2. Сталин, Дзержинский и ЧК

Тот Петроград, куда ринулись Сталин, Каменев, Ленин и Троцкий из Европы или Сибири весной и летом 1917 г., был неузнаваем для тех, кто его покинул, когда это еще был Петербург. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, – так им тогда казалось. Освободившись от царя и царского двора, Россия жила под парламентской эгидой великих, добрых, разумных мужей. Либералыаристократы (конституционные демократы, или кадеты) делились властью и трибунами с социалистами и временно отдыхающими террористами. Такой человек, как Александр Керенский, адвокат и думский оратор, министр юстиции в первом составе Временного правительства, затем премьер-министр, мог бы управлять мирной скандинавской страной. Он и ему подобные занимались отменой смертной казни, введением свободы слова и собраний. Они разрушили все орудия угнетения: жандармерию, карательную систему. Улицы наполнялись толпами народа, безнаказанно требующего немедленного удовлетворения. Домохозяйки требовали хлеба, рабочие – участия в управлении фабриками и заводами, моряки и солдаты – ареста офицеров.

В действительности произошла демографическая и политическая катастрофа. На фронте погибли миллионы крестьян, а те, кто выжил, бежали, чтобы захватить помещичью землю. Погибли и сотни тысяч офицеров, некоторые от рук своих же солдат. Оставшихся в деревне не хватало для того, чтобы кормить города. Война оторвала Россию от ее европейских союзников; остался только бесконечный железнодорожный и морской маршрут через Скандинавию или через всю Сибирь, Тихий океан и Соединенные Штаты. Правительство, состоявшее из благонамеренных и добросовестных деятелей, не справлялось со своими задачами, особенно перед лицом дилеммы – остановить войну и заключить мир с Германией, тем вызвав гнев англичан и французов и бунт собственных офицеров, или бороться «до победного конца» и обречь страну на неизбежный крах и настоящую революцию, оставив ее на растерзание большевикам и социал-революционерам.

Правительство Керенского колебалось, но, даже если бы оно и приняло твердое решение, таковое было бы невыполнимо. Керенский находился в тисках между офицерским корпусом, который стремился к восстановлению порядка и к возобновлению войны против немцев, и рабоче-солдатской массой, которая отнимала власть у Думы и передавала ее своим советам. Тщетно мобилизуя одних противников против других, Керенский неустанно ораторствовал, умолял, угрожал, пока все не перестали принимать его всерьез.

Ленину или Троцкому, а тем более деятелям рангом пониже, таким как Сталин, было нетрудно ускользнуть от властей, вяло пытавшихся их арестовать. Общественное мнение, уже полностью деморализованное, не видело пользы в их истреблении. По мере того как обострялся дефицит продовольствия, исчезали транспорт и система медицинских услуг, а мародеры становились повседневной угрозой на улицах и в домах, городское население дозрело до того, чтобы приветствовать любую силу – будь то левую или правую, – которая захватит власть и возьмёт на себя принятие решений. Весенняя эйфория в течение лета сменилась разочарованием, которое к осени переросло в отчаяние. Когда в конце октября большевики, захватив железнодорожные узлы и телефонные станции, наконец нанесли свой удар и наступили те десять дней, которые потрясли мир, даже самые принципиальные их противники не сопротивлялись. Тот факт, что одна группа людей берет ответственность за будущее, был поводом к общему облегчению. Их вожди и идеология выглядели зловеще, но была надежда, что они покончат с бесконечным колебанием, заполнят пустоту.