Лори вполуха слушала описание книги Райнхарта и содержание моего разговора со Сьюки Титер. Она оживилась, только когда мы подъехали к скоростной автостраде.

– Столько выяснить за один день! Еще вчера ты не знал ничего, а сегодня знаешь больше, чем хотел бы! Молодчина! Это надо отпраздновать.

Я спросил, благополучно ли Кобби вернулся домой.

– Благополучно. – Ее тон был сухим и ироничным. – Домой его привез Стюарт, а затем осчастливил нас своей компанией на несколько часов. Поэтому я и опоздала. – Лори свернула к бегущей на запад магистрали. – Он дул и дул в одиночку виски и твердил все об одном и том же. – Бросив взгляд через левое плечо, Лори утопила педаль газа. Когда мы выскакивали на магистраль, наш джип набрал скорость шестьдесят миль, а к моменту, как мы заняли скоростную полосу, стрелка спидометра подбиралась к семидесяти. – И по большей части – о тебе.

– Обо мне? – вырвалось у меня.

Гринвилл Милтон позвонил в «Лё Мадригаль» и пожаловался, что мужчина (по его описанию – я), оскорбивший его у входа в ресторан, зашел внутрь по его же, Милтона, рекомендации! Метрдотель Винсент вычислил меня и сообщил Милтону, что я сижу за столиком с миссис Хэтч и миссис Эштон. Милтон доложил Стюарту, который уже был в курсе, поскольку ему сообщил работающий на него частный детектив.

Лори продолжила:

– Сегодня утром какой-то тип ехал за мной по пути в город, потом проследил, как мы с тобой шли в здание муниципалитета, а потом – в больницу. Когда я вернулась домой, он со всех ног рванул за угол и обменялся парой слов со Стюартом Ну а тот, само собой, сунул Кобби в машину и погнал во весь опор домой.

Я оглянулся посмотреть в заднее стекло «монтаньяра»:

– Если Стюарт решил, что я работаю на Эшли, он сейчас, наверное, с ума сходит, ломая голову над тем, что мы с тобой делали в муниципальной больнице.

– Да он от всего с ума сходит. Особенно когда заходит речь о тебе. – Лори сверкнула на меня глазами. – Ездить куда-то с Данстэном – все равно что общаться с Чарльзом Мэнсоном. Все бедствия, последовавшие после уничтожения Висячих садов Вавилона и заражения Черной Смертью всей Европы, он готов взвалить на вашу семью. Поселившись в Эджертоне, Данстэны занимались колдовством и карточным мошенничеством. Они заставили Кеннеди стать похожими на Рейганов! – Лучась насмешливыми искорками, глаза Лори встретились с моими. – Он именно так и сказал: «Они заставили Кеннеди стать похожими на Рейганов». Это впечатляет!

– Мы всегда были малость экстравагантны, – проговорил я.

Черепица крыши большого дома на Блюберри-лейн была из прорезиненного пластика, и в его дизайне неудачно сочетались стиль георгианского дома и особняка эпохи Тюдоров. Впрочем, скорее всего, Стюарту с первого взгляда понравился участок, на котором потом вырос дом.

– Кто строил дом? – спросил я Лори.

– Это один из шедевров Гринни Милтона, – скривилась она. – Чтобы чувствовать себя хорошо под этой крышей, надо носить розовый блейзер и зеленые брюки.

Мы проследовали в обширное помещение, где островки мебели как будто парили в паре дюймов над ковром неярких расцветок. По лестнице протопали шаги. Из-за угла вылетел Кобби, кинулся нам навстречу и обнял руками ноги матери. Следом за ним появилась темноволосая женщина в голубых джинсах и просторном хлопчатобумажном свитере.

– Нэд, это Поузи Феабразер, моя избавительница. Поузи подарила мне сухое рукопожатие и улыбку, которая согрела бы и труп:

– Знаменитый Нэд Данстэн! – Пышные вьющиеся волосы Поузи были собраны на затылке, непослушные завитки норовили выбиться и упасть на лицо. Ей было года двадцать четыре или двадцать пять, и она принадлежала к тому типу женщин, которые красят губы даже под угрозой тюремного заключения. – Кобби весь день только о вас и говорит. – Поузи повернулась к Лори. – Я его покормлю через полчасика, хорошо?

Кобби отпустил мать и попытался утянуть меня за собой.

– Поможешь мне на кухне, когда уложим Кобби спать? Поузи опустила глаза, наблюдая, как Кобби уцепился за мою руку и делает «перетягивание каната», и улыбнулась мне:

– Цена обожания. – Она присела перед мальчиком на корточки. – Позволь Нэду немного поговорить с твоей мамой, прежде чем будешь просить его слушать твою музыку.

– Мы с Нэдом можем послушать музыку вместе. – Лори склонилась над сыном. – Кобби, Нэду нравится тот же самый отрывок Монтеверди.

Кобби сделал шаг на место, только что освобожденное Поузи:

– Правда? – Глаза малыша были предельно серьезны.

– «Confitebor tibi», – сказал я. – Эмма Кёркби. Очень нравится.

Кобби раскрыл от удивления рот. С таким же успехом я мог бы сказать, что по соседству со мной проживают Сан-та-Клаус и Пасхальный Кролик. Он крутнулся на месте и бросился к одному из парящих островов.

Мы с Лори уселись на диван цвета овсянки, а Кобби принялся загружать диск в один из блоков солидной музыкальной «стойки» под большим выразительным автопортретом Фриды Калло. Я не в силах был оторвать от него глаз. Я поискал глазами другие картины, унаследованные Лори от отца, и над камином увидел чуть меньшего размера портрет кисти Тамары де Лемпика: светловолосая женщина за рулем спортивного автомобиля.

– Изумительные картины, – сказал я Лори. Кобби уже едва не разрывало от нетерпения.

– Извини, – улыбнулась ему Лори. – Мы готовы. – Кобби нажал на кнопку воспроизведения.

Волшебный голос Эммы Кёркби плыл из невидимых колонок, превращая тягучий, плавный ритм песни в чистое серебро молитвы. Кобби, скрестив ноги, уселся на ковер, поднял голову и замер – он будто пил музыку, не сводя при этом с меня глаз. Ритм замедлился, затем устремился вперед на «Sanctum et terrible nomen eius», и Кобби обхватил себя руками. Мы дослушали до «Gloria patri», где Эмма Кёркби воспаряет в серии пылких, не в такт, инвенций, которые каждый раз, когда я слушаю ее, напоминают мне вдохновленное джазовое соло. Кобби по-прежнему не отрывал от меня глаз. Когда фрагмент закончился, малыш заметил:

– А тебе и правда нравится.

– И тебе очень нравится, – откликнулся я. Кобби поднялся с ковра:

– А теперь послушаем фортепьяно.

– А я пока покручусь на кухне, – сказала Лори и исчезла за углом Кобби поставил другой диск и нажимал кнопки, пока не добрался до последней части «Эстампов» Дебюсси – «Сады под дождем» в исполнении Золтана Кочиша.

Он закрыл глаза и откинул в голову, инстинктивно подражая поведению едва ли не каждого музыканта – даже я так делаю, когда музыка сильно увлекает меня. Я почти явственно видел, как гармонические аккорды заставляют трепетать его нервы. «Сады под дождем» заканчиваются коротким драматическим пассажем и звонко-высоким, вибрирующим «ми». Как только оно отзвучало, Кобби открыл глаза и сказал: «Вот она на нашем пианино!» – и, показав на белый детский рояль, выступающий углом от противоположной стены комнаты, бросился к нему, поднял крышку и ударил по клавише «ми» высокой октавы. Не знаю, что мне больше захотелось сделать в это мгновение – глупо захихикать от восхищения или зааплодировать, но, кажется, я сделал и то и другое.

– Правильно? – Он еще раз ударил по клавише и резко отнял палец, чтобы погасить звук.

– А ты помнишь громкую ноту перед ней?

Кобби резко крутанулся к клавиатуре и взял высокое «си»:

– Пять вниз и пять – вверх, вот смех-то!

«Си» было на пять полутонов ниже «ми», так что после всего предшествовавшего финалу развития гармонии «ми» казалось просто комичным разрешением Неудивительно, что Кобби так ловко удавалось подражать голосам. У него был идеальный слух, или то, что называется идеальным слухом, в любом случае – возможность улавливать точные взаимосвязи между звуками.

– Как же ты узнал, где они?

Кобби подошел, положил локти мне на колени и заглянул в глаза, словно спрашивал себя самого, на самом ли деле я такой глупый или просто прикидываюсь.

– Потому, – проговорил мальчик, – что один звук очень-очень-очень красный. А второй, большой, очень-очень-очень синий.

– Так и есть, – согласился я.

– Очень-очень синий. А сейчас послушаем смешную песню Фрэнка Синатры?

– Самое время.

Он побежал к проигрывателю, вставил диск «Come Dance with Me», и комнату наполнили сухая барабанная дробь и «медные» пассажи Билли Мэя. Кобби упал на ковер и скрестил ноги, слушая великолепно выверенное вступление Синатры в «Something Gotta Give» с тем же запредельным вниманием, какое он отдавал Монтеверди и Дебюсси. Он подмигнул мне в начале перехода и улыбнулся, когда Синатра немного растянул ритм после инструментального брейка. Отчасти я слушал ушами Кобби, поэтому то, что я слышал, лучилось свободной, уверенной силой. Сердце у меня сжалось – меньше всего мне хотелось слушать «Something Gotta Give». Запись завершилась щегольской и цветистой нисходящей фразой и торжественно-ликующим предложением: «Давай покончим с этим», заставившими Кобби рассыпаться смехом.

Мальчонка снова впился в меня взглядом:

– Еще?

– Заряжай, – подыграл я ему.

Отчаянно веселый призыв «к оружию» барабанщика; страстные возгласы труб и тромбонов; ровное, как ковер, вступление саксофонной группы; точнехонько в эпицентре самого центра первой ноты первого такта первого припева старт несильного баритона и набор высоты. Вдоль моего позвоночника пополз страх, и руки покрылись мурашками.

Когда песня стихла, на пороге комнаты появилась Поузи:

– Как насчет того, чтобы разметать кучку просто обалденных спагетти, а?

Кобби кинулся к ней. Сворачивая к кухне, он обернулся на меня:

– Нэд! У нас на ужин просто обалденные спагетти!

– Спагетти на ужин у меня и у тебя, Фрэнк, – уточнила ему Поузи. – Как поешь – можешь зайти, попрощаться с Нэдом, он будет ужинать с мамой.

Держа в руках бокалы с вином, их обошла Лори:

– Кобби, идите с Поузи на кухню. Через минутку я подойду.

Кобби вложил ладошку в руку Поузи, и они скрылись за углом. Какое-то время, показавшееся абсурдно долгим, мы с Лори шли навстречу друг другу. Когда мы остановились лицом к лицу, она подалась вперед и поцеловала меня. Поцелуй продлился дольше, чем я предполагал.

– Что скажешь? Что ты о нем думаешь?

– Поразительный ребенок – вот что я думаю. Я думаю, он должен вместо начальной школы сразу идти в Джуллиард.

Лори уткнулась лбом мне в плечо:

– А сейчас что мне с ним делать?

– Тебе, вероятно, стоит подобрать ему хорошего учителя фортепьяно и сразу же приступать к занятиям. Через пять лет найди ему самого хорошего учителя и найми адвоката с кличкой «Челюсти».

Она выпрямилась и пристально посмотрела на меня – почти в точности как это делал Кобби, когда объяснял, в какие цвета окрашены «си» и «ми».

– Знаешь, меня поражает больше всего, что он такой хороший мальчик. Мне кажется, ему в жизни настолько же понадобится покровительство, насколько и поощрение. Нет, черт, я, наверное, говорю чушь, я ничего не знаю.

Лори опять подалась ко мне, обняла меня, а затем отстранилась – в руке ее был листок бумаги:

– Поузи отыскала телефон проживающего в Маунтри Дональда Мессмера. Не хочешь пообщаться с ним, пока я побуду с Кобби?

Я взял у нее листок.

Камин в гостиной другой своей стороной выходил в уютную комнатку с телевизором и вереницей лампочек на потолке, свет которых был направлен на полупустые настенные стеллажи. Игрушечные грузовики и детские книги были разбросаны по полу. Я сел на диван, взял телефон, но сначала набрал номер Нетти.

– Сегодня утром приходили твои оборванцы из Маунтри, – сообщила она – Я сказала этому ничтожеству, что пустого трепа и бейсбольной биты недостаточно, чтобы запугать меня. В общем, отправила их восвояси с поджатыми хвостами. У тебя случаем нет оружия, а?

– Нет, оружия у меня нет, – рассмеялся я.

– Достань. Придут – покажешь им, и только пятки засверкают.

Книга Райнхарта уперлась мне в бок, и, перед тем как набрать второй номер, я вытащил ее из кармана.

На диске Поузи нашелся правильный номер Дональда Мессмера, однако, чтобы разговорить этого человека, мне понадобилась пара минут.

– Вы увидели мое имя в свидетельстве о браке и заинтересовались мной, да? Думаю, я не должен вас в этом винить.

Я поблагодарил, называя его «мистер Мессмер».

– Надеюсь, Стар сказала вам, что я не ваш папа? Мы поговорили еще немного.

– Я искренне соболезную… Извините меня за откровение, но я и вправду с ума сходил по ней. Я был на все готов ради Стар Данстэн.

Именно поэтому Мессмер и женился на ней. Через два месяца после того, как Стар забеременела и уехала с Райнхартом, ее страстная влюбленность вдруг обратилась в панический ужас. Когда она поделилась с Мессмером своим страхом, что Райнхарт собирается причинить зло ей, или ее ребенку, или им обоим, Мессмер помог ей уехать тайком из Бакстон Плейс. Мировой судья зарегистрировал их брак, и они бежали через Огайо в Кентукки, где у Мессмера жила родня. Родители Дона встретили Стар враждебно, и молодые отправились в Кливленд. Они работали в ресторанах и жили, в общем-то, счастливо. Месяц спустя Стар пошла на прием к врачу, и все изменилось.

– Я был таким дураком, – рассказывал Мессмер. – Если что-то должно было произойти через пять минут, я был не в состоянии думать об этом накануне. Я с трудом мирился с мыслью о будущем ребенке и поэтому старался просто выбросить ее из головы, думая, что все как-то разрешится само собой. Когда Стар вернулась от врача и сказала мне, что у нее будет двойня, я воспринял новость так, будто – вы простите меня, Дэн, – впереди мне светило двадцать лет рабства.

– К тому же двойня была не ваша, – вставил я.

– Спасибо, что понимаете мое состояние. Через неделю я, бреясь перед зеркалом, вдруг увидел в нем себя – после двадцатилетней каторги. Я собрал манатки и удрал. Конечно, сейчас я бы так не поступил, но что сделано, то сделано. Надеюсь, вы меня понимаете…

– Вы спасли ее, увезя от Райнхарта.

– Это вы очень хорошо сказали. Ведь как бы там ни было, все равно нам не суждено было быть вместе.

Приехав в Маунтри, Мессмер прислуживал в баре до тех пор, пока не приобрел собственное дело. Жена его умерла три года назад, у него было две дочери и шесть внуков. Когда порой Мессмер бросал взгляд в прошлое на парня, сбежавшего из Эджертона со Стар Данстэн, он видел человека, едва ему знакомого.

– Не знаете ли вы некоего Джо Стэджерса?

– Кто ж в Маунтри не знает Джо Стэджерса. А большинство много бы дали, чтобы не знать. А что, вам довелось с ним где-то пересечься?

– Да нет, там произошла ошибка, однако Стэджерс, похоже, думает, что у него на меня зуб.

– Вся жизнь этого урода – одна сплошная ошибка. – Мне показалось, я слышу, как он напряженно думает, как много можно мне рассказать. – А этот «зуб» случайно не человек по имени Минор Кийес?

– Да вроде…

– Если вы собираетесь пробыть здесь дольше, чем пару дней, я рекомендовал бы вам раздобыть себе оружие. Стэджерс опасный сукин сын.

На кухне, за столом в нише у окна, Кобби доскребал с тарелки спагетти. Лори спросила:

– Ну, как?

– Отличный парень. Ты когда-нибудь была в Маунтри? Лори покачала головой.

– А что?

– Пообещай мне, что никогда не будешь.

– «Где-то, как-то, кого-то поцелуют», – пропел Кобби. Поузи вскочила со стула:

– Пора спать, разбойник. – Она вытерла испачканную кетчупом мордашку Кобби. – Вот так. Все, наверх шагом марш.

– Правда? – поднял к ней лицо Кобби.

Поузи уперла руки в бока:

– Думаешь, я солгала?

– Правда-правда? Она взглянула на меня:

– Кобби интересуется, не могли бы вы составить список дисков с музыкой, которая ему понравилась бы.

– Попытаюсь уложиться в одну сотню.

– Мы попросим Нэда зайти сказать «спокойной ночи», когда ты ляжешь в кроватку, хорошо?

Глаза Кобби сверкнули предвкушением радости.

– И почитаю тебе книгу, – сказал я. – Но только недолго.

– «Спокойной ночи, луна», – попросил он. Я почувствовал необъяснимый холодок в груди, будто внутренний голос шепнул: «Нет!»

– «Спокойной ночи, луна»? – переспросила Поузи.

– Она же для совсем маленьких, – сказала Лори.

– «Спокойной ночи, луна», – покачав головой, повторил Кобби.

– Договорились, – сказал я. – Самый верный способ заснуть. – Та же частичка моей души, что не хотела слушать «Something Gotta Give», твердила «нет, нет, нет» выбору Кобби. И я знал, что причина этому, в чем бы она ни заключалась, – одна.

– Тебе повезло, – констатировала Поузи. Лори улыбнулась мне и напутствовала Кобби:

– Только один разок.

Чмокнув маму, Кобби вылетел из кухни, Поузи отправилась за ним.

Лори допила вино из своего бокала, не отрывая глаз от моего лица:

– Ты не похож на многодетного папу, который днем играет, а вечером читает книжки по очереди каждому из своих трех-четырех детишек.

– Шестерых, – сказал, я. – И еще двойняшек в Боулдере.

Во рту вдруг пересохло. Я собирался сказать «в Сан-Диего», но «в Боулдере» вырвалось неожиданно, будто колдун какой-то подложил мне его на язык. В третий раз сильная и беспричинная тревога расправила крылья в душе. Боулдере?

Лори поднялась из-за стола за бутылкой.

– А вот Стюарт никогда не читал Кобби перед сном. Ни разочка. А где твой бокал?

– Остался в комнате, – сказал я. – Погоди, я сам принесу.

Вернувшись, я сел рядом с Лори и положил «Потустороннее» на стол.

Лори полистала книгу. Что-то рассмешило ее, и я спросил, что именно. Она ухмыльнулась:

– «Мистер Уотерстоун, – проскрипел старый библиотекарь из пыльной темноты своей зловещей берлоги, – способы, к которым вы прибегли, чтобы заполучить этот древний манускрипт, не интересуют меня». По-моему, нельзя так писать в книге о людях «проскрипел» или как-то в этом роде. Надо писать, что люди говорят.

– Может, Эдвард Райнхарт просто не в твоем вкусе. Лори закрыла книгу.

– Расскажи мне о Дональде Мессмере.

Я коротко передал историю Мессмера, умолчав о том, что он рассказал о Джо Стэджерсе.

– Знаешь, странно. Я ожидал большего. И почти разочарован.

– Удивительно, ты ведь так много узнал за один день. Теперь самое время задуматься, как жить дальше.

На пороге выросла Поузи Феабразер:

– Ваш обожатель ждет вас. Кобби так давно не открывал «Спокойной ночи, луна», что я с трудом ее отыскала, но он обещал уснуть сразу после чтения. Лори, чем я могу помочь, пока Нэд будет читать Кобби?

– Помоги мне приготовить голландский соус для артишоков, а если ты еще и салат сделаешь, я вполне справлюсь с остальным.

– Хочешь, я потом приберу тут?

– Мы управимся сами. – Лори отодвинула стул и поднялась из-за стола. – Ты готов еще немного побыть замечательным?