Рассказ о лжехалифе
Рассказывают также, что халиф Харун ар-Рашид почувствовал в одну из ночей сильное беспокойство и позвал своего везиря Джафара Бармакида и сказал ему: «Моя грудь стеснилась, и я хочу сегодня ночью прогуляться по улицам Багдада и посмотреть на дела рабов Аллаха, с условием, что мы перерядимся в одежду купцов, чтобы не узнал нас никто из людей». И везирь отвечал ему: «Слушаю и повинуюсь!» И они поднялись в тот же час и минуту и, сняв бывшую на них роскошную одежду, надели одежду купцов, а было их трое: халиф, Джафар и Масрур, меченосец.
И они ходили с места на место, пока не достигли Тигра. И увидели они старика, сидевшего в челноке, и подошли и приветствовали его и сказали: «О старец, мы хотим от твоей милости и доброты, чтобы ты покатал нас в твоей лодке. Возьми в уплату этот динар». И старец ответил: «Кто это может кататься, когда халиф ар-Рашид выезжает каждый вечер на реку Тигр на маленьком судне, и с ним глашатай, который кричит: «О собравшиеся люди, все поголовно – большие и малые, избранные и простые, дети и юноши, – всякому, кто выедет на лодке и поедет по Тигру, я отрублю голову или повешу на мачте!» И, кажется, вы его сейчас увидите, его судно приближается».
И халиф с Джафаром сказали: «О старец, возьми эти два динара и сведи нас в беседку из этих беседок на то время, пока не проедет лодка халифа!» И старец отвечал: «Давайте золото и положитесь на Аллаха великого».
И он взял золото и проплыл с ними немного, как вдруг приблизилась с середины Тигра лодка, и свечи и факелы в ней сияли. «Не говорил ли я вам, что халиф проезжает здесь каждый вечер? – сказал старец и начал восклицать: – О покровитель, не снимай покровов!» И он ввел этих троих в беседку и накинул на них черный плащ, и они стали смотреть из-под плаща и увидали на носу лодки человека, у которого в руках был факел из червонного золота, и он жег на нем какуллийское алоэ. И на этом человеке был плащ из красного атласа, и на плече желтые вышивки, а на голове у него был мосульский тюрбан и на другом плече – мешок из зеленого шелка, полный какуллийского алоэ, которым он разжигал факел вместо дерева. А на корме лодки халиф увидел другого человека, одетого, как тот, и в руках у него был факел, как у того человека. И они увидели в лодке двести невольников, которые стояли справа и слева, и увидели поставленный там престол из червонного золота и прекрасного юношу, который сидел на нем, подобный месяцу, и одет он был в черную одежду с вышивками из желтого золота. И подле него был человек, подобный везирю Джафару, а рядом с ним стоял евнух, похожий на Масрура, и в руках у него был обнаженный меч. И еще халиф увидел двадцать сотрапезников.
И, увидя все это, халиф сказал: «Джафар!» И Джафар ответил: «Я здесь, о повелитель правоверных!» – «Может быть, это один из моих сыновей – аль-Мамун или аль-Амин?» – сказал халиф. И затем он стал всматриваться в юношу, сидевшего на престоле, и увидел, что он совершенен по красоте, прелести, стройности и соразмерности. И, вглядевшись в него, халиф обернулся к везирю и сказал: «О везирь!» И везирь ответил: «Я здесь!» А халиф молвил: «Клянусь Аллахом, этот, что сидит, не забыл ничего в облике халифа, и тот, кто перед ним, подобен тебе, о Джафар, и евнух, что стоит с ним рядом, похож на Масрура, а эти сотрапезники – точно мои сотрапезники, и я удивляюсь этому делу, о Джафар!» И Джафар ответил: «И я, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!»
И затем челнок уехал и скрылся из глаз, и тогда старец выехал на своем челноке и воскликнул: «Слава Аллаху за благополучие, раз никто нас не встретил!» И халиф спросил его: «О старец, а халиф каждый вечер выезжает на Тигр?» – «Да, о господин, и он так делает уже целый год», – ответил старец. «О старец, – сказал халиф, – мы хотим от твоей милости, чтобы ты постоял здесь для нас в следующую ночь, и мы дадим тебе пять динаров золотом. Мы чужеземцы и ищем развлечения, а живем мы в аль-Хандаке». – «С любовью и охотой!» – молвил старец. И потом халиф, Джафар и Масрур ушли от старца во дворец и сняли бывшие на них одежды купцов и надели царственное одеяние, и каждый из них сел на свое место, и стали входить эмиры, везири, царедворцы и наместники, и зал наполнился народом.
А когда окончился день, и разошлись люди разных сословий, и каждый ушел своей дорогой, халиф Харун ар-Рашид сказал: «О Джафар, пойдем посмотреть на второго халифа». И Джафар с Масруром засмеялись и надели одежду купцов и вышли и пошли, крайне веселые, а вышли они через потайную дверь. И, достигнув Тигра, они увидели, что тот старик, владелец челнока, сидит и ожидает их. И они сошли к нему в лодку, и не успели они просидеть с ним и часа, как подъехала лодка второго халифа и приблизилась к ним. И они обернулись, и стали внимательно рассматривать лодку, и увидели в ней двести невольников, кроме прежних, и факелоносцы кричали, как всегда. «О везирь, – сказал халиф, – это такая вещь, что если бы я услышал об этом, я бы не поверил, но я увидал это воочию!»
И потом халиф сказал владельцу того челнока, в котором они сидели: «Возьми, о старец, эти десять динаров и поезжай рядом с ними. Они освещены, а мы в тени, и мы их увидим и посмотрим на них, а они нас не увидят». И старец взял десять динаров, и поплыл в своем челноке рядом с ними, и они ехали в тени до садов. А достигнув садов, они увидели огороженную поляну, и лодка пристала у этой поляны. И вдруг оказалось: там стоят слуги и с ними мул, оседланный и взнузданный. И второй халиф вышел и сел на мула и поехал среди своих сотрапезников. И факелоносцы закричали, и слуги занялись делами второго халифа, а Харун ар-Рашид с Джафаром и Масруром вышли на сушу и прошли среди невольников и пошли впереди них. И факелоносцы бросили взгляд и увидали троих людей, одетых в одежды купцов и пришедших из чужих земель, и заподозрили их и мигнули на них, и их привели ко второму халифу. И, увидев их, тот спросил: «Как вы достигли этого места и что привело вас в такое время?» И они ответили: «О владыка, мы – люди из купцов и чужеземцы, и прибыли сегодняшний день, и вышли вечером пройтись, и вдруг вы подъехали, и пришли эти люди и схватили нас и поставили перед тобой, и вот наша история». – «С вами не будет беды, так как вы – чужеземцы, а если бы вы были из Багдада, я бы отрубил вам головы», – молвил второй халиф. И затем он обратился к своему везирю и сказал ему: «Возьми этих людей с собою: они наши гости сегодня вечером». – «Слушаю и повинуюсь, о владыка наш!» – сказал везирь. И затем он пошел с ними, и они достигли высокого, великолепного замка, крепко построенного, каким не обладал султан: он вздымался из праха и цеплялся за крылья облаков, и ворота его были из текового дерева, украшенного рдеющим золотом. И входящий проникал через них в зал с водоемом и фонтаном, и были там ковры и подушки и парчовые циновки и длинные матрасы. И там были опущенные занавески и подстилки, ошеломляющие ум и ослабляющие тех, кто говорит, и на двери были написаны такие два стиха:
Вот дворец стоит, с ним да будет мир и радость!
Наградили дни красотой его своею.
В нем и редкости и диковины всевозможные,
И не знают, как описать его, каламы.
И второй халиф вошел, и с ним его люди, и сел на престол из золота, украшенный драгоценными камнями (а на престоле был молитвенный коврик из желтого шелка), и сели его сотрапезники, а меченосец мести встал перед ним. И накрыли стол, и поели, и убрали посуду, и вымыли руки, и подали приборы для вина, и выстроились кувшины и чаши, и пошли вкруговую, и достигли халифа Харуна ар-Рашида, но тот отказался пить.
И второй халиф спросил Джафара: «Что это твой товарищ не пьет?» И Джафар ответил: «О владыка, он уже давно не пил этого». – «У меня есть другое питье, подходящее для твоего товарища, – это яблочный напиток», – сказал второй халиф, и затем он велел принести его, и его тотчас же принесли, и второй халиф подошел к Харуну ар-Рашиду и сказал ему: «Всякий раз, как очередь дойдет до тебя, пей это питье».
И они не переставая веселились и пили вино, пока напиток не овладел их головами и не взял власть над их разумом. И халиф Харун ар-Рашид сказал своему везирю: «О Джафар, клянусь Аллахом, нет у нас сосуда, подобного этим сосудам! О, если бы я знал, каково дело этого юноши!»
И когда они потихоньку разговаривали, юноша вдруг бросил взгляд и увидел, что везирь шепчется с халифом, и сказал ему: «Говорить шепотом – грубость». – «Тут нет грубости, – отвечал Джафар, – но только мой товарищ говорит мне: «Я путешествовал по многим землям, и разделял трапезу с величайшими царями, и дружил с военными, и не видел я трапезы лучше этой и ночи прекраснее этой, но только жители Багдада говорят: «Питье без музыки нередко причиняет головную боль».
И, услышав эти слова, второй халиф улыбнулся и развеселился. А у него в руках была тростинка, и он ударил ею по круглой подушке, и вдруг распахнулась дверь, и из нее вышел евнух, который нес скамеечку из слоновой кости, украшенную рдеющим золотом. А сзади него шла девушка редкая по красоте, прелести, блеску и совершенству. И евнух поставил скамеечку, и девушка села на нее, подобная восходящему солнцу на чистом небе, и в руке у нее была лютня, изделие мастеров индийцев. И она положила ее на колени и склонилась над нею, как склоняется мать над ребенком, и запела под нее, сначала заиграв и пройдясь на двадцать четыре лада, так что ошеломила умы. И потом она вернулась к первому ладу и, затянув напев, произнесла такие стихи:
И в сердце моем язык любви говорит тебе,
Вещает он про меня, что я влюблена в тебя,
Свидетели есть со мной – то дух мой измученный,
И веки горящие, и слезы бегущие.
И раньше любви к тебе не ведала я любви,
Но скор ведь Аллаха суд над всеми созданьями.
И когда второй халиф услыхал от невольницы это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола. И перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, лучше той, и он надел ее и сел как раньше. И когда кубок дошел до него, он ударил тростинкой по подушке, и вдруг распахнулась дверь и вышел из нее евнух, который нес золотую скамеечку, и за ним шла девушка, лучше первой девушки. И она села на скамеечку, а в руках у нее была лютня, огорчающая сердце завистника. И пропела она под лютню такие два стиха:
О, как же мне вытерпеть, коль пламя тоски в душе,
И слезы из глаз моих – потоп, что течет всегда!
Аллахом клянусь, уж нет приятности в жизни мне,
И как же быть радостной душе, где тоска царит?
И когда юноша услышал это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола, и перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, и он надел ее, и сел прямо, и вернулся к прежнему состоянию и стал весело разговаривать.
Когда же до него дошел кубок, он ударил по подушке тростинкой, и вышел евнух, сзади которого шла девушка лучше той, что была прежде нее, и у евнуха была скамеечка. И девушка села на скамеечку, держа в руках лютню, и пропела такие стихи:
Сократите разлуку вы и суровость,
Клянусь вам, что сердце вас не забудет!
Пожалейте печального и худого, —
Страстно любит, в любви ума он лишился.
Изнурен он болезнями, страстью крайней,
И от бога желает он вашей ласки.
О те луны, кому в душе моей место, —
Как избрать мне других, не вас, среди тварей?
И когда юноша услышал эти стихи, он закричал великим криком и разорвал на себе одежду, и перед ним опустили занавеску, и принесли ему другую одежду, и юноша вернулся к прежнему состоянию и продолжал сидеть с сотрапезниками. И кубки пошли вкруговую, и когда кубок дошел до юноши, тот ударил по подушке, и дверь отворилась, и вышел евнух со скамеечкой, сзади которого шла девушка, и он поставил ей скамеечку, и девушка села и, взяв лютню, настроила ее и пропела под нее такие стихи:
Когда уйдет разлука эта и ненависть?
И когда вернется прошедшее опять ко мне?
Ведь вчера еще одно жилище скрывало нас
С нашей радостью, и небрежны были завистники.
Обманул нас рок, и разрушил он единение,
И жилище наше в пустыню он превратил сперва.
Ты желаешь ли, чтоб забыла я, о хулитель, их,
Но я вижу, сердце не хочет слушать хулителей.
Прекрати упреки, оставь меня с моей страстию —
Ведь не будет сердце свободным снова от дружбы к ним.
Господа, обет вы нарушили, изменили вы,
Но не думайте, что утешится после вас душа.
И когда второй халиф услышал то, что произнесла девушка, он закричал великим криком и разодрал на себе одежды и упал без памяти. И перед ним хотели опустить занавеску, как обычно, но веревки застряли, и Харун ар-Рашид бросил взгляд на юношу и увидел у него на теле следы ударов плетьми. И ар-Рашид сказал, посмотрев и уверившись: «О Джафар, клянусь Аллахом, это красивый юноша, но только он скверный вор!»
И Джафар спросил его: «Откуда ты узнал это, о повелитель правоверных?» И халиф молвил: «Разве не видел ты, какие у него на боках следы от бичей?»
А потом перед юношей опустили занавеску и принесли ему одежду – не ту, что была на нем, – и он надел ее и сел прямо, и сидел, как прежде, с сотрапезниками. И он бросил взгляд и увидел, что халиф и Джафар тихонько разговаривают, и спросил их: «О чем речь, молодцы?» И Джафар молвил: «О владыка, все хорошо, но только от тебя не скрыто, что этот мой товарищ – из купцов, и он путешествовал по всем областям и землям и вел дружбу с вельможами и лучшими людьми, и он говорит мне: «Поистине, то, что проявил наш владыка халиф этой ночью, – великая расточительность, и я не видел во всех странах никого, кто бы совершил дела, подобные его делам: он ведь разорвал столько-то и столько-то одежд, каждая одежда в тысячу динаров, и это чрезмерная расточительность». – «Эй ты, – сказал второй халиф, – деньги – мои деньги и материя – моя материя, и это – часть моей милости слугам и челяди. Каждая одежда, которую я разорвал, достанется кому-нибудь из сотрапезников, присутствующих здесь, и я назначил им, вместе со всякой одеждой, по пятьсот динаров».
И везирь Джафар сказал: «Прекрасно то, что ты сделал, о владыка!»
И затем он произнес такие два стиха:
На руке твоей дом построили все достоинства,
И дозволил людям твои ты тратить деньги.
И когда ворота достоинств всех будут заперты,
Рука твоя для замков ключом послужит.
Услышав эти стихи от везиря Джафара, юноша велел дать ему тысячу динаров и одежду, а затем кубки пошли между ними вкруговую, и вино было им приятно. И ар-Рашид сказал: «О Джафар, спроси его про удары, следы от которых у него на боках; посмотрим, что он тебе скажет в ответ». – «Не торопись, о владыка, и побереги себя: терпеть лучше», – молвил Джафар. Но халиф воскликнул: «Клянусь моей головой и могилой аль-Аббаса, если ты его не спросишь, я потушу твое дыхание!»
И тут юноша обернулся к везирю и спросил его: «Что это вы с товарищем разговариваете потихоньку? Расскажи мне о вашем деле!» – «Все хорошо», – ответил Джафар. Но юноша воскликнул: «Прошу тебя ради Аллаха, расскажите мне вашу историю и не скрывайте от меня ничего!» И тогда Джафар сказал: «О владыка, он увидал у тебя на боках удары и следы бичей и плетей и удивился этому до крайних пределов и сказал: «Как это можно бить халифа!» И он хочет узнать, в чем причина этого».
И, услышав это, юноша улыбнулся и сказал: «Знайте, моя история удивительна и дело мое диковинно; будь оно написано иглами в уголках глаз, оно послужило бы назиданием для поучающихся».
И затем он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
Рассказ мой чудесен, все он дивное превзошел,
Любовью клянусь, тесны мне стали все выходы!
Хотите вы выслушать меня, так послушайте,
И пусть все собрание повсюду безмолвствует.
Внимайте словам моим, ведь в них указание —
Поистине, речь моя правдива – не ложь она!
Повержен я страстию и сильной влюбленностью,
И лучше сразившая меня полногрудых всех.
Ее насурьмленный глаз подобен индийскому
Клинку, и разит она из лука бровей стрелой.
И сердцем почуял я, что здесь наш имам средь вас,
Халиф сего времени, потомок прекраснейших.
Второй же из вас, кого зовете вы Джафаром, —
Везирь у халифа он, владыка, владыки сын.
А третий из вас – Масрур, палач воздаяния,
И если мои слова не ложны, а истинны, —
Добился, чего хотел во всем этом деле я,
И радость со всех сторон мне в сердце пришла теперь.
И, услышав от юноши эти слова, Джафар поклялся ему, употребив двусмысленную клятву, что они – не те, кого он упомянул, а юноша засмеялся и сказал: «Знайте, о господа мои, что я не повелитель правоверных, и я назвал себя этим именем только для того, чтобы достичь того, чего я желаю от жителей этого города. Имя мое – Мухаммед Али, сын Али, ювелир. И мой отец был из числа знатных, и он умер и оставил мне большое имущество: золото, серебро, жемчуг, кораллы, и яхонты, и топазы, и другие камни, и поместья, и бани, и рощи, и сады, и лавки, и печи, и рабов, и невольниц, и слуг. И случилось, что в какой-то день я сидел в своей лавке, окруженный слугами и челядью, и вдруг подъехала девушка верхом на муле, и прислуживали ей три невольницы, подобные лунам. И, приблизившись ко мне, она спешилась подле моей лавки и села подле меня и спросила: «Ты ли Мухаммед, ювелир?» И я ответил: «Да, это я, твой раб и невольник». А она спросила: «Есть ли у тебя ожерелья из драгоценных камней, подходящие для меня?» – «О госпожа, – отвечал я, – я тебе покажу и принесу тебе то, что у меня есть, и если тебе что-нибудь понравится, это будет счастьем для твоего раба, а если не понравится, то злой моею долей».
А у меня было сто ожерелий из дорогих камней, и я показал ей их все, но ни одно ей не понравилось, и она сказала: «Я хочу чего-нибудь лучше, чем то, что я видела».
А у меня было маленькое ожерелье, которое мой отец купил за сто тысяч динаров, и не найти подобного ему ни у кого из великих султанов; и я сказал девушке: «О госпожа, у меня осталось ожерелье из камней и драгоценностей, равным которому не владел никто из великих и малых». – «Покажи мне его, – сказала девушка, и, увидав ожерелье, она воскликнула: – Вот то, что я ищу, и этого мне всю жизнь хотелось! Сколько оно стоит?» И я сказал: «Моему отцу оно стоило сто тысяч динаров». И девушка молвила: «Тебе будет пять тысяч динаров прибыли». – «О госпожа, ожерелье и его обладатель перед тобою, и нет у меня возражения!» – сказал я, и девушка молвила: «Прибыль обязательна, и это великая от тебя милость!»
А потом она тотчас же поднялась и поспешно села на мула и сказала мне: «О господин, во имя Аллаха, пожалуй вместе с нами, чтобы взять деньги; твой сегодняшний день для нас подобен молоку!» И я поднялся, и запер лавку, и отправился с ней, хранимый Аллахом, и мы шли, пока не достигли ее дома, и я увидел, что это дом, на котором ясны следы счастья. И ворота его были украшены золотом, серебром и лазурью, и на них были написаны такие два стиха:
О дом, пускай печаль в тебя не входит,
Господ твоих пусть время не обманет!
Прекрасен, дом, для всякого ты гостя,
Когда для гостя всюду стало тесно.
И девушка спешилась и вошла в дом, а мне велела посидеть на скамье у ворот, пока не придет меняла. И я просидел немного у ворот дома, и вдруг вышла ко мне невольница и сказала: «Господин, войди в сени: скверно, что ты сидишь у ворот». И я поднялся и вошел в сени и сел на скамеечку. И когда я сидел, вдруг вышла ко мне невольница и сказала: «О господин, моя госпожа говорит тебе: «Войди и посиди у дверей в зал, пока не получишь свои деньги». И я поднялся и вошел в комнату и просидел одно мгновенье, и вдруг увидел золотую скамеечку, перед которой была опущена шелковая занавеска. И эту занавеску вдруг подняли, и из-за нее появилась та девушка, что купила у меня ожерелье, и она открыла лицо, подобное кругу луны, а ожерелье было у нее на шее. И ум мой был восхищен, и сердце мое смутилось при виде этой девушки из-за ее чрезмерной красоты и прелести; и, увидав меня, девушка поднялась со скамеечки и побежала ко мне и воскликнула: «О свет моего глаза, всякий ли, кто красив, как ты, не сжалится над своей любимой?» – «О госпожа, – отвечал я, – красота вся в тебе, и она – одно из твоих свойств». А девушка молвила: «О ювелир, знай, что я тебя люблю, и мне не верилось, что я тебя приведу к себе!» И затем она склонилась ко мне, и я поцеловал ее, и она меня поцеловала и притянула меня к себе и кинула меня к себе на грудь. И она поняла по моему состоянию, что я хочу сближения с нею, и сказала: «О господин, желаешь ли ты соединиться со мной запретно? Клянусь Аллахом, пусть не будет того, кто совершит подобные прегрешения и удовлетворится дурными словами! Я – девушка невинная, и не приближался ко мне никто, и я небезызвестна в городе. Знаешь ли ты, кто я?» – «Нет, клянусь Аллахом, о госпожа!» – ответил я, и она сказала: «Я Ситт Дунья, дочь Яхьи ибн Халида, Бармакида, и брат мой – Джафар, везирь халифа».
И когда я услышал это, мое сердце отпрянуло от нее, и я воскликнул: «О госпожа, я не виноват, что напал на тебя: ты сама разохотила меня к сближению, приведя меня к себе!» – «С тобой не будет беды, – сказала девушка, – и ты непременно достигнешь желаемого так, как будет угодно Аллаху. Власть надо мной в моих руках, и кади заключит за меня брачный договор. Я хочу быть тебе женой и чтобы ты был мне мужем».
И потом она позвала кади и свидетелей и не пожалела стараний, и когда эти люди явились, сказала им: «Мухаммед Али, сын Али, ювелир, пожелал на мне жениться и дал мне это ожерелье в приданое, а я приняла его и согласилась». И они написали мой договор с девушкой, и я вошел к ней, и она велела принести приборы для вина, и кубки пустили вкруговую в наилучшем порядке и с совершеннейшим уменьем, и когда вино засверкало у нас в головах, девушка велела невольнице-лютнистке петь, и та взяла лютню и, заведя напев, произнесла такие стихи:
Явился и показал луну и газель и ветвь,
Погибнет же пусть душа, в него не влюбленная!
Красавец! Хотел Аллах волнение погасить
Ланит его, началось другое волнение.
Я спорю с хулящими, когда говорят они
О нем, словно не люблю о нем поминания.
И слушаю о другом, когда говорят со мной
Прилежно, хоть таю сам, о том первом думая.
Пророк красоты! Все в нем – диковина прелести,
Но только лицо его – вот чудо великое,
Биляль его родинки на блюде щеки его
Стоит и из жемчуга чела его ждет зари.
Хулитель, по глупости, желает, чтобы я забыл
Его, но я веровал, не буду неверным я.
И девушка пришла в восторг от исполненных невольницей песен на лютне и нежных стихов. И невольницы продолжали петь одна за другой и говорили стихи, пока не спели десять невольниц, и после того Ситт Дунья взяла лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:
Клянусь нежностью я боков твоих столь гибких, —
От огня страдаю разлуки я с тобою.
Пожалей же сердце, горящее любви пламенем,
О месяц полный в мраке предрассветном!
Подари сближенье с тобою мне, – постоянно я
Красоту твою при сиянье кубка вижу.
Как будто розы цвета всевозможного
Своей прелестью между белых мирт блистают.
А когда она окончила стихи, я взял у нее лютню и, ударив по ней на диковинный лад, пропел такие стихи:
Преславен господь, что дал тебе все красоты,
И сделался я одним из тех, кто твой пленник.
О ты, чей пленяет взор весь род человеческий,
Пощады для нас проси у стрел, что ты мечешь.
Две крайности – огнь и влага в рдеющем пламени —
Сошлись на щеке твоей по дивной природе.
Ты – пламя в душе моей, и счастье ты для нее,
О, как ты горька в душе и как ты сладка в ней!
И, услышав от меня эту песню, девушка обрадовалась сильной радостью, а затем она отпустила невольниц, и мы пошли в наилучшее место, где нам постлали постель всевозможных цветов. И девушка сняла бывшие на ней одежды, и я уединился с нею уединеньем любимых, и увидел я, что она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и обрадовался ей, и я в жизни не видел ночи приятнее, чем эта ночь.
И я пробыл с нею целый месяц и оставил лавку и близких и родные места, и в один день из дней она сказала мне: «О свет моего глаза, о Сиди Мухаммед, я решила сегодня пойти в баню. Оставайся же на этом ложе и не сходи с места, пока я не вернусь к тебе».
И она заставила меня поклясться в этом, и я сказал ей: «Слушаю и повинуюсь!» А затем она взяла с меня клятву, что я не двинусь с места, и, захватив своих девушек, ушла в баню, и, клянусь Аллахом, о братья, не успела она еще дойти до конца переулка, как дверь вдруг отворилась и в нее вошла старуха и сказала: «О Сиди Мухаммед, Ситт Зубейда зовет тебя: она прослышала, как ты образован, остроумен и искусен в пении». – «Клянусь Аллахом, я не встану с места, пока не придет Ситт Дунья!» – ответил я. И старуха сказала: «О господин мой, не допусти, чтобы Ситт Зубейда разгневалась на тебя и стала твоим врагом! Поднимись же, поговори с ней и возвращайся на твое место».
И я тотчас же поднялся и пошел, и старуха шла впереди меня, пока не привела меня к Ситт Зубейде, а когда я пришел к ней, она сказала: «О свет глаза, ты возлюбленный Ситт Дуньи?» – «Я твой невольник и раб!» – ответил я. И Ситт Зубейда воскликнула: «Правду сказал тот, кто приписал тебе красоту, прелесть, образованность и совершенство! Ты выше описаний и слов! Но спой мне, чтобы я тебя услыхала». – «Слушаю и повинуюсь!» – ответил я. И она принесла мне лютню, и я пропел под нее такие стихи:
Ведь сердце влюбленного бранят за любимых,
И тело ограблено рукою недуга.
И всякий среди едущих, чьи кони уж взнузданы,
Влюблен, и возлюбленная его в караване.
Аллаху я поручил луну в вашем таборе —
Я сердцем люблю ее, от глаз она скрыта.
Довольна иль сердится, как сладок каприз ее!
Ведь все, что ни делает любимая, – любимо.
И, когда я кончил петь, она воскликнула: «Да сделает Аллах здоровым твое тело и душистым твое дыхание! Ты достиг совершенства в красоте, образованности и пенье! Поднимайся же и иди на свое место прежде, чем придет Ситт Дунья, – она не найдет тебя и рассердится».
И я поцеловал землю меж рук Ситт Зубейды и вышел, и старуха шла впереди меня, пока я не дошел до той двери, через которую вышел, и я вошел и подошел к ложу, и увидел, что Ситт Дунья уже пришла из бани и спит на ложе. И я сел у ее ног и стал их растирать, и Ситт Дунья открыла глаза и, увидев меня, сдвинула ноги и толкнула меня и сбросила меня с ложа. «Обманщик, – сказала она мне, – ты нарушил клятву и не сдержал ее! Ты обещал мне, что не сдвинешься с места, и нарушил обещание и ушел к Ситт Зубейде. Клянусь Аллахом, если бы я не боялась позора, я бы опрокинула ее дворец ей на голову!»
И потом она сказала своему рабу: «О Сауаб, встань, отруби голову этому обманщику и лгуну – нет нам до него нужды!» И раб подошел ко мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голову. И тогда поднялись невольницы Ситт Дуньи, большие и маленькие, и сказали ей: «О госпожа, это не первый, кто ошибся, не зная твоего нрава. Он не совершил греха, требующего убийства!» – «Клянусь Аллахом, я непременно оставлю на нем след!» – воскликнула она и затем велела побить меня. И меня били по ребрам, и то, что вы видели, – следы этих побоев. А после этого она приказала меня вывести, и меня вывели и увели далеко от дворца и бросили. И я потащился и шел мало-помалу, пока не дошел до своего дома, и тогда я позвал лекаря и показал ему следы побоев, и он стал за мной ходить и постарался меня вылечить. И когда я выздоровел, я сходил в баню, и прошли мои боли и недуги. И я пришел в лавку и взял все, что там было, и продал, и на эти деньги купил себе четыреста невольников, которых не собрал у себя ни один царь, и со мной стали выезжать каждый день двести из них. И я сделал этот челнок, истратив на него пять тысяч золотых динаров, и назвал себя халифом и дал каждому из бывших со мною слуг должность одного из приближенных халифа, и придал ему облик, подобный его облику, и я призывал всякого, кто прогуливался по Тигру, и рубил ему голову без отсрочки. И я живу таким образом целый год и не слышал вести о Ситт Дунье и не напал на ее след».
И когда Харун ар-Рашид услышал слова юноши и узнал, что тот влюблен, увлечен и охвачен страстью, он смутился от волнения и растерялся от удивления и воскликнул: «Слава Аллаху, который создал для всякой вещи причину!»
И затем они попросили у юноши позволения уйти, и тот позволил, и ар-Рашид задумал оказать ему справедливость и одарить его до крайней степени. И они удалились от юноши, направляясь в халифский дворец, и уселись, и переменили бывшую на них одежду, и надели одеяние торжеств. И Масрур, палач мести, встал перед ними, и халиф сказал Джафару: «Ко мне того юношу, у которого мы были прошлой ночью!» И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
И затем он отправился к юноше и приветствовал его и сказал: «Отвечай повелителю правоверных, халифу Харуну ар-Рашиду!» И юноша пошел с ним во дворец, окруженный стражниками. А войдя к халифу, он поцеловал землю меж его рук и пожелал ему вечной славы и успеха, и осуществления надежд, и постоянного счастья, и прекращения неудач и несчастий, и отличился он в том, что высказал, сказавши: «Мир тебе, о повелитель правоверных и защитник собрания верных!»
И затем он произнес такие стихи:
Пусть же будет дверь твоя Каабой вечно желанною,
А земля пред ней на лбах пусть будет знаком,
Чтобы в странах всех о тебе всегда кричать могли:
«Ты Ибрахим, а вот Макам, по правде!»
И халиф улыбнулся ему в лицо, и ответил на его привет, и обратил к нему око уважения, и приблизил его к себе, и посадил его перед собою, и сказал: «О Мухаммед Али, я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло с тобою сегодня ночью, – поистине, это чудо и редкостное диво».
И юноша отвечал: «Прости, о повелитель правоверных, дай мне платок пощады, чтобы утих мой страх и успокоилось мое сердце». А халиф сказал: «Тебе будет пощада от страха и печали». И юноша начал ему рассказывать о том, что досталось ему на долю, от начала до конца.
И халиф понял, что юноша влюблен и разлучен с любимой, и спросил его: «Хочешь ли ты, чтобы я вернул ее тебе?» И юноша молвил: «Это будет милостью повелителя правоверных».
И тогда халиф обратился к везирю и сказал ему: «О Джафар, приведи ко мне твою сестру Ситт Дунью, дочь везиря Яхьи ибн Халида!» И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!»
И он в тот час и минуту привел ее, и когда она предстала перед халифом, тот спросил ее: «Знаешь ли ты, кто это?» – «О повелитель правоверных, откуда женщинам знать мужчин?» – сказала Ситт Дунья.
И халиф улыбнулся и молвил: «О Дунья, это твой возлюбленный Мухаммед Али, сын ювелира. Мы узнали, в чем дело, и слышали эту историю от начала до конца и поняли явное и тайное, и ничто от нас не скрылось, хотя его и скрывали». – «О повелитель правоверных, – сказала Ситт Дунья, – это было начертано в книге, и я прошу прощения у Аллаха великого за то, что из-за меня произошло, а тебя прошу по твоей милости извинить меня».
И халиф Харун ар-Рашид засмеялся и призвал кади и свидетелей, и возобновил договор Ситт Дуньи с ее мужем, Мухаммедом Али, сыном ювелира, и выпало ей на долю счастливейшее счастье и огорчение завистников. И халиф сделал Мухаммеда одним из своих сотрапезников, и проводили они жизнь в радости, наслаждении и благоденствии, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний.
