Глава первая
Догонять «Волгу» я не планировал, да это было бы бесполезным делом, хотя она не отдалялась и не спешила вернуться в расположение военного городка раньше нас. Главное, я убедился, что рядовой Максимов не катается в салоне автомобиля, когда другие совершают марш-бросок, и это было для меня, как командира, самым важным. Я вообще не люблю обмана, а это было бы прямым обманом.
Тем не менее уже ближе к завершению маршрута, когда оставалось пробежать по мосту, одолеть небольшой подъем, а дальше напрямую, без подъемов и спусков, добраться до ворот батальонного военного городка, я увидел, что «Волга» остановилась. Я бежал впереди взвода и потому первым поравнялся с машиной. Открылась, как я и предполагал, задняя дверца. Иначе машине не было бы смысла останавливаться, если бы она никого не дожидалась. А дожидаться она могла только меня. Едва ли Георгий Георгиевич желал поговорить с кем-то из солдат, с которыми не был знаком. Разве что хотел спросить что-то у рядового Максимова, но это он мог бы сделать и в казарме, не останавливаясь на дороге.
— Командир, — позвал меня профессор. — На пару минут…
— Сейчас, Георгий Георгиевич… — Я обернулся, дал указания старшему сержанту Лохметьеву продолжать маршрут в более высоком, финишном темпе, как обычно бывает под завершение дистанции, и не стал при этом объяснять, почему я сам сажусь в машину, а не бегу вместе со взводом. Это походило бы на оправдание. А командир никогда не должен оправдываться за свои действия. Это важный психологический момент. Пусть лучше солдаты ворчат, что я заставил их бежать, а сам на машине еду, чем они услышат мои оправдания. Оправдывается всегда только тот, кто свою вину чувствует. А командир прав, даже когда он не прав, — это закон воинской субординации, на котором вся армия держится. Так меня учили еще в училище. И научили…
Профессор Горохов подвинулся, освобождая место, я сел на заднее сиденье. И он тут же поставил мне на колени раскрытый ноутбук. Но не тот, с которым он бегал. Тот был черный, а этот темно-синий. Я посмотрел в монитор. Там был график со множеством синих кривых линий, в основном идущих параллельно друг другу по кривой траектории. И была одна красная линия, что сначала шла тоже параллельно синим, но на каком-то участке отклонилась и пошла по своей траектории, однако в дальнейшем резко изменила направление, выровнялась вместе со всеми, а потом, пересекая все синие, вышла наверх и пошла, расширяя существующий угол.
— Что это? — спросил я. — Извините, Георгий Георгиевич, но в ваших программах я ровным счетом ничего не понимаю. По количеству общих линий могу предположить, что каждая линия — это боец моего взвода. Это только навскидку, потому что количество линий я не считал. Наверное, и я там есть, и вы тоже…
— Из чего вы сделали этот быстрый вывод? — живо спросил Горохов, переглянувшись с человеком на переднем сиденье, что только что обернулся. Я узнал в нем одного из ассистентов профессора.
— Видно, что одна из линий прерывается раньше, чем другие. Это, видимо, ваша линия. Есть и вторая, что прервалась намного позже. Похоже, вот только что. Это, видимо, моя…
— Вы легко реагируете на события и умело делаете правильные выводы, — отметил профессор.
— А как иначе, — согласился я, — профессия обязывает. У нас без быстроты мышления выжить невозможно. В боевой обстановке умение быстро принимать решение часто становится критической величиной.
— Возможно… Только согласно последним исследованиям нейрофизиологов и нейролингвистов средний человек начинает действовать через тридцать секунд после того, как мозг оценит ситуацию. Я много лет работал со сборными командами в разных видах спорта. Там, естественно, собирались не среднестатистические люди. У них реакция несравнимая, реакция почти моментальная. Надеюсь, и у вас тоже, и у ваших солдат… Вас трудно отнести к среднестатистическому человеку, который больше, к сожалению, спит, чем заставляет мозг работать или обучаться чему-то.
— Я на это скромно надеюсь. Иначе мне нечего было бы делать во главе взвода! — проявил я соответствующую скромность в самооценке.
Горохов мою скромность или совсем не заметил, или принял как должное и вполне естественное. По крайней мере, своей реакции на мои слова не показал, даже спустя тридцать секунд.
— А вот красная линия… Обратите внимание, командир. Сначала она идет параллельно другим. Это до наступления усталости. Это рядовой Максимов, кстати. Потом начинает постепенно понижаться вместе с другой линией. Рядовой Самойленко… Они вместе отстали. Понижение кривой линии — следствие подступившей усталости, что было зафиксировано энцефалографом в шлеме. Это — я про наступление момента усталости говорю — было на ваших глазах, командир. И на моих. Вот моя линия. Она идет параллельно линиям всего взвода. Здесь, на графике, я объясню, не указывается, кто в каком месте бежит. Здесь фиксируется только физическое напряжение и способность к дальнейшей нагрузке. Кто раньше других устает, у того ниже кривая линия графика.
— Тогда, судя по графику, вы уставали не больше солдат взвода, если не меньше, поскольку ваша линия находится выше среднего уровня взвода, — сделал я вывод, который меня удивил.
— Да. Так оно и было. Я был в состоянии бежать всю дистанцию до конца и даже мог бы вас всех обогнать. И у меня не было бы необходимости переходить на быстрый шаг. Я мог бежать всю дистанцию, не чувствуя усталости, — уверенно, если не сказать, излишне самоуверенно и даже самонадеянно, заявил он.
Я в ответ только усмехнулся, профессор это заметил. Он вообще был, как мне показалось, человеком чувствительным. И попытался объяснить свою уверенность доступным мне языком, иначе говоря, «объяснил на пальцах», как с круглыми дураками общаются:
— Это не моя в общем-то заслуга. Не заслуга моего организма и никак уж не заслуга моей тренированности. Вы же заметили у меня в руке флакончик с дыхательным препаратом. Я позволил себе несколько вдохов, то есть тройную или четверную порцию. Этого было достаточно, чтобы я мог бежать.
— И что? — Я предпочитал быть не круглым, а по крайней мере «квадратным дураком», то есть «дураком в квадрате», и не желал верить во всякие средства, способные сделать из человека суперчеловека. Я все это считал ненаучной фантастикой. В свое время я интересовался этой тематикой. Пересмотрел много фильмов, перечитал несколько книг и даже имел удовольствие посетить несколько лекций по данной теме. В итоге я пришел к выводу, что возможно все, но только в неопределенном будущем, которое не станет нас дожидаться. Будущее вообще не любит ждать, оно постоянно уходит вперед на недосягаемое для нас расстояние. А пока, чтобы не ждать, следует усердно и усиленно заниматься физической и боевой подготовкой — в этом я видел единственный доступный способ воспитать из солдата настоящего, серьезного бойца спецназа.
— Потом, командир, вы же сами видели, что произошло с вашим солдатом — рядовым Максимовым… — Меня, признаться, раздражала его манера называть меня «командиром». Так водители обращаются к остановившим их инспекторам ДПС. А у меня есть фамилия-имя-отчество, прекрасно известные Георгию Георгиевичу. Если они ему не нравятся, может называть меня просто по званию. Вообще-то у нас в спецназе ГРУ присутствует в обиходе слово «командир». Так, для краткости, обычно называют офицеры младшего звена офицеров старшего звена. Это бывает элементом боя, таким же элементом, как и все другие. Во время боя допускалось назвать своего командира не по званию, а просто командиром. Для экономии времени. Так доходчивее. А тут человек посторонний… Мне это казалось излишней фамильярностью. — Вы сами прекрасно видели, после того как я дал Максимову понюхать флакон, только один раз. Он сразу обрел новое дыхание.
— Я, к сожалению, не видел этого момента. Я убежал чуть раньше, чтобы не отстать от взвода. Но мне сообщил рядовой Самойленко, что Максимов «ломанулся, как лось». У меня нет оснований не верить своему солдату, который подтверждает ваши слова. Значит, эта красная линия — это рядовой Максимов?
— Он самый. И только на основании первичного поверхностного анализа я могу сказать вам, командир, что рядовой Максимов, после того как понюхал стимулятор, стал в состоянии обогнать любого во взводе, в том числе и вас, и задать такой темп передвижения, который никто из вас бы не выдержал.
— А когда будут готовы результаты более широкого, развернутого анализа? — снова позволил я себе усомниться.
— Когда мы с коллегами полностью изучим показания приборов. Датчики снимали основные показатели работы мозга. Но работа мозга, хотя и позволяет судить о функционале того или другого бойца, все же не дает полной картины. Мало ли что может случиться. В графике можно отследить работу легких и сердца, на которые влияет содержимое моего флакончика. Но у человека во время такого бега могут начаться боли в печени или, скажем, вылезут какие-то старые травмы позвоночника. Всякое может быть… Полные данные могут показать функционал всех солдат взвода и нас с вами. Но для этого придется бегать в специальном костюме, которого у меня нет с собой в этой поездке.
— Понял. Буду ждать, — согласился я.
— Когда я распечатаю предварительные результаты, а я сделаю это сразу же после возвращения, их необходимо будет подписать. У нас это называется «Акт проведенных испытаний». Ваша подпись, командир, будет решающей визой.
— Только я подписываю любой документ, предварительно внимательно изучив его…
— Я разве возражаю?
— А что такое было в вашем флакончике, Георгий Георгиевич? — не выдержал я.
— Это стимулятор. «Стимулятор Горохова», как я его называю. Воздействует напрямую через мозг на различные центры нервной системы. В зависимости от ситуации, от предстоящих действий можно подготовить различный состав и воздействовать на различные центры, хотя есть и общий рецепт.
— И что? Достаточно понюхать, и появляются небывалые возможности?
Профессор задумался только на пару секунд. Потом спросил меня:
— Вы знаете, что такое ароматерапия? Знаете, на чем она основана?
— Весьма приблизительно. Я к медикам стараюсь не обращаться, а это же что-то из медицины. А на чем ароматерапия основана — для меня это вообще, грубо говоря, «темный лес». Ни малейшего понятия не имею. Да мне это при моей профессии и не требуется, честно говоря.
— Ароматерапия — это методика лечебных действий. Я могу только порадоваться за вас, командир, что вам не приходится к врачам обращаться, но все мы под Богом ходим, и потому не следует зарекаться! А основана ароматерапия на лечении запахами. Преимущественно приятными, хотя это и не обязательное условие. Ученые, работающие в области мозговой деятельности человека, давно обратили внимание на тот факт, что из всех чувств — зрения, осязания и прочих — особняком стоит обоняние. То есть запахи. Запахи входят в мозг напрямую и так же напрямую воздействуют на него…
— То есть, если у человека болит печень или, скажем, он страдает от язвы желудка, ему предлагают лечить мозг? — спросил я.
— По большому счету дело так и обстоит, поскольку именно мозг управляет всеми органами человека. Вот вы, как и абсолютное большинство людей, считаете, что вы собой управляете. Но специалисты по нейропсихологии, а это с некоторых пор отдельная наука, только рассмеются над вашим утверждением. Вами управляет ваш мозг. И не мозг по большому счету является органом вашего тела, а вы являетесь оболочкой, в которой мозг живет. Извините уж, командир, что я вынужден принизить значительность вашей личности, но ваш мозг живет самостоятельной жизнью, а вы только подчиняетесь ему. Я вам это со всей ответственностью заявляю. Однако, помимо управления всеми вашими поступками, у мозга есть еще множество других функций. Таких как, я уже сказал только что, управление органами вашего тела. Например, той же печенью или желудком. Даже вашей походкой управляет мозг. И многие психотерапевты даже по походке человека в состоянии определить у него то или иное психическое заболевание.
— Я по своей природной наивности, Георгий Георгиевич, почему-то всегда считал, что мной управляет мое собственное сознание, — не слишком убедительно возразил я.
— Считайте на здоровье, — согласился Горохов. — Можете даже считать, что вами ваша душа управляет. Но сначала попытайтесь дать мне точную научно обоснованную формулировку сознания. Что это такое?
— Откуда же я могу знать. Это прерогатива ученых — давать формулировки.
— А никто из ученых не может точно этого сказать, как не может определить, где в теле жилище сознания, где жилище души… Вот где мозг находится, мы знаем. Более того, мы знаем, что мозг, говоря современным компьютерным или полукомпьютерным языком, это — гиперсеть гиперсетей, а не те два полушария, о которых мы ошибочно говорили еще несколько лет назад. Одно — гуманитарное и чувствительное, второе расчетливое, почти математическое. Еще недавно это не подлежало сомнению, однако нашлись люди, которые усомнились, и сейчас бытует мнение о более сложной системе мозга. Ему постоянно нужна энергетическая подпитка. У взрослого человека один только мозг «съедает» двадцать пять процентов всей получаемой организмом энергии. А остальное он самостоятельно, не спрашивая ни человека, ни его сознание, распределяет между различными органами тела, кому сколько требуется. И потому можно однозначно и уверенно говорить, что мозг управляет человеком, а не человек мозгом. Что мозг решит, то человек и выполняет. А решает он самостоятельно. Опять с сознанием не советуясь. Но вернемся к ароматерапии. Единственный сигнал, который мозг воспринимает как обязательный к исполнению, — это сигнал, подаваемый обонянием. На этом ароматерапия и работает. Опытным путем было установлено, какие участки мозга за работу какого органа отвечают. Также опытным путем устанавливалось воздействие на этот участок определенной структуры запаха. С этого и началось лечение. И не только лечение, но и прямое воздействие, как вы сами, командир, сегодня убедились на примере рядового Максимова. Моя работа по большому счету выросла из ароматерапии, хотя и перестала быть собственно терапией, в привычном понятии этого термина.
— Возможно, Георгий Георгиевич, возможно, — не стал я отрицать того, что своими глазами видел. — Вам это известно гораздо лучше, чем мне. Я тоже вижу практическую возможность применения таких методов. И готов вам помогать в ваших изысканиях…
Я ни на что не купился, я просто увидел старание человека добиться результата и готов был ему оказать в этом посильную помощь.
— Всего вы видеть еще не можете, потому что просто не знаете этого. Я вам сейчас расскажу историю, как Константин Егорович, — профессор Горохов кивнул в сторону сидящего на переднем пассажирском сиденье человека, — после того, как попытался испытать препарат на себе, умудрился в центре Москвы вляпаться в криминальную историю, когда киллеры на его глазах хотели убить одного известного бизнесмена. Константин Егорович, человек сугубо мирный, хотя в молодости и служил в морской пехоте, умудрился не только свалить двух киллеров, третьего застрелил охранник, но и, в дополнение к этому, схватил один из пистолетов и выстрелил с дальней дистанции в раскрытое окно дома через дорогу, откуда собирался стрелять снайпер. Таким образом, не умея стрелять из пистолета, впервые в жизни взяв его в руки, Константин Егорович застрелил и снайпера, и его помощника с предельной для пистолетной стрельбы дистанции. И все это, у нас в лаборатории не возникло сомнений, было связано с действием препарата, который наш коллега испытал на себе. Он ведь не знал, в какую ситуацию ему суждено попасть. После приема препарата занимался обычным решением математических задач. А когда пошел домой, такое случилось…
— Вы рассказываете интересные вещи, Георгий Георгиевич, — сказал я. — Кажется, в Интернете я встречал эту историю. Так это был Константин Егорович? — Я посмотрел на ассистента профессора с повышенным уважением. И меня даже его старенькие неуклюжие очки в роговой оправе не смутили. — Я впечатлен, признаюсь, и готов, как уже сказал, вам помогать… И даже попытаюсь недоверчивость нашего комбата перебороть. Короче говоря, можете на меня рассчитывать, Георгий Георгиевич.
— Вот это, командир, главное, для чего я сегодня с вами побежал… — признался Горохов. — Не зря бежал, значит.
Я уже, кажется, перестал обижаться на обращение «командир». Наверное, профессору Горохову нравилось произносить это слово, и он его произносил. Это была его слабость. А я умел прощать чужие слабости, понимая, что у меня у самого различных слабостей полный маршевый рюкзак наберется…
* * *
Мы уже находились на территории поселка, в котором стоял наш батальонный городок, когда навстречу «Волге» пробежал еще один взвод нашей роты — шестой. Тот самый взвод, у которого первоначально в расписании значился этот марш-бросок и вместо которого побежали мы. Вчера после ужина начальник штаба сообщил мне, что поменял расписание, и моему взводу предстоит, в соответствии с новым графиком, с утра преодолеть дистанцию марш-броска. Что послужило поводом к смене расписания, начальник штаба объяснять не стал, а я не стал уточнять. Мало ли какие у инструкторов, проводящих во взводах занятия, могут быть обстоятельства. Это только марш-бросок не требует дополнительного специалиста-инструктора, да еще, может быть, «рукопашка», хотя и там часто без инструктора, бывает, не обойтись. Да и существенной разницы я не видел. Что в новый, обозначенный расписанием день бежать, что через день, как значилось в расписании раньше, — бежать все равно пришлось бы.
Но у меня откуда-то появилась мысль, что в этот раз расписание сменили преднамеренно и вне зависимости от занятости инструкторов. Комбат пожелал, чтобы профессор Горохов побежал именно с моим взводом. Почему? Мне подумалось, что подполковник Лихоедкин посчитал меня наименее сговорчивым и даже, может быть, наиболее упрямым среди других командиров взводов. По крайней мере, самым несговорчивым. И комбат рассчитывал, что Горохову не удастся найти со мной общий язык.
Автомобиль я покинул только перед самыми воротами, метров семьдесят не доехав до них, но вовсе не для того, чтобы показать кому-то, что я вместе со взводом всю дистанцию преодолел. Для меня эта дистанция была привычной, и ни у кого не возникло сомнений, что я могу с марш-броском не справиться. Кроме того, мне было абсолютно безразлично, что обо мне кто-то скажет или подумает. Просто я закончил разговор с профессором Гороховым, попросил остановить машину, вышел, дождался взвода и занял свое место во главе подразделения.
Ворота военного городка при нашем приближении распахнулись, и взвод пробежал в направлении казармы. После марш-броска перед следующими занятиями взводу обычно дается время, чтобы принять душ и отдохнуть. Я тоже принял душ и, выйдя в казарму с полотенцем в руках, увидел, что профессор тоже вернулся сюда же, хотя у него, как и у его ассистентов, была своя комната в штабной гостинице.
Георгий Георгиевич явно кого-то искал. Предполагая, что меня, я сам направился к нему. И не ошибся. Я на ходу вытирал полотенцем волосы. Они у меня хоть и короткие, тем не менее не слишком приятно, когда выходишь на улицу, а волосы сразу замерзают. Несмотря на то что температура на улице в последнюю неделю держалась в районе десяти градусов, этого могло хватить, чтобы застудить голову. И хотя я человек крепкий, закаленный и не имею склонности к простуде, все же предпочитаю лишний раз не рисковать. Тем более что голова — это инструмент офицера. Можно получить тяжелое ранение в руку или ногу, это не помешает вести бой. А с ранением в голову офицер, как правило, из боя выбывает.
Я посмотрел на профессора, вспомнил его речь и тут же сам себя поправил: не голова является инструментом офицера, а его мозг. Возможно, если верить утверждениям Горохова, именно мозг и является для каждого офицера главным «командиром».
— Меня ищите, Георгий Георгиевич? — поинтересовался я.
Он вынул из папки несколько листов принтерной распечатки, в том числе графики, которые я никогда не любил и предпочитал с ними не работать.
— Вы, наверное, забыли, что нам следует подписать акт испытаний. — Горохов словно пригрозил своими бумагами.
— Это, видимо, вы забыли, что имеете дело с офицером спецназа ГРУ, у которого один из главных рабочих инструментов — память. Я все помню, только вы не сказали, когда их распечатаете. Если уже распечатали, я, как и предупреждал, сначала все прочитаю, потом приму решение, подписывать или не подписывать.
— У вас есть сомнения относительно правильности моих выводов?
— Как я могу предположить, есть у меня сомнения или нет, если я даже не знаю сути этих выводов? Давайте я сначала прочитаю.
Я провел профессора в офицерский кубрик. Обычно каждый кубрик в большом общем помещении отводится на отделение какого-то взвода. Но есть два офицерских кубрика, где время от времени, когда, например, ожидается объявление тревоги или идет подготовка к предстоящей операции, офицеры роты обитают и даже ночуют. Офицерские кубрики, в отличие от солдатских, рассчитаны на четырех человек и имеют в дополнение еще письменные столы, розетки подключения к Интернету и внутренние телефоны. Время от времени кто-то из командиров взводов приносил в кубрик свой ноутбук. У меня ноутбука на было, дома был только стационарный большой компьютер. Потому мы с офицерами сбросились и купили себе общий компьютер. Он был не самым мощным, но нам его вполне хватало.
Именно там я и уселся за стол, чтобы прочитать акт, составленный скорее всего не самим профессором Гороховым, а его ассистентом.
Чтобы проверить себя, я спросил:
— Текст акта вы составляли?
— Когда бы я успел…
— Константин Егорович?
— Да. Он, если видели, еще в машине данные вносил. Во время проведения экспериментов Константин Егорович умеет быть незаменимым человеком. Все делает заранее. Кажется, и сам текст акта вечером еще приготовил, и только внес в него конкретные данные… Не случайно он называется экспериментальным ассистентом. Не должность его экспериментальная, а он работает только во время проведения самого эксперимента. В другое время он преподает в университете.
