В 1904 году началась первая его война – русско-японская. Сын «Миротворца», так ненавидевший войну, решает воевать.

Впоследствии Витте вспоминал: Николая толкали на захваты земель в Маньчжурии, уговаривали, что маленькая Япония никогда не осмелится напасть на Россию.

Витте и мать объясняют ему опасность ситуации. Николай соглашается и предлагает Витте составить проект урегулирования отношений с Японией. Царь уезжает в Польшу, в охотничий замок, и пока он там убивает диких зверей, готовится убийство людей.

Витте составляет проект, который исчезает в недрах архива.

Переговоры с Японией, за которые ратовали мать и Витте, провалены.

Из дневника Николая:

«26 января 1904 года… В 8 часов поехал в театр – шла «Русалка». Очень хороша. Вернувшись домой, получил от Алексеева телеграмму с известием, что этой ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на рейде «Цесаревича», «Палладу» и т. д. и причинили пробоины. Это без объявления войны?! Да будет Бог нам в помощь!»

«27 января. Утром пришла телеграмма о бомбардировке ПортАртура. Всюду проявления единодушного подъема духа».

Спокойные записи. Его уверили – японцы воевать не умеют. И его министры спорят: сколько японских солдат стоят одного русского солдата – два или полтора.

Но уже вскоре ему приходится записать в дневнике: «Больно и тяжело».

Последовали невиданные доселе поражения русской армии и гибель флота.

Итак, «Николая толкали на захваты земель в Маньчжурии». Но кто скрывался за этим безликим – «толкали»?

Когда министр внутренних дел Плеве (Департамент полиции входил в состав его министерства) погибнет от бомбы, в его архиве обнаружат копии всех бумаг, касавшихся Дальнего Востока. «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война». Такова была фраза министра Плеве, сказанная накануне войны одному из сановников.

«Нам нужна…» Но кому?

В своих «Воспоминаниях» все тот же Витте рассказывает любопытный эпизод: в бытность премьер-министром он боролся с еврейскими погромами. Естественно, ему должен был помогать Департамент полиции. И помогал… Но в то же время от одного из чиновников Департамента Витте с изумлением узнает, что борющийся с еврейскими погромами Департамент полиции одновременно изготавливает прокламации, призывающие население… к еврейским погромам! Эти прокламации тайно переправляются в провинцию. Страшный погром евреев в Гомеле начался именно с этих прокламаций. Существовали силы, действия которых не дано было проконтролировать даже премьер-министру…

Вот удивительный рассказ Веры Леонидовны: «Мой тогдашний друг (она пленительно произносит слово «друг», улыбаясь вековому воспоминанию. – Э.Р.)… он был очень близок к графу Витте. И он доказывал, что множество событий, случившихся в царствование Николая, связаны с тайными действиями «камарильи». Это забытое ныне испанское слово, которое любил граф Витте, обозначало группу влиятельных интриганов при дворе испанского короля Фердинанда VII. Оно стало нарицательным. «Камарилья» в России – это вырождающиеся знатнейшие фамилии. Они боялись потерять богатство и власть, ненавидели новое время – этот непонятный капитализм. Именно они составляли ближайшее окружение Николая и Александры. Мой друг считал, что в России, как во всякой стране, где существуют вековые традиции консерватизма, давно сложился тайный союз крайне правых, то есть «камарилья», с секретной полицией. Вот почему, когда Александр II готовил Конституцию, полиция «не уследила», и он был убит… Мой друг рассказывал, как уже при Александре III в тщательно охраняемом Гатчинском дворце постоянно появлялись записки террористов с угрозами царю. Так укрепляли царя в его ненависти к либералам, подбрасывая эти бумажки через секретную полицию… Мой друг утверждал, что Департамент полиции вышел из-под контроля царя в конце века, когда секретная полиция начала засылать провокаторов в революционные организации. Именно тогда родилась зловещая практика: провокаторы направляют бомбы ничего не подозревавших революционеров на неугодных «камарилье» царских чиновников.

В то время, говорил мой друг, «камарилья» и тайная полиция провели целую серию опасных интриг. Одной из них и была японская война…»

Война началась – и тотчас сработало вечное правило российской бюрократии: когда замышляется нечто хитроумное, результат будет прямо противоположным. Война, затеянная, чтобы предотвратить революцию, – разбудила ее.

И вот тогда, в разгар страшных поражений, в смуте наступающей революции, – свершилось…

Это случилось в «Александрии», в том маленьком летнем дворце, где Николай четырнадцатилетним мальчиком услышал песню о старухе-смерти и где когда-то влюбленные юноша и девочка вырезали на стекле свои имена. И вот там днем 30 июля 1904 года… «Императрица, – вспоминала Вырубова, – едва успела подняться из маленького кабинета по винтовой лестнице, как родила Наследника».

Из дневника:

«30 июля. Незабвенный великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божья. В час с четвертью дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро, для меня, по крайней мере. Нет слов, чтобы достаточно благодарить Бога за ниспосланное Им утешение в эту годину трудных испытаний…»

Командир кирасиров, генерал Раух, вспоминал слова Николая:

«Императрица и я решили дать наследнику имя Алексей, надо же как-то нарушить эту череду Александров и Николаев». Так шутил счастливый отец и почетный председатель Русского Исторического общества. Действительно, цари с именами Николай и Александр правили Россией целое столетие.

Но с именем «Алексей» дело обстояло непросто. Имя «Алексей» было не в почете в Романовском Семействе. После того как по велению Петра Великого был тайно убит его сын и наследник Алексей, Романовы избегали давать это имя наследникам престола. Существовала версия о проклятии романовскому роду, которое успел прокричать перед гибелью убиенный царевич Алексей… Но Николай решился на это имя, так как его давно привлекал образ другого Алексея – царя Алексея Михайловича.

Незадолго до рождения наследника состоялись знаменитые костюмированные «Исторические балы». Залы Зимнего дворца заполнили «бояре и боярыни» времен первых Романовых… Николай появился в сверкающем золотом и каменьями одеянии царя Алексея Михайловича. Аликс – в осыпанном драгоценностями платье жены Алексея, царицы Натальи Кирилловны. Для Николая это был не просто маскарад, но воспоминание о его любимом царе. Царь Алексей, своей религиозностью, добротой и благонравием заслуживший прозвище «Тишайшего» и столь много сделавший для государства, но не жестокостью, яростной волей, подобно Великому Петру, а кротостью и постепенными реформами… И Николай дал сыну его имя…

Из дневника:

«Крестины начались в 11.00. Утро было ясное, теплое… Перед домом на дороге у моря встали золотые кареты и по взводу конвоя – гусар и атаманцев…»

Конвой при рождении – и будет при смерти.

Швейцарец Жильяр, будущий воспитатель Алексея, в то время давал уроки его сестрам. И вот в комнату, где он занимался с девочками, пришла царица с ребенком. Наследнику было полтора года. Это был принц из сказки – с белокурыми локонами и большими серо-синими глазами.

Но потом швейцарец редко видел волшебного мальчика. Слухи о какой-то болезни бродили по дворцу.

Однажды мальчик вбежал в классную комнату… И тотчас следом за ним появился опекавший его дядька-матрос. Мальчик схвачен, его уносят, в коридорах слышен его негодующий крик… И он опять исчезает на месяцы.

Разгадка приоткрылась Жильяру во время царской охоты в Спале (замок в Польше, где с древности была охота польских королей и где любил охотиться царь). Семья жила в этом старинном охотничьем замке. Охота, бесконечные увеселения… На одном таком празднестве Жильяр вышел из бальной залы во внутренний коридор замка.

Он очутился как раз перед дверью, из-за которой слышались отчаянные стоны. Через мгновение швейцарец увидел Аликс: она приближалась бегом, придерживая мешавшее ей длинное платье. От волнения она не заметила Жильяра.

Это была тайна, которую охраняла вся Семья: вскоре после рождения сына врачи установили то, чего Аликс боялась больше всего на свете, – ее ребенок унаследовал болезнь, которая была в ее гессенском роду и которая передается только отпрыскам мужского пола (т. е. наследникам тронов – насмешка судьбы над королями!). Неизлечимую болезнь – гемофилию. Когда Жильяру доверили наконец воспитание Алексея, врач наследника, доктор Деревенко, подробно объяснил ее симптомы: оболочка артерий гемофиликов так хрупка, что любой ушиб, напряжение, падение, порез вызывают разрыв сосудов и могут стать началом конца. Эта болезнь – проклятие гессенского рода…

Она родила сына, она так мечтала о нем, и она же – причина его грядущей неотвратимой смерти… В этом разгадка ее быстро прогрессирующей истерии.

Теперь оставалось надеяться только на чудо. И Аликс со всей страстью верила в это чудо: болезнь будет излечена, а пока не надо, чтобы знали о ней. Святой Серафим не оставит их – непременно пошлет того, кто спасет наследника великого трона.

Лик Серафима Саровского висит в кабинете Государя.

Семья покидает Петербург. Затворяется в царской резиденции в окрестностях столицы. Болезнь мальчика становится государственной тайной.

Как она ждет Избавителя!

И тогда начали доходить до нее отрадные слухи: где-то в глуши, в Сибири, на широкой реке Тобол, в небольшом селе Покровском живет Он – Старец…

Так на пороге первой революции, в огне проигранной войны появляется Григорий Распутин. Чтобы в огне другой гибельной войны и на пороге другой революции – исчезнуть.

Революция началась с таинственного (как много раз придется повторять это слово, рассказывая о жизни последнего царя) события, известного под названием «Кровавое воскресенье».

Немного истории.

В 1881 году социалист Зубатов, потрясенный убийством Александра II, отказывается от социалистических идей и приходит на службу… в полицию.

В дни коронации Николая полковник Зубатов уже был начальником Московского охранного отделения. Бывший социалист задумал фантастический опыт: бороться с социалистами за влияние на рабочих при помощи… полиции! И полиция начинает создавать рабочие союзы.

Теперь при забастовках полиция старается держать сторону рабочих. Зубатов заставляет капиталистов идти на уступки. И добивается успеха. В 1902 году тысячи рабочих заполнили древние площади Кремля. Исполняли хором «Боже царя храни». Молились о здоровье Государя императора на коленях, обнажив головы. Генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович, благодарил рабочих за верность престолу. Газеты Европы с изумлением писали о невиданном зрелище – полицейском социализме… Но, как всегда в России, реформатор Зубатов в конце концов был уволен со службы. Однако его союзы продолжали жить.

И вот в 1905 году в Петербурге, в среде зубатовских рабочих союзов, появляется священник Гапон. В эти трудные годы военных поражений и оскудения Гапон призывает рабочих пойти к царю с петицией, рассказать о бедствиях простых людей, о притеснениях фабрикантов.

Шествие рабочих назначено на 9 января. С хоругвями, портретами царя, святыми иконами тысячи верноподданных рабочих под водительством Гапона готовятся прийти к своему царю.

Сама идея этой манифестации была воплощением заветной мечты Николая – «народ и царь», которая заставила его призвать Клопова. Теперь она должна была осуществиться: простой народ сам шел за защитой к самодержцу. Свершилось!

И вдруг накануне шествия царь покидает столицу, он уезжает в Царское Село.

Всего за три дня до намеченного шествия происходит странное событие. Было Крещение… На Дворцовой набережной была воздвигнута «Иордань» – место для освящения воды. Под нарядной сенью – синей с золотыми звездами, увенчанной крестом, Николай присутствовал при освящении воды митрополитом. После освящения по традиции с другой стороны Невы должна была торжественно ударить холостым зарядом пушка Петропавловской крепости, находившейся как раз напротив «Иордани». Последовал выстрел… и, к ужасу собравшихся, пушка оказалась заряженной боевым снарядом. Чудом не угодил он в царя. Пострадал полицейский по фамилии… Романов!

Полиция, обычно раздувавшая подобные дела, объявила происшествие досадной случайностью. Но желаемый кем-то эффект был достигнут: Николаю напомнили страшный конец деда, а фамилия полицейского прозвучала предзнаменованием.

Выстрел испугал царя.

Странности продолжаются. Департамент полиции отлично осведомлен о верноподданнических настроениях шествия. Ибо устраивающий эту демонстрацию Гапон – агент этого Департамента (и будет разоблачен впоследствии Боевой организацией эсеров). Тем не менее спецслужба начинает пугать царя. Из полиции ползут слухи: во время манифестации произойдут кровавые беспорядки, подготовленные революционерами. Возможен захват дворца. Великий князь Владимир, командующий петербургским гарнизоном, напоминает о событиях начала Французской революции.

И Николай уезжает в Царское Село.

В ночь шествия в казармах начинают раздавать патроны. Маршрут, намеченный Гапоном, чрезвычайно удобен для обстрела. Готовятся лазареты. В это время Гапон держит последнюю речь к рабочим – полицейский провокатор призывает идти ко дворцу.

Так было подготовлено Кровавое воскресенье.

Утром тысячи людей направляются к Дворцовой площади. Плывут над толпой царские портреты, в толпе множество детей. Впереди Гапон. На подступах к площади ждут войска. Шествию приказывают расходиться. Но люди не желают – Гапон обещал: царь их ждет. И они вступают на площадь… Раздались выстрелы. Убито более тысячи, ранено – две тысячи… Детские трупы на снегу… Днем по городу разъезжают сани – в санях мертвецы, связанные веревками.

Ночью после расстрела Гапон обратился к рабочим:

«Родные, кровью спаянные братья! Невинная кровь пролилась! Пули царских солдат… прострелили царские портреты и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам и всем грабителям несчастной земли русской. Смерть им!»

«Проклятому народом царю» – вот что написал провокатор Департамента полиции. Простреленные портреты царя…

В Царском Селе Николаю доложили, что он избавился от смертельной опасности, что войска должны были стрелять, защищая дворец, в результате были жертвы – двести человек.

Так была создана полицейская версия события и официальные цифры для царя. И он записал в дневнике:

«9 января 1905 года. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки… вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять, в разных местах города много убитых, раненых. Господи, как больно и тяжело!»

А потом в Царское Село были привезены два десятка рабочих.

Они сказали царю верноподданные слова. Николай произнес ответную речь, обещал исполнить их пожелания. Очень сокрушался о двухстах жертвах на Дворцовой площади.

Он так и не понял, что произошло…

В то утро был создан его новый образ – «Николай Кровавый». Отныне так он будет именоваться революционерами.

«Любая детская шапочка, рукавичка, женский платок, жалко брошенный в этот день на петербургских снегах, оставались памяткой того, что царь должен умереть, что царь умрет…» (О. Мандельштам)

Кровавое Воскресенье – один из главных поводов для будущей мести – пролог к убийству Царской Семьи. Что же случилось?

Вера Леонидовна:

«Все тогда увлекались политикой… это было модно… Все тогда фрондировали… И я с восторгом запоминала все, что объяснял мне мой свободомыслящий друг, близкий к Витте… Чтобы понять Кровавое Воскресенье – надо понять ситуацию… Революция на пороге, это знали все. И «правые» нервничают… Попытались разыграть японскую карту, не вышло… В дело пошла еврейская карта. Они всегда рассматривали еврейство как клапан, при помощи которого спускали пар народного напряжения, организуя погромы… В нашем имении под Киевом служила прислуга, она пришла к нам после погрома: толпа ворвалась в дом, хозяину вспороли живот, и все – со смехом, шутками… Его жену привязали к кровавому мертвецу, обоих обваляли в перьях. Все это она рассказывала, крестясь и приговаривая: «Накажет Господь!» И наказал: тупая антисемитская политика была не только гнусной, она оказалась опасной. И приблизила революцию. Только короткий период – при Александре II – русские евреи почувствовали себя людьми. Отец Николая вернул государственный антисемитизм. Евреев загнали за черту оседлости. Толкали на эмиграцию. Десятки тысяч самых предприимчивых людей уехали из России. У моего отца служил гениальный фельдшер. Уехал в Америку, там стал знаменитостью. Но миллионы остались. Мой третий муж, еврей, говорил: «Некормящие груди родной матери» – так они воспринимали Родину. Это был огромный невостребованный запас ума, энергии и одержимости. Его взяла себе на службу революционная партия… Мы были дочерьми генерала. Моя сестра была отчаянной революционеркой. Но ее подруга по подполью была дочерью нищего еврея-портного… Мой друг говорил, что Витте неоднократно докладывал отцу Николая об опасности положения евреев для будущего страны…»

Дело обстояло тоньше. У Витте в мемуарах есть такое место:

«– Правда ли, что вы стоите за евреев? – спрашивает Александр III. В ответ Витте просит дозволения ответить вопросом на вопрос:

– Можно ли потопить всех русских евреев в Черном море? Если можно, то я принимаю такое решение еврейского вопроса. Если же нельзя – решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить. То есть предоставить им равноправие и равные законы…»

Но Витте был блестящим царедворцем. Если он так смело отвечал деспоту царю, значит, чувствовал – царь желает услышать от него подобный ответ. Видимо, рачительный хозяин Александр III размышлял, как лучше использовать в государстве четыре миллиона евреев. Но дальше размышлений пойти не решился. Витте привел страшный результат в канун первой революции: «Из феноменально трусливых людей, которыми были почти все евреи лет тридцать тому назад, – явились люди, жертвующие своей жизнью для революции, сделавшиеся бомбистами, убийцами и разбойниками… ни одна нация не дала России такого процента революционеров».

Вера Леонидовна:

«И вот в ответ на действия еврейских революционеров накануне революции «камарилья» решает разыграть еврейскую карту уже по-новому. В Европе ходило «Завещание» Петра Первого. Это – подделка, созданная, кажется, французами во времена Наполеона… Из нее следовало, что Петр Великий, умирая, оставил завещание русским царям – завоевать мир. По этому образцу русская тайная полиция начинает выпускать книги – только «русская опасность» заменяется масонско-еврейской… Так появились на свет «Протоколы сионских мудрецов»… Прелесть была в том, что в России в масонах состояли знатнейшие русские фамилии. В свое время масонами были Кутузов, Александр I, Чайковский… Друг Николая II, великий князь Александр Михайлович, и его старший брат Николай Михайлович были масонами. Я сама интересовалась масонством… Мои кумиры, Моцарт и Гёте, тоже – масоны. Масоны всегда были либералами. Была вечная борьба в России – либералы-дворяне и дворяне – тупая, темная сила… «Камарилья» пыталась дискредитировать либеральную часть дворянства, соединив с евреями. Кстати, мой друг, он тоже был масоном и принадлежал к славнейшему дворянскому роду. И его злила неприкрытость намерений… «Протоколы» были представлены Николаю. Все было рассчитано безошибочно: Николай с детства воспитан в «государственном антисемитизме». «Эти мерзкие евреи», «враги Христовы» – это была лексика дворца. Мой муж в своей книге написал уничтожительный портрет Николая. Он его не понял. Я называла царя «человек из китайской пьесы». Там действие движется так: злодей лжет доброму человеку – и тот моментально верит. На этом строится интрига. Вот так и они поступали с Николаем. Погромы, организованные полицией, представлялись царю как святой взрыв народного негодования против революционеров. Сборище извозчиков, темного отребья – «Союз русского народа» – объявили народной стихией: движением простых людей в защиту своего царя. И он верил. Отсюда и Гришка Распутин… Детская доверчивость – чарующее качество для человека обычного – и роковое для правителя. И тем удивительней, что в «Протоколы» царь – не поверил! И это их очень разочаровало».

Весьма не любивший царя знаменитый разоблачитель провокаторов Владимир Бурцев подтверждает в своем исследовании о «Протоколах»:

«Николай II, если в начале, при появлении «Протоколов», отнесся к ним с доверием и даже был от них в восторге, то скоро понял, что это явный подлог».

Но после первой революции настроение Николая изменилось. В 1908 году в Париж был направлен коллежский асессор Алексеев – выяснить связи русских парламентариев из Государственной думы с масонами. Он даже завербовал некоторых французских масонов, истратил уйму денег, но толку не добился…

Миф переживет царя. В Екатеринбургском доме, в комнате, где была убита Царская Семья, найдут несколько черточек на стене, которые объявят каббалистическими знаками. Будет множество изысканий, написана даже научная брошюра, в которой в нескольких черточках расшифруют следующую надпись: «Здесь по приказанию тайных сил царь был принесен в жертву для разрушения государства…»

Из письма русской эмигрантки, 84-летней госпожи Н. Шуднат (Австралия): «Моя тетка, урожденная Бибикова, жила в доме своего отца за углом дома Ипатьева… Она знала Ипатьева лично и много раз бывала в его доме… Она рассказывала, что в комнате убийства у хозяина дома был маленький кабинетик, где он принимал рабочих (это было очень удобно – из комнаты был выход через прихожую прямо на улицу). Он занимался подрядами по постройкам. И в кабинетике он все разъяснял строительным рабочим…»

Сколько самых странных черточек могло остаться на стенах комнаты после подобных объяснений…

Вера Леонидовна:

«Мой друг считал, что выдумка с еврейско-масонским заговором отчасти должна была прикрыть реально действовавший тогда, в 1905 году, тайный заговор «камарильи». Короче, перед революцией они изо всех сил толкали царя вправо. А он вдруг начал упираться. Вместо этого он заговорил о реформах… И тогда они поняли: слабый царь не может сдержать революцию – он решил уступить. Это и заставило «камарилью» действовать… Мой друг считал, что к концу 1904 года при дворе возник тайный заговор. И Кровавое Воскресенье было его частью…»

С 1904 года Николай начал опасно меняться. После гибели «революционера» Плеве он назначает новым министром внутренних дел князя Святополк-Мирского – барина, аристократа и… либерала! В последние месяцы 1904 года Святополк-Мирский предлагает царю меры успокоения общественного мнения. Прежд е, когда заговаривали об общественном мнении, Николай отвечал, как и должно Самодержцу Всероссийскому: «А мне какое дело до общественного мнения». И вот теперь он всерьез обсуждает эту проблему. События японской войны многое в нем изменили. Он понял: грядет буря. Но вместо того чтобы пытаться вернуть беспощадные порядки отца, он явно решился на другое. Ему нравится этот новый его министр, который вместо подавления страны предлагает «замирение», милое его сердцу согласие. В конце года Николай созывает широкое совещание всех ведущих государственных деятелей России. Тут и Витте, и Победоносцев. Николай произносит речь о «революционном направлении», которое с каждым годом усиливается в России. И ставит новый для себя вопрос: нужно ли идти навстречу требованиям общества?

Вопрос риторический. Он уже все решил. Но хочет, как обычно, чтобы другие заставили его принять это решение. Один за другим встают сановники и требуют уступок. Победоносцев в изоляции. Теперь Николай как бы вынужден согласиться и пойти против учителя. Принято решение – разработать закон «О предначертаниях и усовершенствовании государственного порядка». Все понимают: это начало будущих реформ. Может быть, конституции! Разработать закон поручено Витте. Полная победа либералов! Все растроганы. Министр путей сообщения, князь Хилков, не может сдержать слезы. Председатель Государственного совета от имени присутствующих благодарит Николая: мирно спасена Россия.

И тогда «правые» ответили: уже 1 января в знак протеста против политики Святополк-Мирского уходит со своего поста один из вождей «правых» Дмитрий Федорович Трепов, глава московской полиции. И через неделю случилась эта кровавая вакханалия – Кровавое Воскресенье.

Итак, если допускать версию о том, что заговор «камарильи» действительно существовал, – зачем была эта кровавая бойня? Может быть, задумали просто попугать царя, чтобы сдвинуть его вправо и заодно осадить все общество?

Или все было еще серьезнее? Слабый царь, проигранная война, грядущая революция, а тут еще мираж ненавистной конституции… И они решили: довольно. И начали в лучших традициях спецслужбы – с кровавой провокации, чтобы одним ударом дискредитировать слабого царя. И тогда?.. Тогда Кровавое Воскресенье было началом действий, которые должны были привести к замене Николая.

Дестабилизация, затеянная ради будущей стабилизации – прихода сильного монарха?

Во всяком случае, в последующих событиях можно найти странную связь, будто некий общий замысел. Интригу. Игру.

Кровавое Воскресенье дает плоды: Святополк-Мирский уходит в отставку. Николай сдается, 11 января реакционер Д.Ф. Трепов назначается петербургским генерал-губернатором.

Но это только начало. После Петербурга последует удар по Москве. В Москве главный советчик, опора Николая – великий князь Сергей Александрович.

Из дневника царя:

«Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбой, и кучер смертельно ранен… Несчастная Элла! Благослови и помоги ей, Господи!»

4 февраля в Кремле Сергея Александровича поджидал эсер Каляев. Он швырнул бомбу в карету.

В предсмертных письмах из тюрьмы Каляев рассказывал: «В меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку… Потом увидел шагах в пяти от себя комья великокняжеской одежды и обнаженное тело…»

Московский вице-король (как его называли при дворе) был разорван бомбой: головы не было, остались рука и часть ноги.

В это время из дворца выбежала Элла, бросилась к кровавым комьям, ползала на коленях среди останков мужа… Но революционер Каляев не знал, что бомба, которой он убил великого князя, была изготовлена в мастерской, принадлежавшей… Департаменту полиции!! И само убийство организовал тайный агент Департамента – глава боевой организации эсеров, провокатор Азеф.

Все та же тень спецслужбы…

Из дневника Константина Романова (К.Р.):

«5 февраля. Как громом пораженный, я в первую минуту ничего не соображал, только выйдя понял, чего я лишился, и заплакал. Надо было подготовить жену – она так любила Сергея. И у меня, и у ней чувство, что мне надо ехать в Москву к телу моего бедного друга, к бедной Элле, подле которой нет никого из родных…

9 февраля. Государь и обе императрицы так неутешны, что не могут отдать последнего долга покойному. Покинуть Царское им слишком опасно. Все великие князья уведомлены письменно, что им нельзя не только ехать в Москву, но запрещено бывать на панихидах в Казанском и Исаакиевском соборах».

Между тем в Москве разыгрывается величественная трагедия. Все дни до погребения Элла не переставала молиться. На надгробии мужа она написала:

«Отче, отпусти им: не ведают бо, что творят».

Слова Евангелия она восприняла душой и накануне похорон велела привезти себя в тюрьму, где содержался Каляев. Ее ввели в камеру, она спросила:

– Зачем вы убили моего мужа?

– Я убил Сергея Александровича, потому что он был орудием тирании. Я мстил за народ…

– Не слушайтесь вашей гордости. Покайтесь… а я умолю Государя даровать вам жизнь. Я буду просить его за вас… Сама я вас уже простила.

Накануне революции она нашла выход. Простить через невозможную боль и кровь – и тем остановить уже тогда, в начале, кровавое колесо. Своим примером бедная Элла обращалась к обществу, призывая жить по христианской вере.

– Нет! – ответил Каляев. – Я не раскаиваюсь, я должен умереть за свое дело, и я умру… Моя смерть будет полезнее для моего дела, чем даже смерть Сергея Александровича.

Каляева приговорили к смертной казни. «Я счастлив вашим приговором, – обратился он к судьям. – Надеюсь, вы исполните его так же открыто и всенародно, как я исполнил приговор партии социалистов-революционеров. Учитесь смотреть прямо в глаза надвигающейся революции!»

Каляев бесстрашно встретил смерть.

Николай потерял Москву.

Но отцы Интриги знали продолжение: Николай должен вскоре остаться без главной советчицы. Императрица-мать уезжала в

Данию, где смертельно заболел ее отец. Теперь при царе остается последняя фигура – дядя Владимир Александрович. Но уже намечен третий удар. Департамент полиции осведомлен: сын Владимира Александровича, Кирилл, разбил семейную жизнь брата царицы Эрни (ту самую «хорошую пару»). Виктория-Мелитта разошлась с мужем. И теперь Кирилл решил жениться на ней и сделать открытым семейный скандал. Это должно вызвать контрмеры – он будет наказан. А это означает, его отец Владимир Александрович должен будет подать в отставку с поста командующего петербургским гарнизоном.

Из письма Николая матери в Данию:

«На этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы Кирилла. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех последствиях, которым он должен обязательно подвергнуться: исключение из службы, запрещение въезда в Россию, лишение всех удельных денег и потеря звания великого князя. На прошлой неделе я узнал, что он женился… Я имел с его бедным отцом очень неприятный разговор, и как он ни заступался за своего сына, я стоял на своем. И мы расстались на том, что он попросился уйти со службы. В конце концов я на это согласился.

Вместе с тем меня брало сомнение – хорошо ли наказывать человека публично несколько раз подряд. После долгих размышлений, от которых заболела голова, я решил… телеграфировать, что я возвращаю Кириллу утраченные им звания. Уф! Какие это были скучные неприятные дни. Теперь как будто гора с плеч свалилась».

Но если допустить, что «камарилья» вознамерилась заменить Николая сильным царем, то кем? Ведь по закону в случае отречения на престол вступал малолетний Алексей. Но Алексей смертельно болен, Алексея можно обойти. Следующий законный претендент – Михаил. Но ведь и он не обладал царственным характером!

Но те, кто организовывал Игру, знают: и Михаила тоже можно обойти. У Михаила роман, и он также думает жениться, причем на особе совсем не королевской крови. О романе, конечно, осведомлен Департамент полиции. По закону о престолонаследии брак лишит его титула великого князя.

«Милая дорогая мама!.. Миша написал мне, что просит разрешения жениться. Что не может ждать дольше… Разумеется, я никогда не дам согласия на этот брак. Я чувствую всем моим существом, что дорогой папа поступил бы так же. Изменить закон для этого случая в такое опасное время я считаю решительно невозможным. Помоги мне, дорогая мама, удержать его. Да хранит тебя Господь».

Тогда для кого же все затевалось?

Великий князь Николай Николаевич – «Николаша, Николай Длинный». «Грозный дядя» – так называла его молодежь Романовской Семьи.

Кто видел его на военных парадах, уже не могли забыть… Гусары в черных касках, украшенных волосяным гребнем, на вороных лошадях несутся в карьер на маленькую фигурку – на принимающего парад царя. Среди этой грозной лавины – Николаша – гигант, слившийся с лошадью. И всего за несколько шагов до императора – его великолепный командирский львиный рык: «Стой!» И вмиг остановилась беспощадная лавина. Только тяжелое дыхание людей и коней…

Да, у него был облик царя. И он был известен своими правыми взглядами. Николая Николаевича ведут к цели. Вместо подавшего в отставку Владимира он теперь командующий петербургским гарнизоном. И к нему благоволит Аликс, связанная дружбой с лукавыми черногорками.

Знал ли об этом сам Николай Николаевич? Или как бывает – «знал, но не знал»? Как «знал, но не знал» его предок Александр о том, что хотят убить его отца, императора Павла, и возвести на престол его самого?

Во всяком случае, Николай Николаевич честно служил царю во все эти дни потрясений…

Такова соблазнительная версия Кровавого Воскресенья. Но… уж очень она романтична. В России обожают найти заговор там, где на самом деле обычно одно разгильдяйство. Кто-то что-то не проверил и кого-то не предупредил… А кто-то решил перестраховаться, позвал войска и удалил царя из Петербурга… По чьейто глупости или лени обычно и возникают у нас великие и страшные события.

Волна, поднятая Кровавым Воскресеньем, была сразу похожа на цунами.

Из дневника К.Р.:

«6 февраля 1905 г. Просто не верится, какими быстрыми шагами мы идем навстречу неведомым, неизвестным бедствиям. Всюду разнузданность, все сбиты с толку… Сильной руки правительства уже не чувствуют. Да ее и нет».

Все будет – баррикады из опрокинутых трамваев, всеобщая стачка, мятежи в армии. В Крыму восставший крейсер подойдет к берегам – и в имениях великих князей с ужасом будут ожидать обстрела. И «красный петух» пойдет гулять по помещичьим усадьбам. «Иллюминация» – эта злобная шутка сразу стала популярной.

В Петербурге на художественной выставке «Мир искусств» в шумной толкотне, руки крест-накрест, презрительно-насмешливо стоял знаменитый террорист Савинков. Стоял открыто, и никто не осмеливался его выдать…

Вера Леонидовна:

«Бастовали решительно все. Это было как праздник. В Мариинском театре бастовал балет, и даже брат его любовницы, Матильды, – Иосиф Кшесинский бастовал… Я его хорошо знала. Кстати, после революции это участие в забастовке стало его индульгенцией, охранной грамотой. Кшесинский даже стал заслуженным артистом РСФСР – брат царской любовницы. В последний раз я виделась с ним накануне войны. Он умер от голода в блокадном Ленинграде. Завсегдатай ресторанов, гурман, устраивавший пиры на серебре, – умер от голода!»

К осени 1905 года Царская Семья, отрезанная всеобщей забастовкой, сидела в Петергофе, и единственным средством сообщения с Петербургом был пароход. «Хоть вплавь добирайся», – печально острил царь. Казалось, вопрос о падении Николая предрешен.

Вернувшийся из-за границы и добиравшийся на этом пароходе к царю Витте услышал сочувственную речь гофмаршала Бенкендорфа: как трудно будет Царской Семье с пятью детьми искать пристанища у коронованных родственников в Европе.

И все-таки Николай вывел корабль империи из шторма.

Еще летом 1905 года, когда рост революции яростно продолжался, внешне цеплявшийся за «правых» царь делает неожиданный ход. В июне президент США Рузвельт предлагает свои услуги – помочь России и Японии прийти к миру. Царь отправляет в Америку… либерала Витте! Сначала «правые» торжествуют – миссия Витте кажется безнадежной. Слишком многого добились японцы, немыслимо заключить мир на достойных условиях. Но Витте мир заключил. И на условиях, лучших в этих обстоятельствах. Витте триумфально возвращается в Россию. Николай награждает его титулом графа.

В это время у царя осталось два пути: провозгласить Николая Николаевича военным диктатором (и самому постепенно уйти со сцены – на что, видимо, рассчитывала «камарилья») или решиться на то, против чего завещал бороться отец, – реформы и конституция.

Этот путь предложил ему вернувшийся Витте.

«Россия переросла формы существующего государственного устройства… Пока еще есть возможность – надо даровать конституцию, иначе народ вырвет ее…»

Огромного и тучного Витте сменит гигант Столыпин. Два самых знаменитых его министра – высокие. В этом был скрытый комплекс Николая: громадный отец всегда был надежной и крепкой защитой. И он доверял высоким людям.

У Николая хватило гибкости – он согласился на конституцию.

И… заколебался. За спиной Витте Николай продолжал упрашивать великого князя Николая Николаевича стать диктатором.

Витте сердился, видел в этом жалкое безволие, он не хотел понять, что рушился мир. То, что создали его прадеды – самодержавие – Николай, как блудный сын, готовился пустить по ветру. На нем должна была закончиться великая самодержавная империя.

И он опять хотел, чтобы другие упросили его сделать то, что уже давно решил сам.

Его пришлось упрашивать… Николаю Николаевичу! Даже если он знал об Игре – он не мог воспользоваться ее результатами. Армия находилась на фронте в Маньчжурии. (Все повторится в 1917 году, когда армия будет сражаться на фронтах мировой войны.)

Подавлять революцию было некому. Согласиться стать диктатором – означало погубить династию.

В день подписания Манифеста у Николая страшно болела голова. Он вспоминал японца, который когда-то рассек ему лоб. Приехавшему Витте министр двора, граф Фредерикс, рассказал, что царь опять просил Николая Николаевича стать диктатором. Тот вынул пистолет и сказал: «Или я сейчас же застрелюсь, или ты подпишешь».

Николай подписал.

Из дневника:

«17 (17! – Э.Р.) октября… Завтракали Николаша и Стана. Сидели и разговаривали, ожидая приезда Витте. Подписал манифест в 5 часов. После такого дня голова сделалась тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, спаси и усмири Россию».

На обратном пути на пароходе Николай Николаевич торжественно обнял Витте: «Сегодня 17 октября – это знаменательное число. Ровно 17 лет назад, и тоже 17-го в Борках была спасена Богом династия. Думается, теперь династия спасается от не меньшей опасности».

Он был прав. 17 – «знаменательное число» для их Семьи.

В эти дни Николай, как всегда, оставался спокойным и молчаливым. Но в письмах к матери…

«Петергоф. 19 октября 1905 года. Мне кажется, что я тебе написал в последний раз год тому назад. Столько мы пережили тяжелых и небывалых впечатлений. Ты, конечно, помнишь январские дни, которые мы провели вместе в Царском… Но они ничто по сравнению с теперешними днями. Забастовки железных дорог, которые начались вокруг Москвы, потом сразу охватили всю Россию. Петербург и Москва оказались отрезанными от внутренних губерний… Единственное сообщение с городом – морем, как это удобно в такое время года! После железных дорог стачка перешла на фабрики и заводы, а потом даже в городские учреждения. Подумай, какой стыд!.. Только и были сведения о забастовках, об убийствах городовых, казаков и солдат, о беспорядках, волнениях и возмущениях… А господа министры как мокрые курицы рассуждали… вместо того чтобы действовать решительно. Когда на «митингах» (новое модное слово!) было открыто решено начать вооруженное восстание, я об этом узнал тотчас же… В случае нападения на войска было предписано действовать оружием. Наступили тихие грозные дни. Чувство было как бывает летом перед сильной грозой. Нервы у всех были натянуты до невозможности. И конечно, такое положение не могло продолжаться долго. В течение этих ужасных дней я виделся с Витте постоянно. Наши разговоры начинались утром и кончались вечером при полной темноте. Представлялось избрать один из двух путей – назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться подавить крамолу. И другой путь – предоставление гражданских прав населению, свобода слова, печати, собраний, союзов и т. д. Кроме того, обязательство проводить всякие законопроекты через Государственную думу… Это в сущности и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь. И все, к кому я обращался, отвечали мне так же, как и Витте. Манифест был составлен им и Алексеем Оболенским. Мы обсуждали его два дня, и наконец, помолившись, я его подписал… Милая мама, сколько я перемучился, ты представить себе не можешь. Единственное утешение, что такова воля Божия и что это тяжелое решение выведет дорогую Россию из того невыносимого, хаотического состояния, в котором она находится почти что год…»

Преподаватель царских дочерей Жильяр видел императрицу в день подписания манифеста. Она сидела, как сомнамбула, глядя в одну точку. Рушился мир. Ее мальчика обокрали в колыбели. Он уже не будет самодержцем.

И она решает бороться.

В ноябре взбунтовалась вторая столица. Строили баррикады в Москве. Переворачивали трамваи. Николай почувствовал злобу обманутого. Он дал им конституцию, он перешагнул через себя… И в ответ все продолжалось!

На Рождество Николай пишет письмо матери, обычное нежное письмо доброго Ники, но в нем уже и – пролитая кровь. Он все больше привыкает к крови.

«22 декабря. Милая дорогая мама! Все мои молитвы за тебя будут особенно горячими в дни праздника… Очень грустно будет эту елку проводить без тебя. Она бывала такой уютною в Гатчине наверху…

В Москве, как ты знаешь, слава Богу, мятеж подавлен благодаря верности и стойкости наших войск… Потери революционеров огромные, но точные сведения трудно получить, так как много убитых сгорело, а раненых они уносили и прятали…»

В дни замирения революции Аликс внушает ему – со всей своей верой и страстью – злонамеренность Витте. Манифест ни к чему не привел – недаром после него продолжались восстания… Великие тени стояли за его спиной – его предки Романовы и небесный покровитель – Серафим Саровский. Они вместе с ним и подавили революцию, а не жалкий Манифест, который в дни тяжких бедствий заставили его подписать…

Витте – ставленник вдовствующей императрицы. И, борясь с ним, Аликс отстраняла от власти прежнюю императрицу. Навсегда.

К тому времени стало ясно: Николай справился с революцией. Пережив бурю, «правые», видимо, уже не думают о смене монарха на престоле. Но о смене караула у престола – пришла пора убирать либералов. Вечное: «Витте сделал свое дело…»

И не случайно вскоре к Аликс присоединяется другой Николай – великий князь Николай Николаевич, еще вчера и обнимавший Витте, и славивший Манифест, – он теперь его враг. Ярость борьбы изменила царя. Рыцарь с оружием, отстаивающий данные ему Богом права, воитель за народ и династию – ему нравится этот образ…

Теперь в письмах к матери – воинственное:

«Я хочу видеть свои полки и начну, по очереди, с Семеновского… Был смотр любимым Нижегородцам… Смотр офицерам конной гвардии… Смотр морскому гвардейскому экипажу».

И вскоре Николай сообщает матери:

«Я никогда не видел такого хамелеона – человека, меняющего свои убеждения, как он (Витте. – Э.Р.). Благодаря этому свойству характера почти никто больше ему не верит».

В апреле Витте вручает Николаю прошение об отставке, и Николай с удовольствием ему отвечает:

«Граф Сергей Юльевич! Вчера утром я получил письмо ваше, в котором вы просите об увольнении от всех занимаемых должностей. Я изъявляю согласие на вашу просьбу. Николай».

Вера Леонидовна: «Революция умирала… наступила тьма, отчаяние. Интеллигенция ударилась в блуд, в анархизм… Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, это было отчаяние заглянувших впервые в лицо революции. И, увидев кровавое лицо народного бунта, интеллигенция содрогнулась…

Революция оказалась не праздником свободы, но бедствием, как смерч… Но самое страшное, мы чувствовали, неосознанно, но чувствовали: она вернется».

В конце апреля в Тронной зале Зимнего дворца удалившийся от дел Витте наблюдал встречу своего детища – Государственной думы – с царем. «Николай бледен», – отмечает Витте в своем дневнике – царь читает речь:

«Да исполнятся горячие мои пожелания видеть народ мой счастливым и передать сыну моему в наследие государство крепкое, благоустроенное и просвещенное».

Должно быть, Витте усмехнулся, когда услышал эти слова о наследнике. Старый министр все понял. Николай объявил непонимающему русскому парламенту, что наследник получит то, что ему принадлежит… А это значит – старое самодержавие, без конституции. Другими словами, Николай сказал Думе, что он разгонит эту Думу.

Потом был царский прием первых русских парламентариев: в черных фраках, похожие на галок, они толпились среди сверкающих мундиров царской свиты.

Витте предвидел неминуемый конфликт царя с Думой. И верил, что, как всегда, в минуту бедствия Ники бросится к нему.

Он насмешливо записал: «Вошло в сознание общества, что несмотря на мои натянутые отношения к Его Величеству… несмотря на мою полную опалу, как только положение делается критическим – сейчас начинают говорить обо мне». И приписал сурово: «Но забывают одно: всему есть полный конец».

Это была вещая фраза: уже появилась на горизонте новая мощная фигура.

Столыпин был полной противоположностью Витте. Из старого дворянского рода, «свой». Он считался либералом, но это был либерал-помещик. Столыпин знал и любил мужика, как и положено истинному помещику. И видел в мужике будущее страны. Оттого он сразу пришелся по душе царю. Столыпин мог понять его давнюю мечту – «народ и царь».

Была разогнана первая Дума, избрана вторая, но, к своему изумлению, Николай увидел, что ничего не изменилось. Самые спокойные люди, как только выходили на трибуну, немедленно становились бунтовщиками. Речи на думской трибуне будто вызывали в них опьянение.

К примеру – Александр Иванович Гучков, почтенный человек – действительный статский советник, гласный петроградской городской Думы. Столыпин предлагал ему быть министром, но он отказался. В новой Думе Гучков поносил разом всех великих князей…

Покушения продолжались: застрелен усмиритель Москвы генерал Мин…

Взорвали бомбу на Аптекарском Острове – на даче Столыпина. Была суббота, приемный день премьера, его ожидало множество посетителей в комнатах нижнего этажа. Во втором этаже дачи были жилые комнаты, там играли дети Столыпина – дочь и сын.

Трое офицеров вошли в дом. Охранник тотчас заметил какой-то дефект в их военной форме и попытался задержать их. Тогда с криком: «Да здравствует революция!» – один из них бросил бомбу. Все, кто был в комнате, и сами террористы погибли. Сила взрыва была такова, что деревья на набережной Невы вырвало с корнем. Сам Столыпин был опрокинут на пол взрывной волной, но совершенно не пострадал. Под обломками разрушенного дома копошились раненые люди, валялись куски человеческих тел… Там обнаружили раненую дочь Столыпина. Своего четырехлетнего сына Столыпин сам извлек из-под груды обломков.

И в это же время случилось невероятное – царя всея Руси сделали затворником в собственном доме. Николай узнал, что в Петергофе, где он проводил лето, появились террористы…

«Мы сидели здесь почти запертые в «Александрии». Такой стыд и позор говорить об этом… Мерзавцы анархисты приехали в Петергоф, чтобы охотиться на меня, Николашу, Трепова… Но ты понимаешь мои чувства: не иметь возможности ни ездить верхом, ни выезжать за ворота куда бы то ни было. И это у себя дома в спокойном всегда Петергофе! Я краснею писать тебе об этом», – сообщал он матери.

Его тогдашняя жизнь протекала под охраной, без прогулок, в постоянном ужасе за безопасность Аликс и детей – будто репетиция будущей жизни – через 12 лет.

«Агунюшко», «Солнечный Луч», «Бэби», «Маленький человечек» – так они называли своего больного мальчика. И он – отец и царь – не мог защитить его от бомб в собственном доме! В нем произошел переворот. Он должен был отплатить за все муки и унижения. И он должен был сохранить державу – усмирить мятежников, дать покой стране. Этого требовала тень отца, этого требовали Аликс и мать. «Должны быть истреблены чудовища!» – писала она ему.

И он постарался быть беспощадным… Но вряд ли бы ему это удалось, если б рядом с ним не встала мощная фигура – Столыпин. У Столыпина, человека твердого, неукротимо властолюбивого, было одно общее с мягким Николаем: он обожал семью и был очень зависим от любимой жены. Страдающие раненые дети ожесточили жену и мужа. Теперь Столыпин был готов карать и вешать. «Столыпинским галстуком» будут называть революционеры веревки на своих шеях.

Еще в июне 1906 года Дума отменила смертную казнь. Но, пока Европа присылала поздравительные телеграммы, Николай принял закон о военно-полевых судах.

И виселица принялась за работу. Со времен Ивана Грозного Россия не видела такого количества смертных казней.

Когда Витте напомнил бывшему либералу Столыпину о прежних его взглядах, министр ответил: «Да, это все было… До взрыва на Аптекарском Острове».

26 августа 1907 года Государь «высочайше повелеть соизволил объявить командующим войсками», что они должны «озаботиться», чтобы царю не представлялись телеграммы о помиловании.

Во времена его отца был повешен Александр Ульянов. Казнь брата сформировала характер будущего вождя революции Владимира Ульянова-Ленина. Казнь и кровь вошли в его подсознание.

При Николае по всей России братья и сестры убиенных клялись в ненависти к царю.

«Уж очень не хочется умирать: ночью поведут на задний двор, да еще в сырую погоду, в дождик. Пока дойдешь, всего измочит, а мокрому каково висеть… Встанешь утром и как ребенок радуешься тому, что ты еще жив, что еще целый день предстоит наслаждаться жизнью…» – такие письма читали в семьях.

В крови он стал наследником, в крови был царем этот милый, добрый человек… Кровавое воскресенье, кровавая Ходынка. Кровь первой революции… И как предсказание грядущего, кровью исходил его несчастный мальчик…

Закончилась первая революция. Удивительная репетиция будущего – того, что случится через 12 лет, – предстала перед ними. Но предостережение прошло даром.

Он и Аликс так и не поняли: революцию усмирили не пули, но буквы на бумаге, которые написал его министр и которые подписал Николай. Мудрый Витте уже тогда предсказал: это погубит их. Сидя в своем кабинете и размышляя над событиями эпохи, старик написал страшные слова:

«Можно пролить много крови, но в этой крови можно и самому погибнуть… И погубить своего первородного, чистого младенца, сына-наследника… Дай Бог, чтоб сие было не так. Во всяком случае, чтобы я не увидел подобных ужасов».

И Бог дал: Витте умер в начале 1915 года. Перед смертью старик написал письмо Николаю и распорядился, чтобы оно было подано Государю после его, Витте, смерти. Так Николай получил это загробное послание.

В письме Витте просил царя передать его графский титул «любимейшему внуку своему Л. К. Нарышкину: пусть он именуется «Нарышкин, граф Витте». Но это был только повод. Важнейшее шло после просьбы. Это был перечень величайших деяний Николая, связанных с именем Витте. И на первом месте была конституция: «Это ваша бессмертная заслуга перед народом и человечеством».

Своим напоминанием о конституции умирающий старик не собирался уязвить Николая или напомнить ему о своих заслугах. Великий политик – он уже тогда, в 1915 году, почувствовал странную схожесть ситуации с тем, что было накануне трагического 1905 года. Он понял: скоро грянет гром. И он решил еще раз напомнить царю главный урок 1905 года: уметь уступать!

Но в тот год Аликс и Николай были озабочены очередной битвой с Думой. И Николай рассердился напоминанию о «прежнем грехе» (так он теперь называл конституцию). И не выполнил маленькую просьбу своего бывшего министра: Л. Нарышкин так и не стал графом Витте.

Но есть еще одна точка зрения на эту репетицию будущей гибели империи:

«В Смутное время, в XVII веке, когда пресеклась в России древняя династия и наступила всеобщая Смута, когда бояре предавали иноземцам Русь, власть церковная – Патриарх – сохранила Россию. Недаром при первом Романове Патриарх носил титул «Великого Государя». Петр Великий, чтобы усилить светскую власть, уничтожил патриаршество. Два столетия без Патриарха ослабили церковь. При Николае заговорили о восстановлении патриаршества, но дальше разговоров не пошли… Когда наступили события первой революции, царь должен был понять: он слаб. Господь в милости своей дал ему это предостережение. В предчувствии новых великих бедствий Николай должен был восстановить второй центр – вернуть власть Патриарха. Только сильная церковь могла удержать Святую Русь от окончательной катастрофы… Но царь не понял предостережения».

Революция в России совпала с революцией в Семье. В это время в Царском Селе появляются двое… Эти двое мало отражены в дневниках Николая, хотя занимали большое место в его жизни. И в жизни Семьи. И страны.

В своих мемуарах Анна Танеева пишет о своем роде: ее отец Александр Сергеевич Танеев был статс-секретарем, обер-гофмаршалом двора и главноуправляющим Собственной Его Императорского Величества Канцелярией. Ее дед и прадед занимали эти должности при прежних императорах, ее другой предок – победитель Наполеона фельдмаршал Кутузов.

Правда, она не упоминает в своей книге еще об одном предке, которого светская молва связывала с родом Танеевых, – об императоре Павле I. Кровь этого безумного императора (точнее, его незаконного ребенка) текла в жилах Ани Танеевой. Да, она тоже была из рода Романовых.

В 17 лет она, опьяненная выходом в свет, танцует на 22 балах. Молодая фрейлина представлена императрице. Аликс заметила ее.

И вскоре скороход (была такая должность во дворце – будто из сказки Андерсена) по прозаическому телефону сообщает Ане: ее приглашает императрица.

Их первый разговор. Аня Танеева рассказывает Аликс: в детстве она заболела тифом, была при смерти, но отец позвал Иоанна Кронштадтского – и тот молитвой своей поднял ее с одра болезни. История должна была произвести впечатление на императрицу. Чудо исцеления – только об этом думает Аликс, глядя на сына.

Аня очень музыкальна. И с самого начала ей удалось взять верную ноту.

Вскоре ее позовут в плавание на царской яхте. В столь любимое в Царской Семье путешествие – в финские шхеры.

В залитой солнцем каюте они играют в четыре руки на фортепиано. Впоследствии Аня трогательно расскажет Аликс, как от волнения стали каменными ее руки…

Потом они пели дуэтом. У Аликс – контральто, у Ани – сопрано. Так сразу сложился этот роковой дуэт.

Когда Аня сошла на берег, Аликс сказала: «Благодарение Богу – он послал мне друга».

Теперь Аню часто берут на прогулки в шхеры. Светлые, покойные вечера на царской яхте… Мирные огни загораются на берегу. Запах воды и папироска в руках Государя. Белая яхта «Полярная Звезда» скользит в наступившей ночи.

В 1918 году арестованная Аня Танеева вновь окажется на «Полярной Звезде». Там будет заседать штаб Центробалта, и привезут ее туда новые хозяева яхты – революционные матросы.

Все будет заплевано окурками, загажено… Ее посадят в грязный трюм, кишащий паразитами, а потом поведут на допрос по знакомой палубе – и она вспомнит те ночи.

В чем главная причина успеха молодой фрейлины?

«Самая обыкновенная петербургская барышня, влюбившаяся в императрицу, вечно смотрящая на нее своими медовыми глазами со вздохами «ах, ах, ах!». Сама Аня Танеева некрасива и похожа на пузырь от сдобного теста», – написал Витте в своих мемуарах.

Уже после падения царского режима в феврале 1917 года была создана «Чрезвычайная следственная комиссия по рассмотрению злоупотреблений министров царского правительства и других высших должностных лиц свергнутого режима». В комиссии работал товарищ прокурора Екатеринославского окружного суда В.М. Руднев. Впоследствии он вспоминал о допросах арестованной Ани: «Я шел… откровенно говоря, настроенный к ней враждебно… И меня сразу поразило особое выражение ее глаз. Выражение это было полно неземной кротости».

Бесхитростная Аня, которая внесла в Царскую Семью искренность, преданность и обожание, которых так не хватало в холодном дворце, – таково заключение следователя. И еще он добавлял: «Пользоваться никаким политическим влиянием госпожа Вырубова не могла. Слишком силен был перевес умственных и волевых качеств императрицы».

Итак, простодушная, глупая, некрасивая?..

Вера Леонидовна:

«Она была очень хороша… Красавица – но в очень русском стиле: пепельные волосы, голубые огромные глаза, пышное тело. Я помню, как увидела ее впервые. После репетиции я шла по Невскому. «Атлантида» жила: неслись щегольские коляски, на дешевых пролетках проезжали ямщики в синих поддевках… Я часто слышу сейчас этот шум исчезнувшей жизни… Вот проносится великолепный султан кавалергарда… Спиной к кучеру в шинели внакидку пролетел градоначальник Петербурга, окруженный велосипедистами, – видимо, скоро должен проехать Государь… Было 2 часа, и появлялись самые роскошные выезды… И вот тогда я увидела экипаж: в нем лениво полулежала молодая женщина, перья шляпы висели над красивым, полноватым лицом, ноги были укрыты меховым пледом.

«Это она», – сказал мой друг. О ней много тогда говорили… Если молва приписывала Распутина царице, Аню отдавали в любовницы царю и Распутину… Кстати, она очень мило рассказывала о себе, и всегда смешные вещи. Только умные люди умеют подтрунивать над собой. Она была умна. И еще она была великой актрисой… Эта женщина, которая участвовала во всех политических играх Распутина, назначала и свергала министров, вела сложнейшие интриги при дворе, могла выглядеть совершенно простодушной русской дурехой…»

Была ли это маска? Или – маска, ставшая навсегда лицом? Да, она сразу постигла характер «Саны» – так она называла императрицу. Повелительница России была… застенчива. Ее непосредственность сразу натолкнулась на холод двора. Она замкнулась в себе, усвоила сдержанность и отчужденность, которые принимали за надменность. И Аня нашла ключ к сердцу Саны: восторженное, беспредельное обожание.

Но неужели на этой однообразной игре она могла продержаться при Сане целых 12 лет? Нет, она постоянно придумывала новые, захватывающие и опасные игры для царственной подруги.

Среди бумаг, которые вывез Юровский после расстрела Семьи, было множество писем. Всю первую мировую войну, задыхаясь от любви, Аликс и Ники заваливали друг друга письмами. В этих письмах были загадочные строки. Например, в одном из писем к Николаю Аликс делает странную приписку:

«Милый! Ведь ты сжигаешь ее письма, чтобы они никогда не попали в чужие руки?»

Чьи письма? И почему эти письма не должны попасть в чужие руки? И вообще, кто такая эта «она»?

В другом месте: «Если мы теперь не будем оба тверды, у нас будут любовные сцены и скандалы, как в Крыму… Когда ты вернешься, она будет рассказывать, как страшно страдала без тебя… Будь мил, но тверд. Ее всегда надо обливать холодной водой». Итак, оказывается, «она» смеет устраивать сцены, скандалы и преследовать письмами Николая?!

И Аликс, не жалея слов, клеймит эту неизвестную: «Она груба, в ней нет ничего женственного…» «Она надоедлива и очень утомительна» и т. д.

А вот уже совсем злое, карикатурное описание: «Она всецело поглощена тем, насколько похудела. Хотя нахожу, что у нее колоссальный живот и ноги (и притом крайне неаппетитные), ее лицо и румяные щеки не менее жирные и тени под глазами». В письмах Аликс называет ее «Корова»!

Какая ревность! Уже смешная ревность.

Но вот уже почти крик: «Кто бы ни посмел тебя называть «мой собственный», ты все же мой, а не ее… Аня хочет завтра приехать к нам, а я была так рада, что долгое время мы не будем иметь ее в доме». Да, «она», «Корова» – это Аня! А как же – «наивная, кроткая»? Значит, молва права? И никакой идиллической любви Аликс и Ники не существовало? Была Аня – любовница царя?

Следователь Руднев:

«В данных медицинского освидетельствования госпожи Вырубовой, произведенного в мае 1917 года по распоряжению Чрезвычайной следственной комиссии, было установлено с полной несомненностью, что госпожа Вырубова – девственница».

Значит, ничего не было? Но откуда эти проклятия царицы?

Впрочем, почти одновременно Аликс пишет мужу: «Может быть, ты в своей телеграмме упомянешь, что благодаришь Аню за газету и шлешь ей привет?» И в другом письме: «Аня говорит о своем одиночестве – это меня сердит. Она дважды в день к нам приходит, каждый вечер она проводит с нами 4 часа, и ты ее жизнь…» Значит, «разлучница» преспокойно приходила каждый день и ей разрешали проводить во дворце долгие часы?!

Так что же все-таки было?

Я беседую с итальянской журналисткой. В конце века мы обсуждаем историю двух подруг начала века. Итальянская журналистка пишет книгу о Николае, и я начинаю свой рассказ. Точнее, это всего лишь пересказ того, что когда-то объясняла мне Вера Леонидовна…

2 сентября 1915 года Аликс пишет Николаю: «Взяла Аню на могилу Орлова». 4 октября Аликс снова пишет: «Заехали с Аней на кладбище, где мне хотелось положить цветы на могилу бедного Орлова». О каждом посещении могилы «бедного Орлова» она сообщает Николаю. Это удивительно, ибо «бедный Орлов» был объявлен молвой любовником Аликс. Более того, светская сплетня именовала его отцом Алексея.

Александр Афиногенович Орлов – генерал-майор свиты, однофамилец знаменитого Алексея Орлова, который когда-то возводил на русский престол Екатерину Великую. Мы отмечаем это обстоятельство, ибо Александр Афиногенович несколько играл в этого красавца и кутилу из галантного XVIII века. Но играл уже с акцентом века ХХ – тут был кокаин и прочие прелести.

Все совершенно изменилось с приездом в Петербург молодой гессенской принцессы. Орлов выказывает ей истинно рыцарское почтение. Исчезли грубые гусарские замашки, одно восторженное поклонение рыцаря, встретившего Прекрасную Даму. И когда Аликс была отвергнута родителями Николая, Орлов оставался неизменен в своем поклонении. Подчеркнем – поклонении…

Став императрицей, Аликс не забыла верного Орлова.

Орлов получает назначение в полк, шефом которого была сама Прекрасная Дама. Теперь он по праву носит цвета императрицы. Средневековый роман продолжается.

Есть рассказ у Джека Лондона о двоих, которые решили обмануть богов: сделать свою страсть вечной. И Аликс хотела, чтобы их романтическая страсть с Ники не угасла в прозе жизни. Инстинктом любящей женщины она догадалась: для этого нужен «третий». Поддерживающий огонь. И любовь Орлова – почтительная любовь «бедного рыцаря» к недоступной принцессе – была такой любовью.

Двор откликнулся как должно: тотчас родилась сплетня о любовной интрижке царицы. Результатом был разговор императрицы-матери с Николаем. Аликс не позволила уничтожить эту волнующую игру. Она придумала выход: Орлов женится на Ане, чтобы прекратить сплетни. Но красавец генерал от брака с Аней уклонился. Это, видимо, его погубило. Орлова отсылают за границу, и в дороге он внезапно умирает. Возможно, всесильная спецслужба побеспокоилась о репутации Семьи.

«Третьего» нет. Неужели любовь Аликс и Ники задохнется в обыденности? И Аня принимает на себя новую роль. Орлов платонически обожал царицу. Теперь Аня будет платонически обожать царя. Теперь она – «третья», создающая напряжение в вечной любовной игре Аликс и Ники. (Так институтки, влюбляясь в подругу, боготворят избранника ее страсти.) Нет, конечно же, она не дозволяет себе тягаться с Государыней, она лишь разрешает себе умирать от безответной любви. И даже устраивает сцены, но смешные, наивные, безопасные. В центре нового треугольника находится статист Ники, а вокруг – две актрисы этой утонченной любовной пьесы.

В это время Аню уже начали опасаться. В большой Романовской Семье зазвучали голоса: удалить подругу. Но Аня сумела остаться при помощи новой игры.

Однажды Аня объявляет Аликс: она решила покинуть ее и успокоить двор. К всеобщему изумлению, всесильная Аня выходит замуж за скромного флотского офицера Вырубова. По язвительному замечанию Витте: «Бедная императрица рыдает, как московская купчиха, выдающая дочь замуж…» Но Аня знает заранее финал своего брака – у нее точные сведения о своем женихе. И вскоре она бежит с супружеского ложа, ибо муж оказался «половой извращенец и наркоман». Мистически настроенной царице Аня сможет сказать: это было наказание за то, что она изменила предназначению. Ее удел: отказавшись от своей семьи, служить Первой Семье России.

Итак, кто она? Простодушная, добрая, ясная, открытая? Да. И еще – лукавая, скрытная, хитрая, умная. Опасная женщина, посвятившая себя одной страсти. Витте писал: «За Аней Вырубовой все близкие царедворцы ухаживают, и не только они – но и их жены и дочери. Аня устраивает им различные милости и влияет на приближение к Государю тех или иных политических деятелей».

Ее страсть – власть. Власть, которая сразу пришла к молоденькой фрейлине и которой она подчинила всю жизнь. Тайная кровь императора Павла… Аня – незримая повелительница самого блестящего двора в Европе.

И вдруг в 1914 году – этот внезапный ураган безумной ревности императрицы. И все поставлено под удар!

Что же произошло? Аня заигралась? Виноваты южные ночи – эти сводящие с ума ночи в белом Ливадийском дворце?

Их никого нет. Они давно ушли, эти люди. А мы все пытаемся рисовать картины, но зыбкие фигуры растворяются в темноте. Занавес падает. Они – за занавесом, не будем их тревожить… Хотя, в общем-то, все ясно: тогда, в 1914 году (в начале войны своей новой родины с родиной прежней), Аликс была на грани истерии. И это объединилось в ней с тем страшным, плотским, что незримо приходило во дворец вместе со «Святым чертом». И хотя во дворце «черт» оборачивался в святого, незримое поле его похоти, его разнузданную силу не могла не чувствовать полубезумная царица. Отсюда ее страстные плотские мечты в письмах к Николаю. Нет, это уже не смиренная супружеская любовь, но исступленный зов! И все это нашло выход в безумии ревности, охватившем ее тогда. Нет, нет, как и в прошлые годы, Аня старательно играла свою роль – безопасной «третьей». Но однажды Аликс увидела себя в зеркале: измученная, постаревшая, седые волосы появились… а рядом с Ники эта молодая, цветущая, неотрывно смотрят медовые глаза… И родилось наваждение.

Аня повела себя мудро. Оправдываться – означало раздувать подозрительность. Она ответила подруге оскорбительной холодностью, презрением несправедливо обиженной. И – грубостью. Последнее было внове повелительнице России, но оказалось лучшим лекарством. И вскоре Аликс жалуется Ники: «Утром она опять была со мной нелюбезна, вернее, груба…» К грубости Аня добавила еще одно лекарство. «Она сильно флиртует с молодым украинцем, – ворчливо пишет императрица, – но жаждет тебя…» Однако буря уже спадает. И вскоре: «Я опасаюсь Аниного настроения…» И добавляет покорно: «Я теперь все переношу с гораздо большим хладнокровием и не так терзаюсь на ее грубые выходки. Мы друзья, я ее очень люблю и всегда буду любить, но что-то ушло…»

Все стало на свои места.

Впрочем, борясь с ревностью Аликс, Аня могла быть спокойна. Рядом с нею стоял тот, кто никогда не дал бы ее в обиду. Могущественнейший партнер в ее играх с Аликс – Распутин.

Аня слышала о Распутине от черногорских принцесс. Увидев его, сразу оценила.

Распутина ждали во дворце давно. Еще с начала царствования, когда Семья тщетно искала народных правдолюбцев. И когда черногорки обольщали гессенскую принцессу таинственным миром колдунов и юродивых – он приближался…

И когда они приехали на Саровские торжества в таинственную пустынь… Вот уж, действительно, дьявол входит в обличии святого: образ мудрого кроткого Серафима и будет присвоен «Святым чертом» – Григорием Распутиным.

«Есть в селе Покровском благочестивый Григорий… Как Святому Серафиму, как Илье Пророку, дано ему затворять небо – и засуха падает на землю, пока не велит он раскрыться небесам и пролить живительный дождь».

Так рассказывал о нем ректор Петербургской Духовной Академии отец Феофан почитателям своим, великим князьям Петру и Николаю Николаевичам. И вот уже черногорки, жены великих князей, понесли весть во дворец: так же, как Преподобный Серафим, ходит Григорий в своем селе, окруженный невинными девушками, и так же проповедует кротость, любовь и ласку и излечивает болезни…

В конце 1903 года Распутин появляется в коридорах Петербургской Духовной Академии. В засаленном пиджаке, в сапогах, отвислые брюки болтаются сзади, как истрепанный гамак, спутанная борода, волосы причесаны под скобку, как у полового в трактире. И гипнотические серо-голубые глаза – то нежные и ласковые, то яростные и гневные. Но чаще настороженные. И странная речь, будто бессвязная, баюкающая, какая-то первобытная…

Пока черногорки передают Аликс восторженные рассказы о «Старце», ее Подруга решает ввести его во дворец. Как блестящий режиссер, строит она сцену: явление «Старца» царице.

Поздний вечер, они играют с царицей Бетховена в четыре руки. Около полуночи по приказанию Ани Распутина неслышно вводят в полуосвещенную комнату. Императрица сидит спиной к нему – продолжает играть с Аней. Часы бьют полночь.

– Не чувствуешь ли, Сана: что-то происходит?

– Да-да, – почти испуганно отвечает императрица.

Аня медленно поворачивает голову, и бедная царица – послушно за ней вслед. И когда нервная Аликс увидела в дверях, как видение, неясную фигуру мужика, она забилась в истерике. Распутин подошел к ней, прижал измученную женщину к своей груди, тихо погладил, ласково приговаривая: «Не бойся, милая, Христос с тобой».

Распутин – один из популярнейших мифов ХХ века…

Все тот же следователь Чрезвычайной следственной комиссии В.М. Руднев составил впоследствии интереснейшую записку:

«Одним из самых ценных материалов для освещения личности Распутина послужил журнал наблюдений негласного надзора, установленного за Распутиным агентами охранки. Наблюдение было наружное и внутреннее, и шло это наблюдение за квартирой непрерывно… В связи с тем, что в периодической прессе особенно много внимания уделялось разнузданности Распутина, ставшей синонимом его фамилии, следствием было обращено на этот вопрос надлежащее внимание. Богатейший материал для освещения его личности с этой стороны оказался в данных того самого постоянного и негласного наблюдения за квартирой…

При этом выяснилось, что амурные похождения Распутина не выходили из рамок ночных оргий с девицами легкого поведения и шансонетными певицами, а также с некоторыми из его просительниц… Что же касается близости к дамам из высшего общества, то в этом отношении никаких положительных материалов наблюдением и следствием добыто не было».

Итак, «дам из высшего общества» не было! Но что же было?

Григорий Распутин родился в селе Покровском в Сибири. Сын крестьянина Ефима Новых. Его отец – горький пьяница – вдруг образумился, перестал пить, скопил себе достаток. Но умерла жена – и пошло опять мужицкое несчастье: начал пить, спустил нажитое. И его сын Григорий в это время прославился распутной жизнью: Распутиным уехал он в Тобольск, служил половым в гостинице, там женился на служанке Прасковье, и родила она ему троих детей – сына и двух дочерей.

Сам Григорий так описывает беспутное начало своей жизни: «В 15 лет в моем селе в летнюю пору, когда солнышко грело, а птицы пели райские песни, я мечтал о Боге… Душа моя рвалась вдаль… Не раз, мечтая, я плакал и сам не знал, откуда слезы и зачем они… Так прошла моя юность. В каком-то созерцании, в каком-то сне… И потом, когда жизнь коснулась, дотронулась до меня, я бежал куда-нибудь в угол и тайно молился. Не удовлетворен был я, на многое ответа не находил, и грустно было. И стал я попивать».

Какая нежная, сладостная речь. Вот уж точно – дар обольщения.

До 30 лет он блудодей и вор, но вот к 30 годам – случилось: студент-семинарист встретился на его пути и беседой своей наставлял заблудшую душу на истинный путь. С того времени начинается таинственное житие «Старца» Григория. Во время молотьбы, когда над его святостью смеялись домашние, он воткнул лопату в ворох зерна и пошел по святым местам… Ходил больше года, вернулся домой, в хлеву выкопал пещеру и молился там две недели. И опять пошел странствовать, поклоняться святым местам. Был он в Киеве, как Преподобный Серафим, и в самой Саровской пустыни, а потом на богомолье в Москве – и дальше по бесконечным российским городам и весям.

Вернулся домой после долгих странствий и, молясь в церкви, на глазах народа в усердии разбивал лоб об пол. С того времени было дано ему пророчествовать и исцелять.

Вера Леонидовна:

«Это был фантастический человек. Тогда открылся модный ресторан «Вена», меня привез туда Арцыбашев – автор знаменитой пьесы «Ревность». Какой успех имела эта пьеса! С нами был известный всему Петербургу тоже невероятный человек – Манасевич-Мануйлов… Ходили слухи, что он агент сразу всех возможных разведок. Вот он-то и предложил: «Поедемте к Распутину…» Это было рядом с «Веной», на Гороховой. Арцыбашев отказался, но я – авантюристка. Распутин сидел в столовой, между двумя девушками, это были его дочери… Глаза… я физически помню это ощущение… глаза впились в меня. Стол был в цветах, напротив сидела молоденькая беленькая Муня – Мария Головина, фрейлина императрицы. Все время звонили и приезжали. Приезжали женщины. Муня бегала открывать дверь с усердием служанки. Потом он сказал ей: «Пиши». И стал говорить. Все было – о кротости, о душе. Я пыталась запомнить и потом, придя домой, даже записала, но это было уже не то. А тогда у всех зажглись глаза… это был неизъяснимый поток любви… Я опьянела».

Этот рассказ я вспомнил в архиве.

Темно-синяя тетрадь императрицы. На обороте обложки тетради написано имя владелицы – Александра. Рядом с этой изящной росписью императрицы – каракули Распутина. Без знаков препинания пишет Григорий: «Здесь мой покой славы источник во свете свет подарок моей сердечной маме Григорий…»

Он называл ее «мама» – Мать русской земли. «Папа» – Николай.

«Подарок сердечной маме» – это его устные поучения, старательно записанные изящным почерком Аликс. Она их возьмет с собой в Тобольск и Екатеринбург. И будет их перечитывать до дня своей гибели.

Вот некоторые из них:

«Кто занят собою, тот дурак или мучитель Света, у нас вообще министры заняты собой – ой, не надо! Родина – широка, надо дать ей простор работы, но не левым и не правым, левые – глупы, а правые – дураки. Почему? Да потому что палкой научить хотят. Уже я прожил 50 лет, шестой десяток наступает и могу сказать: кто думает, что он научен и научился, правду говорят мудрецы, – тот дурак».

«Матерь Божья умна была, а никогда о себе не писала. Но жизнь ее известна духу нашему».

«Никогда не бойтесь выпускать узников, возрождать грешников к праведной жизни. Узники через их страдания… выше нас становятся перед лицом Божьим».

«Любите рай, он от любви, куда дух – там и мы. Любите облака – там мы живем».

Влияние полуграмотного мужика на Государыню всея Руси не только в том, что он врачевал тело несчастного сына. Но и в том, что он врачевал душу измученной императрицы.

Из его уст изливался поток великих христианских истин, с ним она очищалась от суеты, отдыхала душой. Знаток религиозных книг и, конечно, гипнотизер, он сумел стать для нее желанным «Старцем», о котором она мечтала там, в Саровской пустыни. Воскресшим Преподобным Серафимом.

Первое время, входя во дворец, Распутин кроток и светел. Потом, окончательно войдя в роль «Старца», он будет попеременно – фамильярен, свиреп, насмешлив и грозен с царской четой. При этом – никакой позы. Ошеломляющая простота и естественность.

Его тайна совсем не в силе чудотворства, сила эта – бесспорна. И она постоянно спасала ее сына. Ему даже необязательно было находиться рядом с Алексеем. Колдун ХХ века, он уже пользуется телефоном и телеграфом.

Множество раз описанные истории:

Звонок из Царского Села на квартиру Распутина: мальчик страдает, у него болит ухо – он не спит.

– Давай-ка его сюда, – обращается по телефону «Старец» к императрице. И уже совсем ласково подошедшему к телефону мальчику: – Что, Алешенька, полуношничаешь? Ничего не болит, ушко у тебя уже не болит, говорю я тебе. Спи.

Через 15 минут – ответный звонок из Царского: ухо не болит, он спит.

В 1912 году в Спале наследник умирал – у него опухоль, началось заражение крови. Но Аликс с измученным ночными бдениями лицом торжествующе показывает врачам распутинскую телеграмму: «Бог воззрил на твои слезы и внял твоим молитвам. Не печалься сын твой будет жить». Знаменитые врачи только печально качают головами: страшный финал неминуем.

А мальчик… мальчик вскоре выздоровел.

Во время войны Николай взял наследника с собой в Ставку. Алексей простудился, у него появился обычный насморк. Но мальчик – необычный: высморкался – и не выдержали сосуды, полилась кровь. И кровь эту врачи уже не смогли остановить… В императорском поезде вместе с Жильяром и бессильным доктором Деревенко Алексея отправляют в Царское. На перроне в Царском Селе их ожидает императрица.

– У него остановилась кровь! – торжествующе сказал Жильяр.

– Знаю, – спокойно отвечает Аликс, – когда это случилось?

– Где-то в половине седьмого.

Аликс протянула телеграмму Распутина: «Бог поможет, будет здоров». Телеграмма была отправлена в 6.20 утра.

В начале 1915 года Аня Вырубова получила тяжелые увечья.

«2 января… я ушла от Государыни, – вспоминала Вырубова, – и поездом 5.20 поехала в город. Села в первый вагон от паровоза… против меня сидела сестра кирасирского офицера. В вагоне было много народу. Не доезжая 6 верст до СПБ, вдруг раздался страшный грохот, и я почувствовала, что проваливаюсь куда-то головой вниз и ударяюсь об землю. Ноги запутались вероятно в трубы отопления, и я чувствовала, что они переломаны… Когда я пришла в себя, вокруг были тишина и мрак. Затем раздались стоны придавленных под развалинами вагонов раненых и умирающих. Я сама не могла ни пошевельнуться, ни кричать, на голове у меня лежал огромный железный брус».

Ее вытащили изпод развалин.

«Помню, как меня пронесли через толпу народа в Царском, и я увидела императрицу и всех великих княжон в слезах. Меня принесли в санитарный автомобиль, и императрица вскочила в него и, присев на пол, держала мою голову на коленях, а я шептала ей, что умираю».

Подруга была безнадежна. И тогда позвали «Старца».

Распутин подошел к Ане… Стоит над кроватью, глаза лезут из орбит от страшного напряжения, и вдруг шепчет ласково: «Аннушка, проснись, поглядь на меня». Она открывает глаза…

Как должна относиться Аликс к тому, кто на ее глазах воскрешал из мертвых! К единственному человеку, который мог спасти и столько раз уже спасал ее сына! Мог ли Николай лишить ее врачевателя сына? И врачевателя ее души? Убрать Распутина – означало убить ее. И мальчика.

И он все терпел. И даже подыгрывал.

Он покорно соглашается на просьбы Аликс съесть чудодейственную корочку со стола Распутина, причесаться его чудотворной расческой. Аликс свято верила в их чудесную силу. И он должен делать вид, что тоже верит.

Но Николай не просто подыгрывал.

Для него Григорий – итог правдоискательства. Оно началось с Клопова – и вот закончилось подлинным мужиком во дворце. Союз «народ и царь» свершился… Конечно, он знал о беспутстве Григория. И в отличие от Аликс не строил мистических обоснований. Нет, он принимал его как беспутство реального народа. Оно лишний раз доказывало: его народ не готов к конституции. Но вперемежку с этой дикостью он видел в Григории здравый смысл, доброту и веру. Голос Григория для него – глас народный.

«Это только простой русский человек – очень религиозный и верующий, – объяснял он графу Фредериксу, министру двора, – императрице он нравится своей искренностью, она верит в силу его молитв за нашу семью и Алексея, но ведь это наше, совершенно частное, дело. Удивительно, как люди любят вмешиваться во все, что их не касается».

Но люди вмешивались. С ужасом рассказывали в обществе об удивительном ритуале, ставшем обычным в царском дворце: сибирский мужик целует руку у царя и царицы, а потом они – самодержец и императрица – целуют корявую руку мужика. А ведь в этом взаимном целовании было все то же евангельское: Христос омыл ноги своим ученикам. И вот они, повелители России, смиренно целовали руки сибирскому мужику. Народу. Религиозная Царская Семья и все больше становившееся атеистическим общество – все меньше понимали друг друга.

Итак, Распутин бесспорно обладал сверхчеловеческим даром. Для нашего века, привыкшего к чудесам парапсихологов, в этом нет никакой тайны. И все-таки тайна Распутина была.

Тайна начинается с его странного поведения. Бесконечные дебоши, пьянство, разнузданная похоть – все это стало притчей во языцех. На глазах Петербурга и Москвы в шикарных ресторанах нагло, скандально кутил Гришка.

Но почему? У него была квартира, охраняемая полицией, и там он вволю мог предаваться разврату и пьянству, не вызывая пересудов и всеобщего гнева. Но он предпочитает похождения на глазах всей страны.

Может быть, в этом вызов: простой мужик над чинным петербургским великолепием, над всеми приличиями – в безумной пляске и всяком непотребстве…

Жги! Жги! Что хочу – то и ворочу!?

Это – литературщина, любимая выдумка Запада. Толстой плюс Достоевский, вечный Толстоевский…

Не тот это персонаж. Хитрющий мужик с колючим и настороженным взглядом. Но почему такая неосторожность? В чем тайна?

Один из самых громких его скандалов случился в 1915 году. Он приехал в Москву, выполняя обет: поклониться в Кремле святой могиле Патриарха Гермогена. Поклонение закончилось диким кутежом в знаменитом ресторане «Яр». Был составлен интереснейший полицейский протокол.

«26 марта сего года около 11 часов вечера в ресторан «Яр» прибыл известный Григорий Распутин вместе со вдовой потомственного почетного гражданина Анисией Решетниковой и сотрудником московских и петроградских газет. Николаем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Заняв кабинет, приехавшие вызвали к себе по телефону редактора-издателя московской газеты «Новости сезона» Семена Кугульского и пригласили женский хор, который исполнил несколько песен и протанцевал «Матчиш»… Опьяневший Распутин плясал впоследствии «русскую», а затем начал откровенничать с певичками в таком роде: этот кафтан подарила мне «старуха», она его и шила… Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он обнажал свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с записью вроде «люби бескорыстно»…»

Какую любопытную компанию собирает вокруг себя Распутин: этот хитрющий, осторожный мужик зовет присутствовать при кутеже… сразу двух журналистов! И в присутствии этих журналистов, один из которых сотрудничает во всех бульварных газетах, устраивает непристойное представление.

Так можно было поступить только в одном случае: если… если он хочет, чтобы все произошедшее в «Яре» стало тотчас широко известно.

Значит?!.

Да, он сам хотел, чтобы все знали о его бесчинствах. Ибо к тому времени Распутин открыл забавную последовательность: каждый его публичный дебош моментально активизирует его могущественных врагов. И они немедля выступают против него, надеясь на легкую победу. Но стоит им это сделать – и они исчезают из дворца. Парадокс: но своими дебошами он… уничтожал влиятельных врагов!

Зловещая деталь: в «Яре» он рассказывает о царице такое, чего не посмели даже занести в протокол!

«Я делаю с ней, что хочу», – орет он в присутствии журналистов. Подобное не раз звучало во время его публичных кутежей.

В этом тоже был парадоксальный ход, открытый хитрым мужиком. Если в его дебоши еще могли поверить во дворце, то в грязные слова о боготворимой царице ни царь, ни сама Александра, конечно же, не верили! Разве могли уста того, чью преданную любовь к «маме» они наблюдали столько лет, произнести такое! Один пересказ подобных слов тотчас лишал правдивости в глазах Семьи остальное. Все становилось очередным заговором против бедного мужика, которого черт попутал выпить, а враги воспользовались да еще и оболгали беднягу.

Тем более что полиция, составлявшая протокол, забавно ошиблась. Анисия Решетникова, с которой будто бы кутил Распутин в «Яре», была… старуха лет под девяносто, никуда кроме церкви из дома не выходившая – типичная московская купчиха. В доме у нее часто останавливался Распутин…

Как мне удалось установить по документам, с Распутиным была не Анисья Решетникова, а ее родственница – молодая Анна Решетникова, фигура достаточно зловещая (как и почему возникла эта ошибка, а также о действующих лицах этой истории я расскажу подробнее в своей будущей книге – о Григории Распутине)…

Но этой ошибки было достаточно – царица могла уже не верить ничему.

Да и без этой полицейской оплошности она не поверила бы в похождения «Старца». И Распутин это знал.

Он понимал – царица не сможет без него. И она сделает все, чтобы защитить «Старца» и отомстить его врагам.

Тайна Распутина: его пьяные оргии, грязные рассказы о Царской Семье – все это была фантастическая провокация. Он сам как бы вкладывал оружие в руки своих врагов. Но как только они его применяли, тотчас исчезали из дворца.

Фрейлина Тютчева, внучка великого поэта, воспитательница великих княжон, пошла войной против «Старца». После его очередного похождения она требует запретить Распутину общаться с великими княжнами. В результате Тютчева должна покинуть Царское.

Всесильный глава правительства Столыпин составил записку о похождениях Григория и передал ее Николаю. Николай прочел, не сказал ни слова и попросил Столыпина перейти к текущим делам. И вскоре премьер-министру пришлось готовиться к отставке.

И наконец, против Распутина выступил великий князь Николай Николаевич, его прежний почитатель, понявший опасность, нависшую над династией. Верховный Главнокомандующий, ближайший человек к царю, против сибирского мужика… Мужик оказывается сильнее.

До самого убийства Распутина его враги продолжают попадаться в его ловушку. И каждый раз они выдвигают против него все те же традиционные обвинения в разгуле и похоти. Они не знали, что он раз и навсегда замечательно объяснил Аликс и своим верным почитательницам таинственную причину своего странного поведения.

Феликс Юсупов, будущий убийца Распутина, узнал это удивительное толкование от своей знакомой, Марии Головиной, фрейлины царицы. С ласковым сожалением, как несмышленому ребенку, объяснила она Феликсу: «Если он это делает, то с особой целью – нравственно закалить себя».

«Старец», берущий на себя грехи мира и через грехопадение подвергающий себя добровольному бичеванию обществом (как это делали юродивые еще в Древней Руси), – так мистически объяснял Распутин свои похождения.

«У царицы хранилась книга «Юродивые святые русской церкви» с отметками в местах, где говорилось о проявлениях юродства в форме половой распущенности», – вспоминал отец Георгий Шавельский, протопресвитер императорской армии и флота.

Распутин и Аня – двое самых близких к Семье людей. Эти двое родили те ужасные мифы, которыми будет оперировать грядущая революция: безвольный рогоносец царь и царица в объятиях мужика. Впрочем, царю, как мы уже говорили, молва отдала в любовницы Вырубову.

По всей России к моменту революции ходило множество похабных рисунков. Один из этих «графити» – «Семья»: бородатый мужик (Распутин), в его объятиях две крутобедрые красавицы (царица и Аня) – и все это на фоне бесстыдно отплясывающих девиц (великие княжны).