Глава 11

Была лишь одна совместная фотография с Филиппом, на которой Эмма не ненавидела себя, и этот снимок сделал двухлетний воришка.

По дороге на выставку одного знакомого фотографа лет пять назад они, спасаясь от ливня, забежали в ресторанчик на Хаккешер-Маркт и попали в так называемую «ловушку для туристов» – «картофельный ресторан» с раскладными столами, напоминающими те, на которых клеят обои, и длинными скамьями, которые пришлось делить с десятком других спасающихся от дождя.

Вынужденные заказать не только напитки, они выбрали картофельные оладьи с яблочным муссом, и этот ничем не примечательный вечер в апреле стерся бы из памяти, если бы через день Эмма не обнаружила странные фотографии на своем сотовом телефоне.

Первые четыре были совсем темные. На пятой виднелся край стола, как и на следующих шести, где сначала можно было разглядеть только большой палец, а потом и виновника этих смазанных снимков целиком: светловолосая девочка с растрепанными волосами, измазанным манной кашей ртом и дьявольской улыбкой, на которую способны лишь маленькие дети, незаметно стащившие у кого-то мобильник.

В общей сложности на семи снимках без вспышки были изображены элементы Филиппа и Эммы. На одном они даже улыбались, но на самой красивой фотографии время, казалось, остановилось. Эмма и Филипп сидели рядом и смотрели друг другу в глаза, а их вилки зацепили один и тот же кусочек оладьи. Снимок напоминал кадр из фильма, когда звук – голоса пытающихся перекричать друг друга посетителей ресторана, детский плач и громкий звон приборов – вдруг обрывается и какофония сменяется романтической фортепианной музыкой, которая сопровождает стоп-кадр.

Эмма даже не знала, что она и ее муж обмениваются такими любящими взглядами, и тот факт, что снимок был сделан незаметно и любое подозрение на инсценировку исключалось, делал фотографию еще ценнее. И для Филиппа, который тоже любил этот снимок, хотя и считал свою неуклюжую позу слишком напоминающей Джеймса Дина, что бы это ни значило.

Раньше, «в прежние времена», Эмма видела это изображение каждый день в семнадцать часов, когда Филипп звонил ей, чтобы сказать, успевает ли он к ужину, потому что установила фото на его номер телефона. Распечатанный снимок лежал как талисман во внутреннем кармане ее любимой сумочки, а какое-то время изображение даже было заставкой на экране ее ноутбука, пока после очередного обновления системы не исчезло с компьютера по необъяснимым причинам.

«Как и моя уверенность, моя жизнерадостность. Моя жизнь».

Иногда Эмма задавалась вопросом, не перезапустил ли Парикмахер и в ней систему той ночью и не сбросил ли все ее эмоциональные установки до уровня заводских настроек. И она определенно была браком: поврежденный товар, не подлежащий обмену.

Эмма кликнула на иконку Outlook в нижней панели на экране, чтобы стандартная заставка исчезла и она могла приступить к неприятным, но необходимым задачам.

Ее ежедневная «работа» состояла в том, чтобы прошерстить Интернет в поисках последних сообщений о Парикмахере.

То, что Филипп категорически запретил ей делать после того, как произошла утечка закрытой следственной информации и газеты заполучили созданный им профиль преступника. Они трепали его несколько дней. Филипп боялся, что грубые сообщения бульварной прессы еще больше напугают Эмму, поэтому она действовала осторожно.

Тайно, словно какая-то преступница.

Она путешествовала по Интернету в режиме приватного просмотра, который не записывал в историю информацию о посещенных сайтах. А архив, где она в хронологическом порядке сохраняла все сообщения и данные о том случае, назывался «диета» и был защищен паролем.

В настоящий момент Сеть наводнили спекуляции, потому что Парикмахер объявился на прошлой неделе. Снова в берлинском пятизвездочном отеле, на этот раз на Потсдамер-плац, и снова проститутка умерла от передозировки ГОМК.

По крайней мере, остатки этого средства были обнаружены у нее в крови. Однако следователи не считали это неопровержимым доказательством. Эмма была психиатром. Заполучить этот медикамент, который в малых дозах действовал возбуждающе и часто применялся как «клубный наркотик», для нее было еще легче, чем сбрить себе самой волосы.

Статьи бульварной прессы больше распространялись о сексуальных предпочтениях Наташи В., чем о человеке, который в муках лишился жизни. А при знакомстве с комментариями читателей на интернет-форумах появлялось впечатление, что большинство считало женщин совиновными, потому что кто вообще отдается незнакомым мужикам за деньги?

И никому не приходило в голову, что жертвы тоже живые люди с чувствами. Русская, которая в ту ночь постучалась в дверь номера Эммы, сопереживала больше, чем все комментаторы, вместе взятые.

Жаль, что следователи не смогли разыскать ее. Правда, это неудивительно. Какая девушка из эскорта сообщит на ресепшн свое настоящее имя или скажет, в какой номер ей нужно? Подобные «девочки» были неизбежными, но и невидимыми гостями в фешенебельных отелях.

В камине с треском перевернулось горящее полено, и если Самсон даже ухом не повел, то Эмма вздрогнула от ужаса.

Она посмотрела в окно, остановила взгляд на ели в саду, которую они каждый год украшали к Рождеству. Ее ветви прогнулись под снегом.

Природа была одной из немногих вещей, которые успокаивали Эмму. Она любила свой сад. Желание снова заботиться о нем было сильным стимулом для того, чтобы избавиться от проблемы в голове. Когда-нибудь она наверняка найдет в себе силы, решится на терапию и позволит другому специалисту проверить медикаментозное лечение, которое сама себе прописала.

Когда-нибудь, только не сегодня.

Эмма нашла в своем электронном ящике, в папке «спам», письмо, которое угрожало блокировкой всех ее кредитных карт, и несколько сообщений о новостях со словом «парикмахер», среди них одну статью в газете «Бильд» и другую в «Берлинер Цайтунг», с которой и начала. Выяснив, что ничего нового не появилось, Эмма скопировала статью в папку «Парикмахер_ТРИ_Расследование_НАТАША».

На самом деле это место Парикмахер предусмотрел для Эммы. Наташа была номером четыре.

«Просто я женщина, которая не берется в расчет».

Для каждой жертвы Эмма создала подпапки «Частная жизнь», «Работа» и «Собственные теории», но папки с информацией по официальным расследованиям были, разумеется, самые важные.

Здесь же хранилась и статья из «Шпигель» о первом профиле, который составил Филипп: преступник характеризовался как нарцисс-психопат. Состоятельный, ухоженный, с высшим образованием. Настолько влюбленный в себя, что не способен на продолжительные отношения. Считая себя идеальным, он винит женщин в собственном одиночестве. Женщин, которые привлекают мужчин и хотят от них лишь одного – денег. Это они несут ответственность за то, что такой видный парень, как он, не может контролировать свои инстинкты. Обривание, и тем самым «обезображивание» женщины, он рассматривает как услугу, которую оказывает мужскому миру.

Возможно, были и другие женщины, которых, как Эмму, после изнасилования лишили «только» волос. Вероятно, он убивал в силу необходимости, если считал своих жертв по-прежнему привлекательными и без шевелюры.

Это размышление привело Филиппа к мысли, что Парикмахер мог использовать во время преступлений прибор ночного видения, чтобы суметь оценить результат. Предположение, которое Эмма сохранила в папке «Теории», как и то, что преступник, возможно, не выносит вида крови. И все же во время бритья он порезал ее. В больнице ей обработали рану надо лбом и удалили запекшуюся кровь. Возможно, это спасло ей жизнь, потому что рана и кровь, видимо, настолько обезобразили Эмму, что Парикмахер посчитал свою миссию завершенной.

Официально Филипп не был допущен к делу, из-за одного только личного интереса, и под словом «интерес» его начальник имел в виду «сбрендившую жену с безумными фантазиями насильственного характера».

Неофициально Филипп, конечно, связывался со всеми источниками, чтобы быть в курсе расследования. Эмма была уверена, что он делился с ней не всем, что узнавал, иначе у нее не перехватило бы сейчас дыхание, когда она открыла домашнюю страницу «Бильд».

Проклятье.

Она поднесла руку ко рту. Моргнула.

Заголовок к фотографии состоял всего из двух слов, но они занимали две трети монитора:

ЭТО ОН?

Ниже зеленоватый снимок с камеры, которая располагалась в углу кабины лифта.

С перспективы дальнего правого угла она видела мужчину в сером свитере с капюшоном. Его лицо было на три четверти скрыто, а все остальное могло соответствовать любому белому взрослому мужчине в джинсах и кроссовках.

Но Эмму шокировал не вид худой фигуры среднего роста, которая собиралась выйти в лобби отеля, в котором жертва номер два рассталась с жизнью.

А то, что мужчина держал в руках, когда выходил из лифта.

«На этой фотографии вы видите неизвестного мужчину, который выходит из отеля в ночь убийства Ларианы Ф.», – значилось в подписи. Так как было неясно, действительно ли это убийца, информацию все это время скрывали от общественности, но сейчас решили обнародовать за отсутствием альтернатив.

Для тех, кто мог сообщить какую-либо информацию, были указаны номера телефонов полиции.

«Господи. Может, я ошибаюсь? Неужели это…»

Эмма поискала на письменном столе бумажный пакет, чтобы подышать в него, но не нашла и подумала, не сходить ли за ним на кухню, но все же решила сначала увеличить фото.

Приблизила руки мужчины, все еще в латексных перчатках.

Пальцы.

Предмет, который они сжимали.

«Полиция считает, что Парикмахер держит в руках трофей, который забрал с собой», – сообщал навязчивый текст ниже.

Волосы? В свертке!

Эмма отвела глаза. Ее взгляд блуждал по столешнице. Потом вернулся к фотографии.

Маленький, упакованный без затей в обычную коричневую бумагу.

Примерно такой же лежал перед ней. Анонимная посылка, которую Салим оставил у нее для соседа.

А. Паландт.

Она никогда не слышала этой фамилии.

Эмма почувствовала, как капелька пота сорвалась с затылка и скатилась по позвоночнику. Потом услышала рычание Самсона, еще до того, как сработала сигнализация в мансарде.