Возвращение епископа Фонсеки к власти в Кастилии в результате смерти фламандца Ле Соважа не разорвало бесконечного потока дальнейших предложений по улучшению условий в Индиях. Таким образом, 10 сентября 1518 года даже епископ провозгласил приказ по поводу «привилегий и свобод, дарованных работникам, направляющимся в Индии». Это дало тем, кто жил в Испании в нищете, возможность эмигрировать. Всем мужчинам и женщинам, желающим отправиться в Новый Свет, был дарован бесплатный проезд. Им были доступны бесплатные медикаменты, земля, скот, семена и все, что было необходимо, дабы поддержать их, пока не взойдет их первый урожай. Налоги не нужно было платить в течение 20 лет (за исключением церковной подати). Была предоставлена помощь индейцам, которые строили дома, а также выдавались награды тем хозяевам, которые произвели первые двенадцать фунтов шелка, гвоздики, имбиря, корицы и других специй.

Король Карл одобрил этот приказ и проинструктировал Лопеса де Рекальде в Каса де Контратасьон в Севилье давать эти привилегии любому фермеру, который направлялся оттуда в Индии и объяснять им открывающиеся возможности. Именно он должен был удостовериться в том, чтобы каждый фермер получал все необходимое.

Затем, чтобы выздоравливающий от тифа Лас Касас не чувствовал себя обойденным, ему прислали королевский указ, позволявший постройку городков для свободных индейцев, дабы они жили «в политическом смысле как испанцы». Они должны были платить дань, как и другие подданные, а также не находились в энкомьенде. Он также получил указ, из которого всем известным чиновникам, судьям, господам, «добрым людям каждого города и деревушки» в Испании стало известно о цели плана Фонсеки отправлять фермеров в Индии. Не должно было быть никаких затруднений на пути тех, кто хотел туда отправиться.

У Лас Касаса был припасен еще один план, касавшийся земель между Дарьеном вплоть до Жемчужного Берега: по сути, от залива Ураба до острова Маргарита неподалеку от Венесуэлы. Эта огромная полоса территории, как он думал, должна быть зарезервирована для нищенствующих орденов. Не в первый раз эта поразительная идея была вынесена на обсуждение. Выдвинул ее еще фрай Педро де Кордова. Однако сейчас Лас Касас сделал ее весомой. Это, сказал он, была лучшая земля, которой Кастилия владела в Индиях, и наверняка здесь находятся несметные богатства. Затем он предложил свое великолепное предложение от прошлого апреля по постройке линии крепостей, в каждой из которых будет по сотне человек, имеющих достаточно вещей, дабы менять их у туземцев на золото и изумруды. Командиры этих крепостей постепенно должны были расширять свою зону влияния, дабы увеличить как район евангелизации, так и расширять владения Кастилии. Традиционные энтрадас были запрещены, и ни одного индейца не дозволялось брать в рабство. Издержки будут покрыты конфискацией части золота и серебра, уже награбленного испанцами.

Представив свой план Совету королевства, Лас Касас приступил к набору людей. Он и некоторые из его друзей в октябре 1518 года покинули Сарагоссу на мулах и отправились по городкам Кастилии, рассказывая в церквях о выгодах идеи, которая была, как это ни парадоксально, замыслом Фонсеки. Они провозглашали с кафедр, что король стремится заселить новые земли в Индиях. Они говорили о плодородии, свободе от болезней и богатствах тех земель, а также о том, какие преимущества король дает тем, кто направится туда. Как заметил сам Лас Касас, они говорили так, что «все воспрянули духом». В конце концов, он знал те земли, о которых говорил, и мог агитировать, опираясь на собственный опыт. Он добрался до Рельо, бедного городка возле Альмасана, принадлежавшего графу Коруньи, внуку маркиза Сантильяны. Городок состоял из тридцати домов. Там ему удалось завербовать двадцать человек, включая двух пожилых братьев, у которых на двоих было 17 детей. Он спросил: «Вы, отец, действительно хотите отправиться в Индии, будучи столь старым и утомленным?» На это был ответ: «Клянусь своей верой, сударь, я отправляюсь туда, чтобы умереть и оставить своих детей на свободной земле». Подобное заявление было для Лас Касаса столь же неожиданно, сколь неприятно для графа Коруньи.

Лас Касаса сопровождал Луи де Беррио из Хаэна, прежде служивший солдатом в Италии. Его Лас Касасу порекомендовал епископ Руис де ла Мота. Беррио, с одобрения Фонсеки, нанял в Андалузии 200 человек, которых Лас Касас считал «бандитами, бродягами и лентяями, которые совсем не работали». Через Каса де Контратасьон они были отправлены в Санто-Доминго, где они столкнулись со множеством трудностей, поскольку, к сожалению, чиновников об их прибытии заранее не предупредили. Некоторые умерли. Другие стали ворами, грабившими индейцев, третьи – кабатчиками, как и ранее.

Лас Касас продолжал свою миссию в Кастилии два месяца. В декабре он прибыл в Берлангу, деревню между Бурго де Осма и Альмасаном, принадлежавшую коннетаблю Кастилии Иньиго Фернандесу де Веласко. Населения в ней было двести человек. Лас Касас, будучи красноречивым, завербовал семьдесят из них. Ему сказали, что они не могут ехать в Индии, «поскольку здесь всего хватает, у каждого из нас по 100 000 мараведи или больше; но мы хотим оставить наших детей на свободной земле». Повторение того, что он слышал в Рельо, конечно же, впечатлило Лас Касаса. Услышав это, Иньиго Фернандес де Веласко послал пехотинца, дабы тот велел Лас Касасу уйти из города. Он также попросил Лас Касаса удалить своих подчиненных из других мест. Лас Касас вернулся в Сарагосу, дабы передать епископу Фонсеке, что он нанял 3000 работников. Их могло бы быть и 10 000, не опасайся он обидеть грандов. На тот момент у него было готово 200 волонтеров. Фонсека спросил: «Вы уверены? Вы уверены?» «Да, сударь, уверен, уверен», – был ответ Лас Касаса. «Господи, – сказал Фонсека, – это воистину великое достижение!»

Однако к тому времени начал проявлять себя новый фактор в делах Индий. Это был Меркурино Гаттинара, назначенный канц лером и прибывший ко двору 8 октября. 15 октября он преклонил колено перед королем перед тем, как занять свой пост. Хотя Индии всегда имели для него меньшее значение, чем Испания, и гораздо меньшее, чем Италия или Германия, ясный разум Гаттинары вскоре понял необходимость ясной политики в Новом Свете.

Гаттинара родился в Верчелли, что в Пьемонте, в 1465 году в семье мелких дворян. Он возвысился как адвокат, работавший на герцога Савойского в Турине. Он стал председателем герцогского парламента, купил особняк в Шевиньи возле Безансона во Франш-Конте и сделался бургундским подданным эрцгерцогини Маргариты. Бургундские принципы чести играли большую роль в его действиях. Однако Контарини, венецианский посол в Испании, считал его, по сути, итальянцем, и посему он сумел сохранить за собой владения в Северной Италии. Ему доверяли как Маргарита, так и ее отец Максимилиан. Последний отправил его в 1509 году во Фландрию в качестве посла. К нему стали относиться с подозрением, когда он попытался навязать жесткую, но классическую систему правосудия фламандским вельможам, которые добились его смещения. Когда Карл назначил его имперским канцлером, Гаттинара был председателем парламента в Доле. Он также был главой тайного совета Маргариты.

У него был универсальный взгляд на жизнь. Именно ему принадлежала гуманистическая концепция Священной Римской империи, которой он хотел придать новое значение в духе Ренессанса, и он желал, чтобы Карл развивал ее. Христофор Шерл из Нюрнберга вспоминал его как «опытного оратора, эрудированного юриста, верного советника, трудолюбивого, мягкого, очаровательного, веселого, доброго и хорошо осведомленного в делах учтивости. Он был холостяком, но никогда не обедал один, его всегда радует компания пирующих гостей. Он веселит других, смеется, общается и смешивает шутки с делом во время еды; он наиболее приятен в своей манере, наиболее доступен и покладист. Он почитает тех, кто его навещает и милостиво слушает».

С тех пор Гаттинара был советником, который влиял не только на политику Карла, но также на его характер. Его советы обозначили отход от профранцузского направления Шьевра и Ле Соважа. Кроме того, он отстаивал право Карла, который сам в своем религиозном вдохновении был полон почти дантовского восторга, быть императором Священной Римской империи. Гаттинара настаивал на том, что Карл должен быть императором, дабы использовать титул «iustisimus» и править всем миром. Создатель меморандума, который он записал своим аккуратным, ровным и правильным почерком, он мечтал о мировой монархии под властью единого вождя. Он пока что ничего не знал об Индиях, однако его упорный труд вскоре сделал его самым просвещенным и влиятельным экспертом по американским вопросам.

Прежде чем Гаттинара полностью погрузился в решение заокеанских проблем, епископ Фонсека принял несколько важных решений. Он знал, что миссия настоятелей в Санто-Доминго провалилась, поэтому он убедил короля официально отменить ее. Он предложил, чтобы Родриго де Фигероа (насколько нам известно, он никак не был связан с настоятелем Луисом де Фигероа с Эспаньолы), сорокасемилетний адвокат из Саморы, который некогда работал на военные ордена и служил в Севилье как судья альмохарифасго (по делам импорта и экспорта), сменил губернатора. Король согласился и написал настоятелям письмо. Поблагодарив их за их многочисленные письма, он объяснял, что проблемы в Испании не позволяли ему написать ранее, и просил их оставаться на местах до прибытия Фигероа.

Лас Касас был назначен главным помощником нового губернатора Фигероа. Он сопровождал его на обсуждениях с советниками короля в Сарагосе. Фонсека в конечном счете попросту желал убрать этого беспокойного священника из Испании как можно более эффективным способом. Он был настолько рад тому, что сможет сказать Лас Касасу «прощай» в последний раз, что был почти что ласков к нему.

Инструкции Фигероа – в сорока параграфах – по большей части были полны морализаторства. В них было включено обсуждение работ, которые необходимо провести в полях и шахтах индейцам, как с ними нужно хорошо обращаться, как нужно их обучать христианской доктрине, что нужно позволять индейцам иметь лишь одну жену, что нужно защищать женщин и детей и что необходимо ограничить количество индейцев, приписанных к одному энкомьендеро, – максимум 150, минимум 40. Фигероа также должен был направлять королю мнения всех «недовольных» в колонии по поводу свобод индейцев. Эти параграфы скорее всего были внесены под влиянием кардинала Адриана, который ныне был убежден в мудрости суждений Лас Касаса.

Фигероа также получил приказ, касавшийся флотов, которые все так же уходили из Санто-Доминго на поиски рабов: во-первых, необходимо очертить районы, населенные каннибалами-карибами; во-вторых, индейцев из некарибских племен нельзя захватывать против их воли; в-третьих, Фигероа должен выяснить, что же на самом деле произошло во время достопамятной экспедиции Хуана Боно на Тринидад; в-четвертых, людей Багамских островов, Барбадоса и Ислас-Гигантес, что неподалеку от Венесуэлы (как и сейчас), считать свободными; и наконец, в-пятых, необходимо узнать, как добывается жемчуг на Жемчужном Берегу.

Однако пока новый правитель готовился, у настоятелей в Санто-Доминго случилась новая напасть: зимой 1518 года по островам прошла эпидемия оспы, в особенности она затронула новые города, основанные настоятелями. Это была первая полномасштабная эпидемия в Новом Свете, хотя грипп, тиф и корь наносили удары и ранее. Возможно, добрые намерения настоятелей по созданию новых городов непреднамеренно помогли распространению инфекции. В любом случае казалось, что туземцы, страдавшие от изнурения или потери веры в будущее, теперь еще и находятся под угрозой исчезновения из-за европейской болезни, к которой крепкие испанцы, как новоприбывшие, так и закрепившиеся поселенцы, казались менее невосприимчивыми. Индейцы и испанцы вместе проводили религиозные церемонии в Санто-Доминго, моля о божественной защите. Но молитв и церемоний было недостаточно.

Ближайшим последствием стала возросшая необходимость в лукаянах (с Багамских островов) и рабах с Жемчужного Берега. Севильский генуэзец Жакоме де Кастельон (Кастильоне) продолжал посылать экспедиции на север, к Багамам, и на юг, к побережью, осуществляя своеобразную смесь порабощения и обращения. Также велась и торговля: оружие и в особенности вино к 1518 году оказались востребованы Чирибичи в Южной Америке, в то время как бесполезные острова систематически лишались своего населения уже в течение пятнадцати лет. Это также заставило настоятелей просить о большем количестве черных рабов.

Обсуждение дел Индий в Сарагосе было прервано. Сначала, 7 января 1519 года, кортесы Арагона оказали Карлу поддержку и выделили деньги. Карл с легким сердцем отправился в Каталонию, дабы встретиться с местными кортесами в Барселоне. Король без всякой помпы прибыл в Лериду. Но, будучи в этом каталонском городе, 24 января он получил новости о событии, изменившем историю Испании и всех ее владений: его дед, император Максимилиан, который казался бессмертным, 12-го числа скончался в Вельсе в Верхней Австрии. Последние месяцы императора мучил сифилис. Его боли лишь слегка облегчались применением «индейского» дерева (madera de Guayana), которое, как и болезнь, которую оно должно было смягчить, пришло из Америки.

Папа Лев Х из семейства Медичи тут же выдвинул в императоры короля Франциска I Французского. Но Карл был опасным соперником. В этих условиях кому бы то ни было в Испании трудно было привлечь его внимание к какому-либо местному делу, не говоря уж об Индиях. Канцлер Гаттинара был одержим имперской мечтой чуть ли не больше Карла. Поэтому многое, что произошло в Индиях, осталось незамеченным в метрополии.

Так, в начале 1519 года Альварес де Пинеда начал исследовать берег между Флоридой и Миссисипи. Этот регион он назвал Амихель. То, что он впервые увидел реку Миссисипи, ставит его в ряды ведущих исследователей этого поколения. К сожалению, он, похоже, не оставил записей об увиденном. Затем Диего Веласкес, губернатор Кубы, послал еще одну экспедицию на запад с целью пройти по следам Фернандеса де Кордова и Хуана Грихальвы. Это было поручено его собственному экс-секретарю, опытному эстремадурцу Эрнану Кортесу. Мало кто в Испании знал об экспедиции, а когда узнали, то не особо придали этому значения. Даже Лас Касас и не знал о ней, и не интересовался.

Тем временем судья Суасо в Санто-Доминго согласился с тем, что индейская рабочая сила все же необходима, и весной дал разрешение Диего Кабальеро, главному счетоводу Эспаньолы, а также Антону Кансино отправиться в земли, столь маняще называемые «запретными», в поисках рабов – как говорилось в материалах следствия по его делу. Он дал такое же разрешение таким торговцам, как Бастидас и Фернандес де лас Варас.

Настоятели, все еще ожидавшие прибытия Фигероа, дабы освободиться от своей ответственности, смирились с этим, хотя и отказались давать на это официальное разрешение без одобрения короля. Затем 24 января Фонсекой был подписан декрет, дававший другим севильским генуэзцам, Адаму де Вибальдо (Рибальдо) и Томасу де Форнари, брату Доминго, монополию на продажу черных рабов, доставленных им Горрево.

Король же отправился в монастырь Вальдонсельи возле Барселоны и стал готовиться к официальному вступлению в этот город. Секретари Кобос и Падильа направились вперед, дабы начать переговоры с местными чиновниками. Вернувшись в Молинс-дель-Рей, они направились обратно в Барселону с доктором Галиндесом де Карвахалем. Следующей ночью Карл вступил в Барселону инкогнито, дабы самому посмотреть на город. На следующий день он прибыл в Барселону со всем размахом, но даже тогда он думал о потенциальной германской империи и под пение хора собора провел церемонию принятия десяти испанских вельмож в бургундский орден Золотого Руна.

В то же время Гаттинара и Лаксао продолжали обсуждения с Лас Касасом, и, похоже, им действительно понравились его речи. Сам король также начал склоняться к его идеям. Король предложил для принятия решения по предложению Лас Касаса касательно побережья Южной Америки составить комитет из советников, которых священник сам изберет. Лас Касас выбрал Хуана Мануэля, опытного и проницательного дипломата, возглавлявшего партию короля Филиппа, Алонсо Тельеса и Луиса Манрике, летрадос, которых Лас Касас одобрял. К ним присоединился Франсиско де Варгас, казначей Кастилии.

Подготовка комитета дала Лас Касасу время на отшлифовку своих замыслов. Он сделал их еще более привлекательными. Теперь он хотел отправить пятьдесят поселенцев, которых стали бы называть рыцарями Золотой Шпоры, что еще больше отдавало благородной рыцарской романтикой, чем его первое предложение. Их должны были сопровождать двенадцать францисканских или доминиканских миссионеров, а также десять индейских переводчиков, и они должны были искать жемчуг, выделяя пятину королю, если место добычи было известно, и лишь двенадцатую часть, если оно было новым. Несколько мнимых финансовых сделок подогревали интерес Короны и колонизаторов. Лицензия позволяла каждому партнеру иметь трех африканских рабов первоначально и семь позднее.

Дискуссия в Совете королевства началась с обсуждения этой темы и завершилась кампанией против лично Лас Касаса. Но в то время это казалось не столь важным. Самым важным событием в истории Испанской империи происходило в церкви Святого Варфоломея во Франкфурте, где король Карл I Испанский был, в свое отсутствие, избран императором Карлом V. (В то время было семь имперских избирателей – четверо мирян и трое архиепископов.)

Победа не была неизбежной. Франциск I, король Франции, стремился к имперской короне и, судя по его недавним военным успехам, казался наиболее успешным кандидатом. Короля Генриха Английского, все еще бывшего в здравом уме и счастливо жившего со своей женой, Екатериной Арагонской, теткой короля Карла, тоже не стоило списывать со счетов. Один или двое из электоров сами являлись кандидатами – например Фридрих Саксонский или Иоахим Бранденбургский. Папа, видя, что король Франции может и не выиграть, стал поддерживать первых двух в качестве альтернативы. Карл ему не нравился по одной простой причине – он не хотел, чтобы императором стал тот, кто уже являлся королем Неаполя!

Король Франции заранее с помощью своих опытных послов старался создать впечатление неисчерпаемости своих финансовых ресурсов. Его богатая мать, Луиза Савойская, действительно дала сыну много денег, да и его владения были гораздо более централизованными, чем у Карла, так что найти деньги ему было легче. Однако Франциск не мог с легкостью получить деньги в Германии. Яков Фуггер, самый могущественный банкир того века, отказался его спонсировать; а деньги в валюте были необходимы для имперских выборов. У каждого избирателя была своя цена.

Карл сначала обратился к Вельзерам из Аугсбурга, затем к Филиппо Гвальтеротти из Флоренции. Ему дали обязательство выдать 133 000 и 55 000 рейнских флоринов соответственно, последний заем страховался у генуэзцев Форнари и Филиппо Гримальди. В контрактах говорилось, что деньги будут выданы лишь в том случае, если Карл будет избран императором. В феврале 1519 года расписки были отданы на хранение Якову Фуггеру. Вместе они стоили более 300 000 мараведи, но этого было далеко не достаточно. Форнари были из тех, кто в итоге получил прибыль от лицензии Карла на продажу африканских рабов в Америке, но нет никаких доказательств финансовой связи между ними и королем в то время.

Эрцгерцогиня Маргарита, мудрая тетушка Карла и некогда его приемная мать, напрямую обратилась к Якову Фуггеру, являвшемуся нервным узлом всей немецкой банковской системы. После длительной дискуссии он сделал предложение на полмиллиона флоринов. Четыре года спустя Фуггер напишет письмо Карлу: «Всем известно и ясно как Божий день, что если бы не я, то не получить вам римскую корону». То же самое могла сказать и эрцгерцогиня.

Как были потрачены полученные деньги, весьма любопытно. Из электоров архиепископ Майнца, Альберт Бранденбургский, получил 113 200 флоринов золотом – 100 000 для него, остальное для его свиты. Возможно, это позволило ему заплатить Альбрехту Дюреру за прекрасную гравюру, которую Альбрехт ему сделал в том же году. Архиепископ Кельна, Герман фон Вайд, получил 50 000 флоринов, 12 800 из которых предназначались его свите; а архиепископ Тревесский, Рихард, получил более 40 000 флоринов, из которых почти 20 000 пошло его прислуге. Пфальцграф Рейнский, давняя любовь сестры императора, Елены, получил 184 000 флоринов.

Фридрих Саксонский получил 32 000 флоринов. Он был единственным из электоров, который отказался говорить, за кого он отдаст свой голос. Однако испанский посол увеличил эту сумму еще на 80 000 для его свиты, а также уплатил половину суммы его долга императору Максимилиану, сделанного несколько лет назад. Фридрих Саксонский также был клиентом и моделью Дюрера, который несколько лет спустя сделал гравюру с его портретом. Король Богемии получил более 40 000 флоринов, его голос был отдан за него его канцлером, графом Ладисласом Штернбергом из известной семьи, который получил 15 000 флоринов. Сам король получил чуть больше 20 000 дукатов, еще 5000 было отдано Георгу Сатмари, епископу Печа (Фюнфкирхен), старому другу Фуггера.

Электор от Бранденбурга, Иоахим I, поддерживал короля Франции почти до самого конца на этом, как он сказал, «сенном рынке»: Франциск пообещал, что если он выиграет, он сделает Иоахима регентом на время своего отсутствия. В конечном счете он проголосовал за Карла, хотя и клялся, что сделал это «лишь из страха». Его кузен, маркграф Казимир Бранденбургский, который был при дворе Карла и работал на него, получил 25 000 флоринов. Доля палатина увеличилась еще на 30 000 флоринов. Таким образом, электоры получили в целом почти 500 000 флоринов.

Новости о его триумфе в Германии достигли Карла в Барселоне 6 июля. Гаттинара также в тот день оказался триумфатором. Он всегда ожидал, что Карл станет императором. Он говорил о достоинствах, дарованных его господину, которые, как он считал, делали его «самым важным императором и королем, который когда-либо существовал со времен разделения империи Карлом Великим, вашим предшественником, и это ставит вас на путь, ведущий к вселенской монархии, дабы о мире заботился единый пастырь» – любимое его выражение. Он продолжал в своем руководстве монарху («De Regime Principium») говорить Карлу о том, как важно иметь хороших чиновников.

Имперский посол, пфальцграф и брат герцога Баварии вскоре прибыли в Барселону с оригиналом декларации, провозглашавшей Карла императором. В ней говорилось, что ему необходимо отправиться в Германию, дабы получить корону.

Но в Кастилии на это смотрели косо: как мог их монарх занять чужеземный трон, не посоветовавшись с кастильцами? Их сомнения были оправданны. Если бы Карл не был избран императором, у него оставалось бы больше времени для Испании. Однако у него были обширные интересы в Бургундии и Фландрии, и что бы ни случилось в Германии, он продолжал бы играть роль государственного деятеля европейского масштаба, а не только в границах Испанского полуострова. Если бы Хуана вмешалась, ситуация изменилась бы полностью. Но она бездействовала. Если бы Мединасели или Энрикес заняли бы трон Испании в 1516 году, все также бы пошло иначе. Но они не были в этом заинтересованы.