Серсея
Каждая ночь казалась ей холоднее предыдущей. В камере не было ни очага, ни жаровни, а высоко расположенное окошко – ни выглянуть, ни протиснуться – холод пропускало как нельзя лучше. Первую тюремную рубаху Серсея порвала и потребовала, чтобы ей вернули собственную одежду, но ее так и оставили голой. Вторую рубаху она натянула мигом и сквозь зубы выговорила: «Спасибо».
Окно пропускало также и звуки. Только по ним королева и догадывалась, что происходит в городе: септы, приносившие ей еду, молчали как рыбы.
Чтоб им пусто было! Джейме непременно придет за ней, но как она узнает, что он приехал? Лишь бы у него хватило ума не опережать свою армию: ему понадобится много мечей, чтобы разогнать орду Честных Бедняков, взявших в кольцо Великую Септу. Она то и дело спрашивала о брате и о сире Лорасе, но тюремщицы как воды в рот набрали. Рыцарь Цветов, согласно полученным еще до ареста сведениям, умирал от ран на Драконьем Камне – пусть бы издох поскорее. С его смертью освободится место в Королевской Гвардии, и это может ее спасти.
После единственного посещения лорда Квиберна весь ее мир составляли три благочестивые септы: мужеподобная Юнелла с мозолистыми ручищами, Моэлла с вечно подозрительными глазками на остром как топорик лице и коренастая, оливково-смуглая Сколерия с тяжелой грудью и неотступным душком прокисшего молока. Они приносили ей воду, еду, выносили судно и время от времени забирали стирать рубаху, предоставляя узнице кутаться в одеяло. Иногда Сколерия читала ей Семиконечную Звезду или молитвенник – лишь в таких случаях Серсея и слышала человеческий голос.
Этих женщин она ненавидела почти так же, как мужчин, изменивших ей.
Ложные друзья, неверные слуги, любовники с лживыми клятвами на устах, даже собственные родичи – все покинули ее в час нужды. Осни Кеттлблэк, не выдержав кнута, разболтал его воробейству то, что должен был унести в могилу. Его братья, взятые королевой с улицы, палец о палец не ударили ради нее. Аурин Уотерс, ее адмирал, увел в море военный флот, построенный ею для него. Ортон Мерривезер сбежал к себе в Длинный Стол вместе с женой Таэной, единственным другом Серсеи в эти страшные времена. Харис Свифт и великий мейстер Пицель предлагают ее королевство тем самым людям, которые умышляли отнять его у Серсеи. Меррин Трант и Борос Блаунт, поклявшиеся ее защищать, непонятно куда подевались. Кузен Лансель, клявшийся ей в любви, примкнул к ее обвинителям; дядя еще раньше отказался занять пост десницы, а Джейме…
Нет. Нет. В него она верит. Он явится сразу, как только узнает, что она попала в беду. «Приезжай немедля, – писала она ему. – Спаси меня. Ты нужен мне, как никогда прежде. Я люблю тебя. Люблю. Люблю. Приезжай». Квиберн клятвенно обещал отправить письмо в речные земли, куда ее брат ушел с войском, – обещал и больше к ней не пришел. Может быть, он убит, и голова его насажена на пику над Замковыми воротами. Или засел в подземельях Красного Замка, так и не отправив письмо. Королева сто раз о нем спрашивала, и ни слова в ответ. О Джейме тоже ни слуху ни духу.
«Ничего, – сказала она себе. – Скоро он будет здесь, и его воробейство со своими суками запоет по-другому».
Мерзко, однако, чувствовать себя столь беспомощной.
Она не раз угрожала им, но они и ухом не повели. Приказывала – что об стенку горох. Взывала как женщина к женщинам, но септы, как видно, отрекаются от своей женственности, когда приносят обет. Пробовала слушаться их и говорить с ними ласково – все напрасно. Обещала им золото, почести, места при дворе, но посулы, как и угрозы, пропали втуне.
О молитвах и говорить нечего. Хотят, чтобы она молилась, – пожалуйста! Дочь Ланнистеров опускалась на колени, как обычная потаскушка, и молилась об избавлении и о Джейме. Вслух просила богов защитить невиновную, про себя – послать ее мучителям скорую злую смерть. Колени у нее стерлись в кровь, язык не помещался во рту. Она вспомнила все молитвы, которым ее учили в детстве, и добавляла к ним новые. Обращалась к Матери и Деве, к Отцу и Воину, к Старице и Кузнецу, даже к Неведомому – в бурю любой бог хорош. И что же? Семеро столь же глухи к ее мольбам, как их земные служители. Слов для них у нее больше нет, а слез ее они не увидят.
До чего же мерзко чувствовать себя слабой!
Будь у нее сила, которой боги наделили Джейме и толстого олуха Роберта, она бы ни в чьей помощи не нуждалась. Чего бы она ни дала за меч и умение им владеть! Боги по слепоте своей поместили сердце воина в тело женщины. Она пыталась драться с септами, но те без труда одолевали ее: молитвы, мытье полов и битье послушниц закалили этих старух на славу.
Хуже всего то, что они не дают спать. Стоит королеве смежить веки, днем или ночью, как одна из них тут же является и требует, чтобы Серсея покаялась. Ее обвиняют в супружеской неверности, распутстве, государственной измене и даже в убийстве: этот слизняк Осни Кеттлблэк сознался, что по ее приказу задушил прежнего верховного септона. «Рассказывай, кого убила, говори, с кем развратничала», – рычит Юнелла. Моэлла же уверяет, что спать узнице не дают грехи. «Только невинность спит сладким сном. Покайся и уснешь как младенец».
Грубые руки тюремщиц рвут в клочья каждую ее ночь, и каждая из ночей холоднее и злее, чем прежняя. Час совы, час волка, час соловья, восход и заход луны бредут мимо, как пьяные. Который теперь час? Какой день? Где она? Сон это или явь? Осколки сна, которые она урывает, режут ее разум как бритвы. С каждым днем она тупеет, теряет силы, и лихорадка ее трясет. Она уже не помнит, как давно ее заточили здесь, на вершине одной из семи башен Великой Септы Бейелора. Неужели ей суждено состариться и умереть в этой келье?
Нет, этого она не допустит. Сын и государство нуждаются в ней. Она должна освободиться, чего бы это ни стоило. Ее мир сжался до тесной камеры с ночным судном, бугристым тюфяком и убогим, как надежда, кусачим одеялом, но она по-прежнему наследница лорда Тайвина, дочь Утеса.
Бессонница, лютый холод, голод и лихорадка в конце концов все же привели ее к покаянию. В ту ночь септа Юнелла, войдя в камеру, застала узницу на коленях.
– Я согрешила, – сказала Серсея, едва ворочая языком. – Я долго была слепа, но ныне очи мои открылись. Старица пришла ко мне со своей лампадой и озарила мой путь. Я хочу очиститься, хочу отпущения. Прошу тебя, добрая септа, отведи меня на исповедь к верховному септону.
– Я доложу его святейшеству, ваше величество, – пообещала Юнелла. – Это доставит ему великую радость. Только исповедь и искреннее раскаяние могут спасти нашу бессмертную душу.
Весь остаток ночи королева спала спокойно. Сова, волк и соловей пронеслись незаметно; Серсее снилось, что она замужем за Джейме и сын их жив и здоров.
Наутро, став почти прежней Серсеей, она подтвердила септам, что хочет покаяться и получить отпущение.
– Нас радует эта весть, – сказала Моэлла.
– Великое бремя спадет с вашей души, – сказала Сколерия. – Ваше величество почувствует себя обновленной.
«Ваше величество…» Что за сладкие звуки. Тюремщицы далеко не всегда были с ней столь учтивы.
– Его святейшество ждет, – сообщила Юнелла.
Серсея смиренно потупилась.
– Нельзя ли мне сначала помыться? Я слишком грязная, чтобы предстать перед ним.
– Помоетесь позже, если его святейшество позволит, – сказала Юнелла. – Сейчас вас должна заботить чистота вашей души, а не бренная плоть.
Втроем они повели ее вниз: Юнелла впереди, Моэлла и Сколерия позади – боятся, как бы она не сбежала?
– У меня так давно не было посетителей, – тихо сказала Серсея. – Здоров ли король? Я мать и беспокоюсь за своего сына…
– Его величество в добром здравии, и берегут его неусыпно, – ответила ей Сколерия. – Королева всегда при нем.
«Королева»?! Серсея сглотнула, выдавила улыбку и сказала:
– Рада это слышать. Томмен так любит ее. Я никогда не верила ужасному поклепу, который на нее возвели. – Как удалось Маргери Тирелл оправдаться от обвинений в измене супругу и государству? – Значит, суд уже состоялся?
– Нет еще, но ее брат…
– Тихо, – зыркнула на Сколерию Юнелла. – Не болтай, глупая ты старуха. Не наше дело рассуждать о таких вещах.
– Прости, сестра. – Сколерия склонила голову и умолкла.
Его воробейство ждал Серсею в семистенном святилище. Лики Семерых, высеченные из камня, взирали на королеву с той же суровостью, что и сам верховный септон, писавший что-то за грубо сколоченным столом. Он ничуть не изменился с того дня, как Серсею взяли под стражу: тот же тощий седой аскет с подозрительным взглядом, та же мешковатая ряса из некрашеной шерсти.
– Я понял так, что ваше величество хотели бы исповедаться?
Серсея опустилась на колени.
– Это так, ваше святейшество. Старица явилась мне во сне с поднятой ввысь лампадой…
– Хорошо. Ступайте, Сколерия и Моэлла, а ты, Юнелла, останься – будешь записывать. – Он сложил кончики пальцев вместе, в точности как ее лорд-отец.
Юнелла уселась, развернула пергамент, обмакнула перо в мейстерские чернила. Серсее стало не по себе.
– Позволят ли мне после исповеди…
– С вами поступят сообразно вашим грехам.
Она снова ощутила неумолимость этого человека.
– Тогда да помилует меня Матерь. Я признаю, что прелюбодействовала с мужчинами.
– Назовите их, – потребовал он, не сводя с нее глаз.
Позади скрипело перо Юнеллы.
– Лансель Ланнистер, мой кузен. Осни Кеттлблэк. – Они оба признались, что спали с ней, так что отрицать не приходится. – Оба его брата. – Неизвестно, что показали Осфрид и Осмунд… Лучше перебрать мерку, чем недобрать. – Я грешила от страха и одиночества, хотя это и не искупает моих грехов. Боги забрали у меня короля Роберта, мою любовь, моего защитника. Я очутилась в окружении заговорщиков, ложных друзей и предателей, желавших смерти моих детей. Не зная, кому довериться, я… использовала единственное доступное мне средство, чтобы привязать к себе Кеттлблэков.
– Под средством вы разумеете ваше женское естество?
– Мою плоть… да. – Серсея приложила руку ко лбу и отняла вновь, открыв полные слез глаза. – Да простит меня Дева. Я поступала так только ради детей, ради своего королевства. Удовольствия я в этом не находила. Кеттлблэки жестоки и со мной обходились грубо, но что было делать? Томмен так нуждался в доверенных людях.
– Его величество охраняет Королевская Гвардия.
– Что пользы от нее, когда его брата Джоффри отравили на собственной свадьбе? Один сын умер у меня на глазах, потери второго я бы не вынесла. Я грешила и распутничала лишь ради Томмена. Да простит мне ваше святейшество, но я переспала бы со всеми мужчинами Королевской Гавани, лишь бы сберечь детей.
– Прощение могут даровать только боги. А что же сир Лансель, ваш кузен и оруженосец вашего мужа? Вы и его верность хотели завоевать?
– Лансель… – «Осторожно, – сказала она себе, – кузен скорее всего выложил ему все как есть». – Лансель любил меня. Он еще очень юн, но я никогда не сомневалась в его преданности мне и моему сыну.
– И все же совратили его.
– Я была одинока. – Серсея подавила рыдание. – Я потеряла мужа, сына, лорда-отца. Королева-регентша тоже женщина, слабое и падкое на искушения существо. Ваше святейшество знает, что это правда. Даже святые септы порой грешат. Лансель, нежный и ласковый, был моим утешением. Это дурно, я знаю, но каждая женщина хочет быть любимой, хочет, чтобы рядом с ней был мужчина… – Она разрыдалась, больше не сдерживая себя.
Верховный септон смотрел на это бесстрастно, как статуя одного из богов. Унявшись наконец, Серсея почувствовала себя на грани обморока, но его воробейство с ней еще не закончил.
– Это все простительные грехи, – сказал он. – Похотливость вдов хорошо известна, и все женщины распутны в сердце своем: красота и хитроумие даны им, чтобы совращать мужчин с пути истинного. Но не изменяли ли вы королю Роберту, когда он был еще жив?
– Никогда в жизни! – содрогнулась Серсея. – Клянусь вам.
– Ваше величество обвиняют и в других преступлениях, куда более тяжких, чем прелюбодеяние. Сир Осни Кеттлблэк – ваш любовник, как вы сами признались – показал, что задушил моего предшественника по вашему повелению. Он также показывает, что ложно обвинил королеву Маргери и ее кузин в прелюбодеяниях и измене королевству, о чем его попросили, опять-таки, вы.
– Неправда. Маргери я люблю, как родную дочь. Что до прежнего верховного септона… Да, я часто на него жаловалась. Ставленник Тириона, он был слаб, порочен и позорил нашу святую веру – вашему святейшеству это известно не хуже, чем мне. Осни, должно быть, вообразил, что я хочу его смерти. Если так, то часть вины в самом деле падает на меня, но в убийстве я неповинна. Отведите меня в септу, и я поклянусь в этом перед престолом Отца, судии нашего.
– Все в свое время. Вы обвиняетесь также в том, что замышляли убийство собственного супруга, покойного короля Роберта Первого.
«Лансель, – подумала Серсея, – кто же еще».
– Роберта убил дикий вепрь. По-вашему, я варг? Оборотень? И Джоффри, мой возлюбленный первенец, тоже погиб от моей руки?
– Нет, только ваш муж. Вы отрицаете это?
– Разумеется, отрицаю. Перед богами и перед людьми.
Верховный септон кивнул.
– И, наконец, самое тяжкое из обвинений. Говорят, что ваши дети рождены не от короля Роберта, но от разврата и кровосмешения.
– Так говорит Станнис, – не замедлила с ответом Серсея, – и это ложь. Дети брата стоят между ним и Железным Троном, потому он и утверждает, что их отцом был не Роберт. В его гнусном письме нет ни слова правды.
– Хорошо. – Верховный септон уперся ладонями в стол и встал. – Лорд Станнис отринул Семерых ради красного демона, которому нет места в наших Семи Королевствах.
Серсея слегка приободрилась.
– Однако обвинения эти слишком серьезны, – продолжал септон, – и требуют серьезного разбирательства. Если ваше величество говорит правду, суд, несомненно, докажет, что вы невиновны.
«Все-таки суд».
– Но я исповедалась…
– Вы покаялись в части ваших грехов, но других не признали. Суд для того и нужен, чтобы отделить правду от лжи. Я попрошу Семерых отпустить вам грехи, в которых вы исповедались, и помолюсь, чтобы вас очистили от других обвинений.
Серсея медленно поднялась.
– Я склоняюсь перед мудростью вашего святейшества и молю вас о милосердии. Я так давно не видела сына…
Глаза его воробейства сделались жесткими, как кремень.
– Я не могу допустить к вам короля, пока вы не будете оправданы полностью. Но, поскольку вы сделали первый шаг по пути добродетели, я разрешаю других посетителей. По одному в день.
Серсея снова расплакалась, на этот раз искреннее.
– Благодарю вас. Вы так добры.
– Благодарите нашу милосердную Матерь.
Моэлла, Сколерия и замыкающая Юнелла препроводили королеву обратно на башню.
– Мы все молились за ваше величество, – сказала Моэлла, пока они поднимались.
– Да, – подхватила Сколерия, – теперь вам, думаю, стало намного легче. Вы чисты и невинны, как дева в день своей свадьбы.
В свадебное утро Серсея предавалась любви со своим братом Джейме.
– О да, – сказала она. – Я чувствую себя возрожденной, как будто мне вскрыли наболевший нарыв и я наконец-то начну выздоравливать. Мне кажется, что я способна летать! – Двинуть бы Сколерию в лицо локтем, чтобы кубарем покатилась вниз. По милости богов она и Юнеллу захватит с собой.
– Как хорошо вновь увидеть вашу улыбку, – пропищала Сколерия.
– Его святейшество говорил, что мне разрешены посетители?
– Говорил, – подтвердила Юнелла. – Скажите, кого желает видеть ваше величество, и мы известим их.
Джейме, конечно. Но если он в городе, почему не пришел раньше? С ним лучше подождать, разведав сначала, что творится за стенами Великой Септы.
– Дядю, сира Кивана Ланнистера, – сказала Серсея. – В столице ли он?
– Да, – сказала Юнелла. – Лорд-регент изволит пребывать в Красном Замке, и мы тотчас же пошлем за ним.
– Спасибо. – «Лорд-регент, вот как?» Серсея не стала делать вид, что это ее удивляет.
Покаяние, помимо очищения души от грехов, принесло и другие плоды. Вечером королеву перевели в более просторное помещение двумя этажами ниже, с окном на приемлемой высоте и теплыми одеялами. На ужин вместо черствого хлеба и овсянки ей принесли каплуна, свежую зелень с орехами и щедро сдобренную маслом вареную репу. Впервые за все время своего заключения она легла спать на сытый желудок и спала спокойно всю ночь, а утром, чуть свет, к ней пришел дядя.
Серсея завтракала, когда он вошел и тут же выставил из комнаты трех тюремщиц.
Сир Киван заметно постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. Плотный, с тяжелым подбородком, он стриг бороду коротко, и его светлые волосы изрядно отступили от полысевшего лба. Красный шерстяной плащ на плече скрепляла золотая львиная голова.
– Спасибо, что пришел, – сказала Серсея, поднявшись ему навстречу.
– Сядь, – нахмурился он, – я должен сказать тебе кое-что.
Она осталась стоять.
– Ты до сих пор сердишься на меня, по голосу слышно. Прости, что плеснула в тебя вином, но…
– Думаешь, я на это сержусь? Лансель – твой двоюродный брат, Серсея. Тебе следовало заботиться о нем, направлять его, присмотреть ему девушку из хорошей семьи, а ты…
– Знаю. Знаю. – Лансель хотел ее больше, чем она его – и теперь еще хочет, могла бы поспорить Серсея. – Во всем повинны мое одиночество, моя слабость… О, дядя, как же я счастлива, что вижу твое милое лицо вновь! Я знаю, что поступала дурно, но твоей ненависти не вынесла бы. – Она обняла Кивана за шею, поцеловала в щеку. – Прости меня, прости.
Сир Киван, помедлив, обнял ее в ответ – неуклюже и наскоро.
– Ну, будет. Я прощаю тебя, а теперь лучше сядь: у меня дурные вести, Серсея.
Это ее напугало.
– Что-то с Томменом? Скажи, что это не так. Я так за него боялась, и никто здесь ни слова мне не сказал. У него ведь все хорошо?
– Его величество жив-здоров и постоянно о тебе спрашивает. – Сир Киван взял племянницу за плечи и отстранил от себя.
– Кто же тогда? Джейме?
– Джейме все еще где-то в речных землях.
– Где-то? – «Что это значит?»
– Лорд Блэквуд сдал ему Древорон, но на обратном пути в Риверран Джейме оставил своих людей и уехал с какой-то женщиной.
– С женщиной?! – в полном изумлении вскричала Серсея. – Но куда?
– Кто знает. Больше мы о нем ничего не слышали, а эта женщина, должно быть, леди Бриенна, дочь Вечерней Звезды.
Вот оно что. Королева вспомнила Тартскую Деву, громадную, безобразную, носившую мужскую кольчугу. Джейме ни за что бы не бросил сестру ради такой уродины – ворон Квиберна, наверное, так и не долетел до него.
– На юге высаживаются наемники, – говорил между тем сир Киван. – На Тарте, на Ступенях, на мысе Гнева… Очень хотелось бы знать, где Станнис взял деньги на них. Своими силами мне с ними не справиться. Мейс Тирелл мог бы, но он не двинется с места, пока это дело с его дочкой не будет улажено.
Палач его мигом уладил бы. Серсее не было никакого дела до Станниса и его наемников – Иные его забери, да еще и Тиреллов впридачу. Когда они перебьют друг друга, страна наконец-то вздохнет свободно.
– Уведи меня отсюда, дядя. Прошу тебя.
– Силой, ты хочешь сказать? – Сир Киван подошел к окну, выглянул. – Мне пришлось бы учинить бойню в этом священном месте, да и людей у меня для этого нет. Больше половины нашего войска ушло в Риверран с твоим братом, а набрать новое я не успел. Я говорил с его святейшеством: он не выпустит тебя, пока ты не покаешься.
– Но я уже…
– Он имеет в виду публичное покаяние. Перед всем городом.
– Ни за что. Так ему и скажи. Я королева, а не портовая шлюха.
– Тебе не причинят никакого вреда.
– Нет. Я скорее умру.
– Вполне возможно, что так и будет, – невозмутимо заметил дядя. – Его святейшество обвиняет тебя в цареубийстве, богохульстве, кровосмешении и государственной измене.
– Богохульство? Это еще откуда?
– Он подразумевает смерть своего предшественника. Верховный септон – наместник Семерых на земле, и посягательство на его особу… Впрочем, здесь не место для таких разговоров, подождем до суда. – Киван как нельзя более красноречиво обвел взглядом камеру.
Опасается, что их кто-то подслушивает.
– Кто будет меня судить?
– Священнослужители, если ты не предпочтешь испытание поединком – в таком случае тебя будет защищать один из рыцарей Королевской Гвардии. Править страной ты при любом исходе больше не будешь. Регентство до совершеннолетия Томмена переходит ко мне. Десницей короля назначен Мейс Тирелл. Великий мейстер Пицель и сир Харис Свифт останутся на своих постах, но лордом-адмиралом стал Пакстер Редвин, а верховным судьей – Рендилл Тарли.
Два знаменосца Тиреллов. Правление государством перешло в руки ее врагов, родичей и приспешников королевы Маргери.
– Маргери и ее кузинам тоже предъявлено обвинение. Почему воробьи ее освободили, а меня нет?
– Рендилл Тарли настоял. После известных событий он первый прибыл в Королевскую Гавань и привел с собой войско. Девиц Тирелл все-таки будут судить, но его святейшество признаёт, что обвинение скорее всего развалится. Все мужчины, поименованные как любовники королевы, отрицают свою причастность и отказываются от данных ранее показаний – кроме твоего певца, который, похоже, тронулся умом. Поэтому верховный септон передал девушек Тарли, а тот торжественно поклялся доставить их на суд, когда придет время.
– А соучастники где содержатся?
– Осни Кеттлблэк и Лазурный Бард здесь, в подземелье. Близнецы Редвин признаны невиновными, Хэмиш-Арфист умер в тюрьме. Остальные сидят в темницах Красного Замка, под опекой твоего Квиберна.
Квиберн. Последняя соломинка, за которую она может еще уцепиться. Лорд Квиберн, способный творить чудеса… и ужасы.
– Это еще не все. Прошу тебя, сядь.
Что он еще припас? Мало разве того, что ее будут судить за измену, а маленькая королева и весь ее двор упорхнули из клетки?
– Говори, дядя. Не скрывай ничего.
– Мы получили из Дорна невеселые новости о Мирцелле.
– Тирион! – вырвалось у Серсеи. Это он послал девочку в Дорн, а Серсея отправила за ней сира Бейлона Сванна. Дорнийцы – клубок ядовитых змей, и опаснее всех Мартеллы. Красный Змей вызвался быть защитником Беса и был на волосок от победы, от объявления карлика невиновным в убийстве Джоффри. – Он был в Дорне все это время, и теперь моя дочь у него в руках.
Сир Киван недоуменно нахмурился.
– Мирцелла подверглась нападению дорнийского рыцаря по имени Герольд Дейн. Она жива, но он нанес ей увечье… отсек ей ухо.
– Ухо! – Как же так? Ее маленькая принцесса, такая красавица… – Где же был принц Доран с другими своими рыцарями? И куда смотрел Арис Окхарт?
– Он погиб от руки Дейна, защищая принцессу.
Меч Зари, давно покойный, тоже носил имя Дейн. Кто такой этот сир Герольд и с чего ему вздумалось нападать на ребенка? Разве только…
– Тирион потерял половину носа в битве при Черноводной. За всем этим видны короткие пальчики Беса.
– Принц Доран о твоем брате умалчивает, и Мирцелла, как пишет сир Бейлон, тоже показывает на одного Герольда Дейна – он у них там зовется Темной Звездой.
– Как бы он ни звался, направлял его Тирион, – с горьким смехом заявила Серсея. – У карлика в Дорне полно друзей, и он с самого начала это задумал. Ясно теперь, для чего он так хлопотал о помолвке Мирцеллы с принцем Тристаном.
– Тирион тебе мерещится в каждой тени.
– Да, потому что он порождение тьмы. Ты думаешь, он остановится, убив Джоффри, а после – отца? Я боялась, что он затаился где-нибудь в Королевской Гавани, чтобы навредить Томмену, но он решил, что первой должна умереть Мирцелла. – Серсея заметалась по камере. – Мне нужно быть рядом с Томменом. От королевских гвардейцев проку, как от сосков на панцире. Говоришь, сир Арис убит?
– Да, Темной Звездой.
– Ты уверен, что он мертв?
– Так нас известили.
– Стало быть, в Королевской Гвардии освободилась вакансия. Ее следует заполнить немедленно – ради Томмена.
– Лорд Тарли составил список достойных рыцарей, но до возвращения Джейме…
– Король может дать белый плащ кому пожелает. Томмен хороший мальчик: скажи ему имя, и он его назовет.
– Кого же он должен назвать?
Ответа Серсея не знала. У ее защитника, помимо нового лица, должно быть и новое имя.
– Квиберн знает. Доверься ему. У нас с тобой были разногласия, дядя, но сделай это, молю тебя! Ради общей нашей крови, ради Томмена, ради его несчастной изуродованной сестры. Пойди к лорду Квиберну, отдай ему белый плащ и скажи, что время пришло.
