Дейенерис
Свеча, от которой осталось не больше дюйма, догорала в восковой лужице. Когда она погаснет, кончится еще одна ночь – рассвет всегда приходит так скоро.
Дени не спала, даже глаз не смела закрыть, боясь, что проснется уже при свете. Будь ее воля, она продлила бы ночь навечно, но ей доступно одно: не спать и наслаждаться каждым мгновением, пока они не отошли в прошлое вместе с ночью.
Зато Даарио спит как младенец. Он хвалится, что может спать где угодно, даже в седле, на ярком солнце и в бурю. «Плох будет воин из того, кто не выспится», – говорит он. И кошмары его не мучают. Он только посмеялся, услышав от Дени, что Сервина Зеркальный Щит преследовали призраки убитых им рыцарей. «Явись эти дохляки ко мне, я поубивал бы их снова». Совесть у него как у наемника – иными словами, ее нет вовсе.
Спит он на животе, лицом в подушку, обмотав простыни вокруг длинных ног.
Дени провела рукой по его спине вдоль хребта. Кожа гладкая, почти безволосая. Как приятно ее ласкать, как хорошо расчесывать ему пальцами волосы, массировать икры после долгого дня в седле, брать в ладонь его мужской признак и чувствовать, как он набухает.
Будь она обычной женщиной, она всю жизнь бы только и делала, что ласкала Даарио, трогала его шрамы и слушала, как он их получил. И охотно бы сняла с головы корону, если б он попросил… но он никогда не попросит. Он любит королеву драконов, простая женщина ему не нужна. Притом короли, лишаясь короны, часто теряют и голову – вряд ли с королевами бывает как-то иначе.
Свеча мигнула в последний раз и погасла. Темнота поглотила любовников на пуховой постели, заполнила все углы спальни. Дени прижалась к своему капитану, упиваясь его теплом, его запахом, его шелковистой кожей. Запомнить все это, хорошенько запомнить.
Когда она поцеловала его в плечо, он повернулся на другой бок, к ней лицом.
– Дейенерис, – сказал он с ленивой улыбкой. Вот еще один из его талантов: он просыпается мгновенно, как кот. – Светает уже?
– Нет. Можем побыть вместе еще немного.
– Лгунья. Я вижу твои глаза – значит, рассвет уже занимается. – Даарио сел, скинув с себя простыню.
– Не хочу, чтобы кончилась еще одна ночь.
– Что так, моя королева?
– Сам знаешь.
– Свадьба? – засмеялся он. – Выходила бы тогда за меня.
– Ты же понимаешь, что я не могу.
– Ты королева и можешь делать все, что захочешь. – Он погладил ее ногу. – Сколько ночей нам осталось?
Две. Всего две.
– Ты не хуже меня знаешь сколько. Следующая, потом еще одна, и конец.
– Давай поженимся – тогда каждая ночь будет наша.
Если бы она только могла. Кхал Дрого был ее солнцем и звездами, но он давно умер. Вспомнить, что значит любить и быть любимой, Дени помог Даарио, бравый ее капитан. Она была мертва, а он вернул ее к жизни, спала, а он ее разбудил. Но очень уж он осмелел в последнее время: после недавней вылазки бросил к ее ногам голову юнкайского вельможи и поцеловал у всех на виду – пришлось сиру Барристану его оттаскивать. Старый рыцарь был так разгневан, что Дени опасалась кровопролития.
– Нам нельзя пожениться, любимый. Ты знаешь.
– Что ж, выходи за Гиздара. Я подарю ему на свадьбу пару красивых рогов. Гискарцы любят рога, из собственных волос их начесывают. – Даарио натянул штаны – нижним бельем он пренебрегал.
– Когда я буду замужем, связь со мной приравняют к государственной измене. – Дени прикрыла грудь простыней.
– Пусть объявляют изменником, я готов. – Надев через голову голубой шелковый камзол, Даарио расправил бороду, перекрашенную ради Дени из пурпурной обратно в синюю – такой она была при первой их встрече. – Я пахну тобой, – усмехнулся он, нюхая пальцы.
Дени любила его сверкающий в улыбке золотой зуб, любила волосы у него на груди, его сильные руки, его смех. Любила, когда он, овладевая ею, смотрел ей прямо в глаза и произносил ее имя.
– Какой же ты красивый, – вырвалось у нее, пока он зашнуровывал свои высокие сапоги. Иногда это делала она, но с этим, как видно, тоже покончено.
– Недостаточно красивый, чтобы выйти за меня замуж. – Даарио снял висевший на стене пояс с мечом.
– Куда ты теперь пойдешь?
– В твой город. Выпью пару кружек, завяжу драку – давно не убивал никого. Надо бы, конечно, женишка твоего отыскать…
– Оставь Гиздара в покое! – Дени запустила в него подушкой.
– Как прикажет моя королева. У тебя нынче приемный день?
– Нет. Послезавтра королем станет Гиздар, вот пусть и принимает сам своих земляков.
– Ко двору приходят не одни его земляки. Как быть с теми, кого ты освободила?
– Да ты никак упрекаешь меня!
– Ты называешь их своими детьми – им нужна мать.
– Упрекаешь…
– Так, немножко, сердце мое. Ты ведь по-прежнему будешь допускать к себе горожан?
– Когда будет заключен мир – возможно.
– Это «когда» никогда не наступит. Возобнови приемы, прошу тебя. Мои новые бойцы, бывшие Сыны Ветра, не верят, что ты существуешь на самом деле. Они почти все выросли в Вестеросе, наслушались сказок о Таргариенах и хотят увидеть тебя своими глазами. Лягуха тебе даже подарок припас.
– Что еще за Лягуха? – хихикнула Дени.
– Один юный дорниец, оруженосец здоровенного рыцаря по кличке Зеленорыл. Я предлагал передать его подарок тебе, но он не желает.
– Ишь ты, передать. – В Даарио полетела другая подушка. – Только бы я этот подарок и видела.
– Разве я стал бы воровать у своей королевы? – Наемник огладил позолоченные усы. – Будь этот дар достоин тебя, я вручил бы его в собственные твои ручки.
– Как знак своей любви?
– Так или иначе, я пообещал мальчишке, что он сможет поднести его лично. Не хочешь же ты, чтобы Даарио Нахариса назвали лжецом?
Дени не сумела ему отказать.
– Хорошо. Приводи завтра своего лягушонка и других вестероссцев тоже. – Неплохо будет поговорить на общем языке с кем-нибудь, кроме сира Барристана.
– Слушаюсь, моя королева. – Даарио откланялся и вышел, плащ складками колыхался за его спиной.
Дени, сидя обняв колени на смятой постели, углубилась в свои думы и не слышала, как вошла Миссандея с молоком, хлебом и фигами.
– Вашему величеству нездоровится? Ваша слуга слышала ночью, как вы кричали.
Дени взяла пухлую черную фигу, еще влажную от росы. Будет ли она кричать в объятиях Гиздара?
– Это был ветер. – Спелая фига без Даарио казалась невкусной. Дени со вздохом встала, велела Ирри подать халат и вышла на террасу.
Враги окружают ее со всех сторон. Каждый день у берега стоит не меньше десяти кораблей – порой целых сто, – с которых сходят солдаты. Юнкайцы доставляют морем также и лес для постройки катапульт, скорпионов и требушетов. В тихие ночи слышно, как стучат молотки. Осадных башен и таранов они не строят – значит, город брать будут не приступом, а измором. Станут швырять свои камни, пока голод и повальная болезнь не вынудят Миэрин сдаться.
Гиздар просто обязан подарить городу мир.
Вечером ей подали козленка с морковью и финиками, но она съела только кусочек. Столкновение с собственным городом, предстоящее в скором будущем, удручало. Даарио приплелся такой пьяный, что едва стоял на ногах. Дени металась в постели: ей снился Гиздар с синими губами и членом, холодным как лед. Очнувшись от кошмара, она села. Капитан, спавший рядом, не убавлял ее одиночества. Растолкать бы его, чтобы он обнял ее, взял, заставил забыть… Но он только улыбнется, зевнет и скажет: «Это всего лишь сон, моя королева… спи!»
Она поднялась, накинула халат, подошла к парапету и стала смотреть на город, как сотни раз до того. Никогда Миэрин не будет ее городом, никогда не станет ей домом.
Розовая заря застала ее на террасе – Дени уснула на траве и вся покрылась росой.
– Я обещала Даарио устроить сегодня прием, – сказала она разбудившим ее служанкам. – Найдите мне корону и какое-нибудь платье полегче.
Полчаса спустя она сошла вниз.
– На колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, королевой Миэрина, королевой андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси великого травяного моря, Разбивающей Оковы, Матерью Драконов, – воззвала Миссандея.
Сияющий Резнак мо Резнак поклонился ей.
– Ваше великолепие с каждым днем все прекраснее – должно быть, тому причиной близкая свадьба. О светлейшая моя королева!
– Пусть войдет первый проситель, – вздохнула Дени.
Она так давно не принимала, что горожан собралось невиданное количество – в толпе посетителей ссорились из-за очереди. Первой, само собой, вошла Галацца Галар с высоко поднятой головой, пряча лицо за переливчатой зеленой вуалью.
– Нам лучше поговорить наедине, ваша блистательность.
– На это, увы, нет времени, – ласково ответила Дени, – ведь завтра мне предстоит выйти замуж. – Прошлая встреча с Зеленой Благодатью ничего хорошего королеве не принесла. – О чем вы желали поговорить?
– О некоем наглом капитане наемников.
Как она смеет упоминать об этом при всех? В смелости жрице не откажешь, но она очень ошибается, полагая, что королева стерпит от нее еще один выговор.
– Предательство Бурого Бена Пламма нас всех потрясло, но говорить об этом несколько поздно. Думаю, вам лучше вернуться в храм и помолиться о мире.
– Я и о вас помолюсь, – с поклоном ответила Зеленая Благодать, и Дени вспыхнула от этой новой пощечины.
Дальше все пошло обычным порядком. Королева восседала на подушках и слушала, нетерпеливо качая ногой. В полдень, когда Чхику принесла ей ветчины с фигами, конца просителям не предвиделось. На каждых двух, довольных ее решением, приходился один заливающийся слезами или бурчащий под нос.
Даарио Нахарис с новыми Воронами-Буревестниками явился ближе к закату. Дени то и дело поглядывала на них, пока очередной проситель излагал свое дело. Вот они, ее настоящие подданные. Компания довольно пестрая, но чего еще ждать от наемников? Самый молодой старше ее не больше чем на год, самому старому, должно быть, за шестьдесят. Некоторые из них, судя по золотым браслетам, шелковым камзолам и серебряным заклепкам на поясах, довольно богаты, на других одежда простая и сильно поношенная.
Когда они вышли вперед, Дени разглядела среди них белокурую женщину в кольчуге.
– Крошка Мерис, – представил ее капитан. Вот так крошка! Шесть футов ростом, ушей нет, нос изуродован, на щеках глубокие шрамы, и таких холодных глаз Дени еще не видела.
Вслед за ней Даарио назвал Хью Хангерфорда. Тот, угрюмый, длинноногий и длиннолицый, предстал в изысканном, но полинявшем наряде. За ним шел крепкий коренастый Вебер с татуировкой в виде пауков на бритой голове, груди и руках. Краснолицый Орсон Стоун и долговязый Люсифер Лонг назвались рыцарями. Уилл Лесной ухмылялся, преклоняя колено. Дика-Соломинку отличали васильковые глаза, белобрысая шевелюра и вызывающая беспокойство улыбка. Имбирный Джек зарос колючей оранжевой бородой и говорил неразборчиво.
– В первом же бою он себе половину языка откусил, – объяснил Хангерфорд.
Настал черед трех дорнийцев.
– Представляю вашему величеству Зеленорыла, Герольда и Лягуху, – сказал Даарио.
Зеленорыл, огромный и совершенно лысый, толщиной рук мог поспорить с Силачом Бельвасом. Волосы молодого Герольда выгорели на солнце, сине-зеленые глаза улыбались – немало девичьих сердец они покорили, наверное, и коричневый шерстяной плащ, подбитый песчаным шелком, тоже очень неплох.
Оруженосец Лягуха был самым юным и самым неприметным из них троих. Крепкого сложения, волосы каштановые, глаза карие. Квадратное лицо с высоким лбом, тяжелым подбородком и широким носом. Щетина доказывает, что борода у него начала расти не так уж давно. Непонятно, за что его прозвали Лягухой, – может быть, прыгает хорошо.
– Встаньте, – сказала Дени. – Дорнийцы всегда найдут у меня при дворе теплый прием: Солнечное Копье сохранило верность королю, моему отцу, когда узурпатор захватил его трон. На пути сюда вам, должно быть, встретилось немало опасностей.
– Куда как много, ваше величество, – сказал красавец Герольд. – Когда мы уезжали из Дорна, нас было шестеро.
– Соболезную вашим потерям. Откуда взялось такое странное имя – Зеленорыл?
– Меня так на корабле прозвали, ваше величество. Болтанка, знаете ли, морская болезнь…
– Понимаю, сир, – засмеялась Дени. – Я правильно к вам обращаюсь? Даарио говорит, что вы рыцарь.
– Мы, с позволения вашего величества, все трое рыцари.
Дени уловила гнев на лице Даарио – он не знал этого.
– Прекрасно. Рыцари мне нужны.
– Объявить себя можно кем угодно – Вестерос далеко, – вмешался сир Барристан. – Готовы ли вы подкрепить свои слова мечом и копьем?
– Готовы, если будет нужда, – ответил Герольд, – хотя с Барристаном Смелым вряд ли кто-то из нас сравнится. Мы просим ваше величество простить нас за то, что мы приехали сюда под вымышленными именами.
– Один человек по прозвищу Арстан Белобородый поступил точно так же, – сказала Дени. – Назовите мне настоящие имена.
– Охотно, ваше величество… Но не слишком ли здесь много глаз и ушей?
«Ох уж эти игры!»
– Очисти чертог, Скахаз.
Бестии по команде Лысого выдворили из зала оставшихся просителей и наемников, но советники остались при Дени.
– Итак, – сказала она.
– Сир Геррис Дринквотер, ваше величество, – с поклоном назвался Герольд. – Мой меч в вашем распоряжении.
– Как и мой боевой молот. – Зеленорыл скрестил на груди могучие руки. – Сир Арчибальд Айронвуд.
– А вы, сир? – обратилась королева к Лягухе.
– Я хотел бы сначала поднести вашему величеству мой подарок.
– Извольте, – сказала Дени, но Даарио, заступив Лягухе дорогу, распорядился:
– Через меня.
Юноша с каменным лицом достал из сапога пожелтелый пергамент.
– Эта грамотка и есть твой подарок? – Даарио выхватил свиток и развернул, щурясь на печати и подписи. – Золото и ленты… Все очень мило, но кто вашу западную тарабарщину разберет.
– Отдайте пергамент королеве, – молвил сир Барристан.
Дени, чувствуя, как накаляется воздух, прощебетала:
– Я так еще молода, а молоденькие женщины обожают подарки. Не томите, Даарио, дайте сюда.
При виде имени «сир Виллем Дарри» ее сердце забилось сильнее. Она перечитала документ несколько раз.
– Можно узнать, что там сказано, ваше величество? – не выдержал сир Барристан.
– Это тайный договор, составленный в Браавосе во времена моего раннего детства. За меня с братом его подписал сир Виллем Дарри, увезший нас с Драконьего Камня до того, как люди узурпатора явились туда. Принц Оберин Мартелл поставил подпись от имени Дорна, а свидетелем был браавосский Морской Начальник. – Дени протянула пергамент сиру Барристану, чтобы он прочел сам. – Здесь говорится, что наш союз должен быть скреплен браком. В обмен на помощь Дорна против сил узурпатора мой брат Визерис обязуется взять в жены дочь принца Дорана Арианну.
– Знай об этом Роберт, – сказал старый рыцарь, медленно вчитываясь в пергамент, – он разгромил бы Солнечное Копье по примеру Пайка. Принц Доран с Красным Змеем не сносили бы головы, да и принцесса тоже скорее всего.
– Потому-то принц Доран и держал это в тайне, – рассудила Дейенерис. – Если бы Визерис, со своей стороны, знал, что ему предназначена в жены дорнийская принцесса, он отправился бы в Солнечное Копье, как только подрос.
– Чем навлек бы молот Роберта на себя и на Дорн, – заметил Лягуха. – Отец терпеливо ждал, когда принц Визерис наберет себе войско.
– Ваш отец?
– Принц Доран. – Юноша снова припал на одно колено. – Я имею честь быть Квентином Мартеллом, принцем Дорна и верноподданным вашего величества.
Дени залилась смехом, принц покраснел, придворные обменялись недоуменными взглядами.
– Чему ваша блистательность изволит смеяться? – спросил по-гискарски Скахаз.
– Теперь понятно, почему его прозвали лягушкой. В сказках Семи Королевств лягушки, когда их целуют, превращаются в принцев. На вас наложили чары, принц Квентин? – спросила Дени, перейдя на общий язык.
– Не припомню такого, ваше величество.
– Этого я и боялась. – Не зачарован и не чарует. Жаль, что принцем оказался он, а не тот, плечистый и светловолосый. – Но поцелуй остается в силе: вы хотите взять меня в жены, не так ли? Ваш дар – это собственная ваша персона. Вместо Визериса и вашей сестры союз должны скрепить вы и я.
– Мой отец надеялся, что вы найдете меня приемлемым в качестве жениха.
– Щенок, – презрительно рассмеялся Даарио. – Королеве нужен мужчина, а не младенец вроде тебя. Разве годишься ты в мужья такой женщине? У тебя ж молоко на губах не обсохло.
– Придержи свой язык, наемник, – потемнел сир Геррис Дринквотер. – Ты говоришь с принцем Дорна.
– И с его кормилицей, насколько я понял. – Даарио с коварной улыбкой провел пальцами по рукояткам своих клинков.
Скахаз набычился, как умел он один.
– Миэрину нужен король гискарской крови, а не дорниец.
– Знаю я, что такое Дорн, – вставил Резнак. – Песок, скорпионы и пекущиеся на солнце красные горы.
– Дорн – это пятьдесят тысяч мечей и копий, предлагаемых королеве, – ответил на его слова Квентин.
– Пятьдесят тысяч? – насмешливо повторил Даарио. – Я насчитал только трех.
– Довольно, – оборвала Дейенерис. – Принц Квентин проехал полсвета, чтобы предложить мне свой дар, – извольте обращаться с ним уважительно. Жаль, что вы не пришли год назад, – сказала она дорнийцам. – Я уже дала слово благородному Гиздару зо Лораку.
– Еще не поздно… – заикнулся сир Геррис.
– Об этом судить буду я. Резнак, отведи принцу и его спутникам покои согласно их высокому положению. Все их желания должны исполняться незамедлительно.
– Слушаюсь, ваша блистательность.
– На сегодня все. – Королева поднялась с места.
Даарио и сир Барристан взошли с ней наверх.
– Это все меняет, – сказал старый рыцарь.
– Что могут изменить каких-то три человека? – возразила Дени, с которой Ирри снимала корону.
– Три рыцаря, – уточнил Селми.
– Три лжеца, – раздраженно бросил Даарио. – Они меня обманули.
– И подкупили, не сомневаюсь.
Даарио не стал отрицать очевидное. Дени перечла договор еще раз. Браавос. Он писался в Браавосе, где у них был дом с красной дверью. Почему это вызывает у нее такое странное чувство?
Она вспомнила сон, который привиделся ей прошлой ночью. Как его толковать? Быть может, Гиздар – ставленник колдунов, и боги посылают ей знак отказать ему и выйти за дорнийского принца? В памяти что-то зашевелилось.
– Какой герб у дома Мартеллов, сир Барристан?
– Солнце, пронзенное копьем.
«Сын солнца». Дени пробрало холодом. Что еще говорила Куэйта? Сивая кобыла, сын солнца… Еще что-то о льве и драконе, но под драконом, вероятно, разумелась сама Дейенерис. «Остерегайся душистого сенешаля», да.
– Почему сны и пророчества всегда так загадочны? Ненавижу. Оставьте меня, сир, завтра день моей свадьбы.
Этой ночью Даарио проделал с ней все, что может мужчина проделать с женщиной, и она охотно подчинялась ему. Перед самым восходом солнца она возбудила его ртом, как когда-то научила ее Дорея, и оседлала капитана так яростно, что его рана начала кровоточить и трудно было понять, где он, а где Дени.
Потом встало солнце ее свадьбы. Даарио тоже встал, оделся, застегнул пояс с двумя золотыми распутницами.
– Куда ты? – спросила Дени. – Сегодня я запрещаю тебе выезжать из города.
– Как жестока моя королева. Чем я могу развлечься, пока ты выходишь замуж, если ты запрещаешь мне бить врагов?
– К ночи врагов у меня не станет.
– Но теперь только утро, и впереди долгий день – вдоволь времени для последней вылазки. Я подарю тебе на свадьбу голову Бурого Бена Пламма.
– Никаких голов. Раньше ты дарил мне цветы.
– Цветы пусть Гиздар тебе дарит. Сам он, конечно, нагибаться и срывать их не станет, но у него на то слуги есть. Ну так что, разрешаешь вылазку?
– Нет. – Когда-нибудь он уедет и не вернется. Получит стрелу в грудь или схлестнется в поле с десятком врагов. Пятерых он убьет, но горе Дени от этого не убавится. Когда-нибудь она потеряет его, как потеряла свое солнце и звезды… Но не сегодня. – Ложись обратно в постель и целуй меня. – Никто не целовал ее так, как Даарио. – Твоя королева приказывает тебе взять ее.
Он не принял ее шутки.
– Обладать королевой положено королю. Пусть этим займется твой благородный Гиздар после свадьбы. Если он слишком благороден для столь потной работы, то у него слуги есть. А нет, так положи с собой мальчишку-дорнийца и его красавца-дружка заодно.
Даарио вышел вон, и Дени поняла, что он все же поедет на вылазку – и если добудет-таки голову Бена Пламма, то явится прямо на свадебный пир и бросит ее к ногам королевы. Да спасут ее Семеро. Почему он не родился в знатной семье?
Миссандея подала скромный завтрак – козий сыр, оливки, изюм на сладкое.
– Вы только вино пьете, ваше величество – скушайте что-нибудь. Вам сегодня понадобятся все ваши силы.
Наставление из уст ребенка позабавило Дейенерис. Во всем полагаясь на своего маленького писца, она часто забывала, что Миссандее всего одиннадцать. Дени надкусила оливку, и девочка, глядя на нее глазами цвета жидкого золота, сказала:
– Еще не поздно сказать им, что вы решили все отменить.
«Нет… поздно уже».
– Гиздар происходит из древнего, знатного рода. Когда мы соединимся, городская знать и мои вольноотпущенники тоже станут единым целым.
– Ваше величество не любит Гиздара. Вашей слуге кажется, что вы предпочли бы другого мужа.
О Даарио сегодня думать нельзя.
– Королева любит, кого должна, а не кого хочет. Убери это, – сказала Дени, окончательно потеряв аппетит. – Мне нужно выкупаться.
Она завидовала своим дотракийкам: им в шароварах из песчаного шелка и расписных безрукавках куда прохладнее, чем будет ей в свадебном токаре с тяжелой каймой из мелкого жемчуга.
– Помогите мне намотать эту штуку – сама я не справлюсь.
Ей вспоминалась ее первая свадьба и брачная ночь, когда кхал Дрого лишил ее невинности под незнакомыми звездами. Как боялась она тогда и как была взбудоражена. С Гиздаром такого не повторится. Она уже не девочка, и он не ее солнце и звезды.
– Резнак и Скахаз просят оказать им честь сопровождать ваше величество в Храм Благодати, – доложила Миссандея. – Резнак уже заказал паланкин.
Миэринцы редко ездили верхом в стенах города, предпочитая передвигаться в носилках и креслах на плечах у рабов. «Лошади гадят на улице, – сказал Дени кто-то из Цхаков, – а рабы нет». Она освободила рабов, но носилки и кресла все так же загромождали улицы, и ни одно из этих сооружений не летало по воздуху волшебным путем.
– Слишком жарко для носилок – оседлайте мне Серебрянку. Не хочу ехать к моему лорду-мужу на спинах носильщиков.
– Ваша слуга сожалеет, но в токаре нельзя ездить верхом…
Миссандея была права, как почти во всех случаях. Дени скорчила рожицу.
– Как скажешь, но только не в паланкине. Я задохнусь за этими драпировками. Скажи, чтобы приготовили кресло. – Если без длинных ушей дело никак не обходится, пусть ее видят все кролики до единого.
Резнак и Скахаз пали на колени, узрев сходящую к ним королеву.
– Ваше великолепие так блистает, что ослепит каждого, кто осмелится посмотреть, – сказал сенешаль, одетый в багровый токар с золотой бахромой. – Гиздар зо Лорак – счастливейший из мужчин, а ваша блистательность, если мне будет дозволено так сказать, счастливейшая из женщин. Ваш брак воистину спасет этот город.
– Мы будем молиться об этом. Хочу увидеть, как мои оливковые деревца принесут плоды. – Что в сравнении с этим постылые поцелуи Гиздара? Она не просто женщина, она королева.
– Народу сегодня будет – что мух, – посетовал Скахаз в черной короткой юбке, рельефном панцире, с шлемом в виде змеиной головы на сгибе руки.
– С твоими Бронзовыми Бестиями никакие мухи мне не страшны.
На нижнем ярусе пирамиды было, как всегда, сумрачно, прохладно и тихо: стены тридцатифутовой толщины глушили уличный шум и не пропускали жару. Под воротами собирался эскорт. Лошади, мулы и ослы помещались в западных стенах, три слона, доставшиеся Дени вместе с пирамидой, – в восточных. Эти гиганты с подпиленными позолоченными бивнями и грустными глазами напоминали ей безволосых мамонтов.
Силач Бельвас ел виноград, сир Барристан ждал, когда оседлают его серого в яблоках скакуна. Трое дорнийцев прервали разговор с ним, когда королева вышла. Принц преклонил колено.
– Молю вас, ваше величество. Мой отец слаб здоровьем, но его преданность вам с годами не умалилась. Мне было бы печально узнать, что я чем-то вам неприятен, однако…
– Если хотите сделать мне приятное, сир, порадуйтесь за меня в день моей свадьбы, как радуется весь Желтый Город, – вздохнула Дени. – Встаньте, мой принц. Улыбнитесь. Когда-нибудь я вернусь в Вестерос и обращусь к Дорну за помощью, но пока что Юнкай окружает мой город стальным кольцом. Кто знает, что ждет нас в будущем. Быть может, я умру, так и не увидев Семи Королевств… или Гиздар умрет… или Вестерос скроется под волнами моря. – Она поцеловала Квентина в щеку. – Пойдемте, уже пора.
Сир Барристан усадил ее в кресло. Ворота по приказу Силача Бельваса отворились, и Дейенерис Таргариен выплыла на яркое солнце. Селми на сером коне ехал следом.
– Поженились бы мои отец с матерью, будь они вольны следовать велению сердца? – спросила его Дени на пути к храму.
– Это было давно, ваше величество, и чужая душа – потемки.
– Но вы ведь знали их. Как вы думаете?
– Ваша матушка, королева, была всегда послушна своему долгу. – Старый рыцарь, очень красивый в золотых с серебром латах и белоснежном плаще, говорил тяжело и неохотно, будто камни ронял. – Но в девичестве ей случилось полюбить одного молодого рыцаря со штормовых земель. На турнире она повязала ему свою ленту, а он провозгласил ее королевой любви и красоты. Длилось это недолго.
– Что же стало с тем рыцарем?
– С того дня, как ваши мать и отец поженились, он больше не выступал на турнирах. Стал очень набожен и говорил, что одна лишь Дева заменит в его сердце королеву Рейеллу. Ему с самого начала не на что было надеяться: простой рыцарь не пара принцессе крови.
А Даарио Нахарис – всего лишь наемник, недостойный пристегнуть шпоры рыцарю.
– Расскажите теперь об отце. Любил ли он кого-нибудь больше, чем королеву?
– Не то чтобы любил, скорее желал… Но это ведь только сплетни, пересуды прачек и конюхов.
– Говорите. Я хочу знать о своем отце все – хорошее и дурное.
– Как прикажете. В юности принц Эйерис воспылал страстью к одной девице из Бобрового Утеса, кузине Тайвина Ланнистера. На ее с Тайвином свадебном пиру принц упился допьяна и громко сетовал на то, что право первой ночи упразднено. Пьяная шутка, не более, но Тайвин не забыл ему ни тех слов, ни вольностей, которые принц позволил себе, провожая молодую на ложе – не таков был человек, чтоб забыть. Простите, ваше величество… я слишком разговорился.
– Привет тебе, светлейшая королева! – С ними поравнялась другая процессия, и Гиздар зо Лорак улыбался ей со своего кресла. Ее король. Где-то сейчас Даарио? Будь это в сказке, он подскакал бы к храму и вызвал Гиздара на поединок за ее руку.
Оба поезда проследовали через город до Храма Благодати, сверкающего золотыми куполами на солнце. «Как красиво», – говорила себе королева, но глупая девочка, сидевшая в ней, украдкой высматривала Даарио. «Если б Даарио любил тебя, то увез бы, как Рейегар свою северянку», – твердила эта девчонка, но королева знала, что это безумие. Имей даже капитан безрассудство предпринять нечто подобное, Бронзовые Бестии его бы и на сто ярдов не подпустили.
Галацца Галар встречала их у дверей, окруженная своими сестрами в белых, розовых, красных, лазурных, золотых и пурпурных одеждах. Благодатей стало меньше, чем прежде. Дени искала и не находила Эзарру – неужели болезнь и ее унесла? Мор продолжал распространяться, хотя астапорцы безвылазно сидели в своем карантине за стенами города. Заболевали все: вольноотпущенники, наемники, Бронзовые Бестии, даже дотракийцы. Только Безупречных зараза пока не коснулась, и Дени хотелось верить, что худшее все-таки позади.
Жрицы вынесли из храма стул из слоновой кости и золотую чашу. Дейенерис, придерживая токар, опустилась на бархатное сиденье, а Гиздар, став на колени, развязал ей сандалии и омыл ноги под пение пятидесяти евнухов, на виду у десяти тысяч зрителей. Руки у него ласковые, думала Дени, по ступням которой струились благовонные масла. Если еще и сердце доброе, со временем она, может быть, его и полюбит.
Осушив ноги мягким полотенцем, Гиздар снова завязал сандалии и помог Дени встать. Рука об руку они прошли за Зеленой Благодатью в храм, где густо пахло курениями и боги Гиса стояли в своих полутемных нишах.
Четыре часа спустя они вышли оттуда как муж и жена, скованные вместе золотыми цепями по рукам и ногам.
