Глава 15
Миссия в Вашингтоне
Густой предутренний туман клубился в долине реки Потомак. Пологие холмы, зеленые луга, рощи, сады и селения тонули в зыбкой его пелене. Железнодорожный экспресс Майами – Вашингтон, приближаясь к пункту своего назначения, развил скорость до шестидесяти километров в час. Он прорезал белое облако, опустившееся на землю, легко, как раскаленный меч.
От ритмичного покачивания и быстрого перестука колес я часто просыпалась, потом засыпала вновь. В двухместном купе я находилась одна и потому смогла снять верхнюю одежду и белье, укрыться накрахмаленной простыней с головой и спокойно отдыхать. Рядом, на вагонном столике подрагивала толстенькая, в три пальца, небольшая книжица словаря, которую удобно носить с собой в кармане. Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР сдержал слово. Я, перелистывая ее каждый день, обычно на сон грядущий для проверки собственных знаний, видела его четкую роспись на титульном листе сбоку: «И. Сталин».
В соседнем купе расположились Николай Красавченко и Владимир Пчелинцев, мои спутники в этом двухнедельном путешествии через горы, пустыни и воды Атлантического океана. Честно говоря, я немного устала от их постоянного присутствия. Ребята они были хорошие, но снайпер – это боец-одиночка. Ему нужна тишина, покой, время на размышление. Он должен сам наблюдать за изменением окружающей его обстановки.
Отношения между нами уже сложились: вежливые, товарищеские, с четко обозначенными границами возможного и невозможного. Отправляя разнополую компанию в дальнюю дорогу, в Москве провели с нами должный инструктаж и каждому с глазу на глаз сделали строгое внушение. Наверное, больше – любителю танцев Пчелинцеву и молчаливому комсомольскому вождю Красавченко, чем мне, так как про гибель Алексея Киценко и мою клятву отомстить за него врагам первый секретарь ЦК ВЛКСМ в общих чертах знал.
Николай держался как-то отстраненно, напоминая нам, что он – руководитель. Мы с Пчелинцевым поневоле сошлись ближе и поладили, забыв о разнице в снайперском счете и в армейских званиях. При длительных остановках – например, на три дня в Каире – вместе ходили на прогулки по городу и делали маленькие покупки. В частности, Владимир не удержался и купил у араба в магазине швейцарские часы за сорок долларов. Оказалось, что разные устройства, вмонтированные в них, позволяют не только считать дни и секунды, но и по звуку выстрела измерять расстояние. Вещь для сверхметкого стрелка крайне нужная!
В Каире нам пришлось представляться английскому губернатору и американскому послу. Впервые надела здесь одно из нарядных платьев, полученных в подвальном складе Наркоминдела. Очень боялась, что не смогу держаться в нем свободно и естественно. Но куда больше трудностей доставили туфли на каблуках. За год военной службы я от них отвыкла! Ноги так и скользили по паркету, натертому до блеска в роскошном дворце губернатора. Тогда Владимир галантно предложил мне свою руку. Аудиенция прошла отлично. Правда, после нее британец выразил сомнение в том, что мы оба – фронтовики и снайперы.
В Майами, куда мы прилетели из Африки, задержались на сутки. Океан шумел совсем рядом, и мы с Пчелинцевым отправились на пляж. Золотистый песок, медленные ленивые волны зеленоватого цвета и ослепительное солнце задержали нас там на три часа. Красавченко, который простудился в дороге, оставался в своем гостиничном номере…
За плотно закрытой дверью в купе раздались шаги стюарда. Он обходил пассажиров и предупреждал их за тридцать минут до окончания поездки. Легкий стук в дверь, негромкий голос:
– Washington, mam!
– Yes, thanks, – ответила я и стала одеваться.
Экспресс прибыл в Вашингтон точно по расписанию: 27 августа 1942 года в 5 часов 45 минут. Наш вагон остановился под сводами столичного вокзала. Однако рассмотреть его здание было затруднительно из-за сумрака, царившего там. Между тем на перроне собралась изрядная толпа. Мы не догадывались, что это – из-за нас, и готовились тащить свои увесистые чемоданы сначала по коридору в вагоне, потом – перрону. Мы не знали, что сообщение о прибытии советской студенческой делегации в США 25 августа распространило Телеграфное агентство Советского Союза (ТАСС) и некоторые американские газеты его перепечатали.
Таким образом, никаких сложностей с доставкой багажа мы не испытали. Наоборот, нас окружили радостные сотрудники советского посольства и торгового представительства, затем – настырные американские журналисты. В этой шумной толпе мы прошагали от перрона до привокзальной площади, где в суете и гвалте погрузились в большой лимузин и поехали – подумать только! – прямо к Белому дому, жилищу американских президентов.
Несмотря на столь ранний час, у подъезда нас встретила сама Элеонора Рузвельт, супруга президента. Она поздравила русских гостей с благополучным прибытием и сообщила, что первые сутки на земле Соединенных Штатов Америки мы проведем под крышей Белого дома. Так решил ее муж, Франклин Делано Рузвельт, 32-й президент, любимый народом и пока единственный в истории США, кто избран на третий срок.
Первая леди лично сопроводила нас на второй этаж, показала апартаменты, предложила немного отдохнуть с дороги и сообщила, что завтрак подадут в 8 часов 30 минут в малой столовой на первом этаже.
Я подошла к окну в своей небольшой, просто, но уютно обставленной меблированной комнате. Солнце встало, и его первые лучи освещали пространство перед белым домом. Его окружал отлично ухоженный французский парк с аллеями, посыпанными желтоватым речным песком, с подстриженными газонами, яркими цветочными клумбами, небольшими группами деревьев, разбросанными то тут, то там. Шумели падающие струи фонтана в бассейне перед главным входом. Обитель президентов смахивала на сельскую усадьбу какого-нибудь джентльмена, имеющего постоянный, но далеко не чрезмерный доход.
В назначенное время мы спустились в малую столовую и обнаружили там, кроме супруги президента Рузвельта, и других людей. Прежде всего, нам была представлена Гертруда Пратт, генеральный секретарь американского комитета международной студенческой организации «International Student Service», которая, как выяснилось, и выступает организатором Всемирной ассамблеи. Госпожа Пратт, эффектная, стройная блондинка лет двадцати пяти, энергично пожала всем руки, сказала, что бесконечно рада видеть русских гостей, и познакомила нас с Генри Лашем, вице-президентом этой самой «Интернешенел Стьюдент Сервис». Разговор помогали вести три молодых человека в форме офицеров американской армии, которые неплохо изъяснялись по-русски.
Госпожа Рузвельт пригласила всех за стол.
Улыбнувшись, она сказала, что знакомство с образом жизни американцев можно начать прямо сейчас, с традиционного американского завтрака. Кое-что он унаследовал от не менее традиционного английского, но все же имеет свои отличия. На столе представлена не только яичница-глазунья, поджаренные тонкие ломтики бекона, сосиски «бэнгерс», маринованные грибы, но и маленькие пухлые блинчики (мы, переговариваясь между собой, назвали их «оладьи») с кленовым сиропом. Запивать еду лучше апельсиновым соком, кофе или холодным чаем.
Гастрономия – прекрасная тема для начала разговора малознакомых людей. Но завтрак продолжался, и Николай Красавченко на правах руководителя делегации затеял скучную беседу о повестке дня первого заседания Всемирной студенческой ассамблеи. Американцев больше интересовали рассказы о боевых действиях, которые сейчас идут на территории Советского Союза. Владимир Пчелинцев с удовольствием поведал об особенностях снайперского дела: винтовка с оптическим прицелом, маскировка, наблюдение за противником. Я в беседе не участвовала, а внимательно слушала, но не его, а переводчиков. Они переводили слишком поспешно и неточно.
Вдруг Элеонора Рузвельт обратилась с вопросом ко мне, и этот вопрос перевел на русский молодой человек в лейтенантских погонах:
– Если вы хорошо видели лица ваших противников в оптический прицел, однако тем не менее делали свой убийственный выстрел, то американским женщинам будет трудно вас понять, дорогая Людмила…
Переводчик пытался как-то смягчить эту фразу. Она звучала вежливо, но имела некий неприятный подтекст. Первая леди смотрела на меня пристально, не отрывая глаз. Зачем она спросила об этом, было не совсем ясно. Может быть, решила устроить мне проверку? Нам уже сообщали о публикациях в некоторых английских и американских газетах, которые писали, будто бы мы – не фронтовики, не снайперы, а лишь коммунистические пропагандисты, специально присланные для выступлений на Всемирной студенческой ассамблее. Значит, придется четко и внятно ответить жене президента.
– Missis Roosvelt, we are glad to visit your beautiful prosperity country. Many years you do not know the wars. Nobody destroys your towns, villages, plants. Nobody kills your inhabitamts, your sisters, brothers, fathers… – медленно заговорила я, и это почему-то вызвало изумление у присутствующих.
Конечно, моя речь изысканностью не отличалась: некоторые ошибки в произношении, в применении глаголов, слишком простое построение фраз. Но смысл американцы уловили. Я объяснила им, живущим в государстве, далеком от битв с фашизмом, что мы приехали оттуда, где бомбы разрушают города и села, где льется кровь, где погибают ни в чем не повинные люди, и моя родная страна переживает тяжелые испытания. Меткая пуля – всего лишь ответ злобному врагу. Мой муж погиб в Севастополе, у меня на глазах, и человек, которого я вижу в окуляр оптического прицела, – это тот, кто убил его…
Как ни странно, Элеонора смутилась.
Она поспешно отвела взгляд и сказала, что не хотела меня обидеть, однако этот разговор кажется ей весьма актуальным, и мы продолжим его в более подходящей обстановке, а сейчас ей, к сожалению, пора уходить. Первая леди поднялась из-за стола и, торопливо попрощавшись с нами, покинула малую столовую.
– Ты чего ей сейчас наговорила? – Николай Красавченко сдвинул брови и на правах руководителя воззрился на меня очень сурово.
– Ничего особенного, – я отмахнулась от него. – Пусть не лезут напролом, наглые америкосы…
После завтрака Гертруда Пратт устроила для нас краткую экскурсию по Белому дому. Мы побывали в зале заседаний кабинета министров, в кабинете первой леди, в Овальном кабинете президента. Там наше внимание привлекла фотография улыбающихся парней в военной форме. Это были сыновья Рузвельта: Элиот, капитан авиации, Франклин, младший лейтенант флота, Джеймс, состоящий в резерве корпуса морской пехоты. А вообще Элеонора родила мужу шестерых детей, и лишь один из них умер во младенчестве.
Теперь времяпрепровождение нашей делегации подчинялось строгому графику. Мы с Пчелинцевым поспешили вернуться в свои комнаты и переодеться в военную форму. Впервые после вылета из Москвы нам предстояло ее надеть. Этот приказ отдал посол Советского Союза в США Максим Максимович Литвинов. В 10 часов утра у нашего посольства собирались фотожурналисты и кинооператоры. Они хотели запечатлеть героев антифашистской борьбы во всей воинственной красе для публикации снимков в завтрашних газетах.
Мы приехали на автомобиле посольства. Толпа журналистов тотчас окружила его. Мы с трудом прошли к крыльцу, где по просьбе представителей прессы остановились для того, чтобы фотографы и кинооператоры сделали несколько снимков. Киношников быстро оттеснили репортеры. Они протягивали к нам микрофоны, выкрикивали свои вопросы. Переводчики работали с полной нагрузкой. Постепенно выяснилось, что большая часть вопросов адресована мне.
Через тридцать минут эта свистопляска закончилась, мы зашли в здание посольства. Пожилой, полноватый, круглолицый человек в пенсне – посол Литвинов – шагнул навстречу, поздравил нас с благополучным прибытием. Пришлось появиться на крыльце еще раз: теперь уже с ним, дружески пожимая ему руку. Публичная акция продолжалась и должна была принести максимальную пользу советской стране.
Торжественный обед в посольстве прошел чинно и тихо. На нем присутствовали сотрудники Наркомата иностранных дел с женами. На русском языке звучали тосты, велись приличествующие случаю разговоры, а именно: Красавченко подробно рассказывал о нашем перелете из Москвы в Тегеран, Каир, Майами. Иногда он оглядывался на меня. Видимо, опасался, как бы я и здесь не выдала чего-нибудь этакого, непредусмотренного дипломатическим протоколом. Но совершенно напрасно. Если меня не дразнить, я – человек разумный, спокойный, молчаливый.
В шестом часу вечера состоялась еще одна, двухчасовая пресс-конференция, которая транслировалась по радио на всю Америку. На ней присутствовали представители 52 газет и журналов и 12 радиостанций. Теперь все было организовано иначе. Сначала слово представили членам студенческой делегации. Красавченко в коротком докладе, тезисы которого он получил в Москве от заведующего отделом ЦК ВКП(б) Александрова, обрисовал ситуацию в нашей стране в целом: тыл помогает фронту. Пчелинцев поведал о состоянии Красной армии: она готова нанести германским вооруженным силам новые удары. У меня в руках тоже находился текст, согласованный в ЦК ВКП(б):
«Дорогие друзья! Я рада передать вам привет от советских женщин и от советской молодежи, борющихся в первых рядах с кровавым фашизмом. Советский Союз борется не только за свою свободу, но и за свободу всех наций и народов на Земле. Советский народ с первых дней борьбы переключил все свои возможности, всю свою энергию на оборону страны. Советские женщины заменили своих мужей, отцов и братьев на производстве. Они сделали все, чтобы мужчины могли воевать. Советский народ благодарит вас за помощь, но борьба, которую ведет Россия, требует все больших и больших средств. Мы ждем активной помощи, открытия второго фронта. Хочу заявить вам, что мы победим, что нет такой силы, которая могла бы помешать победоносному маршу свободных народов мира. Мы должны объединиться. Как русский солдат, я протягиваю вам свою руку. Мы вместе должны уничтожить фашистское чудовище!»
Дальше я добавила от себя, по– английски:
«Fellow soldiers, forward to victory!» (Друзья-солдаты, вперед, к победе!)
Журналисты вяло поаплодировали, но затем оживились. Ведущий пресс-конференцию посол Литвинов предложил им задавать вопросы. Для этого каждый должен был встать с места, назвать свою фамилию, орган печати, который он представляет, и указать, кому из членов студенческой делегации адресован его вопрос.
Поначалу поведение журналистов привело нас в растерянность.
Мы-то ожидали, что они начнут задавать вопросы по нашим сообщениям, уточнять, выяснять то, что было в них сказано слишком коротко. Ничего подобного не случилось. Американцы просто проигнорировали эти довольно-таки официальные доклады и постарались выудить у нас нечто такое, чего в них не прозвучало. Ко мне обращались чаще всего. Рассматривая сидящих в зале возбужденных людей, выкрикивающих свои вопросы, – на мой взгляд, иногда просто глупые, – я почему-то вспоминала «психические атаки» румын и немцев. Там враги желали напугать, ошеломить, сбить нас с позиций и в конечном счете уничтожить. Здесь чувствовалось примерно то же стремление: ошеломить, заставить сказать что-нибудь, выходящее за рамки официоза, выставить докладчика в невыгодном свете, посмеяться над ним.
Вот часть стенограммы этой пресс-конференции:
ВОПРОС: Принимаете ли вы, Людмила, горячую ванну на фронте?
ОТВЕТ: Обязательно, и по нескольку раз в день. Если ты сидишь в окопе и начинается артиллерийский обстрел, то делается жарко. Очень жарко. Это и есть самая настоящая ванна, только с землей.
ВОПРОС: У вас была охрана?
ОТВЕТ: Только моя винтовка.
ВОПРОС: Могут ли женщины на войне красить губы?
ОТВЕТ: Могут. Но не всегда успевают. Приходится хвататься то за пулемет, то за винтовку, то за пистолет, то за гранаты.
ВОПРОС: Какого цвета нижнее белье вы, Людмила, предпочитаете?
ОТВЕТ: За подобный вопрос у нас в России можно и по физиономии получить. Ведь его обычно задают или жене, или любовнице. Мы с вами в таковых отношениях не состоим. Потому с удовольствием дам вам пощечину. Подходите ближе…
ВОПРОС (задает женщина-журналист): Это ваша парадная или повседневная униформа?
ОТВЕТ: Нам сейчас не до парадов.
ВОПРОС (тоже дама): Но форма вас полнит. Или вам все равно?
ОТВЕТ: Я горжусь форменной одеждой легендарной Красной армии. Она освящена кровью моих товарищей, погибших в бою с фашистами. На ней – орден Ленина, награда за военное отличие. А вам желаю хоть раз побывать под бомбежкой. Честное слово, вы сразу забудете о покрое вашего наряда.
ВОПРОС: Табачная кампания «Филип Моррис» предлагает вам контракт: за ваш портрет, размещенный на пачке сигарет, они готовы заплатить полмиллиона долларов. Вы согласитесь?
ОТВЕТ: Нет. Пошлю их к черту…
Рядом со мной стоял Литвинов. Сперва я не знала, как он отнесется к подобной пикировке. Но отвечать американцам иначе не могла, поскольку задор и веселье меня обуяли. Сначала посол смотрел в мою сторону с удивлением, потом улыбнулся и стал подбадривать: «Молодец, Людмила! Так их, тараканов вашингтонских!»
После пресс-конференции студенческая делегация вернулась в Белый дом. Там нас ожидал ближайший советник президента и давний его друг Гарри Ллойд Гопкинс. По поручению Рузвельта он посетил СССР летом 1941 года, когда гитлеровская Германия вторглась в пределы нашей страны, встречался со Сталиным, которому очень понравился. Эта симпатия оказалась взаимной. Вернувшись в США, Гопкинс выступил за сближение с Советским Союзом. Он уверил президента, что русские смогут выдержать удар небывалой силы, что им надо помогать. Теперь Гарри Ллойд, худой, болезненного вида человек, досконально расспрашивал нас, фронтовиков, о боях под Ленинградом, Одессой и Севастополем. Он по-настоящему интересовался событиями нашей войны и хотел узнать все подробности. Но почему же американская пресса не желала этого?
В разгар нашей беседы в комнату вошла госпожа Рузвельт и объявила, что на ужин мы приглашены к Вергинии Хаабе, дочери Джозефа Дэвиса, который прежде был послом США в СССР. Гопкинс сказал, что поедет с нами. С автомобилем вышла неувязка. В «кадиллак» поместились только Красавченко, Пчелинцев, Гопкинс и два переводчика из советского посольства. Тогда первая леди предложила мне ехать с ней в двухместном кабриолете, который она сама водила.
Я удивилась, ибо не ожидала, что знатная дама так скоро забудет мой дерзкий ответ в сегодняшнем разговоре за завтраком. Однако жена президента с высоты своего роста (около 180 см) посмотрела на меня вполне добродушно и снова повторила свое приглашение.
Небольшая машина темно-синего цвета выглядела элегантно. Скорость она развивала приличную. Элеонора, будучи в возрасте 58 лет, управляла автомобилем, как заправский гонщик. Мы мгновенно оторвались от охраны, сопровождавшей «кадиллак», и вихрем понеслись по улицам Вашингтона. На поворотах госпожа Рузвельт резко сбрасывала обороты двигателя, и он завывал, точно зверь. Перед перекрестками со светофорами она сильно нажимала на тормоза, и остановившиеся колеса с визгом чертили на асфальте черные полосы. Я такого не ожидала и в испуге хваталась то за ручку на двери, то вжималась в мягкую спинку сиденья рядом с Элеонорой. Она лукаво посматривала на меня, но скорости не снижала. Да я и не просила ее ехать медленнее.
Скоро мы очутились в пригороде, застроенном богатыми особняками, утопавшими в зелени садов. Когда кабриолет остановился, я перевела дух с облегчением. Привычки к таким отчаянным поездкам на легковом автомобиле я, естественно, не имела. Мы – пехота, и нам сподручнее передвигаться по земле на своих двоих.
Виргиния Хаабе, миловидная женщина лет 30, вышла на лестницу, чтобы встретить первую леди. Виргиния несколько лет прожила со своим отцом-дипломатом в Москве и неплохо знала русский язык. Она была большой поклонницей русской классической музыки, о чем немедленно мне и сообщила. Беседуя, мы подошли к столу с аперитивами. Вазочки, наполненные разными сортами соленых орешков и маленькими сухими печеньицами, располагались рядом со стаканами и бутылками с какими-то напитками.
Кто же знал, что они – очень крепкие?
Я вообще полагала, будто рядом с печеньем и орешками может быть только сок, и когда официант в белой рубашке, черном жилете и галстуке-«бабочке» указал мне на бутылку с жидкостью коричневатого цвета, кивнула ему в знак согласия. Он наполнил для меня стакан примерно на треть. Я выпила одним глотком, сильно закашлялась и схватилась за горло. В стакане находился самый настоящий шотландский самогон, то есть виски.
– Be careful! – сочувственно произнесла госпожа Рузвельт, взяла меня за руку и повела в столовую.
Судя по всему, на ужин собрались люди, давно знакомые друг с другом, придерживающиеся одинаковых взглядов на жизнь. Для них приезд советской молодежной делегации стал важным событием, которое могло оказать влияние на текущую политику Соединенных Штатов Америки. Разговор шел легко и в равной степени интересовал и гостей, и хозяев. Но Элеонора, посадив меня рядом с собой, отвлекала меня от беседы разными вопросами.
– Вы неплохо говорите по-английски, – шептала она мне.
– Спасибо. Но это только комплимент. К сожалению, я говорю плохо.
– Где вы учили язык?
– Первые уроки в детстве мне дала мама.
– Она – учительница?
– Да.
Я старалась отвечать коротко потому, что мне хотелось послушать, что в данный момент говорит господин Дэвис, бывший посол США в Москве, описывая дипломатию гитлеровской Германии в 30-е годы.
– А ваш отец? – продолжала расспросы Элеонора.
– После революции он служил в Красной армии офицером.
– Ваша любовь к оружию – от него?
– Может быть…
На инструктаже перед поездкой нам рассказывали о Франклине Делано Рузвельте и его супруге. Элеонора Рузвельт (1884–1962 гг.) принадлежала к богатой и аристократической семье, получила прекрасное домашнее образование, три года провела в Лондоне в высшей женской школе «Элленвуд», потом совершила поездку по странам Западной Европы. В марте 1905 года Элеонора вышла замуж за своего дальнего родственника Франклина, студента юридического факультета Колумбийского университета. К алтарю вместо рано умершего отца ее повел дядя, тогдашний президент США Теодор Рузвельт.
Как первая леди, она курировала различные молодежные и женские организации, постоянно занималась благотворительностью, стала очень известным и уважаемым общественным деятелем, журналистом, «министром без портфеля» в правительстве Франклина Делано Рузвельта. С тех пор как в 1921 году ее муж переболел полиомиелитом и частично лишился подвижности, она вела все его предвыборные кампании, разъезжая по стране, выступая на митингах, встречаясь с избирателями. Ее называли «глазами, ушами и ногами президента», поскольку она бывала там, куда он не мог добраться, и влияла на его решения.
Элеонора снискала любовь и уважение народа. Неслучайно еще в 1939 году по социологическим опросам первая леди обогнала по популярности супруга. Ее деятельность на «хорошо» оценили 67 процентов американцев, Франклина Делано – 58…
Внешней красотой госпожа Рузвельт не отличалась. Черты лица у нее были грубоватые, не совсем правильные. Но огромное обаяние, ум и доброта делали ее совершенно неотразимой, притягивали к ней многих и многих людей. По правде говоря, в начале поездки в США у меня было предубеждение против Элеоноры. Я думала: аристократка, миллионерша, принадлежит к классу эксплуататоров. А то, что я могу заинтересовать эту замечательную женщину, мне и в голову не приходило…
Утренние выпуски газет, которые доставили в Белый дом 28 августа к завтраку, свидетельствовали об успехе нашей пресс-конференции. Наши фотографии красовались на первых полосах газет. «Свободная пресса» США уделила внимание и моей скромной персоне. Они судачили о покрое гимнастерки, цитировали ответы на вопросы, рассуждали о том, действительно ли представительницы слабого пола могут служить в боевых частях. Находились и такие, кто называл меня хладнокровным убийцей, не знающим жалости к несчастным немецким солдатам, которые всего лишь исполняли приказы своего командования.
Элеонора, отодвинув чашку с горячим кофе, подала мне свежий номер многостраничной газеты «New York Post» и указала на длинную колонку, подписанную именем «Эльза Мак-Суэли».
– Это – моя старая знакомая, – сказала первая леди. – Она была на вашей пресс-конференции, ей все понравилось. Вы хорошо держались… Эльза – опытна, наблюдательна и превосходно владеет пером. По-моему, она правильно вас описала. Вернее, то впечатление, которое вы производите…
«…то, чем обладает лейтенант Павличенко – нечто большее, чем красота. Ее невозмутимое спокойствие и уверенность порождены тем, что ей довелось пережить и испытать. У нее лицо Мадонны с картины Корреджо и руки ребенка, а ее гимнастерка оливкового цвета с красными нашивками опалена огнем жестоких сражений. Одна из участниц пресс-конференции, журналистка, сидевшая рядом со мной, в модном, изящно сшитом платье, спросила Людмилу с некоторой долей сарказма: “Интересно, это ваша повседневная или парадная форма?” Людмила как-то безразлично взглянула на мою нарядную соседку: “Да будет вам известно, что в России сейчас нет парадов. Наши мысли заняты другим…”»
Отзвуки женских споров об одежде, оказывается, занимали и мужчин. Они попали на страницы деловой, сугубо информационной газеты «Daily News». Издание поместило мою фотографию во весь рост и пространную подпись под ней: «Снайпер Людмила Павличенко: Я ношу свою военную форму с гордостью! Она освящена кровью моих боевых товарищей, павших на поле боя. Потому я дорожу ею больше, чем самым красивым платьем от лучшего портного!»
После завтрака Элеонора сердечно с нами попрощалась. Наше пребывание в Белом дома подошло к концу, мы отправлялись в советское посольство. Там нас ждала новая пресс-конференция, теперь для сотрудников международных телеграфных агентств «Рейтер» и Ассошиэйтед Пресс.
Укладывая в чемодан многостраничные газеты со своим изображением, нужные для отчета в Москве, я думала о том, что новый участок фронта, куда меня направило командование РККА, постепенно приобретает четкие очертания. Это – битва с журналистами. Не то чтобы они такие уж вредные и противные люди. Просто у них есть собственное представление о том, что хорошо, что плохо, что интересно, а что скучно. Но они стоят между мной и теми миллионами читателей, слушателей, зрителей в Америке, до которых товарищ Сталин мне поручил донести правду о войне. Значит, надо быть искренней, уверенной в себе, предельно собранной, веселой, остроумной. Тогда они поверят…
Вечером того же дня мы втроем: Красавченко, Пчелинцев и я – отправились на спектакль в Национальный театр, самый старый в США, расположенный на Пенсильвания-авеню, недалеко от Белого дома. Там давали оперу итальянского композитора Дж. Пуччини «Мадам Баттерфляй». Зал наполняла нарядная, богатая публика. Поначалу на нас никто внимания не обращал, ведь мы надели гражданскую одежду. Но в антракте между вторым и третьим актом, когда в зале вспыхнул свет, на сцену поднялся распорядитель и объявил, что среди зрителей находится советская студенческая делегация. Раздались бурные аплодисменты. Нам пришлось подняться на сцену. Выступил от имени делегации Владимир Пчелинцев, и его выступление длилось не более пяти минут. После этого в зале появились нарядно одетые девушки с цветными ящичками-копилками и стали собирать деньги в фонд помощи Красной армии. Сбор шел очень успешно. Многие, отдав деньги, вставали и подходили к сцене, старались пожать нам руки, говорили слова одобрения.
Потом в поездке по Америке подобное действо повторялось неоднократно.
Всего наша делегация собрала и передала в советское посольство примерно восемьсот тысяч долларов, сумму немалую. Хотя между собой мы часто спорили о том, как относиться к такой процедуре. Пчелинцев говорил, будто в ней есть нечто унизительное. Словно бы наша великая страна и ее непобедимая армия просит богатеньких америкосов подать им Христа ради на бедность. Красавченко как руководитель делегации не уставал разъяснять пылкому Володе суть явления: на эти деньги приобретут продукты и вещи первой необходимости для советских людей, лишившихся крова и всего имущества, попавших в эвакуацию. Все правильно, но… как-то неприятно…
Тем не менее наша поездка имела характер официального визита, и о нем ТАСС опубликовало 30 августа 1942 года следующее сообщение:
«Пребывание в Вашингтоне советских делегатов на Международном съезде студентов.
Прибывшие в Вашингтон советские делегаты на Международный съезд студентов тт. Красавченко, Пчелинцев и Людмила Павличенко были в день прибытия приглашены в Белый дом, где в качестве гостей президента США переночевали. Третьего дня советские делегаты выступили по радио. Их речи передавались крупной вашингтонской радиостанцией. Советские делегаты рассказали о своем опыте борьбы с гитлеровцами.
В специальной радиопередаче, транслировавшейся по США, подробно описывалось прибытие Павличенко, Красавченко и Пчелинцева. Утренние газеты поместили фотографии советских студентов, беседу с ними и подробное описание их прибытия в Вашингтон.
В беседе с журналистами Красавченко просил их передать американской молодежи и всему американскому народу привет от советского народа, сражающегося на фронте против гитлеровских орд. Красавченко вкратце описал разностороннее участие советской молодежи в борьбе против агрессора… Людмила Павличенко передала американским женщинам боевой привет от советских женщин и рассказала о самоотверженном труде советских женщин, воодушевленных ненавистью к врагу. Пчелинцев рассказал об искусстве снайпера и в заключение заявил: «Мы сможем победить и победим. Так сказал Сталин, и так будет».
Советские студенты выразили господину Рузвельту свою признательность за гостеприимство, оказанное им в Белом доме…»
Утром 2 сентября мы собирались на первое заседание Всемирной студенческой ассамблеи. Надели свою униформу, проверили, все ли в порядке, все ли на месте, не без волнения рассуждали о том, как это заседание пройдет, как нас там встретят. «ВСЕМИРНАЯ ассамблея!» – повторяли мы друг другу, не зная, что американцы – большие мастера пускать пыль в глаза. В зале сидело не более четырехсот человек, вот и все мировое представительство. Правда, студенты приехали из пятидесяти трех стран. Были латиноамериканцы, африканцы, азиаты, европейцы. Само собой разумеется, не присутствовали делегаты из Германии и союзных с ней государств.
Николай Красавченко, опытный аппаратчик, ознакомившись со списком, сказал, что замысел организаторов Всемирной ассамблеи студентов ему ясен. Консолидированное большинство составляли представители Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Канады. Следовательно, они и будут влиять на голосование. Чего захотят, то и навяжут всем остальным, используя это большинство при голосовании. Значит, сделал вывод Николай, надо требовать, чтобы в регламенте был пункт: одна делегация – один голос, а не по общему количеству людей, в нее входящих.
Поскольку мы приехали одетыми в униформу Красной армии, то сразу привлекли к себе всеобщее внимание. Корреспонденты опять атаковали нас у входа. Засверкали вспышки фотоаппаратов, посыпались вопросы. С трудом протиснувшись сквозь толпу в вестибюль, мы обнаружили там… госпожу Рузвельт. Она встречала делегатов. Журналисты немедленно окружили первую леди и попросили ее сфотографироваться с нами.
Элеонора не возражала. Слева от нее встал старший лейтенант Пчелинцев, справа – я. Она взяла нас под руки. Таким образом, русско-американский военный союз против фашизма получил конкретную, яркую иллюстрацию. На следующий день снимок появился в газетах, и комментаторы изощрялись в предположениях, толкуя его так и этак.
В первый день работы ассамблеи, кроме представления делегаций и голосования по повестке дня, состоялось пленарное заседание и дискуссия по теме «Университеты в войне». Один из докладов сделал Николай Красавченко, обстоятельно и подробно рассказав об участии советского студенчества в военных действиях и в работе в тылу. Вечером прошло торжественное открытие мероприятия, на котором присутствовали многочисленные почетные гости: представители общественных организаций США, официальные лица из администрации президента, его супруга. Прием еще не закончился, как госпожа Рузвельт подошла к нам и сказала, что советская делегация приглашается на ужин в Белый дом, и выезжать следует тотчас.
Вскоре мы поняли причину такой спешки. В Белом доме как бы случайно произошла наша встреча с президентом США Франклином Делано Рузвельтом. Он находился в одной из комнат, где сидел в деревянном кресле с высокой спинкой и широкими подлокотниками, опираясь на них руками. Его ноги закрывал клетчатый шотландский плед.
– Фрэнк, – сказала первая леди, – я хочу представить тебе наших новых советских друзей…
Безусловно, это был весьма незаурядный человек, обладающий острым умом и сильной волей. Встретившись с его проницательным взглядом, пожав его худощавую, жесткую ладонь, я сразу так подумала. Он внимательно слушал переводчика, представляющего нас, и повторял за ним названия городов, откуда мы приехали: «Москва…Ленинград…Одесса и Севастополь… О, прекрасно! Настоящая краткая история нынешней войны немцев в России!» Как истинный джентльмен, он сначала заговорил со мной, расспрашивал о том, как я воевала, за что получила боевые награды, как воевали мои однополчане. В целом ход операций на наших фронтах он знал, но его интересовали детали, впечатления непосредственных их участников.
За четыре года Второй мировой войны англо-американцы ни разу так долго не сопротивлялись своим противникам, как сделали русские под Москвой, Ленинградом, Одессой и Севастополем. Президент хотел понять, как это нам удалось. Помогает ли традиционный для России высокий боевой дух, военная подготовка солдат, мастерство офицеров, стратегические таланты генералов, отличное вооружение или же главное – единение армии и народа, ополчившегося на захватчиков?
Скорее всего, Рузвельт уже строил планы на будущее.
После того как 7 декабря 1941 года союзники Германии японцы разгромили военно-морской флот США в Пёрл-Харборе, а затем быстро вытеснили американцев из Юго-Восточной Азии, президент искал ответ на вопрос: кто поможет Америке туда вернуться?
Государства Антигитлеровской коалиции не внушали ему особых надежд. Мощь Британской империи ослабла в ходе боевых действий. Францию фашисты наполовину оккупировали, вторая половина находилась под властью правительства Виши, сотрудничавшего с Гитлером. В Китае шла гражданская война. Оставалась Советская Россия. Если она, конечно, разобьет немцев под Сталинградом и изгонит их войска со своей территории, если восстановит промышленный потенциал.
Заканчивая беседу со мной, Рузвельт спросил:
– Как вы чувствуете себя в нашей стране?
– Превосходно, господин президент, – ответила я.
– Американцы относятся к вам сердечно?
– Везде нас встречают как дорогих гостей. Правда, иногда мы подвергаемся внезапным атакам.
– Неужели? – удивился Рузвельт.
– Я имею в виду атаки ваших репортеров, – сохраняя серьезность, произнесла я. – Очень настойчивые люди. Устоять под их напором просто невозможно. Приходится раскрывать всю подноготную…
Президент улыбнулся. Ему понравилось это замечание.
Я могла шутить, но мне хотелось задать Рузвельту тот, самый главный вопрос – о более действенной помощи Советскому Союзу, об открытии второго фронта в Западной Европе, который бы оттянул на себя часть немецких дивизий, воюющих сейчас на берегах Волги. Франклин Делано как будто угадал мои мысли.
– Передайте советскому правительству и лично господину Сталину, – задумчиво произнес он, – что мне пока трудно оказывать более реальную помощь вашей стране. Мы, американцы, еще не готовы к решительным действиям. Нас задерживают наши британские партнеры. Но сердцем и душой американский народ – с нашими русскими союзниками…
Работа Всемирной студенческой ассамблеи шла своим чередом. Были на ней интересные доклады, были и жаркие дискуссии, при которых спорщики чуть не бросались друг на друга с кулаками. Например, при обсуждении так называемого «индийского вопроса» смуглый студент из Бомбейского университета с чалмой, накрученной на голове, кричал бледнолицему британцу из Оксфорда: «Колониальный пес! Мы всех вас рано или поздно перебьем и завоюем независимость!» Индийцев и англичан с трудом разняли, и бомбеец прибежал к русским жаловаться. Мы очень сочувствовали угнетенным народам Малой и Юго-Восточной Азии, но затевать скандал на международном мероприятии – такого приказа нам в Москве никто не давал…
Скажу сразу, что включить в декларацию, принятую на последнем заседании Всемирной студенческой ассамблеи, пункт об открытии второго фронта в Европе не удалось. Впрочем, организаторы все-таки пошли с нами на компромисс. Вместо него делегаты приняли «Славянский меморандум», который в жесткой форме осуждал германский фашизм и призывал к объединению всех народов в борьбе с ним. О принятии этого меморандума сообщили многие газеты и радиостанции, а наиболее развернутую его публикацию дало Телеграфное агентство Советского Союза.
Теплый, солнечный вечер 5 сентября 1942 года участники ассамблеи провели на лужайке возле Белого дома. Правительство США устроило там прием в честь завершения сего студенческого международного съезда. Вела его Элеонора Рузвельт. Десятки юношей и девушек с бумажными тарелочками, сэндвичами и бутылочками с прохладительными напитками прогуливались в одиночку и группами по аллеям дивного французского парка и рассуждали о целях и задачах демократического молодежного движения.
Первая леди больше всего внимания уделяла нашей делегации.
Она уже знала пять русских слов: «спасибо», «хорошо», «да», «нет», «конечно». Наши беседы с ней приобрели не совсем формальный характер, мы стали держаться свободнее. Элеонора шутила, смеялась, рассказывала нам о том, как придумала и подготовила эту акцию. По ее замыслу, ассамблея должна была носить сугубо культурно-просветительный характер и способствовать распространению ценностей американской жизни в международной молодежной среде. Но появление русских многое изменило. Мы говорили о войне слишком страстно, слишком взволнованно. Мы знали о ней много. Так, война, прежде далекая и даже непонятная американцам, вдруг приобрела зримые черты: страдания простых людей, кровь, пролитая в бою, смерть, настигающая мгновенно. Госпожа Рузвельт благодарила нас за это и выражала надежду на то, что наши рассказы услышат другие жители ее родной страны, всего континента.
