ДЖОН

В сером, окутанном сумраком мире пахло сосной, мхом и холодом. Бледный туман поднимался от черной земли, пока всадники пробирались между камней и кривых деревьев вниз, к манящим кострам, разбросанным по дну речной долины. Огней было больше, чем Джон Сноу мог сосчитать — сотни и тысячи, словно вторая, огненная, река разлилась вдоль берегов и белых вод Молочной. Джон разжал и снова сжал пальцы правой руки.

Они спускались с холмов без знамен и труб. Тишину нарушали только далекий лепет реки, стук копыт да лязг костяных доспехов Гремучей Рубашки. Вверху на широких серо-голубых крыльях парил орел, внизу двигались лошади с седоками, собаки и один белый лютоволк.

Со склона, потревоженный копытом, сорвался камень, и Призрак повернул голову на неожиданный звук. Весь день он держался от всадников на расстоянии, по своей привычке, но, когда над гвардейскими соснами поднялась луна, прибегал, светя своими красными глазами. Собаки встретили его рычанием и неистовым лаем, как всегда, но лютоволк не обращал на них внимания. Шесть дней назад самый крупный пес напал на него сзади, когда одичалые остановились на ночлег, но Призрак повернулся, лязгнул зубами, и пес отлетел прочь с окровавленной ляжкой. С тех пор вся свора держалась от волка подальше.

Конь Джона тихо заржал, но Джон успокоил его лаской и тихими словами, жаль, что нельзя с такой же легкостью заговорить собственные страхи. Он одет в черное, цвет Ночного Дозора, но со всех сторон его окружают враги. Одичалые. Теперь он один из них. На Игритт надет плащ Куорена Полурукого, его кольчуга досталась Леналу, перчатки — здоровенной копейщице Рагвил, сапоги — одному из лучников. Шлем выиграл коротышка по имени Рик Длинное Копье, но он не сумел приладить его на свою узкую голову и отдал Игритт. А Гремучая Рубашка везет в мешке кости Полурукого вместе с окровавленной головой Эббена. Еще совсем недавно Джон отправился с ними в разведку на Воющий перевал. Теперь все они мертвы, кроме него, и он тоже все равно что умер.

Впереди него ехал Рик, позади Игритт. Костяной Лорд приказал им охранять его. «Если ворона улетит, я и ваши кости выварю в котле», — посулил он им перед отъездом, улыбаясь сквозь кривые зубы великанского черепа, служившего ему шлемом. «Раз ты такой умный, стереги его сам, — огрызнулась Игритт. — А если хочешь, чтоб это делали мы, оставь нас в покое».

Да уж, поистине вольный народ. Гремучая Рубашка — их вожак, но никто из них, отвечая ему, за словом в карман не лезет.

Теперь Костяной Лорд смотрел на Джона столь же недружелюбно, как и тогда.

— Их ты, может, и провел, ворона, но Манса не проведешь. Он только глянет на тебя и сразу узнает, что ты врешь. Когда это случится, я сделаю плащ из твоего волка, а потом вскрою твой мягкий ребячий животик и зашью туда ласку.

Джон сжал руку, разминая обожженные пальцы, но Рик только посмеялся.

— Где ты возьмешь ласку в снегу-то?

В первую ночь, после целого дня езды, они разбили лагерь в мелкой каменной чаше на вершине безымянной горы. Тогда и пошел снег, заставив всех сбиться поближе к костру. Джон смотрел, как тают снежинки, падая в огонь. Он промерз до костей, несмотря на многочисленные слои шерсти, меха и кожи. Игритт, поев, села рядом с ним. Она надвинула капюшон пониже и сунула руки в рукава.

— Когда Манс услышит, как ты разделался с Полуруким, он тебя сразу примет, — сказала она.

— Куда примет?

— Да к нам же, — фыркнула она. — Думаешь, ты первая ворона, которая перелетает через Стену? В душе вы все хотели бы улететь на волю.

— А когда и я стану вольным, — спросил ее Джон, — буду я волен уйти?

— Ясное дело. — Улыбка у нее была славная, несмотря на неровные зубы. — А мы будем вольны тебя убить. Воля — штука опасная, но со временем ты привыкаешь к ее вкусу. — Она положила руку в перчатке на его ногу повыше колена. — Вот увидишь.

«Да, я увижу, — подумал Джон. — Увижу, услышу, узнаю, а когда накоплю побольше знаний, двинусь обратно к Стене». Для одичалых он клятвопреступник, но в душе остается братом Ночного Дозора, исполняющим последний долг, который возложил на него Куорен Полурукий перед тем, как Джон его убил.

Спустившись, они выехали к ручью, впадающему в Молочную. Его каменистое русло затянулось льдом, но слышно было, как журчит внизу вода. Вслед за Гремучей Рубашкой они переехали на тот берег, ломая тонкий ледок.

Там их встретили дозорные Манса-Разбойника. Джон оценил их с первого взгляда: восемь конных, мужчин и женщин, в шкурах и вареной коже, лишь кое на ком заметны шлем или кольчуга. Вооружены они копьями и закаленными в огне пиками — только у вожака, рыхлого белокурого человека с водянистыми глазами, имеется большой серп из остро отточенной стали. Плакальщик, сразу догадался Джон. Среди черных братьев о нем ходят легенды. Знаменитый разбойник вроде Гремучей Рубашки, Хармы Собачьей Головы и Альфина Убийцы Ворон.

— Здорово, Костяной Лорд. — Плакальщик смерил взглядом Джона и его волка. — А это кто?

— Перелетная ворона, — сказал Гремучая Рубашка, который предпочитал, чтобы его называли Костяным Лордом, поскольку он носил доспехи из костей. — Он боится, как бы я и его кости не взял себе заодно с мослами Полурукого. — Он потряс мешком со своими трофеями.

— Это он убил Полурукого, — сказал Рик Длинное Копье. — Он и его волк.

— И Орелла прикончил, — добавил Гремучая Рубашка.

— Этот парень оборотень или вроде того, — вставила копьеносица Рагвил. — Волк вырвал кусок мяса из ноги Полурукого.

Плакальщик еще более пристально посмотрел на Джона своими красными слезящимися глазами.

— Вон как? Да, он волчьей породы, я вижу. Ведите его к Мансу — может, тот его и оставит. — Он развернул коня и поскакал прочь, а его люди устремились за ним.

Тяжелый сырой ветер сопровождал их, пока они ехали гуськом через речной лагерь. Призрак бежал рядом с Джоном, но собаки, всполошенные его запахом, напирали со всех сторон, рыча и лая. Ленал прикрикнул на них, но это не помогло.

— Твой зверь им не шибко полюбился, — сказал Рик Джону.

— Они собаки, а он волк, — ответил Джон. — Они знают, что он не их породы. — (А я — не вашей.) Но он должен помнить о долге, который возложил на него Куорен Полурукий, когда они сидели у своего последнего костра: сыграть роль предателя и разузнать, что нужно было одичалым на голых холодных высотах Клыков Мороза. «Там таится некая сила», — сказал Куорен Старому Медведю. Он погиб, так и не узнав, в чем она заключается и нашел ли что-нибудь Манс-Разбойник после своих раскопок в горах.

Вдоль реки, между телегами и санями, горели костры. Одни одичалые поставили палатки из шкур и замши, другие на скорую руку сооружали шалаши или спали под своими повозками. Один человек обжигал на костре длинные деревянные копья и складывал их в кучу. Двое молодых бородатых парней в вареной коже бились на шестах, перескакивая через огонь и ухая при каждом ударе. Около дюжины женщин, сидя кружком, оперяли стрелы.

Стрелы для моих братьев, подумал Джон. Для людей моего отца, для жителей Винтерфелла, Темнолесья и Последнего Очага. Стрелы для Севера.

Однако не все, что он видел, напоминало о войне. Женщины плясали у костров, плакал грудной младенец, перед конем Джона бежал весь закутанный в меха запыхавшийся мальчуган. Овцы и козы бродили без привязи, волы рыли копытами речной берег, отыскивая траву. От одного костра пахло жареной бараниной, над другим на деревянном вертеле поворачивали свиную тушу.

На открытом месте, окруженном высокими гвардейскими соснами, Гремучая Рубашка спешился.

— Станем тут, — сказал он Леналу, Рагвил и остальным. — Покормите сперва лошадей, потом собак, потом сами поешьте. Игритт, Длинное Копье, ведите ворону к Мансу, пусть сам поглядит. Брюхо мы этой птице всегда успеем вспороть, если что не так.

Оставшуюся часть пути они проделали пешком, идя мимо новых костров и палаток. Призрак бежал за ними по пятам.

Джон никогда еще не видел столько одичалых и не думал, чтобы кто-то другой видел. Их лагерю просто конца нет — но это скорее сто лагерей, чем один, и каждый из них уязвимее другого. Одичалые растянулись на много лиг, а настоящей обороны у них нет — ни ям, ни кольев, только маленькие дозорные отряды разъезжают вокруг колонны. Каждый клан или деревня останавливаются, где хотят, как только увидят, что другие тоже остановились, или просто найдут подходящее место. Одно слово, вольный народ. Если бы братья Джона застали бы их вот так, на ночлеге, многие бы поплатились за эту волю собственной жизнью. Одичалых много, но Ночной Дозор силен дисциплиной, а в бою дисциплина побивает численность в девяти случаях из десяти, как говорил Джону отец.

Королевский шатер он узнал сразу — тот был втрое больше всех остальных, и оттуда слышалась музыка. Как и многие другие палатки, шатер был составлен из сшитых мехом наружу шкур, но у Манса это были шкуры белых медведей. Верхушку венчала пара огромных рогов гигантского лося, одного из тех, что во времена Первых Людей свободно разгуливали по Семи Королевствам.

Здесь по крайней мере имелась охрана — двое часовых стояли у входа в шатер, опершись на длинные копья, с круглыми кожаными щитами, пристегнутыми к рукам. Увидев Призрака, один из них взял копье наперевес и сказал:

— Зверь пусть остается снаружи.

— Жди меня здесь, Призрак, — приказал Джон, и волк сел.

— Постереги его, Длинное Копье. — Гремучая Рубашка откинул входное полотнище и сделал знак Джону и Игритт пройти внутрь.

В шатре было жарко и дымно. Во всех четырех углах стояли ведра с горящим торфом, дававшие тусклый красный свет. Пол тоже устилали шкуры. Джон чувствовал себя бесконечно одиноким, стоя здесь в своей черной одежде и ожидая милости от перебежчика, именующего себя Королем за Стеной. Когда его глаза привыкли к дымному красному сумраку, он разглядел шестерых человек, ни один из которых не обращал на него никакого внимания. Темноволосый молодой человек и красивая белокурая женщина распивали вместе рог с медом. Другая женщина, беременная, поджаривала на жаровне кур. Мужчина с проседью в волосах, в потрепанном черном с красным плаще, сидел на подушке, играл на лютне и пел:

Джон знал эту песню, но странно было слышать ее здесь, в убогом шатре из шкур, за Стеной, за десять тысяч лиг от красных гор и теплых ветров Дорна.

Гремучая Рубашка, ожидая конца песни, снял свой желтый костяной шлем. Под своими доспехами из костей и кож он был совсем невелик, и лицо под великанским черепом было самое обыкновенное — худое и желтое, с маленьким подбородком и жидкими усиками. Глаза сидели близко, одна бровь наискось перечеркивала лоб, темные волосы над торчащей костной шишкой начинали редеть.

У жаровни сидел на табурете высокий, но необычайно мощный человек и ел с вертела жареную курицу. Жир стекал по его подбородку на белоснежную бороду, но лицо выражало блаженство. На его ручищах красовались толстые золотые браслеты, покрытые рунами, грудь обтягивала тяжелая черная кольчуга, не иначе как снятая с убитого разведчика. В нескольких футах от него стоял, хмуро рассматривая карту, более высокий и худощавый человек в кожаной рубахе с нашитой на нее бронзовой чешуей. За спиной у него в кожаных ножнах висел большой двуручный меч. Он был прям, как копье, весь из жил и мускулов, чисто выбрит, лыс, с сильным носом и глубоко посаженными серыми глазами. Он мог бы сойти за красивого мужчину, будь у него уши, но они отсутствовали — то ли отмороженные, то ли отсеченные вражеским ножом. Из-за этого его голова казалась узкой и остроконечной.

И белобородый, и лысый были воинами — Джон понял это с одного взгляда. И куда более опасными, чем Гремучая Рубашка. Который же из них Манс?

Когда последние строки «Дорнийской жены» отзвучали, лысый поднял глаза от карты и окинул сердитым взглядом Гремучую Рубашку и Игритт с Джоном посередине.

— Это что такое? Ворона?

— Черный бастард, который выпустил кишки Ореллу, — сказал Гремучая Рубашка. — Он еще и оборотень вдобавок.

— Надо было их всех убить.

— Он перешел к нам, — объяснила Игритт. — И убил Куорена Полурукого собственной рукой.

— Этот парнишка? — Новость явно разгневала безухого. — Полурукого следовало оставить мне. Как тебя звать, ворона?

— Джон Сноу, ваше величество. — Может, ему и колено следует преклонить?

— Ваше величество? — Безухий посмотрел на белобородого. — Гляди, он меня за короля принимает.

Белобородый заржал так, что куски куриного мяса полетели во все стороны, и вытер своей громадной ручищей жирные губы.

— Парень, должно быть, слепой. Слыханное ли дело — король без ушей? Да у него корона на шею сползла бы. Хар-р! — Здоровяк, ухмыляясь, вытер пальцы о штаны. — Закрой клюв, ворона, и повернись — авось найдешь того, кого ищешь.

Джон повернулся.

— Манс — это я, — сказал певец, встав и отложив свою лютню. — А ты бастард Неда Старка, Сноу из Винтерфелла.

Джон не сразу обрел дар речи.

— Но откуда… откуда вы знаете…

— Это после. Как тебе понравилась моя песня?

— Хорошая песня. Я ее и раньше слышал.

— «Но хочу я сказать: мне не жаль умирать, коль дорнийка любила меня», — повторил Король за Стеной. — Скажи, правду ли говорит мой Костяной Лорд? Ты в самом деле убил моего старого приятеля Полурукого?

— Да. — (Хотя это больше его работа, чем моя.)

— Сумеречной Башне никогда уже не видать такого воина, — с грустью произнес король. — Куорен был моим врагом, но и братом тоже — когда-то. Как же мне быть с тобой, Джон Сноу? Благодарить тебя или проклинать? — спросил он с насмешливой улыбкой.

Король за Стеной совсем не походил на короля, и на одичалого тоже. Среднего роста, стройный, с резкими чертами лица, с проницательными карими глазами, с сильной проседью в длинных каштановых волосах. Ни короны, ни золотых колец, ни драгоценностей, даже серебряных украшений на нем нет. Шерсть, кожа да потрепанный плащ из черной шерсти с прорехами, зашитыми выцветшим красным шелком.

— Можете поблагодарить меня за то, что я убил вашего врага, — сказал наконец Джон, — и проклясть за то, что я убил вашего друга.

— Хар-р! — прогремел бородач. — Хорошо сказано!

— Согласен. — Манс поманил Джона к себе. — Если ты хочешь примкнуть к нам, тебе следует с нами познакомиться. Тот, кого ты принял за меня, — это Отир, магнар теннов. «Магнар» на древнем языке значит «лорд». — Безухий бросил на Джона холодный взгляд, а Манс между тем продолжал: — Этот свирепый пожиратель кур — мой верный Тормунд. Женщина…

— Погоди, — прервал его бородач. — Ты назвал титул Старка, назови и мой.

— Как скажешь, — засмеялся Манс-Разбойник. — Джон Сноу, ты видишь перед собой Тормунда Великанью Смерть, он же Краснобай, он же Трубящий в Рог, а также Громовой Кулак, Медвежий Муж, Медовый Король Красных Палат, Собеседник Богов и Отец Тысяч.

— Вот это уже больше похоже на правду. Рад познакомиться, Джон Сноу. Против оборотней я ничего не имею, хотя Старков не жалую.

— Эта славная женщина у жаровни — Далла. — Беременная стряпуха застенчиво улыбнулась Джону. — Обращайся с ней как с королевой, ибо она носит моего ребенка. Эта красавица — ее сестра Ведь, а рядом с ней молодой Ярл, ее новая забава.

— Ничьей забавой не бывал и не буду, — огрызнулся Ярл.

— Зато с Ведь позабавиться не прочь, а, парень? — хохотнул Тормунд.

— Ну вот и все мы тут, Джон Сноу, — сказал Манс. — Король за Стеной и его двор во всей своей красе. А теперь о тебе. Откуда ты?

— Из Винтерфелла, а после жил в Черном Замке.

— Но что привело тебя на Молочную, столь далеко от родных очагов? — Манс, не дожидаясь ответа, обратился к Гремучей Рубашке: — Сколько их было?

— Пятеро. Трое мертвы, четвертый перед тобой, пятый ушел в горы, где кони проехать не могли.

Манс снова перевел взгляд на Джона.

— Только пятеро? Или тут ошиваются и другие твои братья?

— Нас было четверо с Полуруким во главе. Куорен один стоил двадцати.

— Так думали многие, — улыбнулся Манс. — И все же… парень из Черного Замка с разведчиками из Сумеречной Башни? Как это вышло?

Джон приготовил ответ заранее.

— Лорд-командующий послал меня к Полурукому на выучку, а тот взял меня в разведку.

— В разведку, говоришь? — нахмурился магнар Стир. — Что было воронам разведывать на Воющем перевале?

— Деревни были покинуты, — не погрешив против правды, ответил Джон, — как будто весь вольный народ исчез куда-то.

— Верно, исчез, — сказал Манс, — и это случилось не с одним только вольным народом. Кто сказал вам, где нас искать, Джон Сноу?

— Если это не Крастер, то я робкая дева, — хмыкнул Тормунд. — Говорил я тебе, Манс, что его надо сделать на голову короче.

— Тормунд, ты бы думал, прежде чем говорить, — с раздражением бросил ему Манс. — Я знаю, что это Крастер. Я спросил об этом Джона, чтобы посмотреть, скажет он правду или нет.

— Хар-р, — плюнул Тормунд. — Опять вляпался. Вот, парень, — с ухмылкой сказал он Джону, — потому он и король, а я нет. Я могу побить, перепить и перепеть его, и член у меня в три раза длиннее, зато Манс хитрый. Ты ж знаешь, он сам вырос у ворон, а ворона — башковитая птица.

— Я хочу поговорить с парнем наедине, Костяной Лорд, — сказал Манс. — Оставьте нас вдвоем.

— Как, и я тоже? — вскричал Тормунд.

— Ты в первую очередь.

— Я не ем в тех чертогах, где мне не рады. Пошли отсюда, курочки. — Тормунд прихватил еще одну курицу с жаровни, сунул ее в карман на подкладке своего плаща, сказал «Хар-р» и вышел, облизывая пальцы. Все остальные, кроме Даллы, последовали за ним.

— Можешь сесть, если хочешь, — сказал Манс, когда они ушли. — Ты голоден? Двух птиц Тормунд нам все-таки оставил.

— Я охотно поем, ваше величество, благодарю вас.

— Ваше величество? — улыбнулся король. — От вольного народа такое обращение не часто услышишь. Для них я Манс. Меду хочешь?

— Спасибо, с удовольствием.

Король сам налил ему рог, а Далла разрезала аппетитно поджаренную курицу и подала каждому половину. Джон снял перчатки и стал есть прямо руками, обгладывая каждую косточку.

— Тормунд верно говорит, — сказал Манс, разламывая хлебную ковригу. — Черная ворона — хитрая птица, но я сам состоял в воронах, когда ты был не больше младенца в животе у Даллы, поэтому лучше со мной не хитри.

— Как скажете, ваше… Манс.

— Ну-ну, — засмеялся король. — Я обещал сказать тебе, откуда тебя знаю. Ты как, еще не догадался?

— Наверно, Гремучая Рубашка послал вам весть?

— Это как же, с ветром, что ли? У нас ученых воронов нет. Я знаю тебя в лицо. Я видел тебя прежде — дважды.

На первый взгляд это не имело смысла, но Джон пораздумал, и перед ним забрезжил свет.

— Когда вы были братом Дозора…

— Верно! Это был первый раз. Ты тогда был мальцом, а я, весь в черном, в числе дюжины других сопровождал старого лорда-командующего Кворгила в Винтерфелл к твоему отцу. Я прохаживался по стене, окружавшей двор, и наткнулся на тебя и твоего брата Робба. Ночью выпал снег, и вы нагородили над воротами целую снежную гору и ждали, когда кто-нибудь пройдет.

— Я помню, — засмеялся удивленный Джон. Молодой черный брат на стене, ну да… — Вы пообещали, что никому не скажете.

— И сдержал слово — по крайней мере в тот раз.

— Снег мы скинули на Толстого Тома, самого неповоротливого из отцовских стражников. — После Том долго гонялся за ними по двору, и все трое раскраснелись, как осенние яблоки. — Но вы сказали, что видели меня дважды. Когда же это было во второй раз?

— Когда король Роберт приехал в Винтерфелл, чтобы сделать твоего отца десницей, — небрежно промолвил Король за Стеной. Джон изумленно раскрыл глаза.

— Не может быть.

— Может. Узнав, что король приезжает, твой отец послал весть своему брату Бенджену на Стену, чтобы тот тоже приехал на пир. Черные братья общаются с вольным народом больше, чем ты думаешь, поэтому вскоре эта весть дошла и до меня. Против такого случая устоять я не мог. В лицо меня твой дядя не знал, так что с этой стороны я ничего не опасался, а отец твой вряд ли мог запомнить молодую ворону, виденную им столько лет назад. И хотел поглядеть на этого Роберта своими глазами, как король на короля, а заодно прикинуть, чего стоит твой дядя Бенджен. Он тогда был первым разведчиком и бичом моего народа. Я оседлал самого резвого своего коня и отправился в путь.

— А как же Стена?

— Стена может остановить армию, но не одного человека. Я взял лютню и мешок с серебром, взобрался по льду около Бочонка, прошел пешком несколько лиг на юг от Нового Дара и купил себе другую лошадь. Если брать в целом, я двигался быстрее, чем Роберт, которого задерживала громоздкая колымага, где ехала его королева. В одном дне к югу от Винтерфелла я нагнал его и примкнул к его свите. Вольные всадники и межевые рыцари всегда увязываются за королевскими процессиями в надежде поступить к королю на службу, а моя лютня обеспечила мне хороший прием. — Манс засмеялся. — Я знаю все похабные песни, когда-либо сочинявшиеся к северу и к югу от Стены. Ну и вот. В ночь, когда твой отец задавал пир Роберту, я сидел на задах его чертога вместе с другими вольными всадниками и слушал, как Орланд из Старгорода играет на высокой арфе и поет о покоящихся в море королях. Я отведал мясо и мед твоего отца, видел Цареубийцу и Беса… а еще видел мельком детей лорда Эддарда и волчат, бегавших за ними по пятам.

— Баэль-Бард, — сказал Джон, вспомнив сказку, которую рассказала ему Игритт на Воющем перевале в ночь, когда он чуть ее не убил.

— Если бы. Не стану отрицать, что подвиг Баэля меня вдохновлял, но я, насколько помню, ни одной твоей сестры не похитил. Баэль сам сочинял свои песни и проживал их. Я пою лишь то, что сложили люди получше меня. Еще меду?

— Нет, благодарю. А что, если бы вас обнаружили… схватили…

— Тогда твой отец отрубил бы мне голову, — пожал плечами король. — Впрочем, я ел под его кровом, и меня защищали законы гостеприимства, древние, как Первые Люди, и священные, как сердце-дерево. — Он показал на стол, за которым они сидели, на разломленный хлеб и куриные кости. — Теперь ты мой гость, а значит, я не причиню тебе зла… по крайней мере этой ночью. Поэтому скажи мне правду, Джон Сноу. Кто ты — трус, вывернувший наизнанку свой плащ со страха, или какая-то другая причина привела тебя в мой шатер?

Несмотря на все законы гостеприимства, Джон Сноу знал, что ступает по тонкому льду. Один неверный шаг — и он провалится в воду, холод которой останавливает сердце. Хорошенько взвешивай каждое слово, сказал он себе, и хлебнул меду, чтобы выиграть время. Потом положил рог на стол и сказал:

— Скажите мне, почему вы сами вывернули свой плащ, и я скажу, почему вывернул свой.

Манс улыбнулся, как и надеялся Джон. Король явно любил послушать собственный голос.

— Ты, конечно, наслушался историй о моем дезертирстве.

— Одни говорят, что вы сделали это ради короны, другие — что ради женщины, третьи — что в вас течет кровь одичалых.

— Кровь одичалых — это кровь Первых Людей, та же, что течет в жилах Старков. Что до короны, где ты ее видишь?

— Я вижу женщину. — Джон взглянул на Даллу. Манс взял ее за руку и привлек к себе.

— Моя леди тут ни при чем. Я встретил ее на обратном пути из замка твоего отца. Полурукий был вытесан из старого дуба, но я живой человек и не могу устоять перед женскими чарами… как и три четверти Ночного Дозора. Среди носящих черное есть такие, у кого женщин было вдесятеро больше, чем у меня, бедного короля. Попробуй угадать еще раз, Джон Сноу.

— Полурукий говорил, что вы влюбились в одичалую…

— Верно, тогда влюбился и теперь влюблен. Это уже теплее, но не совсем горячо. — Манс встал, расстегнул свой плащ и бросил его на скамью. — Все произошло из-за него.

— Из-за плаща?

— Черный шерстяной плащ брата Ночного Дозора. — Однажды в разведке нам встретился прекрасный большой лось. Когда мы стали его свежевать, запах крови выманил из логова сумеречного кота. Я прогнал его, но он успел изорвать мой плащ в клочья. Здесь, здесь и здесь — видишь? Кроме того, он разодрал мне руку и спину, из меня хлестало хуже, чем из лося. Братья, боясь, что я умру еще до того, как меня доставят к мейстеру Маллину в Сумеречную Башню, отвезли меня в деревню одичалых, где, по нашим сведениям, жила знахарка. Там мы узнали, что старушка умерла, но ее дочь позаботилась обо мне. Она промыла и зашила мои раны, а потом кормила меня овсянкой и отварами, пока я не окреп настолько, чтобы сесть на коня. Заодно она и мой плащ зашила, использовав красный асшайский шелк, который еще ее бабка нашла в выброшенном на Стылый берег разбитом корабле. Это было самым большим ее сокровищем и ее подарком мне. — Манс снова накинул плащ себе на плечи. — Но в Сумеречной Башне мне выдали новый, сплошь черный, на черной подкладке, под цвет моим черным штанам, черным сапогам, черному дублету и черной кольчуге. В новом плаще не было прорех… и красных швов, конечно, тоже. Братья Ночного Дозора одеваются в черное, сурово напомнил мне сир Деннис Маллистер — точно я мог об этом забыть. А мой старый плащ, сказал он, пойдет в огонь.

Я ушел на следующее утро… ушел туда, где поцелуй не считают преступлением и где человек может носить плащ, какой захочет — Манс застегнул пряжку на груди и снова сел. — А ты, Джон Сноу?

Джон снова глотнул меда. Есть только одно, во что Манс может поверить.

— Вы говорите, что были в Винтерфелле, когда мой отец давал пир королю Роберту.

— Верно, был.

— Значит, вы видели всех нас. Принцев Джоффри и Томмена, принцессу Мирцеллу, моих братьев Робба, Брана и Рикона, сестер Арью и Сансу. Вы видели, как они прошли по среднему проходу под устремленными на них взорами и заняли места под самым помостом, где сидели король с королевой.

— Да, я помню.

— А видели вы, где сидел я, Манс? — Джон подался вперед. — Видели, где поместили бастарда?

Манс-Разбойник устремил на Джона долгий внимательный взгляд.

— Думаю, тебе надо будет подобрать новый плащ, — сказал наконец король и протянул Джону руку.