Книга: Замок мрачных иллюзий
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Покрывало на кровати было откинуто в сторону, настольная лампа струила в спальню мягкий свет. Надев пижаму, я села с книгой в глубокое кресло у окна. В комнате было тепло, за окном клубился серый туман, оседая на стекле капельками мутной влаги. Ручейки побелевшей от соли воды сплетались в причудливые узоры. Открыв книгу, я начала читать то, что написала моя бабушка.
"Ирэн Феррари, рожденная в 1903 году.
Сила пришла ко мне вскоре после моего двадцать второго дня рождения, в мае 1925-го, когда я была на третьем месяце беременности первым ребенком. Это произошло, когда я сидела у окна, глядя на набегающий прилив. Внезапно я почувствовала головокружение, появилось странное ощущение, совсем не похожее на обморок, который, как предупреждал меня доктор, не редкость на ранних стадиях беременности, так же как тошнота, холодный пот и немотивированные страхи, его сопровождающие. Но это ощущение, как я поняла, было чем-то сродни экстазу. Я, казалось, покинула свою комнату через окно, несмотря на то что на нем стояли железные решетки, оставшиеся с давних времен, когда шли перестрелки с индейцами. Я будто парила в воздухе, устремившись через море, как орел.
Я напугалась и попыталась бороться с захватывающими меня ощущениями, но они оказались слишком сильными. Затем меня как будто наказали за сопротивление и отшвырнули назад в мою комнату. Я все еще продолжала парить в воздухе и внезапно заметила, что моя спальня занята. На моей кровати лежала женщина с растрепанными волосами и расширенными от ужаса глазами. Пот струился но ее лицу, и она едва сдерживалась, чтобы не закричать от страха и боли. Я хотела помочь ей, приблизиться к ней, но какая-то сила удерживала меня, не давая даже пошевелиться. Постепенно я начала осознавать, что в лице этой женщины было что-то хорошо мне знакомое. Этой женщиной, корчившейся в родовых схватках, была я сама! И сама же я наблюдала за этим, стоя в стороне, не в состоянии помочь молодому и неопытному доктору, которому никак не удавалось повернуть ребенка в мой утробе так, чтобы он смог появиться на свет.
Вскоре все закончилось. Женщина, которая физически была мной, наконец разродилась. Она родила сына. Я наблюдала, как незнакомый мне доктор пытался вернуть его к жизни, как, устав в конце концов от тщетных попыток, вернулся к кровати, чтобы помочь мне. Я слышала, как он инструктирует медицинскую сестру, чтобы та сообщила моему мужу, что наш первый ребенок, мальчик, оказался мертворожденным. Наблюдая и слыша все это, я поняла, что плод в моей утробе обречен.
Я в страхе рассказала эту историю нашему семейному доктору в Суссекс-Воулде, но он сказал, что мне просто приснился дурной сон и что он не намерен передавать нас ни в какие другие руки. Я согласилась с его доводами, но не смогла забыть об этом страшном видении. И вот наступило время родов. Однажды ночью я почувствовала первую разрывающую тело боль и попросила мужа позвонить доктору. Ему по телефону ответил незнакомый голос. Молодой голос. Этот человек сказал моему мужу, что он — доктор из Труро и что его вызвали к доктору Вилсону, нашему семейному врачу, который только что скончался. Еще он сказал, что приедет к нам вместо него и привезет с собой жену, квалифицированную медицинскую сестру.
Я была в ужасе, когда муж сообщил мне об этом. Я никогда прежде не говорила с ним о своем сне, не желая его беспокоить. Он так гордился, что у нас будет ребенок! Но теперь я рассказала ему все. Он пытался утешить меня, но я не могла успокоиться. Когда приехали молодой доктор и медсестра, я узнала в них тех людей, которых видела мысленным взором шесть месяцев назад. И все произошло именно так, как в том сне: я узнала муки поперечных родов, видела агонию своего сына...
Таким образом ко мне пришла сила. И несмотря на то что она появилась у меня не так, как у других, — ведь я потеряла сына, — сила казалась мне благотворной. Через семь лет после этого я родила другого ребенка, мою дорогую Бернадетту, а немного позже — вторую дочь, Лиззи. Наша семья, осмелюсь сказать, процветала, как никогда прежде. Внушающих ужас видений, которые познали те, что были до меня, совсем не было. Возможно, потому, что я никогда не переступала порог приоткрытой двери, хоть и пыталась не раз, из любопытства и задетого самолюбия.
Это были годы между войнами, и я была способна помочь многим, кто хотел увидеть и услышать своих погибших любимых и единственных. Многие благословляли меня за это, и я считала себя осчастливленной этим даром, а не проклятой... но всегда помнила об утрате — о своем единственном сыне.
Ирэн Феррари, 1969 Anno Domini".
Кто-то тихо постучал в дверь, я вздрогнула и, положив книгу на пол рядом с креслом, встала. Стук упорно продолжался. Подойдя к двери, я открыла ее. Там никого не было. Никого не было и в коридоре. Я посмотрела налево и направо — никого. Из-под двери комнаты моей тети не пробивался свет, видимо, она все еще была внизу.
Закрыв дверь, я вновь вернулась в комнату. Легкий стук продолжался, и я наконец догадалась, что он доносится из-за смежной двери. Я быстро подошла к ней и внимательно прислушалась к тихому беспорядочному постукиванию с другой стороны.
— Дениза, это ты? — осторожно позвала я.
Стук сразу же прекратился. Я открыла дверь и огляделась, чтобы увидеть, откуда он мог исходить, но ничего не заметила. Я ждала, когда он раздастся опять, и вскоре вновь его услышала, такой же слабый, но уже более оживленный. Теперь я поняла, что он доносится из бюро орехового дерева, стоявшего в дальнем углу. Я тихо приблизилась.
В одном из шести ящиков что-то шевелилось, возможно, в ловушку попала мышь. Постукивание продолжалось. Подойдя ближе, я решила, что звук доносится из верхнего левого ящика. Встав сбоку, так, чтобы не быть на пути у мыши, если она в панике бросится на меня, я попробовала выдвинуть ящик. Не тут-то было — он оказался запертым на ключ.
Я подумала, что ключ может лежать в бюро, и вспомнила, что его откидная доска превращается в стол, а внутри находится лабиринт небольших отделений для бумаг, в которые мама засовывала всевозможные вещи.
Я потрогала откидную доску, и она немного сдвинулась с места. Это означало, что само бюро заперто не было. И все же, когда я потянула за доску, она отказалась открываться. Там не было никакой ручки, ничего, за что можно было бы дернуть, и я с досадой огляделась. Рядом с камином валялись различные приспособления.
Вставив тонкий конец каминных щипцов в щель между створками бюро, я нажала на другой, превратив щипцы в рычаг. Доска со стуком, напугавшим меня, упала. Передо мной лежала связка ключей, отделения для бумаг были пусты. Поскребывание в ящике продолжалось. Теперь я уже не сомневалась, что там томится попавшая в ловушку мышь.
В замке ящика с неохотой повернулся лишь третий ключ из связки. Видимо, старое дерево, разбухнув от сырости, крепко держало язычок замка. Мне и в голову не пришло отказаться от своих усилий. Нетерпеливо подергав ключ, я почувствовала наконец, как замок открылся.
Ящик вырвался из бюро, как будто им выстрелили из ружья, и ударил меня с такой силой, что я отлетела назад. С испуганным криком я упала на ковер, сверху на меня приземлился ящик. Некоторое время я продолжала лежать, будто парализованная, не способная ни двигаться, ни думать. Сердце тяжело и неистово билось, я, словно со стороны, слышала собственное хриплое и громкое дыхание. Ящик все еще находился на мне. И, как я решила, все еще хранил в себе то, что атаковало меня с такой страшной силой.
Я задохнулась от ужаса, поспешно отбросила его прочь и тут же вскочила на ноги. Ящик теперь лежал, перевернутый вверх дном, на полу. Когда я на него посмотрела, в голове моей прояснилось, я стала убеждать себя, что это нечто, бросившееся на меня с такой силой вместе с ящиком, вряд ли осталось внутри. В руке и в ребрах, там, куда пришелся удар, пульсировала боль.
Я вспомнила о каминных щипцах, которые уронила возле бюро. Если это нечто, кем бы оно ни было, все еще сидит под ящиком, оно не застанет меня врасплох на этот раз. Вооруженная железякой, я со страхом приблизилась к перевернутому ящику, лежавшему около маминой кровати, и, протянув руку, ударила но нему щипцами, а затем стала передвигать его по ковру, пока он не уперся в стену. Двигаясь, он издавал приглушенный дребезжащий звук.
Не знаю, чего я ожидала, но ничего не произошло. Перевернутый ящик лежал неподвижно и тихо. Тем не менее я все еще не решалась заглянуть под него. Наконец, подсунув тонкий конец щипцов под ящик и задержав дыхание, я перевернула его быстрым движением.
Под ящиком кое-что было. Оно лежало на боку у стены, но опасным совсем не выглядело. Это была небольшая деревянная квадратная доска на крошечных колесиках и с дыркой в центре. Она больше походила на игрушку. Внезапно мне показалось, что в комнате стало холодно, и я задрожала. Все еще сжимая в руках щипцы, я продолжала смотреть на странное приспособление. Затем начала медленно подкрадываться к этой штуковине, и чем ближе подходила к ней, тем холоднее становилось в комнате.
— Что ты тут делаешь, дитя мое, и зачем тебе каминные щипцы?
Голос Лиззи испугал меня, и железяка со звонким стуком упала на пол. Я повернулась к тетке.
— Что случилось, Меган? — Выражение ее лица было озадаченным. — Ты выглядишь, как будто увидела привидение.
— Здесь холодно, — пробормотала я.
— Холодно? — В ее глазах вспыхнул огонек интереса.
— Да. Вы не чувствуете?
— Нет. — Она покачала головой. — Я направлялась в свою комнату, когда услышала, как что-то упало, — объяснила она свое появление, подходя к лежавшему на полу ящику.
Я увидела, как она наклонилась, чтобы его поднять, и внезапно застыла, заметив деревянное приспособление.
— Планшетта! — воскликнула она. — Ты нашла ее, Меган!
— Это называется планшетта?
— Да. Она принадлежала твоей матери. — Лиззи подняла вещицу. — Забавно... Как она здесь оказалась?
— Не знаю.
— Твой отец выбросил ее с башни, — задумчиво сказала она, рассматривая деревяшку, — в море. Это случилось ночью, накануне вашего с ним отъезда.
— Когда умерла мама?
— Да. С тех пор я видела только доску в твоей комнате, но даже не ожидала увидеть планшетту.
— Она была заперта в ящике бюро.
В нескольких словах я рассказала тете, что случилось, и почувствовала себя гораздо лучше к тому времени, как закончила говорить. Я убедила себя, что потянула ящик слишком сильно, поэтому он и выпрыгнул на меня подобным образом. Тетя Лиззи все еще пристально разглядывала предмет, который держала в руке.
— Ты знаешь, что это такое? — спросила она, протягивая его мне.
Теперь я рассмотрела, что ножки и колесики планшетты были вырезаны из слоновой кости, как и поверхность доски, лежавшей в моей комнате. Сама платформа была сделана из дерева и покрыта таким же черным поделочным камнем, что и буквы с цифрами на доске.
— Давайте пойдем в мою комнату, — предложила я. — Здесь очень холодно.
— Да, конечно, — согласилась тетя. — Я только сначала поставлю на место ящик.
Наблюдая, как она вставляет ящик в углубление и закрывает его, я была удивлена, как легко у нее это получилось.
— Он совсем не туго движется, — заметила она.
— Возможно, я дернула его слишком сильно.
— Возможно.
В моей комнате тетя закрыла смежную дверь и повернулась ко мне:
— Тебе все еще холодно, Меган?
— Да, но здесь гораздо теплее. Вы разве не ощущаете разницы?
— Этот холод показался тебе промозглым? — поинтересовалась она, проигнорировав мой вопрос.
— Да... Наверное, из-за близости моря.
— Конечно.
— Вы хотели рассказать мне о планшетте, — решила я сменить тему.
— Планшетта — это довольно примитивный телепатический инструмент, который в руках настоящего медиума может написать послание от духа на спиритическом сеансе. Он может писать прямо на бумаге или указывать на определенные буквы на доске в ответ на поставленный вопрос.
— Как? — заинтересовалась я.
Она поднесла планшетту к столику рядом с моей кроватью и положила его на доску.
— У тебя есть карандаш?
— Где-то был... — Я нашла в своей сумке ручку и протянула ей.
— Ручка, вставленная в дырку планшетты, становится ее третьей ножкой. — Тетя продемонстрировала, как это делается. — Теперь она стоит ровно, видишь? На сеансе человек задает вопрос, медиум слегка прикасается к планшетте пальцем, и она начинает двигаться.
Сейчас планшетта даже не тронулась с места. Я обратила на это внимание тети, и она засмеялась:
— Я же говорила тебе, Меган, что дар достался не мне, а твоей матери. — Она указала на планшетту. — Попробуй. Уверена, что для тебя она что-нибудь напишет.
Но я не была расположена делать это. Мне совсем не нравилась идея играть в игру, в которой я ничего не понимала. Я покачала головой.
Тетя улыбнулась:
— Ты испугалась, Меган? Твой отец тоже боялся того, чего не мог понять. — Ее странные глаза — зрачки почти сливались с радужкой — замерцали черным пламенем. Я отвернулась. — Но твоя мать не боялась ничего.
— Я просто немного устала, — уклончиво сказала я, не отрывая взгляда от планшетты.
— Конечно, дитя. Прости меня, но ты задала вопрос, а ответ можно найти именно там, куда ты сейчас смотришь.
— Моя мать пользовалась этим?
— Ей не нужна была эта доска. Для нее она была лишь игрушкой, которую ей в детстве дала твоя бабушка. Бернадетта забавлялась ею. Ее восприятие было гораздо шире и глубже, она видела больше, чем детские каракули и отрицательный или положительный ответы. Она имела силу прорицания, которую не просила, но которая досталась именно ей. Мне кажется, она совсем не хотела этого дара, хотя и была Феррари. В этом, конечно, была вина твоего отца. Он не мог ни понять, ни поверить. И никто из нас не упрекает саму Бернадетту.
Подойдя ко мне, тетя Лиззи положила руки мне на плечи и поцеловала в щеку, лишь слегка прикоснувшись губами.
— Спокойной ночи, Меган, — сказала она и, помолчав, тихо добавила: — Ты так похожа на Бернадетту!
— Спокойной ночи, тетя Лиззи, — пробормотала я.
У двери она обернулась и улыбнулась мне:
— Ты прочитала книгу?
— Только то, что написала бабушка.
Она кивнула:
— Ты помнишь свою бабушку, Меган? Она была красивой, доброй и мудрой. Удивительная женщина! Для нее это был благой дар, он принес ей только хорошее. Она использовала его, чтобы помогать и утешать окружающих ее горемык. Он мог бы быть таким же и для тебя.
— Но она потеряла своего единственного сына, — напомнила я. — И моя мать умерла молодой. Не было ли все это дорогой ценой, которую им пришлось заплатить за свой дар?
На мгновение мне показалось, что тетю рассердили мои слова, но она лишь склонила голову и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Я услышала, как щелкнул замок, затем ее шаги — она шла по коридору к своей комнате.
Я с трудом подавила порыв догнать ее, извиниться за свои слова и, подойдя к своей сумке, вытащила из нее конверт, который передали мне в аэропорту от Джона Кэрзона. Сидя на краю кровати, я перечитала то, что написала моя мать, но теперь, когда знала о ее так называемом «даре», уже с большим вниманием. Я догадалась, что этот документ был вкладом моей матери в семейную хронику экстрасенсорного восприятия. Я еще раз перечитала эпиграф: «Да не найдется среди вас ни одного верующего, злоумышляющего гаданием или колдовством, магией или некромантией, ибо все это противно Богу». Я немного поразмышляла над его смыслом и решила, что это не те слова, которые Лиззи высоко бы оценила.
Или следующие: «Люди, стремившиеся разделить видения медиума, не знали и не заботились о том, реальны ли эти видения или ложны. Они даже не задумывались, что своей назойливостью толкают медиума в омут одержимости, вынуждая его вырываться за пределы своих способностей, что зачастую приводит к гибели». Это могло быть написано специально для Лиззи. На меня вновь нахлынули мрачные предчувствия, я вдруг осознала, что именно мне предстоит стать тем медиумом, которого она так беззаботно подталкивает к краю бездны, а там, на дне, ждут неизвестность и ужас, с чем, должно быть, столкнулась моя мать, если написала подобное предупреждение для других.
Я лежала в огромной кровати, пытаясь уснуть, но это оказалось нелегко. Я все еще была слишком возбуждена. Чтобы успокоиться и погрузиться в сон, я глубоко вздохнула, закрыла глаза и прибегла к уловке, которой однажды научил меня отец и которая долго мне не давалась. Нужно было полностью расслабиться — мысленно представить себе, как медленно и последовательно сбрасывают напряжение все мышцы, одна за другой, начиная от макушки и лица до кончиков пальцев на ногах. Это требовало концентрации и определенных усилий, но всегда срабатывало, и, расслабившись, я мгновенно засыпала.
Постепенно я сосредоточилась и почувствовала, как все страхи и опасения улетучиваются из моего сознания. Огромный старый замок уже спал. Вздохи ветра и волн за окном были едва слышны. Я знала, что это затишье — всего лишь краткая передышка, которую позволило себе море. Низкий отлив вскоре должен смениться яростным буйством прилива, еще немного, и неистовый водоворот будет остервенело биться о скалы под моим окном.
Легкий вздох вырвался из моих сомкнутых губ, рассеяв дремоту в тот момент, когда я уже медленно плыла в объятия сна. К тому времени я успела добраться до мускулов предплечий и, продолжив расслабление дальше, вновь начала засыпать. Внезапно в комнате послышался слабый скрежет. Я напряглась, и вся моя сосредоточенность мгновенно испарилась. Источник звука был почти рядом с кроватью.
Медленно и осторожно я повернула голову, думая, что это скребется мышь, и внезапно заметила в темноте слабое движение, менее чем в шаге от моего лица. Звук шел от доски Уйда, лежавшей на столике у кровати. Поперек верхней ее части белело письмо моей матери — там, где я его и оставила.
Слабое поскрипывание продолжалось. Казалось, оно доносится из-под листа. Не отрывая глаз от доски, я протянула руку за второй подушкой, схватила ее и, развернувшись, с размаху опустила ее на бумагу и вещь, двигавшуюся по ней.
Должно быть, я не рассчитала силу удара и попала по углу. Столик покачнулся и тяжело упал на пол, увлекая за собой доску и все остальное. Что-то скользнуло на середину комнаты. Что-то деревянное. Оно с резким треском ударилось о какое-то препятствие и остановилось. Перепуганная мышь, если бы это была она, наверное, бросилась наутек. Я села и включила прикроватную лампу.
Маленький столик валялся на боку, доска Уйда лежала инкрустированной поверхностью вниз недалеко от него. Чуть дальше валялась подушка, но документа моей матери нигде не было видно.
Встав с кровати, я подняла стол и затем подобрала подушку. Под стулом нашлась планшетта. Теперь я поняла, что именно она и скользила по полу. Ручка, которую тетя вставила в отверстие в центре, была сломана.
Направившись обратно к кровати, я заметила уголок листа бумаги, высовывавшийся из-под нее, быстро вытащила его и поднесла к настольной лампе, чтобы получше рассмотреть и проверить, не помялся ли он. Для этого я разложила его на доске.
Я ожидала, что на бумаге окажутся какие-нибудь повреждения, уверенная, что мышь грызла его, но лист был целый. Внезапно я вновь, как раньше в соседней комнате, почувствовала холод. Сложив плотную бумагу, я намеревалась засунуть ее обратно в конверт, но вдруг заметила написанные на обороте слова, которых там раньше не было. Это был почерк моей матери.
Я уставилась на написанные слова, задохнувшись от ужаса. Короткие волоски на задней стороне шеи встали дыбом. У меня не было сомнения, что это почерк моей матери и что писала она той самой шариковой ручкой, которую тетя Лиззи вставила в планшетту. Сердце мое неистово колотилось, когда я начала читать. Берн... Берна... Бернадетта... Мег... Меган... не... не... позволяй... себе... себе... слушать... ис... искусителя...
Я недоверчиво уставилась на послание. Получилось следующее:
"Меган, не позволяй себе слушать искусителя.
Бернадетта".
Оно заканчивалось ровной линией, которая почти пронзила бумагу под последней буквой. Я вспомнила, что слова, которые были добавлены к заметкам отца, заканчивались таким же резким, неистовым росчерком. Я вернулась к записям отца.
Он вопрошал: «Допустим, что среди всего обмана и хитрости, надувательства и фальши, среди медиумов — мошенников и лжецов, — ученый внезапно обнаружит себя лицом к лицу с необъяснимым, сверхъестественным явлением, которому ни знание физических законов, ни жизненный опыт не смогут противостоять. Что тогда, Бернадетта?»
Моя мать написала: «Тогда он тоже познает страдание и ужас...» И эта строчка заканчивалась прямой линией, пропахавшей страницу черной бороздой.
Внизу отец сделал примечание: "Это случилось 15 июля 1967 года. У меня не хватило сил предотвратить это".
У него не хватило сил предотвратить это! Я читала эти слова, уже понимая их смысл и соглашаясь с ними. Они имели ужасающее значение. Может ли быть, что она написала их в ответ на его вопрос, а не значительно раньше, как я подумала вначале? Видимо, так и было. Но как это вообще возможно? В 1967 году мама уже восемь лет как была мертва!
Неужели она своей силой заставила руку отца писать ее почерком ответ на записи, которые он сделал через восемь лет после ее смерти? А только что она, возможно, управляла планшеттой, чтобы написать свое предупреждение мне!
Я вновь уставилась на написанное, не в состоянии поверить в то, что видела. Потому что, если бы я это сделала, я должна была поверить и в то, что моя мать действительно обладала страшной силой, позволившей ей вернуться из могилы, чтобы предостеречь меня, как она предостерегла моего отца в отношении той страшной опасности, которую понимала только она. Нет, я не могла в это поверить. Это противоречило всему, что я привыкла считать естественным и во что верила.
Когда я вновь перечитывала слова, написанные на обороте маминого письма, со мной начали происходить странные вещи. Моя рука, словно подчиняясь чьей-то воле, более сильной, чем моя собственная, начала тянуться в сторону темневшему на бумаге имени «Бернадетта». Как будто чей-то могущественный разум подчинил себе мое сознание, заставил мои пальцы прикоснуться к синим чернилам, и хотя я пыталась отдернуть дрожащую руку, не могла этого сделать.
В страхе я смотрела, как мой указательный палец дотронулся до имени матери и начал осторожно тереть его. Чернила смазались, я неимоверным усилием все-таки оторвала палец от бумаги, затем, дрожа, бросилась в кровать и натянула одеяло до самого подбородка.
Внезапно я почувствовала боль в ладони и пальцах правой руки — словно сжимала кусок льда, пытаясь его растопить. Пальцы так парализовало холодом, что я не могла ни согнуть их, ни разогнуть. Потом холод начал постепенно вытекать из моей руки, и мне показалось, что он заполняет собой комнату. Влажный легкий ветерок вдруг коснулся моего лица. И сразу же за окном я услышала стремительный натиск кружащегося водоворота большой волны.
Новый прилив силой прокладывал себе путь из Бей-оф-Фанди в Майнес-Ченнел.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5