Отец начал работать в научно-исследовательском институте в качестве заведующего одной из лабораторий. Его заместителем был Витренко, сокурсник отца по учебе в институте. При оформлении на работу в Донецкий угольный институт выяснилась невозможность воспользоваться имеющимися у отца документами об освобождении от сдачи кандидатских экзаменов.

Еще до войны, когда Тимофей Григорьевич работал в комбинате «Донбассуголь», он занимался научной работой. Многие его работы были опубликованы. Естественно, возникла мысль о защите диссертации. Отец как-то заговорил с Засядько и попросил отпуск для подготовки к сдаче кандидатских экзаменов. Засядько сказал: «Тебе не надо сдавать экзамены и отпуска я не дам. Ты нужен сейчас здесь. Напиши письмо на имя председателя Комитета Высшей Школы Кафтанову с просьбой об освобождении тебя от экзаменов. Обоснуй это своей занятостью производственной работой… Я охотно подпишу».

Вскоре из ВАКа отец получил справку об освобождении от сдачи экзаменов. Но тут началась война, и все планы были нарушены. Когда, уже после войны, Тимофей Григорьевич предъявил свою справку заместителю директора, тот прочел ее и сказал, что она уже потеряла свою силу и недействительна. Это было очень неожиданно и неприятно. Отцу посоветовали: «Засучив рукава, готовьтесь и сдавайте экзамены. Это более надежный путь». Так он и сделал.

Этот разговор состоялся в марте 1947 года, а в мае отец уже сдал экзамен по немецкому языку, в июне – по истмату (историческому материализму) и диамату (диалектическому материализму), а в октябре – две специальные дисциплины. Сразу приступил к написанию диссертации. Материалов у него было много. Диссертация была быстро готова. Тимофей Григорьевич отправил диссертацию в Днепропетровский горный институт для допуска к защите.

Но тут на него неожиданно вылили ушат холодной воды. В защите отказали. Мотив? Ответ, довольно странный, был следующим: «Ваша диссертация слишком теоретична, и она не может быть оценена нашими специалистами».

В действительности произошло совсем иное. Заведующий кафедрой, некто Копычев, неофициально, в частной беседе, чувствуя себя несколько смущенным, рассказал отцу, как обстояло дело. Копычева вызвал директор института и отказал в приеме диссертации, ссылаясь на указание партийных органов. По его словам, диссертации от людей, бывших на оккупированной территории, принимать нельзя. Надо было под каким-то предлогом отказать. Думали, думали и, наконец, придумали. Дать диссертацию предварительно на рецензию неофициальным оппонентам. Если будет хоть один отрицательный отзыв, то работу не принимать. Ну, а если отзывы будут положительными, то отказать, сославшись на отсутствие специалистов. А так как все отзывы оказались положительными (!), то им пришлось прибегнуть ко второму лукавому варианту.

Тимофей Григорьевич обратился в другой институт – Ленинградский горный. Но там тоже отказали. Придумали другую причину. Дескать, сданные отцом экзамены не соответствовали профилю диссертации. Потом оказалось, что это был тоже надуманный мотив. Как ему сообщили профессора Андреев и Корольков, по требованию директора института, они должны были отказать, и они ничего более умного не смогли придумать.

На этом первые попытки отца стать кандидатом наук закончились. Многие советовали ему оставить это дело до более подходящих времен. Так он и сделал.

В институте отец проработал не так уж много. После войны специальным постановлением была утверждена 14-я процессуальная статья, по которой некоторой категории людей запрещалось работать в ряде крупных административных и промышленных городах Союза. В числе этих «некоторых» оказался и отец, поскольку крупный и стратегический важный город Сталино безусловно относился к числу запрещенных. Поскольку всё это делалось не открыто, то нужен был какой-то предлог, чтобы Тимофея Григорьевича и ему подобных выдворить из «особых» городов. И вскоре такой случай представился.

Так как отец был заведующим лаборатории, то в качестве первого шага ему предложили «по-хорошему» перейти на более низкую должность заместителя, потеснив Витренко. А вместо отца назначили Малаховского. Тимофей Григорьевич не был огорчен. Напротив, был даже доволен, считая должность заместителя менее заметной. Но в покое его, однако, не оставили. Его заместитель Витренко, тоже, кстати, из числа «опальных некоторых», был потеснен на более низкую должность. Он был человеком вспыльчивым и невоздержанным. Путь борьбы, избранный им, оказался не только неэффективным, но и нечестным. Витренко тайно напечатал на пишущей машинке отца докладную записку в Министерство, в которой объявил неправильным понижение Тимофея Григорьевича в должности, но о себе не сказал ни слова. Главная ошибка Витренко и нечестность заключилась в подписи. На докладной была поставлена не его, а якобы отцовская подпись, то есть подделка.

Через некоторое время отца неожиданно вызывает директор института Бобров, показывает эту докладную и спрашивает: «Вы писали эту бумагу?». Отец был огорошен. Он ничего не знал, но под докладной стояла подпись, довольно схожая с его. Тимофей Григорьевич наотрез отказался от фальшивки. Тогда директор распорядился сверить шрифт докладной с шрифтом машинки, которая всегда стояла на столе отца. Оказалось, что докладная была напечатана именно на этой машинке. В общем, отцу не поверили.

Под видом сокращения штатов отца немедленно уволили из института и направили по указанию Министерства в распоряжение комбината для использования в качестве главного инженера шахты. Но Тимофей Григорьевич благоразумно отказался от этой высокой должности, так как она в те времена была слишком ненадежной, а тем более с его «подмоченной политической репутацией». Так он вообще оказался не у дел.

О поступке Витренко узнали сотрудники лаборатории, которые к отцу относились весьма хорошо. Эта новость взбудоражила весь коллектив. На Витренко все смотрели как на низкого человека. Дело в том, что сотрудники провели собственное расследование и доказали его виновность. Фальшивку писал он. Он вынужден был сдаться, и признался. В конце концов, его тоже уволили и направили главным инженером одной из фабрик Черемховского бассейна в Сибири.

От должности главного инженера шахты Тимофей Григорьевич отказался, но в городе никто не принимал его на работу. Даже такой друг, как Дугин, будучи директором крупного проектного института, отказался оформить отца на работу и откровенно признался, что не имеет права этого делать. Бывшие хорошие и обычные знакомые разделились на три категории. Одни начали проявлять бдительность и писать всякого рода доносы и пасквили на отца. Другие отвернулись, чтобы не навлечь на себя беды. Третьи, вернее всего, лишь один знакомый, И. С. Благов, наоборот, рекламировал свое хорошее отношение к отцу.

Особую враждебность проявили Соловьев и Марусев – инженеры, хорошо знавшие Тимофея Григорьевича. Так, без всяких на то оснований, они приписали ему сочувствие фашизму. Отношение управляющего трестом Благова в то время произвело на отца неизгладимое впечатление. Мои родители были тронуты таким великодушием. Но им было невдомек, чем придется в будущем за это расплачиваться. Например, отцу пришлось потом создавать и писать за Благова многие его научные работы, а затем полностью писать за Благова его диссертацию. Об этом подробно рассказано в Воспоминаниях отца.

Итак, в 1949 году наша семья оказались за бортом. Денежных сбережений не было, а существовать как-то надо. И в этот момент судьба послала отцу «манну небесную». С ним неожиданно пожелал встретиться полковник из органов МВД. Он предложил отцу поступить к ним на работу, с выездом на Крайний Северо-Восток, в город Магадан, где требовался специалист для организации при научно-исследовательском институте золота и редких металлов специального отделения по изучению процессов обогащения россыпных месторождений этого богатого края. Полковник сказал: «Я буду с вами откровенен. Хотя за вами не числится никакой провинности, здесь вам работать будет трудно. Вы можете оказаться еще в худшем положении. Но если вы согласитесь на наше предложение и будете работать в нашей системе, то сразу будут решены все ваши политические и экономические проблемы. Мы вам это гарантируем».

Отец ответил: «Лучше я туда поеду сам, чем если вы повезете меня под конвоем».

Получив соответствующие документы и довольно большую сумму денег, папа и мама начали собираться в далекие и совершенно неизвестные края. Такому исходу они были очень рады, так как новое местожительство рисовалось куда безопаснее, чем то, где мы находились.

Кое-что продали, кое-что из мебели подарили родственникам, одежду и белье связали в тюки, сдали в багаж и двинулись в путь. В Москве сделали остановку, затем отправились курьерским поездом «Москва-Владивосток».

Условия договора в общем-то были неплохие. Отцу устанавливался довольно высокий оклад, которые каждые шесть месяцев повышался на десять процентов, пока он не удвоится. Это был 1950 год.