СЭМВЕЛ

— Он сосет сильнее, чем мой. — Лилли погладила головку ребенка, которого кормила грудью.

— Он голоден — сказала светлокосая Вель, которую черные братья называли принцессой одичалых. — До сих пор он питался козьим молоком и отварами слепого мейстера.

У мальчика, как и у сына Лилли, пока не было имени. Так уж заведено у одичалых. Как видно, даже сын Манса-Разбойника получит имя только по третьему году, хотя братья зовут его «маленьким принцем» и «рожденным в бою».

Посмотрев, как малыш сосет грудь, Сэм перевел взгляд на Джона, который тоже смотрел на мальчика. Джон улыбался. Грустно, но все-таки улыбался. Это радовало Сэма. Он впервые видел Джона улыбающимся с тех пор, как вернулся.

От Твердыни Ночи они дошли до Глубокого Озера, от Глубокого Озера — до Врат Королевы, держась узкой тропы и никогда не теряя из виду Стену. В полутора днях пути от Черного Замка Лилли услыхала позади лошадей, и они увидели колонну черных всадников, едущую с запада.

— Это мои братья, — ободрил свою спутницу Сэм. — Этой дорогой никто не пользуется, кроме Ночного Дозора. — Оказалось, что отрядом командует сир Деннис Маллистер из Сумеречной Башни; с ним вместе ехал раненый Боуэн Марш и другие уцелевшие после боя на Мосту Черепов. Увидев Дайвина, Великана и Скорбного Эдда Толлетта, Сэм залился слезами.

От них он узнал о битве под Стеной.

— Станнис со своими рыцарями высадился в Восточном Дозоре, а Коттер Пайк провел их по тропам разведчиков, чтобы захватить одичалых врасплох, — рассказал Сэму Великан. — Враг разбит наголову. Манс-Разбойник взят в плен, тысяча лучших его бойцов перебита, в том числе и Харма Собачья Голова. Остальные разлетелись, как листья в бурю. — Хвала богам, подумал Сэм. Если бы он не заблудился по дороге из Замка Крастера, они с Лилли могли бы оказаться в самой гуще боя… или в лагере одичалых. Для Лилли с мальчиком это, положим, было бы не так уж плохо, а вот для него… Сэм вспомнил рассказы о том, что делают одичалые с пленными воронами, и содрогнулся.

Однако ничто не могло подготовить его к тому, что он застал в Черном Замке. Трапезная сгорела дотла, большая лестница превратилась в груду битого льда и обугленного дерева. Дональд Нойе, Раст, Глухой Дик, Рыжий Алин и многие другие погибли, но столько народу Сэм в замке никогда еще не видел: кроме черных братьев, здесь расположилось около тысячи королевских солдат. В Королевской башне впервые на памяти живущих поселился король; на Копье, башне Хардина, Сером Замке, Щитовом Чертоге и других зданиях, пустовавших долгие годы, развевались знамена.

— Большое золотое, с черным оленем — это королевский стяг дома Баратеонов, — объяснял Сэм Лилли, никогда прежде не видевшей знамен. — Лиса в цветах — герб дома Флорентов. Черепаха — Эстермонт, меч-рыба — Бар-Эммон, скрещенные трубы — Венсингтон.

— Пестрые, как цветы, — дивилась Лилли. — Мне нравятся вон те желтые, с огнем. И у некоторых воинов на груди то же самое вышито, посмотри-ка.

— Огненное сердце. Не знаю, чья это эмблема.

Скоро он узнал чья. Пип сказал ему, что это люди королевы (для начала он приветствовал Сэма громким воплем: «Запирайте двери, ребята, Сэм Смертоносный восстал из могилы!» А Гренн так сдавил Сэма в объятиях, что он испугался за целость своих ребер).

— Только про королеву их лучше не спрашивать, — предупредил Пип. — Станнис оставил ее в Восточном Дозоре вместе с дочерью и своим флотом, а красную женщину привез с собой.

— Красную? — с недоумением повторил Сэм.

— Мелисандру Асшайскую, — пояснил Гренн. — Это королевская колдунья. Говорят, она сожгла кого-то живьем на Драконьем Камне, чтобы Станнису в пути на север сопутствовал благоприятный ветер. В бою она сражалась рядом с королем, и волшебный меч, Светозарный, у Станниса тоже от нее. Погоди, скоро ты сам ее увидишь. Она светится, точно у нее солнце внутри. — Гренн расплылся в широкой дурацкой ухмылке. — Поверить не могу, что ты здесь.

Джон Сноу тоже улыбнулся при виде Сэма, но улыбка была усталая, как и теперь.

— Добрался все-таки. И Лилли привел. Молодчина, Сэм.

Сам Джон, если послушать Гренна, был молодчина из молодчин. Но сир Аллисер Торне и его друзья не удовлетворились даже тем, что он доставил Дозору Рог Зимы и принца одичалых — они по-прежнему именовали Джона предателем. Мейстер Эймон говорил, что нога у Джона заживет успешно — но шрамы, оставшиеся у него в душе, были глубже тех, которые он носил на лице. Он горевал по своей девушке-одичалой и по своим братьям.

— Странное дело, — сказал он Сэму теперь. — Манс не любил Крастера, а Крастер Манса, а теперь вот дочь Крастера кормит Мансова сына.

— У меня много молока, — застенчиво заметила Лилли. — Мой мало ест — он не такой жадный, как этот.

— Я слышала, — сказала Вель, — что красная женщина хочет предать Манса огню, как только он окрепнет.

— Манс дезертировал из Ночного Дозора, — устало сказал ей Джон, — а это карается смертью. Если бы Манса захватил Дозор, его бы уже повесили, но он пленник короля, чьих намерений никто не знает, кроме красной женщины.

— Я хочу повидать его, — сказала Вель. — Хочу показать ему сына. Уж это вы должны разрешить, пока его еще не убили.

— Его никому не разрешают видеть, кроме мейстера Эйемона, миледи, — попытался объяснить Сэм.

— Будь моя воля, Манс подержал бы на руках сына. — Улыбка пропала с лица Джона. — Я сожалею, Вель. Мы с Сэмом должны вернуться к своим обязанностям — во всяком случае, Сэм. Мы попросим, чтобы тебя допустили к Мансу. Это все, что я могу обещать.

Сэм задержался еще, чтобы пожать Лилли руку и сказать, что он вернется после ужина, а после поспешил за Джоном. За дверью стояла стража — люди королевы с копьями. Джон уже наполовину спустился с лестницы, но, услышав, как Сэм пыхтит позади, подождал его.

— Ты сильно привязался к Лилли, да?

Сэм покраснел.

— Она хорошая. Добрая. — Он радовался тому, что его долгий кошмар миновал, радовался, что вернулся к своим братьям… но по ночам у себя в каморке иногда вспоминал, как тепло ему было спать под шкурами с Лилли и ее малышом. — С ней я стал храбрее, Джон. Не то что храбрецом… но храбрее.

— Ты сам знаешь, что не можешь оставить ее здесь, — мягко сказал Джон, — как и я не мог бы оставить Игритт. Ты принес присягу, Сэм. Как я. Как все мы.

— Да, знаю. Лилли говорила, что будет мне женой… но я объяснил ей, что такое присяга. Не знаю, опечалило это ее или обрадовало, но я ей сказал. — Сэм проглотил слюну и спросил: — Джон, может ли ложь быть оправдана… если ты лжешь с благой целью?

— Думаю, это зависит от лжи — и от цели. Тебе бы я не советовал. Ты не создан для лжи — сразу начинаешь краснеть и заикаться.

— Это верно, но в письме у меня лучше получается. Я тут подумал: когда здесь все немного уляжется… не отправить ли мне Лилли в Рогов Холм? К моей матери и сестрам… и к-к отцу. Если Лилли скажет, что ребенок мой… — Сэм снова покраснел до ушей. — Мать примет его, я знаю. И Лилли найдет какое-нибудь место — в замке служить не так тяжело, как работать у Крастера. А лорд Р-рендилл… он ни за что в этом не признается, но ему будет приятно, что у меня родился бастард от одичалой. Приятно будет узнать, что я хотя бы в этом мужчина. Он сказал мне как-то, что я умру девственником, потому что ни одна женщина не захочет… ну, ты знаешь. Так вот, Джон, если я напишу такое письмо, хорошо ли это будет? Если мальчик…

— Вырастет бастардом в замке своего деда? — Джон пожал плечами. — Главным образом это зависит от твоего отца и от самого мальчика. Если он пойдет в тебя…

— Так ведь он не мой сын, а Крастера. Ты видел старика: он был крепок, как старый пень, да и Лилли сильнее, чем кажется с виду.

— Если мальчик научится владеть мечом и копьем, то место в домашней гвардии твоего отца ему по крайней мере обеспечено. Некоторые бастарды становятся даже оруженосцами, и их потом посвящают в рыцари. Только вот сумеет ли Лилли поддержать твою ложь? Судя по твоим рассказам о лорде Рендилле, он будет очень недоволен, если ваш обман раскроется.

У входа в башню тоже стояли часовые, на этот раз люди короля — Сэм быстро научился различать их. Люди короля, как и все прочие солдаты, благочестием не отличались, зато люди королевы всей душой веровали в Мелисандру Асшайскую и ее Владыку Света.

— Снова пойдешь упражняться? — спросил Сэм, когда они шли через двор. — Разумно ли так напрягать свои силы, пока нога еще не совсем зажила?

— А что мне еще делать? — пожал плечами Джон. — Марш не отправляет меня на службу — боится, что я предатель.

— В это очень мало кто верит, — сказал другу Сэм. — Только сир Аллисер и его друзья. Другие братья знают, в чем правда. И король Станнис тоже, могу поспорить. Ты принес ему Рог Зимы и сына Манса-Разбойника.

— Я всего лишь охранял Вель с ребенком от мародеров, пока разведчики нас не нашли. В плен я никого не брал. Король Станнис держит своих людей в узде, это ясно. Он дает им пограбить немного, но я слышал только о трех изнасилованных женщинах, и солдат, виновных в этом, всех оскопили. Так вот: я не убил никого из одичалых, когда они обратились в бегство. Сир Аллисер ставит мне в вину, что я обнажил меч лишь для того, чтобы защитить наших врагов. И что я не убил Манса потому, что был с ним в сговоре.

— Мало ли что говорит сир Аллисер. Все знают, что он за человек. — Благодаря своему высокому происхождению, рыцарскому званию и долгим годам службы сир Аллисер вполне мог претендовать на место лорда-командующего, но почти все, кого он обучал, будучи мастером над оружием, питали к нему сильную неприязнь. Его имя все-таки вошло в список, но став всего лишь шестым в первый день и отодвинувшись еще дальше во второй, он отказался от участия в пользу Яноса Слинта.

— Все знают, что сир Аллисер — рыцарь знатного рода, рожденный в законном браке, а я — бастард, убивший Куорена Полурукого и деливший постель с одичалой. Оборотень — вот как меня называют. Какой, спрашивается, из меня оборотень без волка? Призрака я даже во сне больше не вижу. Мне снится только крипта и каменные короли на своих тронах. Иногда я слышу голоса отца и Робба — они будто бы пируют, но между нами стена, и я знаю, что мне нет места рядом с ними.

Да. Живым нет места на пиру мертвых. Сердце Сэма разрывалось из-за того, что он вынужден молчать. Бран жив, Джон, хотелось сказать ему. Он вместе с друзьями едет на север верхом на громадном лосе, чтобы найти в чаще Зачарованного леса трехглазую ворону. Это звучало так, что порой Сэм думал, что это просто сон, внушенный ему голодом, страхом и лихорадкой. Но он бы и сон рассказал Джону, если бы не данное им слово.

Трижды он поклялся хранить тайну: самому Брану, этому странному мальчику Жойену Риду и, наконец, Холодным Рукам.

— Весь мир думает, что Бран мертв, — сказал Сэму, прощаясь с ним, его спаситель, — не будем же тревожить его кости и посылать погоню вслед за нами. Поклянись, что будешь молчать, Сэмвел из Ночного Дозора. Поклянись жизнью, которой обязан мне.

…Расстроенный Сэм переступил с ноги на ногу и сказал:

— Никогда лорда Яноса не выберут лордом-командующим. — Это было лучшее и единственное утешение, которое он мог предложить Джону. — Не бывать этому.

— Дурачок ты, Сэм. Раскрой глаза. С каждым днем это все ближе. — Джон откинул волосы со лба. — Может, я ничего не знаю, но это знаю точно. А теперь извини — мне не терпится отдубасить кого-то мечом.

Сэм посмотрел, как Джон идет к оружейной и учебному двору. Он проводит там почти все свое время. Сир Эндрю погиб, сиру Аллисеру ни до чего нет дела, поэтому в Черном Замке не стало мастера над оружием, и Джон взял на себя обучение самых зеленых новобранцев: Атласа, Коня, колченого Хор-Робина, Эррона и Эмрика. Когда же они заняты по службе, он часами упражняется один с мечом, щитом и копьем — или сражается со всяким, кому придет охота.

«Дурачок ты, — звучало у Сэма в ушах всю дорогу к дому мейстера. — Раскрой глаза. С каждым днем это все ближе».

Неужели Джон прав? Чтобы стать лордом-командующим Ночного Дозора, нужно набрать две трети голосов от общего числа братьев, между тем после девяти дней голосования ни один из претендентов даже близко не подошел к этому рубежу. Лорд Янос, правда, впереди — он обошел сперва Боуэна Марша, а потом Отелла Ярвика, но все еще сильно отстает от сиров Денниса Маллистера из Сумеречной Башни и Коттера Пайка из Восточного Дозора. Один из них будет новым лордом-командующим, внушал себе Сэм.

У дверей мейстера Станнис тоже поставил стражу. Внутри было душно и тесно от множества раненых: черных братьев, людей короля и людей королевы. Клидас сновал среди них с кувшинами козьего молока и сонным вином, сам же мейстер еще не вернулся от Манса-Разбойника, которого навещал каждое утро. Сэм повесил свой плащ на стену и стал помогать. Но все время, пока он подавал, наливал и менял повязки, слова Джона не давали ему покоя. «Дурачок ты, Сэм. Раскрой глаза. С каждым днем это все ближе».

Сэм трудился целый час, пока не пришло время кормить воронов. По пути на вышку он остановился, чтобы свериться с последним подсчетом голосов. В начале выборов предлагалось больше тридцати имен, но многие отказались, когда стало ясно, что победы им не одержать. На прошлый вечер претендентов оставалось семеро. Сир Деннис Маллистер набрал двести тринадцать марок, Коттер Пайк — сто восемьдесят семь, лорд Слинт — семьдесят четыре, Отелл Ярвик — шестьдесят, Боуэн Марш — сорок девять, Трехпалый Хобб — пять и Скорбный Эдд Толлетт — одну марку. Не иначе как Пип с его глупыми шуточками. Сэм просмотрел итоги прошлых дней. Сир Деннис, Коттер Пайк и Боуэн Марш с третьего дня постоянно теряли голоса, Отелл Ярвик начал отставать с шестого, и только лорд Янос Слинт день ото дня шел в гору.

Слыша, как волнуются птицы на вышке, Сэм отложил свитки и пошел кормить их. Он с удовольствием отметил, что еще трое воронов вернулось домой.

— Сноу, — закричали они, увидев его. — Сноу, Сноу. — Он сам их этому научил. Но даже с новоприбывшими вышка казалась удручающе пустой. Из воронов, разосланных Эйемоном, вернулись очень немногие. Один из них, однако, долетел до Станниса. Нашел Драконий Камень и короля, которому еще есть до чего-то дело. Сэм знал, что отец его в тысяче лиг к югу примкнул к мальчику на Железном Троне, но ни король Джоффри, ни маленький король Томмен даже пальцем не шевельнули в ответ на мольбу Дозора о помощи. Что пользы от короля, который не защищает свое королевство, сердито думал Сэм, вспоминая ночь на Кулаке Первых Людей и страшный путь к Замку Крастера во мраке, ужасе и метели. От людей королевы ему как-то не по себе, но они по крайней мере хотя бы пришли на помощь.

За ужином Сэм высматривал Джона, но так и не нашел его в громадном сводчатом чертоге, где теперь ели братья. В конце концов он сел на скамейку рядом с другими своими друзьями. Пип рассказывал Скорбному Эдду, как они спорили, кто из соломенных солдат соберет больше стрел.

— Ты все время шел впереди, но Уот с Длинного Озера в последний день схлопотал три штуки и обогнал тебя.

— Я никогда не выигрываю, — пожаловался Скорбный Эдд. — Вот Уоту боги всегда улыбались. Даже когда одичалые скинули его с Моста Черепов, он умудрился плюхнуться в глубокую воду. Это ж какая удача нужна, чтоб не упасть на скалы!

— И это удачное падение спасло ему жизнь? — спросил Гренн.

— Нет, он уже был мертв — ему топором голову раскроили. А все-таки ему повезло, что он не упал на скалы.

На ужин Трехпалый Хобб пообещал братьям зажарить ногу мамонта — быть может, в надежде на несколько лишних голосов. Если так, ему следовало бы подыскать мамонта помоложе. Устав пережевывать хрящи, Сэм со вздохом отодвинул тарелку.

Перед началом очередного голосования напряжение чувствовалось в воздухе сильнее, чем дым. Коттер Пайк сидел у огня в окружении разведчиков из Восточного Дозора, сир Деннис Маллистер — у двери с не столь многочисленными братьями из Сумеречной Башни. Янос Слинт, как убедился Сэм, занял самое удачное место, как раз посередине — там и тепло, и не душно. Сэм с тревогой заметил около него Боуэна Марша. Изможденный, с завязанной головой, тот ловил каждое слово лорда Яноса. Сэм указал на это своим друзьям, и Пип сказал ему:

— Ты посмотри вон туда: сир Аллисер шепчется с Отеллом Ярвиком.

После ужина мейстер Эйемон поднялся и спросил, не хочет ли кто из братьев высказаться, прежде чем бросить свои марки. Сказать пожелал Скорбный Эдд, как всегда мрачный и с каменным лицом.

— Я хотел лишь указать тем, кто голосовал за меня, что из Эдда Толлетта получится очень скверный лорд-командующий, но то же самое относится и ко всем остальным.

Вслед за Эддом встал Боуэн Марш, придерживаясь за плечо лорда Слинта.

— Братья мои, я прошу вычеркнуть мое имя из списка избираемых. Рана все еще беспокоит меня, и боюсь, что такая задача мне не по силам… но лорд Янос много лет командовал золотыми плащами в Королевской Гавани, и я призываю вас всех поддержать его.

Люди Коттера Пайка сердито зароптали, а сир Деннис, глядя на своих, только головой покачал. Поздно: вред уже нанесен. Куда же Джон подевался? Почему он не идет?

Большинство братьев было неграмотно, и по традиции все голосовали, бросая марки в большой чугунный котел, который Трехпалый Хобб и Оуэн Олух притащили с кухни. Бочки с марками стояли в углу за тяжелой занавесью, поэтому голоса подавались тайно. За тех, кто был на службе, разрешалось голосовать друзьям, и некоторые братья брали по две, по три и по четыре марки, а сир Деннис и Коттер Пайк голосовали за гарнизоны, оставшиеся в их замках.

Когда трапезная опустела, Сэм с Клидасом опорожнили котел перед мейстером Эйемоном. На стол горой высыпались морские раковины, камешки и медные монеты. Морщинистые руки Эйемона принялись разбирать их с удивительной быстротой, раскладывая в кучки ракушки, камни, медяки, а также редкие наконечники стрел, гвозди и желуди. Сэм и Клидас, каждый отдельно, пересчитывали марки.

Этим вечером Сэм объявлял свои итоги первым.

— Двести три марки за сира Денниса Маллистера. Сто шестьдесят девять за Коттера Пайка. Сто тридцать семь за лорда Яноса Слинта. Семьдесят две за Отелла Ярвика, пять за Трехпалого Хобба и две за Скорбного Эдда.

— У меня за Пайка вышло сто шестьдесят восемь, — сказал Клидас. — По моему счету недостает двух голосов, по счету Сэма — одного.

— Счет Сэма верен, — сказал мейстер Эйемон. — Джон Сноу нынче не голосовал. Но это не важно — нужного числа голосов никто не набрал.

Сэм испытал скорее облегчение, чем разочарование. Лорд Янос даже с поддержкой Боуэна Марша все равно только третий.

— Кто же эти пятеро, которые все время голосуют за Трехпалого Хобба? — полюбопытствовал он.

— Не иначе те, кто хочет убрать его с кухни, — предположил Клидас.

— Сир Деннис потерял десять голосов против вчерашнего дня, — заметил Сэм, — а Коттер Пайк почти двадцать. Это нехорошо.

— Это умаляет надежду каждого из них стать лордом-командующим, — согласился мейстер, — но для Ночного Дозора, может быть, и к лучшему. Не нам судить. Десять дней — не такой большой срок. Однажды выборы тянулись два года, и братья голосовали раз семьсот. В свое время Дозор придет к решению.

Да, подумал Сэм, вот только к какому? Позже, за разбавленным вином в каморке Пипа, язык у Сэма развязался, и он начал размышлять вслух.

— Коттер Пайк и сир Деннис теряют голоса, но все-таки на двоих у них почти две трети, — сказал он Пипу и Гренну. — Каждый из них мог бы стать отменным лордом-командующим. Надо, чтобы кто-то убедил одного из них уступить и поддержать другого.

— Кто-то? — с сомнением повторил Гренн. — Это кто же?

— Гренн по дурости своей думает, что «кто-то» — это он, — сказал Пип. — Ну что ж — когда этот «кто-то» уладит дело с Пайком и Маллистером, пусть уговорит Станниса жениться на королеве Серсее.

— Станнис женат — возразил Гренн.

— Ну что прикажешь с таким делать, Сэм? — вздохнул Пип.

— Коттер Пайк и сир Деннис друг друга не любят, — стоял на своем Гренн. — Они вечно враждуют.

— Да, но это потому, что у них разные понятия о благе Дозора, — сказал Сэм. — Если им объяснить…

— Кто ж это им объяснит? — спросил Пип. — Мы? Я скоморошья обезьяна, не забывай, а Гренн — он и есть Гренн. — Он ухмыльнулся и пошевелил ушами. — Зато ты у нас — сын лорда и стюард мейстера…

— И Смертоносный, — добавил Гренн. — Ты убил Иного.

— Его убило драконово стекло, — в сотый раз повторил Сэм.

— Сын лорда, стюард мейстера и Смертоносный, — задумчиво перечислил Пип. — Ты, пожалуй, мог бы с ними поговорить.

— Мог бы, — не менее мрачно, чем Скорбный Эдд, подтвердил Сэм, — если бы не был таким трусом.