ДЕЙЕНЕРИС

Она слышала, как мертвец поднимается по ступеням. Мерный звук шагов опережал его, отдаваясь эхом среди пурпурных колонн чертога. Дейенерис Таргариен ждала его на скамье черного дерева, служившей ей троном. Глаза у нее были заспанные, серебряные с золотом волосы рассыпались по плечам.

— Не надо бы вам этого видеть, ваше величество, — сказал сир Барристан Селми, лорд-командующий ее Королевской Гвардией.

— Он погиб за меня. — Дени запахнулась в львиную шкуру. Под шкурой была только полотняная туника до середины бедра. Ей снился дом с красной дверью, когда Миссандея разбудила ее — одеваться не было времени.

— Смотри только не трогай его, кхалиси, — шепотом попросила Ирри. — Прикасаться к мертвецу — дурная примета.

— Если, конечно, сам его не убил, — уточнила Чхику — покрепче Ирри, широкобедрая, с тяжелыми грудями. — Это все знают.

— Это все знают, — согласилась с ней Ирри.

Дотракийцы хорошо разбираются в лошадях, но полные профаны во всем остальном. Притом служанки Дени совсем еще девчонки, ее ровесницы. Мужчины засматриваются на их черные косы, медную кожу и миндалевидного разреза глаза, но от этого те не перестают быть девчонками. Ей отдали их, когда она вышла замуж за кхала Дрого. Это он подарил Дени шкуру храккара, белого льва Дотракийского моря. Шкура велика для нее и пахнет затхлым мехом, но в ней Дени кажется, что ее солнце и звезды все еще с ней.

Первым в чертог вступил Серый Червь с факелом. Его бронзовый шлем венчали целых три пики. За ним четверо Безупречных — по одной пике на шлемах, и с лицами бесстрастными, будто из той же бронзы — несли на плечах мертвеца. Они сложили труп к ногам Дени, сир Барристан откинул окровавленный саван, Серый Червь посветил своим факелом.

Гладкое безволосое лицо с исполосованными клинком щеками. При жизни убитый был высоким, голубоглазым и светлокожим — дитя Лисса или Старого Волантиса, похищенный пиратами и проданный в рабство. Глаза открыты, но влага сочится не из них, а из ран, которых не сосчитать.

— Ваше величество, — сказал сир Барристан, — в переулке, где он был найден, на кирпиче нарисована гарпия…

— Кровью, — договорила за него Дени. Сыны Гарпии убивают по ночам и каждый раз оставляют свою эмблему. — Почему этот человек был один, Серый Червь? Разве у него нет напарника? — По ее приказу Безупречные ночью патрулировали улицы Миэрина только попарно.

— Ваш слуга Крепкий Щит не вышел ночью в дозор, моя королева, — доложил капитан. — Он пошел в одно место… выпить и поразвлечься.

— Что за место?

— Веселый дом, ваше величество.

Половина ее вольноотпущенников пришли из Юнкая, где мудрые господа обучали прославленных рабов для утех. Путь семи вздохов. Бордели в Миэрине расплодились, как грибы после дождя — надо же бывшим рабам как-то жить, а больше они ничего не умеют. Еда с каждым днем дорожает, а цены на плоть, наоборот, падают. В бедных кварталах, между ступенчатыми пирамидами миэринской аристократии, могут удовлетворить любые желания, какие только можно себе представить.

— Что евнуху понадобилось в борделе?

— Даже при отсутствии мужских органов в груди бьется мужское сердце, ваше величество, — сказал Серый Червь. — Говорят, что ваш слуга Крепкий Щит платил женщинам, чтобы они лежали с ним и обнимали его.

Та, в ком течет кровь дракона, не плачет.

— Это имя его — Крепкий Щит? — с сухими глазами спросила Дени.

— С позволения вашего величества.

— Хорошее имя. — Добрые господа Астапора даже имен своим рабам-воинам не разрешали иметь. Некоторые из ее Безупречных назвались своими прежними именами, другие придумали себе новые. — Известно ли, сколько человек на него напали?

— Ваш слуга не знает этого. Много.

— Шестеро или больше, — вставил сир Барристан. — Судя по ранам, его облепили со всех сторон. Когда его нашли, меча в ножнах не было. Возможно, он ранил кого-то из них.

Быть может, в это самое время кто-то из Сынов Гарпии умирает, держась за живот и корчась от боли. Хорошо бы.

— Почему у него изрезаны щеки?

— Милостивая королева, — объяснил Серый Червь, — убийцы затолкали вашему слуге Крепкому Щиту в глотку козлиные детородные органы. Это ваш слуга их убрал.

Собственные его органы они не могли затолкать: в Астапоре ему не оставили ни корня, ни стебля.

— Сыны Гарпии наглеют, — заметила Дени. До сих пор они нападали только на безоружных вольноотпущенников — резали их прямо на улицах или вламывались к ним в дома под покровом ночи. — Это мой первый солдат, убитый ими.

— Первый, но не последний, — предсказал сир Барристан.

Война все еще идет, только теперь против королевы сражаются тени. Она так надеялась передохнуть немного от резни, заняться созиданием, залечить раны своих новых подданных.

Сбросив львиную шкуру, Дени опустилась на колени перед мертвым и закрыла ему глаза — Чхику так и ахнула.

— Мы не забудем тебя, Крепкий Щит. Обмойте его, оденьте в латы и шлем и схороните с копьями и щитом.

— Как прикажет ваше величество, — сказал Серый Червь.

— Пошлите людей в храм и спросите, не обращался ли кто к Лазурной Благодати с раной от меча. Пустите по городу весть, что за меч Крепкого Щита мы готовы заплатить золотом. Узнайте у мясников и пастухов, кто холостил недавно козла. — Если они, конечно, признаются. — И чтобы никто из моих людей не выходил в город один с наступлением темноты.

— Ваши слуги повинуются, моя королева.

Дейенерис откинула волосы с глаз.

— Найдите мне этих трусов. Найдите, чтобы Сыны Гарпии на себе убедились, что дракона будить не следует.

Серый Червь отдал честь. Безупречные снова завернули мертвеца в саван, подняли на плечи и унесли прочь. Сир Барристан Селми остался. Волосы у него побелели, в уголках бледно-голубых глаз лучились морщины, но спина не согнулась, и оружием он с годами не стал владеть хуже.

— Боюсь, ваше величество, что ваши евнухи плохо годятся для поставленной перед ними задачи.

Дени опять закуталась в шкуру.

— Безупречные — цвет моих воинов.

— Не воинов, а солдат — простите великодушно, ваше величество. Они созданы, чтобы стоять на поле битвы плечом к плечу, прикрывшись щитами и выставив копья перед собой. Их учат повиноваться беспрекословно, без раздумий и колебаний — расследовать и задавать вопросы они не обучены.

— Может быть, рыцари лучше справятся? — Селми обучал сыновей рабов драться длинными мечами и пиками, как принято в Вестеросе, — но что могут пики против трусов, нападающих ночью из-за угла.

— Не в таком деле — да и нет у вашего величества рыцарей, кроме меня. Эти мальчишки дозреют лишь через несколько лет.

— Кто же тогда, если не Безупречные? Дотракийцы и того хуже. — Конница полезней в открытом поле, чем на узких городских улицах. Там, за миэринскими стенами, сложенными из разноцветного кирпича, никто не признаёт новую королеву. Тысячи рабов в огромных имениях до сих пор растят пшеницу, собирают оливки, пасут коз и овец, добывают соль и медь в рудниках. В городских житницах, конечно, запасено много зерна, оливок, масла, сушеных фруктов и солонины, но и эти запасы когда-нибудь истощатся. Покорять окрестности Дени отправила свой крошечный кхаласар под командованием трех кровных всадников, а Бурый Бен Пламм повел своих Младших Сыновей на юг, защищать город от юнкайских набегов.

Самое ответственное дело она поручила Даарио Нахарису. Сладкоречивому Даарио с золотыми зубами и бородой-трезубцем, язвительно усмехающемуся в пурпурные бакенбарды. За восточными холмами, за круглыми песчаниковыми горами, за Хизайским перевалом лежит Лхазарин. Если Даарио уговорит лхазарян вновь открыть сухопутные торговые тракты, зерно можно будет ввозить по реке или через холмы… Но лхазарянам не за что любить Миэрин.

— Пошлем на улицы Ворон-Буревестников, когда вернутся из Ахазарина, — сказала Дени. — А теперь, сир, извините меня — скоро придут просители. Пора мне надевать свои кроличьи уши и изображать королеву. Вызовите Резнака и Лысого — я приму их, когда оденусь.

— Слушаюсь, ваше величество, — с поклоном ответил Селми.

Великая Пирамида вздымалась на восемьсот футов в небо. Личные покои королевы, окруженные зеленью и прудами, помещались на самом верху. Дени вышла на террасу. Раннее солнце уже озарило золотые купола Храма Благодати на западе, ступенчатые пирамиды отбросили длинные тени. В одной из них замышляют новые убийства Сыны Гарпии, и королева бессильна им помешать.

Белый Визерион лежал, свернувшись, под грушевым деревом. Когда она прошла мимо, он почувствовал ее беспокойство и открыл глаза цвета жидкого золота. Рожки у него тоже золотые, и по спине от головы до хвоста бежит золотая полоска.

— Ты чего ленишься? — Дени почесала ему подбородок. Чешуя на ощупь была горячая, как долго пролежавшие на солнце доспехи. Драконы — это огонь, одевшийся в плоть. Дени вычитала это в одной из книг, которые подарил ей на свадьбу сир Джорах. — Летел бы охотиться, как твои братья, — или вы с Дрогоном опять подрались? — Ее драконы одичали за последнее время. Рейегаль огрызается на Ирри, Визерион поджег токар сенешаля Резнака. Она совсем забросила их, но где же найти время и на них тоже?

Визерион хлестнул хвостом по дереву так, что сбил к ногам Дени грушу. Расправил крылья, вспрыгнул на парапет. Растет, подумала Дени, глядя, как он взлетает. Они все растут и скоро смогут выдержать ее вес. Тогда она, как Эйегон Завоеватель, полетит все выше и выше, пока Миэрин не станет с булавочную головку.

Визерион, расширяя круги, скрылся за мутными водами Скахазадхана, и Дени вошла внутрь. Ирри и Чхику ждали, чтобы расчесать ей волосы и одеть ее, как подобает королеве, в гискарский токар.

Эту простыню следовало обернуть вокруг бедер, пропустить под мышкой и перебросить через плечо, тщательно расправив кайму. Обмотаешь слабо — токар свалится; слишком туго — будет морщить и впиваться в тело. Даже если он лежит правильно, его надо все время придерживать левой рукой, шажки делать мелкие и держать равновесие — иначе, чего доброго, наступишь на шлейф. Одеяние не для работников, а для господ, символ богатства и власти.

Дени хотела запретить токары, когда взяла Миэрин, но ей отсоветовали. «Матерь Драконов возненавидят, если она не будет носить токар, — предупредила Зеленая Благодать, Галацца Галар. — В вестеросской шерсти или в мирийском кружеве ваша блистательность навсегда останется здесь чужой, пришелицей, главой варваров. Миэринская королева должна быть дамой Старого Гиса».

Бурый Бен Пламм, капитан Младших Сыновей, выразился короче: «Хочешь править кроликами — надень пару длинных ушей».

Сегодняшние «кроличьи уши» были из белоснежного полотна, окаймленного золотыми кистями. Дени при содействии Ирри обмоталась токаром с третьей попытки. Чхику подала ей корону в виде трехглавого дракона, эмблемы дома Таргариенов. Туловище, свитое кольцами, золотое, крылья серебряные, головы из слоновой кости, оникса и нефрита. Еще до конца дня у Дени под ее тяжестью онемеют шея и плечи. Корона — нелегкая ноша, сказал кто-то из ее августейших предшественников. Эйегон, кажется, но какой? Семью Королевствами правили целых пять Эйегонов. Родился уже и шестой, но псы узурпатора растерзали ее племянника еще в колыбели. Будь он жив, Дени, возможно, вышла бы за него. По возрасту он был ей ближе, чем Визерис. Дени только-только зачали, когда погибли Эйегон и его сестра — их отец, ее брат Рейегар, был еще раньше убит узурпатором на Трезубце. Другой ее брат, Визерис, умер мучительной смертью в Вейес Дотрак, увенчанный короной из расплавленного золота. Ее, Дени, тоже убьют, если она ослабит бдительность хоть на миг. Ножи, пресекшие жизнь Крепкого Щита, были предназначены для нее.

Она не забыла маленьких рабов, прибитых великими господами к дорожным столбам вдоль юнкайского тракта. Сто шестьдесят три ребенка, по одному на каждую милю, с рукой, простертой в сторону города. После падения Миэрина Дени казнила тем же способом такое же количество великих господ. Вонь и рои мух долго стояли над площадью, но порой Дени думала, что действовала недостаточно жестко. Миэринцы — коварный, упорный народ, который противится всем ее начинаниям. Да, они освободили своих рабов, но тут же вновь наняли их в услужение за столь ничтожную плату, что тем едва на еду хватает. Непригодных же для работы — старых, малых, больных и увечных — попросту выбросили на улицу. Теперь великие господа собираются на вершинах своих пирамид и ропщут, что драконья королева наводнила их город нищими, ворами и шлюхами.

Чтобы править Миэрином, нужно завоевать сердца его жителей, какое бы презрение она к ним ни питала.

— Я готова, — сказала Дени служанкам.

Резнак и Скахаз ждали ее на вершине мраморной лестницы.

— Великая королева, — провозгласил Резнак мо Резнак, — сегодня вы столь блистательны, что я боюсь и смотреть на вас. — Токар на сенешале шелковый, бордового цвета, с золотой окаемкой. Маленький и пухлый, он пахнет так, будто искупался в духах и говорит на одном из валирийских диалектов с характерным гискарским рычанием.

— Благодарю за любезность, — на том же языке ответила Дени.

— Моя королева, — рыкнул бритоголовый Скахаз мо Кандак. Волосы у гискарцев густые и кучерявые; недавняя мужская мода рабовладельческих городов требовала укладывать их в виде рогов, пик и крыльев. Побрив себе голову, Скахаз отрекся от старого Миэрина и принял новый. То же самое вслед за ним сделали все его родичи. Их примеру последовали многие горожане — то ли из страха, то ли желая не отставать от моды или выдвинуться при новых властях. Их называли лысыми — а Скахаз, первый из них, у Сынов Гарпии и всех их сторонников почитался архиизменником. — Мне уже рассказали про евнуха.

— Его звали Крепкий Щит.

— Если не покарать убийц, будут новые жертвы. — Лицо Скахаза даже под выбритым черепом не внушало доверия. Лоб в морщинах, маленькие, с тяжелыми мешками глаза, большой угреватый нос, кожа скорее желтая, чем подобающая гискарцу янтарная. Лицо жестокого, скорого на гнев человека. Дени оставалось лишь молиться, чтобы оно говорило также о честности.

— Как я могу наказывать, не зная, кого наказать? Скажи мне, кто они, Лысый.

— Врагов у вашего величества хоть отбавляй — их пирамиды видны с вашей террасы. Цхаки, Хазкары, Газины, Мерреки, Лораки — все старые рабовладельческие семьи. И Пали. Пали в первую голову. Теперь в их доме остались одни женщины, кровожадные озлобленные старухи. Женщины ничего не забывают и не прощают.

«Верно, — подумала Дени. — Псы узурпатора познают это на себе, когда я вернусь в Вестерос». Между ней и домом Палей в самом деле пролегла кровь. Ознака зо Паля сразил Силач Бельвас на поединке. Его отец, командир миэринской городской стражи, погиб, защищая ворота от Хрена Джозо, сокрушительного тарана, трое дядей вошли в число казненных на площади.

— Какую награду мы обещали за сведения о Сынах Гарпии? — спросила Дени.

— Сто золотых онеров, ваша блистательность.

— Назначь лучше тысячу.

— Ваше величество моего совета не спрашивает, — сказал Скахаз Лысый, — но я скажу, что за кровь можно заплатить только кровью. Казните по одному мужчине из перечисленных мной семей, а в случае нового убийства кого-то из ваших казните по двое от каждого дома. Третьего убийства не будет, ручаюсь вам.

— Нет-нет, милостивая королева! — возопил Резнак. — Подобное варварство навлечет на вас гнев богов. Мы найдем убийц, обещаю, и ваша блистательность сама увидит, что это подонки из самых низших слоев.

Резнак был не менее лыс, чем Скахаз, но плешью его наградили боги. «А если что и прорастет, то мой цирюльник с бритвой всегда наготове», — заверил он, когда его назначили сенешалем. Не приберечь ли эту бритву для его горла? Резнака при всей его полезности Дени не любила и очень мало доверяла ему. Бессмертные Кварта предсказали ей, что ее предадут трижды. Мирри Маз Дуур была первой, сир Джорах вторым — не Резнак ли будет третьим? Кто еще, если не он? Лысый, Даарио или те, кого она никогда бы не заподозрила — сир Барристан, Серый Червь, Миссандея?

— Благодарю за совет, Скахаз. Посмотрим, Резнак, чего добьется тысяча онеров вместо ста. — Дени, придерживая токар, мелкими шажками направилась вниз. Только бы не наступить на подол и не сыграть с лестницы.

— Все на колени перед Дейенерис Бурерожденной, — звонко объявила девочка, служившая ей писцом, — Неопалимой, королевой Миэрина, Королевой андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси великого травяного моря, Разбивающей Оковы, Матерью Драконов!

Зал был полон. У колонн выстроились Безупречные со щитами и копьями — пики на их шлемах торчали вверх, как ножи. Под восточными окнами собрались миэринцы — вольноотпущенники на почтительном расстоянии от своих бывших господ. Не знать городу покоя, пока это расстояние не сократится.

— Встаньте. — Дени села на свой временный трон. Все поднялись — хотя бы это они делают сообща.

У сенешаля был список. Обычай предписывал начать с астапорского посла, бывшего раба, именовавшего себя лордом Шаэлем, хотя никто не мог сказать, лордом чего он является.

Гнилозубый, с желтой хорьковой мордочкой, он принес ей подарок.

— Клеон Великий шлет эти домашние туфли в знак своей любви к Дейенерис Бурерожденной.

Ирри надела их Дени на ноги. Позолоченная кожа, зеленый речной жемчуг — уж не думает ли король-мясник добиться этим ее руки?

— Поблагодарите короля Клеона за щедрый дар. — Туфельки, сшитые на ребенка, жали ей, хотя нога у нее была маленькая.

— Великому Клеону приятно будет узнать, что они вам понравились. Его великолепие поручил мне сказать, что готов защищать Матерь Драконов от всех ее врагов.

«Если он снова предложит, чтобы я вышла за его короля, запущу ему туфлей в голову», — решила Дени, но посол, против обыкновения, о браке не помянул.

— Пришла пора Астапору и Миэрину, — сказал он вместо этого, — покончить с тиранией мудрых господ Юнкая, заклятых врагов свободы. Великий Клеон просит вам передать, что скоро выступит на них со своими новыми Безупречными.

Новые Безупречные. Непристойная пародия на настоящих.

— Я бы советовала королю Клеону возделывать собственный сад, предоставив Юнкаю возделывать свой. — Дени не то чтобы любила Юнкай. Она уже начинала сожалеть, что оставила Желтый Город нетронутым, побив его армию. Мудрые господа восстановили у себя рабство сразу после ее ухода. Кроме того, они набирали рекрутов, наемников и заключали союзы против нее.

Клеон, сам себя нарекший Великим, ничем, однако, не лучше. Он тоже восстановил в Астапоре рабство: вся разница в том, что бывшие рабы стали теперь господами, а бывшие господа — рабами.

— Я еще молода и мало смыслю в военном деле, — сказала Дени лорду Шаэлю, — но мы слышали, что в Астапоре начался голод. Королю Клеону следовало бы сначала накормить своих подданных, а потом уж вести их в бой. — Она жестом отпустила посла, и он удалился.

— Не изволит ли ваше великолепие выслушать благородного Гиздара зо Лорака? — спросил Резнак мо Резнак.

Опять? По знаку Дени Гиздар вышел вперед — высокий, стройный, с безупречно янтарной кожей. Он отвесил ей поклон на том самом месте, где еще недавно лежал Крепкий Щит. «Этот человек нужен мне», — напомнила себе Дени: у купца много друзей и в Миэрине, и в заморских краях. Он бывал в Лиссе, Волантисе, Кварте, у него родня в Толосе и Элирии. Говорят даже, он пользуется некоторым влиянием в Новом Гисе, где Юнкай пытается найти сторонников против Дени.

Притом он баснословно богат… и будет еще богаче, если она удовлетворит его просьбу. Когда Дени закрыла городские бойцовые ямы, цена на их аренду тут же упала, и Гиздар скупил почти все.

Из черно-рыжих волос на его висках изваяны крылья — голова того и гляди спорхнет с плеч. Длинное лицо еще больше удлинено схваченной золотыми кольцами бородой, пурпурный токар окружен каймой из аметистов и жемчуга.

— Ваша блистательность знает, по какой причине я здесь.

— Видимо, вам просто нравится досаждать мне. Сколько раз я вам отказывала?

— Пять, ваше великолепие.

— Это шестой. Бойцовые ямы не будут открыты.

— Если вашему величеству угодно выслушать мои доводы…

— Я их выслушивала пять раз. Вы подобрали новые?

— Доводы все те же, — признался Гиздар, — но в новых словах, более способных тронуть слух королевы…

— Слова не имеют значения. Я так хорошо запомнила ваши доводы, что могу изложить их сама — не желаете ли? — Дени наклонилась вперед. — Бойцовые ямы существовали в Миэрине со дня его основания. Бои религиозны по сути своей — они представляют собой жертвоприношение богам Гиса. Это не просто бойня, это искусство: мужество и сила, выказываемые бойцами, угодны вашим богам. Победоносных бойцов прославляют, павших почитают. Открыв ямы заново, я докажу, что уважаю обычаи миэринцев. Ямы знамениты по всему миру: они привлекут в Миэрин торговых людей и наполнят городскую казну звонкой монетой. Все мужчины любят кровавые зрелища: если вернуть городу любимую забаву, он станет гораздо спокойнее. Преступникам, осужденным умереть на песке, ямы дают последний случай доказать свою невиновность. — Дени снова откинулась назад. — Ну что, недурно я справилась?

— Гораздо лучше, чем это вышло бы у меня. Ваша блистательность не только прекрасны, но и одарены красноречием. Вы меня вполне убедили.

— А вот вы меня — нет, — не удержалась от смеха Дени.

— Ваше великолепие, — зашептал ей на ухо Резнак, — в городе заведено брать с владельцев ям десятую долю выручки за вычетом расходов. Эти деньги можно потратить на многие благородные цели.

— Да… но если уж открывать ямы, десятину нужно брать, не вычитая расходов. Я, конечно, еще молода, но общение с Ксаро Ксоаном Даксосом кое-чему меня научило. Гиздар, если б вы распоряжались армиями столь же легко, как словами, то могли бы завоевать мир, но я все же отвечаю вам «нет». В шестой раз.

— Королева сказала свое слово. — Он низко склонился, звякнув аметистами и жемчугами о мраморный пол. Гибкий человек этот Гиздар зо Лорак. И мог бы считаться красивым без своей дурацкой прически.

Резнак и Зеленая Благодать уговаривали Дени взять в мужья кого-то из миэринских вельмож, чтобы примирить с собой город. К Гиздару зо Лораку, пожалуй, следует присмотреться. Он больше подходит ей, чем Скахаз. Дени покоробило обещание Лысого оставить свою жену ради нового брака; Гиздар хотя бы улыбаться умеет.

— К вашему великолепию желает обратиться благородный Граздан зо Галар, — сверившись со списком, доложил Резнак. — Угодно ли вам его выслушать?

— Почту за удовольствие. — Дени полюбовалась золотом и жемчугом на туфлях, подаренных Клеоном, хотя они и жали немилосердно. Ее предупредили, что этот Граздан приходится кузеном Зеленой Благодати, чья поддержка была для нее бесценной. Жрица выступала за примирение и повиновение законным властям; ее кузена, чего бы он там ни хотел, следовало выслушать с уважением.

Хотел он, как оказалось, золота. Дени отказалась возмещать великим господам стоимость их рабов, но миэринцы изыскивали все новые способы выжать из нее деньги. Благородный Граздан владел прежде искусной ткачихой, чьи изделия высоко ценились не только в Миэрине, но в Новом Гисе, Астапоре и Кварте. Когда она состарилась, Граздан купил дюжину юных девушек и велел ткачихе обучить их секретам своего ремесла. Теперь старой мастерицы уже не было в живых, а ее ученицы открыли в гавани лавку и продавали там свои ткани. Граздан просил отчислять ему долю их выручки.

— Своим мастерством они обязаны мне, — говорил он. — Это я купил их на невольничьем рынке и посадил к станку.

Дени слушала спокойно, с непроницаемым лицом.

— Как звали старуху? — спросила она, когда Граздан закончил.

— Рабыню? — нахмурился он. — Эльза, кажется… или Элла. Уже шесть лет, как она умерла. У меня, ваша блистательность, было много рабов…

— Хорошо, пусть будет Эльза. Наша воля такова: девушки вам ничем не обязаны. Это она обучила их мастерству, а не вы. Вам, с другой стороны, я велю купить девушкам новый станок, самый лучший — за то, что забыли имя старой ткачихи.

Резнак хотел вызвать очередного вельможу в токаре, но Дени сказала, что желает выслушать кого-нибудь из вольноотпущенников и после чередовала бывших рабов и бывших господ. Перед ней снова и снова вставали вопросы о компенсациях. Город после падения был разграблен. Ступенчатые пирамиды избежали наихудшего, но по более скромным кварталам прошлись ураганом как городские рабы, так и голодные орды, пришедшие с Дени из Юнкая и Астапора. Безупречные в конце концов восстановили порядок, однако потерпевшие ущерб горожане не уставали осаждать королеву.

Богатая женщина, муж и сыновья которой погибли на городских стенах, укрылась в доме своего брата, а после обнаружила, что ее собственный дом превращен в бордель. Она требовала обратно свое жилище и драгоценности, которыми завладели девицы.

— Одежду, так и быть, могут оставить себе.

Дени вернула драгоценности, но не дом — хозяйку никто не принуждал его покидать.

Вольноотпущенник обвинял вельможу из дома Цхаков, на бывшей наложнице которого недавно женился. Господин лишил свою рабыню невинности, пользовался ею в свое удовольствие и обрюхатил ее. Муж требовал оскопить господина за изнасилование, а себе просил кошель золота — он ведь растит господского ублюдка, как своего. Дени присудила ему золото, но наказывать вельможу не сочла нужным.

— Твоя жена в то время была его собственностью, и он мог распоряжаться ею как хотел. Закон не позволяет обвинить его в изнасиловании.

Бывший раб остался недоволен ее решением, но если кастрировать всех, кто спал со своими рабынями, город будут населять одни евнухи.

Вперед вышел юноша моложе Дени со шрамом на лице, одетый в потрепанный серый токар с серебряным окаймлением. Срывающимся голосом он рассказал, как два их раба в ночь взятия города убили его отца и старшего брата. Мать они изнасиловали и тоже убили. Сам юноша бежал, отделавшись легкой раной, но один убийца так и живет в доме его отца, а другой пошел в солдаты, став одним из Детей Неопалимой. Мальчик требовал, чтобы их обоих повесили.

Дени с тяжелым сердцем отказала ему. Она уже объявила помилование за все преступления, совершенные при взятии Миэрина, и не могла наказывать рабов, восставших против своих хозяев.

Город, которым она правит, стоит на костях убиенных.

Юноша, услышав решение, бросился на нее, но запутался в токаре и растянулся на мраморе. Силач Бельвас, громадный евнух, тут же поднял его и встряхнул, как пес крысу.

— Довольно, Бельвас. Пусти его. — Мальчишке Дени сказала: — Благодари свой токар — он спас тебе жизнь. Ты еще мальчик, поэтому мы забудем о том, что здесь было. Забудь и ты. — Мальчишка, уходя, оглянулся, и по его глазам она поняла, что у гарпии появился еще один сын.

К полудню она стала чувствовать, как тяжела ее корона и как тверда скамья, на которой она сидит. Она отрядила Чхику на кухню за лепешками, оливками, сыром и фигами и поела, слушая жалобщиков. Трапезу она запивала разбавленным вином. Фиги были хороши, оливки и того лучше, но вино оставляло во рту противный металлический вкус. Из местного желтого винограда напиток получался неважный — виноторговлю здесь не наладишь. Кроме того, лучшие виноградники вместе с оливковыми рощами великие господа сожгли.

В середине дня некий ваятель предложил заменить голову гарпии на Площади Очищения ее, Дени, бронзовой головой. Она отказала ему со всей возможной учтивостью. Рыбак, выловивший в Скахазадхане щуку невиданной величины, желал преподнести ее королеве. Дени восхитилась уловом, вознаградила рыбака пригоршней серебра и послала рыбу на кухню. Кузнец сковал ей кольчугу из меди. Королева снова выразила восторг; медь красиво блестела на солнце, но в бою Дени, при всей своей молодости и малой осведомленности в военных делах, предпочитала сталь.

Туфли короля-мясника совсем ее доконали. Она скинула их и поджала одну ногу под себя, болтая другой. Поза не слишком царственная, но Дени уже надоело быть царственной. От короны голова разболелась, ягодицы онемели вконец.

— Сир Барристан, я поняла, какое свойство необходимо всем королям.

— Мужество, ваше величество?

— Железная задница. Я только и делаю, что сижу.

— Ваше величество слишком много на себя взваливает. Часть дел следовало бы передать вашим советникам.

— Слишком много у меня советников, слишком мало подушек. Сколько там еще, Резнак?

— Двадцать три человека, ваше великолепие, и столько же жалоб. Один теленок, три козы, — стал перечислять он, глядя в свои бумаги, — остальные, можно не сомневаться, ягнята и овцы.

— Двадцать три! Мои драконы очень полюбили баранину с тех пор, как мы начали платить пастухам. Как эти люди могут доказать правдивость своих притязаний?

— У некоторых при себе горелые кости.

— Может, они сами жарили баранину на костре — горелые кости ничего не доказывают. Бурый Бен говорит, что в холмах за городом водятся красные волки, шакалы и дикие собаки. Неужели мы должны платить серебром за каждого ягненка, пропавшего между Юнкаем и Скахазадханом?

— Отнюдь, ваше великолепие. Прогнать негодяев прочь или велеть их высечь?

Дени поерзала на скамье.

— Я хочу, чтобы люди приходили ко мне без страха. — Некоторые жалобы, конечно же, ложные, но правдивых гораздо больше. Ее драконы не довольствуются больше крысами, кошками и собаками. Чем больше они едят, тем быстрее растут, предупреждал ее сир Барристан, а чем быстрее растут, тем больше едят. Особенно Дрогон: он летает охотиться дальше всех и вполне способен сожрать за день барашка. — Заплати им, Резнак — но отныне все пастухи и владельцы стад должны являться в Храм Благодати и приносить священную клятву перед богами Гиса.

— Будет исполнено. Ее великолепие королева согласна уплатить вам за утраченный скот, — по-гискарски сообщил Резнак. — Приходите к моим факторам завтра и получите требуемое деньгами или натурой.

Просители выслушали его в угрюмом молчании. Почему эти люди так недовольны? За этим ведь они и пришли. Ничем им, как видно, не угодишь.

Все вышли, только один задержался — коренастый, обветренный, в убогой одежде. Черно-рыжие курчавые волосы подстрижены в кружок над ушами, в руке тряпичный мешок. Он смотрел в пол, точно забыл, что его сюда привело. Этому что еще нужно?

— На колени перед Дейенерис Бурерожденной, — завела Миссандея, — королевой Миэрина, королевой андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси великого травяного моря, Разбивающей Оковы, Матерью Драконов!

Дени встала, подхватив сползший с нее токар.

— Эй ты, с мешком! Подойди, если хочешь говорить с нами.

Глаза у него оказались красными и мокрыми, словно открытые язвы. Сир Барристан вырос рядом с Дени, как белая тень. Человек приближался маленькими шажками, сжимая мешок. Что он, пьян или болен? Под его растрескавшимися желтыми ногтями виднелась грязь.

— С чем ты пришел — с просьбой, с жалобой? Чего ты хочешь от нас?

Человек облизнул запекшиеся губы.

— Я тут принес…

— Что принес? — нетерпеливо спросила Дени. — Горелые кости?

Человек вытряхнул содержимое мешка на пол.

Так и есть: кости. Черные, обгорелые. Длинные кто-то разгрыз, чтобы высосать мозг.

— Это был черный, — порыкивая по-гискарски, сказал человек. — Крылатая тень. Он спустился из поднебесья и…

«Нет, — содрогнулась Дени. — Нет. Нет».

— Ты что, оглох, дурень? — напустился на пастуха Резнак. — Не слышал, что я сказал? Придешь к моим факторам завтра и получишь мзду за свою овцу.

— Резнак, — спокойно вмешался сир Барристан, — придержи язык и открой уши. Это не овечьи кости.

«Верно, не овечьи, — согласилась с ним Дени. — Это кости ребенка».