ГЛАВА 6. УЛЫБКА ЗАГАДОЧНОГО КОТА

Когда мы пожелали вернуться назад, то унеслись так быстро, что я даже несколько растерялся и сильно стиснул запястье этой La Shipton — чтобы не забывала о моих наставлениях.

Через мгновение все вокруг вновь стало привычным и узнаваемым, хотя вряд ли то была прежняя Luogo Nero. Под деревом, росшим напротив нашего дома, стоял стол, и за ним сидели Безумный Шляпник и Мартовский Заяц. Они пили чай, и между ними сидела Соня, а на противоположном конце стола, справа от них — маленькая светловолосая девочка! Шапротив Шляпника сидел Адам и болтал без умолку.

Заметив, куда смотрят его собеседники, Адам встал, обернулся и с улыбкой, приветливо кивая, направился к нам. Шляпник у него за спиной тоже поднялся — длинная знакомая фигура — и поклонился дамам, сняв свою старомодную шляпу. Под шляпой голова его, как я и ожидал, оказалась покрыта спутанными седыми волосами.

— Это моя помощница Медуза, с которой вы уже успели мимоходом познакомиться, — сказал Адам, — а с ней — миссис Урсула Шиптон, наша весьма перспективная клиентка. А это мой второй помощник, Альфред Нуар. Дорогие друзья, позвольте мне представить вам уважаемого профессора, сэра Бертрана Рассела .

— Только давайте поскорее покончим с этими допотопными тевтонскими церемониями, — сказал доктор Рассел, улыбаясь нам. — Я очень рад со всеми вами познакомиться. Адам не только очень внимательно отнесся к волновавшей меня проблеме, но и немало развлек меня, а затем, точно отвечая моему тайному желанию, предложил мне весьма, надо сказать, «колючую» дилемму «Идеалы и возможность их практического воплощения». — Он повернулся к Адаму: — Как я уже сказал, сколько вы ни старайтесь держать это снаружи, оно все равно сумеет найти лазейку и проникнуть внутрь! — сказал он.

— Но это же противоречит вашим собственным пацифистским принципам! — возразил Адам. — Особенно если вы утверждаете, что подобная способность может у него выработаться уже после нескольких контактов с представителями человеческой расы.

— По мере того как подходят к концу мои дни на этой земле, я все пристальнее вглядываюсь в окружающий меня мир, который сейчас, возможно, находится далеко не в лучшей своей форме и кажется мне гораздо хуже, чем когда я увидел его впервые, — сказал Рассел. — И мне страшно оттого, что это — то есть подобная возможность — может стать реальностью, хотя я стану возражать против этого до последнего своего вздоха. Я всего лишь прошу: не надо искушать судьбу!

Адам наклонился и поднял с земли какой-то длинный хлыст — прут или удочку? — который, похоже, длиной значительно превосходил его самого. «Удочка» была разрисована какими-то разноцветными спиралями и походила на пряничную тросточку, а когда Адам стукнул ею по земле, земля содрогнулась, как от удара кузнечного молота.

— Веселее, сэр, — сказал он, — наша актерская пирушка подходит к концу.

Мартовский Заяц вытащил свои часы и посмотрел на них. Потом опустил их в чашку с чаем, вынул и снова посмотрел на стрелки. Потом поднялся и, ни слова не говоря, повернулся и ушел в дом; через несколько минут за ним последовали Алиса и зевающая Соня.

— Я уже предупреждал вас, — сказал Адам, — что эти актеры — всего лишь духи, а потому они попросту растворились в воздухе. И, подобно им, не имеющие материальной основы наши видения — эти башни с капителями в виде облаков, эти роскошные дворцы, эти гордые замки и сам величественный земной шар, да-да, вместе со всем всем, что ему досталось в наследство, — тоже должны раствориться в воздухе и исчезнуть без следа. И тут, не успел он договорить, дом, дерево, стол под ним и все, что на этом столе было, и даже само небо — все, все начало таять, исчезать, растворяться в воздухе, и мы оказались в квартире Адама. Доктор Рассел кивнул, как бы в подтверждение собственных мыслей.

— Мы и сами подобны тому, из чего состоят наши сны, — сказал он, — и вся наша короткая жизнь замкнута в кольцо сна. Но не сломите ли вы свой волшебный посох, сэр? Не сломите ли вы его?

В ответ Адам поднял разноцветную «удочку» над головой, держа ее обеими руками как можно ближе к концам. Какое-то время я думал, что это просто так, но затем спина его сильно напряглась, и я догадался, что он прилагает неимоверные усилия, чтобы эту «удочку» согнуть. Пиджак лопнул у него на спине, а через несколько секунд лопнула и рубашка. В прореху стала видна бронзовая кожа, под которой играли узлы могучих неземных мускулов. Наконец металлический прут в его руках согнулся, и одним движением он превратил его в букву S. Затем еще одно усилие — и буква S превратилась в восьмерку.

— Я не уверен насчет адекватности такого ответа с вашей стороны, Адам,

— заявил лорд Рас сел, — но все равно спасибо: за помощь и за гостеприимство. — Сказав это, он тоже исчез, рас творившись в воздухе.

Адам шагнул к стене и пристроил возле нес согнутый восьмеркой металлический прут. Распрямившись, он заметил, в каком состоянии его одежда, усмехнулся, поглядел на меня и вдруг исчез. Осталась только его улыбка, которая еще 'некоторое время висела в воздухе.

— Как он это сделал? — спросил я у Глории.

— Ты имеешь в виду материальность образа Доктора? Просто Адам оставил вход в многоцелевой отсек открытым. Когда аппаратура активирована, энергия поля сама собой выползает оттуда.

— Все страньше и страньше! — пробормотал я, беря в руки кривоватую восьмерку и с удовлетворением отмечая, что это настоящая сталь. — «Д его собственный, чисто кошачий, последний трюк? Когда от него, как от Чеширского кота, осталась одна улыбка?

— Это он просто забавлялся с побочными эффектами данного пространства,

— пояснила Глория. — Здесь, внутри, благодаря сингулярности можно запросто телепортироваться с места на место. Мы, правда, практически никогда этим не пользуемся. Гораздо проще самому пересечь Комнату и взять книгу, чем фокусировать на ней свое внимание и волю, чтобы телепортировать ее всего на какие-то двадцать футов. У Адама просто слабость к драматическим эффектам.

— Это я уже заметил. И все-таки как ему удалось оставить в воздухе свою улыбку?

— Практика. Он отлично владеет этим искусством. Он вообще все всегда делает на «отлично».

— Это я тоже уже заметил.

А Адам между тем успел вернуться. Он материализовался у дальнего конца дивана; на нем была свежая сорочка и те же брюки.

— Ну что, не хотите ли еще повеселиться? — спросил он.

— Надеюсь, ты и так хорошо отдохнул! — Глория была непреклонна.

— Ты права. И моя юность вновь вернулась ко мне, точно орел, сделавший круг в небесах!

— Интересно, а чем это вдруг захотелось обменяться с тобой доктору Расселу? — спросил я.

— Ему хотелось избавиться от запаха изо рта, — ответил Адам. — Понимаешь, у него молодая подружка, и она недавно сказала ему, что у него изо рта плохо пахнет. Он перепробовал все полоскания на свете, но ни одно из этих средств не помогло, и он прямо-таки впал в отчаяние. А потом он кое-что вспомнил — когда-то ему рассказывал о Luogo Nero Альфред Норт Уайтхед'

— и решил попробовать.

—  — И ты избавил его от запаха изо рта в обмен на сцену «Безумного чаепития»?

— Не только. Я его немного поэксплуатировал как философа. И он мне дал один полезный совет.

— О смысле жизни, разумеется? Всегда полезно знать еще чье-то мнение на сей счет.

— О нашем Иддроиде, — возразил Адам. — Рассел совсем не уверен, что бульдозерная проработка нами всей информации, содержащейся в Библиотеке Конгресса, так уж полезна. Он полагает, что то, чего мы так стараемся избежать, видимо, является непосредственной составляющей того примитивного Коллективного Бессознательного, которое нам принес Гоми. Меня, честно говоря, подобная точка зрения удивила. Это мнение, похоже, идет вразрез с большей частью его же собственных основных установок… И я попросил его немного поразмышлять вслух и сказал, что чем необузданнее будут его мысли, тем лучше. И его, возможно, просто ошеломила природа задуманного нами проекта. — Он обошел диван кругом и стоял теперь прямо перед нами.

— Да уж, похоже, ты его действительно просто потряс, — сказал я и слегка подтолкнул Урсулу Шиптон, давая ей понять, что настала пора действовать.

Она пронзительно вскрикнула, рванулась вперед и успела раза два ударить Адама — это, надо сказать, потребовало от нее немалого мужества после эксперимента со стальным прутом. Но она, видно, была женщиной чрезвычайно азартной и большой шутницей.

Вдруг она снова пронзительно вскрикнула и, потеряв сознание, покатилась по полу ко мне. Я сразу бросился к ней, подхватил ее на руки и отнес на диван.

И услышал, как она прошептала:

— У него могущество того кота! Я его видела, точно видела: в Судный День. Все человечество он загнал в одну шкатулку, а потом бросил ее в огонь. Может, он и есть Дья…

— Я нарочно устроил это маленькое представление, — громко сказал я,

— в отместку за ту встречу, которую ты устроила мне. Ну что, видишь будущее благодаря собственной агрессивности? Вот и давай теперь рассказывай этому джентльмену о своих видениях.

— Девять жизней, — сказала она, — и восемь охотников, которые уменьшат это число. Самый лучший из них еще не появился, но скоро появится: он уже совсем близко. И скоро, очень скоро наступит время, когда тебе, кот, уже не удастся приземлиться на все четыре лапы!

Адам пригладил свои рыжие волосы и улыбнулся.

— Здорово! — сказал он. -Да, ты все правильно поняла! — Он придвинулся ближе, наклонился и коснулся ее лба. — Дай мне знать, когда будешь готова, и мы сыграем с тобой в пел-мел .

— В пел-мел? — переспросила она и тут же села, широко раскрыв от изумления глаза. — Я готова.

Он взял ее за руку, и они направились к Дыре.

— И все развлекались и веселились! — воскликнул я. — Извини, Глория, я на минутку: зов природы.

Я быстренько нырнул в уборную, закрыл за собой дверь и остановился, разглядывая собственное отражение, перед маленьким зеркалом, которое висело на противоположной стене. Я призвал на помощь всю свою волю, и отражение наконец в зеркале появилось. Значит, я тоже мог это делать? Мог телепортировать самого себя? Надо будет как следует овладеть этим искусством, превратить его в безупречное умение, в рефлекс, чтобы делать это так же легко, как Адам. Я сразy представил себе, как без конца буду бегать в туалет — чтобы иметь возможность попрактиковаться.

А пока что я внимательно рассматривал собственное отражение в зеркале.

— Еще какие-нибудь указания будут? — спросил я у него.

— Пока нет, — ответило отражение. — Побудь пока там просто так. Правильный выбор времени в нашем деле решает все.

Я вернулся в гостиную и обнаружил, что Глория беседует с Эштоном Эшем, который больше уже не являлся членом вокальной группы «Ай-Ти» и был одет в джинсы фирмы «Levi», дорогущие кроссовки, черную итальянскую майку и светлую кожаную куртку. На ремне у него висели солнечные очки в красивом дорогом футляре. Увидев меня, он улыбнулся.

— Я как раз рассказывал, что решил попробовать попасть к вам просто так — просто проверить, получится ли у меня, и получилось отлично! — сообщил он мне. — Мне хотелось спросить у вас, не поможете ли вы мне, ребята, познакомиться с какими-нибудь приятными девушками? Может быть, кто-то из них тоже заходил сюда? Мне подумалось, что с теми, кто был вашими клиентками, у меня могло бы получиться куда лучше. Мне кажется, мы бы испытывали друг к другу большее расположение. Это было бы что-то вроде «круга старых однокашников»…

— Боюсь, вам придется самому подыскать себе даму сердца, — мягко сказала Глория. — Мы просто не в состоянии выполнять еще и функции бюро знакомств.

— Но приятных девушек так трудно… Он не договорил: из Дыры появился Адам рука об руку с Урсулой Шиптон. Ее омерзительное тряпье исчезло, и теперь она была в элегантном узком черном трикотажном костюме и красных босоножках. Ее волосы — вымытые, подстриженные и отлично уложенные — действительно оказались совсем светлыми. С левой стороны она заколола их красной коралловой заколкой. С плеча у нее свисала маленькая блестящая черная сумочка и красный свободный жакет ажурной вязки. А лицо ее, теперь дочиста отмытое, оказалось и вовсе прехорошеньким. Я бы ее ни за что не узнал, если б не скулы и яркие глаза. Она, пожалуй, выглядела даже моложе своего предполагаемого возраста.

— Кто это? — спросил явно восхищенный Эш, указывая на Урсулу.

— Одна наша клиентка. Вроде вас. Нет, не вроде-у нее совсем другие проблемы, — поспешил поправиться я.

— Она замужем? — прошептал он.

— Вдова, — сказал я. — Хотите познакомлю?

— Еще бы! Был бы вам очень обязан!

— …Итак, денег, которые я тебе дал, хватит примерно на неделю, — между тем говорил Урсуле Адам. — Если не хватит или тебе понадобятся еще деньги, просто приходи сюда. Между прочим, совсем неплохая идея: тебе в любом случае стоит проверки ради каждый день сюда заглядывать. А заодно мы сможем и все возникшие у тебя вопросы разрешить. Мне бы, конечно, очень хотелось дать тебе провожатого на первое время, но никого из своих людей я тебе дать не могу…

Я откашлялся.

— Дорогая Урсула, — сказал я, — позвольте представить вам мистера Эштона Эша.

Эш сделал шаг вперед, слегка поклонился ей, взял ее руку и поднес к губам.

— Я случайно услышал часть вашего разговора… — сказал он, явно смущаясь. — Поверьте, я был бы счастлив служить вам провожатым так долго, как вы сами того пожелаете! Мы могли бы для начала где-нибудь вместе пообедать, если не возражаете.

— Ах, благодарю вас, — сказала она, оглядываясь на Адама и на меня,

— э-э-э… мистер Эш.

— Просто Эш, — сказал он.

— Ну, раз так, вам необходимо кое-что узнать об этой даме, — сказал я. — Она из шестнадцатого столетия. И настоящее время — для нее весьма отдаленное будущее.

— Я понимаю, — сказал он. — Я ведь и сам из другого времени, хотя разница и небольшая, всего каких-то шестьдесят лет.

— Вы достаточно хорошо знаете современный Рим? — спросил Адам. — Сможете показать ей городские достопримечательности?

— О да! Честно сказать, я ведь некоторое время вообще пользовался вашим заведением как остановкой метро. И только потом набрался смелости и обратился к вам за консультацией. А обычно я осторожненько выбирался наружу и осматривал город. И попадал почему-то всегда именно в этот период времени. Хотя я мог бы показать ей и будущую версию Рима, если только она…

— Я уже видела эту будущую версию, — сказала Урсула. — Вообще-то, и настоящую его версию я тоже видела. И, надо сказать, мне больше нравится настоящая. Возможно, я бы даже предпочла всегда жить здесь. И вести здесь свои дела. Хотя мне, конечно, хотелось бы кое-что здесь посмотреть… своими глазами.

Адам понимающе кивнул. Эш повел ее к двери.

— Идемте. Я все вам подробнейшим образом покажу, — пообещал он.

— А я обеспечу вам всю необходимую защиту, — пообещала она в ответ.

— Укажу, например, на дурное соседство.

Эш озадаченно посмотрел на меня. Я улыбнулся ему и ободряюще кивнул.

— У нее прекрасное чутье на такие вещи, — пояснил я.

Когда дверь за ними наконец закрылась, Адам не выдержал и рассмеялся.

— А знаешь, мы действительно могли бы открыть бюро брачных знакомств,

— сказал он. — Я мог бы подобрать очень интересные пары из различных временных эпох…

— Даже не думай, — сказала Глория. — Одолжения отдельным клиентам ты, разумеется, время от времени оказывать можешь, но от главной задачи не отвлекайся.

— Боюсь, что ты права…

— А что, интересно, тебе потребовалось, чтобы сделать из матушки Шиптон такую красотку? — спросил я.

— В основном мыло и вода, — ответил Адам. — И однократные услуги парикмахера, визажиста и массажиста. Иначе, пожалуй, ей вряд ли можно было бы показаться в центре города. Ну и еще, конечно, пришлось пробежаться по наиболее популярным магазинам одежды.

— Не так уж дорого, — сказал я. — Ты, надо отметить, весьма быстро движешься по списку, добывая недостающие составляющие. Скажи, а какое тело вы собираетесь дать этому Иддроиду?

— Калиостро предложил одну из стандартных моделей андроида. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хотя Иддроид должен будет уметь легко видоизменяться, причем не только физически.

— Звучит довольно опасно.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— А что вы собираетесь с ним делать, когда закончите?

— У меня есть кое-какие общие планы, но придется обсудить их с Калиостро.

— Я думал, ты помогаешь ему, потому что… это исключительно дерзкий проект.

— Так и есть. Но я предвидел появление Иддроида. Просто не успел сам вывести формулу. А он явился ко мне с готовой формулой, причем в нужный час и в нужном месте.

— А если ему твой план не понравится?

— Вряд ли. Он же разумный человек.

— Что ж, будем надеяться.

— Вот и хорошо. А теперь давай займемся долговременной памятью, которую я тебе обещал. Я считаю, что пора. А ты?

— Согласен с тобой. — Я и не думал возражать. — Тем более ты так давно мне это обещаешь, что я просто сгораю от любопытства. Пруст, ты говорил? И у тебя есть все, что нужно?

— О да! Я дал Шарлю — то есть Карлусу, графу де Монтескье-Ферензак — временный ориентир в его любовной истории с Сарой Бернар, хотя он мне и заявил, что никогда более на подобную связь не пойдет. Очень требовательная женщина! Впоследствии Монтескье даже хотелось, чтобыего пожалели. А ты знал, что он служил Гюисмансу прототипом для героя его романа «Наоборот»? Монтескье был человеком, не обладавшим никакими особыми талантами, но при этом умудрившимся дважды добиться успеха на литературном поприще и единожды на театральном, хотя и несколько меньшего. Я…

И тут я совершенно отвлекся. Дело в том, что у него за спиной, в прихожей, появилась женщина. И не просто женщина, а одна из самых очаровательных прелестниц! Высокая, гибкая, с темной, какой-то дымчатой кожей, с густой гривой очень светлых, почти белых волос, в массе которых весьма, как это ни странно, натурально мелькали черные прядки. Водопад волос укрывал ее почти до пояса. Уши в верхней своей части у нее были чуть заостренные; их украшали серьги в виде серебряных колец. Ногти у красавицы были черные, длинные и тоже заостренные; подбородок маленький, а лоб широкий. С ее плеч ниспадал черный плащ, а тело было искусно задрапировано узкой полосой черной материи, обвивавшей его подобно спирали. Плащ украшала серебряная застежка. А на ее левой лодыжке я заметил серебряный браслет. Ее желтые глаза не мигая смотрели на Глорию. Затем незнакомка поднесла палец к губам, и Глория едва заметно кивнула. Меня всего прямо дрожь пробрала, когда красавица встретилась со мной взглядом и снова поднесла палец к губам.

Затем она беззвучно приблизилась к Адаму со спины.

— …а Роберт Хаас, послуживший прототипом Свана ,

— вещал между тем Адам, — был среди них самым замечательным…

Внезапно дама, исчезла. Сперва я решил было, что и ей тоже известны все эти трюки с телепортацией. Но потом я увидел, что она просто опустилась на четвереньки, выгнула спину, припала к полу, поползла…

И прыгнула! Но Адам все же успел с улыбкой обернуться ей навстречу и поймать ее на лету, хотя на ногах устоял с трудом. А еще через несколько мгновений они сплелись в клубок и покатились по полу, издавая такие звуки, которые достойны разве что уличных котов.

Я придвинулся к Глории ближе, посмотрел ей в глаза и тихонько спросил:

— Что происходит?

— Это Прандха Ради — или Пранди для краткости, , — пояснила Глория.

— Старая подружка Адама. Они играют в эту игру уже несколько столетий. — Глория подошла к Рубильнику и выключила его. — Очень не хотелось бы, чтобы именно сейчас к нам забрел какой-нибудь клиент, — сказала она. Теперь уже и Адам, и Пранди стояли на четвереньках и, как мне показалось, плевали друг другу в лицо.

— Это у них что, особо бурные эмоции так проявляются? — спросил я. — Или, может, у них язык такой?

— И то и другое, — ответила Глория. — Честно говоря, в последний раз она здесь появлялась где-то во время Второй мировой войны…

— По-моему, тебе все это не слишком нравится?

— Ничего подобного! Конечно же, мне это нравится! Ведь здесь так сложно отыскать настоящую женщину-кошку… И Адам всегда так грустит, если они ссорятся…

— Может, на этот раз они ссориться не будут?

— Помотрим.

Она глазами указала мне на лестницу. Мне показалось, что это просто отличная мысль, и я поспешил за Глорией наверх, слыша у себя за спиной неторопливый обмен странными звуками — кошки то ли рычали, то ли шипели, — и не успел я достигнуть верхней ступеньки, как к этому полурычанию-полушипению прибавились более определенные пронзительные вскрики-утверждения.

Мы заперлись в комнате Глории. Снизу уже доносились звуки любовной возни.

— Расскажи мне историю их любви, пожалуйста, — попросил я, когда мы наконец устало развалились на широченной постели.

— Они встретились очень давно и в весьма далеком отсюда будущем, — начала свой рассказ Глория. — И сразу отлично поладили. А в один прекрасный день узнали, что заранее предназначались друг для друга — в целях сохранения генетического фонда «божественных». Это, похоже, был один из тех случаев, когда что-то тебе очень нравится, но только до тех пор, пока тебе не говорят, что ты это делать ОБЯЗАН. И тут же их любовь утратила весь свой пыл. А может, их бурная страсть напоминала пороховой погреб, куда попала искра нежелательной информации… Так или иначе, они поссорились. Вот Адам, ничего не сказав ей об этом нашем проекте — о Luogo Nero, — взял и просто исчез из ее жизни.

— Минуточку, — сказал я. — Но что им стоило пожертвовать несколько собственных клеток во имя того проекта? И рвать отношения не было бы никакой необходимости.

— Нет, их все это раздражало. Не знаю, то ли у них обоих такой невроз, то ли это проявление неких особенностей кошачьего интеллекта… Не желают они что-либо делать по принуждению, и точка! Я, например, знаю, что такое положение вещей для меня тоже было бы далеко не безразлично, как и для большей части представителей моего народа, впрочем, но вы, грейлонцы, по слухам, даже превозносите покорность чужой воле как добродетель…

Я повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

— Вот так-то, — сказала она. Я кивнул и спросил:

— «Грейлон» — это, кажется, одно из тех слов, которые Урсула употребляла, характеризуя меня?

— Да. В значении «людской, человеческий». Но у него есть и несколько дополнительных значений.

— Какие?

— Сперва постарайся понять, что такая оптимальная модель человеческого существа, как ты, в отдаленном прошлом встречалась достаточно редко — как и в отдаленном будущем. А боровшихся за сохранение именно этой модели считали расовыми пуристами высшей пробы.

— Но все равно ваши народы — кошки, змеи, лисы, мангусты — так или иначе окажутся когда-нибудь в том же положении. Раз вы не можете смешиваться и давать потомство, то и у вас имеет место борьба за чистоту расы, хотите вы этого или нет.

— Это верно. Однако у грейлонцев — которые так долго трудились над сохранением собственной расы и восхищались этим — имеется и некая идеологическая составляющая. То есть вполне определенная исходная форма человека считается наилучшей, а остальные сочтены неполноценными.

Я улыбнулся:

— И мы, разумеется, не беременеем от змей, кошек, мангустов, лис — да мало ли от кого еще! — которые точно так же считают свою форму наилучшей.

Глория несколько минут помолчала, затем сказала:

— У каждого народа найдутся отдельные представители, всегда готовые в это поверить.

— Но когда так поступают грейлонцы, это считается дурным, верно? — сказал я. — Потому-то они, вероятно, и играют в вашей мифологии роль этаких демонов — склонных к диктаторству существ, с которыми вы вынуждены были бороться, чтобы обрести свободу. Так что гордость просто должна была стать добродетелью, если уж демоны ее обрели.

— Они сделали все, что было в их силах, и даже более того, в области генной инженерии, кло-нирования и создания специальных обучающих программ, дабы стать суперрасой, такой, которая действительно превосходит все прочие. Последние настоящие люди — это памятники понятию превосходства, которые они сами же и создали.

Я засмеялся.

— Разве это так уж сильно отличается от того, как ваши ученые отбирали, скрещивали, снова занимались селекцией и снова кроили и перекраивали, стремясь создать ваших «божественных»? Скорее похоже на то, что вы просто украли это понятие у тех, кто хотел бы видеть таким «божественным» весь свой народ — и при том сохранить внутри его абсолютную демократию. Ведь каков ваш «божественный»? Ему, как мне кажется, больше всего хотелось бы, чтобы все на свете перед ним приседали — прости, распластывались по-кошачьи! И мне подобная позиция представляется куда более опасной, чем грейлонская программа самоусовершенствования!

— Вы все, должно быть, просто запрограммированы, раз думаете так! Ты и те твои клоны!..

— Я и мысли не допускаю, что являюсь одним из тех несчастных парней! Я просто стараюсь внести некоторую ясность, слыша подобные оскорбительные заявления.

— …И это в тебя въелось настолько, что ты и сам уже этого не замечаешь!

— Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что в данный момент пытаешься заставить меня играть по некоему своему, совершенно безнадежному, правда, сценарию с плохим концом? Согласно которому я всегда остаюсь в дураках, что бы ни говорил?

— Скажи мне, каковы наивысшие добродетели цивилизованного народа? — спросила она вдруг. — Уважение к Закону? Занятие искусствами? Преданность высоким культурным идеалам? Внимание к народному волеизъявлению и всесторонняя его поддержка во имя светлого будущего?

— Готов поспорить: у каждого народа всегда были СВОИ добродетели.

— Справедливо, пожалуй… Я-то пользовалась индукцией… Ну а каковы, по-твоему, идеалы грейлонцев? — Я в ответ лишь молча пожал плечами. — По их мнению, — продолжала Глория, — человечество в самом начале своего существования представляло собой стаю хищников и — в том или ином виде — оставалось таким на протяжении всей своей истории. А потому, поскольку именно сила и жестокость считались у них добродетелями, делавшими их великими, они их и воспевали. И не имеет значения, какие конкретно цели преследует каждая особь в отдельности: основы размножения, развития и обучения грейлонца — это охота! Ваша раса — раса охотников, Альф!

— Как и твоя, Глория. Иначе вы просто не выжили бы, и у вас не было бы таких очаровательных представительниц, как ты. Все виды вынуждены быть хищниками, чтобы выжить. И это не такая уж новая мысль. А уж кошки еще и долю садизма привносят, охотясь на свои жертвы. Нет, ты не сказала мне ничего такого относительно грейлонцев, против чего я стал бы возражать, ибо это противоречило бы моим моральным установкам. А может, тебя раздражает тот факт, что они столь открыто признают хищнический характер своей натуры?

— Нет, — сказала она. — Но они посылают свою молодежь охотиться на самых опасных чудовищ Вселенной. Так у них «делают карьеру»! И те, кто проявляет в этом деле талант, становятся настоящими Охотниками.

— Охотниками?

— Да, Охотниками, которые охотятся ради процесса самой охоты! Которые сами себе памятники за это ставят! Это профессионалы. К ним обращаются, когда действительно необходима Охота. И Охотники устремляются вверх и вниз по временной оси и вне зависимости от того, какова цель той Охоты, для которой их наняли. Их удальи славные подвиги стали легендой. Заплати им нужную цену, и они принесут тебе любую «дичь» живой или мертвой.

— Но ведь и во Вселенной должны быть свои полицейские, — заметил я.

— Грейлонские профессиональные Охотники больше похожи на охотников за щедрым вознаграждением!

— И охотники во Вселенной тоже нужны.

— Это в тебе говорит твое время.

— А в тебе — твое. Так что давай пока считать, что у нас с тобой ничья, ладно? Весь этот спор случился из-за того, что ты начала рассказывать мне историю Адама и Пранди, и я, право, хотел бы услышать продолжение.

Она согласно кивнула.

— После того как они поссорились и Адам отправился на задание, Пранди долгое время пыталась определить, куда же это он исчез.

— Так, значит, это секретный проект, не имевший отношения к «божественной» четверне из пробирки?

— Нет. Но поскольку Адам из числа «божественных», все делалось очень тихо.

— Ну и как же ей удалось его найти? Глория отвернулась от меня и легла на бок. Протянув руку, она погладила одну из своих старых кож, висевшую на стене. Доносившийся снизу неистовый кошачий концерт сменился более тихими и спокойными звуками.

Наконец Глория снова заговорила:

— У меня такое впечатление, что Пранди наняла одного из этих КОЛОССАЛЬНЫХ Охотников, чтобы тот выследил Адама во времени — у них это получается лучше всех, да и собственные способы путешествовать во времени у Охотников тоже имеются…

Я с трудом подавил смех, но все-таки пискнул: «Ой!»

— И вот однажды, еще в Этрурии, она вдруг появилась у нас на пороге. Между влюбленными состоялось радостное, омытое слезами примирение, и они несколько лет после этого счастливо прожили вместе.

— Пока не поссорились снова? — спросил я.

— Вот именно. И тогда она ушла, а он очень долго печалился.

— Пока она не вернулась?

—Да.

— А потом они снова поссорились и она снова ушла?

—Да.

— И так веками?

—Да.

— Напоминает сложный брачный ритуал — когда супруги, когда им все надоедает, специально расстаются, чтобы затем, как бы возродившись вновь и став «совсем другими», вновь воссоединиться.

Внизу кошачьими голосами взвыли вновь воссоединившиеся.

Глория снова повернулась ко мне. Теперь она улыбалась.

— У тебя множество странных способов видения мира, — сказала она. — У большинства представителей твоего вида ничего подобного не наблюдается. Очень жаль, что и ты из числа тех же кровожадных ублюдков, которые убивают нас ради наживы.

Я закрыл лицо руками и затрясся в притворных рыданиях.

— Я плачу, — сказал я, — и эти слезы вызваны тем, что нам никак не преодолеть это бесконечное непонимание.

Она придвинулась ко мне и заглянула в лицо.

— Ничего ты не плачешь! — сказала она. — Знаю я твои шуточки. И слез никаких нет!

— И правда нет. Я, в общем-то, не очень умею притворяться. Зато все время пытаюсь разобраться в своих чувствах по отношению к тебе — во всяком случае, в них немало конфуцианского спокойствия и глубочайшего уважения.

Она коснулась моей шеи.

— Ты самый странный из всех известных мне Охотников! — сказала она.

— Но я отказываюсь служить неким твоим самовоплощающимся пророчеством!

— заявил я. — Итак, чего же нам теперь следует ожидать от Адама и Пранди? Периода семейного блаженства? Глупейших просчетов, вызванных любовным томлением — типа непреднамеренного применения к клиенту лоботомии, когда тот всего лишь хотел избавиться от абсолютного слуха?

— Да, подобных глупостей ожидать вполне можно, — сказала она. — Но у меня такое предчувствие, что долго это не продлится. Я ведь давно слежу за развитием их отношений, и данное примирение существенно опередило заданный веками график. Так что на этот раз я решила повнимательнее прислушиваться к речам Пранди.

— На этот раз? Ты что же, играешь в жизни бедной девочки роль свекрови?

Она долго и громко шипела, потом ответила вопросом на вопрос:

— Так ты хочешь дослушать эту историю или нет?

— О да, пожалуйста! Рассказывай.

— Она вернулась — из-за того, что обнаружила фрагмент старинного исторического документа, где упоминалось об этом месте.

— Ностальгия замучила?

— Нет, гораздо интереснее. В документе указывалось, что мы прекратим все свои дела примерно в данный период времени.

— Как это? Указывалось открытым текстом?

— Нет. Возможно, это говорилось на другой странице. Так ведь обычно и бывает с обрывками исторических документов.

— Но, разумеется, там не говорилось ни слова о том, что именно станется с самим менялой?

— Ты прав.

Я неторопливо потянулся и привлек ее к себе.

— Ну и что нам теперь делать?

— Ждать, наблюдать и постараться по мере сил защитить его, — сказала Глория. — Жаль, что я так мало о тебе знаю! — В ответ я поцеловал ее.

Через некоторое время, когда она лежала, распростертая, на спине, а я смотрел ей в лицо, мне вдруг вспомнилось одно стихотворение, написанное мною в далекой юности. Я стал читать вслух:

И не похожа ты ни на кого другого…

Когда тебя перед собою вижу, то никого вокруг не замечаю.

Близки мы, нет меж нами места ни для цветов, ни для закатов, ни для луны, что в воду заглянула, ни для чужих нескромных взоров.

Твой запах, вкус, твои прикосновенья ни с чем в душе моей сравненья не находят, когда жар тела твоего мое испепеляет тело и слышу песнь я, что без звуков льется.

Мы разные с тобою… Но какие б солнца, луны, цветы, и воды, и глаза чужие нас ни окружали, ключом к любви — загадке вечной с тобой, мой друг, мы будем оба.

Глория изумленно уставилась на меня и промолвила:

— Никогда раньше не слышала английского перевода этих стихов!

— Какого перевода? Это же мои стихи!

— Это знаменитый образец любовной лирики восьмого тысячелетия пангалактической эры! Ты никак не мог написать ее, дорогой.

— А по-моему, все-таки написал.

— Даже если бы ты там в это время и оказался, все равно такое тебе не под силу. Охотники не пишут лирических стихов!

Я покачал головой и улыбнулся.

— Кто знает? — сказал я. — Я, например, в этом совсем не уверен. А теперь поцелуй меня, Глория.

Много часов спустя в нашу дверь кто-то начал осторожно царапаться. Я встал и отпер ее.

Передо мной стоял Адам в костюме для отдыха и с улыбкой на лице.

— Альф, — сказал он, — не мог бы ты нас выпустить? Оденься, пожалуйста, спустись вниз и включи на минутку Рубильник, а мы выйдем. Мы с Пранди хотим отправиться куда-нибудь подальше. Ненадолго. Выпустишь нас, а потом можешь снова выключить Рубильник и продолжать спать.

— О чем разговор! — бодро сказал я, подбирая с пола штаны, встряхивая их и пытаясь с ходу впрыгнуть в обе штанины сразу. Это мой любимый трюк. Если честно, зрители у меня при его исполнении бывали крайне редко.

Адам внимательно следил за моими телодвижениями. Потом мы некоторое время смотрели друг на друга.

— Весьма впечатляет, — сказал он. — Никогда раньше не видел, чтобы так штаны надевали!

— А на тот вопрос, что таится у тебя в глазах, я сразу отвечу «нет»,

— быстро сказал я. — Это умение не продается! Я слишком много времени потратил, чтобы научиться выполнять этот трюк, — тогда как должен был бы вовсю грызть гранит науки!

Затем я спустился с ним вниз, поздоровался с Пранди и спросил:

— Э-э, а как долго вы планируете отсутствовать? Я, собственно, к чему клоню? Ты ведь небось хочешь, чтобы лавка все это время была открыта?

— Ну разумеется! — ответил Адам. — И тебе, черт побери, придется все-таки включить Рубильник и выйти в поток времени — хотя бы для того, чтобы вернуть нас назад. Впрочем, ты уже научился прекрасно вести клиентов. А весь психообмен может проделать Няня. Она могла бы даже научить самым простым операциям тебя. Тебе это только на пользу пойдет. — Он посмотрел на Пранди. — Возможно, нас не будет несколько дней. Может быть, даже неделю. Или что-нибудь около того…

Пранди согласно кивнула. Она смотрела только в сторону двери. Я включил Рубильник, и они вышли на крыльцо. Денек был солнечный.

Когда я снова нырнул в постель, Глория спросила:

— Что там за суета?

— Они хотели выйти — чтобы несколько дней побыть вдвоем, отдохнуть… Она зевнула:

— Как всегда.

— Между прочим, он выразил надежду, что за лавкой присмотрим мы… А ты, по его мнению, могла бы продолжить мое обучение и позаниматься со мной непосредственно в Дыре.

— Хорошая мысль, — сказала она, привлекая меня к себе. — Нет проблем.

«Интересно, что ей такое снилось?» — подумал я. На подушке виднелись зеленые потеки яда, да и лицо ее тоже было им перепачкано. Хотя, должно быть, яд в этом отношении похож на оливки: сперва противно, а потом вполне может даже понравиться.

В последующие дни дел было невпроворот. Как обычно, большей частью рутинных; но попадались среди них и весьма интересные случаи. Те, что до сих пор сохранились в моей памяти. Например: Человек с невидимым придатком. Женщина, которая была чересчур язвительной. Человек, способный передавать настроение по радио, Телепортер поневоле, Дама убийственной (в буквальном смысле!) внешности. Человек, который видел все сны вверх тормашками, Девушка, которая украла синие сумерки. Семеро музвахианов-близнецов с необычной пространственной ориентацией, Рудворвиец, отличавшийся чрезвычайной учтивостью, знаменитый Любовник с планеты Перидип, Цветы вендетты и Вежливый Авгур…

И все же каждый день и вне зависимости от того, кто был на этот раз нашим клиентом — потрясающий Рудворвиец или та клептоманка, кравшая синее,

— я удалялся в туалет и минут пять практиковался в мини-телепортации. В итоге я уже вполне научился управлять этим умением, что было очень удобно, хотя фокус с улыбкой у меня пока не получался. Впрочем, это могло и подождать.

Все вообще шло очень неплохо. Глория действительно позволила мне немножко поработать с оборудованием, и вскоре я понял, что сложная и непривычная работа в меняльной лавке мне начинает даже нравиться. Однако в тот день, когда в гостиной вновь появился граф Калиостро, сопровождаемый явственным запахом серы, Глория, к сожалению, была у себя наверху и совершенно недоступна. Так что помочь мне было некому. Калиостро дружески похлопал меня по плечу, потрепал по руке, однако глядел как бы мимо меня.

— Бонжур, месье. Как у вас дела? Дома ли месье Мазер? Дома ли наш мэтр? — вежливо спросил он.

— Боюсь, что вы с ним разминулись, граф. Но, может быть, я могу вам чем-то помочь?

— А скоро ли он вернется?

— Я не могу вам с точностью сказать, когда именно… У него.-.э-э-э… небольшие личные проблемы.

— Ah, c'est domage! Жаль, жаль! Впрочем, возможно, вы тоже можете меня обслужить? — Граф посмотрел на меня внимательнее. — Как, кстати, продвигается наш проект?

— Прекрасно! — заверил я его. — Уже собрана большая часть составляющих. Подавляющая часть, я бы сказал. А кое-что, по словам Адама, уже припасено у него в кладовых. Не думаю, что ему потребуется много времени, чтобы собрать их все и вложить в вашего Иддроида. Калиостро поморщился.

— Son mot, — сказал он. — Это, безусловно, месье Мазер так его назвал! И это название мне не слишком-то нравится.

— Почему же?

— По Фрейду. «Ид» — это символ фрейдистского понятия «идея», понятия психокосмического, в котором первичная сексуальная энергия -либидо — проявляется как дикая и необузданная сила и правит разумом…

— Я знаю, — сказал я. — Я читал Фрейда. А что вам, собственно, в этом термине не нравится?

— Психология Фрейда имеет своей отправной точкой прежде всего психику людей молодых, все еще находящихся в процессе самоопределения в области секса, у которых гормоны еще не успокоились. А ведь определить их реальные силы можно лишь после того, как химические процессы в их организмах войдут в нормальную колею, согласуясь с жизненным опытом.

— Юнг? — спросил я. — Для более зрелых? «Индивидуация личностности» и все такое? Ваше Коллективное Бессознательное — тоже, между прочим, термин Юнга. Кстати, Адам и эту составляющую нашел! Выменял у одного межзвездного охотника за головами. На расстоянии примерно миллиона лет отсюда — в далеком будущем.

— Oui? Ax, до чего наш мэтр предприимчив!

— Да уж.

— Mais поп… я совсем не Юнга имел в виду. Скорее Адлера '.

— Стремление к самоутверждению?

— К самоутверждению? Oui. Стремление доминировать, командовать, быть le premier, первым, главным. Быть боссом! Вот куда устремляется вся психическая энергия после того, как сексуальные устремления юности удовлетворены.

— Вероятно, у каждого психолога есть свой достойный «соперник» совершенно противоположных взглядов? — предположил я.

Калиостро засмеялся:

— Non, поп! Посмотрите вокруг, месье Альф! Загляните в себя! Вся жизнь

— это борьба устремлений. Каждый, tout le monde, хочет быть божеством! Вопрос лишь в том, насколько большое королевство мы способны себе построить, как высоко можем взлететь.

— Так, значит, вам термин «Иддроид» не нравится? Как же, в таком случае, вы хотели бы назвать его?

— Доминоид, — сказал он. Я кивнул:

— Доминоид? Звучит неплохо. Да и действительно: что в имени тебе моем?.. А что, кстати, вы вкладываете в это понятие?

Он хлопнул меня по спине.

— Vraiment! В самую точку попали, мой друг! Вот мы с вами сейчас играем словами и запросто могли бы назвать это существо, скажем, «Фидо» — что бы это ни значило. Все равно это имя не изменит его природу… Которая, впрочем, будет вполне адлерианской! Вы позволите мне посмотреть, что у нас уже имеется к настоящему моменту?

— Не уверен… Вряд ли Адаму было бы приятно, что мы суем нос в его мастерскую, когда его самого там нет, — сказал я. — Мне кажется, вам было бы лучше зайти через несколько дней — пусть он сам все вам покажет. К тому же он, несомненно, сумеет и все разъяснить куда лучше, чем я…

Калиостро обнял меня за плечи и повернул лицом к Дыре.

— Альф, — сказал он, — я ведь у вас не первый попавшийся клиент с улицы. Мы партнеры.

— Вы совершенно правы. И все же…

— Я только быстренько взгляну и сразу же уйду. Ну на минутку, Альф!

— Хорошо. Идемте.

Я повел его в глубь Дыры, где у Адама была мастерская. Там в состоянии абсолютного покоя и в рабочем состоянии висели все собранные им к этому времени качества Иддроида. Те, которые невозможно было увидеть глазами, имели таблички с надписями. Таблички покачивались в пустоте как бы сами по себе, но если бы кто-то вздумал дотронуться до такой таблички, то моментально испытал бы на себе указанное на ней качество.

— Merveilleux! — выдохнул Калиостро. — Поистине великолепно! Он действительно даром времени не терял.

— Вы правы.

— А нельзя ли сделать здесь чуточку посветлee? Un peu? Здесь так ужасно темно.

— Адам специально подобрал данную часть :пектра и интенсивность светового излучения. Эни оптимальны для работы со всеми составляющими. Впрочем, ради такого партнера… — я расстегнул пространство, вытащил сигнальный фонарь и включил его. — Что бы вы хотели посмотреть?

— Что там, вон под той табличкой? Ах! «Яснвидение, провоцируемое агрессивностью»? Замечательно!

— Это я совсем недавно доставил, — скромно заметил я.

— А я думал, вы журналист и собираете материал для какого-то американского журнала… как его?..

— Ну да, собираю. Но я рассчитываю написать солидную статью, а потому должен досконально изучить весь этот бизнес.

— Весьма похвально. Tres bon! А где здесь пульт управления? — Он наугад ткнул пальцем в пространство — надеясь, видимо, попасть в тот «карман», куда я только что сунул фонарь.

Справа от меня вдруг открылся участок стены с целым каскадом кровоточащих ран.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, — сказал я, закрывая пространство. Страшное зрелище исчезло.

— Главную панель управления, — сказал он. — Ведь это корабль, верно? Oui? И на нем должна быть панель приборов, с помощью которых мэтр управлял полетом этого корабля и привел его сюда.

— Ах вон оно что! — вырвалось у меня. Я вспомнил рассказ Глории о том, что они когда-то действительно прибыли сюда из будущего на некоем корабле. — Нет, этого я не знаю, граф. Для моего материала это не так уж и важно.

— Панель управления должна быть где-то здесь, неподалеку… Если сингулярность убывает примерно в этом направлении, то…

— А об этом я и вовсе понятия не имею, — сказал я. — А что, это так важно?

— Да нет… De rien. Просто любопытно было бы посмотреть, как выглядит панель управления такого огромного и мощного корабля.

Между тем глаза его продолжали обшаривать пространство вокруг, и мне стало не по себе. Меж нами стали проплывать какие-то части тел, целые связки органов, а затем мимо проследовала целая орда различных агрессий.

— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, граф. Вам и об этом тоже придется спросить самого Адама, когда он вернется.

Калиостро пожал плечами. , — Pas important, — сказал он. — Неважно. Тело будет находиться здесь и пребывать в состоянии покоя, пока мы не раздобудем все необходимые компоненты, не так ли?

— Не совсем, — сказал я. — Для завершающей стадии работы над проектом существует иное поле. — Я махнул рукой. — Там, несколько дальше, на корме. И, когда все составляющие будут собраны, мы его установим.

— Тогда почему объект находится здесь? Ведь практически все готово.

— Адам — перфекционист. Он выделил этот дальний участок исключительно в целях наблюдения за каждым из качеств в отдельности. А потом, когда придет время, все передвинет на другую площадку.

— Восхитительная предусмотрительность! А не могу ли я взглянуть на эту «другую площадку»?

В душе у меня вдруг возникла целая буря Чувств — от любви до ненависти, а в ушах зазвучало страстное, неистовое скерцо. У себя под ногами я увидел целую коллекцию различных рубцов — от кнута, от хлыста, от розог и т.п. — на коже самых различных оттенков.

И тут же решил ни за что не показывать Калиостро семерых клонов.

— Извините, граф, но сейчас это совершенно невозможно, — твердо сказал я. — Там сейчас идет работа над другим проектом.

— Но я certainement ничего не трону! Совершенно определенно!

— В этом я не сомневаюсь. А между прочим, какой тип тела вы считаете оптимальным? По-моему, Адам что-то говорил насчет симпатичного андроида будущего?

— Ax! Oui! Это последняя модель андроида двадцать пятого века, известного также как адаптоид. Его используют для работы на других планетах и в глубоком космосе. Он обладает широчайшими возможностями самосовершенствования: буквально «читает» условия окружающей среды, описывает свои собственные мысли по этому поводу, осуществляет задуманное на практике…

— В таком случае я понимаю, почему вы захотели убрать фактор Франкенштейна! — сказал я. — Андроид с такой характеристикой мог бы оказаться неважным спарринг-партнером.

— Верно, — согласился он, — но аккуратное исполнение задуманного дизайна решает все.

— Вопреки концепции Адлера?

Он хихикнул и хитро посмотрел на меня.

— Все играют в Адлеровы игры! Но не все из-за этого становятся опасными.

— А если агрессивность будет занесена случайно? Если она, будучи накрепко встроенной в определенный человеческий характер, будет сопровождать любую его черту, которую мы сообщаем нашему андроиду, — точно часть голограммы, способная вызвать весь образ целиком?

— Господи, да вы, оказывается, пессимист! — иронией воскликнул Калиостро, и его окутали изыки пламени. — Где это вы набрались подобных идей?

— У Бертрана Рассела.

— Ба! Но ваши высказывания, как мне кажется, противоречат его идеям!

— А он отнюдь и не предлагал это в качестве аксиомы. Скорее, это его гипотеза, которую он выдвигает для обсуждения. А также — желая предостеречь.

. — Бертран Рассел! Mon Dieu! Кто бы мог подумать, что ему будет дело до моего небольшого, ''Совсем petit, проекта? И все же, даже если Рассел прав, из этого отнюдь не следует, что агрессивность непременно проявится просто потому, что есть такая возможность. Вы же, например, не станете бить каждого, кто вам просто не очень понравился? Конечно же, нет! Или — скорее всего нет. Non. Между потенциальной агрессивностью и способностью мгновенно активизировать свою созидательную энергию огромная разница!

— Это значит играть роль Отца-созидателя, — сказал я. — Звучит совершенно по-фрейдистски. Так, может, именно поэтому вам не нравится такая идея?

У него за спиной расцвело грибовидное облако.

— Ничего подобного! — вскричал он. — Доминоид просто требует способности к мгновенной агрессии! Его нужно лишь оградить от развития нежелательных комплексов! Например, эдипова. Первичную, так сказать, агрессивность нужно просто держать под контролем! И мы это умеем! Впрочем, я, кажется, увлекся. — Он помолчал и продолжил более спокойным тоном: — Pardon, я, конечно, совсем не агрессивность имел в виду. Скорее стремление к власти.

— Да, разумеется, — кивнул я. — Но у меня есть еще один вопрос. Не связанный с данной темой.

— Oui?

— Для чего вам все это? Ну, вы ведь, должно быть, знаете, как будете использовать это существо?

Он отвел глаза в сторону. Облако у него за спиной свернулось и взорвалось, а вместо него возникла крупная рыба, с аппетитом щипавшая плоть утопленника.

— Главным образом, — медленно начал он, — для дальнейшего исследования возможностей синтетической жизни. Если этот образец будет соответствовать всем нашим ожиданиям, разумеется. Хотя есть у меня и кое-какие планы относительно использования его для космических исследований. Уверен, что и Адаму подобные мысли тоже в голову приходили. Так что вряд ли у нас с ним могут возникнуть какие-то разногласия… хотя мы, безусловно, должны все обсудить, взвесить… В общем, спасибо за вопрос. Вы мне как раз напомнили…

— А какие космические наблюдения вы имеете в виду, граф?

Он повернулся и посмотрел куда-то в глубь туннеля.

— Например, работу на этом корабле, — сказал он. — Здесь ее бескрайнее море! И давайте пока что оставим эту тему — в конце концов, вы же писатель, журналист, а не сотрудник космической лаборатории, правда? Да и срок вашего пребывания здесь ограничен… Давайте остановимся пока на этом.

Я согласно кивнул. Рыбы у него за спиной уже так и кишели, однако утопленник исчез. Я повернулся к выходу из Дыры.

— В таком случае пойдемте-ка назад, — сказал я.

— Не устаю удивляться, как замечательно здесь представлены самые разнообразные виды искусства, — заметил он как бы между прочим.

— Одна из функций данного пространства, — сказал я.

— А интересно, вокруг меня эти штуки тоже появлялись? — вдруг спросил он.

— Еще бы! Рыбки, зайчики, бабочки — так и мелькали!

— О! Но я надеюсь, ничего конкретного? Никаких указаний? Только самые общие черты?

— Понятия не имею! — сказал я. — Я в этом не разбираюсь. Я же здесь по-настоящему не работаю.

И я препроводил его в гостиную, где он церемонно раскланялся с Глорией

— она уже спустилась и сидела на диване с книгой в руках, — крепко стиснул мне руку на прощанье и исчез.

— Что это ему в Дыре понадобилось? — спросила меня Глория.

— Хотел посмотреть, как продвигается его проект.

— Не уверена, что Адам одобрил бы это посещение.

— Но он настаивал! Предъявлял свои права — как партнер. Впрочем, я сумел бы пресечь любую его попытку влезть куда не следует.

— В этом я не сомневаюсь! Да и что бы тебе еще оставалось? Хорошо, что ничего особенного не произошло.

— Адам тебе случайно не говорил, зачем ему этот Иддроид? Я понимаю, ему просто интересно, но ведь есть и какая-то конкретная цель?

— Есть, — улыбнулась она.

— И, разумеется, в очередной раз «не будем об этом говорить»?

— Пока не будем, — уклонилась она от прямого ответа. Потом отложила книгу и потянулась. — Ну что, ты готов принимать еще клиентов? Или, может, сделаешь перерыв?

Я тут же бросился в прихожую и выключил Рубильник.

— Перерыв! — провозгласил я. — Тем более Калиостро — трудный клиент.

В ванной я заглянул в зеркало, и мое отражение подмигнуло мне и сказало: «Фокус с монеткой, Орри. Фокус с монеткой». И тут я вспомнил. Порывшись в правом кармане, я вытащил горсть монет. Подбросив их на ладони, я выбрал одну, а остальные снова ссыпал в карман. Оставшуюся на ладони монетку — это был четвертак — разломил пополам.

— Пора было бы уже восстановить прежние навыки, — упрекнуло меня отражение, причем, как мне показалось, моим же собственным голосом. — А то ты совсем отвык пользоваться ими. Очень не хочется сразу все снова на тебя обрушивать.

Я уставился на этого типа в зеркале.

— Послушай, — сказал я, — ты, вообще-то, кто? Память предков? Или затаенная мечта, которая не дает мне покоя? Видимо, я все это время живу, скрывая свои воспоминания от других, это уже стало невыносимо тяжким бременем. Не знаю, как давно я так живу, но все эти воспоминания отчего-то кажутся мне вполне реальными. А некоторые из них, по всей вероятности, действительно реальны. Но что бы в итоге со мной ни случилось, прошу лишь об одном: пожалуйста, не отнимай у меня воспоминания о моем детстве, проведенном в Бронксе, о студенческих годах в Брауне, о моих друзьях и о моей журналистской деятельности. И мне совершенно безразлично, соответствуют эти воспоминания реальной действительности или нет! Для меня это вся моя жизнь. И если есть еще какие-то другие, о которых я в данный момент не знаю, верни их мне, а? Я возьму все! И никаких жалоб не будет. Но, пожалуйста, прошу тебя оставить мне те, которые я перечислил! Я ведь только сейчас понял, как они мне дороги!

Тут на глаза мне даже слезы навернулись. Моему отражению в зеркале тоже, так что беседа прервалась сама собой.

Я немного подождал, потом умылся и не спеша пошел искать Глорию.

Она была у себя. Валялась на кровати. С улыбкой посмотрев на меня, она сказала:

— А странная это штука — любовь.

— Сущая правда, — откликнулся я, останавливаясь в дверях.

— Должна была бы делать человека счастливым, а делает печальным.

— Должна бы, — сказал я. — И, в общем-то, делает! Меня, во всяком случае.

— Но тебя ведь со мной скоро уже не будет!.. Я погладил одну из ее старых кож, висевшую ко мне ближе остальных.

— Скоро старине Альфу тоже придется менять кожу, — задумчиво проговорил я. — И никто не знает, каким он тогда окажется, верно?

— К сожалению, да! Ты снова обретешь все свои старые воспоминания и станешь моим врагом.

— Нет. Никогда я не стану твоим врагом!

— Тогда, значит, врагом Дамми. А это одно и то же. Мы ведь с ним заодно.

— Не уверен, что тебе так уж все известно заранее!

— Но у нас есть вполне определенные свидетельства, а у тебя — ничего.

— У меня есть мои чувства. И вряд ли они бы у меня были, если бы я действительно ничего этого не испытывал, — возразил я. — Ведь в глубине души я догадываюсь, что со мной происходит, но я совершенно не верю, что одна часть моего «я» станет обманывать другую.

Глория рассмеялась.

— Для этого есть чрезвычайно тонкие способы, — сказала она. — А разум, то есть душа — механизм чрезвычайно восприимчивый.

— Уж это-то я знаю! И мне, право, больше нечего добавить.

— Тогда иди сюда, — сказала она и раскрыла мне свои объятия. — Я хочу тебя — пока ты еще здесь, со мной.

Я подошел, сел с нею рядом и стал на нее смотреть. Она тоже не сводила с меня своих огромных, влажных, широко расставленных и поразительно глубоких глаз.

— Ты явился сюда с самого дальнего края Вселенной, — медленно проговорила она. — И тот меч, который видела матушка Шиптон, был, должно быть, именно твой. Судьба ведет тебя чрезвычайно запутанным путем…

— Все это, возможно, вполне справедливо, и все же не имеет никакого отношения к твоим теперешним страхам.

— И наш компьютер оказался не в состоянии обнаружить английский перевод того стихотворения, — продолжала она.

— Ну это уж проблема вашего компьютера, а не моя.

— Скажи мне что-нибудь — я хочу записать твой голос.

Я сказал.

— Знаешь, когда я тебя слушаю, то почти верю тебе! — сказала она. — Я сама не понимаю, отчего это.

— Однажды НА ЭТОМ СВОЕМ ПУТИ я умудрился перехитрить самого себя, — пояснил я. — Вот с тех пор у меня это и осталось. Никак излечиться не могу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я и сам не знаю. Но я отлично помню то созвездие, в которое ты меня превратила, — я его и сейчас вижу перед собой. А те звезды, что горят в твоих глазах, на сегодня — моя единственная цель!

И я рванулся навстречу этим звездам и утонул в их сиянии.