Глава вторая
1935 год
I
– О буффальских девицах надо знать две вещи, – сказала Дейзи Пешкова. – Во-первых – они пьют как лошади, а во-вторых – все они страшные снобы.
Ева Ротман рассмеялась.
– Не может быть, – сказала она. Ее немецкий акцент уже почти исчез.
– К сожалению, это так и есть. – Они стояли в бело-розовой спальне Дейзи и примеряли ее наряды перед трехстворчатым, в полный рост зеркалом. – Пожалуй, вот эта, в сине-белую полоску, будет хорошо на тебе смотреться, – сказала Дейзи. – Как тебе? – она приложила к груди Евы блузку и обдумала результат. Кажется, контрастные цвета Еве шли.
Дейзи просматривала свой шкаф в поисках наряда, в котором Ева смогла бы поехать на пикник на берегу. Ева была не красавица, и всякие рюшечки и бантики, украшавшие большинство платьев Дейзи, выглядели бы на ней безвкусно. К ее решительным чертам лица больше подходили полоски.
У Евы были темные волосы и глубокие темно-карие глаза.
– Ты можешь носить яркие цвета, – сказала Дейзи.
Своей одежды у Евы было мало. Ее отец, еврейский доктор в Берлине, отдал все сбережения, чтобы отправить ее в Америку, и она приехала год назад, ничего не имея за душой. Благодаря пожертвованиям благотворителей ее отправили в школу-пансион, где училась Дейзи – они были ровесницы, обеим по девятнадцать. Но на летние каникулы Еве было некуда ехать, и Дейзи, не раздумывая, пригласила ее к себе.
Сначала мать Дейзи, Ольга, была против.
– Ведь ты же и так в школе целый год! Я жду не дождусь лета, когда ты будешь все время только со мной.
– Но мам, она правда замечательная! – сказала Дейзи. – Она очень милая, покладистая и такая верная подруга.
– Ты, наверное, просто ее жалеешь, потому что она беженка, сбежала от нацистов.
– Да наплевать мне на нацистов, она мне просто нравится.
– Это прекрасно, но она что, обязательно должна жить у нас?
– Но мам, ей же больше некуда деться!
И, как обычно, в конце концов Ольга позволила Дейзи делать как хочет…
– Снобы? – сказала Ева. – Не может быть, чтобы они так относились к тебе!
– Очень даже может.
– Но ты же такая хорошенькая и веселая!
Дейзи не сочла нужным это отрицать.
– Именно за это они меня терпеть не могут.
– А еще ты богата.
Это была правда. Отец Дейзи был богат, да и мать унаследовала состояние, и сама Дейзи, когда ей исполнится двадцать один год, должна была вступить в права наследования.
– Само по себе это ничего не значит. В этом городе важно, насколько давно твоя семья богата. Если ты работаешь – ты никто. Самые уважаемые люди города – те, кто живет на миллионы, полученные в наследство от прадедушек… – Она говорила с веселой насмешкой – чтобы скрыть негодование.
– К тому же твой отец – знаменитость! – сказала Ева.
– Его считают гангстером.
Дед Дейзи, Джозеф Вялов, был владельцем баров и отелей. Ее отец, Лев Пешков, использовал доходы деда, чтобы купить не приносящие прибыли театры варьете, и сделал из них кинозалы. Теперь у него была еще и студия в Голливуде.
– Как они могут так говорить? – возмутилась обиженная за подругу Ева.
– Все думают, что он был бутлегером. И, наверное, они правы. Не могу себе представить, как еще заработать на барах во время сухого закона. Как бы там ни было, но именно из-за этого маме никогда не предложат войти в Общество леди Буффало.
Обе посмотрели на Ольгу, сидевшую на кровати Дейзи за чтением «Буффало Сентинел». На фотографиях, сделанных в молодости, Ольга была писаной красавицей. Сейчас она выглядела неряшливо и невзрачно. Она потеряла интерес к своей внешности, хотя с энтузиазмом ходила по магазинам с Дейзи, никогда не считая денег, чтобы ее дочь выглядела как картинка.
Ольга подняла голову от газеты и сказала:
– Вряд ли, дорогая, им не нравится былое бутлегерство твоего отца. Но он русский иммигрант, и в тех редких случаях, когда ему приходит в голову посетить службу, он идет в Русскую ортодоксальную церковь на Айдиэл-стрит. А это не намного лучше, чем быть католиком.
– Как это несправедливо! – сказала Ева.
– Могу тебя предупредить, что евреев здесь тоже не очень-то любят, – сказала Дейзи. На самом деле Ева была еврейкой наполовину. – Извини за грубость.
– Груби сколько хочешь, после Германии для меня эта страна – просто земля обетованная.
– Не очень-то расслабляйся, – предупредила Ольга, – вот здесь в газете пишут, что многие ведущие бизнесмены терпеть не могут президента Рузвельта и восхищаются Адольфом Гитлером. Я знаю, что это правда, потому что к ним относится и отец Дейзи.
– Политика – такая скука! – сказала Дейзи. – Неужели в «Сентинеле» нет ничего интересного?
– Есть. Маффи Диксон будет представлена при британском дворе.
– Везет, – кисло сказала Дейзи, не в состоянии скрыть зависть.
Ольга зачитала:
– В следующий вторник супруга посла США миссис Роберт В. Бингхэм представит в Букингемском дворце мисс Мюриэль Диксон, дочь покойного Чарльза («Чака») Диксона, погибшего во время войны во Франции…
Дейзи подумала, что хватит с нее разговоров про Маффи Диксон.
– В Париже я была, а вот в Лондоне – никогда, – сказала она Еве. – А ты?
– Я тоже, – сказала Ева. – Это плавание для меня – первая поездка за пределы Германии.
– О боже! – вдруг сказала Ольга.
– Что случилось? – спросила Дейзи.
Мать скомкала газету.
– Твой отец заявился в Белый дом с Глэдис Энджелус.
– О! – Дейзи словно получила пощечину. – Но он же обещал взять туда меня!
Президент Рузвельт устроил прием для сотни бизнесменов в надежде, что они поддержат его новую экономическую политику, «Новый курс». Лев Пешков считал Франклина Д. Рузвельта чуть ли не коммунистом, но ему было лестно, что его пригласили в Белый дом. Однако Ольга отказалась его сопровождать, гневно сказав:
– Я не желаю притворяться перед президентом, будто у нас нормальный брак.
Лев официально жил здесь, в довоенном особняке в стиле прерий, построенном еще дедом Вяловым, но ночи в основном проводил в квартире, которую купил для Марги – женщины, много лет бывшей его любовницей, – в модном районе, в центре города. Кроме этого, все подозревали, что у него роман с главной звездой его студии, Глэдис Энджелус. Дейзи понимала, почему ее мать чувствовала себя отвергнутой: Дейзи тоже считала себя брошенной, когда отец уезжал на весь вечер к своей другой семье.
Она пришла в восторг, когда он предложил ей сопровождать его вместо матери в Белый дом. И она уже всем рассказала, что идет в Белый дом. Никто из ее друзей не встречался с президентом, кроме братьев Дьюаров, у которых отец – сенатор.
Лев не сказал ей точной даты, и она ждала, что он сообщит ей о поездке в последнюю минуту, что было у него в обыкновении. Но он передумал – а может быть, просто забыл. Как бы там ни было, он снова ее бросил.
– Детка, мне так жаль, – сказала мама. – Но для твоего отца обещания мало что значат.
Ева смотрела на нее с сочувствием. От ее жалости было еще хуже. Ее собственный отец был за тысячи миль отсюда, и она могла никогда больше его не увидеть, – но она жалела Дейзи, словно той было хуже.
Дейзи стало досадно. Она не позволит, чтобы это испортило ей день!
– Ну, значит, я буду единственной девчонкой в Буффало, на чье место взяли Глэдис Энджелус, – сказала она. – Так что же мне надеть?
В этом году в Париже носили невероятно короткие юбки, но в консервативном Буффало за модой следовали на расстоянии. Однако у Дейзи было теннисное платье до колена – небесно-голубое, под цвет ее глаз. Может быть, именно сегодня стоит его надеть? Она стянула с себя платье и надела новое.
– Ну, как вы думаете?
– Ой, Дейзи, – сказала Ева, – прекрасное платье, но…
– У всех глаза на лоб вылезут, – сказала Ольга. Ей нравилось, когда Дейзи одевалась вызывающе, – наверное, вспоминала собственную молодость.
– Дейзи, но если там все такие снобы, – сказала Ева, – то зачем тебе идти на праздник?
– Там будет Чарли Фаркуарсон, а я думаю выйти за него замуж, – сказала Дейзи.
– Ты серьезно?
– Это очень выгодная партия, – заявила Ольга.
– А что он собой представляет?
– Совершенно очаровательный, – сказала Дейзи. – Не самый красивый мальчик в Буффало, но нежный и добрый и довольно застенчивый.
– Судя по твоему рассказу, он очень непохож на тебя.
– Противоположности притягиваются.
– Фаркуарсоны – одна из старейших семей в Буффало, – снова подала голос Ольга.
– А они снобы? – приподняла темные брови Ева.
– Еще какие! – сказала Дейзи. – Но отец Чарли потерял все деньги во время краха на Уолл-стрит, а потом умер – по словам некоторых, покончил с собой, – так что им нужно восстанавливать семейное состояние.
Ева ошарашенно посмотрела на нее:
– Неужели ты хочешь, чтобы он женился на тебе из-за денег?
– Нет. Он женится на мне, потому что я его очарую. А вот его мать примет меня в семью из-за денег.
– Ты говоришь, что очаруешь. Он еще ничего об этом не знает?
– Пока еще нет, но я думаю, сегодня вечером можно начать. Да, это определенно подходящее платье.
Дейзи надела небесно-голубое платье, а Ева – в сине-белую полоску. Собравшись, они увидели, что опаздывают.
Мать Дейзи не желала нанимать на работу шофера. «Я вышла замуж за отцовского шофера – и это погубило мою жизнь», – говорила она порой. Она боялась, что и Дейзи может выкинуть что-нибудь в этом роде, поэтому так и сосредоточилась на Чарли Фаркуарсоне. Если ей было нужно отправиться куда-нибудь в своем скрипучем «стутце» двадцать пятого года выпуска, то она приказывала садовнику Генри снять галоши и надеть черный костюм. Но у Дейзи был свой автомобиль, красный «шевроле» «спорт-купе».
Дейзи нравилось водить машину, она любила ощущать ее силу и скорость. Они направились к южной окраине города. Она почти жалела, что до берега всего пять или шесть миль.
За рулем она думала, какой будет ее жизнь, когда она станет женой Чарли. Благодаря ее состоянию и его положению они займут первое место в буффальском обществе. Когда они будут устраивать приемы, столовое серебро и фарфор будут столь изысканными, что у всех захватит дух от восхищения. У них будет самая большая яхта в гавани, и они будут устраивать на борту вечеринки для других богатых, любящих веселье пар. О приглашении к миссис Чарльз Фаркуарсон будут мечтать. Ни одно благотворительное мероприятие не обойдется без имен Дейзи и Чарли в начале списка. В мечтах она видела себя в изысканном парижском платье, идущей через толпу восхищенных мужчин и женщин, благосклонно улыбаясь в ответ на их комплименты.
Она продолжала мечтать, пока они не приехали на место.
Город Буффало находился на севере штата Нью-Йорк, у самой границы с Канадой. Вудлон-Бич представлял собой песчаный пляж длиной в милю на берегу озера Эри. Дейзи припарковала машину, и они пошли пешком через дюны.
На пляже уже было человек пятьдесят-шестьдесят. Это были юные отпрыски элиты Буффало, привилегированные юноши и девушки, приезжавшие в Буффало на лето; днем они катались на яхтах и водных лыжах, а ночи проводили на вечеринках и танцах. Дейзи здоровалась со всеми, кого знала, а знала она почти всех, и всем вокруг представляла Еву. У них в руках оказались бокалы с пуншем. Дейзи осторожно попробовала: кое-кто из мальчишек мог ради смеха подлить в пунш пару бутылок виски.
Вечеринку устраивали родители Дот Реншоу, острой на язык девицы, которую никто не хотел брать замуж. Реншоу, как и Фаркуарсоны, были старинной семьей, но их состояние не пострадало в кризис. Дейзи не преминула подойти к хозяину, отцу Дот, и поблагодарить его.
– Простите, что мы опоздали, – сказала она. – Я и не заметила, что уже так поздно.
Филип Реншоу оглядел ее с головы до ног.
– Какое короткое платье… – в его взгляде осуждение боролось с вожделением.
– Я так рада, что вам понравилось, – сказала Дейзи, делая вид, что он сказал ей прямой комплимент.
– Но в конце концов, хорошо, что вы вообще приехали, – продолжал он. – Сейчас подъедет фотограф из «Сентинела», надо же, чтобы на фото было хоть несколько симпатичных девчонок.
– Теперь понятно, почему меня пригласили, – шепнула Дейзи Еве. – Как мило с его стороны сообщить мне об этом!
К ним подошла Дот. У нее было худое лицо и острый нос. Дейзи всегда казалось, что она вот-вот ее клюнет.
– А я думала, что ты поехала с отцом на встречу с президентом, – сказала она.
Дейзи была готова провалиться сквозь землю. Ну зачем она хвасталась направо и налево!
– Насколько я понимаю, – продолжала Дот, – он взял свою, ну, ведущую актрису. Это необычно, во всяком случае, для Белого дома.
– Я думаю, президенту приятно иногда и с кинозвездой встретиться, – сказала Дейзи. – Должно быть и в его жизни немного романтики, правда?
– Не думаю, что это понравилось Элеоноре Рузвельт. «Сентинел» пишет, все остальные приглашенные были с женами.
– Какие заботливые мужья, – сказала Дейзи и отвернулась, отчаянно мечтая отделаться от Дот.
Она заметила Чарли Фаркуарсона, устанавливающего на пляже теннисную сетку. Он слишком добродушен, чтобы смеяться над ней из-за Глэдис Энджелус.
– Как дела, Чарли? – весело окликнула она.
– Нормально, пожалуй, – он выпрямился, высокий двадцатипятилетний парень, чуть полноватый и слегка сутулящийся, словно боясь смутить окружающих своим высоким ростом.
Дейзи представила ему Еву. В компании Чарли был очаровательно неловок, особенно с девушками, но он сделал над собой усилие и спросил Еву, как ей нравится Америка и какие известия она получает от семьи, оставшейся в Берлине.
Ева спросила, нравится ли ему на пикнике.
– Не очень, – честно ответил он. – Я бы с большим удовольствием остался дома, со своими собаками.
Наверняка с питомцами ему проще, чем с девчонками, подумала Дейзи. Но упоминание о собаках заинтересовало ее.
– А какие у тебя собаки? – спросила она.
– Терьеры Джека Рассела.
Дейзи взяла на заметку.
К ним подошла угловатая женщина лет пятидесяти.
– Господи, Чарли! Ты до сих пор не поставил эту сетку?
– Сейчас, мам, – сказал он.
Нора Фаркуарсон надела на пикник алмазные серьги-гвоздики, золотой теннисный браслет и колье от Тиффани – значительно больше украшений, чем требуется для пикника. Дейзи отметила, что «бедность» Фаркуарсонов была относительной. Говорили, что они потеряли все – но при этом у миссис Фаркуарсон была служанка, шофер и пара лошадей для прогулок в парке.
– Здравствуйте, миссис Фаркуарсон, – сказала Дейзи. – Это моя подруга Ева Ротман из Берлина.
– Здравствуйте, – сказала Нора Фаркуарсон, не подавая руки. Она не считала нужным держаться любезно ни с русскими нуворишами, ни тем более с их гостьей-еврейкой.
Тут ее осенило.
– О, Дейзи, вы можете обойти гостей и узнать, кто хочет играть в теннис.
Дейзи знала, что она для них вроде служанки, но решила стерпеть.
– Хорошо, – сказала она. – Наверное, делать смешанные пары?
– Хорошая мысль… – Миссис Фаркуарсон достала огрызок карандаша и клочок бумаги. – Составьте список.
Дейзи мило улыбнулась и вынула из сумочки золотую ручку и маленький блокнотик в переплете из бежевой кожи.
– У меня все есть.
Она знала, кто играет в теннис, и знала, кто играет хорошо, а кто плохо. Она входила в теннисный клуб, куда принимали не так избирательно, как в яхт-клуб. Еву она поставила в паре с Чаком Дьюаром, четырнадцатилетним сыном сенатора Дьюара. Джоанну Рузрок – с его старшим братом, Вуди Дьюаром, который в свои пятнадцать уже был такой же высокий, как его отец-каланча. Себя она, разумеется, вписала с Чарли.
Вдруг с неприятным чувством Дейзи заметила смутно знакомое лицо и узнала своего сводного брата, Грега, сына Марги. Встречались они нечасто, и она не видела его уже год. За это время он стал совсем взрослым. Он вырос на шесть дюймов, и, хоть ему было всего пятнадцать, у него уже начинала пробиваться бородка. В детстве он был неряхой – и ничуть не изменился. Одежда у него была дорогая, но носил он ее небрежно: рукава спортивной куртки были закатаны, полосатый галстук свободно болтался на шее, отвороты льняных брюк намокли в море, и к ним пристал песок.
Сталкиваясь с Грегом, Дейзи всегда чувствовала себя неловко. Он был живым напоминанием о том, что отец бросил Дейзи и ее мать ради Грега и Марги. Она знала, что у многих женатых мужчин случались романы, но отец выставлял свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Отцу следовало бы переселить Маргу с Грегом в Нью-Йорк, где никто никого не знает, или в Калифорнию, где в супружеской измене не видят ничего дурного. А здесь они были несмываемым пятном, а Грег – одной из причин, почему на Дейзи смотрели с презрением.
Он вежливо спросил, как у нее дела, и она ответила:
– Я сейчас злая как собака, если хочешь знать. Отец меня так подвел! В который раз.
– А что он сделал? – осторожно спросил Грег.
– Предложил мне пойти с ним на прием в Белый дом – а потом взял с собой эту девицу Глэдис Энджелус. Теперь надо мной все смеются.
– Должно быть, это ради рекламы нового фильма «Страсть», в котором она снялась.
– Ты всегда его защищаешь, потому что он любит тебя больше, чем меня.
– Может быть, это потому, что я им восхищаюсь, а не жалуюсь на него все время? – сказал он с досадой.
– А я и не… – начала Дейзи, но поняла, что так и есть. – Ну, может быть, и жалуюсь, но он же должен выполнять обещания, правда?
– Ему слишком о многом приходится думать.
– Может быть, не надо было заводить кроме жены еще двух любовниц?
– Да, он едва успевает поворачиваться, – пожал плечами Грег.
Оба заметили случайную двусмысленность и, помолчав, прыснули.
– Ладно, тебя-то мне не в чем винить, – сказала Дейзи, – Ты же не просил, чтобы тебя рожали.
– А мне следует тебя простить за то, что на целых три ночи в неделю он уходил к тебе, как я ни плакал и ни просил его остаться.
Дейзи никогда не смотрела на это с его стороны. Ей Грег представлялся захватчиком, незаконным ребенком, который отнимал у нее отца. А сейчас она поняла, что ему так же плохо, как и ей.
Она внимательно посмотрела на него. Ей пришло в голову, что он, должно быть, нравится девчонкам. Однако для Евы он слишком юн. И вполне может оказаться таким же эгоистичным и ненадежным, как их отец.
– Ну ладно, – сказала она. – А в теннис ты играешь?
Он покачал головой.
– Таких, как я, в теннисный клуб не принимают… – Он изобразил безразличную усмешку, и Дейзи поняла, что буффальское общество отвергает Грега так же, как и ее. – Я играю в хоккей с шайбой, – сказал он.
– Жалко, – сказала она и пошла дальше.
Когда список стал достаточно большим, она вернулась к Чарли, который наконец установил сетку. Она послала Еву собирать первую четверку. Потом сказала Чарли:
– Помоги мне нарисовать таблицу соревнования.
Они бок о бок опустились на колени и начали рисовать таблицу: с клетками для победителей, финалистов и полуфиналистов. Вписывая фамилии, Чарли спросил:
– Ты любишь ходить в кино?
«Уж не собирается ли он назначить мне свидание?» – подумала Дейзи.
– Конечно, – сказала она.
– А ты случайно не смотрела фильм «Страсть»?
– Нет, Чарли, не смотрела, – с досадой ответила она. – Там играет любовница моего отца.
Он был ошарашен.
– Но в газетах писали, что они просто друзья…
– И как ты думаешь, с какой стати мисс Энджелус, которой едва исполнилось двадцать, так дружит с моим сорокалетним отцом? – язвительно спросила Дейзи. – Что, ты думаешь, ей в нем нравится – его редеющие волосы? Или растущий живот? Или его пятьдесят миллионов долларов?
– А, понятно, – сконфуженно сказал Чарли. – Извини.
– Не за что извиняться. Я просто злюсь. Ты не такой, как другие, – ты не подозреваешь в человеке худшее как само собой разумеющееся.
– Наверное, я просто слишком тупой.
– Нет, ты просто слишком славный.
Чарли был смущен, но доволен.
– Давай рисовать дальше, – сказала Дейзи. – Надо поторапливаться, чтобы лучшие игроки смогли добраться до финала.
Снова появилась Нора Фаркуарсон. Она посмотрела на Чарли и Дейзи, сидящих бок о бок на песке, потом изучила их рисунок.
– Нормально получилось, мам, как ты думаешь? – сказал Чарли. Было видно, как ему нужно ее одобрение.
– Отлично, – сказала она и оценивающе взглянула на Дейзи, словно собака, увидевшая, что к ее щенкам подошел чужой.
– Основную часть сделал Чарли, – сказала Дейзи.
– Нет, – резко сказала миссис Фаркуарсон. Она перевела взгляд на Чарли и обратно. – Ты умная девочка, – сказала она. Похоже было, что она хочет что-то добавить, но не решается.
– И что? – спросила Дейзи.
– Ничего, – сказала та и отошла.
Дейзи встала.
– Я знаю, о чем она думает, – шепнула она Еве.
– О чем?
– «Ты умная девочка – и почти подошла бы моему сыну, будь ты из семьи получше».
– Ты не можешь знать наверняка, – с сомнением отозвалась Ева.
– Я совершенно уверена. И я выйду за него замуж хотя бы для того, чтоб доказать, что она не права.
– Ах, Дейзи, ну почему тебе так важно, что думают эти люди?
– Пойдем смотреть теннис.
Дейзи села на песок рядом с Чарли. Может, он и некрасив, но он будет обожать свою жену и сделает для нее все, что угодно. Со свекровью будет тяжело, но Дейзи думала, что сможет с ней поладить.
Мяч подавала высокая Джоан Рузрок в белой юбке, хорошо смотревшейся на ее длинных ногах. Ее партнер Вуди Дьюар – он был еще выше – передал ей мяч. Что-то в его взгляде на Джоан сказало Дейзи, что она ему нравится, может быть, он даже влюблен. Но ему было пятнадцать, а ей – восемнадцать, так что у этого романа будущего не было.
Она обернулась к Чарли.
– Может быть, мне все-таки стоит посмотреть «Страсть».
Он не понял намека.
– Может быть, и стоит, – отозвался он безразлично. Момент был упущен.
Дейзи повернулась к Еве.
– Интересно, где мне достать терьера Джека Рассела?
II
Лев Пешков был лучшим отцом, какой только может быть у человека, – или как минимум был бы, если бы он больше времени проводил с сыном. Он был богат и щедр, умнее кого угодно и даже со вкусом одевался. Наверняка он был красив, когда был помоложе, – да и сейчас женщины не давали ему проходу. Грег Пешков его обожал, и единственное, на что он мог пожаловаться, – что мало его видел.
– Надо было продать этот дрянной заводишко, когда была возможность, – сказал Лев, проходя вместе с Грегом по молчаливым, обезлюдевшим цехам. – Он работал в убыток еще до забастовки. Надо было ограничиться кино и барами… – Он наставительно погрозил пальцем. – Бухло покупают всегда, и в хорошие времена, и в плохие. И в кино ходят, даже когда не могут себе этого позволить. Никогда этого не забывай!
Грег был совершенно уверен, что его отец нечасто делал ошибки в бизнесе.
– Так почему же ты его оставил?
– Из сентиментальности, – ответил Лев. – Когда я был в твоем возрасте, я работал на таком предприятии, на Путиловском заводе в Петербурге… – Он оглядел печи, литейные формы, подъемники, токарные станки и верстаки. – На самом деле там было намного хуже.
Буффальский металлургический завод изготавливал пропеллеры всех размеров и даже огромные гребные винты для кораблей. Грега особенно интересовали расчеты изгибов лопастей. В своем классе он был первым по математике.
– Ты был там инженером? – спросил он.
Лев усмехнулся.
– Я говорю так, когда мне надо произвести впечатление. Но на самом деле я работал на конюшне, был подручным конюха. А с механизмами у меня никогда не ладилось, другое дело – мой брат Григорий… Ты в него пошел. Но все равно, никогда не занимайся литейным производством.
– Не буду.
Грег собирался все лето следовать тенью за отцом, изучая его бизнес. Лев только что вернулся из Лос-Анджелеса, и сегодня у Грега был первый день занятий. Но литейное производство ему было не нужно. У него хорошо шла математика, но интересовала его власть. Ему хотелось, чтобы отец взял его в Вашингтон в одну из своих частых поездок по делам продвижения фильмов. Именно там принимались решения.
Он с нетерпением ждал ланча. Они с отцом должны были встретиться с сенатором Гасом Дьюаром. Грег хотел попросить сенатора об одолжении. Но с отцом он еще это не обсуждал. Ему было страшновато заговаривать на это тему, и вместо этого он спросил:
– А о своем брате, оставшемся в Петербурге, ты получаешь какие-нибудь известия?
Лев покачал головой.
– После войны – нет. Я бы не удивился, узнав, что он умер. Многие старые большевики исчезли.
– Кстати о родственниках, в субботу я видел свою сводную сестру. Она была на том пляжном пикнике.
– Хорошо вы там время провели?
– Она на тебя страшно сердится, ты об этом знаешь?
– Что я натворил на этот раз?
– Ты сказал, что пойдешь в Белый дом с ней, а пошел с Глэдис Энджелус.
– А, верно. Совсем забыл. Но мне же была нужна реклама для «Страсти».
К ним подошел высокий человек в полосатом костюме, слишком крикливом даже по нынешней моде. Он коснулся края шляпы и сказал:
– Утро, босс.
– Джо Брехунов здесь начальник охраны. Джо, это мой сын Грег.
– Оч приятно, – сказал Брехунов.
Грег пожал ему руку. Как на многих заводах, здесь была своя полиция. Но Брехунов больше походил на бандита, чем на полицейского.
– Все спокойно? – спросил Лев.
– Ночью было небольшое происшествие. Два механика пытались стащить кусок пятнадцатидюймовой стальной полосы, авиационной стали. Мы их поймали, когда они передавали ее через забор.
– Вызвали полицию? – сказал Грег.
– Не было необходимости, – ухмыльнулся Брехунов. – Мы с ними немножко побеседовали о том, что такое частная собственность, – и отправили в больницу подумать об этом.
Грег не удивился, узнав, что охрана отца так избивает воров, что они попадают в больницу. Несмотря на то что Лев в жизни не ударил ни его, ни мать, Грег чувствовал, что под внешней обходительностью отца скрывается не так уж далеко спрятанная жестокость. Это оттого, что юность отца прошла в трущобах Петербурга, думал он.
Из-за печи вышел внушительного вида человек в синем костюме и рабочей кепке.
– Это руководитель профсоюза Брайан Холл, – сказал Лев. – Привет, Холл.
– Привет, Пешков.
Грег приподнял брови. Обычно к его отцу обращались «мистер Пешков».
Лев стоял, широко расставив ноги, руки в боки.
– Ну что, даете мне ответ?
Лицо Холла приняло упрямое выражение.
– Люди не вернутся на работу за новую, урезанную плату, – если вы об этом.
– Я же пересмотрел свое предложение по оплате!
– Но все равно она осталась урезанной.
Грег забеспокоился. Отец не любил, когда с ним спорили, и мог взорваться.
– Мой управляющий говорит, что мы не получаем заказов, потому что при таком уровне зарплат не можем предложить выгодную цену.
– Нет, Пешков, это потому, что у вас устаревшее оборудование. Некоторые станки стоят еще с довоенных времен. Нужно обновить оборудование.
– В разгар депрессии? Вы что, сдурели? Я не желаю и дальше бросать деньги на ветер!
– Вот так же думают и ваши рабочие, – сказал Холл с таким видом, с каким игрок кладет козырную карту. – Они не желают уступать вам ни цента, когда им самим так туго приходится.
Грег подумал, что рабочие – идиоты, раз бастуют во время депрессии, и наглость Холла его злила. Этот человек говорил с его отцом на равных, а не как подчиненный с начальством.
– Что же, дело обстоит так, что мы все теряем в деньгах, – сказал Лев. – Какой же в этом смысл?
– Сам я уже ни на что повлиять не могу, – сказал Холл. Грегу почудилось в его тоне высокомерие. – Профсоюз послал сюда людей, они и будут разбираться в этой ситуации. – Он вынул из жилетного кармана большие металлические часы. – Их поезд прибудет через час.
Лицо Льва потемнело.
– Еще не хватало, чтобы приезжали какие-то чужаки и устраивали здесь скандал!
– Если вам не нужен скандал, не следует его провоцировать.
Лев сжал руку в кулак, но Холл уже ушел.
Лев повернулся к Брехунову.
– Ты знал об этих профсоюзниках из центра? – гневно сказал он.
Брехунов занервничал.
– Я немедленно этим займусь, босс.
– Узнай, что за люди и где остановились.
– Это будет нетрудно.
– А потом отправь назад в их поганый Нью-Йорк в машине «скорой помощи».
– Можете на меня положиться, босс.
Лев пошел дальше, и Грег последовал за ним. Вот это власть, подумал Грег с некоторым даже благоговением. Стоит отцу слово сказать – и из профсоюзных активистов котлету сделают.
Они вышли из здания завода и сели в автомобиль Льва, «кадиллак»-седан на пять пассажиров, новый, обтекаемой формы. Его длинные округлые крылья напоминали Грегу женские бедра.
Лев поехал по Портер-авеню до берега и припарковал машину у буффальского яхт-клуба. На бортах покачивающихся на воде судов весело играло солнце. Грег был совершенно уверен, что отец не входит в этот элитарный клуб. А вот Гас Дьюар наверняка входит.
Они пошли к пристани. Клуб был построен на сваях, над водой. Лев и Грег вошли и сняли шляпы. Грег сразу же почувствовал себя неловко, зная, что находится в качестве гостя в клубе, в члены которого его бы ни за что не приняли. Эти люди, наверное, думают, что он должен считать себя польщенным, что его впустили. Он сунул руки в карманы и принял независимый вид, чтобы они знали, что обстановка его не впечатляет.
– Когда-то я состоял в этом клубе, – сказал отец. – Но в двадцать первом году председатель сказал мне, что я должен выйти из клуба, потому что я бутлегер. А потом попросил продать ему ящик виски.
– А для чего сенатор Дьюар пригласил тебя на ланч?
– Сейчас узнаем.
– Ты не будешь против, если я обращусь к нему с одной просьбой?
Лев недоуменно сдвинул брови.
– Наверное, нет. Что это ты затеял?
Но прежде чем Грег успел ответить, Лев уже здоровался с человеком лет шестидесяти.
– Это Дейв Рузрок, – сообщил он Грегу. – Мой главный соперник.
– Вы мне льстите, – сказал тот.
«Театры Рузрок» представляли собой сеть разваливающихся от старости кинотеатров по всему штату Нью-Йорк. А вот об их владельце никак нельзя было сказать, чтобы он выглядел старой развалиной. У него был величественный вид: высокий, седовласый, с носом как изогнутый клинок. На нем был голубой кашемировый блейзер со значком клуба на нагрудном кармане. Грег сказал:
– В субботу я имел удовольствие наблюдать, как играет в теннис ваша дочь Джоан.
– Неплохо, правда? – довольно сказал Дейв.
– Отлично!
Лев сказал:
– Как хорошо, Дейв, что я вас встретил. Я собирался вам звонить.
– Зачем?
– Ваши кинотеатры нуждаются в перестройке. Очень уж они старомодные.
Дейва, казалось, это позабавило.
– Вы хотели мне позвонить, чтобы сообщить эту новость?
– Вы не хотите что-нибудь с ними сделать?
Дейв элегантно пожал плечами.
– Зачем мне эти хлопоты? Денег, что они приносят, мне хватает. В моем возрасте не следует перенапрягаться.
– Ваш доход мог бы вырасти вдвое.
– Вместе с ценой на билеты? Нет, спасибо.
– Вы сумасшедший.
– Не все же думают только о деньгах, – сказал Дейв с ноткой презрения.
– Ну так продайте их мне, – сказал Лев.
Грег удивился. Он этого не ожидал.
– Я дам за них хорошую цену, – добавил Лев.
Дейв покачал головой.
– Мне нравится быть владельцем кинотеатров, – сказал он. – Они дают людям удовольствие.
– Восемь миллионов долларов, – сказал Лев.
Грег был ошеломлен.
«Неужели я не ослышался? – подумал он. – Отец предложил Дейву восемь миллионов долларов?»
– Это хорошая цена, – признал Дейв. – Но я не продам.
– Никто другой не даст вам столько! – раздраженно сказал Лев.
– Знаю. – Дейву, похоже, надоел этот напор. Он залпом допил свой стакан. – Рад был повидать вас обоих. – И он неторопливо вышел из бара в обеденный зал.
Лев посмотрел ему вслед с отвращением.
– «Не все же думают только о деньгах», – повторил он слова Дейва. – Сто лет назад его дед приехал сюда из Персии, и у него не было ничего, кроме одежды, что на нем, да шести ковров. Уж он бы не отказался от восьми миллионов долларов.
– Я и не знал, что у тебя есть столько денег.
– Их и нет – во всяком случае, наличными и наготове. Для этого и существуют банки.
– Значит, чтобы заплатить Дейву, ты бы взял кредит?
Лев поднял указательный палец.
– Никогда не используй собственные деньги, если можешь потратить чьи-то еще.
В бар вошел Гас Дьюар, высокий человек с большой головой. Ему было сильно за сорок, и в его светло-шатеновых волосах, словно крупинки соли, поблескивало серебро. Он приветствовал их с холодной учтивостью, пожал им руки и предложил напитки. Грег тут же понял, что Гас и Лев недолюбливают друг друга. Это могло означать, что Гас не выполнит просьбу, с которой Грег хотел к нему обратиться. Может быть, не стоит даже и пытаться.
Гас был большой шишкой. До него сенатором был его отец. Такая династическая последовательность, думал Грег, это не по-американски. Гас помогал Франклину Рузвельту стать губернатором Нью-Йорка, а затем президентом. Теперь он входил в обладающий властью Комитет по иностранным делам.
Его сыновья, Вуди и Чак, ходили в одну школу с Грегом. Вуди был башковит, Чак – спортсмен.
Лев сказал:
– Неужели президент велел вам уладить дело с моей забастовкой, сенатор?
– Нет, – улыбнулся Гас. – Во всяком случае, пока – нет.
Лев повернулся к Грегу.
– В прошлый раз, когда этот завод бастовал, – двадцать лет назад, – президент Вильсон послал Гаса припугнуть меня, чтобы я дал рабочим прибавку.
– Я помог вам сэкономить, – мягко сказал Гас. – Они требовали прибавить доллар, а я заставил их согласиться на половину.
– Что было ровно на пятьдесят центов больше, чем я собирался дать.
Гас улыбнулся и пожал плечами.
– Пойдемте в обеденный зал?
Они прошли в зал. Когда они сделали заказ, Гас сказал:
– Президент был рад, что вы смогли прийти на прием в Белый дом.
– Наверное, мне не следовало приводить Глэдис, – сказал Лев. – Миссис Рузвельт держалась с ней несколько прохладно. Может быть, ей не нравятся киноактрисы.
«Ей совершенно точно не нравятся киноактрисы, которые спят с чужими мужьями», – подумал Грег, но оставил свои мысли при себе.
За едой Гас вел светскую беседу. Грег ждал возможности обратиться со своей просьбой. Он хотел летом поработать в Нью-Йорке, чтобы обзавестись связями и найти выходы на нужных людей. Ему мог помочь устроиться на стажировку отец, но – у республиканцев, а у них власти не было. Грег хотел работать в команде сенатора Дьюара, человека влиятельного и уважаемого, личного друга и помощника президента.
Он сам не знал, почему так боится заговорить об этом. В худшем случае Дьюар просто скажет «нет».
Когда покончили с десертом, Гас перешел к делу.
– Президент просил меня поговорить с вами о Лиге свободы.
Грег слышал об этой организации, это была правая группа, противостоящая «новому курсу» президента.
Лев зажег сигарету и затянулся.
– Мы должны остерегаться, чтобы к нам не проник социализм.
– Единственное наше спасение от кошмара, подобного тому, что творится сейчас в Германии, – «новый курс».
– Лига свободы – не нацисты.
– Разве? Они планируют вооруженное восстание с целью сместить президента. Конечно, это нереально – пока, во всяком случае.
– Я полагаю, у меня есть право на собственное мнение.
– Но вы поддерживаете не тех людей. Вы же понимаете, что никакого отношения к свободе эта Лига не имеет.
– Вы мне не рассказывайте о свободе! – начиная сердиться, сказал Лев. – Когда мне было двенадцать лет, меня выпороли питерские полицейские – за то, что мои родители бастовали.
Грег не понял, почему отец заговорил об этом. Жестокость царского режима казалась скорее доводом в пользу социализма, а не против.
– Рузвельту известно, что вы даете деньги Лиге, и он хотел бы, чтобы вы этого не делали.
– А откуда ему известно, кому я даю деньги?
– Ему сообщает ФБР. Они ведут наблюдение за такими людьми.
– Мы живем в полицейском государстве! А ведь считается, что вы – либерал.
Грег подумал, что в аргументах отца маловато логики. Лев хватался за любое средство, какое только приходило ему в голову, чтобы сбить Гаса с толку, и не обращал внимания, что по ходу дела сам себе противоречит.
Гас оставался спокоен.
– Я надеюсь, что получится не доводить дело до полиции, – сказал он.
Лев усмехнулся.
– А президент знает, что я увел у вас невесту?
Для Грега это была новость. Но, должно быть, правдивая, так как Льву наконец удалось вывести Гаса из равновесия. Гас потрясенно взглянул на Льва, отвел взгляд и покраснел. «Очко в нашу пользу», – подумал Грег.
– Когда-то, в тысяча девятьсот пятнадцатом году, Гас был помолвлен с Ольгой, – пояснил Лев Грегу. – Но потом она передумала и вышла замуж за меня.
– Как молоды мы все тогда были, – сказал Гас, вновь обретая самообладание.
– Ну, вы забыли Ольгу достаточно скоро, – сказал Лев.
– Вы тоже, – холодно взглянув на него, ответил Гас.
Грег увидел, что теперь и отцу стало неловко. Удар Гаса достиг цели.
Возникло неловкое молчание, потом Гас сказал:
– Лев, мы с вами прошли через войну. Я был в пулеметном батальоне вместе со школьным другом Чаком Диксоном. В маленьком французском городке Шато-Тьери у меня на глазах его разорвало на куски… – Гас говорил просто, будничным тоном, но Грег вдруг заметил, что слушает затаив дыхание. Гас продолжал: – Моя мечта – чтобы моим детям никогда не пришлось пройти через то, через что прошли мы. Поэтому такие организации, как Лига свободы, надо душить в зародыше.
Грег решил, что сейчас – подходящий момент.
– Сенатор, меня тоже интересует политика, и мне хотелось бы узнать побольше. Не могли бы вы взять меня стажером на лето? – сказал он и затаил дыхание.
Гас, похоже, удивился, но ответил:
– Мне всегда может пригодиться сообразительный молодой человек, готовый работать в команде.
Это не означало ни да, ни нет.
– Я первый в классе по математике и капитан хоккейной команды, – стал перечислять свои достоинства Грег. – Спросите обо мне у Вуди.
– Хорошо. – Гас повернулся к его отцу. – А вы – подумаете над просьбой президента? Это действительно очень важно.
Было похоже, что Гас предлагает обмен. Но согласится ли отец?
Лев помолчал – довольно долго. Потом загасил сигарету и сказал:
– Я думаю, мы договорились.
Гас встал.
– Хорошо, – сказал он. – Президент будет доволен.
«Удалось!» – подумал Грег.
Они вышли из клуба и разошлись к своим машинам.
Глядя, как отец выруливает с парковки, Грег сказал:
– Спасибо, папа. Я тебе правда очень благодарен, что ты мне помог.
– Ты удачно выбрал момент. Хорошо, что ты такой сметливый.
Похвала порадовала Грега. Кое в чем он разбирался получше отца – уж во всяком случае, в науках и математике, – но боялся, что ему не хватает отцовской ловкости и смекалки.
– Я хочу, чтобы ты был мудрым, – продолжал Лев. – Не как все эти болваны… – о каких болванах он говорит, Грег не имел ни малейшего представления. – Нужно прогнозировать, все время идти впереди потока. Только так и можно жить.
Они поехали в офис Льва, расположенный в современном квартале в центре города. Проходя через мраморный вестибюль, Лев сказал:
– А сейчас я преподам урок этому дураку Дейву Рузроку.
Поднимаясь на лифте, Грег все думал, как он это сделает.
Студия «Пешков-пикчерз» находилась на последнем этаже. Грег вслед за Львом прошел по широкому коридору и вошел в приемную, где находились две симпатичные молоденькие секретарши.
– Соедините-ка меня с Солом Старром, – сказал им Лев по пути в свой кабинет.
Лев сел за стол.
– У Солли одна из самых больших студий в Голливуде, – сообщил он.
Телефон на столе зазвонил.
– Сол! – сказал он. – Как жизнь молодая?
Минуту-другую Грег слушал соленые шуточки, потом Лев перешел к делу.
– Можно дать тебе маленький совет? – сказал он. – В нашем штате Нью-Йорк есть сеть вшивых развалюх с названием «Театры Роузроук»… Да, вот именно. Возьми на заметку, не посылай им этим летом картины из списка самых кассовых – могут не расплатиться.
Грег подумал, что это здорово ударит по бизнесу Дейва: без моднейших новых фильмов его сборы рухнут.
– Умному достаточно, верно? Не за что, Солли, ты бы сделал для меня то же. Пока.
И снова Грег поразился могуществу отца. Он мог устроить, чтобы человека избили. Мог предложить восемь миллионов, которые ему не принадлежали. Мог нагнать страху на президента. Мог соблазнить чужую невесту. И мог уничтожить бизнес одним телефонным звонком.
– Вот увидишь, – сказал отец, – пройдет месяц – и Дейв Рузрок будет меня умолять выкупить его бизнес. За половину той суммы, что я ему сегодня предложил.
III
– Просто не знаю, что за щенок такой мне попался! – сказала Дейзи. – Совершенно не слушается, я с ним с ума сойду!
У нее дрожал голос, а в глазах стояли слезы, и если она притворялась, то совсем чуть-чуть.
Чарли Фаркуарсон осмотрел собаку.
– Щенок как щенок, – сказал он. – И даже очень славный. Как его зовут?
– Джек.
– Хм.
Они сидели на садовых креслах в ухоженном двухакровом саду дома Дейзи. Ева поздоровалась с Чарли и тактично удалилась писать письмо домой. Вдали садовник Генри рыхлил землю на клумбе с пурпурно-желтыми анютиными глазками. Его жена, служанка Элла, принесла стаканы и кувшин лимонада и поставила на складной столик.
Щенок был породы «терьер Джека Рассела», маленький и крепкий, белый с коричневыми пятнами. У него был умный взгляд, словно он понимал каждое слово, но, казалось, он не имел никакого намерения слушаться. Дейзи посадила его к себе на колени и погладила по носу холеными пальчиками, надеясь, что Чарли это движение покажется смутно волнующим.
– Тебе не нравится такое имя?
– Может быть, оно слишком обычное? – сказал Чарли, глядя на ее руку на собачьем носу, и беспокойно шевельнулся в кресле.
Дейзи не хотела перестараться. Если она заведет Чарли слишком сильно, он просто уйдет домой. Он потому и оставался один в двадцать пять лет: несколько буффальских девиц, в том числе и Дот Реншоу, и Маффи Диксон, пытались его окрутить и не смогли. Но Дейзи была не из таких.
– Тогда придумай ему имя сам, – сказала она.
– Лучше, когда в кличке два слога, как, например, Бонзо, чтобы ему было легче ее узнавать.
Дейзи не имела ни малейшего представления, как следует выбирать кличку для собаки.
– Может быть, Ровер?
– Слишком распространенное. Может, лучше Расти?
– Замечательно! – сказала она. – Пусть будет Расти.
Щенок без усилий высвободился из ее рук и спрыгнул на землю.
Чарли поднял его. Дейзи заметила, какие большие у него руки.
– Ты должна показать Расти, что главная – ты, – сказал Чарли. – Держи его крепче и не давай спрыгнуть без разрешения, – и он снова посадил щенка ей на колени.
– Но он такой сильный! И я боюсь ему что-нибудь повредить…
Чарли снисходительно улыбнулся.
– Вряд ли у тебя это вышло бы, даже если бы ты постаралась. Держи его за ошейник, поверни немного, если понадобится. А теперь другую руку положи ему на спину.
Дейзи выполнила все, что велел Чарли. Шенок почувствовал, что ее руки стали тверже, и притих, словно ожидая, что будет дальше.
– Скажи ему «Сидеть!» и нажми на круп.
– Сидеть! – сказала она.
– Скажи громче, и «ть» надо произносить очень четко. Потом сильно нажми.
– Расти, сидеть! – сказала она и пригнула его вниз. Он сел.
– Ну вот, – сказал Чарли.
– Какой ты умный! – восхитилась Дейзи.
Было видно, что Чарли приятно.
– Дело просто в том, что я знаю, что делать, – скромно сказал он. – С собаками всегда нужно вести себя настойчиво и решительно. Приходится на них чуть ли не лаять… – Он с довольным видом откинулся на спинку кресла. Он был плотного телосложения и заполнил все кресло. Заговорив о том, в чем разбирается, он расслабился, как и надеялась Дейзи.
Утром она позвонила ему и сказала:
– Я в отчаянии! Я завела щенка – и совершенно не могу с ним справиться. Не можешь ли ты дать мне совет?
– А какой породы щенок?
– Терьер Джека Рассела.
– Да что ты! Это же моя любимая порода, у меня самого их трое!
– Какое совпадение!
Как и рассчитывала Дейзи, Чарли вызвался прийти и помочь ей дрессировать щенка.
Узнав об этом, Ева с сомнением сказала:
– Ты уверена, что Чарли тебе подходит?
– Ты что, шутишь?! – ответила Дейзи. – Это один из самых подходящих холостяков в Буффало!
И сейчас она сказала:
– Я уверена, что так же хорошо у тебя будет получаться и с детьми.
– Ну, насчет этого я не знаю.
– Ты любишь собак, но умеешь быть с ними твердым. Я уверена, что так же надо обращаться и с детьми.
– Понятия не имею, – ответил он и сменил тему: – А ты собираешься в колледж в сентябре?
– Может быть, поеду в Оукдейл, там находится двухлетний женский колледж. Или…
– Или – что?
«Или я могу выйти замуж», – имела она в виду, но сказала другое:
– Не знаю. Или случится что-нибудь еще.
– Что, например?
– Мне бы хотелось увидеть Англию. Мой отец ездил в Лондон и встречался там с принцем Уэльским. А ты? У тебя есть планы?
– У нас всегда считалось, что я должен буду заменить отца в банке, но сейчас банка нет. У мамы осталось немного денег от ее семьи, и я ими занимаюсь, но, не считая этого, я в свободном поиске.
– Тебе надо заняться коневодством, – сказала Дейзи. – Я уверена, что у тебя получится. – Она была хорошей наездницей и брала призы, когда была помоложе. Она представила себя с Чарли в парке на паре серых и едущих следом двоих детишек на пони. Видение вдохновляло.
– Я люблю лошадей, – сказал Чарли.
– Я тоже! Я хочу разводить скаковых лошадей! – Говоря об этом, Дейзи не приходилось напускать на себя увлеченный вид. Это была ее мечта – вывести плеяду чемпионов. На конезаводчиков она смотрела как на высшую мировую элиту.
– Чистокровные лошади стоят больших денег, – печально сказал Чарли.
Денег у Дейзи было полно. Если Чарли на ней женится, ему никогда больше не придется беспокоиться о деньгах. Конечно, она этого не сказала, но догадалась, что Чарли думает об этом, и дала этой невысказанной мысли повисеть в воздухе как можно дольше.
Наконец Чарли сказал:
– А это твой отец организовал нападение на приезжих профсоюзных деятелей?
– С чего ты взял!
Дейзи не знала, занимался ли ее отец такими вещами, но, по правде говоря, ее бы это не удивило.
– Профсоюзные работники, приехавшие из Нью-Йорка возглавить забастовку, оказались в больнице, – настойчиво сказал Чарли. – «Сентинел» пишет, что они поссорились с местными профсоюзными лидерами, но все думают, что это устроил твой отец.
– Я никогда не говорю о политике, – жизнерадостно сказала Дейзи. – А когда у тебя появилась первая собака?
Чарли начал делиться воспоминаниями. А Дейзи думала, что делать дальше. «Он пришел ко мне, он почувствовал себя непринужденно, теперь мне нужно его «завести». Но когда я гладила собаку, это его нервировало. Что сейчас нужно, так это случайный физический контакт».
– Чему же мне дальше учить Расти? – спросила она, когда Чарли закончил рассказ.
– Научи его идти рядом, – не раздумывая, ответил Чарли.
– А как это делается?
– У вас есть собачье печенье?
– Конечно!
Окна кухни были открыты, и Дейзи крикнула служанке:
– Элла, принесите, пожалуйста, коробку «Милкбоунз».
Чарли разломил одно печенье, потом посадил щенка к себе на колени. Зажав в кулаке кусочек печенья, он дал Расти его понюхать, потом раскрыл ладонь и позволил собаке его съесть. Затем взял новый кусочек – так, чтобы щенок это видел. Затем встал и поставил щенка возле ноги. Расти не сводил внимательного взгляда со сжатого кулака Чарли.
– Иди рядом! – сказал Чарли и сделал несколько шагов.
Щенок пошел за ним.
– Молодец! – сказал Чарли и дал Расти печенье.
– Это восхитительно! – сказала Дейзи.
– Через некоторое время печенье уже будет не нужно, достаточно будет его погладить. А в конце концов он будет это делать по привычке.
– Чарли, ты гений!
Чарли был доволен. У него были красивые карие глаза – совсем как у ее щенка, заметила она.
– А теперь попробуй ты, – сказал он.
Она повторила все, что делал Чарли, и получила тот же результат.
– Видишь? – сказал Чарли. – Не так уж это трудно.
Дейзи радостно рассмеялась.
– Нам нужно открыть совместный бизнес. «Фаркуарсон и Пешкова, дрессировка собак».
– Какая хорошая мысль, – сказал он, и, кажется, вполне серьезно.
«Пока все идет отлично», – подумала Дейзи.
Она подошла к столу и налила два стакана лимонада.
Он стал рядом и сказал:
– Обычно я немного робею с девушками.
«Не то слово», – подумала она, но не проронила ни звука.
– Но с тобой говорить так легко… – продолжал он. Ему казалось, что это просто счастливая случайность.
Передавая ему стакан, она дернула рукой и плеснула на него лимонадом.
– Какая я неловкая! – воскликнула она.
– Ничего страшного, – сказал он, но лимонад намочил его льняной блейзер и белые хлопковые брюки. Он достал платок и стал вытирать пятна.
– Дай-ка я, – сказала Дейзи и взяла платок из его большой руки.
Вытирая лацкан блейзера, она придвинулась к нему совсем близко. Он замер, и она подумала, что он чувствует запах ее духов «Жан Нате» – начальная нота лаванды и фоновый запах мускуса. Она бережно протирала носовым платком грудь пиджака, хотя там пятен не было.
– Почти готово, – сказала она, словно жалея, что придется заканчивать так быстро.
Потом она опустилась на колено, словно признаваясь в любви. Она начала осушать влажные участки на брюках легкими прикосновениями бабочки. Вытирая бедро, она напустила на себя вид пленительной невинности и подняла на него взгляд. Он завороженно смотрел на нее, раскрыв рот и тяжело дыша.
IV
Вуди нетерпеливо осматривал яхту «Спринтер», чтобы убедиться, что ребята привели ее в полный порядок. Это был сорокавосьмифутовый гоночный кеч, длинный и узкий, как нож. Ее позволял брать «Корабельному товариществу» – клубу, в котором состоял Вуди, – Дейв Рузрок, чтобы они выезжали с детьми буффальских безработных на берег озера Эри и учили их основам хождения под парусом. Вуди с удовольствием отметил, что все швартовочные концы и кранцы в порядке, паруса убраны, тросы смотаны в бухты…
Его брат Чак, на год младше – ему было четырнадцать, – был уже на пирсе, перешучиваясь с парой цветных ребятишек. Чак обладал раскованной манерой общения, что позволяло ему легко со всеми ладить. Вуди, собираясь, как отец, заниматься политикой, завидовал его непринужденному обаянию.
На мальчишках были одни лишь шорты и сандалии, и вся троица представляла собой воплощение юношеской силы и жизнерадостности. Если бы у Вуди был с собой фотоаппарат, он бы с удовольствием их заснял. Он был хорошим фотографом и устроил дома лабораторию, чтобы проявлять и печатать свои фотографии.
С удовлетворением убедившись, что они оставляют «Спринтера» в таком же виде, в каком брали утром, Вуди спрыгнул на пирс. Компания подростков, человек двенадцать, вместе вышла со стоянки яхт – обветренные и загорелые, с приятно ноющими после работы мышцами, они со смехом вспоминали сегодняшние промахи, оплошности и шутки.
Когда они были на воде, работали вместе, чтобы удержать яхту на курсе – расстояние, отделяющее двух богатых братьев от ребятни бедняков, исчезало, но сейчас, на парковке буффальского яхт-клуба, оно появилось вновь. Там стояли бок о бок две машины: «Крайслер Эйрфлоу» сенатора Дьюара, с шофером в форме, ожидающим Вуди и Чака, – и пикап «Шевроле Родстер» с двумя деревянными скамейками в грузовой части для остальных. Вуди почувствовал себя неловко, прощаясь с ребятами, когда шофер распахнул перед ним дверцу. Но они, похоже, не обратили внимания, поблагодарили его и сказали: «До следующей субботы!»
Когда они ехали по Делавэр-авеню, Вуди сказал:
– Здорово было! Хотя не знаю, много ли толку от того, что мы делаем…
– Почему? – удивился Чак.
– Ну мы же не поможем их родителям найти работу, а на самом деле им только это и нужно.
– Это может помочь самим ребятам через несколько лет найти работу… – Буффало был портовый город, и в другое время можно было найти тысячи возможностей устроиться на торговое судно, из тех, что ходили по Великим озерам и каналу Эри, или на прогулочное.
– При условии, что Президент сможет снова привести в движение экономику.
– Ну так иди работать к Рузвельту, – пожал плечами Чак.
– А почему бы и нет? Папа же работал у Вудро Вильсона.
– Ну а я буду ходить под парусами.
Вуди взглянул на часы.
– Мы едва успеем переодеться на бал! – Они собирались на обед с танцами в теннисный клуб. От предвкушения сердце у него забилось чаще. – Я хочу к созданиям с нежной кожей, высокими голосами и розовыми платьями…
– Ха! – насмешливо сказал Чак. – Джоан Рузрок в жизни не носила ничего розового.
Вуди растерялся. Он думал о Джоан целыми днями и чуть ли не целыми ночами вот уже две недели, но откуда об этом узнал брат?
– С чего ты взял…
– Да ладно тебе, – презрительно сказал Чак. – Когда она приехала на пляж в той теннисной юбке, ты чуть в обморок не грохнулся. Любому ясно было, что ты по ней сохнешь. К счастью, сама она, кажется, ничего не заметила.
– Почему это к счастью?
– Я тебя умоляю! Тебе пятнадцать, ей восемнадцать. Это же курам на смех! Ей нужен муж, а не мальчишка.
– Ах да, благодарю, я и забыл, ты же у нас знаток женщин!
Чак покраснел. У него никогда не было подружки.
– Не надо быть знатоком, чтобы увидеть то, что у тебя под самым носом, – буркнул он.
Они всегда так разговаривали. Не старались друг друга задеть, просто были абсолютно откровенны. Они были братьями, и соблюдать приличия было ни к чему.
Наконец они приехали домой, в особняк псевдоготического стиля, построенный их дедом, сенатором Кэмом Дьюаром, и бегом отправились мыться и переодеваться.
Вуди был уже одного роста с отцом и надел один из его старых вечерних костюмов, немножко поношенный, но это ничего. Младшие ребята придут в школьных костюмах или блейзерах, но те, кто учится в колледжах, будут в смокингах, и Вуди стремился выглядеть старше. Сегодня он пригласит ее на танец, подумал он, намазывая волосы бриллиантином. Ему будет позволено держать ее в объятиях. Его пальцы будут ощущать тепло ее кожи. Он будет смотреть ей в глаза, а она будет ему улыбаться. А ее грудь во время танца будет касаться его пиджака.
Он спустился в гостиную, – родители уже ждали. Папа потягивал коктейль, а мама курила сигарету. Папа был высокий и худой и в своем двубортном смокинге походил на вешалку для костюмов. Мама была очень красива, несмотря на то что один глаз у нее был все время закрыт – она такой родилась. Сегодня она выглядела великолепно: на ней было красное шелковое платье в пол с черной кружевной отделкой и черная бархатная вечерняя жакетка.
Последней в комнату вошла бабушка. В свои шестьдесят восемь лет она была стройна и элегантна и так же худа, как ее сын, но миниатюрна. Она осмотрела мамин наряд и сказала:
– Роза, дорогая, ты выглядишь чудесно.
К своей невестке она всегда была добра. Со всеми остальными она разговаривала довольно едко.
Гас, не дожидаясь просьбы, сделал ей коктейль. Вуди ждал, скрывая нетерпение, пока она не спеша пила. Бабушку торопить не следовало. Она была уверена, что ни одно светское событие не начнется до ее прибытия: она была гранд-дамой, вдовой одного сенатора и матерью другого и главой одного из самых старейших и самых уважаемых семейств города.
Вуди спросил себя, когда он «запал» на Джоану. Он был с ней знаком почти всю жизнь, но всегда относился к девчонкам как к не представляющим интереса зрительницам захватывающих приключений мальчишек – пока два-три года назад девочки вдруг не стали интересней даже автомобилей и моторных лодок. Но и тогда его внимание привлекали в основном ровесницы или девочки помладше. Сама Джоан всегда смотрела на него как на ребенка – умненького ребенка, с которым можно время от времени поболтать, но уж никак не на мальчика, с которым можно дружить. Но этим летом, без какой-то видимой причины, она вдруг стала для него самой очаровательной девчонкой на свете. К сожалению, ее отношение к нему не претерпело подобного изменения.
Пока что.
Бабушка спросила его брата:
– Чак, как дела в школе?
– Ужасно, бабушка, и ты это хорошо знаешь. Я – тот самый урод в семье, недалеко ушедший от наших прародителей-шимпанзе.
– Насколько мне известно, кретины не пользуются оборотами вроде «прародителей-шимпанзе». Ты уверен, что это не из-за лени?
– Мама, – возразила Роза, – учителя говорят, что Чак в школе очень много занимается.
– И обыгрывает меня в шахматы, – добавил Гас.
– Ну так в чем же дело, скажите на милость? – гнула свое бабушка. – Если так будет продолжаться, он же не попадет в Гарвард!
– Просто я медленно читаю, вот и все, – сказал Чак.
– Любопытно, – сказала она. – Мой свекор, твой прадед по линии деда, был самым успешным банкиром своего поколения, а ведь он с трудом читал и писал.
– Я не знал, – сказал Чак.
– Так оно и было, – сказала бабушка. – Но это тебе не оправдание. Больше работай.
Гас взглянул на часы.
– Мама, если ты готова, нам лучше отправляться.
Наконец они сели в машину и поехали в клуб. Папа заранее заказал столик и пригласил Реншоу с детьми, Дот и Джорджем. Вуди огляделся, но, к своему разочарованию, Джоан не увидел. Он взглянул на план столиков, вывешенный в вестибюле, и, к своему отчаянию, увидел, что столика Рузроков на плане не было. Неужели их не будет? Это испортило бы ему все удовольствие от вечера.
За лобстером и стейком говорили о событиях в Германии. Филип Реншоу считал, что Гитлер ведет себя правильно. Отец Вуди сказал:
– В сегодняшнем «Сентинеле» писали, что в тюрьму посадили католического священника – за то, что критиковал нацистов.
– Вы разве католик? – удивился мистер Реншоу.
– Нет, мы принадлежим к епископальной церкви.
– Филип, тут речь не о религии, – жестко сказала Роза. – Речь о свободе. – В юности она была анархисткой, да и сейчас в душе была сторонницей свободы личности.
Некоторые гости, пропустив обед, подъезжали позднее, к танцам, и когда Дьюарам подали десерт, в зале появились новые лица. Вуди искал глазами Джоан. В соседнем зале оркестр начал наигрывать хит прошлого года – «Континентал».
Он не мог сказать, чем так привлекала его Джоан. Мало кто назвал бы ее красавицей, хотя, конечно, у нее была яркая внешность. Она была похожа на царицу ацтеков – высокие скулы и нос такой же, как у отца, словно изогнутый клинок. У нее были густые темные волосы и кожа смуглого оливкового оттенка – несомненно, от персидских предков. И была в ней какая-то печальная страстность, отчего Вуди хотелось познакомиться с ней поближе, хотелось, чтобы она чувствовала себя с ним непринужденно, чтобы он мог слушать спокойное журчание ее речи. Ему казалось, что ее эффектная внешность могла свидетельствовать о способности к глубокому чувству… Тут он подумал: «Ну и кто здесь делает вид, что знаток женщин?»
– Ищешь кого-нибудь, Вуди? – спросила бабушка, от взгляда которой мало что могло укрыться.
Чак многозначительно хихикнул.
– Просто интересно, кто еще приедет на танцы, – небрежно ответил Вуди, но ничего не мог с собой поделать – покраснел.
Он все еще не видел ее, когда мама встала и за ней вся семья вышла из-за стола. Он побрел в бальный зал под звуки «Мунглоу» Бенни Гудмена, чувствуя себя безутешным, – а Джоан уже была там: должно быть, вошла, когда он отвернулся. Настроение у него поднялось.
Сегодня на ней было абсолютно простое серебристо-серое шелковое платье с глубоким треугольным вырезом, которое выгодно очерчивало фигуру. Тогда в теннисной юбке она тоже смотрелась изумительно, но сейчас выглядела еще более соблазнительно. Когда Вуди увидел, как она плывет по залу, грациозная и уверенная, у него пересохло во рту.
Он двинулся к ней, но зал уже был полон, и он вдруг обнаружил, к своей досаде, что стал очень популярен: всем хотелось с ним поговорить. Пробираясь через толпу, он заметил, что этот зануда Чарли Фаркуарсон танцует с жизнерадостной Дейзи Пешковой. Он вообще не помнил, чтобы видел Чарли танцующим хоть с кем, не говоря о такой очаровашке, как Дейзи. Как ей удалось вытащить его из раковины?
Когда он добрался до Джоан, она была в противоположном от оркестра конце зала и, к его огорчению, горячо спорила с ребятами года на три-четыре постарше Вуди. К счастью, он был выше почти всех в этой компании, поэтому разница в возрасте не так бросалась в глаза. Все держали в руках стаканы с кока-колой, но Вуди чувствовал запах виски – должно быть, у кого-то была бутылка в кармане.
Подойдя к ним, он услышал слова Виктора Диксона:
– Никто не в восторге от суда Линча, но надо же понимать, какие проблемы у них там, на Юге!
Вуди знал, что сенатор Вагнер предложил ввести закон, по которому шерифы, допускающие суд Линча, должны нести наказание, – но президент Рузвельт отказался поддержать этот законопроект.
– Виктор, как ты можешь так говорить! – возмущенно воскликнула Джоан. – Суд Линча – это убийство! Мы не должны вникать в их проблемы, мы должны помешать им убивать!
Вуди было приятно слышать, что Джоан разделяет его политические взгляды. Но было ясно, что сейчас не лучшее время, чтобы приглашать ее на танец, и это было жаль.
– Джоан, милая, ты не понимаешь, – сказал Виктор. – Эти южные негры – абсолютные дикари.
«Может, я молод и неопытен, – подумал Вуди, – но я бы не стал разговаривать с Джоан так снисходительно».
– Дикари – это как раз те, кто устраивает суд Линча! – сказала она.
Вуди решил, что настал подходящий момент, и внес в спор свою лепту.
– Джоан права, – сказал он, стараясь говорить басом, чтобы казаться взрослее. – Наши слуги Джой и Бетти, которые смотрели за нами с братом с самого нашего рождения, рассказывали, как в городе, где они родились, устроили суд Линча над двоюродным братом Бетти. С него сорвали всю одежду и стали его жечь паяльной лампой, а вокруг стояла толпа и глазела. А потом его повесили.
Виктор смотрел на него испепеляющим взглядом, злясь, что внимание Джоан переключилось на какого-то мальчишку, но остальные слушали со страхом и любопытством.
– Мне наплевать, что за преступление он совершил, – говорил Вуди, – но белые люди, сделавшие с ним это, уж точно дикари.
– Однако твой обожаемый президент Рузвельт, кажется, не поддержал проект закона против суда Линча? – сказал Виктор.
– Не поддержал, и очень жаль, – сказал Вуди. – Но я понимаю, почему он принял такое решение: побоялся, что обозленные южане отомстят, саботируя его «новый курс». Но все равно, как было бы хорошо, если бы он послал их к чертовой матери!
– Что ты понимаешь! – сказал Виктор. – Ты еще мальчишка.
Он вынул из кармана пиджака серебряную фляжку и плеснул себе в стакан с колой.
– У Вуди политические суждения более зрелые, чем у тебя, Виктор, – сказала Джоан.
Вуди вспыхнул.
– Политика у нас вроде семейного бизнеса, – сказал он. Но тут, к своей досаде, почувствовал, что его тянут за локоть. Слишком хорошо воспитанный, чтобы не обращать внимания, он обернулся и увидел Чарли Фаркуарсона – от танцев у него выступил пот.
– Можно тебя на минутку? – сказал Чарли.
Вуди не поддался искушению послать его подальше. Чарли был славный парень, никогда никому не сделал ничего плохого. Можно было только пожалеть человека с такой матерью.
– Ты чего, Чарли? – спросил он как можно дружелюбнее.
– Я хотел бы поговорить о Дейзи.
– Я видел, как ты с ней танцевал.
– Правда, она замечательно танцует?
Вуди ничего особенного не заметил, но из вежливости сказал:
– Ну, еще бы!
– Она все делает замечательно.
– Чарли, – спросил Вуди, стараясь скрыть недоумение, – вы с Дейзи что, гуляете?
Чарли застеснялся.
– Ну, мы пару раз катались верхом в парке, и вообще…
– Значит, гуляете.
Вуди это удивило. Они казались странной парой. Чарли – такой недотепа, а Дейзи – просто куколка.
– Она не похожа на других девчонок. С ней так легко говорить! И она любит собак и лошадей. Но люди считают ее отца гангстером.
– Но Чарли, он же, наверное, гангстер и есть. Во время сухого закона все покупали у него спиртное.
– Вот и моя мама так говорит.
– А твоей маме Дейзи, наверное, не нравится? – Вуди это не удивило бы.
– Дейзи – нравится. Ей не нравится ее семья.
Тут Вуди пришла в голову еще более странная мысль.
– Ты что, думаешь жениться на Дейзи?
– О господи, ну конечно! – сказал Чарли. – И, думаю, если я сделаю предложение, она, наверное, согласится.
Ну что же, подумал Вуди. У Чарли была респектабельность, но не было денег, а у Дейзи – наоборот. Может быть, они будут дополнять друг друга.
– Случались и более странные вещи, – сказал он. Это все было, конечно, интересно, но ему хотелось заняться налаживанием собственных романтических отношений. Он огляделся – убедиться, что Джоан осталась там же, где была.
– А почему ты мне все это рассказываешь? – спросил он Чарли. Вроде они не были такими близкими друзьями.
– Может быть, мама изменила бы свое мнение, если бы миссис Пешкову пригласили вступить в Общество леди Буффало.
Этого Вуди не ожидал.
– Да ты что, это же самый элитарный клуб в городе!
– Вот именно. И если бы Ольга Пешкова в него вошла, как бы моя мама могла возражать против Дейзи?
Вуди не знал, мог ли сработать этот план, но искренность теплого чувства Чарли к Дейзи была несомненна.
– Может, ты и прав, – сказал он.
– Ты не попросишь за меня свою бабушку?
– Ничего себе! Минуточку… Да бабушка Дьюар – просто фурия! Я бы и за себя не стал ее просить, не то что за тебя…
– Вуди, ну послушай! Ты же знаешь, что в этом тесном кругу все зависит от нее. Кого она скажет – того они примут, кого скажет – выгонят.
Это была правда. В обществе были председательница, секретарша и казначей, но распоряжалась в клубе Урсула Дьюар, словно он был ее собственностью. И все равно Вуди не хотелось к ней обращаться. Да она ему голову оторвет…
– Ох, не знаю… – сказал он виновато.
– Ну Вуди, ну пожалуйста! Ты не понимаешь… – Чарли понизил голос. – Ты просто не представляешь, каково это – когда так сильно любишь…
«Да представляю, – подумал Вуди, и это заставило его изменить решение. – Если Чарли так же плохо, как мне, – ну как я могу ему отказать? Может, кто-нибудь помог бы так же и мне, если бы это давало мне шанс с Джоан».
– Ладно, Чарли, – сказал он. – Я с ней поговорю.
– Спасибо! Слушай, а ведь она же здесь, правда? Может быть, ты мог бы сегодня…
– Черт, нет уж! У меня и свои дела имеются!
– Ну да, конечно… А когда?
Вуди пожал плечами.
– Завтра поговорю.
– Ты настоящий друг!
– Подожди пока благодарить. Она наверняка откажется.
Вуди повернулся, чтобы продолжить разговор с Джоан, но ее уже не было.
Он начал ее искать, но потом остановился. Он не должен выглядеть расстроенным. Человек, которому что-то очень нужно, не вызывает интереса, уж это-то он знал.
Он из чувства долга потанцевал с несколькими девчонками: с Дот Реншоу, Дейзи Пешковой и ее немецкой подругой Евой. Потом взял кока-колу и вышел на воздух, где курили несколько парней. Джордж Реншоу подлил ему в стакан виски, что улучшило вкус кока-колы, но опьянеть Вуди не хотел. Он уже пробовал, и ему не понравилось.
Джоан предпочтет человека, который разделяет ее интересы, подумал Вуди, а значит – Виктор Диксон не в счет. Вуди слышал, как Джоан упоминала Карла Маркса и Зигмунда Фрейда. В библиотеке он читал коммунистический манифест, но ему показалось, что это просто политическая демагогия. Гораздо интереснее было читать Фрейда «Исследование истерии», где из психического заболевания получился чуть ли не детектив. Он предвкушал, как даст понять Джоан – этак небрежно, – что читал эти книги.
Он твердо решил потанцевать сегодня с Джоан хотя бы раз и через некоторое время пошел ее искать. Ни в зале, ни в баре ее не было. Неужели он упустил свой шанс? Не слишком ли он был пассивен, стараясь не показать своего отчаяния? Мысль, что бал закончится, а он даже не коснется ее плеча, была невыносима.
Он снова вышел на улицу. Было темно, но он заметил ее почти сразу же. Она отошла от Грега Пешкова, несколько разгоряченная: по-видимому, спорила с ним.
– Похоже, ты – единственное исключение, все остальные дьявольски консервативны, – сказала она Вуди. Судя по голосу, она немного выпила.
Вуди улыбнулся.
– Спасибо за комплимент; наверное, так оно и есть.
– Ты знаешь про завтрашний марш протеста? – внезапно спросила она.
Он знал. Бастующие с буффальского металлургического завода собирались в знак протеста против избиения нью-йоркских профсоюзных работников выйти на демонстрацию. Вуди догадался, что это и было предметом спора с Грегом: завод принадлежал его отцу.
– Я думаю туда пойти, – сказал он. – Может, сделаю несколько кадров.
– Благослови тебя Господь! – сказала она и поцеловала его.
Он так удивился, что сначала не отреагировал. В первую секунду, когда она прижалась губами к его губам, он стоял неподвижно. На ее губах он почувствовал вкус виски.
Потом он пришел в себя. Он обнял ее и прижал к себе, ощущая восхитительное прикосновение ее груди и бедер к своему телу. В глубине души он боялся, что она будет оскорблена, оттолкнет его и возмущенно воскликнет, что он ее не уважает; но более глубокий инстинкт подсказывал, что ничего подобного не случится.
Он редко целовался с девочками, и опыта у него было мало, а уж целовать взрослых, восемнадцатилетних женщин вообще не доводилось, но ощущать ее мягкие губы было так приятно, что он стал водить губами по ее губам, легонько их сжимая, чувствуя при этом невероятное удовольствие, и был вознагражден ее тихим стоном.
Он смутно понимал, что если появится кто-то из взрослых, может произойти скандал, но уже слишком завелся, чтобы об этом думать.
Губы Джоан разомкнулись, и он почувствовал на губах ее язык. Это было для него ново: те немногие девочки, с которыми он целовался, никогда так не делали. Но он решил, что она знает, что делает, и, в конце концов, ведь ему это нравится. Он стал повторять языком движения ее языка. Это было ужасно интимно и очень волнующе. Должно быть, он делал все как надо, потому что она снова застонала.
Собравшись с духом, он положил правую руку ей на грудь – она оказалась восхитительно мягкая и тяжелая под шелком платья. Гладя ее, он нащупал маленькую округлость и с волнением первооткрывателя подумал, что это, должно быть, сосок. Он погладил его большим пальцем.
Она резко оттолкнула его.
– О боже, – сказала она, – что я делаю?
– Ты меня целуешь, – восторженно ответил Вуди. Он положил руки на ее круглые ягодицы. Через шелковое платье он чувствовал жар ее тела. – Давай еще!
Она отцепила его руки.
– Я, должно быть, совсем с ума сошла. Господи, это же теннисный клуб!
Вуди понял, что чары развеялись и поцелуев сегодня, как ни жаль, больше не будет. Он огляделся.
– Не волнуйся, – сказал он. – Никто не видел. – Он почувствовал восхитительную общность заговорщиков.
– Я лучше пойду домой, пока не натворила новых глупостей.
Он постарался не обижаться.
– Можно, я провожу тебя до машины?
– Ты спятил? Если мы пойдем вместе, все догадаются, чем мы занимались, особенно глядя на твою глупую улыбку до ушей.
Вуди попытался перестать улыбаться.
– Ну тогда ты иди, а я подожду минутку здесь.
– Хорошая мысль, – и она пошла.
– До завтра! – сказал он ей вслед.
Она не оглянулась.
