7. Везение господина Неттла
Катя перед собой скрипящую тележку и сжимая в кулаке купчую, господин Неттл отправился к семнадцатому причалу на поиски бригадира. Торговые суда с оглушительным шумом пролетали над лесом разгрузочных кранов и швартовых цепей. Целая армия с молотками, крюками и паяльными лампами поддерживала жизнь этого гигантского ощетинившегося зверя. Еще больше народу перетаскивало грузы с причаливших кораблей: руда и каменный уголь из Холлоухилла, древесина из Шейла, продовольствие, скот и почва с плантаций Койла, вино из Высокой долины, соль, ткани, украшения из золота, серебра и бронзы, свезенные со всей пустыни. Металл и камень дрожали под ногами. В воздухе висел запах топлива и железа.
Корабли прибывали в Дипгейт из Сандпорта и Клуна, их трюмы ломились, груженные богатствами речных городов. В обратный путь суда отправлялись налегке, везя на борту лишь налоговые уведомления, иногда ящики с оружием и стрелами для дальних гарнизонов.
Неттл помнил те дни, когда небо еще не бороздили вереницы воздушных судов. Товары доставлялись в Дипгейт караванами, немногим из которых удавалось добраться до города. Самые тяжелые годы пришлись на разгар хашеттской войны, когда язычники перерезали все пути поставок. Неттл был еще совсем мальчишкой, но он хорошо помнил голод, очереди за продовольствием и кровь, что могли пролить за краюху хлеба. Много душ досталось тогда Айрил.
По всей площади судостроительных верфей располагались гигантские, с зубчатыми краями отверстия, через которые корабли могли спуститься к причалам, где рабочие и глюманы словно проворные насекомые ловко карабкались по обшивке и заделывали пробоины и трещины. Неттл шел вдоль отверстий, из которых в лицо дул металлический ветер. Все причалы пустовали. Но там, в темноте, в паутине швартовых цепей и канатов, прятались целые полчища народу. До Неттла долетали голоса и смех, стук молотков, которые чинили износившееся железо. Как только этим людям хватало терпения каждый божий день смотреть на цепи и тросы, а их женам — глядеть по утрам на мужей, провожая бедолаг на работу!
В конце концов Неттл добрался до семнадцатого причала. Бригадир стоял там и орал на кучку рабочих, доверху нагрузивших углем телегу. Под весом тяжелых мешков телега накренилась назад, а портовый ослик вместе со всей упряжью повис в воздухе футах в десяти над землей. Животное спокойно что-то пережевывало, равнодушно взирая на толпу.
— Дармоеды, по-вашему, это шутки, что ли? Палкой по хребту захотели?
— Мы не виноваты! — запротестовал рабочий. — Осел похудел со вчерашнего.
— Сам похудеешь! Вот урежу тебе жалованье.
Улыбки улетучились с перемазанных сажей лиц, и рабочие принялись разгружать телегу.
— Чугун, — сказал господин Неттл, — для Смита. — Он протянул бригадиру купчую, но тот упорно не хотел его замечать.
— Завтра, — буркнул он и снова заорал на рабочих: — Да верхние сначала снимайте, дурачье! Хотите все порассыпать?
— Нет, — проговорил Неттл. — Сейчас.
Бригадир уставился прямо на него, как будто решил что-то сказать, однако передумал. Может быть, он заметил, как напряглись плечи Неттла. Бригадир вздохнул и взял купчую.
— Туда: одиннадцатый склад, здесь так и написано. Стеллаж триста два.
После того как распорядитель на складе проверил купчую, Неттл отыскал нужный стеллаж и начал грузить ящики на тележку. Деревянные оси застонали, когда он отправился в обратный путь на улицу Черных легких.
Бродяга целый день не покладая рук выполнял задание Смита. Кости трещали при каждом шаге, а боль была куда сильнее, чем после утренней потасовки. Но Неттл продолжал идти, тяжело переставляя ноги и пытаясь сконцентрироваться на брусчатке и скрипе деревянных колес. Каждый следующий ящик словно весил вдвое больше, чем предыдущий, и конца им не было видно. Кто-то будто вновь нагружал стеллаж каждый раз, как Неттл снимал с него ящики. Ему очень повезет, если такими темпами работу удастся закончить дотемна. Везение? Он нахмурился. А что такое, собственно, везение? Вот невезение — вещь повседневная. Тебе не везет, когда нужно вставать морозным утром, когда неделю в сети не попадается ни одной рыбешки, когда сляжешь от болезни, а нужно работать. Вся наша жизнь есть сплошное невезение. А везение? Не больше чем передышка между бедами. Например, когда болезнь обходит стороной и ты можешь все так же день за днем вытаскивать сети. Или когда находишь то, что можно продать, и тогда есть деньги на еду. Так, может быть, его невезение отступило? Смит оказался добрым малым. Неттлу не хотелось обо всем этом думать: чем больше он размышлял на эту тему, тем больше ему казалось, что он просто искушает судьбу. Везение — настоящее везение — никогда не выпадало на долю таких, как он или Смит.
К четвертому послеобеденному удару колокола Неттл перевез половину груза. Кости и мышцы наотрез отказывались работать дальше. Солнце пекло безжалостно, и остатки сил испарялись под жгучими лучами. Черная сутана Неттла насквозь промокла от пота. Он рухнул на колени около общественного крана у наблюдательной башни Мерригейт, наконец-то утолил жажду и обмыл лицо холодной водой. Несколько человек бросили на Неттла подозрительный взгляд, кто-то без стеснения уставился прямо на беднягу, а большинство не обратили на него ровно никакого внимания, как на обычного бродягу.
Лишь три стрелы. Каковы шансы? Если не попасть с первого раза, ангел прикончит его прежде, чем он успеет зарядить вторую, отравлена она будет или нет. Дело нужно сделать одной стрелой, но какой? Скорее всего подойдет убийца души — душа за душу. Но эта стрела обойдется дороже других — зараженные стрелы были большой редкостью. Смит ничего не говорил о плате за стрелы, но нужно рассчитаться с ним хотя бы за эту. Неттл напряженно тер глаза ладонями. А что, если ангел все-таки убьет его? Арбалет так и останется лежать посреди улицы, и кто угодно сможет подобрать оружие, а вот Смит его уже никогда больше не увидит. Плохая выходила плата за целый день работы. Неттл старался отогнать эти мысли прочь.
Он с трудом поднялся и подпер тележку животом. Боль сковала спину, но бедняга приложил все усилия, чтобы не замечать ее: еще полдня работы впереди.
Господин Неттл почувствовал неладное еще на обратном пути в кузню. Необъяснимый страх охватил его на узких извилистых улочках по дороге к кузнечным кварталам. Поначалу он отмахнулся от этого чувства. Вероятно, то проснулась боль недавней утраты. Но постепенно страх только усиливался, и господин Неттл, сам того не осознавая, торопился все быстрее и быстрее добраться до кузницы. Не дойдя всего одной улицы до места, он вдруг понял, в чем дело. Грохот молотов и звон металла прекратился. Улица Черных легких погрузилась в тишину. Господин Неттл пробежал оставшиеся несколько ярдов, толкая дребезжащую тележку.
Толпа перекрыла вход в переулок. Кузнецы вывалили на улицу из своих мастерских, мокрые, перемазанные сажей и копотью мощные спины закрывали проход. Дым валил с другого конца переулка, кто-то истошно вопил:
— Разойдись! Назад! Сейчас начнется!
Неттл оставил тележку и попытался пробиться сквозь толпу. Со всех сторон его встречали озлобленные взгляды и удары локтей, но здоровяку Неттлу все же удалось протиснуться вперед: хоть кузнецы все дюжие ребята, а он был покрупнее. Запах гари не давал вздохнуть.
— Назад! Расступись, дурачье!
Одни кашляли, другие что-то кричали. Раздался гул и стон надломившегося металла. Искры взметнулись вверх вместе со столбом дыма, и толпа резко подалась назад, унося за собой Неттла. Теперь народ ринулся прочь от опасного места, началась толчея, Неттл получил коленом в живот и чуть не упал, но схватился за чьи-то волосы. Его потянули вниз, и когда он все же оказался на земле, перед ним было лишь пустое пространство, охваченное пламенем.
Улица стремительно сокращалась: там, где раньше заканчивались цепи и закопченные стены, а мостовая резко обрывалась вниз, теперь зияла пустота, охваченная кольцом горящих обломков. Дальний конец улицы обрушился в пропасть, утащив за собой половину близлежащих кузниц и прилегающих к ним домов. Сеть цепей повисла над трещиной, словно корзина с провалившимся дном. С десяток домов вцепились в края обрыва и остались стоять, потеряв лишь одну стену. Металлические каркасы торчали прямо из каменной кладки, и даже мебель в жилых комнатах осталась на своих местах в каких-то дюймах от пропасти.
Кузница Смита исчезла.
Неттл отступил назад, когда прямо под его ногами посыпались булыжники, и повернул обратно к толпе. Кучи угля, предназначенные для печей, горели внизу среди обломков, и пламя только усиливалось, затопляя близлежащие улицы едким дымом.
— Назад! — завопил Неттл и с разбегу бросился в толпу. Один кузнец споткнулся и упал, другие отчаянно пробивали себе дорогу, а сзади напирали все новые и новые зрители.
Толпа нарастала с угрожающей быстротой, и в какой-то момент Неттл с ужасом почувствовал, как его сталкивают в пропасть. Уже падая, он ухватился за что-то — за чье-то ухо — и потянулся наверх. Кузнец завопил и полетел назад, может быть, и в пропасть — никто не заметил. Черную сутану тянули и тащили во все стороны, пытались разорвать десятки рук. Неттл ударил кого-то локтем прямо в лицо и сбил с ног.
Снова раздался страшный гул и треск, и мостовая с грохотом опустилась вниз.
Через толпу было невозможно пробиться, Неттл ударами кулаков валил попавшихся ему на пути на землю и лез по головам. Крики и вопли раздавались со всех сторон, а он в отчаянии пробирался по спинам и лицам, наступал на руки и на ноги, толкал и распихивал, рвал кожу и волосы, карабкаясь по живой мостовой к своему спасению. Всего на мгновение он поднялся над толпой, а потом упал прямо кузнецам под ноги. Тяжелый удар сапога разбил Неттлу лицо, его придавили. Ни подняться, ни даже вздохнуть не было больше сил.
Щелчок, свист лопнувшего каната. Кровь. Руки вдруг стали мокрые. Чья это кровь? Сапог ударил Неттла прямо в зубы и наступил на голову, спина ломалась под тяжелым весом.
Несчастный закричал, попытался сбросить с себя навалившуюся тушу и поднялся на локти. Но следующий толчок снова повалил Неттла на землю. И вновь он встал, опрокинув несколько здоровенных кузнецов. Густой дым слепил глаза и не давал дышать, так что Неттл просто вытянул руки и стал махать кулаками во все стороны, пробивая себе путь сквозь людскую стену. И не раз кулаки находили себе цель.
Вновь уши заложило от грохота и крика.
Закрыв глаза и задыхаясь от дыма, Неттл прорывался сквозь толчею.
И вдруг оказался на свободе.
Уцелевшие вытаскивали павших товарищей из-под ног обезумевшей толпы. Некоторые уже тащили к месту происшествия ведра с водой, но, завидев мечущуюся массу людей, попросту выливали их на мостовую и спешили обратно.
Неттл остановился отдышаться. Сутана была разорвана в клочья и вся промокла от крови. Неттл только сейчас понял, что лопнувший канат хлестнул прямо по толпе. Он проверил свои руки и пересчитал пальцы. Голова кружилась, и конечности страшно ломило, но они по крайней мере были на месте. Это и есть везение, промелькнуло в его несчастной голове.
8. Битва Зуба
Трудно было понять, читал ли пресвитер Сайпс или крепко спал, склонившись над толстой книгой на столе. Лицо его приняло умиротворенно-расслабленное выражение, словно каша, сваренная на церковной кухне. Он тихонько похрипывал при каждом вздохе, но еще не храпел, а значит, вполне возможно, просто увлекся чтением. Хотя старик еще не перевернул ни единой страницы с тех пор, как Дилл стоял в учебной комнате.
За спиной пресвитера высилась стена книжных полок. От пола и до потолка бесконечные ряды переплетов выстроились в мрачную мозаику, и только кое-где поблескивали золотые надписи. Собрание древних томов да пара дряхлых столов и стульев составляли все убранство комнаты. Через окна под самым потолком на деревянный пол падали золотистые полоски вечернего света. Лишь одинокая муха нарушала безмолвную тишину и лениво купалась в солнечных лучах. Осознав, что хрип прекратился, мальчик повернулся и встретился глазами с пресвитером.
— И давно ты тут стоишь? — спросил Сайпс.
— Не хотел мешать вам, ваше преосвященство.
— Конечно, конечно. — Он осмотрел Дилла с ног до головы. — Разве у тебя сегодня по расписанию стоит занятие?
— Нет, ваше преосвященство. — Тогда что тебе нужно?
Дилл медлил.
— Мне сказали прийти сюда, — ответил он. — Борлок сказал мне идти к вам.
— Ах да. — Пресвитер выпрямился на стуле. — Это несчастье сегодня утром. Как я понимаю, вместо Девяноста Девяти осталось девяносто восемь? — Старик помолчал. — Ну и что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Мне очень жаль, — пробормотал ангел, низко опустив голову.
Пресвитер Сайпс внимательно разглядывал Дилла.
— Понятно.
Муха с разъяренным жужжанием пронеслась у Дилла над ухом, сделала крутой вираж и приземлилась на стол пресвитера. Старик хлопнул рукой, промахнулся. Дилл вздрогнул. Пресвитер недоуменно изучил свою ладонь.
— Как я понимаю, до того, как ты заступил на службу, все эти обязанности, как правило, выполнял Борлок.
— Да, ваше преосвященство.
— А я что, по-твоему, должен сейчас сделать?
— Мне сказали… — мальчик совсем опустил подбородок на грудь, а глаза вперил в единственную точку на полу, — …ваше преосвященство, меня обещали выпороть.
— Гм… самое обычное наказание, как по-твоему? За опоздание, кляксу на пергаменте или пролитые чернила… или другие подобные преступления.
— Да, ваше преосвященство.
— Но неужели ты думаешь, что твой утренний проступок заслуживает обычного наказания? Насколько я понял, у нас теперь только совок пыли да зубов, который наскребли по всему коридору. Самуэль. Утренняя Звезда. Ты сам как считаешь, хватит ли одной порки?
— Нет, ваше преосвященство.
— Действительно, нет. — Старик покачал головой. — Ты знаешь, сколько лет было этим останкам?
— Да, ваше преосвященство.
— Парень. — Сайпс бесшумно закрыл книгу. — До сегодняшнего утра это была всего лишь груда костей. И сейчас это всего лишь груда костей. Безусловно, бесценных костей, священных костей. — Он выждал, пока слова не угасли в тишине. — Мы соберем его, затратим, без сомнения, много времени и сил. Но в конце концов он так и останется грудой костей. И все-таки, — пресвитер колебался, — обычай требует порки, и свою порку ты получишь. — Старик заговорил мягче, почти шепотом. — Но, Дилл, есть проблема. Я старый больной человек. Я и розгу-то не подниму.
Дилл весь съежился от одной только мысли о розгах.
— Я понял. Я передам Борлоку.
— Нет, приятель, не надо. Не хочу, чтобы меня приняли за слабака или старого калеку, который уже своих обязанностей выполнить не может. Я думаю, в этот раз мы обойдемся и без порки.
Существовали яды в сотни раз страшнее розги, они могли доставить человеку немыслимые боль и страдания, не причиняя при этом особого вреда телу. Глаза ангела побелели, а коленки затряслись. Он еле удержался на ногах.
— Когда выйдешь отсюда, — проговорил пресвитер, — ты сгорбись как-нибудь, лицо скриви. В глаза никому не смотри и ни с кем не разговаривай. — Он пожал плечами. — Они сами забьют себе головы и розгами, и ядами, и еще бог знает чем. Вот пускай удивятся гневу старого пресвитера! Мы ведь можем добиться желаемого эффекта и без лишних усилий, согласен? Оба побережем силы. Если кто-то захочет над тобой посмеяться или поиздеваться, дай мне знать потихоньку. Ты все понял?
Дилл и сам не понял, то ли он кивнул, то ли голова просто затряслась, — так сильно он дрожал.
— Да не бойся ты так, парень. Ты мне тоже поможешь — прикроешь мою… немощь стариковскую. А я постараюсь и дальше тебя сам наказывать. Не то чтобы я тебя здесь хотел часто видеть по такому поводу. Ты сам уже достаточно взрослый. Ну как, мы достигли соглашения?
— Да, ваше преосвященство.
— Хорошо, — улыбнулся пресвитер. — Не хочу, чтобы меня считали дряхлым стариканом.
— Нет, ваше преосвященство.
— Итак, мой сон был прерван, и я в настоящий момент пребываю в состоянии ясности мысли, так что давай проведем с пользой время, которое отмерено нам по меньшей мере тридцатью ударами розги. А торопиться мне некуда. Это все-таки учебная комната, так, может, что-нибудь почитаем? Когда у тебя следующее занятие?
— Ваше преосвященство, вы выбросили учебник на прошлом занятии.
— Что, правда?
— Прямо в окно. — Дилл показал на новенькое стекло, еще хранящее на себе отпечатки стекольщика.
— Боже мой! А что это за книга была?
— Не знаю. Толстая.
— Ну и правильно, от толстых книг толку мало. Мы больше ничего учить не начинали?
— Вы сказали, что мне исполнилось шестнадцать и наступил момент усвоить самые важные уроки жизни.
— Я так сказал? — Сайпс нахмурился и произнес уверенно: — Ну да, да, конечно. Я помню.
— Да, и я хотел спросить…
— ?…
— Мы тогда заговорили о…
— А-а… — Пресвитер заговорил серьезнее. — Ах, моя память. — Он прикусил пальцы. — Ну да ладно, чего стесняться. Раз уж я начал, так нужно и заканчивать… Я думаю, это всего лишь вопрос времени. Шестнадцать лет, конечно… — Старик открыл книгу, и его глаза забегали по странице, но Дилл подозревал, что Сайпс и не собирался читать. Его морщинистая кожа приняла какой-то странный красноватый оттенок, а губы плотно сжались в тонкую полоску. Через некоторое время пресвитер щелкнул языком и взглянул прямо на Дилла. — О женщинах.
— Нет, ваше преосвященство, мы говорили о другом.
— Правда?
— Мы говорили о войне.
— О войне? — Пресвитер облегченно вздохнул. — Слава Ульсису, да, конечно, о войне. Я расскажу тебе о войне.
На какой-то момент воцарилась тишина. Пресвитер собрался с мыслями и продолжил:
— В основном мы воюем с хашеттами. Остальные дикари по большей части заняты только тем, что режут друг другу глотки за козу или чужую жену. Но хашетты, — рассказывал пресвитер, покачивая головой. — Три тысячи лет назад Кэллис воздвиг этот храм над королевством Ульсиса, и хашетты поклялись стереть его с лица земли. Первая битва, Битва Зуба, состоялась еще тогда, когда Дипгейт представлял собой скопище палаток и грязных хибар, развешенных над пропастью. Городские стены не поднялись еще, чтобы защитить город от набега язычников. И тогда сотня архонов и почти две сотни пилигримов одержали победу над полчищами, в двадцать пять раз превышающими их силы. — Пресвитер улыбнулся. — Ну эту часть сказки ты уже слышал?
— Да, ваше преосвященство. — Дилл хорошо знал историю битвы. Ученые и пресвитеры храма написали о ней множество трудов, да и Сайпс сам не раз рассказывал о Битве Зуба.
— Тогда это можно опустить.
— Нет, ваше преосвященство, пожалуйста. Сайпс расплылся в улыбке.
— Летопись Скримлока начинается двумя вопросами. Дилл хорошо их помнил: это была его любимая часть истории.
* * *
— Сколько? — спросил Кэллис. — И где?
Балтус Брайн стоял на коленях прямо на ковре в палатке Вестника, тень его широких плеч, словно ночь, накрыла разложенную на полу карту.
— Вестник, по нашим оценкам, их силы насчитывают от сорока до пятидесяти тысяч. Восемь тысяч хашеттов и вдвое больше родственных им племен из Деламура, а также целая армия хешбанских дикарей с севера Мертвых песков. С ними степные погонщики верблюдов, кочевники, заклейменные в плену, и небольшой отряд наемников из Нижних земель, всего около полутора тысяч человек. Здесь никогда еще не собиралось столько язычников с тех пор, как знаменосец Йорк объявил, что в Сэнпае живет еще одна девственница. В настоящий момент вражеская армия разбила лагерь в четырех милях к юго-западу от Блэктрона, здесь. — Он ткнул пальцем в точку на карте. — В десяти — двенадцати днях пути.
— Наемники? — переспросил ангел.
— Вестник, хашетты подкупили их солью из Дырявой дельты.
Кэллис разразился громоподобным смехом.
— Пускай захватят свою плату на поле боя. По-моему, у нас как раз закончилась соль.
— У нас уже много чего закончилось, в том числе и удача. — Балтус почесал затылок. — Вестник, армия быстро продвигается. Кроме шайки наемников, они все жители пустыни. Если хотим добраться до Койла и укрыться за стенами речных городов, нужно выступать немедленно.
— Бежать, Балтус? — Глаза Кэллиса вспыхнули. — Я не собираюсь бежать.
— Вестник, нам не устоять против такой силы. Дипгейт падет. Мы могли бы воздвигнуть оборонительные стены, но… — Он не договорил. Разве смогут подобные сооружения отсрочить неминуемую гибель хоть на час?
— Согласен. Нельзя оставаться в городе.
— Тогда нужно отступать к храму. Цепи защитят нас, но у нас недостаточно продовольствия, чтобы выдержать осаду. Водопровод в Якку еще не достроен, и только меньше половины караванов успеет вернуться до начала атаки. Мы погибнем от жажды через месяц.
— Твоя правда, — как ни в чем не бывало отозвался Кэллис.
Балтус замер в ожидании, однако ангел больше не произнес ни слова.
— Вестник, каковы ваши указания?
— Мы выступим им навстречу.
Балтус чуть не поперхнулся.
— Против пятидесяти тысяч?
— Ты сам сказал, что их может быть всего сорок тысяч.
— Но… — Балтусу не удалось поймать взгляд ангела. Его тревожили эти темно-серые глаза, и тогда он уставился в карту, словно там крылось решение всех проблем. — У нас есть мечи для семидесяти воинов. Четыре бочки пороха, привезенные… из-за моря. И Девяносто Девять, конечно. — Он обвел рукой герб на груди и дотронулся до лба. — Если они по воле Ульсиса ответят на ваш призыв.
— Ты сомневаешься во мне, Балтус?
— Нет, Вестник, но сотня архонов и две сотни пилигримов…
— И Зуб, — добавил Кэллис.
Сначала Балтус недоуменно уставился на ангела, но постепенно его лицо расплылось в улыбке. Все это время решение было прямо у них под носом.
— Вестник, я немедленно начинаю подготовку. — Он оставил Кэллиса наедине с картой, а сам вышел из палатки и оказался прямо в тени Зуба.
Зуб возвышался над поселением, словно цитадель, вырезанная из кости. Кэллис привез громадную машину сорок лет назад, и с тех пор она уже не раз сотрясала землю. Вестник читал проповеди с высоких стен Зуба о том, как Айен, Богиня Жизни и Света, разгневавшись на греховность рода человеческого, запечатала Райские Врата; о том, что души людские были приговорены провести вечность в Лабиринте.
При этих словах смятение поднялось среди людей Маркея. Они не хотели бродить по пояс в крови по коридорам Айрил среди грешников и проклятых.
Кэллис успокоил толпу. Семеро сыновей Айен восстали против нее, подняв армию ангелов на бой с богиней. Победа была практически одержана, но в самый последний момент войска Айен оказались сильнее. Отстояв свою власть, богиня изгнала сыновей из Рая за предательство и низвергла их вместе с остатками ангельского войска в прибежище смертных, в царство земное.
Со страхом и благоговением внимал Балтус, как и все собравшиеся, словам Вестника: слова эти несли истину. Разве прошлой зимой не видели они собственными глазами, как загорелось небо от гнева Айен? Разве не упали в ту ночь с неба семь звезд?
Кэллис объяснял людям, что не все еще потеряно. Надеждой людей стал старший сын Айен, Ульсис, Бог Цепей, что пал прямо под землю недалеко от этих мест. Ослабленный, но не побежденный, бог послал своего вестника воздвигнуть храм и объявить людям, что спасение ждет их в бездне, в которую был низвергнут Ульсис. Души, переданные ему после смерти, спасутся от Айрил. Бог Цепей собирал новую армию для покорения Небес.
Балтус был тогда столь потрясен проповедью, что не колеблясь отдал бы свою старую шкуру, как потрепанный плащ, лишь бы помочь пилигримам в строительстве храма.
И вот сейчас он смотрел на следы, оставленные Зубом, что были шире рек, на светлую обшивку корпуса, на гигантские трубы, вздымавшиеся на сотни футов и извергающие клубы дыма. Машина была настоящей крепостью и, более того, грозным оружием. Вот уже сорок лет ее массивные сверла впивались в склоны Блэктрона и вырывали из самой плоти горы ту чудесную руду, из которой кузнецы Дипгейта выковывали цепи для храма.
— Пятьдесят тысяч человек.
Их ведь действительно могло быть и пятьдесят тысяч.
Но почему Балтусу самому не пришло в голову, какую роль в битве сможет сыграть эта машина. За годы Зуб превратился в такую же вершину на горизонте, как и гора Блэктрон. Да и как часто замечаешь землю под ногами или крышу над головой? Неужели он так изменился за эти годы, что посмел подвергнуть сомнению выражение силы божьей? Балтус подошел к самому краю пропасти, стал на колени прямо на песке и вознес молитву.
Все работы прекратились, как только пришла весть о надвигающихся полчищах язычников. Подвесные мосты, паутиной окутавшие пропасть, опустели, и глубокая тишина поселилась там, где раньше царила музыка молотков. Девяносто девять первых цепей сковали бездну, а здание храма уже начинало приобретать законченные очертания. Балтус окинул взглядом гигантскую паутину: цепь Мези, цепь Перпола, цепь Саймона воплощали мощь легендарных героев, что были величайшими воинами Ульсиса, выжившими в битве на Небесах. Сорок лет назад разве поверил бы он, Балтус, что руки смертного смогут воздвигнуть подобное чудо?
Его переполняла искренняя благодарность.
Всерьез началась подготовка к битве. Пилигримы загрузили в трюмы Зуба все необходимое, мужчины, женщины и дети укрылись в каютах. Тогда Кэллис призвал Девяносто Девять.
Ангелы Ульсиса поднялись из бездны, чтобы вступить в бой под командованием Кэллиса. Их доспехи излучали сияние, а мечи сверкали под гневным оком Айен.
При виде них задрожал даже храбрый Балтус.
— Они мертвы?
— Ради нас они отказались от вечности, — отвечал ангел. — В нашем мире им не выжить. Свет Айен уничтожит их. Точно так же, как он уничтожает людей. — Он прикрыл рукой глаза. — Но пока они живы, свет их будет сиять.
По команде Вестника выкатили бочку с черной жидкостью. Балтус вопросительно взглянул на Кэллиса.
— Ангельское вино, — пояснил Кэллис. — Дар Господа нашего.
— Это зелье?
Ангел рассмеялся в ответ.
— В какой-то мере. Оно дарует силу и долголетие архону, который отопьет его. Всемогущий Ульсис разделит с ним свою божественную сущность.
Балтус пытался разглядеть в черной жидкости свет божественной силы. Вино клубилось словно пар и шипело, будто шепот сотни голосов.
— Оно живое, — оторопел Балтус.
— В этом вине, — сказал Кэллис, подняв бутылку, — заключено множество душ.
— Человеческих душ?
— Врагов Ульсиса. — Голос Кэллиса ясно давал понять, что больше не нужно лишних вопросов.
Каждый из девяноста девяти воинов отпил ангельского вина, глаза их почернели, а блеск доспехов потускнел. И когда сам Вестник приложил к губам кубок, Балтус не смог сдержать своего желания:
— Может ли верный твой слуга просить об одном лишь глотке?
Тело Кэллиса будто охватил смертельный жар. Он повернул к Балтусу искаженное болью и гневом лицо. Тот обомлел от ужаса. Но когда мрак, затуманивший взор Вестника, рассеялся, ангел с жалостью взглянул на своего слугу.
— Балтус, сила эликсира слишком велика для смертного — он сведет тебя с ума.
На рассвете того великого дня поднялась страшная песчаная буря, будто сам Ульсис взмахнул крыльями в глубине бездны. Балтус Брайн стоял подле Кэллиса на мостике Зуба и наблюдал за ходом битвы. За весь бой Вестник не проронил ни единого слова. Гнев покинул не стареющее лицо, и ангел спокойно наблюдал за кровавой резней. Лишь сожаление застыло в его чертах.
— Скорбите ли вы по ним?
— Они дикари, — ответил Кэллис.
Балтус кивнул и прикусил губы.
— Как и мы, — улыбнулся Вестник.
Шторм бушевал, и Зуб, словно плуг, сминал языческие полчища. Мечи архонов сверкали на поле боя, пока земля не побагровела от крови подобно утонувшему в песчаном вихре солнцу. А когда ветра наконец утихли, и резня остановилась, тела двадцати тысяч остались лежать среди барханов. Уцелевшие дикари бежали от ангелов и от Зуба, а Кэллис триумфально возвысился над горой трупов.
— Те, чьи тела не изувечены, будут освящены и опущены в бездну, — провозгласил Вестник. — Их души найдут спасение.
— Но они желали нашей погибели, — возразил Балтус. — Заслуживают ли они места в рядах армии бога?
Ангел лишь улыбнулся.
— Ульсис великодушен.
* * *
— А Кэллис действительно прожил тысячу лет? — спросил Дилл.
Пресвитер вгляделся в лицо мальчика, потом снова посмотрел в сторону.
— В летописях есть расхождения. Хотя практически все сходятся именно на этой цифре. Увы, сыновья не унаследовали его долголетия.
Дилл не раз задумывался над этим. Тысяча лет жизни после одного глотка ангельского вина. Если бы еще оставался эликсир, был бы сейчас жив Вестник Ульсиса?
— Но хашетты вернулись, — сказал Дилл вслух.
— Вернулись, да, но никогда больше не приходили они такими полчищами. Битва Зуба послужила им хорошим уроком. И так было на протяжении многих веков. Однако двести лет назад баланс вновь сместился. Наши разведчики докладывают о появлении касты хашеттских шаманов, которые подстрекают пустынные племена к новой великой войне. Мы первыми нанесли удар, чтобы устранить угрозу и уничтожить эту шайку колдунов, но это только обострило ситуацию.
Старик чихнул, почесал нос и продолжил рассказ:
— Они снова развязали войну, и вот уже много лет наши армии лишь железом и верой сдерживали их натиск. Ну и конечно, не без помощи сынов Кэллиса. Силен был род Вестника.
Внутренне Дилл поморщился. Царапина на пальце напомнила о себе. Но пресвитер продолжал, не обращая внимания на мальчика:
— Собравшись с силами, хотя каждый раз все слабее и слабее, язычники вновь возвращались. Войска в основном составляли разношерстные племена, подстрекаемые, как водится, хашеттской знатью и проклятыми ведьмаками. Они хранят верность Айен и поклялись уничтожить ее низвергнутых сыновей. — Сайпс задумался. — Тела дикарей покрыты узорами, а длинные бороды нечесаны… поговаривают, что они не гнушаются каннибализмом. Пожирают раненых соплеменников и пьют зелье, сваренное на крови и молоке. — Пресвитер нахмурился. — Таких россказней по городу много ходит.
Дилл попытался представить себе хашеттов, ритуалы поклонения солнцу и человеческие жертвоприношения, о которых рассказывали миссионеры. В его воображении язычники кружились в диком танце, как свора собак, а шаманы с раздвоенными змеиными языками сновали между ними, словно призраки. И вот он сам, последний архон, стоит на краю пропасти и высоко поднятым мечом преграждает путь вражеским полчищам к улицам Дипгейта, окидывая неверных взором глаз, черных, словно бездна Ульсиса.
Пресвитер продолжал рассказ:
— Так вера, и металл, и божья воля оберегали нас все эти годы. Но тридцать лет назад солнце вселило в дикарей новую надежду. Страшная засуха, которой еще не знала история, уничтожила большую часть урожая. А песчаные бури завершили начатое. Река Койл, что из года в год неизменно обеспечивала нас водой, высохла до последней капли. Мы все страдали на равных: и жители Дипгейта, и пустынные люди. Но шаманы усмотрели в той засухе знамение. Они решили, что богиня Айен наказывает их за наши грехи. Тогда в первый раз со времен Зуба племена прекратили междоусобицы и объединились. И снова, подстрекаемые шаманами, начали наступление. Наши силы были рассредоточены по пустыне, так что пришлось отступать и держать бой на прилегающей к ущелью территории.
В этот раз враг превосходил нас числом. На нашей стороне были тренировка, дисциплина и острые мечи, но мы сражались против несметных полчищ. Гейн собственной рукой сразил сорок противников. Язычники всегда трепетали перед твоими предками, и на то были причины. Видел бы только его тогда.
Дилл живо представил себе наступление армии дикарей: стена разрисованных тел и диких глаз. А его отец в одиночку бросает им вызов. Сияющий меч разит сквозь плоть и кость, летят головы и льются потоки крови, ряды врагов с каждым взмахом падают к его ногам. Гейн поднимается над землей, и язычники в ужасе бросаются в бегство, в укрытие Мертвых песков.
— И нас спас Девон, — раздался голос Рэйчел Хейл, вошедшей без стука.
Дилл резко повернулся.
— Что тебе здесь надо? — огрызнулся мальчик и отвернулся к пресвитеру. Его глаза покраснели.
Сначала Рэйчел была рада, что ангел избежал порки, но это чувство начинало угасать. Пресвитер устало посмотрел на девушку.
— Адепт Хейл совершенно права. В то время Девон был подмастерьем архихимика Ядовитых Кухонь Элизабет Лейд, на которой впоследствии женился.
— Девон женат? — удивился Дилл.
— Был, — повернувшись спиной, ответил Сайпс. — Несчастная женщина. Мало кто доживает до старости на такой работе — пары, дым.
Тон пресвитера показался Рэйчел презрительным, но она промолчала.
— Элизабет больше интересовали наркотики, — продолжал Сайпс. — Мы искали альтернативные средства, которые можно было противопоставить хашеттской угрозе, не прибегая к жесткому геноциду. Была предложена зависимость от седативных препаратов, — пресвитер пожал плечами, — но их возможности так и не были до конца изучены. После смерти жены Девон сконцентрировался на разработке сильнодействующих ядов и тому подобного для военных нужд. У него определенная… склонность к подобной работе.
— Газ, от которого лопается кожа и слепнут глаза, — сказала Рэйчел.
Сайпс поспешно кивнул.
— Пыль, что отравляет воду и калечит хашеттских детей, — продолжала девушка.
Такие нападки немного смутили старого священника.
— Это…
— Бесчеловечное оружие.
— Определенно…
— Отвратительное оружие.
Дилл хмуро посмотрел на Рэйчел.
Пресвитер погрузился в неловкое молчание, через некоторое время взглянул ей прямо в глаза и проговорил:
— Необходимое оружие.
— Эффективное, — холодно отозвалась девушка.
Сайпс разозлился.
— По-моему, Девона куда больше интересует боль, чем эффективность убийства.
В отличие от Марка и других офицеров пресвитер не прятался за красивыми словами. Рэйчел понимала, что враждебность Сайпса направлена совсем не на нее. Старик ощущал свою ответственность за то, что Девона натравили на хашеттов.
Сайпс перевел внимание на Дилла.
— Ближе к концу войны он помог приспособить боевые суда к перевозке и применению ядов. Племена…
— Несколько сократились? — попробовала Рэйчел закончить фразу.
— …были истреблены, — закончил Сайпс. Он достал из рукава платок и вытер лоб. — У нас не оставалось другого выбора. То были жестокие времена.
Девушка скрестила руки. А что сейчас изменилось? Разве с виной на сердце легче жить, чем с врагом под городскими стенами?
— Так мы и победили, — добавила Рэйчел.
Дилл продолжал стоять спиной к своей наставнице, так ни разу и не повернувшись.
— Архоны всегда защищали храм?
— Начиная с той самой битвы, — ответил Сайпс, уныло разглядывая спайна. — Теперь все изменилось. Мечи и знамения утратили былую силу. Вместо фехтования ты учишь церемонии, Кодекс, законы…
И того не густо. На что рассчитывал старик, когда назначил ее обучать ангела? Обучать чему? Обязанностям хранителя душ? Церковному этикету? Или как шнурки завязывать? Должны же быть вещи, которые заинтересуют Дилла гораздо больше, ну или просто пригодятся ему.
Пресвитер Сайпс чуть заметно улыбнулся.
— …и историю, если ты ее, конечно, вытерпишь.
— Но если племена снова атакуют…
Рэйчел фыркнула.
— Поле боя не место для тебя. — Она слишком поздно поняла, как жестоки были ее слова. Он хочет сражаться. Господи, он правда хочет оказаться на поле битвы. Рэйчел прикусила губу, а Сайпс укоризненно посмотрел на нее.
— Больше нет угрозы новых атак. Наша армия слишком сильна для язычников. Племена снова разбросаны по всей пустыне, а хашеттские шаманы истреблены. — Старик заметно утомился.
— Спасибо, ваше преосвященство, — пробормотал Дилл, опустив глаза.
— Иди с адептом Хейл. Я уверен, она научит тебя обращаться с мечом.
Рэйчел кивнула. И еще кое-чему.
Выйдя за дверь, Дилл набросился на нее:
— Ты всегда так грубишь?
Рэйчел не ответила. Если ей и удалось придумать извинение, оно намертво застряло у нее в горле. Ангел стремительно зашагал прочь, царапая мрамор кончиком тупого меча.
— Подожди! — Рэйчел пошла за ним, но Дилл не обращал на нее внимания. Тогда девушка, разозлившись, схватила его за руку. — Сколько тебе лет? — Только глаза сверкнули. — Тебе шестнадцать, да? Уже мужчина?
— И что?
— Тогда я преподам тебе урок.
— Мне не нужны твои уроки. — Дилл попытался высвободить руку, однако Рэйчел крепко держала ее. Тогда он взмахнул крыльями, и девушку обдало потоком холодного воздуха.
— Мне все равно, что ты думаешь, — сказала она. — Я собираюсь тебя кое-чему научить. Забудь игры с мечом. Ты мужчина, и есть куда более важные вещи, которые ты должен усвоить.
— Что? — Дилл весь покраснел: и лицо, и глаза. Рэйчел еле удержалась от улыбки.
— Пойдем со мной.
— Куда?
— В одно тайное место.
Он покраснел так, что даже Рэйчел стало жарко, и замотал головой. Но девушка потащила его за собой, наслаждаясь собственной жестокостью.
9. Столпотворение у Колодца Грешников
Сотни собравшихся стояли безмолвно и неподвижно у сторожевой башни в ожидании казни. Прямо над головой Неттла нависала ржавая масса цепей. Времени оставалось все меньше и меньше. От этой мысли у него замирало сердце.
На западе у самого горизонта лучи заходящего солнца стрелами пронзали багрово-синие тучи. Приближалась Ночь Шрамов.
Наблюдательная башня Барраби проросла прямо сквозь цепи. Испещренные выбоинами и вмятинами стены почернели от пожаров. Окна и двери были замурованы еще две тысячи лет назад, но поговаривали, что до сих пор в башне слышатся рев и хрип демонов.
Вокруг господина Неттла собрался рой мух. Он подтолкнул тележку вперед, при этом поцарапав и отдавив добрую дюжину ног, и обогнул помост, остановившись около церковных обозов, груженных дарами Ульсису: изделиями из железа, меди и дерева, цветами и мечами. Каждый предмет являл собой образец мастерства ремесленника, подносившего его в дар богу. После казни телеги возвращались в храм, а дары сбрасывались в пропасть.
Пустая трата.
Два церковных стражника в доспехах охраняли подношения. Услышав скрип тележки Неттла, один из них обернулся.
— Что у тебя там? — прорычал солдат. — Железо?
— Для тебя — ничего, — буркнул незнакомец.
— Здесь тебе не бесплатное представление.
— Я не для того тащился в такую даль, чтобы посмотреть, как тут пилигримов режут.
— Тогда иди куда шел!
Опустив голову, господин Неттл проследовал мимо стражников. Нет ничего хуже солдата, которому нечем заняться. Тут надо радоваться, что хоть какая работа есть. В регулярных частях при храме состояло менее девяти сотен, большинство из них несли службу в гарнизонах речных городов. Еще около тысячи были понижены в ранг резервистов и вообще не получали жалованья. После такой армейской службы у них ничего и не было, кроме доспехов да оружия, которые приходилось точить и начищать для регулярной инспекции, дабы не вызвать громоподобного недовольства Авульзора. Дипгейтская кавалерия также подверглась сокращению. Боевых коней запрягли в купеческие телеги или распродали мясникам и глюманам.
Шепот волной пробежал по толпе, когда по ступенькам на помост поднялся сам Итчин Самюэль Телль, Авульзор Дипгейта. Господин Неттл обернулся. Худое лицо Авульзора с впавшими щеками заканчивалось острой, словно кинжал, намасленной бородой. Человек в черной сутане был главой спайнов. Он что-то тихо сказал одному из стражников, тот вытянулся, затем кивнул и потащил к помосту первого пилигрима.
Хашеттский воин не пытался сопротивляться и даже не поднял головы. Глаза его были закрыты: очевидно, он молился. За ним выстроилась целая шеренга пилигримов. Их запястья и лодыжки хранили свежие следы тяжелых чугунных оков. Полдюжины мужчин, две женщины и не перестававший хныкать мальчонка в грязных лохмотьях песчаного цвета.
Солдаты, охранявшие небольшую группу напомаженной знати, встретили бродягу враждебными взглядами. Неттл сурово взглянул на них в ответ и ускорил шаг. Кто знает, может, и стоит избавляться от паршивых овец в стаде таким образом. Но темнота его забери, он и минуты не собирался оставаться и наблюдать за этой резней.
Авульзор взглянул на свиток, прежде чем обратиться к толпе. Словно с того света зазвучал его голос.
— Этот человек — язычник и богохульник.
— Искупление! — взвыла толпа.
— Да будет так. — Итчин Телль забормотал молитвы, а стражник поднял люк и открыл Колодец Грешников — шахту прямо в центре помоста, ведущую в пропасть под Дипгейтом. Теперь бездна была готова принять тела тех, чьи души прошли очищение от земных грехов. Стражник затянул петлю на шее пилигрима и стал разворачивать замотанные в мешковину топорики и пилы. Спайны давно заметили, что искупление грехов при помощи одной лишь веревки слишком пресно, чтобы удовлетворить вкусы толпы. Кровь должна пролиться над Колодцем Грешников.
Освященная кровь, но… Господин Неттл встречал один и тот же взгляд в каждой паре глаз: гнев и отвращение мешались с жаждой ужасного и величественного. И более того: потребность лицезреть опасность, чувствовать доли секунды, отделяющие один удар сердца от другого, желание раздразнить бездну и получить еще одно неопровержимое свидетельство ее существования.
Два лица храма Ульсиса: Сайпс и его ангел, спайн и Колодец Грешников. Непросто установился между ними баланс сил, но надолго ли это? Народ начинал поговаривать, что Сайпс совсем обленился от старости, а может, и в маразм уже впал.
В храме теперь остался всего лишь один ангел, и именно на Сайпсе лежит за это вина. Ему следовало бы убедить Гейна взять вторую жену. Не было недостатка в девушках, готовых принять мученическую долю. Господин Неттл еще раз взглянул в охваченные страстью лица и отвернулся. И недостатка в семьях, которые с радостью заставят своих дочерей пойти на это ради звонкой монеты, не было тоже.
Может, Сайпс все-таки еще и не впал в маразм.
Скованный по рукам и ногам хашеттский мальчонка зарыдал во весь голос. Итчин Телль распорядился поставить его в самый конец шеренги, дабы тот наблюдал за искуплением до тех пор, пока не придет его очередь.
Неттл до боли стиснул зубы, сжал кулаки на ручке тележки и протиснулся сквозь толпу. Веревка скрипнула, и толпа радостно приветствовала новую безгрешную душу.
Неттл, стуча тяжелыми сапогами по доскам подвесных мостов и расталкивая прохожих, возвращался обратно в Лигу, не обращая ни малейшего внимания на то, как сильно он раскачивает переходы, а людям приходилось цепляться за канаты и перила, чтобы не упасть и не свернуть себе шею. Доски трещали под весом груженой тележки, рваные полы черной и мокрой от крови сутаны хлестали по ногам и мешали идти. Местный народ только хмурился, завидев его, и обходил стороной, не решаясь отпустить в сторону бродяги лишнего замечания. И только на мосту Девяти Веревок какая-то кривоногая старуха завизжала ему вслед: «Грубиян! Свинья! Свинья!»
Господин Неттл хотел было развернуться и дать ей оплеуху, но увидав скрюченное, вцепившееся в перила существо, и в самом деле почувствовал себя хамом. Вместо того он нахмурился и плюнул себе под ноги, но все-таки постарался больше так не топать и не раскачивать мост.
Он бы обязательно хлопнул дверью, но она была примотана к косяку тонкой бечевкой, готовая в любой момент совсем отвалиться. Оказавшись в комнате, Неттл один за другим вытащил металлические прутья из тележки и разложил их на самых крепких досках пола. Когда работа была закончена, он в два шага перемахнул через прихожую, распихивая в стороны пустые бутылки и бочки из-под масла. Дом задрожал и зашатался, веревки сердито заскрипели, но что теперь было за дело, выдержат они или нет. К черту везение! Он зажег лампу в спальне, сдернул с себя сутану и со всего размаху метнул нож. Лезвие вошло в стену и жалобно застонало.
С бутылкой виски в руке Неттл рухнул в кресло и заскрежетал зубами.
Ангел. Он ударил себя кулаком по колену. Ангел, ангел, ангел! Почему ее так называют? Вряд ли она набожна словно церковная пташка. Она словно отвратительная пиявка, словно рана на теле города, которая, как и раны, наносимые ею, никогда не заживет. Как и раны Абигайль.
Он сделал глоток, и виски потекло по бороде и шее.
В Ночь Шрамов или нет, но эта проклятая стерва, которая убивает и крадет души, скоро получит свое. Расплата уже близко. Сегодня на нее начнется охота. Под черной луной останутся только он и она — наедине, если не считать попрошаек, психов и спайнов. «Крадущиеся по ночам», кем они себя возомнили? Понавешали на себя освященного оружия: мечей, арбалетов, ядов. У нищих просто нет выбора, у сумасшедших нет мозгов, чтобы выбор сделать, но спайны… если они так чертовски хороши в своем деле, так почему эта тварь все еще на свободе? Почему Абигайль мертва? Взгляд скользнул по застрявшему в стене ножу. Зачем ему понадобился арбалет? Что за дурацкая идея. Восемь дюймов стали и сильная рука сделают свое дело. Можно найти способ подобраться к ней поближе. Он сделал еще глоток.
И всего один миг настоящего везения — это тоже наверняка понадобится. Совсем чуть-чуть удачи. Не больше. Тварь обязательно заметит Неттла, если все эти байки про нее правда. Почует еще за милю. Он уж постарается — крики-то она точно услышит. Весь проклятый город услышит! В Ночь Шрамов никто и глаза не сомкнет. Но ему тоже нужно будет вовремя заметить противника — а это уже сложнее. Она ненавидит свет.
Так он размышлял долго. Если бы удалось сманить ее с крыш на землю, устроить ей ловушку. Можно притвориться пьяным и завалиться в каком-нибудь углу. Нет, говорят, она не любит кровь с привкусом виски или липкую кровь глюманов. Лучше притвориться раненым, а еще надежнее просто шляться по улицам и орать идиотские песни, словно умалишенный. Неттл отогнал от себя эту мысль. Еще покойница-жена поговаривала, что он поет не лучше подбитого кабана.
Вдруг отпугнет стерву?
Стены все еще были завешаны рисунками Абигайль. На небольших квадратиках фанеры расцветали красно-желтые сады. Ему так ни разу и не удалось раздобыть для дочери зеленой краски, только эти два цвета. Да та и не печалилась. Говорила, что красный и желтый — ее любимые цвета, и бросалась отцу на шею. А он, стаскивая с себя девочку, только ворчал, чтобы пошла да нарисовала что-нибудь.
Господин Неттл опомнился. Красно-желтые деревья на стенах слились в одно пестрое пятно.
Виски на два пальца меньше. Вот и бутылка уже почти закончилась. Веки его отяжелели, подбородок уперся в грудь, руки и ноги повисли, словно мокрые веревки. Надо сначала поспать, а потом поломать голову над ловушкой. Следует немного привести мысли в порядок перед тем, как все продумать. Усталость высосала последнюю кровь из мышц, и Неттл еще глубже провалился в кресло. Глаза медленно закрылись. Нужно быть умным. Нужно быть хитрым. И трезвым. Нельзя позволить Карнивал добраться до него, пока он пьян.
* * *
Он стоял на высокой башне, и перед ним расстилался бледный город, словно кружево из тоненьких шпилей и изящных мостов. Черная луна быстро поднималась на бледном, цвета слоновой кости небе. Потоки темных облаков, бурля и вздымаясь, мчались по горизонту, будто гонимые яростными ветрами, а черные звезды, как дыры прохудившуюся тряпку, покрыли небо.
Улицы пусты. Он был уверен, что остался один, один во всем городе, когда кто-то коснулся его руки.
Рядом стояла Абигайль. Белый саван развевался на ветру; На него смотрели грустные глаза, а холодная детская ручка сжала его пальцы.
— Дип, — сказала девочка.
— Да…
Тогда Неттл разглядел огни. Тепло просачивалось сквозь затворенные ставни, в домах было полно народа. Послышались приглушенные звуки песни и смеха. Но наверху на башне было страшно холодно.
— Армия Ульсиса, — заговорила Абигайль, — ждет своего часа, чтобы отправиться к небесам.
Неттл пожал плечами.
— У тебя все еще есть выбор, — продолжала девочка. — Ты правда веришь, что сможешь победить ее? Если она сама и не заберет твою душу, то отправит ее навечно в ад.
— Большая разница между тем адом и этим? — спросил он. — Я прожил всю свою жизнь в Дипгейте и ни разу не пожаловался. Даже Лабиринт не может быть хуже.
— Айрил бесконечна.
Сердце его сжалось. Абигайль сейчас там. Неттл хотел утешить ее, что там они по крайней мере будут вместе, но это было ложью. Тот, кто оказывается в Лабиринте, обречен навеки бродить в одиночестве по кровавым коридорам в поисках собственной души. Неттл больше не мог смотреть на дочь и поднял глаза к небу. Темная тень проскользнула над головой. Крылья? Рука потянулась к ножу.
— Не надо, — просила Абигайль.
— Не надо чего? — Он спросил так, будто не понял вопроса.
Она только крепче сжала его руку.
— Пожалуйста, па, не делай этого.
Неттл освободил руку.
— Не надоедай. Уходи. — Он чуть не сказал: «Иди нарисуй что-нибудь», и боль еще сильнее сковала сердце.
— Мне страшно, — сказала Абигайль.
Ему так хотелось взять дочь на руки и обнять, но он не мог.
— Не тебе решать.
— Пойдем домой, па.
— Зачем?
10. Секретное место
Спрятавшись за высокими церковными шпилями, из нагромождения крыш пробивалась заросшая плющом башенка. Когда-то украшенная арками макушка давно обрушилась, но горгульи, твари с львиными лапами, крыльями и клыками, все еще сидели, крепко вцепившись когтями в остатки каменных столбов. Плесень разъела их хмурые морды, пушистый мох покрывал крылья. Крошечные белые цветочки проросли из каждой трещинки между кривыми пальцами, но бесстрашные звери по-прежнему несли свою бессонную вахту.
Дилл уселся на опрокинутом камне, распустив крылья и грея перышки в теплых лучах заходящего солнца. Малюсенькие птахи порхали вокруг.
— Это оно?
— От тебя такая же тень, как и от этих. — Рэйчел стояла в обнимку с горгульей и погладила зверя по голове.
Дилл оглянулся на свою тень, и глаза начало щипать.
— Красный значит «смущенный», да?
Он чувствовал, как цвет сгущается.
Рэйчел глубоко вздохнула и уставилась мимо него, мимо каменных обломков и шпилей храма.
— Я на этой башне с самого детства не была. Мне позволяли без спросу бродить по храму, пока отец был здесь. Вот это всегда было моим любимым местом. — Она не спеша обошла ангела, смахнув пыль с равнодушной горгульи. — Тогда здесь было почище. — Девушка осторожно дотронулась до перьев. — И ты можешь на них летать?
— Мне запрещено. — Дилл сложил крылья.
— Но ты наверняка пробовал. Я бы попробовала.
— Кодекс это запрещает. Нас теперь защищают воздушные корабли, яды, убийцы. — Он сделал ударение на последнем слове. Рэйчел, даже если и заметила это, не подала виду.
— Они боятся, что ты попросту улетишь?
— Правила есть правила. — Дилл пожал плечами.
— Ничего глупее ты сказать не мог?
Дилл надулся. Рэйчел снова провела рукой по перьям ангела, и тот прижал их к спине еще сильнее. Его не раз одолевало желание летать, но священники рано или поздно узнали бы об этом. Им всегда удавалось разнюхать обо всем, что бы он ни натворил.
— Мои глаза… — начал ангел.
— Красные.
— Зеленые, когда я чувствую вину или мне стыдно…
— Как и мои.
Он невольно улыбнулся.
— Ты всегда чувствуешь себя в чем-то виноватой? — Улыбка пропала, как только Дилл заметил выражение ее лица.
— Прости, — вздохнула Рэйчел. — Люди говорят, у спайнов нет чувства юмора. И по-моему, они правы. Мне нужно просто вести себя как обычный человек. — Она присела на корточки рядом с Диллом, сделав вид, будто не знает, что сказать дальше.
Дилл тоже не знал.
За церковными шпилями Дипгейт что-то тихо напевал себе под нос, цепи и дома постепенно утопали в ползущих с запада тенях. Вечерний ветерок доносил до башни приглушенный говор и слабые запахи: очага, зеленого сада и далекой пустыни. Облако дыма повисло над доками и Скизом там, где боевой корабль «Адраки», блистая золотой обшивкой, осторожно подлетал к швартовочному крану. С высоты башни судно казалось не больше пальца.
— Он садится на дозаправку, — пояснила Рэйчел. — Марк отправляется в Сандпорт с целым чемоданом бумаг для дальних гарнизонов. — Она усмехнулась. — Он будет уже далеко, когда поднимется черная луна. — Девушка смотрела на собиравшиеся в западной стороне грозовые тучи. Внезапно она отвернулась и тихо выругалась. — Сделай мне одолжение.
— Какое?
— Взлети.
— Я не могу.
— Можешь! — Рэйчел схватила Дилла за воротник и подняла на ноги, а потом потащила к самому краю башни, к обрыву. Тот пытался сопротивляться, но девушка оказалась на удивление сильной.
— Нет, я… — Чистое небо угрожающе приближалось. — Подожди! — Он уперся ногами. — Пожалуйста, не надо. — Ангел отчаянно пытался вырваться.
Рэйчел разжала руку, но как-то странно посмотрела ему прямо в глаза.
— Ты правда подумал, что я хочу столкнуть тебя вниз?
— А разве нет? — Лицо ангела побледнело, глаза стали белыми.
Рэйчел нахмурилась.
— Я должна за тобой присматривать, а не угробить тебя. Я просто хотела, чтобы ты перелетел с одного края на другой. — Девушка посмотрела вниз через парапет, потом снова на Дилла. — План был такой: если я столкну тебя… никто тебя не накажет за то, что ты пытался спасти свою жизнь.
Дилл отпрянул. Рэйчел схватила его за руку.
— Просто у спайнов такие шутки.
Дилл уставился на нее.
— Забудь. — Рэйчел немного колебалась, потом показала на горгулью напротив. — Просто пролети отсюда туда.
— Зачем?
Рэйчел задумалась на мгновение.
— Потому что тебе запретили.
— Но ты сама можешь донести на меня.
Девушка нахмурилась.
— Ты считаешь, я могла бы так поступить? То есть я пытаюсь подставить тебя? Ради бога, просто коротенький полет. Я же не прошу тебя воздвигнуть алтарь Айрил.
— Меня накажут.
— Только если поймают. Порку-то ты переживешь? Не прикидывайся ангелочком, ты не первый раз попадаешься, Спайны вовсе не собираются охотиться за твоими костями.
Дилл вздрогнул.
— Что?
— Прости. — Рэйчел вздохнула. — Это было нечестно. Тот последний обескровленный… Все опять говорят о Мягких Людях.
— О Мягких Людях?
— Ты никогда не слышал о Мягких Людях? — Рэйчел озадаченно нахмурилась.
Ангел уставился на свои сапоги.
— До твоей башни вообще что-нибудь доходит? — спросила девушка и, не дождавшись ответа, продолжила: — Как гласит история, Мягкие Люди были тремя учеными, которые втайне от всех изготовили ангельское вино. Они охотились за пьяницами и нищими и обескровливали их, чтобы забрать души. Но когда они в конце концов приняли эликсир, напиток свел их с ума. Церковь обо всем узнала, послали спайнов убить ученых, но это им не удалось. Настолько изменило ученых ангельское вино. В конце концов спайны вырезали их кости, а тела похоронили в Мертвых песках. Говорят, они все еще там, живы через сотни лет, только не могут выбраться из песка. Торговцы верблюдами до сих пор рассказывают байки о стонах и криках, что раздаются под барханами. — Рэйчел ненадолго замолчала. — Конечно же, это миф. Как и Крадущийся-по-Цепям, Ведьма или Повешенная Вдова. Не стоит принимать сказки всерьез. По крайней мере…
— Повешенная Вдова?
— Женщина из Церковных труб, которая… — Она замолчала. — Забудь. Про это я не буду рассказывать. Слишком жуткая история.
Дилл решил не упоминать, что о Крадущемся-по-Цепям и Ведьме он, собственно, тоже слышит впервые. Но теперь ангел был совсем не в настроении совершать какие-либо противозаконные полеты. Он избегал взгляда Рэйчел и то и дело посматривал на люк в полу, ведущий обратно в храм.
— Священники никогда не поднимаются на эту башню.
Но они всегда все знают. И как она не понимает?
— Мне сказали, в Зале Ангелов есть лифт.
Дилл гневно взглянул на нее.
— Мне не нужен…
— Честно, я не поверила. Так что я пошла и посмотрела сама. Я разговорилась с одним из рабочих после церемонии, стражником по имени Снэт. Ты не знал? Они бросают кости, чтобы решить, на каком этаже тебя остановить.
Дилл почувствовал, как глаза потемнели от белых до серых.
— А иногда они оставляют тебя повисеть… ненадолго, ведь правда?
Еще темнее.
— Это такая игра. Сколько раз ты позвонишь в колокольчик? Они даже ставки делают.
Темнее.
— Снэт похвастался, что уже шесть монет на тебе выиграл. Темнее.
— Здоровяк такой, а просто покатился со смеху. Говорит, еще пять раз выиграет и купит новый меч.
Дилл расправил крылья.
— Отсюда туда, — сказала Рэйчел, отступив на шаг назад и все еще сжимая его руку.
Ангел ударил крыльями, потом еще раз, а затем начал медленно махать ими. Он ощущал вещество воздуха и чувствовал, как сжимаются мышцы плеч и спины, когда опускаются крылья. Взмахи участились, Дилл поднимал и опускал крылья все сильнее и сильнее, и вот ноги оторвались от пола.
Порыв ветра ударил Рэйчел в лицо, и она отпустила его руку. Дилл взлетел.
Он старался не дышать. Сердце бешено колотилось, все тело покалывало, щеки горели. Холодный воздух обдувал спину и лицо. Крылья поднимались и опускались, будто он плыл в ледяной воде. Дилл попытался вздохнуть, и легкие задрожали от кристально чистого воздуха. Перед ним расстилалось бесконечное открытое небо от нежно-розового горизонта на востоке до алого пожарища на западе, где вздымались горы тяжелых темных туч. А у самого края неба золотисто-оранжевой рябью распростерлось море пустыни.
Рэйчел что-то прокричала снизу.
Ангел обернулся и внезапно, потеряв равновесие, запаниковал и попытался ухватиться за какой-нибудь выступ. Вдруг он замахал руками и, не удержавшись, начал падать. Он ударился ногой о голову горгульи и рухнул на каменный пол с такой силой, что дыхание перехватило. Рэйчел уже была рядом и обеспокоенно посмотрела на него.
— Очень больно? Ничего не сломал?
Дилл попытался глотнуть немного воздуха. Его грудь словно сковали железные скобы, и получались только короткие неглубокие вздохи. Трясясь, ангел поднялся на ноги и попытался сбить пыль с брюк. Повсюду летали перья, нога болела. Дилл поморщился и, пошатнувшись, сел на какой-то обломок.
— Я в порядке. Я просто…
— Просто что? Что не так?
Коленки тряслись.
— Сам виноват. Запаниковал и потерял контроль над собой.
— Теперь ты себя нормально чувствуешь?
Дилл потер ногу. Боль в груди чуть отошла, и можно было вздохнуть более или менее свободно.
— Я себя чувствую… Не знаю даже… просто глупо.
По подбородку стекла струйка крови.
— Ты порезался. — Рэйчел вытащила платок и аккуратно вытерла ему лицо.
Дилл взглянул на свои руки, на исцарапанные ладони, которые начали тут же щипать и болеть.
— По-моему, я упал прямо на меч.
— Тебе повезло, что металл остановил падение.
Дилл слабо улыбнулся. В первый раз за все время он видел такую нежность в ее глазах.
— Ну, ты все-таки взлетел… В некотором роде.
— Уже темнеет. — Дилл поежился и попытался встать. — Мне пора. Скоро начнут запирать башни. Окна, двери.
Рэйчел кивнула.
— Мы завтра встретимся? — небрежно спросил Дилл, в глубине души все же надеясь, что этот неудачный день случился просто во сне, и Рэйчел, осознав, что ему нужен настоящий наставник, откажется от своего назначения в пользу более подходящего кандидата. Но по ее напряженному взгляду, по тому, как еле заметно сузились ее глаза, Дилл понял, что спайн услышала совсем другой вопрос.
— Надеюсь, — ответила Рэйчел.
Фогвилл плелся рядом с Сайпсом, пока старик, хромая, медленно направлялся к рабочему столу. Помощник прекрасно знал, что пресвитер может ходить и побыстрее, особенно когда не знает, что за ним наблюдают, или когда какое-нибудь срочное дело заставляет его на время забыть о старческой немощности. Но сейчас Фогвилл с терпеливой покорностью сносил медлительность учителя. От самого пола до высокого сводчатого потолка тянулись плотно забитые книгами шкафы — изящные решетки надежно запирали потертые кожаные переплеты. Как раз шло строительство тридцать первого книжного шкафа. На полу у основания полудостроенной колонны лежали блоки песчаника и облицовочного мрамора, но на строительных лесах было совершенно пусто, и поблизости не было видно ни одного каменщика.
Да где они? Строят уже два месяца, а я до сих пор должен сам следить за работой. Может быть, у каменщиков почасовая оплата?
На полулежали стопки свежеисписанных пергаментов, готовых для прочтения его преосвященством: доклады из гарнизонов и торговых гильдий, труды ученых Ядовитых Кухонь, отчеты, романы, исторические хроники, списки, списки… и опять списки. И как только Сайпс с этим справлялся? Неудивительно, что он отправлял поэзию в огонь.
Когда они наконец преодолели лабиринт пергаментов и свитков и Сайпс уселся за рабочий стол, он повернулся к Фогвиллу и произнес:
— Скажи-ка мне…
— Ваше преосвященство?
— Мне кажется, ты что-то хочешь мне сказать. Ничего удивительного. Но ты что-то долго не решаешься, а такое случается нечасто. Выкладывай.
— Эта обескровленная… девочка… вероятно, дочь веревочника.
— Да, да. — Сайпс открыл полку и вынул толстую книгу. На переплете красовались слова «Неучтенные души». — Кража в любом случае должна быть занесена в реестр.
— Мы точно не знаем. Началась драка, и стражники вынудили отца уйти. Я займусь расследованием. Не думаю, что его будет трудно разыскать. Слухи о подобной смерти еще долго будут ходить по кварталам Лиги.
Пресвитер окунул перо в чернильницу и начал писать.
— Не придавай этому большое значение. Множество записей все равно не закончено.
— Карнивал здесь ни при чем.
Пресвитер не отрывал глаз от работы.
— В городе только один вор охотится за душами, помощник.
— Не сочтите за дерзость, ваше преосвященство, но труп со свежими ранами был обнаружен сегодня утром, до наступления Ночи Шрамов.
— Вероятно, тело хранили в ящике со льдом.
— Целый месяц? Откуда веревочнику достать лед?
— Эти ребята невероятно изобретательны, Фогвилл. Это ничего не доказывает.
Тогда почему вы отводите глаза?
Фогвилл глубоко вздохнул.
— Стражник заметил у нее на руке синяки чуть повыше локтя…
Сайпс продолжал смотреть в пергамент.
— То есть тот, кто обескровил ребенка, сначала привязал ее. У жертв Карнивал синяки от оков на лодыжках.
Старик поставил кляксу.
— Не похоже на проклятую пиявку. Убийство куда более изощренное, — продолжал помощник. — К тому же Карнивал последовательна, несмотря на всю свою жажду. Она забирает одну душу в Ночь Шрамов, но другие… — Фогвилл не закончил предложения. — Но другие обескровленные появляются при любых фазах луны. Их кровь при этом тщательно удалена. Некто желает, чтобы тела были найдены. Он шлет нам послание.
— И что за послание?
Ладони Фогвилла намокли.
— Ангельское вино, — выдавил он. — Некто пытается изготовить ангельское вино и хочет, чтобы об этом знали.
— Ангельское вино! — фыркнул Сайпс. — Сам послушай, что ты говоришь. Нельзя изготовить ангельское вино.
— Но…
Пресвитер только отмахнулся.
— Мифы, легенды… бабушкины сказки.
Фогвилл нахмурился. Он бросил взгляд на запертые колонны книг. Десять тысяч бабушкиных сказок.
— Простолюдины до сих пор верят в Мягких Людей, — продолжал помощник. — Если Девон…
— Хватит! — упрямо остановил его Сайпс. — Я не потерплю, чтобы кто-либо вламывался сюда и выдвигал нелепые обвинения, сводящие на нет доверие, которое нам удалось достигнуть с военным руководством. — Старик ударил рукой по столу. — Нелепые городские слухи. Неужели он тебе настолько отвратителен?
В самую точку. За те семь месяцев, пока Фогвилл выслушивал отрицания всех своих подозрений, в городе было найдено на четыре обескровленных трупа больше, чем ожидалось. Четыре лишних тела без единой капли крови в жилах, хотя Карнивал, при всей своей ненасытности, убивала лишь одного в Ночь Шрамов. Но как убедить Сайпса в виновности Девона, не зная всей правды до конца?
Когда Фогвилл последний раз пожаловался на то, что от паров из Ядовитых Кухонь у его дорогой матери завяла герань, вся церковная братия неожиданно слегла от неизвестного недуга. Подозревая, что дело здесь нечисто, Фогвилл поднял тогда ужасную шумиху, после чего целый месяц страдал от колик и поноса. Наконец оправившись и вернувшись на службу, он с негодованием узнал, что Девон уже набирает лаборантов на свои кухни из числа церковных поварят. Что случилось с ними впоследствии, так и осталось тайной. Этой свинье Фонделгру не было никакого дела, да, по всей видимости, как и остальным.
За исключением, конечно, Фогвилла. Он колебался.
— У меня есть один знакомый.
Сайпс заткнул уши.
— Даже не хочу это слушать, Фогвилл.
— Носильщик на кухне, — уже увереннее продолжал помощник после того, как первые слова были произнесены. — Девон объявил, что ночью прибудут четыре корабля, и требуются ребята покрепче, чтобы разгрузить трюмы. Он жалуется на постоянный недостаток людей для черной работы, хотя отказывается взять солдат или писарей. Говорит, у него нет ни времени, ни возможности самому проверять каждого полотера или конюха.
— Он так говорит?
— Ну не я же.
— Я уверен, что это неприятная, но необходимая работа. Война нас всех здесь заставила потуже затянуть пояса. — Сайпс закрыл книгу. — Когда это было?
— Шесть недель назад.
— И что же случилось с твоим… знакомым?
— Исчез. Колдун, безусловно, ничего об этом не знает. Сказал, что тот, должно быть… Ну, на самом деле мне бы не очень хотелось вдаваться в подробности. Честно говоря, его рассказ был немного непристойным… вульгарным. Он меня ненавидит, так что он всегда… — Фогвилл никак не мог подобрать слова, чтобы выразить свою досаду. — Он всегда…
— Тело не нашли?
Снова удар ниже пояса.
— Мне действительно очень жаль, что ты потерял друга, Фогвилл, но это еще не повод подозревать Девона в преступлении. Может, твой приятель просто сбежал. Обычное дело для сброда, что работает на Ядовитых Кухнях. Ни один человек в здравом уме не захочет там работать. А ведь, несмотря на свой титул, Девон вовсе не плохой человек.
— Спорный вопрос. Посмотрите хоть на оружие, которое разрабатывает его лаборатория. Нет никакой необходимости причинять врагу такие страдания.
— Твое мнение о его работе вряд ли имеет какое-нибудь значение.
— Позвольте отдать приказ спайну проследить за ним, просто понаблюдать.
— Это невозможно.
— Можно использовать Рэйчел Хейл. Она еще не прошла посвящение, у нее есть связи в армии, мы…
— Нет. Я хочу, чтобы она занялась Диллом.
— Тогда позвольте мне поговорить с веревочником, — не унимался Фогвилл. — Выяснить, когда и где он обнаружил дочь, возможно, осмотреть тело. — Он сам удивился тому, что сказал: Лига Веревки считалась самым опасным местом во всем Дипгейте.
Пресвитер покачал головой.
— Фогвилл, мы отказались освятить тело девочки. Ее отец уязвлен и опечален. Я не хочу, чтобы еще ты сыпал ему соль на раны. Мой ответ: «Нет».
Фогвилл с досадой кивнул головой. Может быть, Сайпс сам что-то скрывает?
На улице заморосил дождь, и мелкие капельки затрещали по стеклу. Вечернее солнце превратилось в золотую полоску между горизонтом и стеной облаков. Надвигалась буря. Должно стемнеть раньше, чем наступит Ночь Шрамов, и Фогвилл подозревал, что на сей раз на свободе окажется не один убийца.