Я растворялся в стайках туристов и проходил их насквозь, вопреки обыкновению прилепляясь к чей-либо тени. А ведь у большинства этих идиотов были бы большие неприятности, если б они увидели меня стоящим под фонарем и играющим на аккордеоне «Lady of Spain».

Продвигаясь по Евангельской, я приметил четверых головорезов средних лет, крадущихся по Кошельковому проходу. У троих были бейсбольные биты, они шарили глазами повсюду, заглядывая в открытые двери каждого кабака, и это выдавало в них ищеек, пущенных по следу енота. Дикая атмосфера глухомани Маунтри обволакивала их как туман. Холмы и долины, перечеркнутые сетью грязных улочек, безобразные лачуги с заросшими сорной травой двориками, и в них – допотопные автомобили, сломанная техника, а то и пара-тройка свиней; Маунтри беспрерывно поставлял жестоких головорезов в эпоху расцвета моего творчества и злодеяний. Я не сомневался в том, что Маунтри не изменился с годами. Невидимый, я приблизился к громилам, и самая спелая слива упала прямо мне в ладонь.

Вначале я увидел Френчи Ля Шапеля, у которого чуть глаза не вылезли из орбит, – так старательно он выслеживал передвижение своры ищеек. Он знал, зачем они здесь, и от этого очень нервничал. Несмотря на то что все они нарушают закон при первой же возможности, Френчи и ребята из Маунтри были разной породы и инстинктивно оставались кровными врагами, как кобра и мангуст. Природную враждебность усиливала и полная противоположность типажей: у Френчи – льстивая вкрадчивость хорька, а все как один головорезы – с отвисшими, как мешки с картошкой, пузами и физиономиями, как сырые бифштексы.

Неторопливой походочкой я профланировал перед громилами. Их вожак изрыгнул восхитительный приказ:

– Данстэн где-то здесь. Проверьте квартал, встречаемся у «Спидвея».

Сердце мое встрепенулось, как старый боевой конь.

Я поспешил через улицу и материализовался подле Френчи. На протяжении последних лет я то и дело призывал его себе в помощь, и при этом мне неизменно казалось, будто я скорее таинственным образом появляюсь в пределах видимости, чем становлюсь видимым сам Что касается самого Френчи, то минуту назад меня рядом не было, а сейчас – вот он я, и это лишает его мужества и пугает гораздо сильнее, чем ему хотелось бы.

Заметив меня, он вздрогнул, затем судорожно дернул узкими плечами и притворился, будто разминается перед дракой. Такие, как Френчи, никогда не разминаются, и единственное их упражнение – драпать от полиции.

– Да как же я опять не заметил, как ты подкрался, а?

– Смотришь не туда, – ответил я.

Он отрывисто рассмеялся – кха-кха! – пару раз подпрыгнул на месте и быстро глянул на ту сторону Евангельской улицы.

– Знаешь этих охламонов?

Френчи глянул на меня настороженно и резко сунул руки в карманы кожаной куртки.

– Ну, может, пару раз видел в «Спидвее»…

Я чуть приподнял голову – так, чтобы из-под полы шляпы стал виден краешек моего левого глаза.

– Одного из них зовут Джо Стэджерс, – продолжил френчи. – Слушай, мне надо кое-куда по делу…

– Никуда тебе не надо, – остановил его я. – Две ночи назад у тебя тоже было дело – за Тросовой улицей, с Клайдом Прентиссом А нынче у тебя дело одно-единственное – стоять и слушать меня.

Вздрогнув, Френчи изобразил на лице некое подобие решимости:

– А чего такого, Клайд мой друг.

– Склад старика Грубера, – напомнил я. – Микроволновки. Как много ты спер до того, как с Клайдом случилось несчастье, а? Дюжину?

Дыша ртом, френчи изучал залитые светом окна верхнего этажа многоквартирного дома на той стороне улицы:

– Не больше десятка. Я их в речку свалил.

Но он рассказывал мне о том, что должен был сделать. Сейчас все двенадцать ворованных микроволновок сложены у стены в его крохотной квартирке.

– Клайд Прентисс представляет угрозу твоей свободе, – сказал я. – Случись так, что он выкарабкается, он сотрет тебя в порошок. Кое-кто мог бы сказать, что Клайд окажет услугу своим дружкам, если умрет. френчи попытался сделать вид, что это его мало трогает.

– Бедняга дышит на ладан. Слабое сердце. Шансы – пятьдесят на пятьдесят.

– Знаешь, Френчи, я ведь могу изменить это соотношение, – сказал я. Он перестал подергиваться. – После полуночи можешь уже не волноваться насчет Прентисса. Ты же, в свою очередь, выполнишь несколько моих поручений. И получишь вознаграждение. Держи аванс. – Пятидесятидолларовая банкнота перешла из моей руки в вялую ладонь Френчи и следом – в застегивающийся на молнию карман куртки.

Он отважился искоса взглянуть на меня:

– Уф, ты хочешь сказать, что…

– Ты отлично знаешь, что я хочу сказать. Это что за придурки? – Я хотел знать, как много ему известно.

– Парень по фамилии Данстэн сел играть с ними в покер и опустил их на деньги. Вот они и завелись.

– Узнаешь Данстэна, если увидишь?

– Ну.

– Давай-ка, побегай по улицам. Найдешь Данстэна – передашь ему, что кое-кто хочет с ним встретиться на Телячьем Дворе. Покажешь ему дорогу. Если вдруг налетишь на Стэджерса или его дружков, пошлешь их в противоположном направлении.

Френчи пошел, и я бросил ему вслед:

– Микроволновки сплавь в Чикаго.

Он припустил как подстреленный. Не привлекая внимания, я отправился назад, перешел Евангельскую улицу и нырнул в ближайший проулок. Наша так долго откладывавшаяся встреча с Мастером Данстэном должна была состояться не ранее дня рождения ублюдка, и поэтому в настоящий момент – по иронии судьбы – моим долгом было защитить его. Я плавно скользил по Щетинной, ежесекундно готовый пролить энное количество крови гостей из Маунтри.

По мне-то, конечно, лучше, если б Щетинных было штук шесть, но на худой конец и одной достаточно. Поднимаясь в горку и сбегая вниз, сужаясь и расширяясь, эта глухая улочка вилась взад и вперед по Хэтчтауну, и путешествующий по ней опытный слушатель в состоянии понять большую часть происходящего вокруг. Я с благодушием предвкушал «трансляцию из жизни Маунтри».

Жители Хэтчтауна ковыляли домой, шатались по кабакам, ссорились, спаривались. Дети визжали, засыпали, опять визжали. Я был уверен на сто процентов, что слышу, как Пайни Вудз напевает под нос, волоча ноги по Кожевенной к Евангельской, хотя, возможно, это был другой изгой, достаточно старый, чтобы помнить «Чаттануга Чу-Чу». Я шмыгнул на Телячий Двор, и музыка, которую я искал, прилетела ко мне со стороны Смоляной и Паточной.

Музыкой той были «клик-шлеп, клик-шлеп» железных набоек на стоптанных каблуках лучших, по меркам Маунтри, башмаков по булыжникам мостовой. Я свернул на Восковую. Безмозглый громила вел преследование совсем уж в открытую и совсем уж незамысловато: постукивал битой по кирпичным стенам, производя резкое, звонкое «хрясь!» – яркое, как сполох пламени. Я все еще был не в состоянии точно определить, шел ли он по Смоляной либо по Паточной, но если я чуть прибавлю ходу, то окажусь там, где две улочки сливаются в одну – Лавандовую, лишь на пару секунд позже моей намеченной жертвы. Сосредоточившись на «клик-шлеп, клик-шлеп» и редких, но отчетливых «хрясь», я игнорировал все остальные шумы, плывущие из соседних улочек. И тут мое внимание привлекли шаги двух Других людей.

Для всех, кто умеет слушать, звук шагов – все равно что отпечатки пальцев. Двое мужчин приблизительно одного веса, идущие по влажной мостовой в одинаковой обуви, производят, в сущности, одинаковый шум, но звуки, ими издаваемые, имеют тысячи различий. Я обратил внимание на доносящиеся со Смоляной или Паточной звуки шагов этой парочки из-за их удивительной схожести. (Но одинаковыми они не были. Даже однояйцовые близнецы не могут ходить одинаково, такого просто не бывает.) Поступь первого мужчины была неуверенной, с нарушением ритма, и выдавала его сильное опьянение. Шедший за ним следом передвигался плавно и был в чересчур самонадеянном и приподнятом состоянии – не то чтобы беззаботном, но как будто само представление о заботах и препятствиях ему неведомо; это была поступь неземного существа.

Я должен сейчас упомянуть об одной детали, находящейся за пределами восприятия любого смертного читателя. В походке неземного существа не было ничего даже отдаленно напоминающего принадлежность к существам смертным Исключительная беспощадность слышалась мне в поступи второй пары ног, направлявшейся туда, где Смоляная и Паточная сливались и становились более просторной Лавандовой.

И еще! Несмотря на то что в отзвуках шагов первого фактически не содержалось ничего, так сказать, ангельского или неземного, они все же имели зловещее сходство с шагами второго.

Эти было словно

Я чувствовал будто

С ловно я когда-то прежде во т так же стоял

О Великие, в своей теперешней эйфории Ваш Слуга не способен подобрать более точного слова для описания эмоционального состояния, вызванного этим неправдоподобным сходством, чем самое любимое Мастером из Провиденса прилагательное – жуткое. Я услышал шаги моего сына. Зная, что громила идет за ним, он сбивал преследователя с толку, подавая ложный сигнал – не знаю, как вы это называете, – слуховой галлюцинации. Я способен сотворить много чего, но его трюк мне не по силам, как путешествие во времени. Помня о том, что мой противник более гибок, чем я предполагал, я начал движение и устремился к петляющей Щетинной, чтобы попасть на Лавандовую, пока не слишком поздно.

У начала Щетинной я заметил лениво привалившегося к косяку дверного проема заброшенного склада мальчишку из шайки беспризорников, что обычно собираются здесь по ночам. Подойдя вразвалочку, перед ним остановился громила. На мгновение застыв в нерешительности и смятении, я пришел к выводу, что выродок, скорее всего, разговор с Френчи все же имел. Развернувшись к ним спиной, я полетел по Щетинной к пустынному Телячьему Двору.

Цедя сквозь зубы проклятия, я поспешил кратчайшим путем и снова услышал таинственную поступь, вызывающую галлюцинации, и шаги ребенка вдоль по Лавандовой. Я подобрался достаточно близко, чтобы узнать в ребенке Нолли Уидла, которому я время от времени давал безобидные задания. Когда я подметил, что мы направляемся к южной границе Хэтчтауна, до меня дошло: несмотря на то что мой единственный сын, возможно, обладает оккультными силами, в которых его отцу отказано, он ни черта не смыслит в географии. Он нанял Нолли в проводники!

Я понял это до конца, только когда пара передо мной достигла небольшого, мощенного булыжником пятачка под названием Двор Белой Мыши, где эти двое и я, на безопасном расстоянии чуть позади, услышали «клик-шлеп, клик-шлеп» громилы, устало тащившегося по соседней улочке. Следующий долетевший до нас звук – звук шагов неземного создания – рассыпал в прах все мои догадки и предположения. Нолли летел, отрывисто выкрикивая направления, куда надо сворачивать. Мой сын и противник приближался, но я так и не мог понять откуда: я прятался на Щетинной. Он прошел на Шелковую, и я кинулся на параллельную ей улочку. У пересечения со Стеклянной я прижался к кирпичной стене, чуть высунулся из-за угла на освещенном фонарем перекрестке и сделал третье за сегодняшний день, самое значительное открытие.

Мужчина в темном костюме побежал вперед, затем снял туфли и припустил в сторону моего убежища. Прежде чем он добежал до того места, где уличный фонарь осветил бы его лицо, из-за другого угла перекрестка вывалился громила и, подняв над головой бейсбольную биту, пошел на него в атаку. Я незаметно выскользнул, готовый прикончить деревенского ублюдка, и – замер, совершенно сбитый с толку. Вторая фигура, в каждой детали повторяющая первую, метнулась по улице. Один был моим сыном, но который из них?

Я отступил в тень. Многообещающая музыка напоила мой слух.

Вновь прибывший оттолкнул первого и кинулся на громилу. Несомненно, это был мой сын. За пару секунд он завладел битой и обрушил ее на череп бандита.

Жадно вбирая в себя беззаботную красоту его лица, черноту его блестящих глаз, крутой изгиб его скул, я смотрел на свое порождение, медленно идущее к кругу света лампы. Жестокое убийство встревожило его не более, чем встревожило бы его отца. Блистательная чудовищность моего Противника даже меня вогнала в трепет. Я подумал, что маленький паршивец взрастил в себе эту дьявольскую самоуверенность примерно в то же время, когда я стер с лица земли, как мне было велено, последнего из Данстэнов, проживавших в Эджертоне, этих побирушек, через семейство которых я пронесся как чума.

Но на что, черт возьми, он способен и кто или что было его двойником – чью жизнь он только что спас? Прижавшись к стене, я глядел на залитый кровью центр сцены.

Мой неприятель во всем своем блеске вошел в круг света. На мгновение погрузившись в свои мысли, он как будто замер в нерешительности. Этот дьявол прекрасно знал, что творил. Он красовался. Неторопливо, беспечно повернулся он ко мне спиной, а лицом к человеку, стоявшему посреди улицы. После великолепно выдержанной паузы он заговорил.

К сожалению, он произнес лишь одну фразу на тему гипотетического долга мужчин уважать сексуальные инициативы женщин. Очевидно, он затащил в постель ту, которой второй парень отказал. Мои внутренние рецепторы продолжали напряженно гудеть в ожидании и предвкушении более существенной информации. Мой грозный неприятель, мой сын, медленно направился к перекрестку и исчез из виду. Второй же, спотыкаясь, вернулся в круг света.

Осознание того, как близко к пониманию я подобрался, когда бродил вокруг да около, набивая себе шишки, заставило меня расхохотаться. Я смотрел и видел одно и то же лицо – более или менее, скорее более, чем менее. Они были братьями!

Стар разродилась двойней – двумя мальчиками, и, пока я тщетно разыскивал второго, тень первого из сыновей, названного, по-видимому, Нэдом, кружила за моей спиной в дни их рождения. Смерть Стар призвала их обоих в Эджертон, и до случившегося только что происшествия остолоп, топчущийся сейчас в круге света, не знал о существовании своего брата – как и я сам. Стар не хотела, чтобы он знал. Этим Стар защищала его. Ошеломленный, парень было двинулся вслед за своим братом, затем отпрянул назад, развернулся и бросился наутек.

Я же получил то, что так долго искал.