в концлагерях), их земли и дома отдать офицерам и солдатам своей армии, запретить употребление русского и украинского языков, «как унижающих достоинство великой румынской нации», снести все памятники, переименовать по-своему все поселки и города, в частности, Одессу назвать городом «Антонеску».
Однако румыны хотели въехать в рай на чужом горбу.
Если бы не гитлеровская Германия с ее мощной промышленностью, отличной военной техникой, хорошо отмобилизованными и имеющими боевой опыт вооруженными силами, с ее стратегическим планом «Барбаросса», то ни о какой «Транснистрии» подданным короля Михая Первого не стоило бы и мечтать. В 1940 году Советский Союз вернул себе Бессарабию и Северную Буковину, отторгнутые румынами от России в бурные времена революции и Гражданской войны. Тогда перед наступающими нашими частями 5, 12 и 9-й армий королевские войска отходили весьма поспешно, избегая боевых столкновений и бросая склады с оружием.
Теперь триумфальный путь по причерноморским степям породил у воинов полуфеодального, отсталого государства иллюзию победы над грозным северным соседом. Вероятно, королевские генералы решили, будто Красная армия деморализована и оказывать сопротивление больше не будет. Эта иллюзия дорого обошлась румынам под Одессой.
В окуляр оптического прицела я часто видела их смуглые горбоносые полуцыганские-полувосточные физиономии. Правда, господин Антонеску утверждал, будто румыны – потомки древнеримских легионеров. На самом же деле с ХV века Валашское княжество подпало под власть Османской империи. Если кто и повлиял тут на народонаселение, то турки, которые почти до 70-х годов ХIX столетия держали гарнизоны в крупных городах, имели собственную торговлю, заставляли румын служить в своей армии. А еще – множество цыганских таборов, свободно кочевавших по городам и весям этой крестьянской страны.
Одетые в мундиры песочно-сероватого цвета, в каски-макитры или в суконные кепи со смешной тульей, вытянутой углом спереди и сзади, румыны в начале августа 1941 года вели себя чрезмерно уверенно и беззаботно, демонстрируя пренебрежение к законам войны. Они расхаживали по позициям во весь рост, далеко не везде выставляли боевое охранение, недостаточно занимались разведкой, располагали тыловые части (медсанбаты, кухни, коновязи, обозы, мастерские и проч.) поблизости от линии фронта. Одним словом, создавали прекрасные условия для работы сверхметкого стрелка. Неудивительно, что мой снайперский счет увеличивался день ото дня.
Само собой разумеется, безумный приказ Антонеску о взятии Одессы 15 августа 1941 года остался невыполненным, хотя Четвертая армия под командованием генерала Николае Чуперкэ насчитывала более 300 тысяч солдат и офицеров, располагала 80-ю боевыми самолетами и 60-ю танками. При ней состояли и некоторые подразделения немецкой 72-й пехотной дивизии. Наши тогда могли противопоставить им 35 самолетов, 5–7 исправных танков и 50–60 тысяч бойцов.
