«Самые сильные запахи – те, которые вызваны душевными переживаниями, а среди них легче всего отличить страх. К тому же нужно помнить еще одно: перепуганный зверь либо вовсе не может бежать, либо бежит по замкнутому кругу, словно попав в кольцо. Бахадур, сын мой, запомни это хорошенько. Как только ты почувствуешь, что пробежал по кругу больше двух раз, знай – это страх схватил тебя. Есть только один способ ослабить его железную хватку – остановиться и подумать о том, что необходимо успокоиться. Ты сразу почувствуешь себя свободнее; это разрывает все путы».

Так наставлял я своего сына в тот весенний день, когда мы с Аджитом, старым слоном, которому теперь было больше ста лет, взяли с собой на прогулку трехлетнего Бахадура. Это была необыкновенная весна, она пришла очень рано и долго не хотела уступать свое место лету. Предгорья Гималаев искрились цветами, запахами и звуками, какие появляются один раз в тысячу лет. Запах сплетался с запахом, птичий крик с птичьим криком, цвет с цветом, и их нестерпимое изобилие росло с каждым часом. Только после заката наши ошалелые чувства получали передышку. Дневные звуки затоплялись журчащими водопадами лунного света. Сирень ласкала своим ароматом наши ноздри. Луна усыпляла яркие краски. Облака крались на своих кристальных ногах от вершины к вершине, а долины и скалы были полны отголосков, похожих на птичий щебет.

Теперь, когда Бахадур стал старше и сильнее, нужно было учить его более сложным явлениям жизни. Я решил меньше рассказывать ему о всяких случаях и больше о чувствах, которые лежат в их основе. Разумеется, чаще всего мы говорили о страхе, этом общем явлении в жизни джунглей. В то весеннее утро мы трое – впереди Аджит, за ним Бахадур, а следом я – отправились в путь. Обезьяны над нами трясли ветки деревьев, срывали молодые почки, но не ели их, а бросали на землю. Олени бродили по двое и по трое, подбирая дары «хануманов». Обезьяны криками предупреждали их об опасности, но нас они не заметили. Олени от неожиданности испуганно закричали: «Кхаккар, кхаккар», и, услышав этот скрипучий звук, обезьяны спустились пониже. Повиснув на ветках прямо над нами, они с любопытством разглядывали наши спины. Я успокоительно фыркнул, и они вмиг вернулись на прежние места, ругая глупых оленей. Олени тоже успокоились и снова стали пастись. На время в джунглях все стихло, только дятлы прилежно стучали по деревьям.

Эти птицы весной издают совсем особые звуки. Они долбят дерево клювами, добывая себе пропитание, круглый год, не считая брачного сезона. Но весной дятлы стучат совсем не для этого. Они так влюблены, что забывают о еде, и стучат весной чаще, чем в другое время. У бедняжек нет голоса, чтобы петь любовные песни, и, завлекая своих подруг, они долбят самое твердое дерево. Говорят, что и ночью, если луна светит ярко, они и во сне бьют клювом по дереву. Скажите, разве это не странный способ ухаживания? Я указал на них Бахадуру, который теперь всем живо интересовался.

Пройдя мимо дятла, мы вышли к озеру, которое было все усеяно бутонами лотоса. Там мы услышали какой-то звук, который был громче всех остальных. Он не походил на жужжание пчел. В это время года нет озера без лотоса, нет лотоса без пьянящего запаха, нет запаха, который не привлекал бы к себе пчел, и нет пчел, которые бы не жужжали. Но звук, который привлек нас, скорее напоминал трение травы о шкуру тигра и доносился откуда-то сверху. Вот он стал медленно снижаться и раздался у воды, прямо под нами. Оказывается, это бекас играл со своей подругой. Ветер шевелил его перья, извлекая из них какую-то странную мелодию. Бахадур был в восторге.

Удовлетворив любопытство, которое будили в нем необыкновенные звуки, он обратил внимание на обычные весенние шумы. Слышался голос кукушки, которая гадала, в чье же гнездо отложить яйца на этот раз. Пел соловей, умолкая лишь для того, чтобы поживиться насекомыми.

Вдруг раздался жалобный крик оленя: «Хаккар, хаккар, хаккар!» Это произвело на Бахадура такое впечатление, что Аджит решил посмотреть, какая же беда приключилась с оленем. Сперва мы не спешили, думая, что ничего страшного нет, так как олени имеют обыкновение иногда шуметь без причины. Но уже через несколько секунд сильный запах страха ударил нам в ноздри и заставил поторопиться. Что же случилось? Мы шли быстро, но бесшумно. Даже трава, по которой мы ступали, тотчас же выпрямлялась – так легка была наша поступь. Тем временем крик оленя перешел в душераздирающий вопль. К счастью, мы были уже близко. Олень стоял на прогалине, и глаза его были уставлены в одну точку, спина изогнулась от страха, а из горла вылетали жалобные стоны. У нас, слонов, не очень хорошее зрение. Поэтому мы не стали вглядываться в траву, а подошли ближе. И хотя запах страха становился все сильнее, нам казалось, что никакой опасности нет. Но тут у самых наших ног сверкнула черная молния. Мы замерли на месте – перед нами была огромная змея со сверкающими холодным блеском глазами. Вот она метнулась вперед, но, к счастью, не обвилась вокруг своей жертвы, а упала рядом с ней на землю. Она промахнулась. Сверкая и искрясь на солнце, питон изготовился для второго броска. Но олень уже обратился в бегство, ему теперь не страшны были и десять питонов – он преодолел магическую власть страха. Через мгновение он был уже недосягаем.

Мы тоже ушли с прогалины, так как едва не задохнулись от едкого запаха страха. К тому же глядеть на разъяренную змею было малоприятно.

Когда мы очутились в безопасном месте, Бахадур засыпал меня вопросами, и я объяснил ему, отчего змея упустила добычу. Мы наткнулись на нее неожиданно, и Бахадур, сам того не подозревая, прошел между питоном и его жертвой. Защищая малыша, Аджит и я стали справа и слева от него. Змея перевела свой взгляд на нас, и олень освободился от его гипнотического воздействия. Так бывает всегда, если хищник хоть на миг перестанет глядеть в глаза жертве. Олень с трудом поднял голову и взглянул на нас. Это как бы порвало цепь, приковывавшую его к месту, и он сдвинулся на шаг вправо. Питон, чувствуя, что олень вновь обретает волю, бросился на него и… промахнулся. Благодаря счастливой случайности мы подоспели вовремя и разрушили магическую силу его взгляда, сковавшего тело оленя.

Спрашивается, имели ли мы право лишить питона его законного обеда? Я объяснил Бахадуру, что, не будь его с нами, мы не остановились бы, а пошли дальше своей дорогой. Старые слоны так привыкают к шумам, что не интересуются их причинами. Кроме того, всякому понятно, что змея после зимней спячки должна утолить голод. Поэтому мы не стали бы защищать от нее оленя. Карать змей за кровожадность – дело лесных богов. А если змеи не достигли того же уровня совершенства, что слоны, – ничего не поделаешь, и мы помогаем спастись лишь тем их жертвам, которые по воле случая попадаются на нашем пути. Вот и все, что мы можем сделать.

Больше в тот день у нас не было никаких приключений. Но и этого нам показалось достаточно, и мы решили попастись немного на берегу озера, а потом вернуться к своим. Чтобы Бахадур лучше усвоил урок дня, я повторил ему: «Страх убивает зверя задолго до того, как хищник кидается на него. Никогда ничего не бойся, сын мой. Обычно у оленя слабый запах. Но когда он испуган, то издает настоящее зловоние, совсем как тухлое мясо; этот запах можно узнать издалека».