Королева Изабелла и король Фердинанд провели большую часть осени в Барселоне, за исключением поездки в сентябре в Херону, Фигерас и Перпиньян. Как обычно, их сопровождали герцоги, графы, духовники, епископы, солдаты, архивы, сундуки и гобелены.

Триумфатор Колумб был в новой экспедиции. Среди его кораблей были «Нинья», «Сан-Хуан» и «Кордеро». Они были выбраны адмиралам за свою легкость – он не хотел брать тяжелых кораблей вроде «Санта-Марии». Но в итоге он получил большие корабли и одиннадцать маленьких. Это был разномастный флот: пятнадцать кораблей шли под прямыми парусами, в то время как на двух стояли треугольные, косые.

На кораблях находились примерно 1200–1500 мужчин и несколько женщин. Полностью команды никто никогда так и не подсчитывал, но они укомплектовывались так же, как и в 1492 году, и так же, как и ранее, морякам платили по 1000 мараведи в месяц, если у них был опыт, и 600 – если опыта не было. Большая часть экипажей вновь была набрана из Ньеблы и Палоса, среди них было чуть больше басков, чем в 1492 году. Некоторые из моряков были генуэзцами, включая брата Колумба, Диего (Джакомо), который всегда был одет как священник, а также его друга детства, Микеле Кунео, который писал отчет о путешествии. Был еще один генуэзец, Тенерин, который стал contramaestre (боцманом) «Кардены». Несколько других старых друзей Колумба стали различными чиновниками. Примерно двадцать два человека, сопровождавших его, ходили с ним и в первое плавание.

Счетовод, Берналь Диас де Писа, друг детства инфанта Хуана, был назначен в экспедицию королевским приказом, так же, как Себастьян де Олано, который позднее унаследовал его пост. Таким образом, финансовая часть экспедиции зависела от Короны, какой бы властью адмирал, по его мысли, ни обладал. Его начали обходить. Также друзьями монархов были Антонио де Торес, брат кормилицы инфанта Хуана, Хуаны Веласкес де ла Торре, давний приближенный инфанта и один из старейших придворных. Колумб хотел назначить его командиром крепости Ла-Изабелла, но у того был королевский приказ – вернуться в Испанию с частью кораблей как можно скорее. Он должен был увидеть Эспаньолу сам, как если бы он был глазами монархов. Сын Колумба, Фернандо, был высокого мнения о Торесе и называл его «человеком благоразумным и благородным».

Старшим инспектором являлся Диего Маркес, идальго из Севильи, который ранее был пажом архидьякона Фонсеки, – еще одно назначение, которое насторожило адмирала.

Там же было около двух сотен волонтеров, которым не платили. Возможно, среди них были такие «вольные аристократы», как Диего де Альварадо, сын коммендадора Орначоса из Эстремадуры, а также дядя братьев Альварадо, которые позднее стали известны в истории Мексики; Диего Веласкес де Куэльяр, будущий губернатор Кубы, Хуан де Рохас, будущий основатель Гаваны, как и Веласкес, происходивший из дома Куэльяр в Кастилье. Был также Хайме Канисарес, молодой адвокат, который несколькими годами позже станет казначеем императора Карла V. Другим аристократом, бывавшим в Риме в качестве посла, был Мельчор Мальдонадо, родившийся в Севилье. Из Севильи в Новый Свет плыл Педро де Лас Касас и его братья Габриэль и Диего де Пеньялоса, оба нотариусы, как и их четвертый брат, Франсиско де Пеньялоса. Это были отец и дяди историка Бартоломео де лас Касаса, и все они были обращенными в христианство иудеями. Другим рыцарем был Хуан Понсе де Леон, двоюродный брат Родриго, маркиза Аркоса и будущего завоевателя Пуэрто-Рико, а также Себастьян Окампо из Галисии, позднее ставший первым кубинским мореплавателем. Этим первопроходцам предстояло основать огромную империю.

Еще одним придворным, что командовал кораблем, был Педро Маргарит, выходец из благородной каталонской семьи, которая владела в Монгри горным замком, видным в Ампурдане за много миль. Он был внучатым племянником знаменитого епископа Херонского, кардинала Хуана Маргарита, который многие годы служил в римской курии от имени короля Альфонсо V и Хуана II Арагонского, защищал королеву Хуану Энрикес и ее сына Фердинанда в 1461-м. Именно он однажды заметил, что для хорошего административного управления империей необходимо благоразумие, а не нравственность. Епископ был красноречивым гуманистом, стоящим за единство Испании. Его кузен сменил его на посту епископа Херонского. Другой двоюродный брат, Луис Маргарит, был в 1480-м королевским советником от Каталонии. У Педро Маргарита были старые и хорошие связи с путешественниками. Еще в 1477-м он был в Сарагосе судьей от инквизиции, а в 1478-м участвовал в знаменитом турнире в Севилье в честь находившихся там монархов. Он также оказал некоторые услуги Короне в войне против Гранады, за что король дал ему право собирать налог на скот (montazgo) в городе Дарока, что в Арагоне.

«Темной лошадкой» среди капитанов во втором путешествии Колумба был Алонсо де Охеда, мужчина двадцати пяти лет, родом из Куэнки, что в Кастилии. Адмирал познакомился с ним у герцога Мединасели в Пуэрто-де-Санта-Мария в 1490 году. Он был умным и привлекательным мужчиной, не слишком крупным, но, по словам Лас Касаса, «объединявшим в себе все достоинства, которые мог иметь мужчина, несмотря на невеликий рост». Колумб восхищался им, но в будущем у него будет много проблем с Алонсо – отчасти потому, что тот позднее станет служить Фонсеке, а не Мединасели. Королева также восхищалась им: в ее присутствии он без всяких признаков головокружения прошелся по балке лесов, которые окружали Хиральду, 250-футовую мусульманскую башню, во время строительства собора в Севилье.

Большинство этих людей имели больше придворного опыта, чем Колумб, и автоматически были более лояльны Короне, нежели генуэзцу, командовавшему экспедицией.

Также в экспедиции было 20 рыцарей, у пятерых из них было по две лошади из Гранады. Это были члены гранадской Эрмандады, которые сражались против эмирата. Каждый из них был связан с людьми, чьи имена позднее фигурировали в истории ранней Испанской империи: Коронадо, Кано, Аревало, Осорио, Лейва, Сепульведа и Ольмедо. Присутствие этих военнослужащих, чему Колумб был не особо рад, а также двух сотен рыцарей-волонтеров, беспокоило адмирала: они отличались от тех людей, которыми он привык командовать.

В экспедиции были два врача. Первый, Диего Альварес Чанка из Севильи, ранее являлся медицинским консультантом короля и королевы, он явно недооценил очевидные неудобства путешествия. Монархи, похоже, платили ему жалованье. Он был членом семьи блистательного рыцаря Родриго Понсе де Леона, и позднее написал ему важное письмо, где изложил все, что видел. Вторым доктором был Гильермо Кома из Барселоны, который также описал свои впечатления.

Большую часть этих людей Колумб видел впервые, и для них генуэзский адмирал был любопытен: великолепный мореплаватель, это было вне сомнений, но со множеством старомодных привычек и забавным португальским испанским. В общем, «было столь много людей, предложивших себя в услужение, что пришлось ограничить их количество…» – писал сын Колумба, Фернандо.

Как мы уже знаем, при Колумбе находились несколько священников и монахов, притом некоторые из них являлись королевскими шпионами. Их глава, фрай Бернардо Бойль (Буйль), арагонец, который вначале состоял в ордене бенедиктинцев, был другом детства и секретарем короля Фердинанда, послом во Франции и Риме; он стал одним из «минимитов», отшельников Святого Франциска – общества, которое образовалось вокруг Франциска из Паолы, праведника из Козенцы в середине XV века. Бойль вел переговоры с Францией от имени Фердинанда и Изабеллы по поводу Серданьи и Руссильона в 1490 году – дело, требовавшее особой осторожности. Он был человеком с весомой репутацией в обществе. Бойль сам провозгласил себя «апостольским викарием всея Индии». Его миссия была не особо ясна: возможно, монархи хотели, чтобы их протеже – адмирал – был под постоянным наблюдением.

Фердинанд и Изабелла написали Колумбу: «Мы посылаем с вами нашего преданного отца Бойля, вместе с другими религиозными личностями, чтобы… индейцы были осведомлены о нашей вере и смогли понимать наш язык». Как пресвятой отец собирался общаться с аборигенами, было неясно, а его большой жизненный опыт во властных кругах делал его скорее политическим комиссаром экспедиции, а не священником. К тому же Колумб ему не нравился, и условия жизни на борту (а позднее и на суше) для него были попросту невыносимы, хотя он и называл себя аскетом-отшельником. В общем и целом, комбинация из Маргарита и Бойля означала, что во втором путешествии Колумба у короля Фердинанда были шпионы на самых важных позициях.

Также среди людей, имевших прямое отношение к религии, в экспедиции были фрай Педро де Аренас, совершивший первую мессу в Индиях; фрай Хорхе, командор рыцарей Сантьяго, и иеронимитский отшельник фрай Рамон Пане, каталонец, чей испанский был неидеален. «Человек столь простого склада ума, – писал о последнем Лас Касас, – что порой то, что он говорит, вводит в замешательство и не имеет какого-либо смысла». Однако именно он написал первый отчет о таино Эспаньолы. Также в экспедиции участвовали отец Хуан де ла Дель и отец Хуан де Тисин, оба бельгийцы, францисканские послушники со связями в Пикардии, а также Хуан де Боргонья, еще один францисканец из Дижона. Таким образом, состав экспедиции был почти интернациональным.

Также в экспедиции 1493 года были несколько женщин – мы узнаем о них из дневника адмирала: «…и я приказал им отдать мальчика-аборигена, найденного на одном из Малых Антильских островов, женщине, которая прибыла с нами из Испании».

Колумб также взял с собой трех индейцев, которых он захватил в 1492 году и о которых Петер Мартир писал: «Все это было пересказано с помощью переводчиков-аборигенов, которых взяли в Испанию после первого путешествия…» Изначально было похищено больше индейцев, чтобы сделать из них переводчиков, но к тому времени остальные уже умерли. Также, возможно, на борту были рабы-африканцы – берберы, мулаты или негры из Западной Африки. В Севилье их было предостаточно; в основном ими торговал флорентийский купец Маркионни, который обосновался в Лисабоне, или же один из его посредников в Севилье, как, например, Джуанотто Берарди, друг Колумба. Лас Касас, конечно же, предполагал, что на кораблях были рабы-негры. По словам Бернальдеса, историка, Колумб вез двадцать четыре кобылы, а также десять жеребцов и трех мулов, но скорее всего в это число входили и скакуны рыцарей. Также на борту были и другие животные – свиньи, козы и овцы.

Большую часть членов экспедиции составляли рабочие, задачей которых было возделывать почву Эспаньолы, а также искать и добывать золото. Они поехали ради заработка, чтобы если и не стать идальго, то хоть немного подняться по социальной лестнице. Королевский казначей, Эрнандо де Сафра, получил просьбу подыскать в Гранаде «двадцать батраков и еще кого-нибудь, кто знает, как рыть оросительные каналы. И он не должен быть мусульманином». Эти люди должны были привезти с собой кобыл, жеребцов, мулов и других животных, а также пшеницу, ячмень и «другие виды маленьких деревьев и фруктовых кустов». Лас Касас позднее писал, что «если бы хоть один из этих людей знал, что за работа им предстоит, думаю, они бы не поехали». Но Колумб планировал создать торговую колонию по всем генуэзским традициям (как, например, на Хиосе или в Гвинее), чтобы можно было отсылать домой мастику (смолу каучука, которую он встречал во время своего первого путешествия), хлопок и золото, а также рабов-«каннибалов».

Уже видны различия в ожиданиях Короны и Колумба. Колумб в конце концов хотел взять с собой семейных людей, которые сделали бы колонию стабильной, а также ремесленников и усердных геологов-разведчиков. «Даже нереиды и сирены оцепенели, когда флот отплыл», – писал доктор Гильермо Кома. Корона же пыталась повторить на Индийских островах успех Канарских.

2 октября флот Колумба достиг Гран-Канарии, где моряки починили протекавшее судно. Также они остановились на острове Ла-Гомера, где Колумб купил восемь свиней, каждая по семьдесят мараведи, трех мулов и некоторое количество кур – эти животные через несколько лет разведения изменили Новые Карибы до неузнаваемости. В то время на острове шло празднование в честь действующего губернатора, Беатрис Бобадильи. Единственное, что не предусмотрел Фонсека, – запас еды на год для 2000 человек, – было наверстано, пусть и не полностью.

13 октября 1493 года экспедиция покинула Канары. Колумб решил на этот раз подойти к Карибам с юго-востока, а не с северо-востока. Он не обсуждал это ни с монархами, ни с Фонсекой, ни с каким-либо другим представителем власти. Он был на пике славы, так что его воля была исполнена без пререканий; а его волей было попытаться найти другие острова, о которых он слышал. Большая часть слухов была совершенно дикой – байки об амазонках и гигантах, которых остальные испанцы не особо хотели встретить.

Через двадцать дней плавания экспедиция наткнулась на несколько островов, которые адмирал принял за острова карибов. Первым был тот, который он назвал Ла-Десеада по совершенно простой причине – и он, и его команда слишком хотели увидеть землю вновь. Второй остров – гористая Доминика, поскольку в тот день, когда они увидели его, было воскресенье, Domingo. Третий был назван Мария-Галанте, в честь флагманского корабля, здесь они вскоре нашли неплохое место для швартовки. «Адмирал, а также множество людей с королевскими штандартами в руках, взяли эту землю во владение». Надзиратель Диего Маркес взял с собой одиннадцать человек и, направившись в глубь острова, пропал на несколько дней, но Колумб отправил Алонсо де Охеда и сорок человек с ним, чтобы найти Маркеса. Они захватили двадцать полненьких, но красивых девочек-аборигенок и двух мальчиков-рабов, кастрированных каннибалами. Все эти «индейцы» в конечном счете отправились в Испанию.

Эти необычайно зеленые острова находились примерно в половине пути от Малых Антильских островов, так что Колумб во время своего путешествия пропустил Мартинику. Если верить тому, что Антонио де Торрес рассказал Петеру Мартиру, Колумб (снова) верил, что амазонки находились на последнем острове, и мужчины навещали их регулярно в течение года. Если на них нападали, женщины уходили в тайные пещеры, где защищались при помощи луков и стрел. Это были плохие новости: амазонки представляли собой самую большую опасность для европейцев. Амазонки были известны (если так можно сказать) в греческой мифологии, как находившиеся на краю цивилизованного мира. Говорят, Александр Македонский повстречался с царицей амазонок за Сыр-Дарьей, которая впадает в Аральское море. Так что у Колумба была неплохая компания.

Экспедиция направилась на Гуадалупе (названный в честь иеронимитского монастыря в Эстремадуре) и причалила в бухте, известной как «La Grande Anse» (Великая Бухта). Они нашли здесь красивый водопад, а также дома с соломенными крышами, на которых были заметны попугаи и человеческие кости – признак каннибализма. Мысль о том, что карибы были дикарями-каннибалами, получила еще большее подтверждение. Некоторые из местных жителей были захвачены, включая мальчика и двадцать женщин-таино, захваченных на Борикене, или Пуэрто-Рико. Кастильцы нашли тут курительные трубки, гусей и попугаев, а также склады с провизией и хорошо сделанной одеждой из хлопка. Там нашлись и каноэ, но испанцы выяснили, что десять из них были взяты для набега на другие острова, поскольку, по словам доктора Альвареса Чанки: «Люди здесь дружелюбны друг к другу, словно они являются частью одной большой семьи. Они не наносят вреда друг другу, но враждуют с теми, кто живет на других островах. Они похищают столько женщин, сколько могут. В пятидесяти домах мы не нашли ни одного мужчины, кроме пары кастрированных юношей. Более двадцати пленников были девочками. Они говорили, что к ним относились с необычайной жестокостью».

По словам Альвареса Чанки, карибы считали, что «человеческая плоть столь вкусна, что лучше нее нет ничего в мире; похоже, это действительно правда, поскольку человеческие кости, найденные нами в домах, были настолько обглоданными, что на них не осталось ни кусочка плоти, если не считать того, что было тяжеловато разжевать. В одном из домов мы нашли шею человека, которая готовилась в пищу. Они кастрируют мальчиков, которых берут в плен и используют их, как слуг, покуда те не возмужают. Потом, когда они… хотят попировать, они убивают и съедают их. Они говорят, что плоть женщин и мальчиков не стоит есть».

Антонио де Торес, назначенный алькальдом крепости Ла-Изабелла, позднее говорил почти то же самое: «В их горшках [была] гусятина вперемешку с человечиной, в то время как другие части человеческих тел были нанизаны на прутья, готовые к зажарке… в другом доме испанцы нашли кости, которые каннибалы аккуратно сохраняют, чтобы сделать из них наконечники для своих стрел, поскольку они не знают железа… Испанцы нашли недавно отрубленную голову молодого человека, покрытую свежей кровью».

На этом острове Микеле Кунео получил от своего друга Колумба красивую девочку. Он позднее написал, что ему пришлось ее избить, чтобы она не сопротивлялась его домогательствам, но в конце концов «мы пришли к соглашению» и «она, похоже, свое дело изучала в школе продажных женщин». Таково первое описание любви в Новом Свете.

Эти открытия нагнетали тяжелые предчувствия. Возможно, завоевание окажется отнюдь не таким легким, как представлялось. Однако человеческие плоть и кости все же являли не совсем надежное доказательство. Разве могли мореплаватели из Севильи отличить плоть человека от обезьяньей?

После шести дней на Гуадалупе (4–10 ноября 1493 года) Колумб отплыл к острову Санта-Мария-де-Монсеррат, названному так, поскольку гора в его центре была похожа на ту, на которой стоял известный монастырь в Каталонии. Здесь, как сообщили пленники, карибы вырезали все население. Неподалеку, на Санта-Марии-ла-Редонда, названной так из-за своих округлых холмов, путешественники вновь причалили, но не высадились. Они двинулись дальше, к Санта-Марии-де-Антигуа, названному так в честь знаменитой Девы в соборе Севильи. Наконец, они пристали к острову, который адмирал назвал Сан-Мартин. Остров, казалось, был густо населен. Каноэ, находившееся на «расстоянии двух выстрелов», не двигалось, его экипаж из семи человек попросту окаменел при виде кастильцев. Испанцы с легкостью захватили этих людей, хотя и не без боя. Двое из людей Колумба были ранены, еще один, предположительно галисиец, был убит – первая потеря экспедиции.

К 14 ноября они доплыли до острова Санта-Крус: «Очень высокий и по большей части пустынный. Это было самое вероятное местонахождение металлов, но мы не сходили на берег». Остров казался необитаемым. Путешественники не сошли на берег и на других приятных островах, которые Колумб назвал Виргинскими, – в честь святой Урсулы из Кельна, замученной, по легенде, вместе с «одиннадцатью тысячами» девственниц в III веке (что являлось опечаткой, на самом деле их было всего одиннадцать).

На следующий день они достигли Борикена, что означало «краб» на языке таино, а Колумб называл этот остров Сан-Хуан-Батиста. Позднее остров стал называться Пуэрто-Рико. Еще одно поколение Сан-Хуан оставался столицей. Альварес Чанка считал, что «это самый красивый остров и, похоже, очень плодородный. Карибы устраивают сюда набеги и похищают людей. У местных нет каноэ [это не было причиной], и нет знаний о мореплавании, но, если верить карибам, которых мы захватили, они используют похожие луки и, если они захватывают кого-то из налетчиков, они съедают его так же, как и карибы. Мы остановились в бухте этого острова на два дня, и многие из наших людей сошли на берег. Но мы так и не сумели поговорить с аборигенами, поскольку они ужасно боялись карибов и убежали».

Скорее всего это был Агуадилья, западный берег которого обращен к острову, позже названному Мона, а также к опасным течениям. Колумб заявил, что его население ело людскую плоть – впрочем, этому обвинению нет подтверждения.

Колумб также в те дни дал имена еще нескольким островам: Нуэстра-Сеньора-де-лос-Ньевес, позднее Невис; Санта-Анастасия (ныне Сент-Эсташ); Сан-Кристобаль (ныне Саба).

В итоге экспедиция достигла Эспаньолы, привезя с собой тридцать пленников с малых островов, которые Колумб только что посетил. Возможность торговли рабами, захваченными на этих островах, выглядела для адмирала все более привлекательной.

22 ноября флот посетил бухту Саманы или Кабо-Энганьо, затем с 25 по 27 ноября побывал на Монте-Кристи и, наконец, 28-го достиг колонии Навидад, основанной предыдущей экспедицией, куда были обращены все ожидания. Она оказалась уничтожена. Экспедиция «нашла от Навидада только пепел, над местом стояла тишина. Адмирал и его спутники с тяжелым сердцем думали и надеялись, что кто-то из поселенцев, возможно, все еще жив и бродит по острову; он приказал стрелять из ломбард, чтобы громкий звук выстрелов послужил знаком его прибытия. Тщетно, все были мертвы».

В деревушке из семи или восьми домов на побережье люди Колумба нашли некоторые пожитки своих соотечественников – среди них был мавританский плащ, который так и не распаковали после привоза из Испании, чулки и некоторое количество одежды, а также якорь с разбившейся «Санта-Марии».

Таким образом, первая битва в Новом Свете была выиграна аборигенами. Правда о том, что произошло, никогда так и не раскрылась, но брат Гуанакагри, местного касика, позднее заявил, что испанцы под командованием Араньи начали красть их женщин и охотиться за золотом. Много людей было убито, и сам Гуанакагри был ранен. Битва произошла меньше двух месяцев назад – судя по состоянию найденных тел. Но Колумб посчитал, что в этом виноваты карибы с другого острова. Некоторые из членов его команды, включая аскетичного фрая-минимита Бернардо Бойля, хотели отомстить за погибших, захватив Гуанакагри, но Колумб просто навестил его и получил некоторое количество золота путем обмена.

В начале декабря, примерно 7-го или 8-го числа, адмирал «решил, что мы должны развернуться и плыть по берегу, вдоль которого мы прибыли из Кастилии, поскольку слухи о золоте пошли именно оттуда, но из-за плохой погоды прошло много недель, прежде чем мы высадились». Лас Касас писал, что «люди приплыли к новому месту выгрузки очень уставшими, а лошади попросту выдохлись». Возможно, некоторые из лошадей так и не оправились.

После этого трудного путешествия адмирал и его корабли наконец-то прибыли назад на Монте-Кристи в начале января. Колумб сошел на берег в сорока милях к востоку, там он высадил двадцать четыре кобылы и десять жеребцов, а также трех мулов – пока что потери были минимальны.

Испанские члены экспедиции вскоре пришли в себя, поев ямса и местной рыбы. Место, где они высадились, было населено таино, которые настолько хорошо к ним относились, что по словам Альвареса Чанки, «их легко можно было обратить в христианство, если бы только у нас был переводчик, поскольку они повторяют все, что мы делаем. Они сами преклоняют колени у алтарей перед святой Марией и крестом. Они все говорят, что хотят быть христианами. Однако в их домах стоят идолы, которые, по их словам, принадлежат небу».

Колумб же решил основать новое поселение, которое он назвал Ла-Изабелла – в честь королевы. Он выбрал место, которое находилось близко к долине Сибао, где, как он понял из доклада Мартина Алонсо во время предыдущего путешествия, находились золотые копи. Вскоре здесь было построено около 200 хижин, расположенных прямоугольником, по плану, который понравился бы или хотя бы позабавил Витрувия. Вода тут была хорошей, хотя Колумб преувеличивал, как и всегда, когда сказал, что она бралась «из великой реки, где вода чище, чем в Гвадалквивире, и с помощью канала ее можно провести к центру поселения, сделав пригодной огромную долину на юго-востоке. Здесь есть замечательная земля, гораздо лучше, чем земля в Кастилии, на ней растет высокая трава… в двух лигах от поселения есть великолепный пляж и самая лучшая бухта в мире…»

На самом деле возле Ла-Изабеллы была плохая бухта, да и место было выбрано не очень удачно. Река была недостаточно хороша для водяных мельниц.

Колумб вскоре показал себя плохим губернатором; кроме того, он оказался не способен контролировать жадность своих подчиненных. У него не было опыта в гражданском администрировании, и он так и не развил в себе ни одного качества политика. Он назначал испанцев на должности наугад, либо они сами на них вызывались. Большинство из назначенных не имели никакого понятия, что им делать, зато они ожидали жалованья – но оказалось, что его невозможно обеспечить прямо сейчас. Целью Колумба вначале было использовать Эспаньолу для добычи золота – через местных вождей заставляя туземцев собирать его в качестве подношения. План предполагал, что золота должно быть много (а его не было) и что индейцы слабы (что также было неверно, просто у них были хорошие манеры). Некоторые из поселенцев вскоре захотели домой. Другие были жестоки к таино, в то время как некоторые (включая таких врагов Колумба, как фрай Бойль и Педро Маргарит) выступали против любых жестокостей в отношении индейцев. Когда начались споры с местными – в результате ухудшения отношений, в котором немалую роль сыграло похищение женщин-таино, было захвачено некоторое количество местных рабов. Перспектива работорговли ради наживы становилась все более привлекательной. Почти так же считали португальцы, когда их капитаны в Африке поняли, что люди, населявшие ее, были готовы к рабской жизни или уже были рабами, и добыть их было куда проще, чем драгоценные металлы.

Через неделю после высадки на Ла-Изабелле, в середине января, адмирал послал Алонсо де Охеда, капитана из Куэнки, отличавшегося привлекательностью, а также Хинеса де Корвалана в качестве его заместителя и девятнадцать других человек в глубь острова на поиски золота. Это тут же вызвало столкновение адмирала с «хинетами» (рыцарями), предоставленными Эрмандадой Гранады. Колумб хотел, чтобы рыцари отдали своих лошадей Охеде, но они отказались. Даже те, кто был болен после путешествия, твердо решили, что не отдадут своих скакунов. Подобное неповиновение, а это оно и было, заставило Колумба с досады урезать рацион лошадей. Вот с таких мелочных усобиц началось завоевание мира.

Так что Охеда с пятнадцатью своими людьми отправился пешком. Он прошел шестьдесят миль в сторону места, ныне известного как городок Сан-Хосе-де-лас-Матас. Удача улыбнулась ему и его спутникам: когда они вернулись, их доклад был более чем оптимистичным, «куда ни посмотришь в этом месте, всюду найдешь золото». Охеда много говорил о «большом количестве золота в трех-четырех местах». Альварес Чанка замечтался и написал домой, что «наши правители теперь могут считать себя самыми богатыми и процветающими во всем мире, поскольку никто никогда не видел и не читал ни о чем подобном. Во время следующего путешествия корабли привезут столько золота, что те, кто об этом услышат, будут ошеломлены». Похоже, исследователи наконец-то нашли то, что им было необходимо больше всего: притягательность золота возбуждала воображение людей того времени настолько, что сегодня это невозможно передать.

Микеле Кунео написал, что «гонка за золотом была истинной целью путешествия Колумба». Он вспоминал, что адмирал говорил монархам, что может найти на Эспаньоле столько золота, сколько есть железа в Баскских землях. Кунео также говорил, что несмотря на то, что первое путешествие Колумба в глубь острова в 1494-м было очень тяжелым, «жажда золота вливала силу в наши тела и души». Фернандес де Овьедо, историк, который в то время был лишь пажом при дворе инфанта Хуана, позднее писал о большей части конкистадоров, которых он знал:

«Это не те люди, которые хотят обратить индейцев в христианство или обосноваться на этой земле. Они пришли лишь за золотом или каким-либо иным богатством, каким бы способом оно ни давалось. Для них честь, честность и мораль – второстепенные ценности по сравнению с этой целью, и ради нее они идут на обман, убийство и совершают бесчисленные преступления…»

Но конкистадоры жаждали золота не столько ради обогащения, как средневековые мусульмане или христиане. Те желали не абстрактного признания и не богатства, а самого желтого металла. Один из современных историков однажды сказал об этом так: «Золото было прекрасным стимулом для путешествия в Индии, но вот мечта о личной карьере… это был стимул посильнее…»

2 февраля 1494 года Антонио де Торес, один из агентов монархов на Эспаньоле, кому Колумб собирался поручить командование крепостью Изабелла, отправился домой в Испанию с двенадцатью экспедиционными кораблями (оставив Колумбу пять), забрав с собой формальный меморандум, или письмо от адмирала, письмо от Альвареса Чанки и самого Альвареса Чанку, а также золота на 30 000 дукатов, немного корицы, перца, дерева, нескольких рабов-индейцев и шестьдесят попугаев. Торрес также взял с собой несколько сотен тех, кто отправился в экспедицию в 1493 году и разочаровался в ней. Скорее всего именно это путешествие принесло в Старый Свет сифилис – первый неприятный подарок от Нового Света Старому.

Меморандум Колумба монархам представлял собой бессвязный документ, в котором говорилось, что Охеда и Хинес де Корвалан (которые были среди тех, кто возвращался в Испанию) нашли «реки золота». Он объяснял, что тоска по дому, о которой Торрес наверняка заявит, была вызвана переменой климата по прибытии на новую территорию. Колумб также объяснял, что он посылает домой рабов-каннибалов, чтобы их высочества передали их в руки тех, кто сможет научить их испанскому языку. Колумб красноречиво говорил, что каннибалы могут стать оплатой за скот и другие припасы, которые, как он надеялся, будут каждый год поступать из Кастилии, поскольку эти рабы хотя и дикари, но хорошо сложены («люди, подходящие для цели»). Он был полностью уверен, что если бы они могли избавиться от своей «первобытности», они могли бы стать лучшими рабами на свете. К тому времени он говорил об «индейцах» без всякого смущения.

В этом письме также имелось признание, что некоторые его ожидания – насчет золота, климата и индейцев – оказались несколько завышены. Но даже тогда Колумб предсказывал, что в будущем остров можно засеять пшеницей, тростниковым сахаром и виноградом и что домашний скот из Кастилии будет здесь прекрасно плодиться и размножаться. Он просил прислать рабочих из ртутных шахт Альмадены – людей, которые были бы заинтересованы в долгосрочной работе. Он жаловался на нарушение субординации рыцарями, на их отказ отдать лошадей ради целей экспедиции, также заявляя, что казначей, Хуан де Сория, в последний момент подсунул на корабли плохих лошадей, и Колумб уже не смог их проверить. Колумб не знал, что говорить о рыцарях: с одной стороны, они были нужны ему, чтобы защищать лагерь Изабеллы, но, с другой стороны, он не хотел, чтобы они считали себя неподвластными ему.

Итак, мы видим несчастного адмирала, безуспешно пытающегося справиться с проблемами управления на суше, к которому он был совершенно неспособен. Он желал вернуться в море, которое считал своим.