Глава 45
Три недели спустя

Странно, что она не плакала.

В одинокие часы, проведенные в психиатрическом отделении, ей было достаточно только подумать о Филиппе, как на глаза наворачивались слезы, а сейчас, когда она впервые облекла свои ужасные деяния в слова и беспощадно высказала их Конраду, ее резервуар со слезами, казалось, опустел. Хотя она и ощущала тупое, до головной боли, давление за глазными яблоками, щеки оставались сухими.

– Это конец, – сказала Эмма, и оба знали, что она имеет в виду не собственные показания.

Двое мужчин, которых она собственноручно лишила жизни в один день.

Просто из-за какой-то посылки для соседа.

Если бы она не приняла ее, то не потеряла бы свой телефон в доме Паландта. А если бы не вскрыла посылку, то у нее в руках не оказалось бы скальпеля.

– Ты этого не заметила?

Конрад стоял перед стеллажом с работами Шопенгауэра и смотрел на нее оттуда. В руках он держал тонкую папку, и Эмма понятия не имела, как она туда попала. Эмма не заметила даже, как Конрад встал и пересек комнату. С тех пор как она произнесла последние слова, наверняка прошло минуты две, и все это время Эмма смотрела на пятно от чая на круглом ковре и сравнивала его контуры с формой Новой Зеландии.

Ее ладонь покалывало, язык во рту онемел, типичные синдромы отмены лекарства. Скоро ей нужно будет принять таблетки, но она не решалась попросить Конрада о стакане воды, кроме того, давление на мочевой пузырь стало почти невыносимым.

– Чего я не заметила? – спросила Эмма через некоторое время. Она устала, и ее реакция была как у подвыпившей женщины.

– Что тебя изнасиловал собственный муж, Эмма. Ты действительно считаешь, что не заметила бы этого?

За исключением того, что Конрад обращался к ней на «ты», в его интонации больше не было никакой доверительности. Всего несколько слов – и он сумел перенести ее в другое место. Эмма сидела уже не на диване, а на скамье подсудимых.

«Где мне и место».

– У меня в крови было парализующее, искажающее ощущения вещество. – Эмма попыталась ответить на вопрос, который и сама себе постоянно задавала. Конрад не удовлетворился ее ответом.

– Твой собственный муж, как Дэвид Копперфильд, материализовался из пустоты в гостиничном номере, чтобы сделать то, что день спустя легко получил бы от тебя в собственном доме? Причем добровольно!

– Ты отлично знаешь, что насильника интересует не секс, а власть.

– И все равно ты тысячу раз касалась и ощущала его, а тогда у тебя не возникло даже малейшего подозрения?

– Я знаю, что ты думаешь, Конрад. Ты уже говорил мне это в лицо. Кто однажды солгал, тому больше не поверят, верно?

Конрад грустно посмотрел на нее, но возражать не стал.

– Но ты ошибаешься, – продолжила Эмма. – Да, я солгала, когда по глупости утверждала, что это я та женщина на видео Розенхана. Но здесь совсем другое дело.

– А почему?

– В лаборатории Филиппа нашли волосы всех жертв. Всех!

– Кроме твоих!

Конрад раскрыл папку и достал четыре большие черно-белые фотографии.

– О чем тебе говорят эти лица? – Он разложил снимки на стеклянном столе.

Эмма отвела взгляд от женщин. Ей не нужно было рассматривать их большие глаза, высокие скулы и, тем более, густые тяжелые волосы, чтобы снова узнать. На фотографиях они смеялись, складывали губы для поцелуя, смущенно или вызывающе смотрели в камеру. В жизни у них уже не было такого шанса.

– Жертвы, – ответила Эмма.

– Совершенно верно, это дамы из эскорта, которых убил Парикмахер. – Конрад посмотрел на нее многозначительным взглядом. – У этих женщин очень много общего с тобой, Эмма. С ними произошло нечто ужасное. У них чудесные волосы, и этим они даже немного походят на тебя. Дилетанты действительно будут говорить о некоем портрете потенциальной жертвы, раз мужчина предпочитает женщин такого типа. Но если ты рассказала мне правду по основным моментам, то между тобой и этими несчастными созданиями существует одно огромное отличие, и я имею в виду не тот факт, что их больше нет в живых.

«…если ты рассказала мне правду по основным моментам…»

Эмма почувствовала еще более сильную усталость, чем когда принимала диазепам.

– О чем ты говоришь?

– Этим женщинам сбрили волосы, их убили, но… – Конрад ткнул пальцем во все фотографии по очереди, затем продолжил, интонационно подчеркивая каждое слово: – Но! эти! женщины! не! были! изнасилованы!

Тишина. Не полная – из-за постоянного шелеста газового камина, – но спокойствие, последовавшее за тирадой Конрада, все равно угнетало.

Эмма хотела что-нибудь сказать. Чувствовала, что глубоко внутри ее покоятся слова, которые она должна сейчас сложить в осмысленное логичное предложение, но, кроме «Ты лжешь», у нее ничего не получилось.

– Я лгу? – переспросил Конрад. – Ни одна судебно-медицинская экспертиза не подтвердила насильственный половой акт. Ни у одной из жертв.

– Но в новостях…

Конрад перебил ее:

– Забудь про новости. Самая первая газета, которая напечатала ложную информацию огромными буквами на целом развороте, солгала, чтобы поднять тираж. А все остальные, быстро состряпанные новостные ленты, твиты, посты и интернет-сообщения – которые уже никто не проверял и которые тем сильнее убеждали людей, чем громче трубили неправду, – вот они и распространили эту ложь. Затем последовали серьезные журналы, еженедельные газеты и телеканалы. Они тоже лгали, но уже по просьбе следователей.

– Но… но почему?

– Зачем информацию скрывают от общественности? – Конрад сам же и ответил на свой вопрос: – Тебе-то не нужно объяснять, какие проблемы возникают у полиции с психически больными типами, которые чванятся сенсационными преступлениями других.

«С патологическими лгунами».

– Поэтому определенная информация о преступнике не распространяется в СМИ. Чтобы суметь проверить признания на достоверность.

Конрад сделал паузу, чтобы придать словам больше значимости.

– Обычно этим методом исключают преступников-подражателей. Реже подражателей-жертв.

Он встал. Пересек свой кабинет, как зал суда, заложив руки за спину.

– Ты представляешь, сколько женщин, самостоятельно обрезавших себе волосы, позвонили на горячую линию? Женщины, которые говорили, что их изнасиловали, но они смогли спастись?

– Я не такая, – сказала Эмма и сделала ошибку, проведя рукой по волосам, что она делала десятилетиями, когда нервничала.

– Я говорил с прокурором. Знаешь, что он думает? Что ты хотела привязать к себе Филиппа из-за твоих проблем с деньгами. Он хотел бросить тебя, поэтому ты наврала ему, что беременна. А так как эту ложь невозможно рассказывать вечно, ты выдумала изнасилование, чтобы объяснить потерю ребенка. В то же время ты хотела сочувствия из-за твоей психической травмы. Но когда заметила, что это не работает и удержать его не получается, ты убила его и стала единственной наследницей.

– Конрад, ты… как… как ты вообще можешь рассматривать такое, меня… то есть. Я же знаю, что произошло. Я ведь не сумасшедшая.

– Нет?

«Нет? Он правда это сейчас спросил?»

Конрад сделал к ней несколько шагов и теперь снова стоял так близко, что Эмме было достаточно поднять руку, чтобы погладить его ухоженную бороду.

– Не надо, – воспротивилась Эмма, когда почувствовала, что Конрад хочет прикоснуться к ней. – Уйди! – запротестовала она, но не энергично, скорее для проформы. И не отвела его ладонь, когда он взял ее за руку.

– Тебя изнасиловали морально, – нежно прошептал он. – Но не физически.

– Да нет же, меня… – Она закрыла глаза. – Меня изнасиловали, а ты прекрати играть Адвоката Дьявола, иначе…

– ЭММА!

Конрад так громко выкрикнул ее имя, что она вздрогнула.

– Открой глаза и послушай меня. Сейчас дело не в тактике ведения допроса. Я говорю с тобой не как адвокат, а как друг. – Он сделал глубокий вдох. – Твой муж надругался над тобой. Но только над душой. Не над твоим телом. И не над телами других жертв.

Эмма застонала.

Нет, нет, это невозможно.

– Филипп не Парикмахер?

– Нет.

Глаза Конрада излучали печальную уверенность. Эмма отвернулась от него. Она не могла вынести этого взгляда, который говорил ей, что Паландт и ее муж – два невинных человека, которых она убила в один день.