Триш выкрутила еще один гвоздь, потом, спустя час – еще один, пока ей не удалось целиком высвободить один конец планки. Она сунула пальцы в рот, слизнула кровь, а потом оторвала планку – с громким треском. Триш замерла, прислушиваясь. Никто не пришел. Она спрятала гвозди, а потом выглянула из окна.

До земли было футов шесть – достаточно, чтобы заставить ее нервничать. Ей придется высвободить, по крайней мере, еще одну планку, прежде чем она сможет выбраться. Она надеялась, что с помощью одной планки у нее получится отодрать остальные. Триш посмотрела на доску, которую держала в руках, на гвоздь, торчавший из торца, и вдруг поняла, что держит в руках вполне достойное оружие – если что. «А как же демоны? Как мне пробраться мимо демонов?» Она подумала, что, возможно, знает ответ – она могла бы оторвать кусок нитки с колокольчиками, и взять их с собой. «Но точно ли это подействует? – Триш вздрогнула, понимая, что есть только один способ узнать. – Иногда ведь людям приходится прыгать из горящих домов, верно? Когда у них выбора нет».

Шаги в коридоре; она быстро поставила планку на место, задернула шторы и юркнула обратно в кровать.

В замке повернулся ключ, и дверь распахнулась. Вошла Ламия. Поглядела на поднос с нетронутой едой, стоявший в ногах кровати.

– Ох, дорогая, ты так и не поела? – Она взяла с подноса тарелку овощей и села на кровать рядом с Триш. Вонзила вилку в кусочек брокколи. – Ну, открой рот. Поешь.

Девушка молча глядела в стену.

– Ты только вредишь ребенку, – сказала Ламия строго. – Я не могу позволить тебе причинить вред нашей крошке. А теперь ешь.

Триш продолжала глядеть мимо нее.

Ламия вытащила из волос длинную булавку и, прежде чем Триш успела хотя бы моргнуть, вонзила булавку ей в шею.

– Ох, Господи! – вскрикнула девушка, отталкивая Ламию. Триш скатилась с кровати и бросилась к двери, вот только дверь вдруг оказалась гораздо дальше, чем она думала. Ноги у нее ослабели, рука врезалась в стену, и она сползла на пол. Все вокруг стало каким-то размытым.

Лицо Ламии нависло над ней, искажаясь, вытягиваясь, превращаясь во что-то злобное, что-то первобытное, беззубая старуха, потом – соблазнительная красавица, потом – чешуя, и рога, и желтые, змеиные глаза. Вот все они вместе, сразу, а потом – никто, никого. Триш, вскрикнув, отпрянула.

– Думаешь, ты первая, кто решил поводить меня за нос? Я топтала эту землю задолго до того, как забрезжила заря человечества. Для меня танцевали тысячи дев. Я богиня… твоя богиня. А теперь, дитя, открой рот.

И Триш вдруг обнаружила, что не в силах ослушаться.

Ламия сунула кусок брокколи ей в рот.

– Ешь.

И Триш принялась жевать, десять раз на одной стороне, десять раз на другой, как ее учила бабушка. Потом она проглотила еду, и ей сунули в рот еще кусок, и этот она тоже послушно съела. Она будто стала пассажиром в собственном теле и, сидя на заднем сиденье, наблюдала, как кто-то другой ведет машину.

– Ешь, – скомандовала Ламия, поднося ей ко рту следующую порцию, и опять Триш жевала и глотала, и так продолжалось, пока тарелка не опустела.

– Ну вот, – сказала Ламия добрым, нежным голосом. – Хорошая девочка. А теперь, давай… обратно в кровать. – Триш подползла к кровати, и Ламия помогла ей взобраться на матрас.

Триш лежала, глядя в потолок, и не могла пошевелить даже пальцем.

Ламия забралась в кровать, села ей на ноги верхом и приложила ухо к животу девушки. Потом сунула руку ей под рубашку, нежно поглаживая округлившийся живот. «Еще немножечко, еще чуть-чуть, моя крошка, – прошептала Ламия. – Уже совсем скоро».

Триш хотела оттолкнуть ее, хотела закричать, завизжать, но все, что она могла – лежать неподвижно и глядеть в потолок, и только слезы катились у нее по щекам.