ГЛАВА 11

ПОСТАНОВКА ВОПРОСОВ

Многие мои убеждения о человеческой природе и природе знаний перевернула Википедия. Сейчас она очень известна, но, когда все начиналось, я, как и многие другие, считал подобное невозможным. Это онлайн-справочник, организованный как энциклопедия, который, как это ни удивительно, позволяет любому человеку в мире добавлять туда материалы — в любое время и без разрешения. Двенадцатилетняя девочка из Джакарты может при желании отредактировать статью о Джордже Вашингтоне. Я был уверен, что человеческая склонность к хулиганству у молодых и скучающих, многие из которых «живут» в интернете, сделает невозможной создание энциклопедии, открытой для редактирования кем угодно. Также я знал, что даже ответственные авторы не смогут избежать соблазна преувеличивать и сообщать неточные сведения, усугубляя невозможность создать надежный текст. Я знал из собственного двадцатилетнего опыта в интернете, что нельзя полагаться на написанное случайным незнакомцем, и верил, что собрание таких случайных текстов обернется полным беспорядком. Меня не впечатляли даже неотредактированные веб-страницы, созданные специалистами, чего уж говорить о целой энциклопедии, написанной любителями и даже невеждами и не отредактированной профессионалами. Вся эта идея казалась обреченной на провал.

Все мои представления о структуре информации убеждали: знание не может спонтанно родиться из данных, если не приложить массу энергии и интеллекта, сознательно ориентированных на трансформацию этих данных. Все попытки писать общими усилиями без руководителя, в которых я участвовал до тех пор, порождали только ерунду, которая сразу же забывалась. Так почему у других людей в интернете должен был получиться иной результат?

Поэтому, когда первое воплощение этой онлайн-энциклопедии было запущено в 2000 году (тогда она называлась Нупедия), я посмотрел на нее и совсем не удивился отсутствию успеха. Хотя редактировать Нупедию мог кто угодно, требовался трудоемкий процесс коллективного переписывания другими участниками, что умеряло энтузиазм новичков. Однако основатели Нупедии параллельно создали легкий в использовании ресурс в формате вики, чтобы облегчить работу над текстом, и, ко всеобщему удивлению, именно он стал основным. Кто угодно мог редактировать и размещать статьи, и не надо было ждать остальных. От этого предприятия, которое получило название «Википедия», я ожидал еще меньшего.

Как же я ошибался. Успех Википедии продолжает превосходить мои ожидания. В 2015 году в ней насчитывалось 35 миллионов статей на 288 языках. Ее цитируют в Верховном суде США, на нее полагаются школьники по всему миру, ее используют все журналисты и любители учиться, чтобы быстро получить информацию по новой теме. Несмотря на изъяны человеческой натуры, она становится все лучше. Слабости и добродетели индивидов преображаются в общее достояние при минимуме правил. Википедия работает, поскольку, как выясняется, с помощью правильных инструментов легче восстановить поврежденный текст (функция отмены правки в Википедии), чем создать поврежденный (вандализм), поэтому достаточно хорошая статья процветает и продолжает медленно улучшаться. Оказывается, что с помощью правильных инструментов сообщество сотрудничающих людей может обойти такое же количество соревнующихся амбициозных индивидов.

Всегда было понятно, что коллективы имеют самую сильную власть, именно это доказывают города и цивилизации, но большим сюрпризом для меня стал тот факт, как мало инструментов и надзора для этого необходимо. Бюрократия в Википедии настолько (относительно) мала, что уже незаметна, хотя и разрослась за первое десятилетие. Однако самым большим сюрпризом, который принесла Википедия, стал тот факт, что мы до сих пор не знаем, как далеко может пойти эта власть. Мы еще не видели пределов «викизированного» интеллекта. Сможет ли он создавать учебники, музыку, фильмы? А как насчет законов и политического управления?

Прежде чем мы скажем «это невозможно!», я скажу «давайте посмот­рим». Мне известны все причины, по которым закон никогда не смогут написать незнающие любители. Но поскольку я уже один раз изменил мнение на этот счет, сейчас не буду торопиться с выводами. Такая вещь, как Википедия, невозможна, но она перед вами. Это одно из того, что невозможно в теории, но вполне реализуемо на практике. Как только вы сталкиваетесь с подобным феноменом, приходится менять представления о том, что еще может быть невозможным в теории и реализуемым на практике. По правде говоря, открытую модель вики опробовали и на других издательских проектах, но особого успеха не получили. Но это пока. Так же как первая версия Википедии провалилась, потому что не было нужных процессов и инструментов, созданные общими усилиями учебники, законы или фильмы могут привести к изобретению других новых инструментов и методов.

Я не единственный, у кого поменялось мнение на эту тему. Когда вы растете, всегда зная о такой вещи, как Википедия, и вам очевидно, что программное обеспечение с открытым исходным кодом лучше, чем безупречные запатентованные товары, когда вы уверены, что делиться фотографиями и другими данными полезнее, чем хранить их в безопасном месте, эти установки становятся платформой для еще более радикальных представлений об общественном благосостоянии. То, что казалось невозможным, теперь будет считаться само собой разумеющимся.

Википедия сильно изменила мои взгляды во многих отношениях. Я был достаточно устойчивым индивидуалистом, американцем с либертарианскими склонностями, но успех Википедии заставил меня оценить возможности общественных усилий. Сейчас я гораздо больше интересуюсь как силой коллектива, так и новыми обязанностями индивидов по отношению к коллективу. Вдобавок к расширению гражданских прав я хочу расширить гражданские обязанности. Я уверен, что полный эффект Википедии пока еще скрыт и что ее способность менять мировоззрение подсознательно воздействует на все поколение миллениалов, доказывая существование благого коллективного разума и помогая находить положительные стороны в вере в невозможное.

Что еще важнее, благодаря Википедии я понял: невозможное происходит гораздо чаще, чем мне казалось. За несколько последних десятилетий мне пришлось принять и другие идеи, которые раньше представлялись невозможными, но потом подтвердили свою ценность на практике. Например, у меня были сомнения по поводу онлайн-барахолки под названием eBay, когда я первый раз столкнулся с ней в 1997 году. Вы хотите, чтобы я перевел несколько тысяч долларов далекому незнакомцу, жела­ющему продать мне подержанную машину, которую я никогда не видел? Все, что я узнал о человеческой природе, свидетельствовало о невозможности такого подхода. Однако сегодня незнакомцы, продающие автомобили, — важный источник прибыли для очень успешной корпорации eBay.

Двадцать лет назад я, возможно, сумел бы поверить, что в 2016 году у нас появятся карты всего мира на собственных устройствах, которые мы сможем носить с собой. Но никто не убедил бы меня, что на этих устройствах будут панорамы улиц многих городов или приложения, показывающие расположение общественных туалетов, и что нам дадут устные инструкции, куда идти или как доехать до места на общественном транспорте, и что у нас всех будут эти карты и многое другое бесплатно. Тогда это казалось подчеркнуто невозможным. И в это бесплатное изобилие до сих пор теоретически трудно поверить. Однако вот оно, на сотнях миллионов телефонов.

Эти предположительно невозможные вещи продолжают происходить все чаще. Все знали, что люди не работают бесплатно, а даже если и работают, то не сделают ничего полезного без начальника. Но сегодня целые секторы экономики функционируют с помощью программных инструментов, созданных добровольцами, работающими без зарплаты и начальников. Все знали, что люди по природе склонны защищать частную жизнь, однако невозможное — постоянное и круглосуточное распространение личных материалов — все же случилось. Все знали, что люди в сущности ленивы и будут скорее смотреть, чем творить, и никогда не встанут с дивана, чтобы сделать собственное телевидение. Казалось невозможным, что миллионы любителей создадут миллиарды часов видео и что кто-нибудь пожелает это смотреть. Как и Википедия, YouTube теоретически невозможен. И снова эта невозможность реальна на практике.

Список продолжается, невозможное в прошлом ежедневно становится новыми возможностями. Но почему сейчас? По какой причине древняя граница между возможным и невозможным исчезает?

Мне думается, реализованное сейчас невозможное появилось благодаря тому, что образовался новый уровень организации, не существовавший раньше. Эти невероятные прорывы — результат широкомасштабного сотрудничества и массового социального взаимодействия в реальном времени, которое, в свою очередь, возможно благодаря вездесущей моментальной связи между миллионами людей в планетарных масштабах. Так же как ткань обеспечивает новый, более высокий уровень организации для группы отдельных клеток, так и новые социальные структуры порождают новую ткань для отдельных людей. То, на что не способны клетки, может ткань. Коллективистское устройство таких образований, как Википедия, Linux, Facebook, Uber, интернет, даже искусственный интеллект, позволяет делать то, на что было неспособно индустриализованное человечество. В первый раз на этой планете мы объединили миллиард людей вместе, как это сделал Facebook. Благодаря этой новой социальной организации появляются типы поведения, которые были невозможны на более низком уровне.

Люди давно изобретают социальные институты: от законов, судов, ирригационных систем, школ, правительств, библиотек до самых крупно­масштабных — самой цивилизации. Эти социальные инструменты и делают нас людьми, и они же делают наше поведение невозможным с позиции животных. Например, когда мы изобрели письменность и законы, это привело к такому типу эгалитаризма, который невозможен у наших кузенов-приматов и отсутствует в устных культурах. Сотрудничество и координация действий, возникшие при развитии сельского хозяйства и освоении ирригации, породили еще более невозможные проявления — предусмотрительность и подготовку, а также заботу о будущем. Человеческое общество создало самые разные невозможные виды собственного поведения в биосфере.

Техниум — современная система культуры и технологий — ускоряет создание новых невозможностей, продолжая изобретать социальные организации. Гениальность eBay заключалась в изобретении дешевого, легкого и быстрого способа обозначить репутацию продавца. Незнакомцы могут продавать товары незнакомцам, находящимся от них на огромном расстоянии, потому что теперь у нас есть технология, позволяющая быстро присваивать репутацию людям, находящимся за пределами нашего круга. Эта незначительная инновация создала условия для коор­динации более высокого уровня, которая сделала возможным новый вид обмена (покупки у незнакомых людей «по удаленке»), невозможные раньше. Тот же род доверия, обусловленного технологиями, плюс коор­динация в реальном времени делают возможным существование децентрализованного такси Uber. Возможность вернуться к предыдущему варианту в Википедии, благодаря которой легче восстановить абзац, чем испортить его, позволила по-новому обеспечить доверие на более высоком уровне.

Мы только начали взаимодействие с социальными коммуникациями. Гиперссылки, Wi-Fi и определение местоположения с помощью GPS — на самом деле новые типы отношений, которые стали возможными благодаря росту технологий, и инновации такого рода только начинают свое развитие. Самые потрясающие изобретения в области коммуникаций еще впереди. Пока мы находимся в младенческой стадии процесса, который позволит создавать такие институты в по-настоящему планетарных масштабах. Когда мы все вместе вплетаем себя в глобальное общество, взаимодействующее в реальном времени, то, что раньше было невозможным, прорвется в реальность. Не факт, что мы изобретем некое автономное глобальное сознание. Всего лишь нужно сделать так, чтобы все были постоянно связаны со всеми и всем и вместе создавали новое. Сотни чудес, которые кажутся невозможными сегодня, окажутся реализуемыми в этой всеобщей человеческой объединенности.

Я с нетерпением жду, что мой ум сильно изменится в наступающие годы. Думаю, мы поразимся тому, сколько вещей, которые мы считали естественными для людей, на деле вовсе не такие. Возможно, будет справедливее сказать, что естественное для племени умеренно связанных друг с другом людей не будет таким для планеты интенсивно связанных друг с другом людей. Все знают, что людям свойственно развязывать военные конфликты, но я бы предсказал, что это станет менее привлекательно для них, когда новые способы разрешения социальных конфликтов возникнут на глобальном уровне. Конечно, многое из того, что можно ожидать, будет невозможно плохим. Новые технологии породят абсолютно новые способы врать, мошенничать, воровать, шпионить и терроризировать. У нас нет общепризнанных международных правил для разрешения киберконфликтов, а это значит, в наступающем десятилетии можно ожидать весьма неприятные и неожиданные «невозможные» киберсобытия. Поскольку все мы объединены на глобальном уровне, довольно простой взлом может привести к целому каскаду разрушительных событий, которые очень быстро достигнут невозможных масштабов. Более того, разрывы социальной ткани по всему миру неизбежны. Когда-нибудь в течение следующих тридцати лет вся система интернета и телефонии отключится на 24 часа, и мы не отойдем от этого шока еще годы после этого.

В этой книге я решил не фокусироваться на этих ожидаемых не­достатках по нескольким причинам. Во-первых, не существует изобре­тения, которое было бы нельзя каким-то образом извратить, чтобы причинить вред. Самую ангельскую технологию можно превратить в оружие, и это случится. Преступники принадлежат к числу наиболее творческих новаторов в мире. И плохие вещи составляют 80% всего, что есть на планете. Но важнее то, что эти отрицательные проявления будут следовать абсолютно тем же общим тенденциям, которые я описывал для положительных. Преступления, мошенничество, вооруженные конфликты, обман, пытки, коррупция, спам, загрязнение окружающей среды, жадность и прочие источники страданий станут более централизованными и зависимыми от данных. И порок, и добродетель подчиняются великим силам потока и становления. Все средства, которые потребуются стартапам и корпорациям, чтобы приспособиться к повсеместному распространению информации и непрерывному восприятию ее с экранов, применимы к преступным синдикатам и хакерским объединениям. Даже негодяи не смогут избежать этих трендов.

Кроме того, хотя это, возможно, противоречит здравому смыслу, любое вредоносное изобретение также обеспечивает нишу для создания нового, ранее не виданного блага. Конечно, это новоиспеченное благо тоже получится извратить соответствующей вредной идеей (и, возможно, так оно и будет). Может показаться, что этот цикл, в котором новое благо вызывает новое зло, вызывающее новое благо, в свою очередь, вызыва­ющее новое зло, — это просто вращение на одном месте, только все быстрее и быстрее. Это было бы правдой, если бы не один существенный фактор: в каждом раунде мы получаем дополнительные возможности и варианты на выбор, которых не существовало раньше. Такое расширение возможностей выбора (включая выбор наносить вред) есть увеличение свободы, и это умножение свобод, вариантов выбора и возможностей — основа нашего прогресса, нашей человечности и личного счастья.

Технологическое вращение вывело нас на новый уровень, открыв совершенно новый континент неизвестных возможностей и пугающих потенциальных вариантов. Последствия взаимодействия на глобальном уровне находятся за пределами нашего контроля. Необходимы нечеловеческие объемы данных и энергии. Гигантские пространства пета-, экза-, зетта-, зиллионов на самом деле ничего для нас не значат, потому что эти слова из словаря мегамашин и планет. Конечно, мы будем вести себя по-новому и коллективно, и индивидуально, но пока непонятно как. Гораздо важнее, что мы как индивиды по-другому ведем себя в коллективе.

Этот процесс происходит с людьми уже очень долго — с того момента, когда мы переехали в города и начали строить цивилизацию. Сейчас и в ближайшие десятилетия новыми становятся скорость этих взаимо­связей (скорость света) и масштаб (вся планета). Мы стремительно движемся к триллионократным увеличениям. Как отмечалось выше, сдвиг на триллион — это изменение не просто в количестве, но по сути. Большинство из того, что «все знают» о человеке, пока имело отношение к нашим личностям. Но, возможно, появится миллион новых способов связать несколько миллиардов людей, и каждый из этих способов откроет новое знание о нас. Или сможет создать в нас что-то новое. Так или иначе, человечество изменится.

Объединенные в реальном времени многими способами во все более глобальных масштабах в крупных и малых проявлениях, с собственного согласия мы будем действовать на новом уровне и не прекратим сами себя удивлять невозможными достижениями. Невозможность Википедии незаметно сведется к предельной очевидности.

Кроме зарождающегося феномена, в который трудно поверить, нас ждет мир, где невероятное — новая норма. Полицейские, врачи и страховые агенты уже это понимают. Они осознают, сколько безумных и невозможных вещей на самом деле происходит постоянно. Например, грабитель застревает в печной трубе; при лобовом столкновении водителя грузовика выбрасывает через ветровое стекло, и он приземляется на ноги и уходит; дикая антилопа скачет по велосипедной дорожке и сбивает человека с вело­сипеда; свеча на свадьбе поджигает волосы невесты; девушка во время рыбалки с причала на заднем дворе ловит огромную акулу размером с человека. Раньше об этих маловероятных событиях точно знали немногие. Они распространялись как слухи, как истории, передаваемые из уст уста, в которых было легко усомниться и трудно убедиться.

Но сегодня они есть на YouTube и заполняют поле вашего зрения. Вы сами можете их увидеть. Каждое из таких диких происшествий видели миллионы.

Невероятное принимает форму не только случайных событий. Интер­нет до краев полон демонстрацией невозможных достижений: люди взбегают по стене, спускаются на сноуборде по крышам загородных домов или составляют из чашек огромную стопку, пока вы и глазом моргнуть не успеете. И не только люди: домашние животные открывают двери, катаются на скутерах и пишут картины. К невероятному относятся и экстраординарные достижения сверхчеловеческого уровня: люди запоминают невозможно много или имитируют все акценты мира. В этих необычных достижениях мы видим сверхвозможности, которые есть у человека.

Каждую минуту в интернет загружают новую невозможную вещь, и это невероятное событие становится одним из сотен экстраординарных происшествий, которые мы увидим или о которых услышим сего­дня. Интернет подобен линзе, фокусирующей экстраординарное в луч, осве­щающий нашу реальность. Он сжимает невероятное в небольшую видимую полоску повседневности. Пока мы онлайн, что происходит почти весь день большую часть года, нам светит эта концентрированная экстраординарность. Она стала новой нормой.

Этот свет сверхдостижений меняет нас. Мы больше не хотим просто слушать презентации — мы хотим видеть лучших, величайших, экстраординарных ораторов, как в видеороликах TED. Мы не хотим просто смотреть, как люди играют, мы хотим видеть выжимки из выжимок, самые потрясающие захваты, пробеги, броски и удары, чтобы каждый из них был еще более замечательным и невозможным, чем предыдущие.

Кроме того, сегодня мы можем увидеть самые крайние проявления всего человеческого: самого тяжелого человека, самого маленького, самые длинные усы — целую вселенную крайностей. Когда-то они были редкими, но сейчас мы можем целый день наблюдать их в бесконечных видеороликах, и они кажутся нормальными. Люди всегда дорожили рисунками и фотографиями странных человеческих проявлений (посмотрите ранние выпуски National Geographic и Ripley’s Believe It or Not), но, когда мы видим эти экстремальные проявления на собственном телефоне в очереди к зубному, в этом есть некая интимность. Сейчас они гораздо реальнее и буквально заполняют наши головы. Я думаю, уже есть подтверждения, что этот океан экстраординарного вдохновляет людей и побуждает их сделать что-то необычное.

В то же время экстремальные, эпические провалы тоже у всех на глазах. Мы сталкиваемся с людьми, которые делают самые глупые вещи, какие только можно вообразить. В некотором смысле так мы можем оказаться во Вселенной, заполненной исключительно держателями крошечных, незначительных и неочевидных достижений из Книги рекордов Гиннесса. В каждой жизни, возможно, происходит хотя бы один крайне маловероятный момент, а значит, каждый оказывается мировым рекордсменом хотя бы на 15 минут. Положительная сторона этого в том, что так человечество привыкает к расширению собственных возможностей, и таким образом подобная экстремальность помогает нам расти. С другой стороны, эта неутолимая жажда суперпревосходной степени ведет к неудовлетворенности любыми обычными вещами.

Эта тенденция не закончится. Сегодня камеры повсеместны, и в тече­ние нашей общей отслеживаемой жизни мы соберем тысячи видео, где будет показано, как в людей бьет молния, потому что невероятные события случаются гораздо чаще, чем мы думаем. Когда мы все начнем постоянно носить крошечные камеры, самые экстремальные действия любого живого человека будут записываться и распространяться по всему миру в реальном времени. Скоро наши новостные ленты заполнят только самые экстраординарные моменты из жизни шести миллиардов людей. Таким образом, вместо того чтобы существовать в обычных обстоятельствах, мы будем парить в экстраординарном, которое станет повсе­дневностью. Когда невероятное заполняет наше поле зрения до такой степени, что в мире как будто остаются только невозможные вещи, они больше не кажутся невероятными. Невозможное представляется неизбежным.

Это состояние в чем-то похоже на грезу. Сама по себе определенность больше не такая конкретная, как раньше. Когда я подсоединен к «экрану всех знаний», к этому человеческому улью с миллиардами глаз, сплетенному в единое целое и отраженному в миллиарде кусочков стекла, найти правду становится труднее. На каждый общепринятый факт легко отыскать возможное опровержение. Для каждого факта есть антифакт. Предельная взаимосвязанность с помощью гиперссылок в интернете подчеркивает эти антифакты так же ярко, как и факты. Порой они несерьезны, порой находятся на грани здравого смысла, а порой вполне логичны. В этом проклятие: нельзя надеяться, что эксперты отделят правду от лжи, потому что на каждого эксперта найдется равный ему по силам антиэксперт. Таким образом, все мои знания подвержены разрушению этими повсеместными анти­факторами.

Как это ни парадоксально, в век моментальных глобальных связей моя уверенность в чем-либо сократилась. Вместо того чтобы получать факты сверху, я вынужден сам собирать собственную уверенность из ускользающего потока в интернете. Правда с большой буквы П становится правдами во множественном числе. Мне надо сортировать правду не только о том, что меня волнует, но и обо всем, к чему я прикасаюсь, включая области, о которых у меня не может быть никаких непосредственных знаний. Это означает, что мне в целом приходится постоянно подвергать сомнению мои предположительные знания. Это состояние может показаться идеальным для развития науки, но оно одновременно означает, что я могу изменить свои убеждения по неверным причинам.

Подключившись к сети сетей, я чувствую, что и сам стал сетью и пытаюсь собрать надежность из ненадежных элементов. И в попытках получить правду из полуправд, неправд и правд, рассеянных в потоке, я ощущаю, что мой ум привлекают текучие способы мышления (сценарии, временные убеждения, интуитивные озарения) и такие же медиаэлементы вроде попурри, потока твитов и результатов поиска. И когда я протекаю сквозь эту скользкую сетку идей, мое состояние часто похоже на сон наяву.

Мы до сих пор точно не знаем, для чего существуют сны — ясно только, что они удовлетворяют некую фундаментальную потребность сознания. Наблюдатель, который посмотрит, как я путешествую по сети, прыгая от одной предложенной ссылки к другой, увидит сон наяву. Недавно в интернете я поймал себя на том, что присоединился к толпе людей, которые смотрят, как босоногий человек ест землю. Потом я увидел поющего мальчика, у которого стало плавиться лицо, вслед за этим Санта-Клаус сжег рождественскую елку, после чего я плавно влетел в глинобитный дом на краю света. Затем кельтские узлы развязались сами по себе, и какой-то мужчина рассказал мне формулу, позволяющую делать прозрачное стекло, ну а потом я посмотрел, как сам, будучи старшеклассником, еду на велосипеде. И это только первые несколько минут, которые я провел в интернете однажды утром. Трансоподобное состояние, в которое мы впадаем, следуя по ссылкам без конкретного направления, можно воспринимать как ужасную трату времени, или же, как и сны, она может оказаться продуктивной. Возможно, бродя по сети, мы подключаемся к коллективному бессознательному. Может быть, грезы в лабиринте гиперссылок — это способ посмотреть один сон на всех, независимо от того, какие именно ссылки мы кликаем.

Эта мечта наяву, которую мы называем интернетом, также размывает разницу между серьезными и игривыми мыслями. Проще говоря, находясь в интернете, я больше не могу сказать, когда я работаю и когда развлекаюсь. В глазах некоторых людей разрушение границы между этими двумя сферами демонстрирует все, что не так с интернетом — он представляет собой дорогостоящий способ потратить время впустую. Интернет порождает пустяки и превращает поверхностные увлечения в карьеры. Как известно, Джефф Хаммербахер, бывший программист Facebook, жаловался: «Лучшие умы моего поколения думают, как заставить людей щелкать мышью на рекламные объявления». Некоторые считают подобную мечту наяву затягивающим расточительством. Я же, напротив, думаю, что потратить время впустую — необходимое предварительное условие для творчества. И еще важнее, что это объединение развлечений и работы, серьезных размышлений и легкомыслия, как мне кажется, один из лучших результатов этого нового изобретения. Ведь в высокоразвитом продвинутом обществе работы больше не будет, не правда ли?

Я заметил, что начал думать по-другому, потому что коллективный разум сделал мое мышление на редкость широким и свободным. Я думаю активнее, меньше размышляю. Вместо того чтобы подойти к вопросу, бесцельно пережевывая его в уме и подпитываясь исключительно собственным невежеством, я начинаю делать что-то. Я сразу же приступаю. Я начинаю смотреть, искать, спрашивать, задавать вопросы, реагировать, внедряться, делать заметки, закладки, оставлять след — я начинаю с создания чего-то своего. Я не жду. У меня нет необходимости ждать. Теперь я сразу же воплощаю идеи, вместо того чтобы о них думать. Для некоторых людей худшее, что принес интернет, — это отказ от спокойных размышлений. Другие считают такую бессодержательную деятельность глупой суетой, бегом белки в колесе или иллюзией. Но по сравнению с чем? С пассивным потреблением телевидения? Или со временем, проведенным в баре за расслабленной беседой? Или неторопливым визитом в библиотеку, где я не найду никаких ответов на сотни своих вопросов? Представьте себе сотни миллионов людей онлайн в эту самую минуту. На мой взгляд, они не теряют время на глупые ссылки по ассоциации, а вовлечены в процесс более продуктивного мышления — получают немедленные ответы, исследуют материал, реагируют, мечтают, бродят по сайтам, встречаются с невиданным ранее, излагают собственное мнение, пусть даже в нескольких словах. Сравните это с сотнями миллионов людей, которые смотрели телевизор или читали газету, устроившись в удобном кресле, 50 лет назад.

Этот новый способ существования — нестись по волнам, нырять вниз, взмывать вверх, перескакивать от одной части к другой, писать твиты и болтать о пустяках, с легкостью нырять в новизну, грезить наяву, подвергать сомнениям абсолютно каждый аспект жизни — это не «баг». Это «фича». Это адекватный отклик на океан данных, новостей и фактов, который захлестывает нас. Мы должны быть гибкими и проворными, перетекая от идеи к идее, поскольку эта гибкость соответствует бурной информационной среде, окружающей нас. Это состояние не лень не­удачников, не незаслуженная роскошь. Оно необходимо для выживания. Чтобы управлять каяком, ведя его через бурные пороги, надо грести по крайней мере с той же скоростью, с какой течет вода, а чтобы ориентироваться в экзабайтах информации и ожидающих нас взрывных изменениях, надо двигаться так же быстро, как их авангард.

Но не путайте этот поток с отмелями. Текучесть также позволяет нам моментально привлекать больше внимания к работам, гораздо более сложным, крупным и многослойным, чем когда-либо. Технологии, которые наделили зрителей способностью взаимодействовать с историями и новостями: сдвигать их во времени, воспроизводить позже, перематывать, зондировать, связывать ссылками, сохранять, вырезать, вставлять, — дали начало как длинным, так и коротким формам. Режиссеры ушли от сериалов из отдельных эпизодов и стали создавать фильмы с масштабным связным сюжетом, на изложение которого уходят годы. Эти пространные эпосы, такие как «Остаться в живых», «Звездный крейсер “Галактика”», «Клан Сопрано», «Аббатство Даунтон» и «Прослушка», имеют массу переплетающихся сюжетных линий и главных героев, демонстрируя при этом необыкновенную глубину характеров. Такие изощренные работы потребовали от зрителей устойчивого внимания, которое не только не требовалось для телевизионных сериалов и полнометражных кино­фильмов, но и поразило бы Диккенса и прочих романистов былых времен. Диккенс изумился бы: «Вы хотите сказать, что аудитория может следить за этим и желать большего? И сколько же лет подряд?» Я никогда бы не подумал, что смогу наслаждаться такими сложными историями или увлечься ими настолько, чтобы тратить на них время. Мое внимание окрепло. Подобным образом глубина, сложность и требования видеоигр могут сравниться с требованиями к зрителям киномарафонов или читателям любой великой книги. Чтобы дойти до высокого уровня в некоторых из этих игр, может понадобиться 50 часов.

Но самая важная особенность, благодаря которой эти новые технологии меняют наш образ мыслей, — их превращение в единое целое. Вам может показаться, что вы потратили бесконечные наносекунды на серию твитов и бесконечные микросекунды на переходы с одной веб-страницы на другую или многие часы на блуждания по каналам YouTube, а потом несколько минут порхали от одного отрывка из книги к другому, и наконец вернулись к рабочей таблице или пролистнули экран телефона. Но в реальности вы тратите десять часов в день, уделяя внимание одной нематериальной вещи. Это одна машина, одна огромная платформа, один гигантский шедевр, который скрывается за триллионом свободно связанных друг с другом кусочков. Их единство легко упустить из виду. Хорошо оплачиваемые редакторы сайтов, орды онлайн-комментаторов и киномагнаты, неохотно позволяющие нам смотреть их фильмы в формате потокового видео, — все эти ребята не верят, что представляют собой всего лишь информационные точки в огромном всемирном шоу, но так оно и есть. Когда мы сегодня смотрим на один из четырех миллиардов экранов, то имеем дело с одним открытым вопросом. Мы все пытаемся понять: что это такое?

По оценкам производителя компьютеров Cisco, в 2020 году в мире будет 50 миллиардов устройств, подключенных к интернету, вдобавок к десяткам миллиардов компьютеров и телевизоров. Производители электроники ожидают, что в течение пяти лет на планете появится миллиард носимых устройств, отслеживающих нашу активность и формирующих поток данных. Также можно ожидать еще 13 миллиардов бытовых приборов, которые, подобно термостату Nest, оживят наши умные дома. Три миллиарда устройств будут встроены в автомобили, подключенные к интернету. И 100 миллиардов примитивных RFID-чипов, вставленных в товары на полках сети Walmart. Это интернет вещей, зарождающаяся страна грез, где есть все, что мы производим, — новая платформа для невероятного. Она состоит из данных.

Знание, которое связано с информацией, но не идентично ей, переживает такой же взрывной рост, как и информация, удваиваясь каждые два года. Число научных статей, публикуемых ежегодно, в последние десятилетия растет еще быстрее. За прошлый век ежегодное число заявок на патенты во всем мире выросло по экспоненте.

Мы знаем о Вселенной гораздо больше, чем столетие назад. Это новое знание о физических законах Вселенной было использовано на практике в таких потребительских товарах, как GPS-навигаторы и плееры iPod, и продолжительность нашей собственной жизни стала гораздо дольше. Телескопы, микроскопы, флюороскопы, осциллографы позволили нам увидеть мир по-новому, и когда мы посмотрели на него с помощью новых инструментов, то внезапно получили много новых ответов.

Но парадокс науки в том, что каждый ответ порождает как минимум два новых вопроса. У нас все больше инструментов, ответов и еще больше вопросов. Телескопы, радиоскопы, циклотроны, ускорители ядерных частиц расширили не только область нашего знания, но и породили новые загадки, расширив область нашего незнания. Предыдущие открытия помогли нам осознать, что 96% всей материи и энергии в нашей Вселенной находится за пределами восприятия. Вселенная состоит не из атомов и тепла, которые мы открыли в прошлом веке, а в основном из двух неизвестных явлений, которые мы назвали «темными»: темной энергии и темной материи. «Темный» здесь — это эвфемизм для нашего невежества. Мы действительно не имеем никакого представления о том, из чего сделана большая часть Вселенной. Такой же объем незнания мы обнаружим, если рассмотрим глубинное устройство клетки или мозга. Если сравнить известное с неизвестным, получится, что мы не знаем ничего. Наши изобретения позволяют украдкой увидеть собственное невежество. Если знания растут по экспоненте благодаря научным инструментам, то по идее у нас должны быстро закончиться загадки. Однако мы, напротив, продолжаем открывать еще больше неизвестного.

Таким образом, хотя наши знания увеличиваются, скорость появления новых вопросов тоже растет. Этот разрыв между вопросами и ответами и есть наше невежество, и оно увеличивается. Другими словами, наука — это метод, который прежде всего расширяет наше невежество, а не знание.

У нас нет причин ожидать, что в будущем ситуация станет обратной. Чем революционней технология или инструмент, тем более смелые вопросы она породит. Можно ожидать, что в будущем такие технологии, как искусственный интеллект, генетические манипуляции и квантовые компьютеры (если взять лишь несколько примеров, которые уже маячат на горизонте), обрушат на нас поток новых вопросов, которые мы ни за что бы не стали задавать раньше. Более того, можно с уверенностью утверждать, что самые важные вопросы мы еще не задали.

* * *

Каждый год люди задают интернету два триллиона вопросов, и каждый год поисковые системы дают два триллиона ответов. Большинство из этих ответов весьма хороши. Довольно часто они просто замечательны. И бесплатны! До эпохи моментального и бесплатного поиска в интернете на большинство из двух триллионов вопросов нельзя было ответить, не заплатив за это разумную цену. Конечно, хотя ответы и бесплатны для пользователей, таким компаниям, как Google, Yahoo!, Bing и Baidu, приходится что-то потратить, чтобы их предоставить. В 2007 году я посчитал, что ответ на один запрос обходится Google примерно в 0,3 цента, и, возможно, с тех пор эта цена немного упала. По моим же вычислениям, Google зарабатывает около 27 центов за запрос/ответ на рекламе, связанной с ответами, так что компания спокойно может позволить себе раздавать ответы бесплатно.

Вопросы у нас были всегда. Тридцать лет назад больше всего ответов давала телефонная справочная служба. До Google в США существовал номер 411. Универсальный информационный номер 411 набирали с теле­фонов шесть миллиардов раз в год. Другим поисковым механизмом прошлого были «Желтые страницы» — бумажная версия телефонного справочника. По данным Yellow Pages Association, в 1990-е годы 50% взрослых американцев пользовались печатной версией по крайней мере раз в неделю и искали там в среднем два ответа на свои вопросы. Раз в 1990-е годы в США было около 200 миллионов взрослых, значит, они делали запросы около 200 миллионов раз в неделю, или 104 миллиарда раз в год. Ничего себе! Другим классическим способом найти ответы была библиотека. В 1990-е годы в США библиотеки посещались миллиард раз в год. Из этого миллиарда примерно 300 миллионов раз это делалось с целью «навести справки», то есть задать вопрос.

Несмотря на эти 100 миллиардов с лишним запросов в год (только в США), 30 лет назад никто бы не поверил, что можно создать бизнес на бесплатных или дешевых ответах, который будет стоить $82 миллиарда. Мало кто из обладателей степени МВА мечтал о схемах, которые позволят удовлетворить эту потребность. Нужда в вопросах и ответах была скрытой. Люди не знали, насколько ценными будут немедленные ответы, пока не получили к ним доступ. Одно исследование, проведенное в 2000 году, показало, что средний взрослый американец ищет в интернете ответы на четыре вопроса в день. Я задаю еще больше вопросов, если, конечно, мою жизнь можно считать показательной. По данным Google, в 2007 году я задавал 349 вопросов в месяц, или 10 в день (и пиковым временем для меня было 11 часов утра в среду). Я спросил у Google, сколько секунд в году, и сразу получил ответ: 31,5 миллиона. Я спросил, сколько запросов все поисковые системы обрабатывают в секунду. Ответ был такой: 600 000 запросов в секунду, или 600 килогерц. Интернет отвечает на вопросы с частотой радиоволн.

Но хотя ответы предоставляются бесплатно, их ценность велика. Ученые из Мичиганского университета в 2010 году провели небольшой эксперимент, чтобы попытаться определить, сколько обычные люди могли бы заплатить за ответ на вопрос. Они собрали студентов в хорошо оснащенной университетской библиотеке и попросили их ответить на некоторые вопросы, используя только материалы, которыми она располагает. Те же вопросы задали Google. Потом организаторы эксперимента измерили, сколько времени у студентов ушло на то, чтобы найти ответы на стеллажах. В среднем это заняло 22 минуты. Это было на 15 минут больше, чем семь минут, потраченных на поиски того же ответа в Google. Если средняя зарплата в стране составляет $22 в час, получается, что таким образом можно сэкономить $1,37 на каждом запросе.

В 2011 году Хэл Вэриан, главный экономист Google, по-новому рассчитал среднюю стоимость ответа на вопрос. Он открыл тот удивительный факт, что средний пользователь Google (судя по собранным файлам cookie) делает только один поисковый запрос в день. Это определенно не про меня. Но мои постоянные поиски в Google компенсирует, например, моя мама, которая что-то ищет, возможно, раз в несколько недель. Вэриан провел некоторые другие вычисления, чтобы скомпенсировать повысившуюся у нас склонность задавать вопросы из-за их удешевления. С учетом этого эффекта оказалось, что запрос в Google экономит среднему человеку 3,75 минуты в день. Если взять за основу среднюю почасовую оплату, выходит экономия в 60 центов в день. Эту сумму можно даже округлить до доллара, если решить, что ваше время стоит дороже. Согласилось бы большинство людей платить доллар в день, или 350 долларов в год, за возможность поиска, если бы возникла такая необходимость? Возможно. (Я бы точно заплатил.) Еще можно платить доллар за один запрос — это другой способ заплатить ту же сумму. Экономист Майкл Кокс спросил своих студентов, сколько денег они согласятся взять за полный отказ от интернета, и сообщил, что они отказались сделать это даже за миллион долларов. И это было еще до того, как смартфоны вошли в повседневный обиход.

Мы только начинаем преуспевать в искусстве давать отличные ответы. Сири, аудиоассистент в iPhone, дает устные ответы на вопросы, заданные на обычном английском. Я обращаюсь к ней постоянно. Когда я хочу узнать погоду, то просто спрашиваю: «Сири, какая погода будет завтра?» Пользователи Android могут вслух спросить у Google, что записано у них в календаре. Watson, разработанный IBM, доказал, что на любой вопрос справочного характера искусственный интеллект может быстро и точно найти ответ. Отчасти делать это становится все легче, потому что правильные ответы, данные в прошлом, облегчают процесс в следующий раз и повышают ценность всех ответов в целом. Каждый вопрос, который мы задаем поисковой системе, и каждый ответ, принятый нами как верный, оттачивают процесс и расширяют возможности поисковой системы для будущих вопросов. По мере обработки все большего количества книг, фильмов и интернет-источников ответы станут повсеместными. Мы движемся в будущее, где станем задавать несколько сот вопросов в день. Большинство из них будут касаться нас и наших друзей: «Где Дженни? Когда следующий автобус? Стоит ли это есть?» «Производственные расходы» на каждый ответ начнут исчисляться наноцентами. Запрос типа «дайте мне на это ответ» больше не будет считаться роскошью для жителей развитых стран. Он станет важнейшим абсолютным товаром.

Очень скоро мы заживем в мире, где сможем в непринужденной форме задать облаку вообще любой вопрос. И если на него есть ответ, машина донесет его до нас. Кто выиграл премию «Новичок года» в 1974 году? Почему небо голубое? Будет ли Вселенная расширяться всегда? Со временем облако, или Облако, Машина, искусственный интеллект, научится выражать, что известно, а что нет. Возможно, поначалу ему придется вступать с нами в диалог, чтобы прояснить двусмысленности (как делаем мы, люди, когда отвечаем на вопросы), но, в отличие от нас, машина для ответов без колебаний обеспечит нас глубоким, неочевидным, комплексным фактическим знанием на любую тему, если такое знание существует.

Но главным последствием моментальных и надежных ответов будет не гармония удовлетворения. Имеющиеся в избытке ответы порождают еще больше вопросов! По моим наблюдением, чем легче спросить и чем полезнее ответ, тем больше вопросов у меня появляется. Хотя машина для ответов может умножать их количество до бесконечности, но время на формулировку нового вопроса крайне ограниченно. Работа, необходимая, чтобы задать хороший вопрос, и работа, необходимая для усвоения ответа, несимметричны. Ответы становятся дешевыми, а вопросы — ценными, то есть нынешняя ситуация поворачивается на 180 градусов. Пабло Пикассо блестяще предвидел это в 1964 году — он сказал писателю Уильяму Фифилду: «Компьютеры бесполезны. Они дают только ответы».

То есть в итоге в мире суперумных и повсеместных ответов поощряются поиски совершенного вопроса. Что делает вопрос совершенным? Как ни странно, лучшие вопросы не те, что ведут к ответам, потому что ответы скоро станут дешевыми и легкодоступными. Хороший вопрос стоит миллиона хороших ответов.

Хорошим, например, был вопрос, который некто Альберт Эйнштейн задал себе, будучи маленьким мальчиком: «Что бы вы увидели, если бы перемещались на луче света?» Этот вопрос породил теорию относительности, E = mc² и атомный век.

Хороший вопрос не рассчитан на правильный ответ.

На хороший вопрос нельзя ответить немедленно.

Хороший вопрос ставит под сомнение существующие ответы.

Как только вы слышите хороший вопрос, вы страстно желаете узнать ответ, но, пока его не задали, вы не имели ни малейшего представления, что вас это интересовало.

Хороший вопрос создает новые территории для обдумывания.

Хороший вопрос позволяет по-другому посмотреть на данные ответы.

Хороший вопрос — это зерно инноваций, технологий, искусства, политики и бизнеса.

Хороший вопрос задевает края известного и неизвестного, не будучи ни глупым, ни очевидным.

Хороший вопрос нельзя предсказать.

Хороший вопрос будет признаком образованного разума.

Хороший вопрос — тот, который порождает много других хороших вопросов.

Возможно, машины научатся задавать хорошие вопросы в самую последнюю очередь.

Хороший вопрос — то, для чего существуют люди.

* * *

Что же мы создаем с помощью машины для вопросов и ответов?

Наше общество уходит от строгого иерархического порядка к гибкости децентрализации. Оно уходит от существительных к глаголам, от осязаемых вещей к неосязаемому становлению. От фиксированных медиа к беспорядочным, сделанным с помощью ремиксов. От хранилищ к потокам. В будущем ценности начнет порождать не определенность ответов, а неопределенность вопросов, и процесс перехода уже начался. Факты, порядок и ответы всегда будут нужны и полезны. Они не уходят, и, более того, как микроорганизмы и твердые материалы, станут и дальше служить опорой для основной части нашей цивилизации. Но самые драгоценные проявления, самые динамичные, значимые и продуктивные компоненты нашей жизни окажутся на переднем краю, где пребывают неопределенность, хаос, текучесть и вопросы. Технологии для получения ответов будут по-прежнему преобладать — до такой степени, что ответы станут повсеместно доступными, моментальными, надежными и почти бесплатными. Но технологии, которые помогают ставить вопросы, начнут цениться больше. Те, кто спрашивает, будут заслуженно считаться двигателями новых областей, отраслей, брендов, возможностей и континентов, которые может исследовать наш беспокойный биологический вид. Постановка вопросов мощнее, чем получение ответов.

Отправить

Евгений

Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (967) 552-61-92 Евгений.