Глава 38
Эмма представляла, как мужчины в черных горнолыжных масках выстроились друг за другом перед дверью сарая.
Четверо, все с оружием на изготовку.
Самый маленький, компактный тип с фигурой бодибилдера (судя по мышцам, проступающим под униформой) стоит, наверное, первым и уже разрезал ремень своим ножом. Его ладонь лежит на ручке двери, чтобы по команде распахнуть ее для других.
Сбоку от сарая, так чтобы не было видно из смотрового окошка в двери, будет стоять Филипп. Какое счастье, что он вернулся из Берлина раньше, чем собирался. Филипп забеспокоился, когда Йорго рассказал, что во время последнего разговора она просто положила трубку. К тому же снова была недоступна по всем телефонам. Когда Филипп позвонил ей на мобильный, который Паландт как раз держал в руке, он хотел сообщить, что через десять минут будет дома.
Сейчас он рядом и ждет, что командир оперативной группы в любой момент отдаст приказ штурмовать домик.
Как в фильмах, стоящие сзади мужчины с громкими криками и с оружием бросятся внутрь сарая.
И фонарики, прикрученные к стволам пистолетов, наверняка высветят там каждый уголок.
«О Господи», – услышала Эмма в мыслях голос Филиппа, когда он обнаружит опрокинутый бак с трупом. Или лежащего в луже крови Паландта, которому Салим, возможно, проломил череп. Но это были лишь догадки.
Эмма видела, слышала и чувствовала все это только в своих фантазиях. Она сидела в сорока метрах от происходящего, в салоне машины скорой помощи, которая была припаркована у автомобильного навеса перед домом Паландта.
– Это придется зашивать, – сказал молодой медбрат или врач (Эмма не слушала, когда он представился), очень похожий на молодого Гюнтера Яуха: высокий, худой, со стрижкой «ежиком» и слегка оттопыренными ушами. Он смыл кровь с ее лица, обработал рану дезинфицирующим спреем и наложил на голову темно-розовую повязку. Когда он закончил, Эмма услышала агрессивный рев и звуки безмолвной борьбы, доносившиеся со стороны сада.
– Что там происходит? – спросила она достаточно громко, так, чтобы Салим, ждавший перед машиной скорой помощи, услышал ее.
– Началось, – объяснил он, хотя наверняка это тоже было лишь предположение.
Сотрудница полиции следила, чтобы никто посторонний не заходил на земельный участок. Но насколько Эмма видела через открытые двери скорой помощи, зеваки и так не решались выйти на улицу, возможно, потому, что патрульные машины с включенными мигалками перекрыли всю Тойфельзе-аллее и напугали соседей. А возможно, потому, что снег повалил еще сильнее, и почти ничего не было видно.
Минут пять Эмма просидела в машине скорой помощи наедине с Салимом, пока медик Яух писал в кабине водителя отчет. И тут снова появился Филипп.
– Ничего! – заявил он, просунув голову в двери.
– Ничего? – Эмма поднялась со скамьи.
– Части трупа – да, это есть. Но никакого соседа.
– Что ты такое говоришь?
Это было невозможно.
Филипп обратился к Салиму:
– Вы ударили господина Паландта и связали?
Почтальон помотал головой:
– Не связывал. Но он был без сознания.
– Господин Штайн?
Позади Филиппа появилась сотрудница полиции и объяснила ему, что командир оперативной группы срочно хочет поговорить с ним.
– Ты останешься здесь, – велел он, но Эмма, конечно, не могла больше усидеть на кушетке.
Она проследовала за ним несколько шагов, пока сотрудница не встала у нее на пути, и Эмме пришлось повысить голос:
– Немедленно пропустите меня туда!
«Я должна это увидеть. Пустой сарай».
Лишь тот факт, что Салим тоже все это видел, не давал Эмме усомниться в собственном рассудке.
– Я хочу к своему мужу. Я свидетельница!
Филипп обернулся к ней. Он уже собирался крикнуть «Эмма!» с интонацией, с какой родители одергивают невоспитанных детей, как вдруг пожал плечами, и, получив невидимый знак, женщина-полицейский пропустила Эмму.
– Возможно, ты действительно сможешь нам помочь, – сказал он. Половину предложения проглотил налетевший ветер, который время от времени поднимал снежные вихри.
Филипп вошел в открытый сарай, где кто-то нашел выключатель.
Кроме Филиппа, внутри находился еще один полицейский, вероятно командир оперативной группы. Он стянул свою балаклаву и ожидал вновь пришедших с таким выражением лица, словно хотел сказать: «Смотрите сюда, слабаки. Я стою ногами прямо в трупном бульоне, в самой вони, и мне хоть бы что».
– Вы должны взглянуть на это, – обратился он к Филиппу.
– Здесь еще части тела.
Филипп обернулся к Эмме:
– Тебе лучше остаться снаружи.
Как будто она без того мало наследила в саду.
Здесь снаружи запах разложения выносить было легче.
Стоя у двери, Эмма наблюдала, как ее муж перешагнул через отрубленную голень, стараясь по возможности не ступать в жижу рядом с опрокинутым баком для биомусора, где находились другие части голого женского трупа.
Сплющенные, как мясные обрезки.
Несмотря на отвращение, Эмма не могла не смотреть на тело женщины, которая прошла через то, чего избежала Эмма.
«Я могла бы лежать здесь вместо тебя», – думала она и скорбела по этой незнакомой женщине, чье имя гарантированно вскоре появится на первых полосах всех газет. Вместе с ее собственным, потому что пресса наверняка заинтересуется и Эммой.
– Вот дерьмо, – выругался Филипп в дальнем правом углу сарая.
Он заглянул в коробку для хранения подушек для садовой мебели, открытая крышка загораживала Эмме вид на содержимое. Но если ее муж позеленел, значит, то, что он увидел, было еще омерзительнее, чем труп женщины, лежащий перед ней. Хриплым голосом Филипп обратился к командиру группы:
– Здесь есть еще ящики?
– Для хранения других трупов? – Полицейский помотал головой. – И ничего, где бы мог спрятаться этот псих. Мы все проверили.
У Эммы задрожали ноги. Дежа-вю было неизбежно.
Помещение, у которого есть тайна.
– Здесь никого нет.
Это невозможно.
– Он работал в цирке, – услышала свой голос Эмма. Тихий, почти шепот.
– Как?
Оба мужчины обернулись к ней.
– У него был специальный номер с чемоданом.
Филипп посмотрел на нее, словно она вдруг заговорила на иностранном языке:
– Что ты хочешь этим сказать?
Что он может так сложиться, что поместится в ручную кладь.
– Он одет? – робко спросила Эмма, хотя и так знала ответ. Другого объяснения не было.
– Что ты имеешь в виду?
– Труп, черт возьми. В коробке для подушек, – почти закричала она. – ОН ОДЕТ?
Потому что только это имело смысл.
Они нашли не новые части тела.
А Дядюшку Длинные Ноги.
Паландта, который сложился вчетверо и в любой момент может выпрыгнуть из коробки…
– Черт, нет… – абсолютно спокойно ответил Филипп и, как иголкой, проткнул своими словами пузырь ее самых страшных опасений.
– Здесь расчлененное тело. Торс. Голова, нога. Все голое. И в червяках!
Но потом он сказал нечто, что все изменило:
– Но здесь лежит одежда, рядом с коробкой.
Командир оперативной группы наклонился и подцепил стволом пистолета куртку.
Черный макинтош с желтыми пуговицами.
Значит, Паландт разделся! Зачем?
В тот момент Эмма еще не разгадала загадку.
Как и потом, когда наверняка уже в десятый раз посмотрела на мусорный бак с наклейкой Берлинской службы по вывозу отходов, с тем самым логотипом с морковкой вместо «и» в слове «Био».
Лишь когда она присела рядом с опрокинутым контейнером и абстрагировалась от вони, шестеренки в ее голове сцепились и заработали, и Эмма приняла единственное здравое решение и полностью сконцентрировалась на дыхании.
Не на своем.
А на дыхании трупа.
У которого сначала шевельнулась грудная клетка. А потом и все голое тело.
Со скоростью, на какую способен только человек, которого раньше называли Дядюшка Длинные Ноги и который сейчас, несмотря на болезнь, пулей выскочил из своего укрытия.
– Он жив! – успела крикнуть Эмма, а потом начался ад.
