Книга: Хроники Амбера. Книги Корвина
Назад: Ружья Авалона
Дальше: Глава 2

Глава 1

Выпрыгнув на берег, я сказал: «Прощай, «Бабочка»!» — и суденышко скользнуло с отмели на глубокую воду. Я знал, что лодка вернется к маяку Кабры — остров находился рядом с Тенью.
Потом я обернулся к черной гряде деревьев вдоль берега — дальний путь предстоял мне теперь — и направился к ним, слегка забирая в сторону. Лес зябко цепенел в предутренней прохладе, однако все было чудесно. Правда, я недобрал в весе килограммов двадцать пять и в глазах у меня порой двоилось, но дело повернулось к лучшему. Мне удалось бежать из темниц Амбера и слегка поправиться, спасибо безумцу Дворкину и пьянице Жупену. А теперь я должен был разыскать место, что походило на другое место — которого более не существовало. Я нашел тропу. Я пошел по ней.
Через некоторое время я остановился у дерева, которое должно было расти здесь. Я пошарил в дупле, извлек свой серебряный клинок и пристегнул к поясу. Неважно, что он остался где-то в Амбере. Сейчас он был здесь, потому что лес, где я шел, уже был в Тени.
Так я шел несколько часов, а солнце незримо болталось где-то за левым плечом. А потом передохнул и пустился дальше. Как здорово это было: видеть листья и скалы, стволы деревьев и пни, траву и черную землю. И вновь ощущать дивные летние запахи, слышать ни с чем не сравнимое лесное жужжание и чириканье. Бог мой! Как дорожил теперь я глазами! После почти четырехлетней тьмы я обрел их вновь… Не хватало слов. Даже просто разгуливать на воле…
И я шел. Утренний ветерок колыхал мой изодранный плащ. Должно быть, я выглядел лет на пятьдесят: изможденный, морщинистый, тощий. Кто теперь меня узнает?
Я шел, шел сквозь Тени, точно зная, куда иду. Но до конца пути не добрался. Наверное, я стал слишком мягким. Случилось вот что…

 

На обочине валялись семеро, и шестеро из них были мертвы, лежа в лужах крови, в различной степени расчлененные. Седьмой полулежал, привалившись к замшелому стволу древнего дуба. Клинок поперек коленей, из обширной раны в правом боку все еще сочилась кровь. Без брони, хотя кое на ком из мертвецов доспехи были. Серые глаза начинали стекленеть. Костяшки пальцев были ободраны, дыхание еле заметно.
Из-под кустистых бровей незнакомец, как вороны выклевывают глаза у трупов. Меня он, похоже, не видел.
Надвинув капюшон пониже, я наклонил голову, чтобы скрыть лицо, и подошел поближе. Я некогда знал этого человека — или другого, очень на него похожего.
Клинок шевельнулся. Острие обратилось ко мне.
— Я друг, — сказал я. — Пить хотите?
Немного поколебавшись, он кивнул:
— Да.
Я откупорил фляжку и подал ему.
Он отхлебнул, закашлялся, выпил еще.
— Благодарю вас, сэр, — сказал раненый, возвращая фляжку. — Жаль только, что нет чего-нибудь покрепче. Чертова царапина!
— Есть и покрепче. Если вы считаете, что осилите это.
Я вытащил пробку из малой фляжки и вложил ее в протянутую руку. От глотка Жупенова зелья он зашелся кашлем едва ли не на полминуты. А потом улыбнулся левой стороной рта и подмигнул мне.
— Так-то лучше. Вы не будете возражать, если я капну немного на бок? Ненавижу тратить зря доброе виски, но…
— Если надо, лейте хоть все. Правда, ваши руки сейчас не выглядят достаточно твердыми. Давайте-ка я помогу.
Он согласился; я распахнул на нем кожаный колет и вспорол кинжалом рубаху, чтобы видеть рану. Выглядела она скверно — глубокий опоясывающий разрез сантиметров на десять повыше таза. На руках, груди и плечах тоже были порезы, но полегче.
Кровь все еще сочилась из большой раны. Я промокнул платком и досуха вытер кровь.
— Отлично, — сказал я. — Теперь сожмите зубы и отвернись. — И плеснул жидкость на рану.
Резкая судорога передернула его тело, а затем перешла в мелкую дрожь. Он даже не вскрикнул — я и не ожидал иного. Я стряхнул носовой платок и приложил его к ране, забинтовав длинной полосой ткани, которую пришлось оторвать от собственного плаща.
— Выпьете еще?
— Да, воды, — ответил раненый. — А потом, боюсь, мне потребуется сон.
Он попил, и тут же голова его склонилась на грудь.
Я сделал ему что-то вроде подушки и прикрыл плащами убитых.
А потом сел рядом и стал следить за веселенькими черными птицами.
Он не узнал меня. Но кто мог бы узнать меня теперь? Если бы я открылся ему, тогда, возможно, другое дело. В этом мире мы с ним, наверное, никогда не встречались, но в некотором роде были связаны.
Я шел сквозь Тень в одно место, очень особое место. Оно уничтожено, но в моих силах воссоздать его снова, ибо Амбер отбрасывает бесконечное множество Теней, а сыны Амбера могут перемещаться среди них, по праву рождения. Зовите Тени параллельными мирами, если хотите, или альтернативными вселенными, если угодно, или воплощенным бредом, если осмелитесь. Я зову их — тенями, как и все, кто обладают властью перемещаться по ним. Мы избираем возможность и движемся, пока не достигнем ее. А значит, в известном смысле и творим искомый мир. И пока хватит об этом.
Я плыл, я двигался к Авалону.
Я жил там давно, много столетий назад. Долгая это история, в ней переплелись и боль, и гордость… Может быть, когда-нибудь я расскажу об этом, если сумею дожить…
Так я приближался к моему Авалону, но по пути набрел на раненого рыцаря и шестерых мертвецов. Если бы я прошел мимо, я мог бы обнаружить и такое место, где рыцарь стоит невредимым в окружении шестерых покойников, или на место, где он лежит недвижим, а шестеро над ним хохочут. Некоторые говорят, что так или этак — безразлично, потому что все это — возможности, а все возможности существуют где-то в Тени.
Мои братья и сестры — пожалуй, кроме Джерарда и Бенедикта — даже и не оглянулись бы. Но я стал довольно мягкосердечен. Прежде я таким не был. Наверное, годы в Тени Земля размягчили меня, возможно, муки в темницах Амбера напомнили о цене людских страданий. Не знаю. Только я не сумел пройти мимо, узрев страдания человека, который так походил на другого, чьим другом я когда-то был. Шепни я теперь ему на ухо свое имя, я наверняка услышу в ответ взрыв проклятий и горестную историю.
Ладно. Такую цену я готов заплатить: поставлю его на ноги и исчезну. Вреда никакого, и может быть, немного добра — хотя бы для этого человека.
Я терпеливо сидел и ждал. Через несколько часов он проснулся.
— Привет, — сказал я, откупоривая флягу. — Еще выпьете?
— Спасибо. — Он протянул руку.
Сделав несколько глотков, он возвратил мне флягу и произнес:
— Прошу прощения, я не представился, с моей стороны это невежливо…
— Я знаю вас. — Я не стал дожидаться, пока он договорит. — А меня зовут Кори.
Он взглянул с удивлением, словно собираясь спросить: «Кори? Какой?» — но передумал и кивнул.
— Прекрасно, сэр Кори, — понизил он меня в ранге. — Я должен поблагодарить вас.
— Лучшая благодарность для меня в том, что выглядите вы получше, — ответил я. — Есть хотите?
— Да, очень.
— У меня найдется немного вяленого мяса и ломоть хлеба, который мог быть и посвежее. Еще большой кусок сыра. Если хочешь, съешьте все.
Я достал еду, он потянулся за ней.
— А вы, сэр Кори? — спросил раненый.
— Я уже поел. Пока вы спали.
Я многозначительно огляделся по сторонам, он ухмыльнулся.
— …И вы в одиночку уложили всех шестерых? — спросил я.
Он кивнул.
— Да, это было то еще зрелище. Что же мне теперь с вами делать?
Раненый попытался заглянуть мне в глаза, но не сумел.
— Не понимаю, — ответил он.
— Куда вы направлялись?
— У меня есть друзья, лиг за пять к северу. Все случилось как раз по пути. Только я сомневаюсь, чтобы кто-то, будь то сам дьявол, способен пронести меня на спине даже одну лигу. Если бы я мог встать, сэр Кори, вы бы получили лучшее представление о моих размерах.
Я встал, обнажил клинок и единым взмахом перерубил деревце дюйма два толщиной, ободрал кору и подрубил ствол до нужной длины. Повторил все еще раз, а потом поясами и плащами убитых связал обе жерди в носилки.
Он внимательно наблюдал за мной:
— Смертельный у вас клинок, сэр Кори, да к тому же, похоже, серебряный…
— Как насчет небольшого путешествия? — спросил я.
Пять лиг — это около пятнадцати миль.
— А как насчет убитых? — вопросом ответил он.
— Вы что, хотите устроить им христианское погребение? — удивился я. — К черту, пусть природа сама позаботится о своем добре. Отсюда пора уходить, они уже пованивают.
— Следовало бы хоть прикрыть их. Бились они храбро.
Я вздохнул.
— Ну ладно — если потом вам будет спокойнее спать. Лопаты у меня нет, но можно набросать каирн. Братская могила, так сказать.
— Подойдет, — ответил раненый.
Пока я укладывал всех шестерых рядом, он бубнил себе что-то под нос, должно быть, молитву об убиенных.
Потом я оградил мертвых камнями — их вокруг было довольно. Хотелось побыстрее закончить, поэтому я выбирал камни побольше. И чуть было не прокололся. Один из камней весил фунтов четыреста, я не стал перекатывать его, а просто ухватил и поставил куда надо.
Раздался изумленный вздох — конечно, он все заметил.
Пришлось изобразить гнев:
— Проклятье, чуть не надорвался! — крикнул я, но впредь выбирал камни поменьше.
Закончив, я спросил:
— Ну, готовы в путь?
— Да.
Я поднял его на руки и переложил на носилки. Раненый закусил губу.
— Куда теперь? — спросил я.
Он махнул рукой в ответ:
— Обратно по тропе. Надо идти влево до развилки, а там направо. И как вы собираетесь…
Я поднял носилки вместе с ним, как колыбель с младенцем. Потом направился к тропе.
— Кори? — спросил он.
— Да?
— Из всех, кого мне доводилось встречать, вы один из самых сильных… Такого человека я должен бы знать…
Я не хотел торопиться с ответом. Но все же произнес:
— Пытаюсь сохранить форму. Веду здоровый образ жизни.
— …и голос ваш мне как будто знаком.
Он посмотрел вверх, пытаясь разглядеть мое лицо.
Я поспешил сменить тему разговора.
— Кто же эти друзья, к которым мы идем?
— Мы направляемся в Твердыню Ганелона.
— Поганый штрейкбрехер! — невольно вырвалось у меня, и я едва не выронил раненого.
— Употребленное вами слово мне незнакомо, — сказал раненый, — но, судя по вашему тону, оно выражает неодобрение. И если это так, я должен заступиться…
— Погодите, — опомнился я. — Мы, видно, говорим о разных людях, носящих одно имя. Извините.
Тело его заметно расслабилось.
— Несомненно, это так, — согласился он.
Тем временем дошли мы до тропки, и я повернул налево.
Раненый опять уснул, так что я мог как следует прибавить шагу и после развилки просто бежал, а он тем временем храпел. Как-то вдруг припомнились те шесть типов, что собирались расправиться с этим рыцарем и едва не преуспели в своем намерении. Хорошо бы у них не оказалось приятелей, слоняющихся по кустам.
Его дыхание изменилось, и я опять перешел на шаг.
— Я, кажется, заснул, — констатировал он.
— И храпел при этом, — добавил я.
— Далеко мы отошли?
— Лиги на две…
— И вы не устали?!
— Слегка, — отвечал я. — Но отдыхать еще рано.
— Мой Бог! Не хотелось бы когда-нибудь поссориться с вами. Уж не дьявол ли вы случайно?
— Истинно так, — подтвердил я. — Принюхайтесь, разве вы не чувствуете запашок серы? А мое правое копыто болит как проклятое.
И он действительно глубоко вдохнул пару раз — меня это задело, — а потом ухмыльнулся.
На самом деле, как я считал, мы прошли около четырех лиг. Я надеялся, что он снова уснет и не будет интересоваться длиной пройденного пути. Мускулы у меня уже начинали побаливать.
— Кем же были эти шестеро мертвецов? — спросил я.
— Стражи Круга, — ответил он. — И они уже не люди, а одержимые злом. Молите Бога, сэр Кори, чтобы души их обрели мир.
— Стражи Круга? — переспросил я. — Какого Круга?
— Круга Тьмы, где творятся беззакония и разгуливают мерзкие твари… — Раненый глубоко вздохнул. — Он — источник хвори, поразившей сию землю.
— Мне эта земля не кажется такой уж пораженной, — ответил я.
— Мы далеко от Круга, а царство Ганелона — пока еще слишком крепкий орешек для врага. Но Круг ширится. Думаю, последняя битва разразится здесь.
— Ты будишь во мне любопытство.
— Сэр Кори, если вы еще не слыхали о Круге, лучше вам вовсе забыть о нем, не расспрашивать дальше, обойти стороной и отправиться своей дорогой. Ох, как бы я хотел биться рядом с вами, но битва эта — не ваша, и кто знает, чем она закончится…
Тропа стала изгибаться вверх, и за какой-то прогалиной я увидел нечто, напомнившее мне знакомые места.
— Что?.. — вырвалось у моего подопечного. — Да вы словно летели!.. Сюда-то нам и надо. Это Твердыня Ганелона.
И тут я стал думать о Ганелоне — не хотелось, но пришлось. Он был предателем и убийцей, которого я изгнал его из Авалона много столетий назад. Я просто увел его в другую Тень, то есть забросил в другое пространство и время — таким же образом впоследствии обошелся со мной мой брат Эрик. Я надеялся, что это — не то место, куда я его притащил. Непохоже — но возможно. Он был простым смертным, чья жизнь имеет отмеренный предел, а изгнал я его лет шестьсот назад, но могло оказаться, что в этом мире минуло лишь несколько лет. Время — тоже функция в математике Теней, и сам Дворкин не знал всех ее значений. Хотя, может быть, он-то как раз знал, отчего и сошел с ума. Самое трудное насчет Времени, как я понял, это творить его. Во всяком случае, едва ли этот Ганелон — мой бывший лютый враг и верный помощник: уж тот никогда не стал бы бороться с беззаконием, поразившим страну. Скорее напротив, он постарался бы побыстрее попасть в самую сердцевину, вылавливая себе подходящую нечисть.
Беспокоил меня и тот, кого я нес. Его двойник тоже присутствовал при опале Ганелона; выходило, что времени здесь прошло действительно немного.
Ганелона — того, что я когда-то знал, — можно было не опасаться, и меня не заботило, узнает ли он меня. О Тени он не ведал ничего. Он знал лишь, что я наложил на него темные чары, вместо того, чтобы убить — и если он и выжил, то, возможно, даже сожалел об этом.
Но человек на моих руках нуждался в помощи и покое, поэтому я все шел и шел.
И думал…
Наверно, было во мне что-то знакомое этому человеку. Это место не было моим Авалоном, но очень напоминало его… Быть может, здесь не забыли одну из моих собственных теней? А если помнят, то как? И как отнесутся они ко мне истинному, если придется открыться?
Солнце уже садилось, подул свежий бриз. Приближалась холодная ночь. Мой подопечный снова захрапел, и я решил пробежать большую часть оставшегося пути. Не нравился мне этот лес; в потемках здесь в любой момент могли появиться служители мерзкого Круга, о котором я не знал пока ничего, но в том, что он реально существовал, сомневаться не приходилось.
Солнце клонилось к закату, и я бежал, не обращая внимания на свои ощущения, а они говорили о том, что за мной кто-то следит — гонится и преследует. Наконец я вынужден был перейти на шаг, ощущения переросли в предчувствие боя, я уже слышал за спиной мягкие шаги: топ-топ-топ.
Поставив на землю носилки, я обнажил клинок и обернулся.
Две. Кошки.
Сиамские кошки величиной с тигра. Ярко-желтые глаза без зрачков пылали маленькими солнцами. Увидев, что я обернулся, они сели на задние лапы и не моргая уставились на меня.
Они были шагах в тридцати. Загородив собою носилки, я двинулся на них.
Левая кошка открыла пасть. Я ожидал услышать рык или мурлыканье. Но она заговорила:
— Человек, смертный… — Голос был слишком высок для человеческого.
— Пока живой, — согласилась вторая кошка похожим голосом.
— Убить здесь, — произнесла первая.
— А второй, что охраняет его с клинком, который мне не нравится?
— Смертный?
— Подойди — узнаешь, — тихо сказал я.
— Тощий и, должно быть, старый.
— Но он нес раненого от самого каирна бегом и не отдыхал. Берем в клещи.
Они шевельнулись, а я двинулся вперед. Та, что справа, прыгнула.
Клинок рассек череп, перерубил плечо. Едва я успел повернуться и вырвать клинок из раны, как вторая скользнула мимо меня к носилкам. Я в бешенстве размахнулся.
Удар пришелся по спине, клинок перерубил ее. Кошка взвизгнула, словно мел по доске, тело ее развалилось надвое. Обе половины тут же загорелись. Первая кошка уже полыхала вовсю.
Но голова той, что я разрубил пополам, еще была жива. Пылающие глаза ее обратились ко мне.
— Я умираю последней смертью, — сказала она, — и я знаю тебя, Открыватель. Зачем ты убил нас?
Тут пламя охватило ее голову.
Я повернулся, протер клинок, вложил его в ножны, подобрал носилки и, отмахнувшись от вопроса, пустился дальше. Похоже, я начал догадываться, откуда взялась эта тварь и что имела в виду.
Но и до сих пор иногда вижу во сне горящую кошачью голову и, дрожа, в поту просыпаюсь; ночь тогда становится еще темнее, исполненной образов, которые я не могу распознать.

 

Твердыню Ганелона окружал ров, мост был поднят. Четыре башни высились там, где сходились мощные стены. А за стенами свечами тянулись к небу еще более высокие башни, словно присосавшиеся к низким мрачным облакам. Они затмевали первые звезды и бросали длинные черные тени на высокий холм. Кое-где уже светились окна, ветер доносил дальний невнятный говор.
Я встал перед мостом, опустил раненого на землю, поднес руки ко рту и крикнул:
— Эй! Ганелон! Два путника застигнуты ночным хладом!
Раздалось звяканье металла о камень. Нас явно разглядывали откуда-то сверху. Я попытался приглядеться, но зрение мое еще далеко не восстановилось.
— Кто там? — загремел громкий голос.
— Ланс, он ранен, и я, Кори с Кабры, что доставил его сюда.
Мои слова первый стражник прокричал другому, тот третьему и далее. Через несколько минут тем же способом проследовал ответ.
А потом стражник крикнул:
— Отойдите подальше! Мы опускаем мост! Можете входить!
Сразу же раздался скрип, и вскоре подъемный мост с глухим стуком ударился о землю по нашу сторону рва. Я поднял раненого и вошел в замок.
Так внес я сэра Ланселота Озерного в Твердыню Ганелона, которому доверял как брату, иными словами, не доверял вообще.

 

К нам тут же бросились люди, и я вдруг обнаружил себя в кольце воинов. Вражды, однако, не чувствовалось, только беспокойство. Я вошел на освещенный факелами просторный мощеный двор, заполненный скатанными походными постелями. Пахло потом, дымом, лошадьми, кухней. Здесь уместилась едва ли не целая армия.
Люди подходили ко мне, глядели, что-то говорили друг другу. Наконец приблизились двое в полных доспехах, словно собираясь в битву. Один из них тронул меня за плечо.
— Туда, — показал он.
Я последовал приказу, а они сопровождали меня по обе стороны. Подъемный мост со скрипом возвращался на место. Мы направились к главному зданию из темного камня. Через просторную прихожую в зал приемов, а потом к лестнице. Провожатый справа жестом пригласил меня подняться. На втором этаже мы остановились перед тяжелой деревянной дверью. Стражник постучал.
— Войдите, — раздался в ответ, к несчастью, слишком знакомый мне голос.
Мы вошли.
Он сидел у окна во двор за большим деревянным столом. Коричневая кожаная куртка наброшена поверх черной рубашки, черные брюки свободно заправлены в темные сапоги. За широким поясом — кинжал с роговой рукояткой. На столе перед ним лежал короткий меч. Рыжие волосы и бороду припудрила седина. Глаза его были черны, как ночь.
Ганелон посмотрел на меня, а потом обернулся к двум стражникам, что внесли следом носилки.
— Положите его на мою кровать, — распорядился он. — Родерик, за дело.
Его личный врач Родерик был немолод и не производил впечатления человека, способного натворить бед. Не затем тащил я Ланса из такой дали, чтобы его уморили каким-нибудь кровопусканием.
А потом Ганелон вновь обернулся ко мне.
— Где вы нашли его? — спросил он.
— В пяти лигах к югу отсюда.
— Кто вы?
— Меня зовут Кори, — отвечал я.
Он внимательно разглядывал меня, тонкие губы змеились в усмешке.
— И какова же ваша роль в этой истории?
— Не знаю, что вы имеете в виду, — ответил я.
Я сгорбился, старался говорить медленно, тихо и неуверенно. Моя борода была длиннее, чем у него, и серая от дорожной пыли. Я надеялся, что кажусь стариком. Слова его свидетельствовали пока, что мне это удалось.
— Я спрашиваю, почему вы помогли ему?
— Как говорится, человек человеку брат, — отвечал я.
— Вы иностранец?
Я кивнул.
— Тогда рад видеть вас своим гостем столько времени, сколько вы пожелаете.
— Благодарю. Скорее всего я уйду отсюда завтра.
— А сейчас прошу разделить со мной ужин и поведать обо всем случившемся.
Так я и сделал.
Ганелон слушал внимательно, не отрывая от меня колючих глаз. Выражение «сверлить взглядом» всегда казалось мне поэтическим преувеличением, но только не в тот вечер. Он буквально пронзал меня взором. Я пытался понять, что знает он обо мне и о чем догадывается.
А потом нахлынула усталость, голова моя вдруг отяжелела. Усталость, вино, теплая комната — все навалилось разом. Я словно бы стоял где-то в углу, слушал оттуда разговор и видел себя. И понял, что хоть на короткие усилия я уже способен, однако выносливости еще не хватает. Я заметил, что руки мои трясутся.
— Прошу прощения, — услышал я свой голос. — Усталость от дневного перехода одолевает меня…
— Конечно, прошу прощения, — ответил Ганелон. — Договорим утром, а теперь спите, спокойного сна.
Он подозвал одного из стражей и приказал проводить меня. Должно быть, по дороге я спотыкался — помнится, стражник поддерживал меня под локоть.
Всю ночь я спал мертвецким сном, и был он беспробудным и долгим. Часов четырнадцать или больше того.
Утром все мои суставы ломило.
Я умылся. На высоком столике стоял таз с водой, рядом кто-то предусмотрительно положил мыло и полотенце. Горло еще першило от пыли, глаза слезились.
Я сел, чтобы прийти в себя.
Некогда я мог пройти весь этот путь с Лансом на руках, даже не почувствовав его веса. В ту пору у меня хватило сил, чтобы прорубиться по склону Колвира к сердцу Амбера.
Те дни миновали. Я чувствовал себя таким же стариком, каким прикидывался.
Надо было что-то делать.
Вес и силы не торопились возвращаться ко мне. Этот процесс следовало ускорить.
И я решил, что неделя-другая спокойной жизни и упражнений только пойдут мне на пользу. Пока Ганелон ни словом, ни жестом не показал, что узнал меня. Отлично. Я воспользуюсь его гостеприимством, столь кстати предложенным.
Решив так, я отыскал кухню и с удовольствием поглотил плотный завтрак. На самом деле было уже время ленча, но следует называть вещи своими именами. Хотелось курить, хотя отсутствие табака доставляло мне даже некоторое извращенное удовольствие. Судьбы следили, чтобы я не изменял себе.
Неспешно я вышел во двор, на яркий солнечный свет, и долгое время следил за упражнениями расквартированных там воинов.
В дальнем конце двора звенели тетивой луки. Мишени были привязаны к снопам соломы. Я заметил, что они пользуются кольцом для большого пальца и натягивают тетиву по-восточному, а не трехпальцевой техникой, к которой я привык. Различие это заставила меня призадуматься о местной Тени. Мечники использовали и острие клинка, и оба лезвия, а мечи их были весьма разной формы, как и фехтовальная техника. Я попробовал сосчитать воинов — вышло около восьми сотен во дворе, и бог весть сколько еще вне поля зрения. Внешность тоже была разнообразной — бледные и темнокожие, блондины и брюнеты, и разных оттенков между ними. Стук и звон стали не заглушали голосов. По-разному выговаривали они слова, но все-таки по большей части вокруг звучала речь Авалона — язык Амбера.
Я заметил, что один из мечников поднял руку, опустил клинок, вытер взмокший лоб и отступил назад. Его соперник не казался уставшим. У меня появился шанс поразмяться.
Я шагнул к ним навстречу, улыбнулся — рослый смуглый боец также улыбнулся мне, а заодно своему приятелю — и представился:
— Я Кори с Кабры, я наблюдал за вами. Не возражаете поразмяться, пока ваш друг отдыхает?
Не переставая улыбаться, он показал на рот и на ухо. Я попробовал еще несколько языков, но и они не возымели успеха. Поэтому я показывал то на клинок, то на него, а то на себя, пока он наконец не догадался. Его партнер тоже решил, что мысль неплохая, и предложил мне свой клинок.
Он был короче и куда тяжелее, чем мой Грейсвандир. (Так зовется мой клинок; я пока не упоминал этого имени. Рассказ о нем будет долгим, и, может быть, я еще поведаю его, прежде чем вы узнаете окончание этой истории. Но когда я впредь назову его имя, вы будете знать, о чем речь.) Я несколько раз махнул для пробы клинком, снял плащ, отбросил его подальше и встал в позицию.
Смуглый атаковал. Я отразил удар и перешел в контратаку. Он парировал укол, сделал выпад и атаковал вновь. И так далее. Через пять минут я понял, что соперник мой хорош. И понял также, что я лучше. Дважды он останавливал бой, чтобы я повторил прием. Усваивал он быстро. Через пятнадцать минут ухмылка его стала еще шире. Я понял, что приближается время, когда те соперники, что могли противостоять его ударам, пасовали, уступая его силе. Скажу вам: он был вынослив. Через двадцать минут на его лице появилось озадаченное выражение. Я просто не выглядел как человек, который может так долго сражаться. Но кто может сказать о мощи, что сокрыта в сынах Амбера?
Через двадцать пять минут он весь взмок, но продолжал бой. Мой братец Рэндом иногда выглядит как астматик-недоросль, но как-то раз мы фехтовали с ним двадцать шесть часов подряд просто чтобы посмотреть, кого на дольше хватит. (Если вам любопытно, первым сдался я. На следующий день у меня было назначено свидание, и я хотел появиться не в худшей форме.) Но мы могли бы тогда продолжать. Сейчас мне не хватило бы сил на подобное действо, но я знал, что запросто переиграю своего соперника. В конце концов, он был всего лишь человек.
Через полчаса, когда противник мой уже задыхался и опаздывал с контрударами, стало ясно: он вот-вот поймет, что моя усталость притворна, и я поднял вверх руку и опустил клинок, — так, как это сделал его первый соперник. Он тоже остановился, а потом рванулся вперед и обнял меня. Что он говорил, я не понял, но он явно был доволен разминкой. Как и я сам.
Голова у меня кружилась — то ли от восторга, то ли от усталости.
Но этого мне было мало. Я пообещал себе, что сегодня измотаю себя тренировками до полусмерти, потом наемся до отвала, лягу спать, а когда проснусь — начну все сначала.
Поэтому я направился к стрелкам. Через некоторое время я одолжил у кого-то лук и привычным способом, тремя пальцами, выпустил сотню стрел. С попаданиями у меня было не так уж плохо. Затем какое-то время глядел на всадников, на их копья, щиты, булавы. Когда это мне надоело, отошел к тем, кто упражнялся в рукопашной.
Наконец я поборол по очереди троих и тут понял, что выложился. Полностью. До конца.
Я сидел в тени на скамье, тяжело дыша и истекая потом. И думал о Лансе, о Ганелоне и о еде. Минут через десять я вернулся в свою комнату и снова ополоснулся.
Тут я почувствовал волчий голод, а потому отправился на поиски обеда и новостей, именно в таком порядке.

 

Не успел я отойти подальше от двери, как один из двух стражников, которых я запомнил с минувшего вечера, — тот, что провожал меня спать, — подошел ко мне и сказал:
— Лорд Ганелон просит вас отобедать с ним в его апартаментах, когда пробьет колокол.
Я поблагодарил, обещал непременно явиться, вернулся к себе и отдыхал на кровати, пока не настало время. А потом направился к Ганелону.
Мышцы мои начинали болеть, добавилось и синяков. Что ж, это неплохо и поможет мне выглядеть старше. Я постучал в дверь Ганелона. Впустил меня мальчик, затем немедленно присоединившийся к другому юнцу, расстилавшему скатерть на столе перед очагом.
Ганелон в подпоясанной куртке, брюках и сапогах — все зеленого цвета — сидел в кресле с высокой спинкой. Когда я вошел, он поднялся и пошел навстречу поприветствовать меня.
— Сэр Кори, мне уже доложили о ваших сегодняшних подвигах, — сказал он, пожимая мне руку. — Теперь рассказ о том, как вы несли Ланса, кажется еще более достоверным. Должен признаться, что подобной доблести от человека вашего облика я не ожидал… Не хочу, конечно, вас этим обидеть…
Я усмехнулся:
— Никаких обид.
Он подвел меня к креслу, подал мне бокал с белым вином, которое было для меня слишком сладким, и сказал:
— Глядя на вас, я мог бы решить, что справлюсь с таким одной левой… Но вы пронесли Ланса целых пять лиг да еще убили по дороге двух клятых кошек. Он рассказал мне и о каирне из больших камней…
— Как он сегодня? — перебил я.
— Пришлось приставить к нему часового, чтобы он не поднимался с постели. Этот бугай захотел было встать и погулять по замку. Господом клянусь, я не выпущу его из кровати еще целую неделю!
— Значит, ему лучше.
Ганелон кивнул:
— За его здоровье.
— За это стоит выпить.
И мы выпили. А потом он сказал:
— Если бы в моей армии все были вроде вас с Лансом, вся история могла бы сложиться и по-другому.
— Какая история?
— Да с Кругом и его стражами, — ответил он. — Вы слыхали?
— Ланс упомянул, но это и все.
Один из мальчиков обжаривал на слабом огне насаженный на вертел громадный шмат говядины; время от времени, поворачивая вертел, он поливал мясо вином. Иногда запах достигал моих ноздрей, вызывая раздраженное бурчание в желудке и ответный смешок Ганелона. Другой мальчишка отправился на кухню за хлебом.
Ганелон долго молчал. Он допил свой бокал, налил по новой. Я все еще смаковал первый бокал.
— А вы слыхали когда-нибудь об Авалоне? — наконец спросил он.
— Да, — ответил я. — Когда-то от бродячего барда довелось мне услышать такую песню: «На берегу реки благословенной заплакали мы, вспомнив Авалон. В руках мечей бесславные обломки, щиты развесили мы на деревьях. Разрушены серебряные башни, в кровавом море скрылись мостовые. Так сколько, сколько миль до Авалона? И все, и ни одной. Разрушены серебряные башни…».
— Авалон пал? — удивился он.
— Возможно, певец был помешанным. Я не знаю ничего об Авалоне. Просто запомнились стихи.
Ганелон отвернулся и молчал несколько минут, а потом проговорил дрогнувшим голосом:
— Было, было такое место. И я жил там много лет назад. Не знал я только, что Авалон пал.
— Почему же оставили вы это место? — спросил я.
— Я был изгнан правителем Авалона — колдуном, лордом Корвином из Амбера. Сквозь тьму и безумие послал он меня сюда, чтобы я страдал и умер… о, я страдал, и смерть много раз бродила так близко… Я искал дорогу назад, но никому она не ведома. Я спрашивал у колдунов и даже у плененной твари из Круга, прежде чем мы убили ее. Дороги на Авалон не знает никто. Как сказал поэт? «И все мили, и ни одной», — неправильно процитировал Ганелон. — А вы не помните имя того барда?
— К сожалению, не помню.
— А где находится Кабра, откуда вы держите путь?
— Далеко на востоке, за морем, это островное королевство.
— Есть какая-нибудь возможность нанять там отряд? Я могу заплатить.
Я отрицательно покачал головой:
— Страна невелика, вместо армии — просто ополчение, да и дорога в один конец займет несколько месяцев по земле и суше… И в наемники их не заменишь, народ не слишком воинственный.
— Тогда вы не похожи на своих соотечественников. — Ганелон еще раз внимательно взглянул на меня.
Я медленно тянул вино, а потом ответил:
— Я был инструктором королевской стражи.
— Тогда, быть может, вы согласитесь остаться здесь и позаниматься с моими воинами?
— Я останусь на несколько недель и помогу вам.
С мгновенной строгой улыбкой он кивнул:
— Печально слышать, что дивный Авалон пал… Но если это так, значит, и властелин его, должно быть, мертв ныне… — Он осушил бокал. — Значит, бывают такие времена, когда и демону не защититься… Прекрасная мысль. Выходит, и у нас есть шанс одолеть своих демонов.
— Прошу прощения, — поспешил заметить я, посчитав причину удобной. — Если вы имеете в виду Корвина из Амбера — он не умер, когда все это произошло.
Бокал хрустнул в его ладони.
— Вы знаете Корвина?
— Нет, но слышал о нем, — ответил я. — Несколько лет назад я повстречался с одним из его братьев, парня по имени Бранд. Он рассказал мне тогда об Амбере и о битве — Корвин и его брат по имени Блейз вели целую орду против другого своего брата, Эрика, защищавшего город. Блейз сорвался с горы Колвир, а Корвина взяли в плен. После коронации Эрика его ослепили и заточили в темницу под замком. Там он сейчас, быть может, и пребывает, если уже не умер.
Пока я говорил, Ганелон побледнел.
— Все эти имена — Бранд, Блейз, Эрик, — промолвил он, — я слыхал от него в былые дни. Давно ли вы обо всем этом слышали?
— Года четыре назад.
— Он заслуживал лучшей участи.
— После того как он так обошелся с вами?
— Ну, — ответил Ганелон, — у меня было время поразмыслить… и в общем не то чтобы у него не было причин поступить так со мной. Он был силен — сильнее вас и Ланса, — и умен. Иногда он даже бывал веселым. Уж лучше бы Эрик убил его сразу, а не мучил. Я не люблю его, но моей ненависти поубавилось. Чертяка заслуживал лучшей доли, вот и все.
Мальчик вернулся с корзинкой хлеба. Другой уже снял мясо с вертела и на блюде поставил его посреди стола.
Ганелон кивнул.
— Поедим, — предложил он, поднялся и подошел к столу.
Я направился следом. Во время еды мы по большей части молчали.
Набив желудок до отказа и утопив его содержимое в еще одном стакане слишком сладкого вина, я начал зевать. После третьего зевка Ганелон ругнулся:
— К чертям, Кори, прекратите! Это заражает! — И подавил зевок. — Не пойти ли нам освежиться? — сказал он, вставая из кресла.
И мы пошли вдоль стен, минуя часовых, что вышагивали каждый по своему маршруту. Завидев Ганелона, воины молодцевато приветствовали его, он отвечал дружелюбным словом, и мы следовали дальше. Так мы поднялись на стенку и уселись подышать на каменном парапете, с наслаждением втягивая в себя влажный, полный запахов леса вечерний воздух и глядя на звезды, что одна за одной появлялись на темнеющем небосклоне.
Вдалеке я как будто бы заметил колыхание морских волн. Где-то под нами завела песню ночная птица. Ганелон извлек трубку и табак из кисета на поясе, поплотнее набил ее, высек огонь. В мимолетном отблеске лицо его могло бы показаться сатанинским, если бы его рот кривился иначе. У дьявола — злая ухмылка, а у него она была слишком грустная.
А потом он заговорил, сначала медленно и едва слышно:
— Я помню Авалон. Мое происхождение можно назвать благородным, но благородство и добродетель, увы, не были моими сильными сторонами. Наследство быстро утекло сквозь пальцы и я вышел на большую дорогу, обчищая прохожих. Потом прибился к банде таких же, как и я. Когда понял, что сильнее всех и лучше вожака, чем я, им не найти, то стал командовать шайкой. За наши головы назначили награду… Моя оказалась самой дорогой. — Теперь он говорил быстрее, голос его зазвучал увереннее и даже сами слова его, словно эхо, доносились из прошлого. — Да, я помню Авалон: серебристые тени, прохладные воды… И костры звезд в небе, и всегда весенняя зелень листвы. Молодость, красота, любовь — все это осталось там, в Авалоне. Гордые кони, блестящий металл, нежные губы, темный эль, честь… — Он тряхнул головой. — Однажды стране угрожала война, и правитель объявил прощение всем разбойникам, кто последует за ним на поле боя. То был Корвин. Я последовал за ним на войну. Стал офицером, а затем, позже, вошел в его штаб. Мы выигрывали битвы, подавляли восстания. Потом Корвин вновь мирно правил, а я остался при дворе. Хорошие это были годы. Со временем начались пограничные стычки, но мы неизменно побеждали. Он доверял мне управляться с такими делами. А потом Корвин пожаловал герцогство главе второстепенного рода, на чьей дочери собирался жениться. Я же давно добивался этого герцогства, и он намекал, что однажды сделает его моим. Тут я пришел в ярость и, когда он направил меня во главе своих войск на южную границу, где всегда что-то шевелилось, предал его… Многие из моих воинов погибли, враг ворвался в страну. Лорду Корвину пришлось снова взяться за оружие. Враг был очень силен, я думал, что государство падет — надеялся на это. Но хитрый лис Корвин справился с бедой. Я бежал, меня схватили и поставили перед ним для приговора. Я проклинал его и плевался. Я не склонил головы, я ненавидел даже землю, на которой он стоял… Обреченный может позволить себе сопротивляться до конца и уйти, как подобает мужчине. Корвин сказал, что помилует меня за прошлые заслуги. Я ответил, что он может катиться со своей милостью, и понял, что он смеется надо мной. Он приказал освободить меня и подошел ко мне. Я знал, что он может убить меня голыми руками. И все же попытался сопротивляться — безуспешно. Он ударил меня, один раз, и я упал. А когда пришел в сознание, то обнаружил, что лежу поперек его лошади и привязан к седлу. По пути Корвин все время сердито мне выговаривал. Я не стал пререкаться, но дивные страны сменялись ужасными — тогда-то я и догадался, что он колдун: ведь с тех пор я не встречал никого, кто видел такие края. А потом он объявил «вот место твоего изгнания», освободил, бросил здесь и уехал.
Ганелон замолк, чтобы вновь разжечь погасшую трубку, потом раскурил и продолжил:
— Много ущерба претерпел здесь я от рук человека и клыков зверя, только чудом я сохранил жизнь. Он оставил меня в самом опасном месте страны. А потом судьба моя изменилась. Некий вооруженный рыцарь повелел мне убираться с дороги, дабы его милость могла проехать. Мне было уже все равно — жить или умереть, поэтому я назвал его сыном рябой шлюхи и послал к дьяволу. Рыцарь поскакал на меня, но я перехватил копье и направил острие в землю. Он вылетел из седла, а потом получил вторую улыбку на горле своим собственным кинжалом. Так раздобыл я коня и оружие. Тут пришла расплата тем, кто притеснял меня. Я припомнил былые подвиги на проезжих дорогах и сколотил новую шайку. Она росла. Нас было уже несколько сотен, и потребности наши все увеличивались. Случалось, и небольшие городки обчищали. Местное ополчение нас боялось. Это тоже была неплохая жизнь, хоть и не столь приятная, как в Авалоне, которого я никогда больше не увижу. В придорожных тавернах пугались даже стука копыт наших коней, а путники, завидев нас, мочили штаны. Ха! Так продолжалось не один год. На нас выступали большие отряды, но мы либо скрывались, либо одолевали их из засады. А потом вдруг появился Круг Мрака, и никто не знает почему.
Глядя вдаль, Ганелон яростно запыхтел трубкой.
— Мне говорили, что это случилось далеко на западе — появился небольшой круг из поганок. Внутри его нашли мертвую девочку. А нашедший ее мужчина, отец малышки, умер в судорогах через несколько суток. Место объявили проклятым. Круг стал быстро расти и через несколько месяцев был уже в целую лигу. Внутри Круга трава потемнела и стала блестящей, как металл, но не погибла. Деревья скрючились, их листья померкли. Они гремели, даже если не было ветра, и летучие мыши плясали и метались меж ними. В сумерках там бродили странные тени — но всегда внутри Круга, и какие-то огоньки, словно небольшие костры, горели там по ночам. Круг все разрастался, и те, кто жил неподалеку, бежали… в основном. Хотя некоторые остались. И говорят, что эти, кто остался, заключили какую-то сделку с порождениями тьмы. А Круг все ширился, словно волна от брошенного в воду камня. Все больше и больше людей оставалось в нем. Я говорил и бился с такими, убивал их. Они живы, но кажутся мертвыми. В их голосах нет силы и глубины, не наслаждаются они своим словом. И нет в лицах жизни, неподвижны они, словно маски. Потом их шайки начали выходить за Круг и мародерствовать. Людей убивали без сожаления. Много жестокостей совершили они, оскверняли и святые места. Все жгли за собой, но никогда не крали ничего серебряного. А спустя еще несколько месяцев стали появляться и другие — странные исчадия тьмы вроде адских кошек, что ты убил. Тогда Круг вдруг перестал расти, словно достиг своего предела. Орды налетчиков лезли и лезли оттуда даже днем и опустошали земли окрест. И когда они опустошили все, Круг двинулся и поглотил новые земли. Он растет теперь только таким образом.
Старому королю Утеру, что долго и безуспешно ловил меня, пришлось позабыть о нас. Все силы бросил он, чтобы обложить Крут. Забеспокоился и я: никому не хотелось оказаться ночью в когтях какого-нибудь адского кровопийцы. Поэтому я взял с собой половину моих людей — всех, кто пожелал. Зачем брать трусов?.. И мы отправились прямо туда. Толпа этих мертволицых поджаривала живую козу на каменном алтаре, и мы обрушились на них. Одного взяли в плен, привязали к этому алтарю и допросили с пристрастием. Он сказал нам, что Круг будет расти, пока не поглотит всю сушу, от океана до океана, и когда-нибудь замкнется на другой стороне планеты. И если мы хотим спасти свои шкуры, лучше бы нам присоединиться к ним. Тогда один из моих воинов умертвил пленного кинжалом. И он умер, действительно умер, уж мертвого-то я могу отличить от живого — мне частенько приходится это делать. Но когда кровь несчастного попала на камень, рот его открылся и он разразился оглушительным хохотом — такого я в жизни не слышал. Словно гром, поразил нас этот смех. А потом он сел не дыша и начал гореть. И вид его менялся в этом огне, пока на алтаре не оказалось что-то вроде большого козла. А потом зазвучал голос: «Беги, смертный! Но ты не сумеешь выйти из этого Круга». И, поверь, мы бежали! Летучие мыши и другие твари затмили небо. За нами громыхали копыта. Мы мчались, обнажив клинки, разя направо и налево. Там были и кошки вроде твоих, змеи, какие-то прыгучие твари и Бог знает что еще… Когда мы оказались у края Круга, нас заметил один из дозоров короля Утера и пришел на помощь. Из пятидесяти пяти человек назад вернулось только шестнадцать. Дозор тоже потерял человек тридцать. Меня узнали и немедленно доставили ко двору. Сюда. Это был дворец Утера. Я рассказал ему обо всем: что я сделал, что увидел и услышал. Он поступил так же, как Корвин — даровал всем прощение, если мы выступим на битву против стражей Круга. После того что я испытал, не было у меня выбора. Круг следовало остановить. Пришлось согласиться. А потом я свалился с ног. Когда очнулся, мне рассказали, что в горячке я провел три дня. После выздоровления я был слаб, как дитя, и остальные, кто побывал в Круге со мною, тоже прошли через это: трое даже умерли. Я обошел всех, рассказал о предложении короля — ни один не отказался.
Король усилил дозоры у Круга. Но сдержать его мы не могли, Круг рос. Стычек было немало. Наконец я стал правой рукой Утера, как и когда-то у Корвина. Схватки становились уже битвами. Из адской дыры валили все новые полчища. Несколько битв мы проиграли, враг захватил ряд форпостов. Однажды ночью Круг изрыгнул целую армию… орду… и людей, и прочих тварей, обитавших там. С такой силой мы еще не сталкивались. Король Утер отправился на поле боя — вопреки моему совету, ведь ему было уже немало лет… Он пал в ту ночь, и страна сейчас не имеет властелина. Я хотел, чтобы наместником сел мой капитан Ланселот — ведь он куда достойнее меня. Странно. Я знал Ланселота — ну в точности его — в Авалоне… Но этот Ланселот не узнал меня, и пришлось знакомиться. Странно… В любом случае, он отказался от места, и меня поневоле заставили взять власть. Я не хочу этого, но деваться некуда. Во всяком случае, теперь я уже три года сдерживаю эту нечисть. Все во мне стонет и зовет бежать! Кто я этим проклятым людям? Что мне с того, если мерзкий Круг станет расти? Я мог бы сбежать за море, найти землю, куда Круг не дотянется при моей жизни, и забыть обо всем. Проклятие! Ни к чему мне это бремя! Но теперь оно мое!
— Почему? — спросил я, и звук собственного голоса показался мне незнакомым.
Ответом было молчание.
Ганелон выбил трубку. Набил, зажег, раскурил.
Молчание продолжалось.
А потом он проговорил:

— Не знаю. Я могу всадить человеку в спину кинжал за пару сапог, если они у него есть, а мои ноги мерзнут. Я знаю, что говорю, — когда-то я сделал так. Однако тут… Тут что-то иное. Этот Круг — он против всех, но только мне по силам что-то сделать. Черт побери! Я знаю, когда-нибудь этот замок станет нашей общей могилой. Но я не могу оставить его. Я должен удерживать нечисть, сколько могу.
Ночной воздух освежил мою затуманенную голову, прояснил сознание, хотя оно существовало как бы в стороне от несколько расслабленного тела.
— А Ланс не сумеет править ими? — спросил я.
— Сумеет. Он хороший человек. Но есть еще одна причина. Мне кажется, что та, похожая на козла, тварь, кем бы она ни была, все-таки немного побаивается меня. Я был в Круге; она заявила, что мне не выбраться оттуда, но я пробился наружу. И пережил эту хворь. Та тварь знает, что это я противоборствую ей. Мы выиграли кровавое сражение в ночь смерти Утера. Тогда я снова встретил это существо — но уже в другом виде, — и оно узнало меня. Быть может, мое присутствие сдерживает эту тварь.
— Как она выглядела?
— Как человек на пегом коне, только с козлиными рогами и красными глазами. Мы бились, но битва развела нас. И к счастью — чудовищное создание уже одолевало меня. Когда мы скрестили мечи, оно заговорило, и я узнал этот оглушительный голос. Оно называло меня дураком и говорило, что нет у меня надежды на победу. Но наступило утро, поле боя осталось за нами, мы загнали всю мерзость обратно в Круг и убивали бегущих. Всадник на пегом коне исчез. С тех пор случались еще вылазки, но не такие. И если я уеду из этой страны, Круг немедленно извергнет подобную армию… Ее уже готовят, готовят сейчас. И тварь эта узнает о моем отъезде… так же как узнала она и о том, что Ланс везет мне диспозицию войск в Круге, и послала проклятых стражей убить его по дороге. Теперь она знает и о вас и будет размышлять, как изменить ход событий. Чудовище будет гадать, кто вы и откуда у вас такая сила. Я останусь здесь — сражаться с этой тварью, пока не паду. Это мой долг. Не спрашивайте почему. Я надеюсь лишь, что, пока не наступил мой последний день, узнаю, как сузить этот Круг… И почему он объявился здесь.
Вдруг что-то затрепетало возле моей головы. Я быстро откинулся — на всякий случай. Впрочем, необходимости в этом не было. Птица. Белая птица уселась на мое плечо и тихо попискивала. Я поднял руку, она перебралась на ладонь. К ноге была привязана записка. Я отвязал ее, прочел и тут же смял в кулаке. А потом уставился вдаль.
— В чем дело, сэр Кори? — поинтересовался Ганелон.
Записку послал я сам, она была написана моей рукой, отправлена с ведомой мне птицей и могла попасть только в намеченное мной место. Но не в этот замок хотел я ее отправить! Однако я смог прочесть собственное предсказание.
— Что это? — спросил Ганелон. — Что это у вас в руках? Записка?
Я кивнул и передал ему бумажку. Выбросить ее было невозможно, ведь он видел, как я отвязывал ее.
Ганелон раскурил трубку и в ее тусклом свете прочитал несколько слов, что были на этом клочке. «Я иду» — гласила записка, после чего следовала моя подпись.
— Значит, он жив? Значит, он явится сюда?
— Похоже.
— Странно, — произнес Ганелон. — Ничего не понимаю.
— Выглядит как обещание помощи, — сказал я, отпуская птицу, которая дважды гулькнула, покружила над головой и исчезла.
Ганелон покачал головой:
— Не понимаю.
— Дареному коню в зубы не смотрят, так? — сказал я. — Пока вы еле сдерживаете Круг.
— Верно. Быть может, он сумеет уничтожить его.
— Что, если это просто шутка? — возразил я. — Жестокая шутка.
Ганелон вновь покачал головой:
— Нет. Такие вещи не в его стиле. Интересно, что ему надо?
— Быть может, приснится — и узнаем, — предположил я.
— Верно, ничего больше не остается, — сказал он, подавляя зевок.
Мы встали, вместе прошли по стене и пожелали друг другу спокойной ночи. Я проковылял к кровати и провалился в нее, словно в яму, наполненную снами.
Назад: Ружья Авалона
Дальше: Глава 2