ДАВОС

Лорд Алестер вскинул голову.

— Голоса. Слышишь, Давос? Сюда идут.

— Это Угорь, — сказал Давос. — Время ужинать. — В прошлый раз Угорь принес им полпирога с говядиной и салом и кувшин меду. У Давоса в животе урчало при одном воспоминании.

— Нет, там больше одного.

Ведь он прав. Давос слышал по меньшей мере два голоса и шаги. Он встал и подошел к решетке. Лорд Алестер стряхивал с себя солому.

— Это король послал за мной. Или королева. Селиса не оставит родную кровь гнить в тюрьме.

Показался Угорь со связкой ключей, а следом сир Акселл Флорент и четверо стражников. Они остановились под факелом, пока Угорь искал нужный ключ.

— Акселл, — сказал лорд Алестер. — Боги праведные! Кто послал за мной — король или королева?

— За тобой, изменник, никто не посылал.

Лорд Алестер отшатнулся, как будто ему дали пощечину.

— Клянусь тебе: я не совершал измены. Почему меня не хотят выслушать? Если бы его величество позволил мне объясниться…

Угорь сунул в замок ключ, со скрипом открыл решетку и сказал Давосу:

— Выходи.

— Зачем? Скажите правду, сир, меня хотят сжечь?

— За тобой послали. Ты можешь идти?

— Могу. — Он вышел, а лорд Алестер вскрикнул в отчаянии, когда Угорь снова захлопнул дверь.

— Забери факел, — приказал сир Акселл тюремщику. — Пусть изменник посидит в темноте.

— Нет, — взмолился его брат. — Акселл, пожалуйста, не уноси свет… боги, смилуйтесь…

— Нет никаких богов — есть только Рглор и Иной. — По знаку сира Акселла один из стражников вынул факел из гнезда и зашагал обратно к лестнице.

— Вы ведете меня к Мелисандре? — спросил Давос.

— Она тоже там будет, — сказал сир Акселл. — Она никогда не отходит далеко от его величества… но за тобой послал сам король.

Давос поднял руку к груди, где раньше висела в кожаной ладанке его удача. Теперь ее больше нет, но у него хватит пальцев, чтобы схватить женщину за горло — благо шея у нее тонкая.

Они поднимались гуськом по винтовой лестнице. Грубо отесанные стены на ощупь были холодными. Факел двигался впереди, тени шагали по стенам. На третьем повороте они миновали открытую во мрак железную дверь, на пятом еще одну. Давос рассудил, что они уже близятся к выходу из подземелья или даже вышли из него. Следующая дверь, мимо которой они прошли, была деревянная, в стенах появились бойницы, но солнечные лучи не проникали сквозь них — снаружи стояла ночь.

У Давоса разболелись ноги, но тут сир Акселл открыл наконец тяжелую дверь и сделал ему знак пройти вперед. От двери начинался мост, ведущий к массивной центральной башне под названием Каменный Барабан, морской ветер свистел в арках, поддерживавших кровлю, и пахло соленой водой. Давос наполнил легкие холодным чистым воздухом, моля море и ветер придать ему сил. Внизу во дворе горел огромный костер, отгоняя ужасы ночи, и люди королевы вокруг него пели молитвы, обращенные к их новому красному богу.

На середине моста сир Акселл внезапно остановился и дал своим солдатам время уйти далеко вперед.

— Будь моя воля, я сжег бы тебя вместе со своим братцем, — сказал он. — Вы оба изменники.

— Говорите что хотите, но я никогда не предавал короля Станниса.

— Значит, еще предашь. Я вижу это на твоем лице и видел то же самое в пламени. Рглор благословил меня этим даром. Он показывает мне будущее, как леди Мелисандре. Станнис Баратеон взойдет на Железный Трон — я это видел и знаю, что нужно делать. Его величество должен назначить меня своим десницей вместо моего изменника-брата, и ты ему об этом скажешь.

Давос промолчал.

— Королева за меня, — продолжал сир Акселл, — и даже твой старый приятель из Лисса, пират Саан, меня поддерживает. У нас с ним есть один план, но его величество ничего не предпринимает. Поражение гложет его душу, как черный червь. Мы, те, кто любит его, должны подсказать ему нужный образ действий. Если ты вправду предан его делу так, как говоришь, ты присоединишь свой голос к нашим. Скажи королю, что я тот самый десница, который ему нужен. Скажи, и я позабочусь, чтобы ты получил новый корабль, когда мы отплывем.

Корабль… Давос всматривался в лицо своего собеседника. У сира Акселла большие флорентовские уши, как у королевы. Из них растут жесткие волосы, такие же волосы торчат из ноздрей и щетинятся под двойным подбородком, нос у него широкий, лоб насуплен, близко посаженные глаза смотрят враждебно. Он сам сказал, что охотнее наградил бы меня костром, чем дал мне корабль, но если я окажу ему эту услугу…

— Если же тебе вздумается предать меня, то вспомни, что я был кастеляном Драконьего Камня достаточно долго и здешний гарнизон в моих руках. Сжечь тебя без согласия короля я, быть может, и не смогу — но что, если ты вдруг упадешь? — Сир Акселл положил свою мясистую руку Давосу на затылок и толкнул его к доходящим до пояса перилам моста. — Ты понял меня?

— Понял. — (И он еще смеет называть меня изменником!)

— Вот и хорошо. — Сир Акселл отпустил его и улыбнулся. — Не будем же заставлять его величество ждать.

Станниса Баратеона они нашли на самой вершине Каменного Барабана, в круглой комнате, именуемой Палатой Расписного Стола. Король стоял у стола, давшего название комнате. Это была массивная деревянная колода, вырезанная и раскрашенная в виде Вестероса времен Эйегона Завоевателя. На жаровне рядом с королем тлели красные угли. Четыре высоких остроконечных окна выходили на все стороны света. За ними виднелось звездное небо. Давос слышал свист ветра и слабый шум моря.

— Я привел вашему величеству Лукового Рыцаря, — сказал сир Акселл.

— Вижу. — Станнис был одет в серый шерстяной камзол и темно-красную мантию. На простом поясе из черной кожи висели меч и кинжал, голову венчала корона червонного золота с зубцами в виде языков пламени. Его вид поразил Давоса. Станнис казался на десять лет старше того человека, которого Давос видел в Штормовом Пределе перед своим отплытием на Черноводную. Коротко подстриженную бороду пронизывали седые нити, и он потерял около двух стоунов веса. Станнис и прежде не был упитанным, а теперь его кости, казалось, вот-вот прорвут кожу. Даже корона стала ему велика. Голубые глаза прятались в глубоких впадинах, и сквозь кожу лица просвечивал череп.

Но при виде Давоса его губы тронула слабая улыбка.

— Стало быть, море вернуло мне моего рыцаря рыбы и лука.

— Да, ваше величество. — (Знает ли он, что я сидел у него в темнице?) Давос преклонил колено.

— Встань, сир Давос. Мне недоставало тебя. Мне нужен добрый совет, а ты мне никогда в этом не отказывал. Скажи мне, какая кара полагается за измену?

Слово повисло в воздухе. Жуткое слово, подумал Давос. Итак, от него требуют, чтобы он вынес приговор своему товарищу по заключению, а быть может, и самому себе? Короли лучше кого бы то ни было знают, чем карается измена.

— За измену? — тихо повторил Давос.

— Как иначе назвать отречение от своего короля и попытку лишить его законно причитающегося ему трона? Спрашиваю тебя еще раз: какую кару предусматривает закон за измену?

— Смерть, — поневоле ответил Давос. — Измена карается смертью, ваше величество.

— И так было всегда. По натуре я человек не жестокий, сир Давос. Ты меня знаешь. Не я принял этот закон. Так было всегда, и при Эйегоне, и до него. Дейемон Черное Пламя, братья Тойн, Король-Стервятник, великий мейстер Гарет… изменников всегда предавали смерти. Даже Рейенира Таргариен, дочь одного короля и мать двух других, умерла позорной смертью за то, что пыталась отнять корону у своего брата. Таков закон, Давос. Жестокость тут ни при чем.

— Да, ваше величество. — Давос понял, что король говорит не о нем, и пожалел о своем товарище, оставшемся во мраке подземелья. Он знал, что лучше промолчать, но он устал, на душе у него было скверно, и Давос неожиданно для себя сказал: — Государь, лорд Флорент не замышлял измены.

— А что, у контрабандистов это называется как-то по-другому? Я сделал его моим десницей, а он собрался продать мои права за миску гороховой похлебки. Он даже Ширен вознамерился им отдать. Выдать мое единственное дитя за бастарда, рожденного от кровосмешения. — В голосе короля звучал едва сдерживаемый гнев. — Мой брат имел дар внушать преданность даже своим врагам. В Летнем Замке он выиграл три сражения за один день, а лордов Грандисона и Кафферена привез в Штормовой Предел. Их знамена он вывесил в своем чертоге как трофеи. Белые лани Кафферена были забрызганы кровью, спящий лев Грандисона разорван чуть ли не пополам, но они оба сидели под этими знаменами и пировали с Робертом. Он даже взял их с собой на охоту. «Эти двое собирались доставить тебя к Эйерису для сожжения, — сказал я ему, увидев, как они бросают в цель топоры во дворе. — Напрасно ты даешь им в руки оружие». Роберт только посмеялся. Я бросил бы Грандисона и Кафферена в темницу, а он сделал их своими друзьями. Лорд Кафферен погиб в замке Эшфорд от руки Рендилла Тарли, сражаясь на стороне Роберта. Лорд Грандисон получил рану на Трезубце и умер от нее год спустя. Мой брат внушал любовь, а я, как видно, внушаю только желание изменить мне. Даже родичам. Брат, дед, кузены, дядюшка…

— Ваше величество, — сказал сир Акселл, — молю вас, позвольте мне доказать вам, что не все Флоренты столь неустойчивы.

— Сир Акселл хочет, чтобы я возобновил военные действия, — сказал король Давосу. — Ланнистеры думают, что со мной покончено, и чуть ли не все мои вассалы отреклись от меня. Даже лорд Эстермонт, мой родной дед с материнской стороны, склонил колено перед Джоффри, и те немногие, кто остался мне верен, теряют мужество. Они проводят свои дни за игрой и выпивкой, зализывая раны, как побитые собаки.

— Война снова зажжет их сердца, ваше величество, — сказал сир Акселл. — Победа — лучшее лекарство от поражения.

— Победа победе рознь, сир, — скривил рот король. — Изложите, однако, свой план сиру Давосу. Я хочу услышать его мнение на этот счет.

Сир Акселл повернулся к Давосу с выражением, которое могло быть на лице у гордого лорда Бельграва, когда король Бейелор Благословенный приказал ему омыть покрытые язвами ноги нищего. Тем не менее ослушаться он не мог.

План, который они составили вместе с Салладором Сааном, был прост. В нескольких часах от Драконьего Камня лежит Коготь-Остров, древняя твердыня дома Селтигаров. Лорд Ардриан Селтигар сражался под огненным сердцем на Черноводной, но, попав в плен, сразу перешел к Джоффри и до сих пор оставался в Королевской Гавани.

— Он слишком боится гнева его величества, чтобы приближаться к Драконьему Камню, — утверждал сир Акселл. — И правильно боится. Этот человек предал своего законного короля.

Сир Акселл предлагал воспользоваться флотом Салладора Саана и уцелевшими после битвы солдатами — у Станниса на Драконьем Камне их осталось около полутора тысяч, и больше половины из них составляли Флоренты — чтобы нагрянуть на остров и покарать лорда Селтигара за его измену. Гарнизон на Коготь-Острове невелик, а замок, по слухам, набит мирийскими коврами, волантинским стеклом, золотой и серебряной посудой и драгоценностями. Есть там еще великолепные охотничьи соколы, топор из валирийской стали, рог, способный вызывать подводных чудовищ, а вин столько, что их и за сто лет не выпить. Селтигар на людях держится как скупец, но себе ни в чем не отказывает.

— Я стою за то, чтобы предать его замок огню, а людей мечу, — завершил сир Акселл. — Коготь-Остров должен стать пепелищем и послужить уроком тем, кто ложится в постель с Ланнистерами.

Станнис слушал его молча, слегка поскрипывая зубами, а затем сказал:

— Это можно осуществить без особого риска. У Джоффри нет сил на море и не будет, пока лорд Редвин не приведет из Бора свой флот, а взятая на острове добыча на время купит нам верность этого пирата, Саана. Сам по себе Коготь-Остров бесполезен, но его судьба может доказать лорду Тайвину, что дело мое еще не проиграно. Говори правду, сир Давос: что ты думаешь о предложении сира Акселла?

Легко сказать — говори правду. Давос вспомнил темницу, которую делил с лордом Алестером, вспомнил Угря, Овсянку и то, что обещал ему сир Акселл на ведущем через двор мосту. Похоже, придется выбирать между кораблем или падением с высоты… но Станнис велел ему говорить правду.

— Я бы назвал это безумием, государь… — медленно произнес Давос, — и трусостью.

— Трусостью? — чуть ли не в голос вскричал сир Акселл. — Никто не смеет называть меня трусом перед моим королем!

— Помолчите, — приказал ему Станнис. — Говори, сир Давос. Я хочу выслушать твои доводы.

Давос повернулся лицом к сиру Акселлу.

— Вы говорите, мы должны доказать всем, что еще не побеждены. Нанести удар. Возобновить войну… вот только с кем? На Коготь-Острове Ланнистеров нет.

— Там есть предатели… впрочем, их можно найти и поближе. В этой самой комнате.

Давос пропустил это мимо ушей.

— Меня не удивляет, что лорд Селтигар склонил колено перед Джоффри. Он старый человек и хочет одного: закончить свои дни в собственном замке, попивая тонкие вина из дорогих кубков. Однако он явился на зов вашего величества и привел с собой мечи и корабли. Он был с вами в Штормовом Пределе, когда нам грозил лорд Ренли, и его корабли шли с нами вверх по Черноводной. Его люди сражались за вас, убивали за вас, горели заживо ради вас. Да, Коготь-Остров слаб. Там остались только женщины, дети и старики — а почему? Да потому, что их мужья, сыновья и отцы погибли на Черноводной. Погибли на веслах или с мечами в руках, сражаясь под вашими стягами. А сир Акселл предлагает нам разорять их дома, насиловать их вдов и предавать мечу их детей. Эти простые люди никому не изменяли…

— Нет, изменяли, — упорствовал сир Акселл. — Не все люди Селтигара погибли на Черноводной. Несколько сот попали в плен вместе с ним и тоже перешли на сторону врага.

— Вместе с ним, — повторил Давос. — Они присягнули своему лорду — что им еще оставалось?

— Выбор есть у каждого. Они могли отказаться присягать врагу. Некоторые действительно отказались и поплатились за это жизнью, но остались честными и верными людьми.

— Не все способны на подобную самоотверженность. — Давос сознавал, что это слабый довод. Станнис Баратеон — человек с железной волей, не понимающий и не прощающий слабости в других. «Плохи мои дела», — с отчаянием подумал Луковый Рыцарь.

— Долг каждого человека — хранить верность своему законному королю, даже если его лорд оказался предателем, — заявил Станнис тоном, не допускающим возражений.

Давосом овладела отвага, граничащая с безумием.

— А сами вы остались верны королю Эйерису, когда ваш брат поднял свои знамена? — брякнул он.

После мгновения мертвой тишины сир Акселл вскричал:

— Измена! — И выхватил из ножен свой кинжал. — Он смеет высказывать подобную крамолу в лицо вашему величеству!

Станнис снова скрипнул зубами, и на лбу у него вздулась синяя жила. Они с Давосом встретились глазами.

— Спрячьте свой кинжал, сир Акселл, и оставьте нас.

— Если вашему величеству угодно…

— Мне угодно, чтобы вы удалились. Покиньте нас и пришлите сюда Мелисандру.

— Слушаюсь. — Сир Акселл спрятал кинжал, поклонился и вышел, сердито стуча сапогами.

— Ты всегда переоценивал мое терпение, — заметил король Давосу, когда они остались одни. — Я могу укоротить тебе язык с той же легкостью, как укоротил тебе пальцы.

— Я ваш, государь, и язык мой тоже — поступайте с ним, как вам будет угодно.

— Мне угодно, чтобы он продолжал говорить мне правду, — уже спокойнее сказал Станнис, — хотя она порой бывает горька. Эйерис! Знал бы ты, какой тяжелый это был выбор. Родная кровь или сюзерен. Мой брат или мой король. — Он состроил гримасу. — Видел ты когда-нибудь Железный Трон? Шипы, полосы скрученной стали, лезвия мечей, перепутанные и сплавленные вместе? Это сиденье не из удобных, сир. Эйерис ранил себя так часто, что его прозвали Королем Струпьев, а Мейегор Жестокий был убит на этом троне. Этим троном, если верить слухам. На этаком седалище нельзя чувствовать себя спокойно. Я часто спрашиваю себя, почему мои братья так стремились его занять.

— А почему этого хотите вы?

— Вопрос не в том, чего я хочу. Трон принадлежит мне как наследнику Роберта. Таков закон. А после меня он перейдет к моей дочери, если Селиса так и не родит мне сына. — Станнис провел пальцами по лакированной, потемневшей от времени поверхности стола. — Хочу я того или нет, я король. На мне лежит долг перед моей дочерью, перед государством и даже перед Робертом. Я знаю, он мало меня любил, и все же он был моим братом. Ланнистерша наставила ему рога и сделала его шутом. Быть может, она и убила его, как убила Джона Аррена и Неда Старка. Подобные преступления нельзя оставлять безнаказанными. Начать следует с Серсеи и ее выродков, но это будет только начало. Я очищу этот двор, как следовало сделать Роберту сразу после Трезубца. Сир Барристан говорил мне, что вся гниль при Эйерисе началась с Вариса. Этого евнуха нельзя было миловать, и Цареубийцу тоже. Роберт по меньшей мере должен был сорвать с Джейме белый плащ и отправить его на Стену, как и предлагал лорд Старк. Но Роберт послушался не его, а Джона Аррена. Я тогда сидел, осажденный, в Штормовом Пределе, и со мной никто не советовался. — Король внезапно впился в Давоса пронзительным взглядом. — А теперь правду: почему ты хотел убить леди Мелисандру?

Стало быть, он знает. Давос не мог ему лгать.

— Четверо моих сыновей сгорели на Черноводной, и это она отдала их огню.

— Ты несправедлив к ней. Тот огонь — не ее рук дело. Вини Беса, вини пиромантов, вини дурака Флорента, который завел мой флот в ловушку. Вини меня за мои упрямство и гордость, побудившие меня отослать Мелисандру прочь, когда я больше всего в ней нуждался, — но не ее. Она остается верной моей слугой.

— Верным вашим слугой был мейстер Крессен, а она убила его, и сира Кортни Пенроза, и вашего брата Ренли.

— Дурацкие речи. Да, она видела конец Ренли в пламени, но причастна к его смерти не больше, чем я. В то время она была со мной — спроси своего Девана, если мне не веришь. Она пощадила бы Ренли, если б могла. Это Мелисандра уговорила меня встретиться с ним и дать ему последнюю возможность раскаяться в своей измене. И Мелисандра же попросила меня послать за тобой, когда сир Акселл вознамерился отдать тебя Рглору. Я вижу, тебя это удивляет? — слегка улыбнулся Станнис.

— Да. Она знает, что я не друг ей и ее красному богу.

— Но мне ты друг, и она это тоже знает. — Король сделал Давосу знак подойти поближе. — Мальчик болен. Мейстер Пилос ставит ему пиявки.

— Мальчик? — Давос сразу подумал о Деване, королевском оруженосце. — Мой сын?

— Деван славный мальчуган и пошел в тебя. Нет, болен бастард Роберта — мальчик, которого мы взяли в Штормовом Пределе.

Эдрик Шторм…

— Я разговаривал с ним в Саду Эйегона.

— Это она устроила. Она и это видела. — Станнис вздохнул. — Мальчик очаровал тебя, верно? Такой у него дар — с отцовской кровью унаследовал. Он знает, что он сын короля, но при этом забывает, что он бастард. И поклоняется Роберту, как Ренли поклонялся в юности. Мой царственный брат, наезжая в Штормовой Предел, разыгрывал любящего отца. Мальчик получал подарки — пони, меч, плащ с меховой оторочкой, — да только делал их евнух, мальчик слал в Красный Замок благодарственные письма, а Роберт смеялся и спрашивал Вариса, что тот подарил на этот раз. Ренли был не лучше. Он предоставил воспитание мальчика кастелянам и мейстерам, и все они пали жертвой обаяния этого отрока. Пенроз предпочел умереть, лишь бы не выдать его. — Король скрипнул зубами. — Я до сих пор сердит на него за это. Как он мог подумать, что я способен причинить мальчику вред? Я ведь выбрал Роберта, так или нет? В час испытаний я предпочел родную кровь чести.

Он ни разу не назвал мальчика по имени, и от этого Давосу сделалось не по себе.

— Надеюсь, юный Эдрик скоро поправится.

Станнис пренебрежительно махнул рукой.

— Простуда, только и всего. Он кашляет, его лихорадит. Мейстер Пилос скоро поставит его на ноги. Сам по себе этот мальчик, конечно, ничего не значит, но в нем течет кровь моего брата. Она говорит, что в королевской крови заключена большая сила.

Давосу не нужно было спрашивать, кто такая «она».

— Взгляни сюда, Луковый Рыцарь. — Король указал на Расписной Стол. — Это моя по праву страна. Мой Вестерос. «Семь Королевств» — неправильное название. Эейгон понимал это еще триста лет назад, стоя на этом самом месте. Эту карту сделали по его приказу. На ней отмечены реки и заливы, холмы и горы, замки, большие и малые города… но границ на ней нет. Это одна страна, и править ею должен один король.

— Да, — согласился Давос. — Когда король один, в стране царит мир.

— При мне в Вестеросе настанет справедливость — то, в чем сир Акселл смыслит столь же мало, как и в войне. Коготь-Остров ничего мне не дал бы… и это дурное дело, ты верно сказал. Селтигар должен расплатиться за свою измену собственной шкурой — и расплатится, когда я взойду на престол. Каждый тогда пожнет то, что посеял, — от первого лорда до последней уличной крысы. И некоторые лишатся не только половины пальцев, можешь быть уверен. Из-за них в моем королевстве пролилась кровь, и я этого не забуду. — Король отвернулся от стола. — На колени, Луковый Рыцарь.

— Ваше величество?

— За твои рыбу и лук я сделал тебя рыцарем, теперь я хочу сделать тебя лордом.

Вот оно как? Давос растерялся.

— С меня довольно быть вашим рыцарем, государь. Лордом я быть не умею.

— Вот и хорошо, что не умеешь. Все лорды лгут — я убедился в этом на собственном опыте. На колени! Это приказ твоего короля.

Давос преклонил колени, и Станнис обнажил свой длинный меч — Светозарный, как нарекла его Мелисандра, красный меч героев, извлеченный из огня, на котором сожгли семерых богов. В комнате стало светлее, когда он вышел из ножен. Сталь переливалась желтым, оранжевым и красным светом. Воздух вокруг меча мерцал, но когда Станнис коснулся им плеча Давоса, тот не ощутил никакого жара.

— Сир Давос из дома Сивортов, пребываешь ли ты верным моим вассалом отныне и навеки?

— Да, ваше величество.

— Клянешься ли ты служить мне верно до конца своих дней, давать мне честные советы и беспрекословно повиноваться, защищать мои права и мое государство во всех битвах, великих и малых, хранить мой народ и карать моих врагов?

— Клянусь.

— Встань же, Давос Сиворт, — встань лордом Дождливого Леса, адмиралом Узкого моря и десницей короля.

Давос был слишком ошарашен, чтобы двинуться с места. Не далее как этим утром он проснулся в темнице!

— Ваше величество, так нельзя… я не гожусь быть десницей.

— Годишься как нельзя лучше. — Станнис спрятал Светозарный в ножны, протянул Давосу руку и помог ему встать.

— Я низкого рода, — напомнил ему Давос. — Выскочка, контрабандист. Никогда ваши лорды не будут мне подчиняться.

— Тогда мы заведем новых лордов.

— Но я ни читать, ни писать не умею.

— На то у тебя есть мейстер Пилос. Один мой десница уже дописался до плахи — довольно. Я прошу от тебя только то, чем ты и прежде служил мне: честности, верности и послушания.

— Уж верно есть кто-нибудь получше меня… какой-нибудь знатный лорд…

— Кто? Этот мальчишка Бар-Эммон? Мой вероломный дед? Селтигар меня предал, новому Велариону всего шесть лет, новый Сангласс отплыл в Волантис, когда я сжег его брата. Да, сторонников у меня мало, не скрою. Сир Гилберт Фарринг держит для меня Штормовой Предел с двумя сотнями ладей. Есть еще лорд Морриген, Бастард Найтсонгский, молодой Читтеринг, мой кузен Эндрю… но никому из них я не доверяю так, как тебе, лорд Дождливого Леса. Ты будешь моим десницей, и я хочу, чтобы в битве ты был рядом со мной.

Еще одна битва станет для нас концом — в этом лорд Алестер прав.

— Ваше величество просили меня советовать честно. Так вот, если говорить честно, у нас недостаточно сил для еще одной битвы с Ланнистерами.

— Его величество говорит о другой битве — о великой, — произнес женский голос с сильным восточным акцентом. — На пороге стояла Мелисандра в своих красных шелках, держа закрытое серебряное блюдо. — Эти мелкие войны — всего лишь детские потасовки по сравнению с тем, что нам предстоит. Тот, чье имя нельзя называть, собирает свое войско, и нет предела силе его и злу. Грядет великий холод и ночь, которой нет конца. — Женщина поставила блюдо на Расписной Стол. — Они настанут, если верные люди не найдут в себе мужества сразиться с ними — люди, в чьих сердцах горит огонь.

Станнис устремил взгляд на серебряное блюдо.

— Она показывала мне это, лорд Давос. В пламени.

— Вы вправду это видели? — Станнис Баратеон, уж конечно, не стал бы лгать в подобных вещах.

— Собственными глазами. После битвы, когда меня снедало отчаяние, леди Мелисандра сказала, чтобы я посмотрел в пламя очага. Тяга была сильная, и хлопья пепла летели вверх. Я смотрел на них, чувствуя себя дураком, но она сказала, чтобы я вгляделся получше, и вот пепел сделался белым и летел уже не вверх, а вниз. Это снег, подумал я. Искры превратились в кольцо факелов, и я понял, что смотрю сквозь огонь на какой-то холм в лесу. Угли стали одетыми в черное людьми, и в снегу зашевелились какие-то фигуры. Несмотря на жар от огня, я ощутил пронизывающий холод, и картина вдруг пропала. Но то, что я видел, было правдой, клянусь своим королевством.

Убежденность в голосе короля пронзила Давоса страхом.

— Холм в лесу? Фигуры в снегу? Я не по…

— Это значит, что битва началась, — сказала Мелисандра. — Песок в часах бежит быстро, и время человека на этой земле почти сочтено. Мы должны действовать смело, иначе не останется вовсе никакой надежды. Вестерос должен объединиться под началом одного, истинного короля, принца, который был обещан, лорда Драконьего Камня, избранника Рглора…

— Рглор сделал странный выбор. — Станнис скривился, словно в рот ему попало что-то скверное. — Почему я, а не мои братья? Ренли со своим персиком. Во сне я вижу, как сок течет у него изо рта, а кровь из горла. Если бы он исполнил свой долг по отношению к брату, мы с ним разбили бы лорда Тайвина. Даже Роберт гордился бы такой победой. Роберт… — Станнис скрежетнул зубами. — Он мне тоже снится. Он смеется, пьет и хвастается. Это у него лучше всего получалось. И драться он тоже умел — я никогда и ни в чем не мог его превзойти. Владыке Света следовало выбрать своим бойцом Роберта. Почему я?

— Потому что вы — праведник, — сказала Мелисандра.

— Хорош праведник. — Станнис дотронулся до крышки серебряного блюда. — С пиявками.

— Я повторяю вам: этот способ не годится.

— Ты клялась, что он приведет нас к успеху, — рассердился король.

— И да, и нет.

— О чем ты говоришь?

— О том и о другом.

— Говори вразумительно, женщина.

— Когда пламя выскажется яснее, выскажусь и я. Пламя показывает правду, но разглядеть ее непросто. — Рубин у нее на шее вбирал в себя огонь жаровни. — Отдайте мне мальчика, ваше величество. Это более верный путь. Самый лучший. Отдайте мне мальчика, и я разбужу каменного дракона.

— Я уже сказал тебе: нет.

— Один незаконнорожденный ребенок против всех мальчиков и девочек Вестероса. Против детей всего света, которым еще предстоит родиться.

— Он не виноват, что родился вне брака.

— Он осквернил ваше брачное ложе. Если бы не он, у вас были бы свои сыновья.

— Это сделал Роберт. Мальчик тут ни при чем. Моя дочь привязалась к нему, и в нем течет моя кровь.

— Кровь вашего брата. Королевская кровь. Только королевская кровь способна пробудить каменного дракона.

Станнис скрипнул зубами.

— Я не желаю больше слышать об этом. Драконов больше нет. Таргариены с полдюжины раз пытались оживить их и в итоге становились либо дураками, либо трупами. Нам на этой проклятой скале, кроме Пестряка, дураков не надо. У тебя есть пиявки — довольствуйся ими.

— Как будет угодно моему королю. — Мелисандра чопорно склонила голову, достала из левого рукава горсть какого-то порошка и бросила его на жаровню. Над углями заплясало бледное пламя, и женщина, поднеся королю серебряное блюдо, сняла с него крышку. На блюде лежали три большие, черные, напитанные кровью пиявки.

Кровь мальчика, понял Давос. Королевская кровь.

Станнис взял в руку одну из пиявок.

— Назовите имя, — велела ему Мелисандра.

Пиявка извивалась, пытаясь присосаться к пальцам Станниса.

— Узурпатор Джоффри Баратеон, — произнес король и бросил пиявку в огонь. Она скорчилась на углях, как осенний лист, и тут же сгорела.

Станнис взял вторую и произнес чуть погромче:

— Узурпатор Бейлон Грейджой. — Пиявка, упав на жаровню, лопнула, и кровь зашипела на углях.

Станнис взял третью. Посмотрев на нее некоторое время, он сказал:

— Узурпатор Робб Старк. — И бросил ее в огонь.