Мое дело полностью лежит на моих плечах. Две барышни с пишущими машинками и конторскими книгами в проходной комнате, мой кабинет с письменным столом, кассой, столом для совещаний, мягким креслом и телефоном – вот и весь мой рабочий инструментарий. Так просто перечислить, так просто всем этим управлять. Я очень молод, и дела сами бегут мне навстречу. Я не жалуюсь, нет, не жалуюсь.

С нового года один молодой человек снял пустовавшую маленькую соседнюю квартиру, которую я по неразумию снять не решился. Там, как и у меня, – комната с прихожей, но, кроме того, еще кухня. Комната с прихожей могла бы мне пригодиться – обе мои секретарши часто бывают слишком загружены работой, – но для чего мне еще кухня? Вот это мелочное сомнение и было причиной того, что я дал увести у себя из-под носа эту квартиру. И теперь в ней сидит этот молодой человек. Его зовут Харрас. Чем он занимается, я не знаю. На дверях табличка: «Харрас, контора». Я собрал информацию и выяснил, что его дело сродни моему. Предоставлять кредит ему неопасно, поскольку это молодой, честолюбивый человек, по всей вероятности, с будущим, но и предлагать ему кредит не стоит, поскольку в настоящее время он, по всей видимости, не обладает состоянием. Собственно, обычные сведения, которые дают, когда на самом деле ничего не знают.

Иногда я встречаю Харраса на лестнице, он всегда чрезвычайно торопится, буквально проскакивает мимо меня. Толком я его еще ни разу не рассмотрел, ключ от конторы у него уже наготове. В мгновение ока он открывает дверь. И вползает в нее быстро, как хвост крысы, и я снова стою перед вывеской «Харрас, контора», которую я читаю гораздо чаще, чем она того заслуживает.

Эти жалкие тонкие стены, что предают честно работающего человека, но покрывают нечестного. Мой телефон висит на стене, отделяющей меня от соседа. Это я подчеркиваю как факт, заслуживающий особо иронического отношения. Ибо если бы он даже и висел на противоположной стене, в соседней квартире все равно все было бы слышно. Я уже отучил себя произносить во время телефонного разговора фамилию клиента. Но, однако же, не много надо хитрости, чтобы по характерным, обязательным оборотам беседы угадать имя. Иногда, прижав трубку к уху, я, подкалываемый беспокойством, прямо-таки на цыпочках выплясываю у телефона и все-таки не могу предотвратить того, что выдаются все мои секреты.

Из-за этого все свои деловые решения я принимаю неуверенно, мой голос дрожит. Что делает Харрас, когда я говорю по телефону? Если бы я хотел прибегнуть к преувеличению – но ведь это иногда необходимо, чтобы внести ясность, – я бы сказал: Харрасу не нужен телефон, он пользуется моим, он придвинул свое канапе к стене и подслушивает, а я, когда раздается звонок, должен бежать к телефону, выслушивать пожелания клиента, принимать соответствующие решения, вести серьезные переговоры – но прежде всего невольно давать Харрасу через стену полный отчет.

Возможно, он даже не дожидается конца разговора, а сразу же, после того как обстоятельства становятся для него ясны, вскакивает, быстро, по своему обыкновению, бежит в город, и еще до того, как я положил трубку, он, быть может, уже начинает работать против меня.