Книга третья
Путь к войне

Говорить о мире, тайно готовиться к войне, выработать осторожную внешнюю политику, скрытно провести перевооружение, избежать превентивных военных действий против Германии со стороны стран-победительниц — такова была тактика Гитлера в течение первых двух лет пребывания у власти.

Убийство австрийского канцлера Дольфуса в Вене 25 июля 1934 года было его большой ошибкой. Вечером того дня 154 человека из 89-го штандарта СС, переодетые в австрийскую военную форму, ворвались в федеральную канцелярию и с расстояния полметра прострелили Дольфусу шею. В нескольких кварталах от канцелярии нацисты захватили радиостанцию и передали в эфир сообщение, что Дольфус подал в отставку. Гитлер узнал обо всем на ежегодном Вагнеровском фестивале в Байрёйте, где слушал «Золото Рейна». Новость необычайно взволновала его. Фриделинд Вагнер, внучка великого композитора, сидела в фамильной ложе по соседству и была свидетельницей происходящего. Два адъютанта — Шауб и Брюкнер, рассказывала она позднее, получали новости из Вены по телефону, который стоял в ее ложе, а потом шепотом докладывали о них Гитлеру.

«После спектакля фюрер казался очень взволнованным. Волнение его возрастало по мере того, как он пересказывал нам страшные новости… Он с трудом прогнал со своего лица выражение довольства и намеренно заказал, как обычно, обед в ресторане. «Я должен выйти показаться, — сказал он, — иначе люди подумают, что я к этому причастен».

И они были бы недалеки от истины. Еще в первом разделе «Майн кампф» Гитлер писал, что объединение Германии и Австрии — «задача, решить которую надо любыми средствами». Вскоре после того как Гитлер стал канцлером, он назначил депутата рейхстага Теодора Хабихта инспектором австрийской нацистской партии, а чуть позже помог обосноваться в Мюнхене Альфреду Фрауенфельду — лидеру австрийской нацистской партии, добровольно переехавшему в Германию. Отсюда он каждую ночь выступал по радио, подстрекая своих соратников в Вене к убийству канцлера Дольфуса. За несколько месяцев до июля 1934 года австрийские нацисты с помощью оружия и динамита, предоставленных Германией, развязали в стране настоящий террор. Они взрывали железные дороги, электростанции, правительственные здания, убивали сторонников клерикально-фашистского режима Дольфуса. В конце концов Гитлер согласился создать австрийский легион численностью несколько тысяч человек, который расположился на границе Австрии и Баварии, готовый в удобный момент перейти ее и оккупировать страну. В 6 вечера Дольфус умер от ран, но фашистский путч из-за несогласованности действий заговорщиков провалился. Правительственные силы, руководимые доктором Куртом фон Шушнигом, быстро взяли ситуацию под контроль. Мятежников, несмотря на то, что при содействии германского посла им был обещан свободный выезд в Германию, подвергли аресту, причем тринадцать из них позднее повесили. В это время Муссолини, которому Гитлер на последней встрече в Венеции за месяц до описываемых событий обещал оставить Австрию в покое, вызвал смятение в Берлине, приведя в боевую готовность четыре дивизии и подтянув их к Бреннерскому перевалу.

Гитлер быстро отступил. Подготовленное официальным германским агентством ДНБ сообщение, где выражалась радость по поводу падения Дольфуса и провозглашалась Великая Германия, образование которой неизбежно, в полночь было срочно изъято и заменено другим, в котором выражалась скорбь по поводу «жестокого убийства» и все дело представлялось как чисто австрийское. Хабихт был смещен, германский посол в Вене отозван и уволен, а Па-пен, который едва избежал участи Дольфуса месяц назад во время «кровавой чистки», был в срочном порядке направлен в Вену для восстановления, как заявил Гитлер, «нормальных дружественных отношений» с Австрией.

Чувство радости сменилось у Гитлера страхом. «Мы стоим перед новым Сараево!» — вскричал он, по словам Па-пена, когда они вдвоем обсуждали, как лучше выйти из кризиса. Фюрер извлек из этого урок. Нацистский путч в Вене, так же как «пивной путч» в Мюнхене в 1923 году, оказался преждевременным. Германия была еще недостаточно сильна в военном отношении, чтобы поддержать такую авантюру. К тому же она находилась в политической изоляции. Даже фашистская Италия присоединилась к Великобритании и Франции, требуя независимости для Австрии. Более того, Советский Союз впервые выразил желание присоединиться к странам-победительницам в «восточном Локарно», чтобы воспрепятствовать продвижению Германии на Восток. Осенью Советский Союз стал членом Лиги Наций. Надежды на раскол среди великих держав еще более уменьшились, чем в трудный 1934 год. Гитлеру оставалось только произносить проповеди о мире и, продолжая тайно перевооружаться, ждать случая.

Кроме рейхстага у него был еще один способ донести свою мирную пропаганду до внешнего мира — иностранные корреспонденты, редакторы и издатели постоянно искали возможность взять у него интервью. Среди них были англичанин с моноклем, Уорд Прайс. Его газета — лондонская «Дейли мейл» — и ее читатели всегда были к услугам германского диктатора. Так, в августе 1934 года в очередном интервью, которые Гитлер давал Прайсу вплоть до начала войны, он заявил, что «война не вернется», что Германия «лучше других знает, какие бедствия она несет», что «германские проблемы не могут быть решены военным путем». Осенью он повторил эти высокие слова Жану Гою, лидеру французских ветеранов войны, члену палаты депутатов, который в свою очередь привел их в статье, опубликованной в парижской газете «Матэн».

Одновременно Гитлер с неослабевающей энергией работал над программой создания армии и снабжения ее оружием. К 1 октября 1934 года численность армии должна была утроиться (триста тысяч вместо ста). В апреле того же года начальнику генерального штаба генералу Людвигу Беку дали понять, что 1 апреля следующего года фюрер объявит о введении воинской повинности и об отказе соблюдать условия Версальского договора, касающиеся ограничений в отношении армии. Геббельсу строго-настрого наказали не допускать появления в прессе словосочетания «генеральный штаб», поскольку Версальский договор запретил возрождение этого органа. Ежегодные официальные списки германской армии после 1932 года перестали публиковаться, чтобы число фигурирующих там офицеров не смущало иностранных военных аналитиков. Уже 22 мая 1933 года генерал Кейтель, председатель Рабочего комитета Совета обороны рейха, инструктировал своих помощников: «Ни один документ не может быть утерян, иначе вражеская пропаганда воспользуется этим в своих целях. Устные заявления всегда можно опровергнуть».

Военно-морским силам тоже было предписано держать рот на замке. В июне 1934 года Редер имел продолжительную беседу с Гитлером, после которой записал:

«Инструкции фюрера: ни в коем случае не следует упоминать о кораблях водоизмещением 25–26 тысяч тонн, допустимо сообщать лишь о модернизированных кораблях водоизмещением 10 тысяч тонн. Фюрер требует, чтобы строительство подводных лодок велось в строжайшей тайне».

Все это делалось потому, что военно-морской флот начал строительство двух тяжелых крейсеров водоизмещением 26 тысяч тонн (на 16 тысяч тонн больше, чем было предусмотрено Версальским договором), которые впоследствии получили названия «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Строительство подводных лодок по Версальскому договору было вообще запрещено, но они строились тайно в Финляндии, Голландии и Испании и к описываемому времени Редер имел на складах в Киле с десяток подводных лодок в разобранном виде. На встрече с Гитлером в ноябре 1934 года он испросил разрешения собрать шесть подводных лодок, «чтобы они были готовы к моменту критической ситуации в первом квартале 1935 года» (вероятно, ему было известно о планах Гитлера на этот период). Гитлер ответил ему, что сообщит, «когда ситуация потребует собрать лодки».

Во время этой же встречи Редер указал, что строительство новых кораблей (не считая увеличения численности личного состава ВМС втрое) потребует больших денег, которых у него нет. Гитлер рассеял его беспокойство: «Если понадобится, мы уговорим доктора Лея предоставить флоту 120–150 миллионов из средств Рабочего фронта, ведь от этого выиграют сами рабочие». Так деньги немецких рабочих пошли на финансирование военно-морской программы.

Геринг в первые два года пребывания нацистов у власти активно занимался созданием военной авиации. Как министр авиации (считалось, что она гражданская), он давал компаниям заказы на разработку боевых самолетов. Обучение военных летчиков проходило под прикрытием общества летчиков-спортсменов.

Человек, случайно попавший в то время в индустриальные районы Рура или Рейнской области, был бы поражен размахом работ в области вооружения, особенно на заводах Круппа, крупнейшего производителя оружия в Германии в течение последних семидесяти пяти лет, и на заводах ведущего химического концерна «И.Г.Фарбениндустри». Хотя по решению Версальского договора Круппу было запрещено заниматься производством оружия, компания времени даром не теряла. В 1942 году, когда германская армия завоевала почти всю Европу, Крупп хвастался, что «основные принципы вооружения для танков и устройство башни были разработаны еще в 1926 году… Из орудий, использовавшихся в 1939–1941 годах, наиболее совершенные были полностью разработаны еще в 1933 году». Ученые компании «И.Г.Фарбениндустри» спасли Германию от преждевременной катастрофы во время Первой мировой войны, изобретя способ производства синтетических нитратов из воздуха, после того как поставки селитры из Чили прекратились из-за английской блокады. Теперь, при Гитлере, перед компанией поставили цель полностью обеспечить Германию горючим и каучуком, без которых ведение войны было немыслимо и которые ранее импортировались. Способ добычи синтетического топлива из каменного угля был разработан учеными еще в середине 20-х годов. После 1933 года нацистское правительство дало «добро» на увеличение производства концерном синтетических масел, с тем чтобы довести его до 300 тысяч тонн к 1937 году. К тому времени в компании уже был разработан способ производства искусственного каучука из каменного угля и других материалов, которые в Германии добывались в больших количествах. В Шкопау открылись первые четыре завода по выпуску «буна» — так назвали искусственный каучук. К началу 1934 года Рабочим комитетом Совета обороны рейха был принят план, по которому тысячи заводов переводились на выполнение военных заказов. К концу года перевооружение на всех фазах приобрело такой размах, стало настолько заметно, что скрывать его от озабоченных и подозрительных стран-победительниц было уже невозможно.

Эти страны во главе с Великобританией вынашивали идею признать перевооружение Германии, которое, по мнению Гитлера, не было таким уж большим секретом, как свершившийся факт. Они готовы были признать паритет Германии в вооружении в обмен на общеевропейское соглашение, включающее и «восточное Локарно». Это гарантировало бы восточным странам, особенно России, Польше и Чехословакии, такую же безопасность, какую получили после заключения договора в Локарно западные страны. Германии, конечно, тоже были бы даны гарантии безопасности. В мае 1934 года британский министр иностранных дел сэр Джон Саймон, предшественник Невилла Чемберлена, столь же неспособный понять Адольфа Гитлера, предложил Германии паритет в вооружении. Франция такую идею резко отклонила.

Однако предложение об общеевропейском соглашении, включающем вопрос о паритете вооружений и «восточном Локарно», было выдвинуто Великобританией и Францией повторно в начале февраля 1935 года. За месяц до этого, 13 января, жители Саара подавляющим большинством (477 тысяч против 48 тысяч) проголосовали за возвращение в состав рейха этой небольшой территории, богатой месторождениями каменного угля. Гитлер воспользовался референдумом, чтобы объявить, что Германия не имеет больше территориальных претензий к Франции. Это означало отказ Германии от Эльзаса и Лотарингии. В обстановке оптимизма и доброй воли, сложившейся в результате мирного присоединения Саара и заявлений Гитлера, англо-французское предложение было в начале февраля 1935 года официально передано фюреру.

Ответ Гитлера от 14 февраля был по вполне понятным, с его точки зрения, причинам уклончивым. Он приветствовал план, по которому Германия могла открыто перевооружаться, но всячески обходил пункт о ее готовности подписать соглашение о «восточном Локарно». Это связало бы Гитлеру руки в его устремлениях на Восток в целях завоевания жизненного пространства для Германии. Можно ли было в этом вопросе оторвать Великобританию от Франции, которая заключила договоры о взаимной помощи с Польшей, Чехословакией и Румынией и была больше заинтересована в безопасности Запада? Вероятно, об этом думал Гитлер, когда в своем осторожном ответе предложил перед общими переговорами провести двусторонние консультации. Для таких консультаций он пригласил в Берлин англичан. Сэр Джон Саймон с готовностью согласился. Было решено встретиться 6 марта. За два дня до назначенной даты публикация в Англии Белой книги вызвала притворный гнев на Вильгельмштрассе. Белая книга была воспринята многими иностранными наблюдателями, находившимися в Берлине, как документ, содержащий объективную констатацию тайного перевооружения Германии, что вынуждало Великобританию к умеренному перевооружению. Но Гитлер, рассказывают, был вне себя. И буквально накануне предполагаемого вылета Саймона в Берлин Нейрат сообщил ему, что фюрер простудился и встречу придется отложить.

На самом ли деле простудился Гитлер или нет — неизвестно, но поразмыслить ему было над чем. Если он решился на такой смелый шаг, то ему не нужны ни Саймон, ни Идеи. Он считал, что нашел предлог для смертельного удара по Версальскому диктату. Буквально накануне во Франции обсуждался закон о продлении срока воинской службы с восемнадцати месяцев до двух лет ввиду снижения уровня рождаемости во время Первой мировой войны. 10 марта Гитлер запустил пробный шар с целью проверить решимость союзников. Призвали услужливого Уорда Прайса. Ему было обещано интервью с Герингом, который официально заявил, что Германия располагает военно-воздушными силами, о чем уже знал весь мир. Гитлер мог с уверенностью предполагать, что реакция Лондона на самовольную отмену Версальского договора будет именно такой, какой он ждал. Сэр Джон Саймон заявил в палате общин, что не потерял надежды поехать в Берлин.

В субботу 16 марта (большинство сюрпризов Гитлер преподносил по субботам) канцлер издал закон о всеобщей воинской повинности и создании армии, состоящей из 12 корпусов и 36 дивизий — около полумиллиона человек. Это означало конец ограничениям, установленным для армии по Версальскому договору, и только Англия и Франция могли предпринять какие-то шаги. Как и ожидал Гитлер, они протестовали, но никаких шагов не предприняли. Правда, британское правительство поинтересовалось, примет ли Гитлер британского министра иностранных дел. На этот вопрос диктатор любезно дал утвердительный ответ.

Воскресенье, 17 марта, стало для Германии праздником. Были сброшены версальские кандалы — символ ее позора и унижения. Рядовой немец мог как угодно относиться к Гитлеру и его разбойному правлению, но должен был признать, что ему удалось то, о чем не помышляло ни одно правительство республики. Для большинства немцев это символизировало восстановление немецкой чести. В это воскресенье был как раз День Памяти героев. Вечером я пошел на официальную церемонию, которая состоялась в опере, и увидел там картину, которой Германия не наблюдала с 1914 года. Партер представлял собой море военных мундиров. Среди серых кителей и остроконечных шлемов императорской армии попадалась небесно-голубая форма люфтваффе, до того мало кому известная. Рядом с Гитлером сидел фельдмаршал фон Макензен — последний живой фельдмаршал кайзеровской армии. На нем был красочный мундир дивизии «Мертвая голова». Прожектора были направлены на сцену. Там, подобно мраморным статуям, застыли молодые офицеры, гордо державшие боевые знамена нации. За ними висел огромный черно-серебряный Железный крест, прикрепленный к занавесу. Так День Памяти героев, погибших в войне, вылился в празднование похорон Версальского договора и возрождения немецкой армии.

Генералы испытывали необычайное довольство, что было заметно по их лицам. Для них, как и для всех остальных, это был сюрприз, поскольку Гитлер, проведя перед тем несколько дней в горах в резиденции Берхтесгаден, не считал нужным делиться с ними своими соображениями. Генерал Манштейн, давая показания на Нюрнбергском процессе, заявил, что о решении Гитлера он и начальник третьего военного района Берлина генерал фон Вицлебен впервые услышали по радио 16 марта. Генеральный штаб предпочел бы начать с армии меньшей численности.

«Если бы спросили мнение генерального штаба, — свидетельствовал Манштейн, — то мы бы предложили двадцать одну дивизию. Тридцать шесть дивизий — это решение Гитлера».

За этим последовал ряд ничего не значащих предупреждений со стороны других держав. 11 апреля представители Британии, Франции и Италии встретились в Стрезе. Они осудили действия Германии и подтвердили свою готовность поддержать независимость Австрии и заверили друг друга в верности Локарнскому договору. Совет Лиги Наций в Женеве также выразил свое недовольство поведением Гитлера и назначил комиссию, которой надлежало выработать меры, способные сдерживать его в будущем. Франция, понимая, что Германия никогда не присоединится к «восточному Локарно», срочно подписала договор о взаимной помощи с Россией, а Россия — аналогичный договор с Чехословакией.

В газетных заголовках такое сплочение рядов против Германии выглядело чем-то зловещим и даже смутило кое-кого в министерстве иностранных дел Германии и в германской армии, но только не Гитлера. В конце концов, ему все сошло с рук, однако он понимал, что почивать на лаврах еще не время, поэтому решил снова вернуться к речам о мире и посмотреть, насколько крепки ряды противников и нельзя ли их расколоть, пробить в них брешь.

Вечером 21 мая он выступил в рейхстаге с очередной «мирной» речью. Это была, вероятно, самая умная и изощренная речь из всех, которые произнес в рейхстаге Гитлер и которые довелось слышать автору этих строк. Гитлер казался расслабленным. Он излучал не только спокойствие, но и, к удивлению аудитории, терпимость и умиротворение. В его речи не содержалось никаких выпадов против стран, осудивших нарушение Германией условий Версальского договора. Вместо этого следовали уверения, что Германия хочет только мира, основанного на всеобщей справедливости. Гитлер отвергал саму идею войны. Война бессмысленна, война бесполезна, война, в конце концов, ужасна!

«Кровь, лившаяся на Европейском континенте в течение трех последних столетий, не привела к каким бы то ни было национальным изменениям. В конце концов, Франция осталась Францией, Польша Польшей, а Италия Италией. К чему привели династический эгоизм, слепой патриотизм и политические страсти, к чему привела кровь, пролитая для достижения якобы далеко идущих политических перемен, — это было только прикосновение к коже нации, если говорить о национальных чувствах. Фундамент характера наций не поколебался. Если бы лишь часть жертв была принесена этими государствами во имя более высоких целей, успех был бы значительнее и долговечнее».

Далее Гитлер заявил:

«Германия и не мыслит завоевывать другие народы. Наша расовая теория считает любую войну, направленную на покорение другого народа или господство над ним, затеей, которая рано или поздно приводит к ослаблению победителя изнутри и в конечном счете — к его поражению. В Европе не осталось незавоеванных территорий, так что… любая победа приведет в лучшем случае к количественным изменениям населения. Но если нация считает эту цель столь важной, то достичь ее можно без слез, более простым и естественным способом — надо проводить такую социальную политику, чтобы нация горела желанием иметь детей.

Нет! Национал-социалистическая Германия не хочет войны в силу своих убеждений. И еще она не хочет войны потому, что прекрасно понимает: война не избавит Европу от страданий. В любой войне погибает цвет нации…

Германии нужен мир, она жаждет мира!»

Он все время возвращался к этой мысли. В конце речи он выдвинул тринадцать предложений, которые помогли бы сохранить мир. Эти предложения произвели благоприятное впечатление не только в Германии, но и во всей Европе. Перед тем как высказать их, он сделал следующее напоминание:

«Германия торжественно признает границы Франции, установленные после плебисцита в Сааре, и гарантирует их соблюдение… Таким образом, мы отказываемся от наших притязаний на Эльзас и Лотарингию — земли, из-за которых между нами велись две великие войны… Забыв прошлое, Германия заключила пакт о ненападении с Польшей. Мы будем соблюдать его неукоснительно… Мы считаем Польшу родиной великого народа с высоким национальным самосознанием». И далее: «Германия не имеет намерений вмешиваться во внутренние дела Австрии, аннексировать Австрию или присоединять ее».

Тринадцать предложений Гитлера казались весьма исчерпывающими. Германия не может вернуться в Женеву, пока Лига Наций не отменит Версальский договор. Когда это будет сделано и будет признано равенство всех наций, говорил Гитлер, тогда Германия присоединится к Лиге Наций. Тем не менее она будет неукоснительно соблюдать невоенные положения Версальского договора, «включая территориальные. В частности, она поддержит и будет выполнять все требования договора в Локарно». Гитлер также поклялся, что Германия будет стоять на позициях демилитаризации Рейнской области, что она готова в «любое время» присоединиться к системе коллективной безопасности, но предпочла бы двусторонние соглашения и подписание пактов о ненападении с соседними государствами. Она также готова согласиться с предложением Англии и Франции дополнить Локарнский договор неофициальным соглашением по авиации.

Что касается разоружения, то Гитлер был готов идти до конца: «Правительство Германии готово к любым ограничениям, которые ведут к отмене тяжелого вооружения, особенно наступательного характера, таких, как тяжелая артиллерия и тяжелые танки.

…Германия заявляет о своей готовности пойти на любые ограничения в калибрах артиллерии, классов броненосцев, крейсеров и торпедных катеров. Точно так же правительство Германии готово согласиться с любыми ограничениями водоизмещения подводных лодок или с их полным запрещением…»

В этой связи Гитлер подбросил наживку для Великобритании. Он соглашался с тем, чтобы новый германский флот составлял 35 процентов британского, и добавлял при этом, что это все равно на 15 процентов меньше, чем общий тоннаж французского флота. За границей стали поговаривать, что это лишь начало требований Гитлера, на что он отвечал: «Это последнее требование Германии».

Затем Гитлер перешел к последней части выступления:

«Если кто-нибудь зажжет в Европе огонь войны, значит, он хочет хаоса. Мы тем не менее живем с твердой уверенностью в том, что наше время будет ознаменовано возрождением Запада, а не его упадком. Германия могла бы внести в это дело бессмертный вклад, она на это надеется и непоколебимо в это верит».

Это были сладкие слова о свободе, мудрости и примирении. В странах Западной Европы, правительства и народы которых отчаянно пытались сохранить мир на любых разумных началах, этими словами просто упивались. Лондонская «Таймс», наиболее влиятельная на Британских островах газета, встретила их почти с исступленной радостью.

«…Это мудрая, откровенная и всеобъемлющая речь. Кто бы ни прочитал ее, обладая непредвзятым умом, он не может сомневаться в том, что направления политики, изложенные господином Гитлером, составляют основу для полного урегулирования всех спорных вопросов с Германией — свободной, равноправной и сильной, а не поверженной Германией с навязанным шестнадцать лет назад миром…

Остается надеяться, что речь эта будет повсюду воспринята как искренняя, хорошо взвешенная и правдивая».

Британское правительство в не меньшей степени, чем «Таймс», было готово расценивать предложения Гитлера как «искренние» и «хорошо взвешенные», особенно в той части, где Германия соглашалась иметь флот, тоннаж которого составлял бы 35 процентов тоннажа британского флота.

Гитлер подбросил хитрую приманку Джону Саймону, когда министр иностранных дел вместе с Иденом приехал в конце марта в Германию с визитом, который так долго откладывался, Гитлер заявил, что соглашение по ВМС между Англией и Германией может быть достигнуто без особых проблем, причем превосходство английского флота будет гарантировано. 21 мая он объявил о том, что тоннаж германского флота будет составлять 35 процентов английского, произнеся при этом теплые слова в адрес Англии. «Германия, — сказал он, — не имеет ни необходимости, ни желания, ни средств, чтобы снова соперничать на море». Это был намек, прекрасно понятый англичанами, на времена, предшествующие 1914 году, когда Тирпиц, яростно поддерживаемый Вильгельмом II, готовил сильный флот для борьбы с англичанами на море. «Правительство Германии, — продолжал он, — понимает жизненную необходимость, а следовательно, справедливость и оправданность защиты Британской империи с моря… Правительство Германии хочет установить и поддерживать с правительством и народом Великобритании такие отношения, которые исключат возможность повторения той единственной войны, которая однажды велась между нашими народами». Примерно такие же мысли есть и в книге Гитлера «Майн кампф», где он говорит, что одной из величайших ошибок кайзера была его вражда с англичанами и бессмысленное стремление соперничать с Британией на море.

Англичане проглотили наживку с необычайной легкостью и быстротой. Риббентроп, который состоял при Гитлере мальчиком на побегушках, когда надо было решать дела за рубежом, получил приглашение приехать в июне в Лондон для переговоров по военно-морскому флоту. Самодовольный и нетактичный, Риббентроп ответил, что предложение Гитлера не подлежит обсуждению: его можно принять или отклонить. Англичане предложение приняли. Приняли, не посоветовавшись со своими союзниками Францией и Италией, также морскими державами, обеспокоенными перевооружением Германии и нарушением ею военных параграфов Версальского договора; приняли, не поставив в известность Лигу Наций, которая должна была бы поддержать соблюдение мирного договора 1919 года. Англичане посчитали, что отмена военных пунктов Версальского договора служит их интересам.

Любому здравомыслящему человеку в Берлине было ясно, что, позволяя Германии строить флот тоннажем в треть британского флота, Лондон открыл Гитлеру «зеленую улицу» для скорейшего создания собственного флота. У него появилась возможность полностью обеспечить работой немецкие верфи и сталелитейные заводы лет на десять. Это было не ограничение вооружения Германии, а согласие распространить его на флот, причем сроки реализации программы зависели от возможностей страны.

Франции было нанесено еще одно оскорбление. Британское правительство, выполняя обещание, данное Гитлеру, отказалось сообщить своему ближайшему союзнику, сколько и каких кораблей позволено в соответствии с соглашением строить Германии. Было только заявлено, что тоннаж немецких подводных лодок, строительство которых запрещалось Версальским договором, может достигать 60 процентов британских, а в исключительных обстоятельствах — 100 процентов. На самом деле по англо-германскому соглашению Германии разрешалось построить пять линкоров, каждый из которых водоизмещением и вооружением превосходил английские корабли, а официальные цифры — 21 крейсер и 64 эскадренных миноносца — были простой подтасовкой с целью обмануть Лондон; хотя к началу войны не все они были построены, но и построенные вместе с подводными лодками нанесли англичанам огромные потери уже в первые годы Второй мировой войны.

Такое циничное отношение англичан к Версальскому договору натолкнуло Муссолини на мысль, что не особенно серьезно воспримут они и нарушение Устава Лиги Наций. 3 октября 1935 года армии Муссолини вторглись в древнее горное королевство Абиссинию. Лига Наций, возглавляемая Англией и поддерживаемая Францией, понимавшей, что Германия — более серьезный противник в будущем, быстро проголосовала за принятие санкций. Но это были полумеры, и предпринимались они весьма робко. Они не препятствовали завоеванию Абиссинии войсками Муссолини, но послужили поводом для разрыва дружественных отношений между фашистской Италией с одной стороны и Англией и Францией — с другой.

Кто выиграл в результате этих событий, кроме Гитлера? 4 октября, следующий после вторжения итальянских войск в Абиссинию день, я провел на Вильгельмштрассе, беседуя с официальными лицами и членами партийного руководства. Из записи в дневнике, сделанной вечером того же дня, видно, как быстро оценили ситуацию немцы:

«На Вильгельмштрассе все очень довольны. Или Муссолини застрянет в Африке, что ослабит его положение в Европе и позволит Гитлеру захватить Австрию, находящуюся пока под защитой дуче, или он быстро победит, что явится вызовом для Англии и Франции. Тогда можно считать, что он созрел для союза с Гитлером против западных демократий. В любом случае выигрывает Гитлер».

Это вскоре и подтвердилось.

В своей «мирной» речи в рейхстаге 21 мая 1935 года, поразившей весь мир, а более прочих Англию, Гитлер упомянул об «элементе юридической опасности», привнесенном в Локарнский договор. По его утверждению, это произошло из-за того, что Россия и Франция подписали договор о взаимопомощи (2 марта в Париже и 14 марта в Москве), который до конца года не был ратифицирован французским парламентом. Министерство иностранных дел Германии обратило внимание Парижа на этот «элемент» в официальной ноте французскому правительству.

21 ноября посол Франции в Берлине Франсуа-Понсе имел беседу с Гитлером, во время которой фюрер разразился длинной тирадой, направленной против франко-советского пакта. Франсуа-Понсе сообщил в Париж, что убежден в намерении Гитлера использовать пакт в качестве предлога для вторжения в демилитаризованную Рейнскую зону. «Гитлер ждет одного, — говорил он, — удобного момента».

Франсуа-Понсе был, вероятно, самым информированным из всех послов в Берлине, он знал, о чем говорил, но наверняка не знал, что в начале прошлой весны, 2 мая, за девятнадцать дней до того, как Гитлер уверял в рейхстаге, что будет соблюдать Локарнский договор и уважать территориальные параграфы Версальского договора, генерал фон Бломберг издал свою первую директиву трем видам вооруженных сил — готовить планы повторной оккупации демилитаризованной Рейнской зоны. Операции было дано кодовое название «Шулунг», и планировалась она как внезапный и молниеносный удар. Об операции знало лишь небольшое число офицеров. В целях соблюдения секретности генерал Бломберг написал приказ от руки.

16 июня на десятом заседании Рабочего комитета Совета обороны рейха проходило дальнейшее обсуждение продвижения в Рейнскую зону. На этом заседании полковник Альфред Йодль, ставший к тому времени секретарем Совета обороны рейха, доложил о планах и еще раз предупредил о соблюдении строжайшей секретности. Запрещалось делать какие-либо записи без крайней необходимости, а все без исключения материалы предписывалось хранить в сейфах.

Всю зиму 1935/36 года Гитлер выжидал. Он не мог не отметить, что Англия и Франция заняты борьбой, направленной на предотвращение дальнейшего продвижения Италии в Абиссинию. Но Муссолини, казалось, все сходило с рук. Несмотря на широко разрекламированные санкции, Лига Наций на деле оказалась бессильна остановить агрессора. Французский парламент ратифицировать пакт с Советским Союзом не торопился: против ратификации выступали правые силы в стране. Гитлер, очевидно, полагал, что вероятность разрыва с Москвой достаточно велика. Если это случится, то придется искать другой предлог для «Шулунга». 11 февраля пакт был представлен в палату депутатов, а 12 февраля ратифицирован 353 голосами против 164. Через два дня, 1 марта, Гитлер сообщил о своем решении группе генералов, многие из которых были уверены, что Франция и мокрого места не оставит от немногочисленных немецких частей, предназначенных для похода в Рейнскую зону. Несмотря на это, на следующий день, 2 марта 1936 года, Бломберг отдал приказ оккупировать Рейнскую зону, и немецкие войска на заре 7 марта перешли через Рейн и вступили в демилитаризованную зону. В 10 часов утра Нейрат, министр иностранных дел, созвал послов Франции, Англии и Италии, сообщил им новости из Рейнской зоны и вручил официальные ноты, из которых явствовало, что Германия не признает Локарнского договора, который Гитлер только что нарушил, после чего предложил новый план сохранения мира. «Гитлер ударил соперника в лицо, — сухо заметил Франсуа-Понсе, — приговаривая при этом: «Я принес предложение мира!»

И действительно, двумя часами позднее Гитлер, стоя на трибуне рейхстага, распространялся перед многочисленной аудиторией о своем желании сохранить мир и о том, как это сделать. Я пошел в оперный театр, где наблюдал захватывающую и ужасающую картину, которую никогда не забуду. После разглагольствований о зле Версаля и угрозе большевизма Гитлер спокойно заявил, что советско-французский пакт ослабил Локарнский договор, который в отличие от Версальского Германия подписала без принуждения. Сцену, последовавшую за этим, я описал вечером в своем дневнике.

«Германия более не связана Локарнским договором, — говорил Гитлер. — В интересах права своего народа на безопасность границ и для охраны границ правительство Германии восстановило с сегодняшнего дня абсолютный контроль в районе демилитаризованной зоны!»

И тут же шестьсот депутатов, каждого из которых назначил сам Гитлер, — маленькие люди с грузными телами и бычьими шеями, коротко стриженные, с большими животами, одетые в коричневую форму и тяжелые сапоги, вскочили и, словно автоматы, выбросили правую руку в нацистском приветствии и стали орать: «Хайль!» Гитлер поднимает руку, просит тишины. Он говорит негромко: «Члены германского рейхстага!» Абсолютная тишина.

«В этот исторический час, когда в западных областях рейха германские войска идут навстречу своему мирному будущему, нас всех должны соединить две священные клятвы».

Больше он говорить не может. Для парламентской толпы сообщение о том, что немецкие войска вступили в Рейнскую зону, является новостью. Милитаризм, бродивший в их крови, теперь ударяет им в голову. Они с воплями вскакивают, по инерции вскидывая в приветствии руки. Их лица искажены, рты широко открыты. И они истерически кричат, кричат… Их горящие фанатизмом глаза прикованы к новому богу, к мессии. Сам мессия играет свою роль великолепно. Опустив, будто в смирении, голову, он терпеливо ждет тишины. Потом голосом все еще тихим, но переполненным эмоциями, выкрикивает две клятвы: «Во-первых, мы клянемся не прибегать к силе для восстановления чести нашего народа… Во-вторых, мы клянемся, что теперь, как никогда ранее, будем стремиться к взаимопониманию с европейскими народами, особенно с западными соседями… У нас нет территориальных притязаний в Европе! Германия никогда не нарушит мира!»

Еще долго звучали приветственные возгласы… Некоторые генералы протискивались к выходу. За их улыбками легко угадывалась нервозность… Я столкнулся с генералом Бломбергом… Лицо у него было бледное, щеки подергивались.

И было отчего. Военный министр, всего пять дней назад собственноручно составивший приказ о вторжении, явно нервничал. На следующий день я узнал, что войскам был отдан приказ отступить за Рейн, если французы окажут сопротивление. Но французы не предприняли никаких шагов. Как показывал на Нюрнбергском процессе Йодль, «учитывая положение, в котором мы оказались, французская армия могла разорвать нас на куски».

Бесспорно, разорвала бы, что, конечно же, явилось бы концом Гитлера и история могла бы пойти совсем по другому, более светлому пути, — диктатор не пережил бы такого фиаско, в этом позднее признавался и сам Гитлер: «Наше отступление кончилось бы полным крушением». Только железные нервы Гитлера спасли положение, как и во многих последующих кризисах, ставя в тупик оппозиционно настроенных генералов. Но это был тяжелый для Гитлера момент. Переводчик Гитлера Пауль Шмидт слышал, как тот говорил: «Сорок восемь часов после марша в Рейнскую зону были самыми драматическими в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы удирать, поджав хвост, так как наши военные ресурсы были недостаточны для того, чтобы оказать даже слабое сопротивление».

«Что случилось бы, — говорил Гитлер в кругу приближенных вечером 27 марта 1942 года в своей штаб-квартире, вспоминая дни переворота в Рейнской зоне, — если бы не я, а кто-то другой стоял во главе рейха! У всех, кого бы вы ни назвали, сдали бы нервы. Я был вынужден лгать, а спасло нас мое непоколебимое упрямство и моя удивительная самоуверенность».

Все верно, но нельзя забывать, что ему помогли колебания Франции и бездеятельность ее союзника — Великобритании. Министр иностранных дел Франции Пьер Этьен Фланден 11 марта вылетел в Лондон, где умолял британское правительство поддержать Францию в военных действиях против Германии в Рейнской зоне. Просьбы его были напрасны. Англия не рискнула воевать, несмотря на подавляющее превосходство союзных сил над немецкими. Как заметил лорд Лотиан: «Германия в конце концов просто вышла в свой собственный палисадник». Даже до прибытия французов в Лондон Антони Идеи, ставший в декабре минувшего года министром иностранных дел, говорил в палате общин: «Оккупация рейхсвером Рейнской зоны нанесла серьезный удар по принципу соблюдения договоров. К счастью, — добавил он, — у нас нет оснований полагать, что эти действия Германии представляют для нас угрозу».

Теперь, в ретроспективе, очевидно, что победа Гитлера в Рейнской зоне привела к таким роковым последствиям, которые в то время было трудно предугадать. В Германии популярность Гитлера резко возросла, поставив его на высоту, которой не достигал в прошлом ни один правитель Германии. Это обеспечило ему власть над генералами, которые в кризисных ситуациях проявляли нерешительность, в то время как Гитлер оставался непреклонным. Это приучило генералов к мысли, что в иностранных и военных делах его мнение неоспоримо. Они боялись, что французы окажут сопротивление; Гитлер оказался умнее. Наконец, оккупация Рейнской зоны — совсем незначительная военная операция — открывала, как понимал Гитлер, а кроме него только Черчилль, новые возможности в потрясенной Европе, поскольку стратегическая обстановка коренным образом изменилась после того, как три немецких батальона перешли через Рейн.

Теперь понятно, что пассивность Франции и отказ Англии поддержать ее хотя бы действиями полицейского характера обернулись для Запада катастрофой, положившей начало серии других катастроф, более масштабных. В марте 1936 года две западные державы имели последний шанс, не развязывая большой войны, остановить милитаризацию и агрессивность тоталитарной Германии и привести к полному краху, как отмечал сам Гитлер, нацистский режим. Они этот шанс упустили.

Для Франции это явилось началом конца. Ее восточные союзники — Россия, Польша, Чехословакия, Румыния и Югославия были поставлены перед фактом: Франция не будет воевать против Германии в случае агрессии, не будет придерживаться системы безопасности, над созданием которой она так кропотливо трудилась. Но и это не все. Вскоре союзники на Востоке начали понимать, что даже если Франция не останется столь бездеятельной, она не сможет быстро оказать им помощь из-за того, что Германия в спешном порядке возводит на франко-германской границе Западный вал. Сооружение этого укрепления, как понимали восточные союзники, очень быстро изменит стратегическую карту Европы, причем не в их пользу. Вряд ли они могли надеяться, что Франция, которая, имея сто дивизий, не выступила против трех батальонов, бросит своих молодых солдат проливать кровь на неприступные немецкие укрепления, в то время как вермахт начнет наступление на Восток. Даже если это и произойдет, то успехи окажутся ничтожными. Франция могла оттянуть на Запад лишь небольшую часть растущей немецкой армии. Остальные войска могли быть использованы для ведения боевых действий против восточных соседей.

О значении укреплений, возводимых в Рейнской области, для гитлеровской стратегии было сказано Уильяму С.Буллиту, американскому послу в Берлине, при посещении им министерства иностранных дел Германии 18 мая 1936 года.

Фон Нейрат, как позднее докладывал Буллит госдепартаменту, заявил, что в области внешней политики Германия не будет предпринимать каких-то активных шагов, прежде чем не улягутся страсти вокруг захвата Рейнской зоны. Он пояснил, что до тех пор, пока не закончится возведение оборонительных укреплений на французской и бельгийской границах, правительство Германии будет делать все возможное для предотвращения, а вовсе не для поощрения нацистского мятежа в Австрии, и будет проводить взвешенную политику в отношении Чехословакии. «Как только укрепления будут построены и страны Центральной Европы осознают, что Франция не сможет беспрепятственно вторгнуться на территорию Германии, они пересмотрят свою внешнюю политику и появятся новые союзы», — сказал он.

События начали разворачиваться.

«Стоя возле могилы моего предшественника (убитого Дольфуса), — пишет в своих мемуарах д-р Шушниг, — я понял: чтобы спасти независимость Австрии, я должен стать приверженцем курса умиротворения… Нужно было делать все, чтобы не дать Гитлеру повода для интервенции, все, чтобы вынудить его соблюдать статус-кво».

Нового австрийского канцлера воодушевило заявление Гитлера, сделанное в рейхстаге 21 марта 1935 года, о том, что «Германия не имеет намерений вмешиваться во внутренние дела Австрии, аннексировать Австрию или присоединять ее». Не менее обнадеживающим представлялось ему сделанное в Стрезе заявление Италии, Франции и Англии о готовности помочь отстоять независимость Австрии. Однако вскоре главный защитник Австрии Муссолини завяз в Абиссинии и порвал с Англией и Францией. Когда немцы заняли Рейнскую зону и принялись укреплять ее, д-р Шушниг понял, что настало время для умиротворения. Он начал переговоры о новом договоре с коварным немецким послом Папеном, который прибыл в Вену в конце лета, вскоре после убийства Дольфуса, чтобы завоевать для Гитлера его родину. «Национал-социализм должен превзойти и превзойдет новую австрийскую идеологию», — писал Папен 27 июля 1935 года Гитлеру в отчете о первом годе своей работы.

Австро-германское соглашение, подписанное 11 июля 1936 года, казалось, свидетельствовало о необычайной щедрости и терпимости Гитлера. Германия еще раз подтверждала признание суверенитета Австрии, обещание не вмешиваться во внутренние дела соседа. Взамен Австрия обязалась строить свою внешнюю политику с учетом того, что является «немецким государством».

Но в договоре содержались и секретные пункты. Именно в них Шушниг пошел на уступки, вследствие которых он и его маленькая страна были обречены. Он согласился тайно амнистировать австрийских политических заключенных-нацистов и назначить представителей так называемой национальной оппозиции, то есть нацистов и симпатизирующих им, на политически ответственные посты. Это помогло Гитлеру ввести в Австрию троянского коня. Именно туда перебрался вскоре венский адвокат Зейсс-Инкварт, с которым мы еще встретимся.

Хотя Гитлер и высказал Папену свое одобрение в отношении текста договора, для чего он специально приезжал в Берлин в начале июля, тем не менее фюрер пришел в ярость, узнав, что соглашение подписано, о чем Папен сообщил ему по телефону 16 июля.

«Реакция Гитлера меня удивила, — писал позднее Папен. — Вместо благодарности он обрушил на меня поток оскорблений: я ввел его в заблуждение, он пошел на слишком большие уступки… а вся эта затея была ловушкой».

Как выяснилось, то оказалась ловушка для Шушнига, но не для Гитлера.

Подписание австро-германского договора доказало, что позиции Муссолини в Австрии ослабли. Можно было ожидать, что это соглашение испортит отношения между двумя фашистскими диктаторами, но случилось обратное — из-за событий, произошедших тогда же, в 1936 году, и сыгравших на руку Гитлеру.

2 мая 1936 года итальянские войска захватили столицу Абиссинии Аддис-Абебу, а 4 июля Лига Наций капитулировала, отменив санкции против Италии. Через две недели Франко поднял военный мятеж в Испании — началась гражданская война.

По давней привычке Гитлер находился в это время года на Вагнеровском фестивале в Байрёйте. Вечером 22 июля, после того как он вернулся со спектакля, к нему явился немецкий бизнесмен из Марокко в сопровождении тамошнего лидера нацистов. Они прибыли в Байрёйт со срочным письмом от Франко — предводителю мятежников нужны были самолеты и другая помощь. Гитлер немедленно вызвал Геринга и генерала фон Бломберга, которые тоже находились в Байрёйте. В тот же вечер было принято решение помочь испанским мятежникам.

Хотя помощь Германии Франко не может сравниться с помощью Италии, которая направила в Испанию от 60 до 70 тысяч солдат и большое количество самолетов и оружия, она все же представляется значительной. Позднее немцы подсчитали, что на это предприятие они потратили полмиллиарда марок, не считая поставок самолетов, танков, отправки технического персонала и легиона «Кон-Дор» — авиационного соединения, печально знаменитого тем, что оно уничтожило город Гернику со всем его населением. По сравнению с перевооружением самой Германии это было не так много, но принесло Гитлеру солидные дивиденды.

В результате на границах Франции появилось третье враждебно настроенное фашистское государство. Внутри Франции это породило новые споры между правыми и левыми силами, что ослабило основного соперника Германии на Западе. Кроме того, это исключило сближение Франции и Англии с Италией, на которое надеялись Париж и Лондон после завершения войны в Абиссинии. Это же толкнуло Муссолини в объятия Гитлера.

Политика фюрера по отношению к Испании с самого начала отличалась расчетливостью. При внимательном прочтении захваченных немецких документов становится ясно, что одной из целей Гитлера было продление гражданской войны в Испании, чтобы и дальше держать в состоянии ссоры Италию и западные державы и одновременно привлечь на свою сторону Муссолини. Еще в декабре 1936 года Ульрих фон Хассель, посол Германии в Риме, тогда еще не осознавший целей и методов нацизма, к чему он пришел позднее, что стоило ему жизни, докладывал на Вильгельмштрассе:

«Роль Испанского конфликта с точки зрения отношений Италии с Англией и Францией похожа на роль Абиссинского конфликта. Она наглядно демонстрирует различие интересов держав и таким образом препятствует вовлечению Италии в сеть западных государств и использованию ее для их махинаций. Борьба за политическое влияние в Испании обнажает природу разногласий между Италией и Францией; в то же время позиция Италии как державы Западного Средиземноморья вступает в конфликт с позицией Англии. Все это даст Италии понять желательность тесного союза с Германией против западных держав».

В результате этих обстоятельств образовалась ось Берлин — Рим. 24 октября после встречи с Нейратом в Берлине граф Галеаццо Чиано, зять Муссолини и министр иностранных дел, совершил свое первое паломничество в Берхтесгаден. Германского диктатора он застал в хорошем настроении. Гитлер дружелюбно заявил, что Муссолини — «государственный деятель мирового масштаба, с которым никто не может сравниться». Италия и Германия вместе могут победить не только большевизм, но и всю Европу, включая Англию! Англия, как полагал Гитлер, вероятно, будет искать союза с Италией и Германией. Если этого не случится, то две державы в состоянии от нее избавиться. «Перевооружение в Италии и Германии, — говорил Гитлер Чиано, — идет гораздо быстрее, чем оно может идти в Англии… Через три года Германия будет готова». Установление этого срока весьма симптоматично — через три года наступит осень 1939-го.

21 октября в Берлине Чиано и Нейрат подписали секретный протокол, определивший общую для Италии и Германии внешнюю политику. Через несколько дней, точнее, 1 ноября Муссолини, не вдаваясь в подробности, говорил об этом соглашении как об образовавшем «ось», вокруг которой будут вращаться другие европейские государства. Впоследствии этот термин станет широко известным, а для дуче роковым.

Имея Муссолини в качестве союзника, Гитлер стал расширять сферу своих интересов. В августе 1936 года он назначил Риббентропа послом в Лондоне, поручив ему прозондировать возможность заключения договора с Англией; естественно, на своих условиях. Как заметил Геринг, ленивый и тщеславный, как павлин, высокомерный и не обладавший чувством юмора Риббентроп был самой неподходящей кандидатурой на этот пост. «Когда я стал критиковать кандидатуру Риббентропа, заявляя, что он не справится с английскими делами, — говорил позднее Геринг, — фюрер сказал мне, что Риббентроп знает лорда такого-то и министра такого-то. На это я ответил: «Вся беда в том, что и они знают Риббентропа».

Действительно, Риббентроп при всей своей непривлекательности имел влиятельных друзей в Лондоне. Одним из них, как считали в Берлине, была миссис Симпсон, друг короля. Но первые же шаги Риббентропа на новом поприще не внушили надежд, поэтому в ноябре он вернулся в Берлин, чтобы довести до конца не имеющие отношения к Англии дела, в которых он к тому времени погряз. 25 ноября он подписал Антикоминтерновский пакт с Японией, согласно которому, как он не моргнув глазом заявил иностранным корреспондентам, в том числе и автору этих строк, Германия и Япония объединились, чтобы защитить западную цивилизацию. Это могло показаться пропагандистским трюком, с помощью которого Германия и Япония, играя на ненависти к коммунизму и недоверии к Коминтерну, намеревались завоевать поддержку во всем мире, если бы не секретный протокол, направленный против России. В случае неспровоцированного нападения Советского Союза на Германию или Японию две державы договорились провести консультации для определения мер, предусматривающих «защиту общих интересов», а также «не предпринимать каких-либо шагов, способных облегчить положение Советского Союза». Была также достигнута договоренность о том, что ни одна из сторон не будет без согласия другой стороны заключать с Советским Союзом договоров, противоречащих духу достигнутого соглашения. На следующий год пакт подписала и Италия.

30 января 1937 года в своем выступлении в рейхстаге Гитлер заявил, что «Германия убирает свою подпись с Версальского договора» — ничего не значащий жест, так как договор к тому времени уже был похоронен. Гитлер с гордостью подводил итоги своего четырехлетнего правления. Гордость была вполне оправданна, ибо успехи во внутренней и внешней политике были весьма ощутимы: он покончил с безработицей, создал бум в деловом мире, создал мощную армию, авиацию и флот, снабдив их значительным количеством оружия и обещая дать еще больше. Он единолично порвал цепи Версаля, занял Рейнскую зону. Пребывая в начале своего правления в полной изоляции, теперь он имел надежных союзников в лице Муссолини и Франко. Он оторвал Польшу от Франции. Но самое главное заключалось, вероятно, в том, что он пробудил энергию в немцах, возродил их веру в нацию, укрепил мысль о роли нации как величайшей в мире.

Разница между процветающей, воинственной Германией, ведущей смелую политику, и западными увядающими демократиями, которые колебались и терпели провал за провалом, была очевидна. Несмотря на охватившую их тревогу, ни Англия, ни Франция и пальцем не пошевелили, чтобы помешать Гитлеру нарушить мирный договор и оккупировать Рейнскую зону; не смогли они остановить и Муссолини в Абиссинии. Теперь, в 1937 году, они предпринимали жалкие попытки остановить Германию и Италию в их стремлении предрешить исход гражданской войны в Испании. Всем было прекрасно известно, что предпринимают Италия и Германия для обеспечения победы Франко. Тем не менее правительства Лондона и Парижа годами вели бесплодные политические дебаты с Берлином и Римом, дабы гарантировать их невмешательство в испанские дела. Эта игра, очевидно, забавляла германского диктатора. И еще больше увеличила его презрение к нерешительным правителям Франции и Англии — этим «ничтожным червякам», которых он вскоре назвал так и унизил с величайшей легкостью.

Ни правительства Франции и Великобритании, ни их народы, ни сами немцы в начале 1937 года, казалось, не понимали, что в течение четырех предшествовавших лет Гитлер занимался одним — подготовкой к войне. Автор этих строк по собственным наблюдениям знает, что до 1 сентября 1939 года немцы были убеждены, что Гитлер достигнет того, чего хочет и чего хотят они, не прибегая к войне. Но среди элиты, правящей Германией и занимающей ключевые посты, сомнений относительно целей Гитлера быть не могло. Четырехлетний «испытательный», как называл его Гитлер, период нацистского правления подходил к концу. Геринг, которому в сентябре 1936 года было поручено следить за осуществлением четырехлетнего плана, открыто заявил об этом в речи, произнесенной им на закрытом собрании промышленных тузов и высоких официальных лиц в Берлине:

«Мы приближаемся к сражению, которое потребует от нас наивысшей производительности труда. Предела перевооружения пока не предвидится. Альтернатива одна — победа или уничтожение… Мы живем в такое время, когда последнее, решительное сражение не за горами. Мы находимся на пороге мобилизации и войны. Не хватает разве что выстрелов».

Это предупреждение Геринга прозвучало 17 декабря 1936 года. А через одиннадцать месяцев, как мы убедимся, Гитлер сделал роковой и окончательный выбор в пользу войны.

30 января, обращаясь к марионеткам в рейхстаге, Гитлер провозгласил: «Время так называемых сюрпризов кончилось». И действительно, в течение 1937 года субботних сюрпризов он не устраивал. Весь год Германия накапливала силы для осуществления замыслов, o которых в конце концов Гитлер объявил в ноябре горстке своих генералов. Этот год был посвящен организации армии, учениям войск, испытаниям новых ВВС в Испании, расширению производства эрзац-горючего и искусственного каучука, укреплению оси Берлин — Рим, выискиванию новых слабых мест в политике Парижа, Лондона и Вены.

В течение первых месяцев 1937 года Гитлер посылал в Рим влиятельных эмиссаров для обработки Муссолини. Германию несколько смущало заигрывание Италии с Англией. 2 января Чиано подписал «джентльменское соглашение» с британским правительством, в котором обе стороны признавали жизненные интересы друг друга в Средиземноморье. Германия сознавала, что вопрос об Австрии оставался для Рима весьма щекотливым. 15 января Геринг встретился с дуче и напрямик заявил ему о неизбежности аншлюса Австрии. По словам немецкого переводчика Пауля Шмидта, легко возбудимый итальянский диктатор яростно замотал головой. Посол фон Хассель сообщал в Берлин, что заявление Геринга по поводу Австрии «было встречено прохладно». В июне Нейрат поспешил заверить дуче, что Германия останется верна пакту, подписанному с Австрией 11 июля, что она предпримет решительные шаги только в случае попытки реставрации Габсбургов.

Успокоенный таким образом насчет Австрии и испытывавший сопротивление со стороны Франции и Англии во всех своих устремлениях — в Эфиопии, Испании и на Средиземном море — Муссолини принял приглашение Гитлера посетить Германию. 25 сентября 1937 года в новой униформе, сшитой специально для этого визита, Муссолини прибыл в Третий Рейх. Гитлер и его окружение принимали Муссолини как героя-завоевателя, и дуче не сумел тогда предугадать, как пагубно повлияет это путешествие на его судьбу — приведет к ослаблению его собственного положения и в итоге к печальному концу. В намерения Гитлера не входило продолжать дипломатические переговоры. Он хотел поразить Муссолини мощью Германии и сыграть на его стремлении быть на стороне победителя. Дуче возили по всей стране, ему показывали парады СС, армейские маневры в Мекленбурге, грохочущие военные заводы в Руре.

Кульминацией визита явилось празднество, состоявшееся в Берлине 28 сентября, которое произвело на дуче сильное впечатление. Миллионная толпа собралась на Майфельде, чтобы послушать выступление двух фашистских диктаторов. Муссолини, выступавший на немецком, был необычайно польщен неумолкающими аплодисментами и речами Гитлера. Дуче сказал о фюрере, что это «один из редких людей, на которых не проверяется история, но которые сами творят историю». Я помню, что Муссолини еще не закончил свое выступление, когда разразилась гроза Многочисленная толпа прорвала заграждение войск СС, и насквозь промокший и озлобленный Муссолини был вынужден в одиночестве изо всех сил протискиваться через нее, чтобы отбыть в свою резиденцию. Однако это неприятное происшествие не охладило его желания стать партнером новой, сильной Германии, и на следующий день после парада частей армии, авиации и флота он вернулся в Рим, убежденный в том, что в будущем его место рядом с Гитлером.

Неудивительно, что через месяц, когда Риббентроп отправился в Рим, чтобы получить подпись Муссолини под Антикоминтерновским пактом, дуче сообщил ему, что Италия утратила интерес к независимости Австрии. «Пусть события (в Австрии) развиваются своим чередом», — сказал Муссолини. Это был сигнал к действию, которого так ждал Гитлер.

И еще на одного правителя растущая мощь Германии произвела впечатление. Когда Гитлер нарушил Локарнский договор, занял Рейнскую зону и направил войска к границе с Бельгией, король Леопольд денонсировал Локарнский пакт, разорвал союз с Францией и Англией и объявил, что впредь Бельгия будет строго придерживаться нейтралитета. Это был серьезный удар по коллективной обороне на Западе, но Англия и Франция в апреле 1937 года примирились с этим, за что вскоре, так же как и Бельгия, дорого заплатили.

В конце мая на Вильгельмштрассе с интересом наблюдали, как Стэнли Болдуин ушел с поста премьер-министра Великобритании и как его место занял Невилл Чемберлен. Немцы остались довольны сообщением о том, что новый премьер будет заниматься внешней политикой активнее, чем его предшественник, и что он намерен достичь, если это возможно, взаимопонимания с Германией. Какое именно взаимопонимание устроило бы Гитлера — было ясно изложено в секретном меморандуме от 10 ноября, составленном бароном фон Вайцзекером, который был тогда статс-секретарем министерства иностранных дел Германии: «От Британии нам нужны колонии и свобода действий на Востоке. …Британии спокойствие крайне необходимо. Было бы уместно узнать, чем за это спокойствие она готова заплатить».

Возможность выяснить, чем готова заплатить Англия, появилась в ноябре, когда лорд Галифакс с одобрения Чемберлена совершил паломничество в Берхтесгаден для встречи с Гитлером. 19 ноября они имели продолжительную беседу. В пространном секретном меморандуме, составленном германским министерством иностранных дел, выделяются три момента: Чемберлен, всеми силами стремясь установить отношения с Германией, предложил провести переговоры на уровне глав правительств; Англия желает добиться общего умиротворения в Европе, за это она готова пойти на уступки Гитлеру в вопросе о колониях и действиях в Восточной Европе; Гитлер не очень заинтересован в настоящее время в англо-германском союзе.

Несмотря на в общем-то неудачный итог переговоров, англичане, к удивлению немцев, остались довольны. Правительство Великобритании удивилось бы гораздо сильнее, если бы узнало о сверхсекретном совещании, которое Гитлер провел с высшими военными чинами и министром иностранных дел за две недели до встречи с лордом Галифаксом.

24 июня 1937 года фельдмаршал фон Бломберг издал директиву с грифом «Совершенно секретно», с которой было сделано всего четыре копии. Она предназначалась командующим тремя видами вооруженных сил, и в ней указывалось, как будут развиваться события и какие приготовления к ним необходимо сделать. «Общая политическая обстановка, — писал военный министр и главнокомандующий вооруженными силами, — дает право предполагать, что Германии не приходится ожидать нападения с какой-либо стороны». И далее он указывал, что ни западные державы, ни Россия не имеют намерения воевать и не готовы к войне.

«Несмотря на эти факты, — указывалось далее в директиве, — неустойчивое политическое равновесие в мире, не исключающее неожиданных инцидентов, требует постоянной готовности вооруженных сил Германии к войне… чтобы быть в состоянии использовать военным путем политически благоприятные условия, если они возникнут. Подготовка вооруженных сил к возможной войне должна вестись в течение мобилизационного периода 1937/38 г. в соответствии с изложенными соображениями».

Что за возможная война, если Германия не ждет нападения «с какой-либо стороны»? Бломберг пояснял, что существует два варианта развития событий, для которых разрабатываются планы:

«I. Война на два фронта при сосредоточении главных усилий на Западе (развертывание по варианту «Рот»).

II. Война на два фронта при сосредоточении главных усилий на Юго-Востоке (развертывание по варианту «Грюн»)».

Первый вариант предусматривал, что Франция могла внезапно напасть на Германию, тогда основные боевые действия велись бы на Западе. Эта операция получила кодовое название «Рот».

В соответствии со вторым вариантом война на Востоке могла начаться с внезапной операции против Чехословакии с целью упредить нападение превосходящих сил вражеской коалиции. Условия, необходимые для того, чтобы оправдать эту акцию с точки зрения международного права, предстояло создать заранее.

Чехословакию, как указывалось в директиве, необходимо было «сразу уничтожить» и оккупировать.

Еще в трех случаях надо было провести «особые меры подготовки»:

«I. Вооруженная интервенция против Австрии (операция «Отто»).

II. Военные конфликты с красной Испанией (операция «Рихард»).

III. В войне против нас участвуют Англия, Польша, Литва (расширение вариантов «Рот» и «Грюн»)».

Вариант «Отто» будет часто встречаться на страницах этой книги. «Отто» — это Отто Габсбург, молодой претендент на австрийский престол, проживавший тогда в Бельгии. В июньской директиве Бломберга вариант «Отто» сводился к следующему:

«Целью интервенции будет: силой оружия вынудить Австрию отказаться от реставрации монархии. Для этого придется, используя внутриполитическую раздробленность австрийского народа, бросить войска в общем направлении на Вену и сломить всякое сопротивление».

В конце этого разоблачительного документа содержится предостережение, проникнутое отчаянием. Оно отражает отсутствие иллюзий в отношении Англии. «Англия, — говорится в нем, — бросит против нас все имеющиеся в ее распоряжении экономические и военные средства». Если она объединится с Польшей и Литвой, указывается в директиве, то положение Германии «ухудшилось бы в критической мере, могло бы даже стать безнадежным. Поэтому политическое руководство приложит все усилия, чтобы сохранить нейтралитет этих стран, в первую очередь Англии и Польши».

Хотя директива и была подписана Бломбергом, очевидно, что исходила она от рейхсканцелярии. В этот мозговой центр Третьего Рейха для получения дальнейших инструкций от Гитлера вечером 5 ноября 1937 года пришли шесть человек: фельдмаршал фон Бломберг, военный министр и главнокомандующий вооруженными силами; генерал-полковник барон фон Фрич, главнокомандующий сухопутными войсками; адмирал доктор Редер, главнокомандующий ВМС; генерал-полковник Геринг, главнокомандующий ВВС; барон фон Нейрат, министр иностранных дел; полковник Хоссбах, адъютант фюрера. Имя Хоссбаха в книге ранее не встречалось и впредь не встретится, но, когда на Берлин опускался тот ноябрьский вечер, молодой полковник играл довольно важную роль. Он записывал все, что говорил Гитлер, а через пять дней воплотил все сказанное в сверхсекретный меморандум, зафиксировав для истории (этот отчет фигурировал на Нюрнбергском процессе в числе других трофейных документов) поворотный пункт в судьбах Третьего Рейха.

Встреча началась в 16.15 и закончилась в 20.30. Говорил в основном Гитлер. То, что он скажет, начал он, является плодом «долгих размышлений и пребывания в течение четырех с половиной лет у власти». Он объяснил: это настолько важно, что в случае его смерти все сказанное им следует считать его последней волей и завещанием.

«Цель германской политики, — заявил он, — охранять и сохранять расу, приумножать ее. Стало быть, это вопрос пространства». Немцы, пояснил он, имеют право на большее жизненное пространство, чем другие народы. Значит, будущее Германии полностью зависит от решения этого вопроса. И не где-нибудь в далеких африканских или азиатских колониях, а в сердце Европы, в «непосредственной близости от рейха». Для Германии вопрос стоял так: где она может достичь наибольшего успеха наименьшей ценой?

«История всех веков — от Римской империи до Британской империи — доказала, что экспансию можно проводить только подавляя сопротивление и идя на риск; при этом неудачи неизбежны. Никогда еще не было земель без хозяина, и сейчас их нет; завоеватель всегда вступает в борьбу с владельцем».

Две «дышащие ненавистью» страны, заявил Гитлер, стоят на пути Германии — Англия и Франция. Обе эти страны выступают против «дальнейшего усиления позиций Германии». Он, фюрер, не верит, что Британская империя несокрушима. Подтверждая свою мысль, он указал на слабости Англии: проблемы с Ирландией и Индией, соперничество с Японией на Дальнем Востоке и с Италией в Средиземноморье. Позиция Франции, полагал Гитлер, «выигрышнее, чем позиция Англии… но Франции предстояло столкнуться с внутренними политическими трудностями». Тем не менее Англия, Франция и Россия «должны быть учтены в наших политических расчетах как важные факторы».

Следовательно:

«Германские проблемы могут быть решены только силой, а это влечет неминуемый риск… Если принять за основу установку на силу с сопутствующим этому риском, то остается ответить на вопросы: когда и где? Тут возможны три варианта:

Вариант 1: 1943–1945 годы. После этого периода, по нашему мнению, возможны перемены только к худшему. Вооружение армии, военного флота и авиации… следует считать более или менее законченным. Вооружение и оборудование находится на современном уровне, а в случае дальнейшего выжидания возникнет угроза его устаревания. В частности, секрет «особого оружия» не может вечно оставаться секретом… Наша относительная мощь будет уменьшаться в соответствии… с перевооружением… остального мира. К тому же мир ожидал нашего нападения и принимал контрмеры в течение ряда лет. Пока весь мир укреплял свою оборону, мы были вынуждены занять наступательные позиции.

Никто не знает, как сложится обстановка к 1943–1945 годам. Одно ясно: ждать мы больше не можем.

Если фюрер еще будет жив, то не позже 1943–1945 годов он намерен обязательно решить проблему пространства для Германии. Необходимость действовать ранее 1943–1945 годов может появиться в вариантах 2 и 3.

Вариант 2. Если внутренний кризис во Франции разрастется так широко, что затронет армию и сделает ее неспособной воевать против Германии, тогда настанет время действовать против чехов.

Вариант 3. Если Франция будет находиться в состоянии войны с другим государством, то она не сможет выступить против Германии. Наша первая задача… опрокинуть Чехословакию и Австрию одновременно, чтобы устранить угрозу на флангах в случае возможных операций на Западе… Если Чехословакия будет разгромлена и будет создана общая германо-венгерская граница, то с большой долей определенности можно рассчитывать на нейтралитет Польши в случае франко-германского конфликта».

Но как поступят Франция, Англия, Италия и Россия? На этот вопрос Гитлер ответил довольно обстоятельно. Он полагал, «что Англия почти наверняка, а Франция предположительно уже списали чехов со счетов. Трудности в империи и перспектива снова оказаться втянутой в долгую европейскую войну являлись решающими факторами против ее участия в войне с Германией. Позиция Англии несомненно окажет влияние на позицию Франции. Нападение Франции без поддержки Англии маловероятно, поскольку существует угроза быть остановленной на наших западных укрепленных границах. Точно так же вряд ли следует ожидать марша французских войск через Бельгию и Голландию без поддержки Англии… Конечно, необходимо будет держать крупные силы на наших западных границах во время нападения на Чехословакию и Австрию».

После этого Гитлер перечислил преимущества, связанные с аннексией Чехословакии и Австрии: лучшее стратегическое положение Германии, высвобождение войск «для других целей», дополнительное продовольствие для шести миллионов немцев рейха и людские резервы (приблизительно 12 миллионов новых немцев), из которых можно формировать двенадцать армейских дивизий.

Он подверг сомнению возможность вмешательства Советского Союза, «учитывая позицию Японии». Италия не будет возражать «против уничтожения чехов», но было неясно, как она отнесется к захвату Австрии. Это зависело главным образом «от того, останется ли у власти дуче».

Вариант 3 предусматривал, что Франция будет находиться в состоянии войны с Италией, — на этот конфликт Гитлер очень рассчитывал. Именно поэтому, объяснял он, его политика и направлена на затягивание гражданской войны в Испании; эта война ссорила Италию с Англией и Францией. Он видел, «что война между ними приближалась». В общем, Гитлер был преисполнен решимости использовать указанное преимущество, даже если это случится в начале 1938 года, — до начала 1938 года оставалось два месяца. Он был уверен, что Италия, если ей будет оказана небольшая помощь сырьем, сможет противостоять Англии и Франции.

«Если Германия воспользуется этой войной, чтобы решить вопрос Чехословакии и Австрии, то можно предположить, что Англия, втянутая в войну с Италией, не решится предпринимать действия против Германии. А без поддержки Англии вряд ли можно ожидать военных действий против Германии со стороны Франции.

Время нашего нападения на Чехословакию и Австрию должно определяться ходом англо-франко-итальянской войны… Такая выгодная ситуация… больше не повторится… Захват Чехословакии надо произвести молниеносно».

5 ноября 1937 года, в половине девятого, когда на Берлин опустился вечер, встреча закончилась. Жребий был брошен. Гитлер объявил о своем окончательном решении встать на путь войны. У горстки людей, которым предстояло вести эту войну, не осталось никаких сомнений. Десять лет, начиная с появления «Майн кампф», диктатор твердил, что «жизненное пространство» Германия обретет на Востоке и нужно быть готовым отобрать его силой; но тогда, десять лет назад, он был мало кому известным агитатором, а книга его, по свидетельству фельдмаршала фон Бломберга, считалась среди солдат, да и не только среди солдат, «обыкновенной пропагандой» и «продавалась чуть ли не насильно».

Но теперь шефам вермахта и министру иностранных дел был представлен план с конкретными сроками агрессии против двух соседних государств, что должно было привести к войне в Европе. Им предстояло закончить подготовку к 1938 году, самое позднее — к 1943–1945 годам.

Осознание этого факта ошеломило их. Не то чтобы, согласно записи Хоссбаха, их поразила безнравственность планов фюрера, нет. Их волновали более практические моменты: Германия еще не готова к большой войне; начало войны в настоящее время означало бы катастрофу.

С этих позиций Бломберг, Фрич и Нейрат осмелились подвергнуть сомнению сказанное фюрером. В течение трех последующих месяцев всех троих вынудили покинуть свои посты. Гитлер избавился от оппозиции, которую они собой представляли, — это была единственная оппозиция за все время его нахождения у власти в Третьем Рейхе — и открыто встал на путь завоеваний, чтобы исполнить свое предназначение. Первые шаги на этом пути дались очень легко, чего не предвидел ни Гитлер, ни его приспешники.