Часть первая
Окруженный деревянной стеной городок словно прыгнул навстречу мне, совершенно неожиданно вынырнув из заполонившего всю округу густого утреннего тумана. Хотя столь скорое его появление ничто не предвещало. Лишь примеченный мной на последнем перекрестке, оставшемся милях в трех или четырех позади, указательный знак — прибитая к чуть покосившемуся серому столбу такая же старая, рассохшаяся и потемневшая от времени и непогоды доска, с вырезанным на ней и подведенным когда-то давно для вящей отчетливости черной краской названием — «Коуридж», как бы намекал, что цель моего путешествия уже совсем близка. Только отсутствие не только обширных предместий, обычных для городов в сонно-спокойных центральных областях Империи, но даже расположившихся за крепостной стеной — поближе к тракту и усталым путникам, постоялых дворов, ввело меня в заблуждение… Отчего я едва успел осадить своего разгоряченно хрипящего коня, несущегося галопом, когда дорога резко закончилась, и не дал ему врезаться в небольшой крестьянский обоз, медленно вползающий под бдительным присмотром пятка доспешных стражников меж открытых настежь ворот.
Успешно избежав столкновения как с последней телегой, так и с успевшим вовремя отскочить в сторону вихрастым пареньком, шагающим подле нее, и заставив опуститься взвившегося было на дыбы коня, я облегченно перевел дух. Все ведь могло закончиться куда как хуже… По той простой причине, что мое верховое мастерство прямо скажем — хромает. Причем на все ноги. Из седла при быстрой скачке не выпадаю — и то хорошо.
Впрочем, досадная оказия, приключившаяся со мной у ворот городка, ненадолго отвлекла мое внимание. Оглядевшись и убедившись, что никто, включая и не успевшего даже особо испугаться деревенского паренька, от моих действий не пострадал, я моментально и думать забыл о случившемся. И немедля послал своего коня вперед, одновременно с этим заставляя его принять чуть правей и ступить с дороги на поросшую травой обочину. По которой очень быстро и без помех добрался до ближайшего стражника, бесцеремонно обогнав при этом медленно продвигающийся вперед обоз.
— Коуриджская каторга?.. — означил я вопрос, обращаясь к служивому на мгновение отвлекшемуся от осмотра ближайшей телеги на меня, восседающего на громко хрипящем и словно бы приплясывающем от нетерпения продолжить скачку коне.
— Это вам туда, — ткнул рукой куда-то влево молодой стражник. — Мили полторы еще по дороге, почти до самой реки. — И добавил еще несколько неуверенно, оглядев меня. — Сэр.
— Значит мили полторы всего… — на мгновение призадумался я, сначала повернув голову и посмотрев в указанном направлении, а потом потрепав по холке своего загнанно дышащего коня, которого явно пора бы уже сменить, и бросив оценивающий взгляд на раскрытые ворота в город.
— Ну или еще напрямик через город можно проехать, и через восточные ворота дальше, — несколько неправильно оценил мои колебания стражник. — Так оно чуть короче будет.
Досадливо дернув уголком рта, я коротким кивком поблагодарил коуриджского стражника и ударом пяток послал коня в объезд преграждающей путь крестьянской телеги и дальше — по дороге, уходящей влево, вдоль стены набранной из толстенных, необхватных бревен. Не стал в городок заезжать, дабы поискать замену заметно подуставшей животинке, несущей меня на себе уж с полуночи. Больше времени потеряю на этом, чем выиграю…
Мысль об утекающем времени, заставила меня с новой силой стиснуть зубы и пришпорить коня. Мне-то тут хорошо на свободе, а для Энжель на каторге каждый миг тянется как нескончаемая вечность…
Я аж опять зарычал про себя, досадуя на свою непроходимую наивность, заставившую без оглядки довериться серомундирникам. Пусть даже хорошо знакомым… Думал по-людски обойдутся со златовлаской служащие Охранки, подержат ее немножко в своих подземных казематах, в тишине и покое, да и все… И даже всякую крамольную мысль ведь отгонял, что с Энжель могут поступить иначе! А они… Отправили ее на каторгу! Даже не посадили в какую-нибудь жуткую тюрьму, а отправили прямиком на каторгу!
Уже в который раз, за эти три дня, что минули с момента получения мной от ас-тарха Кована известия о месте пребывания одной особы, которая по какому-то недомыслию мнится руководством Охранки настоящей преступницей и хитрым агентом наших заклятых аквитанских друзей, я порывисто вздохнул, неимоверным усилием воли подавляя в себе терзающее душу беспокойство об участи бедняжки Энжель. И погнал коня галопом вдоль городской стены. К восточным воротам Коуриджа… У которых очутился спустя буквально пару минут. Что произошло не в последнюю очередь из-за того, что эта объездная дорога оказалась совершенно пуста, а соответственно придерживать коня мне не понадобилось…
Помеха в пути встретилась мне лишь чуть погодя, когда я, вывернув близ скучающих у открытых ворот стражников на плохонький тракт, поскакал дальше. Навстречу мне проследовал целый обоз из почти двух дюжин груженых доверху повозок, запряженных волами. Впрочем, несмотря на определенную узость этой дороги, ведущей вроде как прямиком к каторге, разминулся я с этим непонятным караваном без особых проблем — промчался просто по самой бровке и был таков.
И вот спустя пятую часть часа после обнаружения мной искомого Коуриджа, я очутился на месте… У высоченного частокола, в который упирался узкий, изрядно пыльный тракт…
Оглядевшись по сторонам со спины гарцующего коня, что вновь взвился было на дыбы, из-за слишком резко дернутых назад поводьев, я утвердительно кивнул, убеждаясь, что явно попал именно туда куда надо. Конечно, нигде нет никакой указующей таблички, но здесь, за плотно, без единой, даже крохотной щелки, поставленным частоколом, определенно не обычное селение скрывается. Слишком уж высока отстроенная кем-то преграда… Наверно вдвое, не меньше, превосходя восьмиярдовую стену окружающую Коуридж. Да и набрана она из совсем тонких стволов деревьев, а не из приличных — в пару-тройку обхватов. Такую простеньким тараном можно враз разметать. И башен нет ни одной… Ни сторожевых по периметру, ни даже обязательной надвратной. А это уже явно указывает на то что передо мной ни разу не защитное сооружение. Прямо подходи, кто хочешь, по чистому полю к частоколу, да карабкайся вверх по обильно смоленым стволам…
«Правда по лугу этому, кошенному, зачем-то известью или мелом отсыпана белая полоса… — приметил я на расстоянии примерно полусотни ярдов от поблескивающей осевшей влагой темной стены еще одну бросающуюся в глаза несуразность. — И это явно неспроста…»
«Ага!» — поддержал меня сидящий на левом плече бес, наверное, тоже слышавший о таком способе обозначения территорий запретных для прогулок.
«В основном, конечно, такие места — напичканные магическими ловушками, а потому требующие обозначения во избежание трагических случайностей, встречаются близ пограничных крепостей, но и тут, похоже, то же самое», — подумал я, поглядев вправо-влево, и убедившись, что теряющиеся в тумане белые полосы присутствует с обеих сторон тракта и, судя по всему, уходят вокруг каторги, заключая ее таким образом в своеобразное кольцо. Которое, правда, остается разомкнутым в месте примыкания к дороге. Здесь, так и не слившись друг с дружкой в одно целое, два конца тщательно отсыпанной линии резко изламываются и убегают к частоколу по обочинам, как бы предупреждая о недопустимости съезда на них.
Конечно проверять верность возникших у меня догадок путем проникновения на очерченную территорию, я не стал. Просто потому что не до того. А отнюдь не из-за страха перед возможными последствиями, как тотчас же с ехидством предположил бес, не упускающий ни единой возможности подначить меня и втравить в какую-нибудь авантюру. Ведь очевидно же, что если здесь и в самом деле имеются какие-то магические ловушки, то они максимум усыпляют или парализуют сошедшего с дороги и ступившего на траву человека. Чай каторга это не пограничная крепость, и в защите столь серьезным образом — с использованием действительно смертоносных эффекторов воздействия, не нуждается. Тем более учитывая еще в каком месте она располагается… Близ какого-никакого а городка. Проблем же потом не оберешься, случись кому из непричастного люда влезть случайно в убийственную ловушку. А влезет в нее кто-нибудь обязательно! Это любому человеку, хоть немного понимающему людскую натуру, понятно.
Так что, бросив на очерченный предупреждающей линией лужок последний взгляд, я просто двинул коня дальше. К воротам. Контур которых, вырезанных прямо в частоколе, был четко видим даже с приличного расстояния.
Стучать или кричать, дозываясь охрану, мне не пришлось. Стоило только приблизиться к воротам на достаточное расстояние, как в них раскрылось небольшое окошко, забранное металлической решеткой. В котором тут же возникло чье-то лицо, вопросительно уставившееся на меня.
— Это Коуриджская женская каторга? — проформы ради осведомился я, не сомневаясь даже в положительном ответе. И, спрыгнув с коня, с подозрением принюхался. Какой-то странный, тревожащий обоняние запашок, довольно далеко отстоящий от ароматов изысканных дамских духов, я начал ощущать еще оказавшись возле восточных ворот городка, но особого внимания на этот факт не обратил, подумав мельком, что там, близ них, за стеной, какое-то алхимическое производство расположено, и тут же забыв. А странность того, что по мере удаления от Коуриджа благоухание это неземное не ослабевает нисколько, а только лишь усиливается, как-то ускользнула от меня. Так что только здесь, у темной стены, которой каторга обнесена, я начал прозревать и что-то неладное подозревать… Потому как особливо отчетливо духом этим резким, неприятным несло из щелей в воротах, перед которыми я оказался…
— Она самая, — меж тем утвердительно ответили мне в окошко. И умолкли.
«Ишь, неразговорчивые какие попались…» — хмыкнул я про себя, и, не дождавшись закономерного вопроса о том чего мне надо, велел присматривающему за воротами каторги охраннику:
— Эйра Риатиса тогда позови. Скажи ему, что сэр Кэрридан ди Стайни по известному делу прибыл.
— Ща… Старшего кликну… — без особого энтузиазма отозвался несловоохотливый охранник. И захлопнул окошко.
Мне же оставалось только кивнуть и начать тренировать силу воли и выдержку. А попросту говоря — стоять, неотрывно пялясь на ворота, и смиренно дожидаться появления начальника каторги. К коему мне указал обращаться в своем письме ас-тарх Кован.
Правда недолго я, замерев будто вкопанный, глазел на ворота как баран. Спохватился быстро. И начал вываживать своего запаленного коня. А то ведь так можно и сгубить ни почто животинку…
За этим занятием меня и застал вышедший в калитку, обнаружившуюся в правой половинке ворот, подтянутый мужчина средних лет в черном форменном мундире. Не иначе как сам начальник каторги… Судя по безупречно сидящему на нем — явно пошитому на заказ! щегольскому мундиру из дорогого сукна, с серебреными пуговицами.
— Ваши бумаги, пожалуйста, — попросил он, несколько удивленно, как мне показалось, оглядев устало хрипящего коня и запыленного меня.
— Вот, прошу, — немедля предъявил я требуемое, достав из переметной сумы документы, присланные ас-тархом с сопроводительным письмом.
Быстро просмотрев бумаги, мужчина хмыкнул. И, оторвавшись от них, опять уставился на меня и коня. Теперь — уже с совершенно отчетливо проявившимся на лице удивлением.
— Что-то не так? — не выдержал я.
— Да нет, все так, — заверил он меня, спохватываясь и возвращая бумаги. И еще раз хмыкнув, поделился: — Просто я, как впрочем и все, несколько иначе представлял себе человека, выбившего разрешение прибрать к рукам нашу самую прелестную узницу — крошку ди Самери…
Такой неожиданный поворот разговора малость напряг меня. Да неслабо так озадачил…
— И как это понимать?.. — недоуменно нахмурившись, осведомился я.
— А, не берите в голову, — отмахнулся мой собеседник, обрывая пошедший в очень странном направлении разговор. И несколько натужно рассмеялся… Вроде как желая показать, что его слова следует воспринимать исключительно как шутку. А затем поспешил отвернуться от меня, чтоб отдать распоряжение захлопнувшему за ним калитку и теперь выглядывающему наружу в зарешеченное окошко охраннику: — Давайте приоткройте там чуть ворота, запускаем.
Само собой мгновенно ворота не отворились — пришлось чуть подождать. Совсем недолго впрочем. Уже через пару минут я прошествовал вслед за высоким здешним начальством во двор каторги. И коня за собой затащил. Несмотря на его явное нежелание лезть в место выпустившее навстречу нам целую волну удушливого смрада.
Только недалеко я ушел… Пройдя всего-то с пяток-другой ярдов за частокол — остановился в полном обалдении… Из состояния которого меня вывели лишь: тупой звук упавшего в пазы увесистого бруса, заблокировавшего за нами створки небольших квадратных ворот, да глухое ругательство одного из двух обретавшихся тут охранников, которому едва не придавило при этом действе пальцы.
Было просто чему удивиться… Снаружи-то все выглядело чинно и благородно — скошенный лужок, да обычная стена. А вот изнутри… Изнутри каторга выглядит са-авсем иначе…
Пресловутая черная стена частокола, начиная с высоты примерно трех ярдов и до самого верха, — вся заплетена-запутана тонкой стальной нитью. Причем, не обычной — гладкой, а колючей! Усеянной кривыми, и с виду — острыми-преострыми, шипами в просто неимоверном количестве! Будто кто-то взялся в металле дикий шиповник воплотить! И у него это получилось…
Глядя на это хитросплетение необычных нитей, у меня сразу возникло впечатление, что на стене разместился некий невообразимо огромный кроличий силок. В который только сунувшись — застрянешь намертво, с концами!
Но и это еще не все… Отступая от первой — внешней стены, ярдов эдак дюжины с полторы, шла вторая. Вполне себе обычный частокол. Только не в пример первому — шестнадцати-семнадцати ярдовому, низенький совсем… До его верха даже человек среднего роста легко достанет руками. Достанет… И схватится прямо за выступающее полотно остро заточенной пилы, с чуть расставленными зубьями размером в ладонь!
А дальше, еще ярдах в двадцати, имелся и третий забор… Чисто символический уже. Который можно просто перешагнуть. Если у кого-то вообще возникнет такое желание — ступить на занимающий пространство между второй и третьей оградами ковер. Ужасающий ковер хаотично переплетенных двух-трех футовых игл и пик. Стеклянных… Не иначе как созданных магией… Да… А за основу этого творения абсолютно безумного мага, сдается мне, была взята шкурка ежа…
Мне аж нехорошо как-то стало, когда представил себе как кто-то пробирается через это невероятное препятствие из сверкающих острейшими гранями шипов и игл. Тут же от тысяч глубоких, до кости, порезов-ран, не спасут и самые-самые крепкие сапоги! А если потерять равновесие, что в этом стеклянном хаосе сделать проще просто, и упасть… так вообще…
— Вы бы еще ров с крокодилами здесь обустроили! Чтоб уж — наверняка! — невольно вырвалось у меня от избытка чувств, охвативших при виде всего этого ужаса.
— Ну, ров с крокодилами у нас пока вполне успешно заменяет вторая полоса — та, что у основной стены, куда в темное время суток выпускаются натасканные на людей рувийские боевые псы! — обернувшись, рассмеялся мой сопровождающий.
— Да ну, это уже просто мрак какой-то… — ошарашенно пробормотал я, не поверив поначалу каторжному начальству. А потом, после взгляда на его ухмыляющуюся физиономию, лучащуюся гордостью и довольством, все же принял всерьез слова о бегающих по ночам меж внешним частоколом и второй стеной рувийских боевых псах, натасканных на людей…
Видя же, что я не только не спешу поддержать его смех, но и очевидно вообще не нахожу ничего забавного во всем этом, здешний набольший быстро оборвал себя. И, хохотнув еще пару раз, смущенно хмыкнул. После чего, одернув мундир, произнес, вроде как оправдываясь:
— Зато в течении тридцати семи лет, практически с самого момента образования коуриджской каторги, не было осуществлено ни одной успешной попытки побега с нее!
— А что кто-то еще и пытается?! — обалдело воззрился я на него, с трудом отводя взгляд от непроходимого ковра стеклянных лезвий, игл и шипов.
— Да бывает… — уклончиво ответил на мой прямой вопрос начальник каторги, явно не желая развивать эту тему. Чем зародил во мне закономерные подозрения в том, что, несмотря на всю очевидную нереальность осуществления побега из этого места и то, что сама попытка осуществления его, учитывая все те жуткие препятствия созданные местной охраной на пути к свободе, является полным безумием, бежать отсюда каторжанки пытаются довольно таки часто… От хорошей жизни, наверное…
— Нужно немедля вытаскивать отсюда Энжель!.. Немедля!.. — вслух выдал я, до глубины души проникшись увиденным и из-за этого чуть позабывшись. И невольно стиснул оказавшийся в левой руке повод своего коня… До скрипа сминаемой заскорузлой кожи…
Этот же тонкий, раздражающий слух скрип и заставил меня опомниться, да быстро ослабить хватку сжимающегося кулака. До того как конскому поводу был нанесен непоправимый ущерб…
«Да уж… чуть не сорвался на пустом месте…» — мысленно укорил я себя. И, несколько смущенно хмыкнув, покосился на обретающихся поблизости людей. Дабы выяснить — как они отреагировали на мою невольную вспышку?..
Но тут все было в полном порядке. Не понадобилось даже извиняться. Невольно вырвавшийся у меня возглас, несмотря на всю его отчетливость, был начисто проигнорирован как высоким каторжным начальством в лице моего спутника, так и парой рядовых охранников у запертых ворот. Все деликатно сделали вид, что ничего не услышали. И глаза отвели… Дескать — они тут все не при делах.
— Идемте же, сэр Кэрридан, — кашлянув, поторопил меня мой сопровождающий после совсем крохотной заминки. И приглашающе махнул рукой, увлекая за собой.
— Да, конечно, идем, — тотчас же согласился я, решительным усилием воли безжалостно задавливая беспокойство и смятение, охватившие меня при виде навевающих жуть заградительных бастионов коуриджской женской каторги. И последовал за здешним набольшим дальше. Двинулся по своеобразной аллее, больше похожей на какой-то тоннель, стены и высокий арочный свод которой сотворены из многослойной паутины стальной колючей нити, крепящейся на часто стоящих г-образных металлических столбах-опорах, — ко вторым воротам. Что не в пример первым — главным, были не деревянными, сплошного набора, а железными, решетчатыми. Для вящего эффекта еще и густо оплетенными все той же колючей нитью… хотя в дыры меж прутьев, скованных кольцами в местах соединения для пущей надежности конструкции, и без того не пролезть ни одной беглянке размерами крупней домашней кошки.
Я уже не стал ничего говорить, глядя на все это невероятно дорогое, если судить по количеству ушедшего на него металла, сооружение, через которое не проскользнет, не ободрав бока, пожалуй, даже мышь. Только головой покачал. Но когда мы, преодолев половину расстояния от ворот до ворот, миновали самый настоящий стиарх… Я уже просто не смог смолчать.
— У вас что тут, контрабандистов не меряно что ли водится?.. Что казне пришлось раскошелиться и поставить сюда дорогущий стиарх, кои даже не на всякой таможне имеются?! — вопросил я, едва мы очутились за серебристой аркой, полыхнувшей алыми рунами и коротко, пронзительно звякнувшей дважды в момент нашего прохождения под ней.
— Нет, есть, конечно, среди наших заключенных и контрабандистки, но они здесь совершенно ни при чем! — рассмеялся обернувшийся начальник каторги. И чуточку снисходительно пояснил: — Стиарх здесь установлен исключительно для фиксации и сличения аур следующих этим путем людей. Чтоб ни одна из наших подопечных не совершила побег, спрятавшись в одном из отъезжающих от нас обозов…
— Ясно… — удовлетворился я этим объяснением. Нисколько не приоткрывающим, впрочем, завесы тайны над тем, почему казна пошла на такие расходы по установке здесь стиарха. Зная наших чинуш — известных крохоборов и жадюг, скорей можно было бы ожидать, что они просто повесили бы на местную охрану обязанность по тщательному досмотру следующих с каторги обозов…
«Пробивное видать здесь начальство…» — хмыкнув про себя, поделился я своими мыслями по этому поводу с бесом.
«Ага, без крупной взятки тут явно дело не обошлось!» — согласился со мной он. И, живо озираясь по сторонам, лапки потер.
— Открываем! Запускаем! — меж тем отдал распоряжение начальник каторги отирающейся у решетчатых ворот четверке охранников в полных кожаных бронях. И один из них, повесив на плечо стреломет — стоящий на боевом взводе! принялся сдвигать с нашего пути колючую преграду. Ворота-то эти, вторые, — хитрые оказались, и нараспашку не открывались. Не иначе — чтоб их нельзя было выбить, бросив на них, к примеру, коня. Они влево сдвигались, скользя небольшими колесиками по массивным металлическим желобам-упорам сверху и снизу.
Миновав и эти ворота, мы очутились уже во внутреннем дворе каторги. Огромном, надо заметить, дворе… Учитывая, что разместился здесь не один десяток здоровущих зданий — и все равно простора осталось достаточно. Все, считай, строения наособицу из-за этого стоят. Только одна пара — из числа самых больших, в которых по практически полному отсутствию окон легко угадываются склады, рядышком расположилась. А еще хватило места и для немалой конюшни и некоего подобия гостевого дома, прямо у входных ворот…
— У вас тут что, настоящий постоялый двор поставлен?.. — с отчетливым удивлением вопросил я, когда ко мне из-под навеса метнулся конюх, одетый вполне обычно, отнюдь не в форменный черный мундир, и попытался забрать повод моего коня.
— Да нет, что вы! Здесь только конюшня, да простенькая харчевня, где можно лишь слегка перекусить и чайком побаловаться, — живо ответил мне начальник каторги. — А на постой у нас, разумеется, остановиться нельзя. — И доверительно поделился: — Люди-то ведь ладно, но животные определенной заботы требуют… Вот и пришлось место им обустроить, где они могли бы передохнуть, пока грузятся или разгружаются обозы. Ну и заодно уже для возниц харчевню поставили…
— А, понятно, — кивнул я, снимая с крупа коня переметную суму и вручая уставшую животину заботам конюха.
— Не стоило, в общем-то, беспокоиться — у нас не воруют, — мельком глянув на мои действия, тонко улыбнулся здешний набольший. И, не сдержавшись, рассмеялся: — Побаиваются, видя перед собой отчетливый пример того чем это грозит!
— Да я не из-за каких-то опасений о своем имуществе так поступил, — заверил я его, легко забрасывая тощую суму себе на левое плечо. И похлопал ладонью по ней: — Просто здесь все бумаги, включая удостоверяющие мою личность, лежат. Вдруг что понадобится при оформлении… — А о том, что там же находятся и практически все мои деньги, я своего собеседника понятно просвещать не стал. Ибо не настолько меня тревожит их сохранность. В отличии от документов… От которых зависит освобождение Энжель…
— А, ну если так то конечно, — легко принял мои объяснения начальник каторги, покосившись на мое явно недешевое оружие, оставшееся в отличии от сумы притороченным к седлу, и кивнув. И вдруг предложил: — Не хотите ли с дороги перекусить?..
— Что? Перекусить?.. — изумленно воззрился я на него, не поверив поначалу своим ушам. В уме просто не укладывалось, как вообще можно такое предложить, зная, сколь серьезная причина меня на каторгу привела?! Неужто здесь в порядке вещей — приехать кого-то вызволять, не спеша при этом особо свою подопечную забирать?! Вроде как — нет никому дела до того, нескончаемым часом больше она в столь жутком месте будет пребывать или целым мгновением меньше…
Мне стоило изрядных усилий не дать излиться охватившему меня возмущению. И охладило мой пыл, пожалуй, только нежелание портить так вот сразу отношения со здешним начальством. Потому, я лишь резко мотнул головой, отказываясь от поступившего предложения. А затем, не позволяя прорваться в голос эмоциям, бесстрастно заметил: — Давайте лучше сначала разберемся с делом по которому я прибыл. А там уже можно будет и перекусить.
— Так эйра Риатиса все равно пока нет, а без него ваше дело никак не разрешить, — ошарашил меня неожиданным заявлением мой спутник.
— То есть как это — нет?.. — тупо переспросил я, уставившись во все глаза на человека почитаемого мной за начальника коуриджской каторги.
— Ах да, я же совсем забыл представиться! — едва не хлопнул себя по лбу тот. И немедля отрекомендовался, склонив на мгновение голову и прищелкнув каблуками, ровно как какой-то гвардеец: — Оскар Бартинелли, старший триарх Надзорного ведомства. Сегодняшний ответственный по каторге.
— Так и что же теперь?.. — промедлив чуть, спросил я, растерянно глядя на него.
— Да ничего, — легкомысленно пожал он плечами. — Эйр Риатис на службу обыкновенно к девяти часам прибывает. Так что нужно лишь немножко его подождать.
— Вот как? — пробормотал я и потянулся было к затылку, чтобы почесать его, да вовремя опомнился и отдернул руку. Невместно ж, наверняка, благородному сэру так по-простецки на людях поступать…
— Именно так, — подтвердил Бартинелли. Добавив благожелательно: — Потому я и предложил вам перекусить, чтоб время скоротать.
— Ясно… — наигранно бодро протянул я, усилием воли скрывая свое расстройство возникшей проволочкой. Да тут же, встрепенувшись, с надеждой спросил: — А повидаться мне пока с леди Энжель нельзя?
— Сожалею, сэр Кэрридан, но нет, — сокрушенно развел руками ответственный по каторге. — Свидания с заключенными возможны только с разрешения эйра Риатиса или его заместителя, и лишь в строго отведенный для этого час — с двух до трех пополудни. Таковы правила…
— Вот демон! — негромко ругнулся я. И все же почесал озадаченно в затылке, размышляя над тем как же мне теперь быть. А затем осведомился: — Ну а тогда хотя бы просто уведомить леди Энжель о моем прибытии и ее скором освобождении возможно?
— Давайте лучше вы ей сами об этом скажете, когда будут улажены все формальности, хорошо? — после совсем крохотной заминки предложил старший триарх, отчего-то не пожелавший пойти мне навстречу и в столь малом. И поспешно добавил, не иначе чтоб сгладить впечатление от своего отказа: — Да вы не беспокойтесь так, сэр Кэрридан. Я вас заверяю — ничего страшного с крошкой ди Самери за оставшееся время ее пребывания здесь не случится.
— Ну если вы так говорите… — разочарованно вздохнул я, смиряясь с тем, что бедной златовласке придется еще порядка двух часов провести на каторге даже не ведая о своем скором освобождении.
— Так что, не желаете ли пока перекусить? — тотчас же повторил свое предложение Бартинелли. И со смущенным смешком произнес: — А то, признаться, вы, сэр Кэрридан, своим появлением прямо от трапезы меня оторвали…
— Да даже и не знаю, если честно, как тут быть… — после непродолжительных размышлений простодушно сознался я. И выразительно повел носом, намекая, что банально кусок в горло не полезет, при таких-то несравненных ароматах, витающих в здешнем воздухе. Хотя по уму перехватить чего-нибудь, в общем-то, следовало бы. Потому как в последний раз ел толком я еще в Римхоле…
— Ах вот в чем дело! — немедля понял мою проблему Бартинелли. И, заулыбавшись, потянул меня за собой: — Ничего, сэр Кэрридан, ничего… уж этот момент мы быстренько поправим… Вот только заглянем сейчас к нашему старшему алхимику — тьеру Морину, и раздобудем у него доработанный им «Поглощающий покров Воздуха»… И здешние ароматы моментально перестанут ваше обоняние раздражать…
— А отчего здесь вообще столь отвратно благоухает? — поинтересовался я уже на ходу, поспешая за своим сопровождающим и едва сдерживая порыв заткнуть нос рукавом. Ибо пахнуло вдруг в нашу сторону особенно мерзко…
— Так ведь наша каторга создана на основе дубильно-красильного производства. Вот и ароматы соответствующие… — бросил на меня удивленный взгляд торопящийся вернуться к столу служащий Надзорного ведомства.
— Ну тогда понятно, — удовлетворенно хмыкнул я, разом разобравшись в том, отчего на коуриджской каторге не продохнуть от смрада. Выделка кожи это дело такое… крайне нужное и выгодное, но жуть какое вонючее…
— Неужели вы не знали о нашей деятельности, сэр Кэрридан? — поинтересовался как бы между прочим Бартинелли. А когда я отрицательно помотал головой, не став, впрочем, просвещать своего спутника о том, что до четвертого дня даже слышать не слышал о коуриджской каторге, а о том, что здесь пребывает Энжель — даже в страшном сне не представлял, старший триарх с какой-то даже обидой провозгласил: — А ведь наша каторга как-никак почти треть потребности коронных служб в кожах и крашеном сукне закрывает!
— Ничего себе! — произвел на меня неизгладимое впечатление названный объем. У меня даже воображение спасовало при попытке представить себе подобную гору кожи и сукна… И, помотав головой, я с любопытством спросил: — Сколько же у вас народа занято этим делом, что вы можете позволить себе выдавать такие чудовищные объемы продукции?
— Ровно две дюжины вольнонаемных мастеров и каторжанок — тысяча четыреста без двух, — был дан мне исчерпывающий ответ на этот вопрос.
— Да уж — немало, — хмыкнул я. И уже совсем по новому взглянул на жуткий охранный периметр каторги. Ведь если бы не эти невероятные барьеры, пробирающие до дрожи одним только своим видом, то, дабы полностью исключить побеги, здесь пришлось бы держать охраны как бы не пару сотен человек. Коих здесь явно не наблюдается… Шесть человек у внешних и внутренних ворот; пара у калитки, к которой меня тянет Бартинелли, что сделана в заборе из все тех же колючих стальных нитей, натянутых словно струны меж редких металлических столбов-опор, в четыре ярда высотой, отделяющих территорию складов от остальной части каторги; и еще сколько-то — всех сразу мне не видно, слоняется по просыпанной гравием тропинке вдоль ограды, не иначе как обходя периметр; ну и плюс их обязательная смена. То есть общим счетом — порядка тридцати человек. Ну максимум — сорок, если здешними правилами предусмотрено наличие какой-нибудь тревожной группы немедленного реагирования. И это при том, что томится здесь почти полторы тысячи каторжанок…
Нет, можно было бы, конечно, допустить, что большая часть охраны где-то от меня прячется, но я сходу отмел это предположение как совсем уж нелепое. Ибо я же не проверяющий какой-нибудь из столицы, чтобы еще до моего появления все по норам разбегались и не спешили носа казать.
Меж тем мы минули калитку, открытую без лишних слов для нас охраной, и выбрались таким образом со складской территории. И двинулись вдоль колючей ограды по набитой тропке к высокому зданию из обожженного кирпича, над многочисленными высокими тонкими трубами которого курился легкий, почти мгновенно рассеивающийся дымок, и от коего несло резким специфическим запахом алхимических веществ.
Минуты три спустя мы добрались до этого строения. Дошли практически до его входа, выполненного в форме широких ворот, что в данный момент были распахнуты настежь.
— Обождите, сэр Кэрридан, — остановил меня вдруг старший триарх, в последний момент не дав ступить с тропки, по которой мы сюда пришли, на накатанную гравийную дорогу, уходящую от ворот здания куда-то вглубь каторги. И добавил, вынуждая отступить еще дальше назад от этого бледного подобия имперского тракта и кивая на проем ворот: — Надо их пропустить.
— Кого их? — не врубился поначалу я, наблюдая лишь дюжую женщину в черном форменном мундире надзирателя, вышедшую из ворот и неспешно двинувшуюся по дороге.
Но дополнительных разъяснений от Бартинелли не потребовалось, так как уже мгновением позже ситуация прояснилась. И следом за надзирательницей, на мгновение повернувшей голову в нашу сторону и коротким кивком поприветствовавшей моего сопровождающего, из ворот обители алхимиков выползла телега с поставленной на нее на попа большой трехсотведерной бочкой. Влекомая четверкой каторжанок…
На них я, затаив дыханье, и уставился во все глаза, ища знакомые мне черты лица…
Но нет, среди этой четверки здешних узниц, со зримой натугой тащащих груженую телегу, а оттого, похоже, не видящих вокруг ничего кроме стелящейся под ногами дороги, Энжель не оказалось. Почудилось мне… Ничего общего, кроме роста и хрупкости телосложения, крайняя справа девушка со златовлаской не имеет…
Поскрипывая плохо смазанными осями и похрустывая гравием, старая телега, вся покрытая черными язвами, словно оставленными пламенем, проползла мимо нас, молча стоящих на обочине. А вцепившиеся попарно в оглобли каторжанки, в затасканных платьях из простого неокрашенного сукна, пестрящих разноцветными и разномастными заплатками, и таких же платках, будто и не заметили нашего присутствия… Как шли себе, чуть склонившись вперед и лишь себе под ноги глядя, так и проследовали мимо, не удостоив нас ни косых взглядов, ни каких-то слов…
Хотя нет, я ошибся — слова все же были. Нужно было только чуть напрячь слух… Та малышка, что я принял за Энжель, и которой в силу ее сложения явно приходится тяжелее всего, что-то беззвучно шепчет… Молится что ли?.. Или нет… Считает! Считает шаги!
Сглотнув внезапно возникший в горле комок, я возмущенно обратился своему сопровождающему:
— А мула какого-нибудь или вола для этих целей нельзя было приспособить? Вместо того чтоб использовать каторжанок как ломовых лошадей?
— Да как же можно, сэр Кэрридан?! — выпучил на меня глаза старший триарх, отчего-то внезапно шокированный моими словами. И добавил с не меньшим, нежели у меня, возмущением: — Как же можно так над животными издеваться?!
— В смысле? — опешив, с откровенным недоумением уставился я на него.
— Ведь концентрированный алхимический реагент применяющийся нашими мастерами при дублении кожи штука очень едкая! — ответил с осуждением смотрящий на меня Бартинелли. — Я бы сказал даже — обжигающе едкая! И если плеснет случайно из-под крышки бочки при транспортировке… То бедное животное с ума от боли сойдет!
— И что? Нельзя ничего придумать? К примеру — лошадь добротной попоной прикрыть? — не успокоился я.
— Да попону реагент проест моментально! Обернуться даже не успеешь! — заверил меня Бартинелли.
— Н-да уж… — только и смог что на это ошеломленно вымолвить я, покачав головой и посмотрев вслед бедным каторжанкам. Которых, в отличии от животных, тут, похоже, никто жалеть не собирается…
— Да не переживайте вы за них, сэр Кэрридан… Аккуратно тащить будут — так не расплещут реагент, — поспешно успокоил меня старший триарх. Вот только весь эффект убило его следующее глубокомысленное замечание, сделанное после неловкой паузы: — Ну а нет — так сами виноваты…
— Не, все-таки для того чтоб надзирателем быть, особый характер нужен, — не сдержав чувств, сердито бросил я.
— Ну вы прямо нас за злодеев каких-то держите, сэр Кэрридан! — малость уязвленно высказался на это одернувший мундир и заговоривший на повышенных тонах Бартинелли. — И никак не хотите принять того факта, у нас здесь как-никак — каторга! Каторга! А отнюдь не пансионат для благородных девиц!
— Я это прекрасно осознаю, — поморщившись, возразил я. И добавил хмуро: — Но с женщинами, по-моему, можно было бы обходиться и помягче…
— Да для них и так особый режим предусмотрен, — заявил сбавивший тон старший триарх. — Не то что для мужчин. — И начал пальцы на правой руке загибать, перечисляя существующие на женской каторге послабления: — У наших же заключенных: и сокращенный на два часа рабочий день в праздничные дни, и право на свидание единожды в год имеется, и свободная переписка с родными и близкими разрешена! Да что там говорить, — вдруг махнул он рукой, — если у них даже выходные есть!
— Ну если выходные — то конечно! — не сдержавшись, фыркнул на это я.
— Зря вы так, сэр Кэрридан, — осуждающе покачал головой Оскар Бартинелли. — Зря. Да, конечно, работать у нас осужденным приходится в поте лица… но и не более того. Никто над ними тут не измывается, к какой-то своей злодейской радости, и не притесняет. Все согласно буквы уложения «О лицах приговоренных к каторжным работам». — И добавил еще. — А простой, хоть и тяжкий труд, он, уж извините за прямоту, даже леди — только на пользу.
— Ладно, признаю, был не вполне прав… — медленно произнес я немного смущенный отповедью старшего триарха. И, потерев лоб, встряхнулся. Это — дабы хоть немного себя в чувство привести. А то уже загоняться стал не на шутку, не по делу нагнетая обстановку и на всех каторжанок перенося ангельский образ Энжель… Отчего совершенно неуместным сочувствием ко всем ним проникаюсь… Видимо четвертые сутки без сна так дают о себе знать — критичность восприятия нарушая…
— Да чего уж там, — легкомысленно отмахнулся старший триарх, похоже не раз сталкивавшийся с подобными несправедливыми упреками со стороны родни и знакомых пребывающих тут каторжанок в изуверском обращении с осужденными. И, мотнув головой в сторону строения, к которому мы направлялись, сказал:
— Дорога уже свободна, идемте.
И мы пошли дальше… Выбрались на дорогу, по которой только что проследовала влекомая каторжанками телега с дубильным реагентом, и проследовали по ней к логову местных алхимиков.
Внутрь его я, правда, зайти так и не смог… И остался стоять у входа, заткнув нос рукавом. Ну совершенно нечем оказалось здесь дышать!
Мой же сопровождающий, поглядев на меня и попросив его чуть подождать, преспокойно зашел туда. И, быстро пересекши небольшую площадку, исчез из виду средь сущей фантасмагории покрытых инеем разномастных металлических бочек, парящих открытых чанов, огромных, дрожащих котлов и хаотичного сплетения труб, трубок и желобов.
Удивительная, прямо скажем, открылась моему взору картина. Захватывающая даже. Настолько захватывающая, что, разглядывая здешнее алхимическое производство, я и не заметил как вернулся мой сопровождающий. Спохватился и опомнился только когда он сунул мне в руки какую-то побрякушку — серебряный кулон на тонкой цепочке того же металла с небольшим, ромбовидным, стеклянно поблескивающим кристаллом мутно-зеленого цвета, навряд ли драгоценным.
— Вот, сэр Кэрридан, возьмите и задействуйте, — велел старший триарх.
Я послушался. Цепочку на шею нацепил, кулон в левой руке легонько сжал и отправил в него ментальный посыл-приказ. И о диво, с едва слышимым хлопком вокруг меня расширяющимся пузырем немедля разлетелась зеленая дымка, тут же развеявшаяся, а тревожащий обоняние мерзкий запах, мгновенно исчез! Полностью! Что позволило мне вздохнуть, наконец, полной грудью.
— А отличная штука этот ваш доработанный «Поглощающий покров Воздуха»! Сразу видно — мастер делал! — не удержался я от комплимента в адрес тутошнего мастера сотворившего такое облегчение для людей, работающих на столь благоухающем производстве.
— Да, доработанный «Поглощающий покров Воздуха» и в самом деле отличная штука, — согласился со мной старший триарх. И похвалился: — Личная разработка нашего мастера-алхимика тьера Морина!
— Передайте ему мое восхищение его работой, — сказал я, с удовольствием чистым воздухом дыша. У меня же даже настроение начало подниматься от этого…
— Да вы и сами можете это сделать, — сказал вдруг обернувшийся Бартинелли. — Вот же и он сам… — И кивком указал на тщедушного мужичка, возрастом далеко за полтинник, в обычной серой робе, не иначе как выбравшегося из своего фантасмагорического логова, дабы полюбопытствовать кому понадобилось его изделие.
— Прекрасная работа, мастер, — обратился я уже к нему, касаясь левой рукой кулона. И полюбопытствовал тут же: — А скажите, этот ваш доработанный «Поглощающий покров Воздуха» действует как-то выборочно? Или совершенно все запахи поглощает?
— Абсолютно все, — ответил приблизившийся к нам мастер Морин. — Оставляет один лишь чистый воздух. — И соизволил пояснить, видя мой неподдельный интерес к его работе. — Дело в том, что полную фильтрацию воздушной среды много проще делать, нежели выборочную, по каким-то параметрам.
— То есть доработанный вами эффектор магического воздействия не только с отвратными запахами борется? — задумчиво уточнил я.
— Да нет, что вы, — соизволил усмехнуться мастер. — Этот, теперь уже — маго-алхимический эффектор воздействия, разработан мной по запросу военного ведомства для очистки воздуха от боевых отравляющих веществ… А все остальное, это, так сказать, всего лишь интересный сопутствующий эффект. — И с сожалением вздохнул. — Увы, пока не удается решить главную проблему моей разработки — высокую энергоемкость поддерживающего заклинания, на котором она зиждется, поглощающего в развернутом состоянии не меньше магического щита пятой ступени…
— А с этим что не так? — не понял я.
— Цена, — кратко пояснил вмешавшийся в разговор Бартинелли.
— Да, цена, — печально кивнул мастер-алхимик. — Стационарные изделия такого типа приняты у меня военным ведомством без оговорок, а вот индивидуальная защита… над ней я пока бьюсь… И решения проблемы пока не вижу… Недорогие кристаллы, при условии приемлемости их размеров, не отвечают требованиям по емкости, а драгоценные или полудрагоценные камни в качестве накопителя обходятся слишком дорого…
— Поэтому вы не природный, а магически выращенный кристалл в кулон и вставили? — спросил я, вертя в руке безделушку.
— Да, сейчас я экспериментирую с ними. Может удастся подобрать удобоваримый баланс стоимости и емкости накопителя… — со вздохом ответил явно переживающий за свою работу мастер.
— И что, есть успехи? — с интересом спросил я.
— В какой-то мере, — немного уклончиво ответил мастер Морин. — Пока мне удалось снизить затраты на создание одного эффектора лишь с шести до почти четырех золотых…
— Да, все равно выходит дороговато… — поделился я своим мнением, подумав: «Военное ведомство, несмотря на всю полезность такой защиты, столь дорогие вещицы закупать явно не станет. Ибо никакой казны не хватит, чтоб всю армию такими эффекторами экипировать…»
— Дороговато… — согласился со мной мастер-алхимик и повернулся что бы уходить.
— Постойте! — окликнул я его, озаренный одной идейкой. И спросил, когда мастер обернулся: — А как на счет дыма и пыли? С ними ваша разработка борется успешно?
— С дымом и пылью вообще нет никаких проблем, — пожал плечами удивленный моим вопросом алхимик. — С ними доработанный «Поглощающий покров Воздуха» справляется при минимальном расходе энергии.
— Отлично! — обрадовался я. И решительно полез в суму — за деньгами.
— Что вы делаете, сэр Кэрридан? — спросил удивленный моими действиями Бартинелли.
— Хочу пару таких эффекторов у мастера Морина прикупить, — пояснил я, добравшись до своего кошеля. И, вытащив его из сумы, утвердительно спросил у своих собеседников: — Надеюсь это возможно?
Старший триарх не смог ответить на этот вопрос и в некотором замешательстве уставился на мастера-алхимика. А тот, помедлив чуть, пожал плечами и сказал: — Да почему же нет? — И спешно засобирался в свое логово, со словами: — Сейчас еще один принесу!
«Тебе бы только деньги тратить на всякую ерунду!» — проворчал недовольный предстоящими тратами бес.
«Никакая это не ерунда, а крайне полезная штука — защищающая от всякой гадости развеянной в воздухе», — осадил я этого жмота. В памяти-то еще живо яркое воспоминание о том, как нас чуть не взяли тепленькими охотники на чужих демониц, сбросив с высоты мешки с удушающей пылью. И если б не гуляющий на месте боя ветер, все могло бы сложиться тогда куда как печальнее… Так что стоит позаботиться о том, чтоб подобная ситуация в принципе не могла повториться. И десятка золотых за это нисколько не жалко!
Бес посопел-посопел, но спорить со мной не стал. И ему видать была очевидна вся полезность такого приобретения. Продаваемого по сути совсем недорого… Ведь всего-то в девять золотых мне обошлись два кулона — тот, что висел на моей шее, и тот, с камнем менее насыщенного оттенка, что был вынесен вскоре мастером Морином.
В общем, расстались мы с ним весьма довольные друг другом. Я радовался тому какую полезную защиту приобрел для себя и Кейтлин, а алхимик — тому, что возместил свои затраты на какую-то часть своих экспериментальных изделий.
— Ну что, сэр Кэрридан, теперь можно и перекусить? — потерев руки, спросил у меня Бартинелли по завершении сделки.
— Да теперь можно, — согласно кивнул я, приходя в хорошее расположение духа.
Только насчет того, где состоится наша трапеза, я ошибся. Мы не вернулись от логова алхимиков назад, к харчевне у конюшни, как я полагал. Нет, вместо этого мы пошли по гравийной дороге вглубь каторги. Свернули на ближайшем ответвлении налево и проследовали мимо красивого, белого двухэтажного здания каторжного управления, разбитого словно посреди цветника к вытянутому, приземистому строению из обожженного кирпича под черепичной крышей.
— А это у вас тут что?.. Ульи что ли?.. — удивленно спросил я, глядя на занявшие пространство между этими зданиями прямоугольные металлические короба на коротеньких ножках, с круглыми дырками-летками, выстроившиеся в четыре ровнехоньких ряда по дюжине штук в каждом.
— Да нет, какие же это ульи? — рассмеялся мой сопровождающий.
— Но тогда что же это такое? — недоуменно осведомился я. Реально же все это жутко похоже на пасеку… За исключением того, что ульи никто из металла не делает. Ибо никакой мед их изготовление не окупит. И уж тем более — не создают для пчел жилищ таких больших размеров — три на три и на пять футов…
— Ну… — затруднился отчего-то поначалу с четким ответом Бартинелли, заюлил. — Ну… — Однако затем все же объяснил: — Все дело в том, сэр Кэрридан, что, как вам, надеюсь, известно, каторжными правилами запрещено применение телесных наказаний в отношении заключенных женского пола. Но, тем не менее, принудить их к соблюдению режима как-то нужно… Ну и вот, сами видите… — закруглился он, разведя руками. А потом вздохнул, глядя на мое непонимающее лицо, и прямо сказал: — Карцер это наш, сэр Кэрридан. Карцер.
«Вот это уже реально жестоко… — ошеломленно подумал я, созерцая металлические шкафы-короба. И покосившись на своего сопровождающего, пребывающего в полной безмятежности, решил: Все же не зря служащих Надзорного ведомства в излишней черствости упрекают. Не зря… Измыслить такой карцер, где, наверняка, летом задыхаешься от невыносимой духоты, а зимой коченеешь от леденящего холода, это… это я даже не знаю кем надо быть…»
Однако я не стал говорить этого вслух, благоразумно решив не обострять. Да и нечего мне, собственно, за всех каторжанок переживать. Которых, будем надеяться, если и наказывают, то исключительно за дело. А Энжель… Энжель наверняка и не подозревает о существовании на каторге такого жуткого карцера. Ибо с чего бы ей бунтовать и здешним правилам не подчиняться? Так что я только головой покачал, и мы двинулись дальше.
Вскоре до соседствующего со зданием каторжного правления строения добрались и поднялись на его широкое и невысокое — в две ступеньки всего, крыльцо. И, миновав широченную дверь, зашли внутрь. Очутившись в огромном — чуть ли не на все это здание, зале, заставленном в строгом порядке обычными дубовыми столами и лавками. Но хоть и простецкая внутри оказалась обстановка, из, так сказать, излишеств — только расшитые занавески на многочисленных окнах и стоящие на подоконниках в глиняных горшках цветы, я все же удовлетворенно кивнул. Ибо роскошь не главное. Куда важней то, что чистенько везде — буквально вылизано. Видно, что следят…
Впрочем, несмотря на то, что я не побрезговал бы сесть за любой из имеющихся здесь выскобленных до белизны столов, старший триарх мне этого не предложил. Дальше повел… В следующий, имеющий куда более скромные размеры, зал. Где стояли застеленные белоснежными скатертями небольшие — на четырех человек, столы, вместо лавок имелись мягкие стулья, и все такое… приличествующее не самой захудалой столичной таверне…
— Однако… — покачал я головой, остановившись на входе в этот зал и изумленно его обозревая.
— Идемте-идемте, сэр Кэрридан! — мягко подхватил меня под руку и потащил дальше заулыбавшийся Бартинелли, которому, похоже, приятно польстило невольно сорвавшееся с моих уст восклицание. Доверительно сообщив при этом: — Зал-то что… а вот стряпня нашего повара… Вот где настоящее чудо!..
За одним из столов, у стены, мы и уселись. И Бартинелли тут же велел выглянувшей из кухни дородной женщине — явно не каторжанке, в белом фартуке поверх цветастого платья, принести нам поесть. Ну и, разумеется, выпить. Вот так вот…
Женщина эта — не то кухарка, не то прислуга, оказалась довольно расторопной особой. И уже вскоре я смог оценить здешнюю кухню… С удовольствием отведав превосходно приготовленной молодой телятины, поджаренной в сладком томатном соусе, с отварным картофелем и овощами, что были поданы на серебреном блюде, да пригубив легкого красного вина — весьма отменного на вкус. После чего подивился про себя тому, как славно здесь кормят надзирателей — как аристократов каких-то.
Не съехидничать на эту тему, я понятно, не смог. И произнес вслух, не обращаясь вроде бы ни к кому: — Интересно, а заключенных здесь так же потчуют?.. А то, сдается мне, многие мои знакомые из портового квартала Кельма оказались бы не прочь поменяться с кем-нибудь из них местами…
Бартинелли на подколку не ответил. Сделал вид, что жуть как поглощен пиршеством желудка. И вообще — когда он ест, то глух и нем. Ну да я и не сомневался даже, что каторжанки здесь питаются совсем иначе. Не про их честь столь шикарно приготовленные блюда.
— Ну и как вам, сэр Кэрридан? — обратился ко мне с вопросом по завершении трапезы Бартинелли, прикладываясь к бокалу с вином.
— Спасибо, все весьма и весьма, — похвалил я здешнюю кухню, ничуть не покривив при этом душой.
— А все благодаря заботе нашего начальника — эйра Риатиса! — назидательно подняв указательный палец, с некоторым самодовольством сообщил Бартинелли. — Который аж из самой столицы герцогства отличного повара к нам сманил!
— Да ну, правда что ли? Прямо из столицы герцогства? — изобразил я для поддержания разговора некоторое недоверие.
— Истинная правда! — клятвенно заверил меня старший триарх. И привел убийственный аргумент — Да вы ведь сами могли оценить, насколько отлично все приготовлено! Ну разве мог такое чудо сотворить какой-нибудь неумеха с деревенского трактира?
— Да действительно, — не мог не согласиться я. — Чтоб поданная к столу телятина так и таяла во рту нужно быть действительно отменным поваром… И улыбнулся. — Единственное, несколько непривычно что-то есть, не ощущая при этом никакого запаха.
— А ну это да, это да, — рассмеялся старший триарх. И глотнув еще вина, замолчал. О чем-то задумался… О чем-то отличном от прекрасной трапезы, судя по тому, что его лицо приобрело серьезный вид. Да и взгляд у него стал какой-то… оценивающий что ли… словно Бартинелли решает, достоин я чего-то или нет.
— Но вообще я совсем не о том хотел с вами поговорить, сэр Кэрридан, — наконец решился он, прекратив меня разглядывать.
— А о чем же? — благожелательно осведомился я, пребывая после столь отменного завтрака в превосходном расположении духа.
— Видите ли, сэр Кэрридан… — замялся Бартинелли. — Тут такое дело… Что даже и не знаю, как вам все это преподнести…
— Да говорите как есть, — махнул я рукой, поощряя его к продолжению, прежде чем приложиться к своему бокалу с вином.
— Сэр Кэрридан, я бы на вашем месте не настраивался на то что вы заберете отсюда ди Самери сразу по приезду эйра Риатиса… — выдержав небольшую драматическую паузу, огорошил меня Бартинелли.
— Это еще почему? — буквально окаменел я, моментально утрачивая вкус к отменному вину.
— Да нет, сэр Кэрридан, вы не подумайте ничего такого! — немедля вскинул ладони в успокаивающем жесте старший триарх, — С нашей стороны никаких проблем тут нет! Наше дело ведь маленькое — всего лишь неукоснительно исполнить полученное распоряжение. Что собственно мы и намерева…
— Тогда в чем же дело? — перебил я словоизлияния Оскара, желая поскорее добраться до сути проблемы.
— Да это наши судейские все воду мутят, за компанию с магистратскими, — досадливо поморщился он.
— В смысле? — недоуменно уставился я на него, не поняв ровным счетом ничего. Судейские какие-то… магистратские… когда я на каторгу приехал, а не к ним.
— Ну ведь сам факт передачи осужденной на поруки должен быть еще и оформлен надлежащим образом, сэр Кэрридан… — отставив бокал с вином и сцепив кисти рук в замок, начал объяснять мне старший триарх. — А сделать это не так-то просто, как кажется… Ведь нужно: уведомить судейских из Коуриджа, добиться назначения даты рассмотрения, решить в магистрате вопрос по выделению конвоя для доставки осужденной на место, поставить об этом в известность Первую управу… Ну и так далее…
— Ничего себе… — растерянно протянул я.
— В общем, как понимаете, — подытожил Бартинелли, — формальностей достаточно. — И добавил с неприкрытым возмущением: — Чем эти чинуши, собственно, и пользуются!
— Но… но каким образом все эти формальности касаются меня и леди Энжель?.. — совершенно растерявшись, тупо спросил я. — Разве она здесь не находится исключительно по негласному распоряжению Охранной управы?..
— По какому еще негласному распоряжению? — выпучил на меня Бартинелли глаза. И, похлопав ими недоуменно, озадаченно спросил: — Как вы себе это вообще представляете, сэр Кэрридан?.. — После чего, покачав головой, немного растерянно добавил еще: — Мы же никак не можем содержать на каторге лиц без соответствующего судебного приговора…
— Ну Кован… ну с-собака серая… — не сдержав чувств, зло выдал я. Выбил меня такой поворот событий из колеи, что уж тут и говорить, выбил… Никак не ожидал я того, что ас-тарх не удовольствуется обычной для Охранки игрой и реально отдаст Энж под суд! А он… Ну гад! Без шуток отправил златовласку на каторгу! И она здесь действительно отбывает срок…
Пообещав себе поквитаться при случае с этим тайным выкормышем темных, и чуть уняв таким образом нахлынувшую на меня ярость, я закидал своего собеседника теми вопросами, что напрашивались сами собой: — И на кой демон этим вашим судейским и магистратским воду мутить? Чего они хотят добиться этим? Вражда у них тут с вами что ли какая-то?
— Да нет, никакой вражды нет, — отрицательно мотнул головой старший триарх. И криво усмехнулся: — Просто жадность их нешуточная обуяла…
— Жадность? — переспросил я.
— Ну да, — кивнул Оскар. И, чуть склонившись над столом, начал мне объяснять: — Раньше-то все проще было. Судейские и магистратские просто присылали сюда своих представителей и оформляли все это дело как выездное заседание суда. Заверяли быстренько бумаги, да и делу конец — все довольны и отправляются по домам…
— А теперь почему так не делают? — нахмурившись, осведомился я у Оскара, сделавшего паузу для того чтоб пригубить вина.
— Дело в том, сэр Кэрридан… — задумчиво начал старший триарх, явно подбирая слова. И, сделав еще крохотный глоток из бокала, все же сделал попытку раскрыть мне без лишних заумностей явно запутанную ситуацию: — Дело в том, что наша каторга является не вполне обычной. Ведь у нас содержатся исключительно те осужденные, что прежде не имели проблем с законом… Ну или не попадались просто ранее ни разу. А к таким лицам несколько особое отношение… Подразумевающее под собой то, что любая из наших каторжанок, по истечении определенного срока и при отсутствии существенных замечаний, по ходатайству руководства каторги может быть отпущена на поруки… Если, конечно, найдется человек готовый за нее ответ держать. — И развел руками: — Так что, как понимаете, ваш случай у нас отнюдь не уникальный.
— Это понятно, — кивнул я, усваивая сказанное. И настойчиво спросил: — Но что здесь не так-то? Отчего судейские против этого дела ополчились?
— Да все так, — отмахнулся Оскар. — Просто однажды, еще до того как я сюда прибыл служить, одну из каторжанок приехали забирать родители. Из купеческого сословия… И подождать день-два, потребных для улаживания всех формальностей, не захотели. Ну и взяли, да сунули взятку для ускорения дела… отсыпав и судейским и магистратским золотишка с лихвой… А тем это, понятно, очень понравилось…
— Да уж наверняка! — не удержался чтоб не хмыкнуть я.
— Вот с тех самых пор и начали они всячески затягивать рассмотрение дел по передаче каторжанок на поруки, дабы прибывшие за ними люди несли этим прохиндеям деньги для ускорения процесса, — наконец донес до меня Оскар то, до чего я уже и сам дошел — своим умом.
«А-ха-ха! — возопил чутко прислушивающийся к разговору бес. И аж запрыгал: — Теперь понятно, почему обычная каторга так серьезно запечатана! Кто ж позволит деньгам удрать?!»
«Это ты к чему вообще брякнул?» — недоуменно спросил я у возбужденно скачущего паршивца.
«Ай, что тебе ослу объяснять! — отмахнулся он меня. — Все одно — бестолку! — И, закатив глазки, вдохновенно выдал: — А как умно придумано… как умно… На абсолютно законных основаниях устраиваем каторжанкам совершенно невыносимые условия существования, как бы мимоходом уведомляя при этом о существовании практики передачи осужденных на поруки, и оставляем для них возможность связаться с родными и близкими путем переписки… И вуаля, те, не выдержав потока текущих по бумаге слез, мчатся вытаскивать свое умоляющее о спасении чадо из столь ужасного места! И денежки с собой везут! За ходатайство — каторжным властям и за быстрое оформление — судейским!»
«А ведь похоже на правду…» — мелькнула у меня крамольная мысль, заставившая с подозрением уставиться этого болтуна — Бартинелли. И спросить у него: — И сколько, как вы думаете, судейские томить меня станут?..
— Да вы не беспокойтесь, сэр Кэрридан, — вроде как успокаивающе произнес он, открыто глядя мне в глаза, — вряд ли долго.
— А конкретней никак? — нахмурившись, поинтересовался я.
— Ну… — призадумался ненадолго старший триарх. А затем, откинувшись на спинку стула, плечами пожал и с некоторым сомнением произнес: — Пару-тройку дней может… — Запнулся, не договорив, и после крохотной заминки, чуть увереннее сказал. — Ну или неделю… — Да тут же добавил озабоченно. — Вряд ли две… — И совсем уж убежденно заключил: — А уж до конца отпущенного им по закону на это дело месяца точно тянуть не решатся!
На что я только головой ошалело покачал. И, потерев друг об друга большой и указательный пальцы, спросил:
— А если… дать?..
— Да зачем вам это нужно, сэр Кэрридан? Деньги зазря тратить? Я вас уверяю — ничего с вашей ди Самери не случится, если она еще некоторое время проведет у нас, — предпринял Оскар довольно убедительную попытку отговорить меня от этой затеи.
— Ну а все же? — проявил я упорство, проигнорировав слова старшего триарха.
— Если пройдохам этим дать, то сегодня же все обстряпают, — помолчав чуть, вздохнул он, отводя глаза. — Там же дела по сути всего ничего — пяток бумаг заполнить и подмахнуть.
— И сколько, по-вашему, чинуши сдерут с меня за это?.. — задумчиво поинтересовался я, а бес навострил уши.
— Ну… — вновь затруднился поначалу с ответом старший триарх. Ну или сделал вид… А потом, смерив меня оценивающим взглядом, принялся вроде как принялся вслух рассуждать: — То что вы из благородных, сэр Кэрридан, эти жадюги сразу выяснят… А значит, даже своей высшей ставкой в полтора десятка золотых, вряд ли удовольствуются… Тут они, пожалуй, все полсотни захотят…
— Полсотни золотых ролдо? — переспросил я, чувствуя как у меня сами собой поднимаются брови. У нас-то в кельмском магистрате чинуши довольствуются серебром. А то и медью!
А малость пришибленный затребованной суммой бес немедля мне велел: «Поехали обратно, в Римхол! Там за такие деньги можно целый бордель выкупить, а не одну девицу!»
— Да, этого думаю будет достаточно, — подумав чуть, достаточно уверенно ответил старший триарх.
— Ладно… ладно, это не проблема… — пробормотал я, прикидывая свои возможности. Не ждать же мне и впрямь, когда дело само собой утрясется? Нет, если бы не насущная необходимость как можно быстрей вернуться в Римхол, пока какие-нибудь злодеи не измыслили еще чего-нибудь против Кейтлин, можно было бы устроить здесь небольшой переполох, уплатив в итоге много меньше названной суммы — всего-то пару-тройку штрафов, максимум в пять золотых ролдо каждый, за телесные повреждения отдельным, слишком алчным прохиндеям… но увы, увы… Времени у меня на это просто нет.
И я задумчиво посмотрел на своего собеседника: — А вы можете как-то моему делу поспособствовать? Мне-то еще искать придется невесть сколько к кому там обратиться…
— Ну даже не знаю… — замялся приличия ради старший триарх. А потом, вроде как делая одолжение, вздохнул: — Ну если вы всерьез настроены пойти у этих прощелыг на поводу… То я не в праве удерживать вас от этого крайне опрометчивого и совсем необязательного шага… Тем более что могу понять ваше желание поскорей вытащить с каторги крошку ди Самери… Ей действительно здесь не место… — И, пожевав губами, сказал: — В общем, помочь вам в этом, я, думаю, вполне способен…
«Этот тоже в деле! — немедля констатировал я. — Ибо даже не засомневался, в своей способности все это дело провернуть! Что в принципе невозможно, если ты ни разу этого не делал. И нечего на судейских пенять — вы с ними в плотной связке работаете!» — Но рвущуюся наружу злость все же сдержал. Пересилил себя. И, чуть успокоившись, полез в суму. Куда перед отъездом, повинуясь не иначе как какому-то наитию, сунул банковский вексель, в придачу к звонкой монете. На цельную сотню золотых ролдо.
Его-то я и вытащил… И протянул Бартинелли, который заметно оживился при виде прописанной в нем суммы, со словами: — Я могу надеяться?..
— Не сомневайтесь даже, сэр Кэрридан! — заверил он меня, проникновенно заглядывая мне в глаза. — Все будет сделано в лучшем виде! Я сейчас же этим вопросом займусь и пошлю кого-нибудь в город — выдернуть нужных людей! И буквально в течении пары часов все организуется!
«Транжира!» — кратко и очень емко обличил меня после этого действа надувшийся бес. И скрестив лапки на груди, гордо отворотил рыло. Показывая таким нехитрым образом свою обиду. Обиду на то, что я не обратил никакого внимания на его увещевания о том, что никакая — даже самая распрекрасная, девушка не стоит таких трат, и что денежки можно потратить и с большим умом. А уж переплачивать вдвое вместо того чтоб поторговаться и скостить цену — это и вовсе, по его мнению, полная дурость.
«Да уймись ты, — досадливо поморщился я в ответ на этот демарш. — Деньги дело наживное, добудем еще. — И, подавив недобрую ухмылку, добавил: — А вот они скоро будут им совсем не рады… И горько раскаются в том, что вообще решили с меня взятку слупить…»
«Ага, раскаются! Как же! — фыркнул явно не поверивший мне бес. — Разве что в том — что мало затребовали! — И, посопев, буркнул, глядя на то, как исчезает банковский вексель на сотню золотых в кармане мундира Оскара Бартинелли: — А денежки, меж тем — тю-тю! И никто их тебе уже не вернет!»
«Это ты так думаешь», — не согласился с ним я.
«Не думаю, а уверен! — отрезал рогатый. — Ибо тут явно действует целая организация. Причем не сама по себе, а под крылышком кого-то очень-очень влиятельного… Судя по тому, что вымогатели эти не стесняются открыто показывать что они живут на широкую ногу. Так что тут тебе даже Кован не помощник. А сам ты ничего не сделаешь… Потому что осел!»
«Ну это мы еще посмотрим, сделаю я что-нибудь с этим или нет…» — с обещанием протянул я.
Меж тем я, похоже, перестал быть интересен Бартинелли. Потому как он быстренько попытался избавиться от меня под предлогом крайней необходимости заняться моим делом. Что, впрочем, получило мое полное одобрение.
Одним словом, едва я допил вино, как был незамедлительно препровожден в здание администрации каторги. Где, похоже, в связи с ранней порой, не было еще никого из обретающихся обычно здесь служащих Надзорного ведомства. Только в просторном холле отирается пара сонных охранников, мигом подобравшихся при нашем появлении, а больше-то и не видно никого…
В холле, однако, мы не задержались. Дальше по коридору прошли. Остановились у одной из многочисленных дверей, а затем, после того как Оскар отпер ее, и внутрь зашли. И очутились в довольно просторной комнате, с паркетным полом, со строгими бежевыми гобеленами на стенах и большим окном, наполовину прикрытым тяжелыми бархатными шторами.
«Прямо гостиная в богатом доме…» — подумал я, глядя на стоящий посреди комнаты низенький лакированный столик с плетеным блюдом, на котором лежали фрукты, и на расположившиеся вокруг него четыре мягкие кожаные кресла и небольшой диванчик.
— Располагайтесь где вам удобнее, сэр Кэрридан, — радушно предложил мне старший триарх и удалился.
Пожав плечами, я последовал предложению Оскара и устроился на приглянувшемся мне диванчике, с виду очень удобном. Суму только свою, запыленную, бросил рядом на пол и уселся. Ибо в ногах правды нет. А на диванчике сидеть совсем не то же самое, что в седле…
В тепле и комфорте, да после неслабого перекуса, меня малость разморило. И я, дожидаясь запропавшего Оскара, а между делом — одухотворенно представляя как вот-вот вызволю из здешних застенков Энжель, начал носом клевать. Ну и… сам не заметил, как задремал… Резко проснувшись, только услышав чьи-то шаги. Подкованными сапогами кто-то громко цокал по коридору, куда-то быстро идя… Да не куда-то, а именно сюда! Судя по резко прервавшемуся звуку шагов и провернувшейся дверной ручке!
Спасло меня, и не дало предстать перед неожиданно объявившимися гостями в неподобающем виде — безмятежно дрыхнущим, развалившись на их диванчике, выработанное еще в бытность кельмским стражником крайне полезное умение спать вполглаза и моментально очухиваться. Едва дверь начала открываться, как я резко провел рукой по лицу, сгоняя сон, и подскочил на ноги. И как ни в чем ни бывало уставился на входящих в комнату людей.
Дверь распахнулась, и в мое пристанище заскочил какой-то усатый живчик лет сорока пяти — сорока семи, в безупречно пошитом — явно на заказ! и не у последнего портного! черном форменном мундире с отороченными серебром воротом и обшлагами рукавов. И сразу направился ко мне, протягивая руку, и с радушной улыбкой восклицая: — Сэр Кэрридан!.. Рад, весьма рад! — А когда добрался до меня, на мгновение приостановился, и не дожидаясь когда его представит открывший рот Оскар, зашедший в комнату следом за ним, прищелкнул каблуками начищенных до зеркального блеска высоких сапог и отрекомендовался: — Эйр Матиас Риатис! Лиарх Надзорного ведомства и здешний начальник! — После чего схватил меня за руку и энергично ее потряс. А когда кисть отпустил, то тут же, не давая вымолвить ни слова, за плечо меня ухватил и за собой потянул со словами: — Идемте, идемте же в мой кабинет.
— Одно мгновение, — осторожно освободившись из цепкой хватки начальника каторги, сказал я и поднял с пола у диванчика брошенную туда суму с документами. После чего удовлетворенно заметил: — Вот теперь можно и идти…
— Оскар, — озабоченно обратился тем временем эйр Риатис к своему подчиненному. — Что там у нас с оформлением?..
— Я еще полтора часа назад послал почтальона Фирса за судейскими и магистратскими, — немедля отчитался ставший немножко подобострастным старший триарх. — Практически сразу по приезду сэра Кэрридана… Так что они вот-вот должны быть здесь…
— Превосходно! — благосклонно кивнул ему начальник. И велел: — Давайте тогда сюда крошку ди Самери.
Оскар кивнул и немедля умчался выполнять распоряжение начальника. А я поспешил следом за эйром Матиасом Риатисом, двинувшимся прочь весьма быстрым шагом. И, нагнав здешнего набольшего чуть дальше по коридору, довольно невежливо, с отчетливым холодком, осведомился у него: — Почему все здесь, включая вас, называют леди Энжель крошкой? Как это вообще понимать?..
— А? Что? — обернулся ко мне начальник каторги, явно застигнутый врасплох столь неожиданным вопросом. А затем неожиданно смущенно рассмеялся. И повинился: — Простите великодушно, сэр Кэрридан. Это все местная специфика сказывается… В плане частого употребления служащими каторги прозвищ осужденных, вместо присвоенных им номеров. Хотя, конечно, это не положено… Но вот никак, никак не можем данное дело побороть.
— И кто же это тут такой умный решил прозвать леди Энжель так донельзя фамильярно? — сощурившись, поинтересовался я.
— Уж в коем случае не надзиратели! — поспешил заверить меня эйр Риатис. — Это делают сами осужденные! — И, после кратковременного погружения в раздумья выдал: — Конкретно в случае с ди Самери — одна из наших, так сказать, старожилов постаралась — Магда-разбойница. Когда, увидев приведенную на построение ди Самери, громко заметила… — И процитировал, проявив при этом недюжинный актерский талант, подражая голосу какой-то грубой бабищи: — Какая прелестная крошка к нам угодила… А я грешным делом думала что таких ангелочков освобождают из-под стражи прямо в зале суда… признав невиновными в любом злодеянии, даже будучи пойманных рядом с горой разделанных трупов, с окровавленным тесаком в руках…
— Что ж, тогда ясно, — с определенным облегчением вздохнул я, разобравшись с этим вызывающим тревогу моментом.
— Да вы не волнуйтесь, сэр Кэрридан, никакого урона чести ди Самери за время пребывания у нас не случилось, — добавил, пряча усмешку, эйр Риатис, каким-то образом догадавшийся о главной причине моих душевных терзаний, проявляющихся в таком вот ярко выраженном беспокойстве.
— Это радует, — смущенно буркнул я, чувствуя как заливаюсь краской и не зная как и отреагировать на такой пассаж.
— И не стоило в этом даже сомневаться, — воздев указательный палец, поручительным тоном заметил лиарх. — У нас все же приличная каторга, а не притон какой-нибудь!
— Я уже понял, эйр Риатис, — поспешно заверил я его, желая свернуть ненароком поднятую тему, заставляющую меня сгорать от стыда.
— К тому же, — словно и не заметив прозвучавшего в моих словах намека на капитуляцию, глубокомысленно продолжил развивать начальник каторги, явно задетый за живое тем, что у кого-то вообще могут возникать какие-то сомнения в исключительной благочинности и благообразности порядков царящих на вверенной ему территории, — в данном случае и в принципе не могло произойти ничего выходящего за рамки вон. Ибо все проходящие по Надзорному ведомству служащие нашей каторги были под роспись ознакомлены с приказом, завизированным Охранной управой, обеспечить личную неприкосновенность данной осужденной…
— Я понял, эйр Риатис, — повторился я и он, наконец, унялся. И, кашлянув, удовлетворенно произнес: — Вот и хорошо. — Но долго молча идти не смог и вскоре обернулся ко мне и, подмигнув, весело заметил: — Впрочем, во всех этих предосторожностях и не было особой нужды! Учитывая что крошка ди Самери и сама может за себя превосходно постоять!
— В смысле? — подобрался я, моментально настораживаясь.
— Да вот, не так давно, пара обормотов из внешней охраны, решила зажать ее после ужина в укромном уголке… — без тени смущения начал повествовать начальник каторги, взмахом руки предлагая мне, непроизвольно замедлившему шаг, поторопиться и не отставать. — Поиграть им с эдакой красоткой захотелось…
— И… где сейчас эти скоты? — перебил я его, чувствуя как у меня сами собой сжимаются кулаки и костенеет на них выступившая чешуя.
— Находятся на излечении! — хохотнул мой спутник, начиная подниматься по лестнице, до которой мы дошли. И пояснил тут же: — Одному ди Самери сломала руку и напрочь отбила хозяйство — с полгода он теперь по девкам не ходок, а другому и вовсе — перебила гортань, да так что его едва успели спасти.
— Ну это им еще повезло… — буркнул я, чуть охолонув и вспомнив о том, как однажды Энжель на моих глазах вмиг разделалась с настоящим демоном. — Могли бы и вовсе жизни лишиться…
— Это да, — легко согласился со мной начальник каторги. После чего поделился: — Не ожидали они просто такого от хрупкой девчонки, выглядящей так обманчиво беспомощно. Думали, раз ее магический дар ограничен, а связь с талиаром подавлена до такой степени, что на то чтобы полностью лишить человека жизненной энергии ей потребны многие минуты, а не считанные мгновения, то она уже ничего из себя не представляет как противник и окажется легкой добычей. — И пригрозил кому-то пальцем, улыбаясь: — Ан нет… Ошибочка вышла! — А затем громко хохотнул: — Олухи!
— Н-да уж… — пробормотал я, пораженный.
— И ничему ведь их жизнь не учит! — продолжил, посмеиваясь, лиарх. — Ведь казалось бы, получили заслуженно по ушам, так отстаньте от добычи что вам не по зубам. Но нет же… — И покачал укоризненно головой, словно удивляясь безмерно людской глупости. После чего доверительно сообщил мне. — Приятели-то этих обормотов не усвоили урок впрок и все грозятся ди Самери поквитаться за пострадавших дружков… Обещаясь пойти на нее в следующий раз уже вчетвером! И с сетью!
— То есть у вас тут на каторге все замечательно? Беспокоиться об участи леди нечего? А что такие безобразия творятся — это так, ерунда?! — вспылил я возмущенный этими откровениями до глубины души.
— Да какие же это безобразия? — с откровенным удивлением посмотрел на меня эйр Риатис. И, покачав головой, твердо сказал: — Нет, сэр Кэрридан, у нас все под полным контролем. — Добавив при этом назидательно: — Какие-то отношения у нас возможны только на добровольной основе! А за насилие в отношении осужденных, охранник ли, надзиратель ли, сам запросто может на каторгу угодить.
— Тогда как все это понимать? — нахмурился я, уже не понимая ровным счетом ничего.
— Как вмененное нам все тем же приказом Охранной управы максимально полное ознакомление ди Самери с каторжной жизнью и ее тяготами, — пожав плечами, ответил начальник каторги. — То есть суровую прозу жизни показываем ей, так сказать. — После чего заверил меня. — Но реально девушке ничего не угрожало, так как она находится под неусыпным присмотром надзирателей.
— Ну и дела… — озадаченно почесав в затылке, пробормотал я. И призадумался, на тему того для чего Ковану понадобилось спускать такой приказ в отношении златовласки… явно рассчитанный на ее запугивание…
Эйр Риатис больше ничего не сказал и мы молча дошли до его кабинета, расположенного на втором этаже. А после того как мой спутник отпер лакированную дверь фигурным ключом и внутрь прошли. Где лиарх сразу ловко метнул фуражку на вешалку, и, любезно предложив мне располагаться, сел за свой огромный стол черного дерева. Когда же я устроился напротив него на мягком стуле, потребовал у меня удостоверяющие личность документы. Очень внимательно, без спешки ознакомился с ними, пока я разглядывал с претензией обставленный кабинет, и, удовлетворенно кивнув, вернул со словами: — Что ж, все в полном порядке. — И неожиданно подмигнул… Правда тут же соизволил пояснить свое странное поведение, видя мой откровенно озадаченный взгляд: — Поздравляю, сэр Кэрридан, очень скоро вы получите эту прелесть — крошку ди Самери под свою полную опеку!
— Под какую опеку? — тупо уставился я на него. — Я же забираю ее на поруки…
— На поруки, на поруки, — подтвердил эйр Риатис. Да, откровенно заухмылявшись, уточнил: — Но при этом — под полную опеку! — И опять мне подмигнул!
— Вы… Вы с ума сошли, что ли?.. — ошеломленно вопросил я, не в силах поверить в сказанное.
— А что же, ваш покровитель из Охранки не обрадовал вас сразу?.. — согнав с лица скабрезную ухмылку, озабоченно осведомился эйр Риатис.
— Ну Кован… — заскрипел я зубами, моментально сообразил откуда растут ноги у всей этой затеи. И продолжил уже мысленно обуявшее меня негодование изливать: «Подставил так подставил, гад! Ведь полная опека — это совсем не то же самое что и обычная! И отличается она от нее в первую очередь наличествующим правом действовать во вред подопечному лицу. Опекуну даже можно его убить! И ничего ему за это не будет! Нет, бесспорно, раньше, когда Одаренные только-только создали ритуалы обретения талиаров и фамилиаров, в подобном статусе была несомненная нужда. Для жертв неудачных попыток приобретения чужих способностей — для людей, что помимо силы или выносливости, получили еще и звериную суть, которая иногда могла взять верх над их человечностью… Вот только те времена давно прошли! Сейчас уже почти нет таких бедолаг, которых выступающие в роли опекунов родные вынуждены заковывать цепи в периоды буйства, а то и умерщвлять, если они вырвутся на свободу и начнут убивать. Да, теперь полная опека применяется совсем для иного! И используется в основном в отношении лиц женского пола! Отчего и носит в народе совсем иное название! А именно — „бесправная любовница“! Потому что опекунами в полной опеке выступают в основном всякие богатеи, да знатные лорды, возжелавшие обзавестись девушкой для постельных утех, изначально не могущей доставить каких-либо хлопот. Просто в силу отсутствия у нее каких-либо прав, за реальные либо вымышленные обиды спросить… А все из-за того, что одно время развелось чересчур много умниц — свести близкое знакомство с мало-мальски зажиточным человеком, а потом его во всех смертных грехах обвинить, и на пару с ушлым поверенным через суд его значительной части нажитого непосильным трудом состояния лишить».
— Ах да, я же совсем позабыл, что вам нужно письмо передать! — легонько хлопнув себя раскрытой ладонью по лбу, негромко воскликнул эйр Риатис. И выдвинув один из ящиков своего стола, начал шустро рыться в нем. Быстро потребное отыскал и всучил мне письмо, скрепленное алой сургучной печатью с эмблемой Охранной управы.
Временно прекратив исходить на Кована желчью, я взял сие послание, да не мешкая сломал грозную печать. Развернул письмо и погрузился в чтение.
Приветствую вас, сэр Кэрридан! Надеюсь, вам передадут мое послание до того, как разнесете все там… Так вот, прошу вас воздержаться от опрометчивых поступков. Убедительно прошу не совершать глупостей, а принять все как есть. Увы, но в наше соглашение о передаче леди Энжель ди Самери вам на поруки, вмешалась третья сила… в лице родственников покойного графа ди Сейта. И мы вынуждены были принять их условие освобождения девушки с каторги в обмен на прекращение вражды между семействами и отказ от преследования леди Энжель в дальнейшем. Здраво полагая, что «довесок» в виде кровной вражды не нужен ни вам, ни уж тем более леди Кейтлин… (Надеюсь, вы с этим согласитесь.) Тем более что за подобную сговорчивость семейством ди Сейт поставлена, в общем-то, не самая высокая цена — вам всего лишь придется взять ди Самери под полную опеку. Да-да, именно под полную!
Рассчитываю на ваше благоразумие в этом вопросе, сэр Кэрридан. И искренне надеюсь, на то что вы не совершите роковой ошибки, и не откажетесь из-за своего необычайно рыцарского характера пойти навстречу всем заинтересованным сторонам, желающих миром завершить длящуюся много лет кровную вражду между семействами ди Самери и ди Сейт, унесшую так много людских жизней, и уж тем более не втянете во все это еще и ди Мэнс…
И еще один момент, сэр Кэрридан, который, возможно поможет вам принять правильное решение… Несмотря на то, что леди Энжель трижды перепроверена нашими лучшими менталистами на предмет отсутствия у нее желания каким-то образом навредить вам или леди Кейтлин, а так же нахождения в сокрытых областях ее разума низкоуровневых ментальных закладок — «подарков» от наших аквитанских друзей, я все же не могу унять своего беспокойства касательно того, что данная особа окажется вскоре близ вас и вашей невесты. Я постоянно задаюсь вопросом, почему мои коллеги так запросто выпустили из своих рук подготовленного мага боя в лице леди Энжель, даже не попытавшись ее остановить… Несмотря на явную самоубийственность такого поступка ди Самери, а таким образом — бесцельную трату драгоценного времени и немалых средств на ее обучение и подготовку… Что-то здесь не так… И, боюсь, вполне вероятен такой вариант, что наш противник замыслил какое-то немыслимое коварство… Ведь я, к моему превеликому сожалению, не воспринял ваше предложение по вытаскиванию леди Энжель из Аквитании как реальное, и необходимые операции сокрытия поведены не были… Так что не исключено, что моими заморскими коллегами был достоверно установлен тот факт, что вы находитесь на свободе и никакая казнь вас не ждет. Что давало им возможность начать свою игру… К примеру, полагая, что удавшееся однажды ее копии, тем более получится провернуть и самой ди Самери, они могли сделать ставку на еще одну любовную аферу. (На мой взгляд это наиболее вероятно). Главное, вас в нее втянуть, а там сразу появятся варианты развития сложившейся ситуации к их вящей выгоде. Но если ди Самери окажется под вашей полной опекой, то вольное или невольное использование девушки в таком плане против вас окажется попросту невозможным… Иначе же, боюсь, попыткам втянуть вас через ди Самери в какую-нибудь аферу не будет конца… А вам такая головная боль в доме, полагаю, совсем не нужна…
В общем, единственно верным вашим решением в данных обстоятельствах, на мой взгляд, является — принять все как есть. И взять леди Энжель под полную опеку. Так явно будет лучше как для нее, так и для вас…
Эрих Кован.
— Но Энжель же никогда не согласится на такое условие ее освобождения и ни за что не примет полную опеку! — с отчетливым отчаянием воскликнул я, порывисто поднимаясь и сминая прочтенное письмо.
— Не согласится поменять каторгу на свободу? — насмешливо хмыкнул эйр Риатис. После чего, как-то по отечески мне улыбнувшись, проникновенно сообщил: — Сэр Кэрридан, знаете, кого у нас тут только нет среди осужденных… Есть: и карманницы, и разбойницы, и мошенницы, и убийцы, и даже три контрабандистки… — Прервавшись на миг, он выдержал интригующую паузу, а затем убедительно продолжил. — А вот дур… Тех нет ни одной! — И руками развел, как бы выказывая таким образом искреннее сожаление по этому поводу.
— Нет! — от избытка чувств заходив по кабинету туда-сюда, несогласно замотал я головой. — Нет, так нельзя! — И, остановившись как вкопанный у стены, в дальнем углу, решительно произнес, обращаясь к начальнику каторги: — Нужно сделать все иначе. Раз уж опека леди Энжель необходима, давайте оформим не полную, а обычную.
— Нет, сэр Кэрридан, — не менее решительно ответил эйр Риатис, отстраняясь от стола и несогласно покачивая головой. — Боюсь, пойти на такой подлог я не могу. Ибо имею на сей счет прямой и недвусмысленный приказ. Полученный под роспись. Нарушать который, как сами понимаете, чревато. Так что если вас что-то не устраивает, то решайте вопрос со своим покровителем. А крошка ди Самери пока побудет у нас… — И, сложив руки, с искренним недоумением признался: — Хотя я, сознаться, не понимаю, что вас смущает в полной опеке…
С отчаянием прикинув, сколько времени займут возможные мытарства по поиску Кована, которого в столице может банально не быть, и людей принимавших решение по данному вопросу, и попытках убедить всех заинтересованных лиц все переиграть, я чуть за голову не схватился. Это ж месяцы может занять!
Неимоверным усилием воли взяв себя в руки, я резко выдохнул, разжимая судорожно стиснутые зубы. И, малость успокоившись, решил не рубить с плеча, а для начала поговорить с Энжель. Объяснить ей сложившуюся не по моей вине ситуацию, успокоить и попросить еще немножко подождать своего освобождения с каторги…
Пока я размышлял так, ее и привели…
Короткий стук и, приоткрыв дверь, в кабинет сунула голову какая-то женщина-надзирательница. Вопросительно посмотрела на эйра Риатиса, а тот сразу ей рукой замахал — давай, мол, сюда. И она исчезла. На миг. Затем дверь полностью открылась и надзирательница зашла к нам. Введя под локоток сложившую руки за спиной и опустившую голову хрупкую девушку, в сильно ношенном сером платье, с парой тщательно, но несколько неумело заштопанных прорех, в старых, разбитых башмачках, и в застиранном почти до белизны платке… Энжель… С настолько осунувшимся, усталым лицом, что я немедля проникся неимоверным сочувствием к ней.
— Осужденная четыреста один дробь семь по вашему распоряжению доставлена, — бодро отрапортовала словно и не замечающая угнетенного состояния девушки надзирательница. И несильно ткнула в бок молчащую, понурившуюся Энж. Отчего та, неохотно раскрыв ротик, тихо выговорила, с отчетливо пробивающимися нотками отчаяния: — Осужденная Энжель ди Самери, убийство с отягчающими. Срок — двадцать лет…
— Свободны пока, — сказал эйр Риатис надзирательнице. И та, кивнув, и бросив на Энж строгий взгляд, поправила пояс с висящим на ней короткой тонкой дубинкой, обмотанной крест-накрест серебряной нитью, — несомненно несущей какой-то эффектор магического воздействия — скорей всего парализующий или ошеломляющий, и направилась к дверям.
А я, сглотнув вязкий комок, возникший в горле при виде измученной каторжной жизнью девушки, тихо позвал ее: — Энжель…
Та застыла. А затем, медленно-медленно, словно не поверив до конца своему слуху и оттого боясь ошибиться и увидеть кого-то иного вместо меня, голову подняла. Но когда все же взглянула и удостоверилась, что в углу, у стены, стою я… То ее изрядно потускневшие с момента нашей последней встречи голубые глаза, полыхнули такой неимоверной радостью и отчаянной надеждой… Что меня пробрало до самой глубины души. И я отчетливо осознал, что просто не смогу предложить Энжель остаться на каторге еще на какое-то время, пока улаживаю вопрос с ее опекой. У меня даже язык не повернется предложить ей такое…
«Нельзя, нельзя ни на мгновение более оставлять здесь Энжель! — взволнованно подумал я, когда меня отпустило сжавшееся сердце. — Нужно любой ценой вытаскивать ее отсюда! Пусть даже и под полную опеку! С ней можно и потом что-нибудь придумать. Не велика беда — решу как-нибудь вопрос. Главное, что Энж при этом будет на свободе…»
— Кэрридан!.. — неверяще произнесла тем временем девушка, смотря на меня во все глаза и подавшись мне навстречу. Ну а я, конечно же, немедля подался к ней…
— Стой-ять, — коротко, но внушительно обронил эйр Риатис, вынудив нас замереть на полушаге. После чего, громко кашлянув, он привлек наше внимание. А когда мы уставились на него, провозгласил: — Леди Энжель ди Самери. Сим официально уведомляю вас о том, что сэр Кэрридан ди Стайни испросил разрешения о передаче вас ему на поруки. И суд счел возможным его ходатайство удовлетворить… — И, дав девушке мгновение на осознание сказанного им, что проявилось в порывистом вздохе и брошенном на меня преисполненном невероятной благодарности взгляде, продолжил: — Оговорив, правда, при этом, что забрать вас на поруки сэр Кэрридан может только при условии вашего перехода под его полную опеку.
— Под… под полную опеку?.. — замерев, совсем тихо и немного растерянно переспросила златовласка, очевидно знающая что это такое.
— Да, — подтвердил эйр Риатис. И преспокойно сообщил: — Что, как понимаете, невозможно без вашего на то согласия.
— Но… — робко заикнулась Энжель, растерянно переводя взгляд то на меня, то на начальника каторги и не в силах выбрать для лицезрения кого-то из нас.
— И никаких но! — мигом построжев, оборвал ее лиарх. — Либо вы отказываетесь от милостивого предложения суда и, соответственно, остаетесь у нас до окончания срока, либо принимаете полную опеку и сей же час покидаете нас с сэром Кэрриданом. Другого не дано. — И, не дав девушке ни мгновения на размышления, тут же спросил: — Так каково же ваше решение? Вы принимаете выставленное судом условие вашего освобождения с каторги?
Едва он договорил, Энжель устремила на меня отчаянный взгляд своих небесно-голубых глаз. И, прикусив нижнюю губку, быстро-быстро заморгала, явно сдерживая выступающие слезы. А затем, бросив чуть затравленный взгляд во двор, на стоящие ровными рядами металлические короба местного карцера, опустила взгляд, и как-то странно обмякнув, едва слышно прошептала-вымолвила: — Да…
— Вот и славно, — удовлетворенно кивнул эйр Риатис, заметно расслабляясь. После чего перевел взгляд на меня и, залихватски подкрутив тонкий ус, торжествующе подмигнул. Как бы говоря этим — ну, что я вам говорил?!
Я не оценил эту подначку по достоинству. Наоборот, она вызвала у меня исключительно отрицательные эмоции и нестерпимое желание дать кое-кому в рыло. Только силой воли и сдержался… Ограничившись лишь злым взглядом в адрес лиарха. И быстро шагнул к златовласке, глаза которой уже были на мокром месте. Быстро бедненькую в лоб поцеловал и прошептав успокаивающе: — Успокойся, моя хорошая, успокойся… Я тебя не обижу… И никому обидеть не дам… — к себе ее прижал.
Энжель, помедлив чуть, мои объятия приняла. Молча уткнулась мне носиком в грудь и обеими руками чуть повыше пояса обхватила.
Так мы и простояли минут пять, прежде чем златовласка успокоилась и перестала едва заметно подрагивать. Явно помогли ей мои успокаивающие слова вкупе с ободряющим поглаживанием по узкой спинке…
— Я в порядке, Кэр… — тихо произнесла, наконец, она, осторожно отстраняясь, но не выпуская из объятий. И, подняв голову, слабо улыбнулась мне.
— Точно? — с изрядной толикой озабоченности вопросил я, бережно стирая большим пальцем правой руки мокрые дорожки под ее глазами.
— Угу, — кивнула она, и замерла, доверчиво принимая мою заботу.
В этот момент в кабинет без стука сунулся Оскар. Поглядел на меня с Энжель, на эйра Риатиса, а затем уведомил своего начальника о том, что прибыли все нужные для завершения моего дела люди.
— Давай, давай их сюда, — тотчас же распорядился замахавший рукой начальник каторги.
Они и ввалились вскоре в кабинет. Какой-то толстячок судейский, с помощницей — девушкой с постным лицом; сильно смахивающий на Бартинелли, только выглядящий чуть постарше, младший магистратский советник, с писцом — белобрысым пареньком с вороватым взглядом; унылый тощий мужичок — магистратский же поверенный, да два немолодых свидетеля из числа уважаемых горожан. С ними так же Оскар зашел. И еще один подчиненный лиарха — из Одаренных, судя по переливающейся зеленым и сиреневым серебряной фибуле с инкрустацией на форменном мундире.
Вся процедура, похоже, была известна собравшимся до мелочей, а потому и рассусоливать они не стали. Помощница судейского и писарь магистратский сразу придвинули стулья к стоящему в кабинете лиарха огромному столу и, разложив принесенные с собой писчие принадлежности, устроились с разных его боков. Гербовые бумаги, в немалом количестве, из сумок достали и принялись их заполнять, перенося на них нужные сведения из моих документов и тех что были предоставлены им эйром Риатисом. А остальные преспокойно расселись кто куда — мест хватало, и, нет-нет поглядывая с интересом на меня с Энжель, стали молча ждать, когда пронзительно скрипящие перьями и строчащие с умопомрачительной скоростью писцы со своей задачей справятся.
А потом… А потом, когда основная часть работы была окончена, и началось заполнение опекунской грамоты, от Энж потребовалось ритуальную фразу произнести. С чем златовласка чуть замешкалась… Ибо сперва она, вскинув голову, бросила на меня пронзительный взгляд лучисто-голубых глаз, словно пытаясь прочесть на моем лице нечто крайне важное для себя. Да так и замерла. И лишь потом, когда я ободряюще ей улыбнулся, да погладил успокаивающе по плечу, она решилась. Собралась с духом и чуть подрагивающим от волнения звонким голоском произнесла:
— Я, леди Энжель ди Самери, находясь в здравом уме и твердой памяти, вручаю себя под полную опеку сэра Кэрридана ди Стайни…
«Ну вот все и вернулось к тому с чего началось! — жизнерадостно провозгласил скалящийся бес. После чего с определенным злорадством и нескрываемым торжеством заявил: — А я говорил тебе сразу, ослу, говорил! Чтоб ты не маялся дурью и эту лапочку из своих лап не выпускал! Ибо без твоей опеки эта глупышка пропадет! С тобой же будет — как за каменной стеной! И, безусловно, окажется так тебе благодарна… так благодарна… Что из твоей постели ее не выгонишь и палкой! А ты не послушал, осел… Побоялся ответственность на себя взять!.. Устыдился соответствующую плату нежной девичьей лаской за свое благодеяние по обустройству ее судьбы принять!.. И к чему все в итоге пришло? А? — И, скрестив лапки на груди, фыркнул и припечатал: — Только голову, получается, морочил и ей и себе!»
«Вообще-то, помнится, поначалу ты убеждал меня, что Энжель мне даром не нужна, а потом и вовсе предлагал ее продать, а не оставить себе, советничек демонов», — уязвленно огрызнулся я.
«Так это я только для подначки!» — поспешил откреститься от имевших место быть советов смутившийся рогатый.
На что я только глянул саркастично на него. На этого редкостного златолюбца, который, что бы он сейчас не говорил, точно продал бы тогда долговые обязательства Энжель. Просто не удержался бы от соблазна махнуть какие-то никчемные бумажки на целую кучу звонких монет драгоценного желтого металла.
Впрочем, я не стал развивать эту тему и устраивать препирательства с нечистью. Ведь дело, по которому мы все здесь собрались, уже близилось к завершению. Писари заполнили надлежащие бумаги, свидетели и чинуши их подписали, печатей, в том числе магических, на них еще нашлепали, да опекунскую грамоту мне передали. И мои документы вернули. Присовокупив к ним заодно и принадлежащие Энжель. На том основные формальности и закончились. Не прошло и четверти часа…
Осталось последнее. Для чего, собственно, тут и понадобился Одаренный…
Пока я аккуратно складывал и убирал все полученные бумаги в суму, маг достал из переданной ему эйром Риатисом шкатулки черного дерева браслет белой стали. Браслетик даже. Изящный. В виде плетеной цепочки и узкой полированной до зеркального блеска пластинки, с искусно выгравированной на ней, и так и притягивающей взгляд, золотистой надписью. Которая гласила, что владелица сего украшения находится под полной опекой сэра Кэрридана ди Стайни, рыцаря Империи, из города Кельма.
Этот изящный браслетик, с одним раскрытым звеном, маг и попытался на левую руку Энж нацепить. Безуспешно правда. Во всяком случае поначалу. И дело оказалось вовсе не в том, что браслет был девушке мал. Просто на ее руке, после того как она сдвинула чуть рукав, обнаружилось не менее занимательное украшение. И гораздо более объемное. Широкий, массивный наруч старой бронзы, испещренный источающими багровое свечение рунным знаками. Не иначе — магический эффектор, подавляющий способность к поглощению жизненной энергии, имеющуюся у Энжель благодаря ее необычному талиару.
Но, повозившись чуть, маг все же сумел пристроить еще одно украшение на ручке девушки. Нацепил узкий браслет на ее тонкое запястье и сомкнул единственное звено, пришедшейся точно впору вещицы, соединив его с остальными. А затем напитал энергией это, так сказать, украшение…
Коротко полыхнули желтым сиянием руны Укрепления, нанесенные на каждый предмет браслетика, и растворились, утонули в заблиставшем металле. Обретшем невероятную прочность в результате этого действа. Теперь сие украшение запросто не снять. И даже кузнечным зубилом не сбить. Понадобится что-то поэффективней… Например — пилка с алмазным полотном. Да и с той придется провозиться и не час и не два, а как бы не пару дней…
— Ну вот и все, — придирчиво осмотрев дело рук своих и отстранившись, удовлетворенно произнес маг. Захлопнул опустевшую шкатулку, двинул ее по столу в сторону эйра Риатиса, и, кивнув ему, направился к двери.
— А сковывающие способности леди безделушки снять?.. — недоуменно нахмурился я, останавливая Одаренного, явно решившего, что его присутствие тут больше не требуется.
— Снять? — как мне показалось, вызвал у него искренне изумление мой вполне уместный и закономерный вопрос.
Да и остальных мои слова привели в некоторое замешательство. Зашевелились все, переглядываться начали. А эйр Риатис с откровенным удивлением вопросил: — Зачем?
— За надом! — не сдержавшись, сердито отрезал я. Ибо буквально взбесил меня столь дурацкий вопрос.
— Но, сэр Кэрридан, ведь это определенно принесет вам лишь ненужные хлопоты и может помешать исполнению обязанностей опекуна! Ведь случись что, вы же не совладаете с магессой с нескованным Даром! Да еще имеющей к тому же такого невероятного талиара! — попытался отговорить меня эйр Риатис от явно опрометчивого по его мнению замысла.
— Это уж мне решать, с чем я совладаю, а с чем — нет, — холодно оборвал я его. И утверждающе обратился к Энжель, приобняв ее и погладив по плечу: — Правда ведь? — На что та, робко улыбнувшись, несмело кивнула.
— Вы не правы, сэр Кэрридан… — предпринял было еще одну попытку достучаться до меня начальник каторги, но я его и слушать не стал. Отмахнулся просто и обратился к магу, коротко велев ему: — Снимайте.
И тот, покосившись на замолчавшего и отворотившего голову лиарха, пожал плечами и снял с Энжель все магические эффекторы подавления способностей. Сначала — драгоценное ожерелье — отсекатель Дара, с тонкой девичьей шейки, а затем — повозившись чуть подольше, и бронзовые браслеты — подавители, с ее рук.
— Вот теперь все, — удовлетворенно кивнул я.
И, помявшись чуть, все потянулись к выходу из кабинета… Все, включая эйра Риатиса. Который чуть придержав меня, достаточно громко, для того чтоб его расслышала и Энжель, шепнул:
— На случай если у вас возникнут какие-то трудности с вашей подопечной, сэр Кэрридан… Хочу напомнить вам, что вы имеете полное право в любой момент отказаться от опеки и вернуть данную особу к нам…
Высказанное начальником каторги напутствие заставило Энжель ощутимо вздрогнуть и прижаться ко мне покрепче. Отчего я, погладив успокаивающе девушку по плечу, так глянул на него, что он стушевался и резко передумал идти с нами. И попятился назад в кабинет, наказав Бартинелли: — Оскар, проводи сам наших гостей…
Так, всей толпой ведомой Оскаром, похоже, решившем нас одним гуртом выдворить с каторги, мы вышли из здания и направились прямиком к расположенной у самых ворот конюшне. Вернее к стоящему рядом с ней малому дилижансу, на котором прикатили из города чинуши. Жаль только транспорт этот оказался рассчитан лишь на восемь человек и, соответственно, свободным в нем было лишь одно место…
Впрочем, я быстро решил эту проблему, не желая оставлять бедняжку Энжель, все еще никак не могущую прийти в себя, одну. Просто взял и поменял одно место в дилижансе на своего коня. Паренек — магистратский писарь, охотно согласился на такую выгодную сделку. Да и я не счел себя оставшимся в накладе. Конь мне все равно уже ни к чему. Ибо верхом мы в Римхол не поедем, карету наймем. Энжель же нужно отдохнуть, восстановиться после всех тех невзгод, что она на каторге перенесла.
Из-за необходимости забрать свое оружие — его-то я, в отличие от седла, вместе с конем не отдавал, так вышло, что в дилижанс мне выпало усаживался самым последним. Ну и, соответственно, я не смог промолчать и не сказать на прощание улыбающемуся Оскару ободряющее:
— А на счет собак этих ваших серых — мздоимством промышляющих, вы не переживайте. Я обязательно займусь этим вопросом в свободное время…
— Да забудьте, сэр Кэрридан, — махнул рукой даже не дрогнувший лицом Оскар. И испустил лицемерный вздох: — Кому только на них не жаловались… Все бестолку!
«А я тебе говорил! Говорил, что их наверняка прикрывает кто-то на самом верху!» — не преминул тут же поддеть меня завозившийся бес.
— Так я не собираюсь на них жаловаться, — снисходительно бросил я Бартинелли, уверившись в том, что он, похоже, просто не знает с кем связался. Иначе бы не действовал так откровенно нагло… И доверительно сообщил ему, делясь своими планами. — Просто при следующей встрече, попрошу у нашего милостивого императора разрешения откупить у казны Коуридж… Дабы превратить его в свое ленное владение. Городок все же не шибко большой и важный, так что, думаю его величество легко пойдет мне навстречу. Ну а потом я просто передам его своей невесте… Леди Кейтлин ди Мэнс, прозванной в народе Справедливой — за необычайную любовь к карательному правосудию. — Помолчав мгновение, любуясь на вытянувшуюся рожу Оскара, явно где-то что-то слышавшего о громких свершениях одной запредельно стервозной демоницы, я глубокомысленно заключил: — И пусть тогда ваши чинуши сами жалуются куда хотят! — После чего, оставив разинувшего рот Оскара стоять столбом, забрался быстренько в дилижанс и был таков!
«Ты что, правда собрался прибрать к рукам этот городок? — поинтересовался не на шутку оживившийся бес. И тут же предложил: — Лучше уж тогда выклянчить у императора эту прибыльную каторгу!»
«Да на кой мне этот Коуридж? — поспешил я отделаться от рогатого, прежде чем он допечет меня своими ценными советами. — Деревня ведь деревней! А вокруг — редкая глухомань… — И криво усмехнулся: — Просто теперь из-за моей подначки, этих вымогателей ждет немало бессонных ночей. По мере выяснения обстоятельств дела и знакомства с подвигами моей ненаглядной невесты… — Да с притворным сочувствием вздохнул: — Правду говорят, что во многих богатствах заключены многие печали…»
— Н-но, пошли! — прикрикнул меж тем щелкнувший кнутом возница и, дернувшись, дилижанс покатил прочь. А я, откинувшись на спинку мягкого сиденья, наконец, огляделся.
Увиденное, к сожалению, в восторг меня не привело. Спутники сидели молча — словно понабрав во рты воды, да беспрестанно косились на Энжель, бросая взгляды то на нее саму, то на приметное украшение на ее левом запястье.
Кто-то с искренним сочувствием посматривал, как девушка — помощница судейского, кто-то с отчетливым осуждением, как один из свидетелей — добропорядочных горожан, а кое-кто даже и со снисходительным торжеством… как магистратский советник, всякий раз с явным удовольствием отмечающий взором наличие белого браслетика на левом запястье благородной леди… Что спустя какое-то время привело к невольной попытке Энжель втянуть руку под рукав платья и спрятать под ним так притягивающую чужие взгляды вещицу. Правда это не слишком-то помогло… Потому что теперь все косились на ее рукав… Как бы намекая тем самым, на свое знание того, что сокрыто под ним…
Прищурившись и обведя взглядом местных, я покачал головой. Однако не стал бросаться осуждающими словами, как поначалу было вознамерился. Хватило ведь всем и моего пристального взгляда, чтоб смешаться и заерзать на сиденьях.
Удовлетворенный этой картиной, я ничего так и не сказал, а просто приобнял правой рукой Энжель и бережно прижал ее к себе. Дабы она не чувствовала себя одинокой и беззащитной… На что она отреагировала признательным взглядом.
Так до самого Коуриджа все молча и ехали — никто словечка не проронил. А вылиться во что-то затянувшееся молчание банально не успело. От городка-то близлежащего женская каторга совсем недалеко отстоит. Так что мы меньше чем за четверть часа до него и докатили.
А там, когда миновали не шибко обременяющую себя исполнением должных проверок стражу у ворот, я сам затеял разговор. Поинтересовавшись у местных на счет приличного места — таверны там или постоялого двора, где сдаются комнаты и есть купальня притом. И меня наперебой начали просвещать… Говоря, впрочем, одно и тоже. Коуридж-то невеликая весь. И, похоже, более-менее приличных заведений всего одно… С довольно помпезным для такой глухомани названием — «Золотой Орел».
Из природной вежливости я поблагодарил мздоимцев и вольных или невольных соучастников их аферы. А они, перестав так напрягаться нашей компанией, заметно расслабились. Судейский даже, сдвинув находящуюся позади него заслонку, закрывавшую небольшую дыру-окошечко, обратился к вознице с требованием остановить дилижанс у «Золотого орла».
Возле него мы были уже через неполный десяток минут. Часть которых, кстати, ушла не на езду, а на то, чтобы высадить свидетелей-горожан у какого-то кабака. Домой они, похоже, не слишком торопились, видимо сочтя свое сегодняшнее дело по заверению опекунских грамот достойным для собственных жен оправданием долгого отсутствия и возвращения в изрядном подпитии.
Таверна же «Золотой Орел», как оказалось, располагалась в самом центре Коуриджа — на крохотной площади, прямо напротив городского магистрата. Его-то, по обыкновению возвышающегося над всеми окрестными зданиями, с большущими часами на башне, и увенчанного высоченным тонким шпилем ни с чем не спутаешь…
Выбравшись из дилижанса, я быстро пристроил свое оружие по походному — за плечами, взял суму в левую руку, а правую — подал леди. В которую она вложила свои пальчики. Ну и соответственно, как подобает, подсобил вылезти благородной девушке. Правда в результате моей помощи белый браслетик показался всему миру из-под натянувшегося рукава каторжного платья… Ну да это не великая беда — Энжель оказалось достаточно просто одернуть его, чтоб это украшение исчезло из виду. Хотя, конечно, скрывать сию вещицу указывающую на вполне определенный статус ее обладательницы законом воспрещается…
Впрочем, я не заострял внимания на этом моменте. Задумался просто… медленно-медленно дверцу дилижанса закрывая и отрешенно глядя при этом на Энжель. Отчего та чуть смутилась даже. И, быстро отведя правую руку от злосчастного левого рукава, вопросительно посмотрела на меня. Да еще губку нижнюю при этом краешком жемчужных зубок прикусила с определенным волнением, не иначе как ожидая от меня требования перестать прятать от посторонних глаз увенчавшую ее левое запястье вещицу.
— Да ты заходи, заходи в таверну, — спохватившись, сказал я совершенно неправильно истолковавшей мой взгляд златовласке. И добавил ей еще, здраво рассудив, что она не меньше меня желает окунуться в бочку с теплой ароматной водой, дабы помыться: — Скажи там сразу, чтоб купальню приготовили, да накрывали на стол… И пусть ставят побольше, побольше всего…
Внимательно выслушав меня, Энжель кивнула. И, поблагодарив меня преисполненным признательности взглядом за явное дозволение не раскрывать всем встречным тот, отчаянно смущающий ее, статус в котором она теперь пребывает, еще раз одернула прикрывающий белый браслетик левый рукав платья — чтоб уж наверняка, и направилась к большому, округлой формы крыльцу таверны. А я, взмахом руки придержав возницу, двинулся к нему. С целью поинтересоваться о возможности найма дилижанса для поездки в Римхол.
Однако, даже затеяв разговор с представившимся Томом кучером, я продолжил искоса приглядывать за златовлаской. Невесть почему категорически не хотелось ее из виду терять… Словно бы, если это вдруг случится, я больше не увижу Энжель никогда…
«Лучше бы я ее не отпускал от себя… — подумалось еще мне вдруг, когда девушка начала подниматься по ступеням. — Вместе бы зашли».
Впрочем я тут же отмахнулся от собственнических помыслов — а никак иначе и не назвать возникшие у меня побуждения держать всегда при себе красавицу-златовласку и ни на шаг ее от себя не отпускать. И продолжил с кучером общаться, задавая ему наводящие вопросы. Взял себя в руки значится. Но, несмотря на отсутствие каких-либо препятствий с моей стороны, войти в таверну Энжель так и не смогла… Ибо в момент, когда она поднялась на крыльцо «Золотого Орла», туда же, распахнув дверь, вышла пара дюжих, плечистых парней-вышибал. Шут его знает зачем. Может свежим воздухом подышать…
И… И один из них, тот что с виду помоложе, неожиданно преградил путь Энжель. Грубо заявив при этом:
— Куда? Стоять! Ты куда прешься? «Золотой Орел» приличное заведение и всяким бродяжкам вход в него заказан! — А когда растерявшаяся под таким напором девушка остановилась, и, подняв голову, удивленно уставилась на него, он хмыкнул, должным образом оценив ее красоту, и, сбавив тон, снисходительно пояснил: — Не, не спорю, ты сама, конечно, ничего так крошка… смазливенькая на мордашку… но в целом видок у тебя в этой рванине не очень. — После чего, быстро переглянувшись со вторым вышибалой и губы облизнув, добавил еще деловито: — Могу, разве что, через задний вход тебя на кухню запустить и накормить… Да одежонку еще тебе поприличней подобрать… — И подмигнул: — Это, правда, сама понимаешь, не совсем забесплатно конечно… А за кое-какую благодарность с твоей стороны… Ну ты сама понимаешь какую…
Мало того, он еще и попытался ухватить за руку попятившуюся девушку, со словами: — Да куда ты, постой! Сговоримся, не обижу!
Больше, правда, он не успел произнести ни слова. Всхрюкнул только, переломившись пополам, когда я, один рывком переместившись от дилижанса на крыльцо таверны, резко пробил ему под дых. И, схватившись обеими руками за брюхо, этот урод на колени упал, а затем и вовсе попытался на бок повалиться… Только не смог, так как я успел схватить его за ворот и вздернуть на ноги. Не из заботы какой-то конечно, а с целью врезать еще и в рыло. Дважды. После чего, встряхнув этого горе-вышибалу как нашкодившего щенка, злобно прорычал, обращаясь к нему:
— Ты как смеешь, скотина, так разговаривать с благородной леди?! Да еще тянуть к ней свои грязные лапы?!
Ответить, увы, он мне не смог, продолжая пребывать в полной прострации. И, встряхнув его еще пару раз и не добившись от него ничего кроме безвольного мотания головой и разбрызгивания по сторонам кровавой юшки, я отбросил от себя наглого урода, закатившего глаза. И перевел не предвещающий ничего хорошего взгляд на его приятеля… Отчего-то и не подумавшего вступиться за дружка.
Задать пару ласковых вопросов и второму вышибале помешал лишь случай. Случай в виде высыпавших на крыльцо городских стражников во главе с десятником. Оружных и доспешных. Столовались, наверное, в «Золотом Орле», заглянув в таверну во время патруля.
И, хотя стражников было всего четверо, их появление заставило меня слегка охолонуть и поумерить свой пыл. Собратья все же мои по оружию… Коуридж ведь коронный городок.
Стражники же, увидев творящееся на крыльце безобразие, соплей жевать не стали. Один, повинуясь взмаху руки десятника бросился к битому мной вышибале, распластавшемуся окровавленной тряпкой на ступенях крыльца, а еще двое оттеснили меня от другого — которому еще не досталось от меня. А сам седоусый десятник, грозно вопросил, оглядывая всех нас:
— Что здесь, Темный вас забери, происходит?
Надо отдать должное второму вышибале, он быстро сообразил что к чему и покрывать выходку приятеля не стал. Угрюмо буркнул, отводя взгляд от моего золоченого рыцарского пояса:
— Джереми попутал чего-то и совсем уж неподобающим образом обратился к леди… Вот и выхватил…
— Он что совсем с головой не дружит?.. Или захотелось отведать кнута на площади за оскорбление благородной дамы? — озадаченно воззрился на вышибалу десятник. И, внезапно сощурившись, обшарил взыскующим взглядом отвечающего ему парня. Да отрывисто спросил у того: — А не дурью ли вы какой закинулись, а?
— Не-не, никакой дурью мы не закидывались! — резко помотал головой вышибала, отметая грозящие потерей работы подозрения. И вздохнул покаянно, вновь покосившись на мой пояс: — Говорю же — попутали просто…
— Хм-м… — протянул нахмурившийся десятник и, глядя на сделавшего наичестнейшее лицо парня, задумчиво потер гладко выбритый подбородок. И, повернувшись ко мне, брезгливо стряхивающему с перчатки кровь, внимательнейшим образом обшарил взглядом уже меня. После чего, отметив наличие рыцарского пояса, кашлянул и вопросительно обратился ко мне, предлагая представиться: — Сэр?..
— Сэр Кэрридан ди Стайни, из Кельма, — не стал чиниться я.
— Аж из самого Кельма? — малость наигранно удивился десятник. И головой покачал: — Эва вас занесло…
— Так вышло, — пожал я плечами, не став вдаваться в причины своего появления в Коуридже. И не став дожидаться от стражи соответствующего вопроса, который обязательно должен был последовать, сказал: — Все было так как говорит этот парень.
Седоусый десятник явственно заколебался, с прищуром уставившись на меня и придвинувшуюся поближе ко мне златовласку. Задумчиво ус покусал, глядя на мой не внушающий почтения затрапезный вид. Явно вызывающий у него определенные сомнения… На Энжель взгляд перевел. И головой даже покачал осуждающе, глядя на ее убогий наряд. Но, тем не менее, высказывать сомнения в том что стоящая перед ним девушка настоящая леди не стал. Хватило ему вида того как гордо она себя держит даже в таком рванье, словно бы и не замечая во что одета, чтобы понять что перед ним действительно девица благородных кровей. Только те так могут…
— Все было так как говорит этот парень, — повторился я, желая покончить уже со всем этим. Ну и дабы помочь десятнику принять правильное решение коснулся своего левого предплечья кистью правой руки и дважды провел по рукаву, сверху вниз, как бы стряхивая несуществующую соринку. Прямо там где под одеждой сокрыта так и не сведенная до сих пор магическая татуировка в виде увенчанного крохотной короной щита с мечами.
— Ну если так… — озадаченно хмыкнул десятник, в глазах которого мелькнуло отчетливое удивление при виде поданного мной тайного знака означающего принадлежность показавшего его к коронной страже. И, не дождавшись ни от меня ни от вышибалы больше ни слова, разгладив усы и решительно постановил: — Если так, то дело ясное. — После чего велел стоящему на ногах вышибале: — Помоги своему приятелю, Харли. — Ну а затем спросил у меня: — Жалобу на него подавать будете?..
Покосившись на отрицательно качнувшую головой Энжель и чуть подумав, я махнул рукой. — Нет. Леди его прощает. — И покосившись на так и не пришедшего в себя Джереми, добавил без малейшего сочувствия к оному: — А я — я уже выразил ему свое недовольство.
Сочтя, что более нам тут задерживаться незачем, я подобрал брошенную суму, и спокойно прошел мимо незамедлительно освободивших мне путь стражников к двери. Открыл ее. Да чуть в сторону отступил, придерживая распахнутую створку, дабы поспешившая следом за мной Энжель могла невозбранно прошмыгнуть в зал «Золотого Орла». А после уже и сам зашел в таверну. Подумав при этом про себя, что надо бы озаботиться приличной одеждой для златовласки. Во избежание попадания в подобные ситуации…
Имевшаяся в единственно приличной коуриджской таверне прислуга оказалась вышколена куда лучше вышибал. Ну или глаз имела более наметанный… Потому как, нисколько не смутившись нарядом Энж, действительно более подходящим бродяжке нежели леди, немедля метнулась к нам. Аж втроем. Правда две девушки из прислуги почти сразу остановились и вернулись скучать к стойке бара, поняв что не дано им опередить затесавшегося в их компанию паренька худощавого телосложения, оказавшегося самым шустрым. Который, уже пару мгновений спустя согнулся возле меня в угодливом поклоне с вопросом: — Чего изволите, благородный сэр?..
Я хмыкнул, глядя на этого расторопного и явно неглупого паренька, нацепившего белый фартук поверх легкой одежды и щеголяющего с полотенцем на сгибе левой руки, немедля принявшегося поедать меня преданным взглядом в ожидании какого-либо решения и при этом старательно игнорирующего присутствующую рядом Энжель. Как бы подчеркивая тем самым, что это уж точно не его дело — кого привел с собой обладающий рыцарским поясом посетитель. Хоть даже выглядящую сущей нищенкой девушку. Лишь бы платил…
Обведя взглядом не заполненный и на четверть зал, я еще раз хмыкнул и начал лаконично излагать свои пожелания: — Купальню. Леди. Мне. Две хорошие комнаты по соседству. И мечите на стол поесть. Пока — что есть, а там определимся… — И придержав собравшегося было метнуться исполнять мой заказ паренька, спросил у него: — Да, кстати, в вашем городке есть приличный портной?
— Да, разумеется, сэр, — кивнул парень.
— А хороший скорняк?.. — продолжил я расспросы.
— Тоже есть, — уверенно ответили мне.
— Тогда отправь кого-нибудь за ними, — практически не задумываясь велел я. Ну а что? Не самим же нам, уставшим таким, бегать по швейным и скорняжным лавкам, в поисках нужных мастеров? Да и вообще — пора уже мне привыкать к своему благородному статусу и соответствующим ему привилегиям, пора…
Разобравшись с самым насущным, так сказать, я помог Энжель усесться за одним из свободных столов. У окна. И сам, повесив дорожную суму на спинку стула, за ним же расположился, устроившись прямо напротив девушки. Чтоб удобней было общаться за трапезой. Поговорить-то нам нужно о многом…
Правда разговор поначалу не клеился — ну никак мне не приходило в голову с чего собственно начать… А Энжель — Энжель, аккуратно сложив ручки на расстеленной на коленях салфетке, не спешила сама расспросы затевать. И вообще, судя по голодному блеску ее глаз, неотрывно следящих за серебреным блюдом с обложенной зеленью жареной птицей, которое девушка-прислуга вынесла из кухни, и тому искреннему разочарованию, что отчетливо проступило на лице Энжель, когда выяснилось, что это яство направляются не к нам, а к дальнему столу, занятому небольшой компанией, ей больше хотелось есть, чем говорить.
— На каторге было совсем плохо с едой, да?.. — тихонько обратился я к Энжель, с жалостью глядя на то как она сглотнула в момент когда большое блюдо с запеченным целиком гусем опустилось на чужой стол.
— Да нет, в целом кормят там достаточно сытно, — быстренько отводя взгляд от такого притягательного жаркого, ответила явственно смутившаяся девушка. И, немножко вымученно улыбнувшись, добавила, видя нарисовавшееся на моем лице непонимание того, отчего же тогда она так голодна: — Просто для этого нужно достаточно хорошо работать…
— Что значит — достаточно хорошо работать?.. — сдвинув брови, недоуменно переспросил я.
— Ну, к примеру, тот кто не исполняет дневной урок — остается без ужина… — ответила потупившаяся Энж.
— И ты часто без него оставалась?.. — сочувственно молвил я, догадываясь, что так оно и было.
— Часто… — подтвердила девушка, устремившая взгляд на свои руки, теребящие салфетку. И тихо-тихо произнесла, вроде как оправдываясь передо мной: — Просто я совсем непривычна к такой работе…
«Ну это и не удивительно, — подумал я. — Откуда взяться умению выделывать кожу и красить ткань у юной леди?..» — И поборов возникший в горле спазм, с искренним участием спросил:
— Что, совсем тяжело тебе приходилось?..
Энж, не поднимая глаз, кивнула. А потом, помолчав, поделилась: — Самое жуткое — это когда на дубильные чаны ставят… Устаешь вроде и не сильно, а алхимическим реагентом так надышишься, напитаешься, что потом целую ночь уснуть не можешь… потому что все кости ломит, как от стылой лихоманки… — И поежившись, прошептала. — Хорошо хоть на эти чаны чаще чем раз в три дня не ставят…
— Да уж… — только и смог что сказать на это я. И, не сдержав охвативших меня чувств, протянул руку и ободряюще коснулся плеча Энж, да ласково погладил ее. Получив в ответ благодарную улыбку и тихое: — Спасибо…
— А что же выходные? Разве после особенно тяжелой работы каторжанкам не дают отдохнуть? — спросил я.
— Выходные? Какие еще выходные?.. — несказанно удивилась вскинувшая на меня взгляд девушка.
— Ну, мне так старший триарх… этот, как его… Оскар Бартинелли… говорил, что полагаются они каторжанкам, дескать… вроде как… — попытался растолковать я, но смешался в итоге и растерянно уставился на недоуменно хлопающую глазами девушку.
— А, эти выходные, — кивнула златовласка, похоже наконец-таки сообразив о чем идет речь. И, чуть кривовато улыбнувшись, сказала: — Один, Кэр. Каторжанкам полагается всего один выходной в год… — После чего добавила еще: — Поэтому многие там свой срок заключения не в годах, а в выходных днях исчисляют…
— А что на счет праздничных дней? — перебил я ее, начиная подозревать что просвещавший меня о каторжных порядках Бартинелли слишком уж все приукрасил. Или вернее — просто умолчал о многих важных моментах, все сильно меняющих в нарисованной им благостной картинке…
— Их немного, — пожала плечами вздохнувшая девушка. — Да и сокращенный двенадцатичасовой день лучше, конечно, обычного — четырнадцатичасового, но не так что бы сильно…
— Не, реально в Надзорном ведомстве порядочные люди не служат! — возмущенно произнес я, озлившись на себя — доверчивого лопуха, и на этого брехуна Оскара. И с трудом погасив обуявшую меня злобу, буркнул: — Мало того, что обременяют слабых женщин тяжкой многочасовой работой, не давая им никакого отдыха, так еще и не кормят толком…
— Это каторга, Кэр… — без тени улыбки заметила Энж. И, теперь сама уже успокаивающе коснувшись рукой моего плеча, сказала: — Да ничего, жить там все же можно. Даже если оставаться без ужина… — Но прозвучали ее слова не слишком-то уверенно, и, поняв это, девушка добавила еще: — Ведь ночь можно и перетерпеть, а для восполнения сил вполне достаточно сытных завтрака и обеда.
На что я довольно скептически хмыкнул. Ибо говоря все это, Энжель не удосужилась убрать голодного блеска из своих глаз… Да и как ни крути, а заметно осунулась она за время проведенное на каторге. А значит — ее питание было явно недостаточным.
— Нет-нет, Кэр, правда! — попыталась убедить меня златовласка. — Остаться без ужина несколько раз в неделю это ерунда! А вот… — И смущенно запнувшись, замолчала.
— А что тогда не ерунда? — насторожился я.
— Ну… — замялась поначалу Энж. А потом, потупившись и вздохнув, все же сказала: — Просто я ведь большую часть времени в карцере провела… А там из еды только хлеб да вода…
— Ты?! В карцере?! — ахнул я. И возмутился, проникаясь острым желанием вернуться на коуриджскую каторгу и покарать жестоко того кто додумался сунуть бедняжку златовласку в этот их металлический ужас — карцер, явно имея поводом лишь желание поиздеваться над ней: — За что?!
— Ну… Много за что… — попыталась уйти от ответа явно не желающая развивать эту тему Энжель. Но потом, видя что я не отстану, с покаянным вздохом созналась, чуть при этом покраснев: — Просто я, как это там называется, — вечная залетчица…
— Ты — залетчица?! — обалдело разинул я рот, не в силах поверить в сказанное. В голове просто не укладывалось, что такая лапочка как Энжель, вела себя на каторге так, что ее на вполне резонных основаниях отправляли в карцер.
— Угу… — подтвердила не смеющая на меня и глаз поднять девушка, водя указательным пальчиком по столу.
— И что же ты там такое творила? — полюбопытствовал я, чуть придя в себя после такого шока.
— Да ничего особенного, — заверила она меня. Но потом все же начала со стеснением перечислять: — День карцера мне дали за нарушения режима… это когда я подъем во второй раз проспала и ни на завтрак, ни на работу не пошла… Три — за злостное вредительство… когда не в тот чан алхимический реагент весь день таскала… Целую неделю — за драку с другими осужденными… ну там я совсем не виновата была — тогда одна гадина из старожилов меня милым котенком назвала и попыталась за щечку потрепать… вот… А… а в последний раз меня вообще отправили в ящик на месяц…
— На месяц-то за что? — совсем уж растерянно вопросил я, впечатленный подвигами златовласки.
— Да был там один неприятный случай с охранниками… — пожала плечами замкнувшаяся девушка. И вздохнула.
— Постой, — нахмурился я, — это ты говоришь не о том ли случае когда к тебе какие-то служивые из внешней каторжной охраны привязались?..
— Да, — кивнула Энжель, немного удивившись тому, что мне обо всем этом вообще известно.
— И за что же тогда тебя в карцер-то? За то что совершенно правильно поступила, вырубив начавших распускать руки уродов? — вознегодовал я.
— Нет, — отрицательно помотала головой златовласка, — за то что я их вырубила, начальник каторги ни словом меня не попрекнул. Сказал — так им и надо было. А меня отправил на месяц в карцер совсем за другое — за неподчинение законным требованиям охраны…
— За какое еще такое неподчинение? — растерянно воззрился я на нее.
— Ну, за то что не осталась стоять, не рыпаясь, как мне было сказано этими двоими, — мило шмыгнув носиком, доверительно сообщила мне Энжель.
«Ну эйр Матиас Риатис… Если встретимся еще когда-нибудь с тобой — точно морду тебе набью! Прямо от души!» — обозленно подумал я. И, опять погладив бедненькую Энж по плечу, сказал, утешая ее: — Ну ничего, ничего, моя хорошая, все уже позади…
Мои слова заставили воспрять духом погрузившуюся в не слишком-то радостные воспоминания златовласку. Тоска ушла с ее чела и она, чуть улыбнувшись, благодарно коснулась пальчиками моей руки.
Так как-то сам собой наш разговор и затух. И не разгорелся вновь уже по вине прислуги, притащившей нам целый огромный поднос всякой всячины — на любой вкус. Ибо все внимание голодной девушки немедля сконцентрировалось на еде… Да и я, признаться, отдал должное здешней кухне. Ну а потом и вовсе не до разговоров стало. Встретивший нас паренек подскочил, дабы уведомить о том, что уже можно посетить купальню. Куда сразу же поспешила умчаться Энжель, даже не доев утащенную с блюда на тарелочку картофельную тарталетку. Помыться, очевидно, златовласке хотелось не меньше чем поесть…
Я же никуда торопиться не стал. Сначала спокойно куриную ножку доел, вина глотнул, потом на второй этаж таверны неспешно поднялся и приготовленные нам комнаты осмотрел. В одной из них оружие бросил, да снял доспех. Сменную одежду из сумы достал. И лишь затем отправился в купальню.
Хорошенько помылся, услугами брадобрея воспользовался, в чистое переоделся… В общем, в порядок себя привел и в зал вернулся. Где, как я и надеялся, меня уже дожидались. В «Золотого Орла» заявился заинтересовавшийся моими расспросами о найме дилижанса Том… Ну да с ним мы недолго сидели — быстро сошлись в цене и ударили по рукам. Кучер, получил на руки задаток в виде золотого ролдо, клятвенно заверил, что вернется завтра поутру с дилижансом, и исчез. А я остался дожидаться все еще плескающуюся в купальне Энжель.
Спустя полчаса и пару бокалов вина, мне это дело надоело. Велев подскочившей по взмаху моей руки прислуге показать леди ее комнату, когда она накупается и туда же препроводить портного и скорняка когда они явятся, я отправился к себе. Дабы немножко отдохнуть — на кровати поваляться. А то так в сон клонит, что просто сил никаких нет…
Поспать спокойно мне, понятно, не дали. Разбудили сразу же, едва я, кажется, только сомкнул глаза. Это Энжель ко мне заглянула, дабы узнать, сколько мы еще пробудем в Коуридже, чтобы сориентировать пришедшую к ней с помощницами портниху.
С трудом оторвав голову от подушки и кое-как открыв один глаз, я ответил златовласке, что отбываем мы завтра утром. И добавил, что понимаю, что ничего достойного леди за это время не пошить даже самой проворной мастерице, но время не терпит. Потому пусть она пока закажет себе хотя бы обыкновенное дорожное платье, ну и все остальное, разумеется.
Энжель, показав кивком, что все поняла, ушла. Чтоб буквально миг спустя вернуться, разбудить меня, и смущенно спросить, сколько денег она может потратить на обновки.
— А сколько надо? — окончательно просыпаясь, спросил я.
— Да я даже не знаю… — растерялась немного Энжель. И замерла в сомнениях. Тут же впрочем, оживленно встрепенувшись, и пообещав: — Я сейчас спрошу! — умчалась прочь.
Протерев глаза, я перевернулся на спину и уставился в потолок. Принялся возвращения златовласки ждать… И пролежал так, наверное, с четверть часа, отчаянно борясь со сном. Если не больше. Так и не дождался — уснул. И был практически тотчас же разбужен…
— Тьерра Лиханна просит за свою работу целых сорок монет серебром… — чуть помявшись, сообщила растормошившая меня Энж. И выжидающе уставилась на меня.
— Тебе надо четыре золотых ролдо? — уточнил я, не сразу поняв, о чем толкует девушка. И, отчаянно зевая, полез в суму за кошелем.
— И еще мастер Нуарих желает получить полновесный золотой за сапожки… — тут же добавила златовласка, стоило мне только высыпать на ладонь немного денег.
— Хорошо, — кивнул я, отделяя пяток золотых кругляшей от их собратьев и передавая требуемую сумму своей подопечной. А когда она, сжав денежки в кулачке, ушмыгнула из моей комнаты, отчаянно зевнул, встряхнул заметно полегчавший кошель, прежде чем бросить его в суму, и задумчиво поделился с бесом: «Да, недешево выходит одеть благородную девушку…»
«А раздеть — еще дороже!» — съехидничал, оскалившись, этот паршивец, намекая понятно на что. Из-за чего у меня прямо руки зачесались чем-нибудь его огреть.
Понятно, что несмотря на всю остроту желания шмякнуть чем-нибудь тяжелым поганую нечисть, оно так и осталось несбыточной мечтой. Просто в силу нематериальности беса. Потому пришлось мне удовольствоваться лишь многообещающим взглядом в его адрес, да завалиться спать дальше.
Правда уснуть сходу не удалось. Так разбередил мне душу своим чересчур остроумным замечанием зловредный бес, что аж весь сон ушел. И, покрутившись на постели, я с нескрываемой досадой обратился к нему: «До чего же жаль, что ты обретаешься здесь не живьем… А то бы я тебе такую трепку задал!..»
«А как бы я тогда в тебя вселился, остолоп?» — фыркнул на это бес.
«Не знаю, как тебе это вообще удалось, учитывая что я не человек, — буркнул я. — Об одержимых ангелах или демонах вроде нигде не упоминается…»
«Так они это иначе называют, — просветил меня рогатый. — Не одержимостью, а наличием ментально-энергетического симбионта. — И, разважничавшись, с откровенным хвастовством заявил: — Причем не абы какого — а крайне полезного симбионта! И доступного далеко не каждому!»
Проделанный нечистью эдакий срыв покровов на некоторое время погрузил меня в ступор. Я даже не сразу и опомнился… Выпучившись на эту наглую скотину. А когда все же пришел в себя, то смерил раздувшегося — не иначе от непомерной гордыни, беса долгим взглядом и с чувством выдал: «Никакой ты не редкостный симбионт, да еще ишь ты — крайне полезный, а самый обыкновенный паразит! Откровенно зловредный!»
Ох и разобиделся на это рогатый… Не передать! Ну да оно и понятно — правду никто не любит.
Точно поругались бы мы с ним, судя по тому как он вскипел, если бы не Энжель. Опять заглянувшая ко мне.
— Кэр, они отказываются брать у меня деньги… Хотят чтобы ты сам с ними расплатился… — войдя и шмыгнув носиком сказала она. И, пояснила затем тихонечко, отчего это у мастеров возникло такое желание: — Браслетик мой заметили…
Пришлось мне подниматься и топать в комнату моей подопечной, решать возникшую проблему. Не на пустом месте возникшую, в общем-то. Опасения портнихи и скорняка вполне понятны, ведь находящееся под полной опекой лицо не имеет права распоряжаться деньгами. И если кто-нибудь возьмет их у Энжель, то я вполне могу забрать потом отданные монеты. Не взирая ни на какие договоренности между златовлаской и мастерами. И получится, что работали они забесплатно.
Быстро уладив все это дело и самолично передав плату тьерре Лиханне и тьеру Нуариху, я вернулся к себе. И завалился на постель с твердым намереньем еще малость поспать. Благо, надувшийся бес определенно не собирается мне докучать…
Только-только уснул — опять побудка! Энжель тормошит со словами, что нам пора идти ужинать!
Кое-как продрав глаза, я вздохнул. Ну не было у меня никакого желания тащиться ни на какой ужин. Лучше бы продрых до самого утра…
Однако сказать это Энжель, непроизвольно облизнувшейся при словах о предстоящей трапезе, у меня не повернулся язык. Так что пришлось встать и спуститься со своей подопечной в зал. Да поужинать все же.
Под вечер в зале «Золотого Орла» набралось прилично посетителей и не занятыми оставались лишь два стола. В силу чего внимание нам — а в первую очередь Энж, которая была во все той же каторжной одежде, разве что выстиранной и выглаженной, было обеспечено. Многочисленные пристальные взгляды сразу скрестились на златовласке. Отчего та поначалу чувствовала себя весьма неуютно, хотя и старалась не подавать виду. А там уж полегче ей стало. Ибо принесенная расторопной прислугой еда заставила девушку позабыть обо всем на свете… И о любопытных взглядах и о шепотках за ее спиной.
Но так или иначе, а надолго мы в зале не задержались. Даже для того чтоб посмаковать после доброй трапезы вина. Энжель начало резко клонить в сон, едва она насытилась. И я, глядя на это дело, покачал головой и решительно поднялся. Отобрал у сонно хлопающей глазами златовласки нож и вилку, которой она тщетно пыталась попасть в оставшуюся недоеденной часть запеченного с яблоками молочного поросенка, дабы утащить оную к себе на тарелочку, положил их на стол и выдвинул стул с девушкой из-за стола. Чтоб на руки ее подхватить и унести прочь.
Сначала Энжель непонимающе уставилась на меня. А потом… Потом обхватила меня ручками за шею, для вящего удобства переноски и, прикрыв глазки, уткнулась носиком мне в шею. И, похоже, в сонную дрему провалилась…
Да, определенно задремала она. Ибо даже не встрепенулась, ни когда я поднимался по лестнице, ни когда открывал дверь в комнату, ни когда укладывал в постель.
— Ну вот, теперь отдыхай… — тихонько молвил я, отстраняясь.
И сонно чмокнув губками и что-то неслышно прошептав, златовласка повернулась на бочок, ножки подтянула и сложив ладошки вместе, подсунула их под покоящуюся на подушке правую щечку. Чем умилила меня до невозможности… Я даже улыбки сдержать не смог.
— Ладно, пойду я… — немного смущенно проговорил я, обнаружив что любуюсь спящей леди неприлично долго и все никак уйти не решусь. А пора бы мне и честь знать.
«А помочь ей раздеться?..» — в этот же момент коварно вопросил поблескивающий глазками бес.
«С этим она уж и сама как-нибудь справится, без чьей-либо помощи», — не повелся я на откровенную подначку.
«То есть пусть всю ночь мучается, чем выспится нормально? — осклабившись, уточнил рогатый. И укорил меня: Не заботишься ты о своей подопечной, совсем не заботишься…»
Вообще-то, замечание нечисти на счет того, что в одежде толком не выспишься, было весьма здравым. Из-за чего я чуть не повелся на него… В последний момент, уже шагнув к постели Энжель опамятовал, и резко остановившись, обругал хитрого беса.
«Нет, не будем мы Энжель раздевать и укладывать ее под покрывало! — досадуя на себя, сердито сказал я. — Как бы этого кому-то не хотелось!»
«Ну и зря! — заметил этот паршивец. И, сложив лапки на груди, благожелательно заметил: — А ведь это мало того, что пошло бы ей только на пользу, так еще и помогло бы выяснить тебе одну крайне важную вещь!»
«Это какую еще?» — недоуменно нахмурился я.
«Как это какую?! — выпучил глазки бес, якобы дивясь моей недогадливости. А потом, стараясь не скалиться так уж откровенно, воздел пальчик и назидательно произнес: — Конечно же — насколько совершенной копией крошки ди Самери являлась лисичка Элис! — Да еще простодушно добавил, гад, лапками разведя: — Ведь как тебе без столь важного знания дальше жить?..»
«Да иди ты!» — одарив покатившегося со смеху поганца самым злобным взглядом, выругался я. И бросив последний взгляд на сладко посапывающую златовласку, такую удивительно милую и беззащитную во сне, вымелся из ее комнаты. Отправился к себе. Тоже спать. Не помышляя при этом ни о каком сравнении настоящей Энжель с липовой…
