Глава 4
Оливер никогда не мог предсказать, когда в его сны придет Шептун. Иногда проходила целая неделя, а тот ни разу не появлялся. В иных случаях он мог посещать его сны четыре ночи подряд.
Оливер находился в каком-то дворце. Его дядя Титус, демсон Григгс и другие люди бегали по коридорам, пытаясь найти пропавшее кресло. Очевидно, кресло имело огромное значение. Оливер понимал, что это сон, потому что никогда не встречал короля. Не слишком веселый монарх заявил, что если они отыщут кресло, то парламент согласится пришить ему руки обратно. А потом в сон мальчика ворвался Шептун.
— Оливер, я тебя вижу. А ты меня видишь?
— Яне вижу тебя, Шептун, ступай прочь!
— Значит, все-таки видишь, Оливер! — прошипело бесформенное существо, появившееся перед мальчиком. — Я могу проникнуть в твое сознание. Я могу проникнуть в сознание почти к любому из таких, как мы с тобой.
— Я не такой, как ты, Шептун, — проговорил Оливер.
— Верно, не такой. Я понимаю тебя, Оливер. Ты самый лучший из нас. Я всю жизнь ждал твоего появления. Остальные считают себя совершенными, те, кто в отличие от меня и моих друзей, не заперт в темницу. Но они не встречались с тобой, Оливер. Потому что стоит им увидеть тебя, и куда только денется их гордость, тщеславие и самодовольство.
Оливеру было известно лишь то, что Шептуна держат взаперти где-то в темноте, глубоко под землей. Что он скован заклинаниями, а от мира его отделяют проклятые стены и мощные уорлдсингерские ворота. Его уродливое бугристое лицо не поддавалось описанию и казалось пародией на человеческую внешность. Когда Шептун появился на свет, его перепуганные родители, должно быть, бросились прочь от своего чада и пробежали не меньше трех миль.
— Ну почему не желаешь оставить в покое мое сознание? — умолял его Оливер. — Убраться навсегда из моей жизни?
— Ты — моя жизнь, Оливер! — прошипело жуткое создание. — Ты и те другие, с которыми я общаюсь. Неужели ты думаешь, что моя жизнь стоит того, чтобы жить? Меня держат одного в темнице, Оливер, в которой нет ни лучика света. Там нельзя выпрямиться во весь рост. Я даже не смогу броситься на моих тюремщиков, если те вдруг вздумают проверить, жив ли я. Ко мне приходят лишь крысы, их привлекает запах моего немытого тела и моих экскрементов. Иногда я ломаю зубы об их кости, когда мои стражи забывают принести мне еду.
Оливер почувствовал, что его сейчас стошнит.
— Какой же у них вкус?
Шептун рассмеялся. Смех его был похож на шипение воздуха, вырывающегося из детандера.
— Какой у них вкус, Оливер? Как у нежной курятины. Я позаимствовал определение этого вкуса из твоего сознания. Надеюсь, ты не имеешь ничего против. Потому что мне не с чем было сравнивать.
Оливер еле сдержал рвоту, и довольный Шептун сплясал перед ним джигу.
— Я старюсь не есть ту пищу, которую они мне приносят, Оливер. В нее добавляют разные снадобья, чтобы размягчить мой мозг, чтобы меня сморил сон и взяла усталость.
И снова во сне появился дворец, а в нем король. Бросив короткий взгляд на Шептуна, монарх поспешил отвернуться.
— Как печально, Оливер. Даже призраки, что приходят ко мне во сне, и те не могут смотреть на меня без омерзения. Кстати, напомни мне, что сейчас происходит — это ты мне снишься, или я снюсь тебе?
— Какая разница?! — крикнул мальчик. — Оставь меня в покое!
— Приближается твое время, мой великолепный друг! — произнес Шептун. — Скоро ты поймешь, насколько удивительна, гибка и подвижна жизнь. Стоит тебе это узнать, и ты обрадуешься тому, что я заползаю в твою голову. Да-да, ты будешь рад, обещаю тебе.
— Этого никогда не будет! — крикнул Оливер.
— Я бы не советовал тебе торопиться с подобными заявлениями, Оливер. Первые изменения уже начались. Возьмем, к примеру, вашего гостя, Гарри Стейва. Что ты о нем думаешь, мой мальчик? До известной степени его можно назвать темной лошадкой. И, наверно, еще сводником и бабником, верно я говорю?
— Я не…
— Ш-ш-ш! Тихо! — шикнул на него Шептун. — Через пару секунд ты проснешься.
Так и случилось.
Встать пришлось рано, чтобы успеть расписаться в регистрационной книге графства. Как обычно, Оливер оказался у входа в полицейский участок Хандред-Локс вовремя и стал свидетелем того, как арестованных ночью заключенных, прежде чем расселить по камерам, ведут по Райнерс-стрит в небольшую контору магистрата. Среди обычной ватаги выпивох из числа завсегдатаев таверн затесалась горстка беженцев из Квотершифта — двое мужчин и женщина, по всей видимости, их сестра.
Их одежда была в самом жалком состоянии. Оливер сделал вывод, что они бежали из своей страны морем, обогнув проклятую стену, отделявшую мятежный Квотершифт от королевства Шакалия. Одного из мужчин сотрясала дрожь, которую он никак не мог унять. Его соотечественники молчали. Было видно, что они ошеломлены. Какие же сказки рассказывал им квотершифтский комитет пропаганды? Что Двухлетнюю войну выиграл Квотершифт? Что Шакалия превратилась в истинный образец карлизма? Что ее жители также пострадали от голода, потому что заменили фермерские хозяйства Комитетами Аграрного Равенства, а своих образованных йоменов колоннами погнали прямиком к Гидеонову Воротнику, к этим работающим на силе пара машинам смерти, что в последнее время украшали собой все городские площади городов Содружества Общей Доли?
Сколь лживы ни были эти измышления, их оказалось явно недостаточно, раз эти трое бежали от великого террора, свирепствовавшего в Квотершифте. С тех пор как уорлдсингеры Сообщества Общей Доли возвели магическую стену, до Шакалии живыми добирались лишь немногочисленные беженцы. Их было так мало, что магистраты стали автоматически давать им политическое убежище. К оказанию им материальной помощи призвали одно из многочисленных эмигрантских благотворительных обществ. Теперь в Шакалии квотершифтских дворян было даже больше, чем у себя на родине. В основном это те, кому посчастливилось бежать вместе со своим золотом еще до того, как была возведена проклятая стена. Менее удачливые все еще томились в лагерях Содружества Общей Доли в ожидании того момента, когда им вручат листок бумаги с начертанной на нем красной цифрой… после чего выстрелят в затылок железной стрелой.
Как только вереница заключенных исчезла за углом улицы, Оливер постучал в дверь полицейского участка и вошел внутрь.
— Оливер! — удивился сержант Кадбен, закрывавший дверь одной из камер. — Что, уже настал твой день?
— Боюсь, что уже настал, — подтвердил юноша.
— Ну заходи, паренек! Будь проще. Твой коротышка фокусник сейчас придет. Не желаешь чашечку каффиля? Молодой Уоттл только что сварил.
Оливер кивнул в знак согласия. Сержант Кадбен — бесцеремонный, прямолинейный житель нагорья; он не терпел уорлдсингеров и в еще меньшей степени жаловал личного мучителя Оливера, высокомерного Эдвина Пуллингера, королевского инспектора, представлявшего в графстве интересы Государственного департамента по делам феев.
— Тяжелая ночь была? — поинтересовался Оливер.
— Как обычно. Хотя вчера здесь был проповедник. Кто-то развлекался тем, что засовывал листовки политического характера в книгу Законов Круга.
— Листовки. Это ж надо! — рассмеялся Оливер.
— Ты бы видел лицо проповедника! Это были выдержки из «Общества и общего дела». Вряд ли он когда-либо раньше их читал. Бедняга так перепугался, что карлисты пробрались в его славную Круговистскую церковь, что его едва не хватил удар. Мальчик равнодушно пожал плечами.
— Вообще-то, я тоже никогда их не читал. Мне они как-то не попадались в руки.
Сержант заговорщически подмигнул ему.
— Я как-нибудь втихаря дам их тебе почитать, компатриот. Как-то мне не по душе это занятие — жечь книги. Может, иностранцы всякие и привыкли к таким вещам, но никак не мы, шакалийцы. Бенджамина Карла с восемьдесят первого уже нет в живых, и сдается мне, после того как восстание было подавлено, большая часть его революционеров последние пятнадцать лет занимается тем, что пекут хлеб и варят сталь.
— И печатают листовки, — ехидно добавил Оливер.
Сержант Кадбен прикрепил кнопкой к стене объявление о вознаграждении за поимку беглого преступника.
— Ворчим, паренек. Вас хлебом не корми, дай только поворчать. Скажи-ка лучше, дружище, а ты счастлив? Доволен ты тем, что тебе приходится каждую неделю таскаться сюда, чтобы отметиться у нас к вящей радости этого идиота в красном одеянии? А я? Неужели ты думаешь, что я тоже счастлив? Всего три коротышки констебля следят за конституционным порядком в Хандред-Локс, тогда как в Шипмен-Тауне их в десять раз больше. Чем они, скажи на милость, там занимаются? Допрашивают треску? Арестовывают чаек? Отправляют моряков, напившихся пива, проламывать друг другу головы в наших тавернах.
Дверь приоткрылась, и в комнату просунулась голова констебля Уоттла.
— Инспектор Пуллингер желает знать, почему ему приходится так долго ждать.
— Вот видишь, паренек, и этот ворчит. — Сержант повернулся к констеблю. — Департаменту по делам феев не нравится отвечать на такой вопрос, молодой Уоттл.
Оливера проводили в кабинет. Кадбен бесцеремонно уселся под оружейной полкой и принялся чистить висевшие в верхнем ряду кортики и смазывать маслом винтовки нижнего ряда. При этом он не переставал вслушиваться в происходящее. Для департамента обычное дело — прибегать для получения желаемых результатов к уорлдсингеровским трюкам, давить на сознание несчастных феев; но здесь такому не бывать, по крайне мере пока надзором за Хандред-Локс занимается он, сержант Кадбен, а не кто-то другой.
Рядом с хитрым чародеем сидел еще один, тоже представитель Департамента по делам феев, по возрасту не старше Оливера. Помощник Пуллингер потер лоб, на котором красовалась татуировка — четыре небольших пурпурных цветка, символ его уорлдсингерского чина.
Эдвин Пуллингер перевернул лежащую на столе регистрационную книгу и пододвинул ее к Оливеру.
— Оставьте вашу официальную подпись, мастер Брукс. Мой коллега рядом с вами распишется от имени нашего департамента.
Оливер взял перо и обмакнул его в чернильницу.
— Собираетесь на пенсию, инспектор Пуллингер?
— Собираюсь, но еще не скоро, мастер Брукс, — ответил Пуллингер, после чего вытащил небольшую деревянную табакерку, взял из нее щепотку перплтвиста, насыпал на тыльную сторону ладони и нюхнул. При вдыхании содержимое табакерки усиливало способности уорлдсингера. Помощник извлек плоский зеленый кристалл и сделал несколько пассов, означавших знаки правды.
Оливер покорно положил правую руку на кристалл правды, после чего Пуллингер приступил к ритуальному допросу.
— Проявлял ли ты какие-либо из нижеследующих извращений? Телекинез, способность к полету, сверхъестественные силы, ментальный контроль над животными, способность становиться невидимым, способность создавать тепло или огонь… — Пуллингер принялся перечислять весь список.
— Нет, — ответил Оливер, когда волшебник закончил. — А вы? Сержант Кадбен удивленно хмыкнул.
Пуллингер подался вперед.
— Если бы я проявил подобные способности, молодой мастер Брукс, это произошло бы в результате упорного изучения уорлдсонга и моего врожденного мастерства черпать энергию из животворных жил нашего мира.
— Естественно.
— Именно, — парировал Пуллингер. — Благодаря природе. Естественно. Я мог бы взять самого бесталанного констебля в полицейском участке и, имея в своем распоряжении достаточно времени, какое для этого требуется, научил бы его передвигать предметы при помощи уорлдсонга. — В подтверждении его слов перо выскользнуло из пальцев Оливера и поплыло по воздуху прямо к уорлдсингеру.
— Не беспокойтесь на мой счет, — пробормотал сержант Кадбен.
Пуллингер откинулся на спинку кресло и обратился к своему юному коллеге.
— Как вы понимаете, молодой мастер Брукс — моя величайшая головная боль. Загадка. Как долго в среднем нужно соприкасаться с гиблым туманом, чтобы дали о себе знать все эти мерзости?
— От двух минут до часа, — ответил ученик.
— Верно, — подтвердил Пуллингер. — Можно спокойно спать в своей постели, как вдруг из земли поднимется гиблый туман, но вы сами узнаете об этом лишь в тот момент, когда ваше тело начнет менять очертания.
Юноша согласно кивнул.
— Две минуты, — повторил Пуллингер. — А вот аэростат нашего Брукса врезался в занавес гиблого тумана, когда ему был всего год. Его, единственного, кто тогда спасся, нашли четыре года спустя. Четыре года он подвергался воздействию заразы. К тому же он был слишком юн, чтобы самому находить себе пищу. И потом объявляется снова — ни противоестественных способностей, ни уродств, ни воспоминаний о том, что случилось с ним по ту сторону занавеса…
— Возможно, меня воспитали волки, — предложил объяснение Оливер.
— С момента нашей последней встречи ты что-нибудь вспомнил о времени, проведенном за проклятым занавесом?
— Нет, — солгал мальчик. Как обычно, кристалл правды никак не отреагировал на его ответ.
— Тебе снились сны, которые можно было бы назвать необычными?
— Нет, — снова солгал Оливер.
— Беседовал ли ты мысленно со своими родственниками, которых все считают погибшими?
— Нет, — ответил мальчик. — Хотя если бы такое и случилось, я не стал бы возражать.
Пуллингер не поверил ни единому слову Оливера. Четыре года подряд ребенок был подвержен воздействию гиблого тумана, и в результате никаких противоестественных способностей. Просто неслыханно! Оливер стал его навязчивой идеей, делом всей его жизни.
— Только не пытайся меня обмануть. Я вижу, ты что-то утаиваешь, мальчик, — произнес уорлдсингер. — Ты можешь обмануть кристалл, но мне-то ты расскажешь все. Я тебя нутром чувствую.
— Вы ведь остановились в «Трех колоколах», верно? — полюбопытствовал сержант. — Эх, придется все-таки разобраться с их кухней.
Пуллингер пропустил его шутку мимо ушей.
— Чего ты боишься, Оливер? Ведь физически ты вполне нормален. Тебе не грозит возможность закончить жизнь в Хоклэмском приюте, обещаю тебе.
— Я бы предпочел военную службу.
— Верно, Оливер. Ты предпочел бы военную службу. В рядах Особой Гвардии твои способности будут поставлены на службу народу. Ты станешь героем, Оливер. В твоей жизни больше не будет ничего непонятного. Тебе не придется ничего бояться. Ты станешь любимцем всей страны, защитником отечества от внешних и внутренних врагов.
— С торком на шее, — подсказал Оливер. — Чтобы за каждым моим шагом следил кто-то вроде вас.
— Несмотря на все наше могущество, Оливер, мы всего лишь люди, которым доверено следить за теми, кто доверия не заслуживают. Торк — гарантия на тот случай, если кто-то из меченых гиблым туманом решит испробовать свои способности… или сойдет с ума. Скольких феев казнили при помощи торка? В этом году пока ни одного.
Оливер покачал головой.
— Я в большей степени человек, чем ваши друзья из Департамента по делам феев.
— Я знаю, что ты думаешь: будто с тобой плохо обходились, Оливер. Эгоистический взгляд молодого человека, который совершенно не знает жизни. Это делается ради твоей безопасности, да и нашей тоже. Ты еще не видел того, что видели мы в департаменте. Однажды ночью ты станешь феем и, проснувшись утром, обнаружишь, что у тебя с нами не больше общего, чем с насекомыми из твоего сада. Тебе, возможно, захочется вывернуть тело твоего дяди наизнанку, чтобы посмотреть, каково оно внутри. Ты отправишься гулять по улицам Хандред-Локс и начнешь поджигать людей силой мысли только для того, чтобы услышать, какими голосами они будут кричать. Я уже не раз видел такие вещи, Оливер.
— Я никогда не стану этого делать.
— Люди боятся гиблого тумана, Оливер. Боятся того, что нечто, что прячется посреди него, просачивается сквозь занавес в Шакалию, уродуя своих жертв. Они боятся неестественных способностей, которые не изучены и не поставлены под контроль людей.
— Но я нормален! — едва не сорвался на крик мальчик. — Я такой же, как другие.
— Ты не можешь быть таким, как все, Оливер, после того, как четыре года пробыл за занавесом гиблого тумана. Ты единственный, кто прожил там столько времени и вернулся оттуда живым.
— Я ничего не помню о том времени.
— Что за жизнь у тебя здесь, Оливер? Соседи и друзья напуганы твоей лишенной торка шеи, напуганы тем, что в один прекрасный день ты проснешься уродом. Покажи мне свою истинную сущность и позволь зачислить тебя в ряды Особой Гвардии!
— Хандред-Локс — мой родной дом.
— Это твоя тюрьма. Оливер. Ты будешь счастлив оказаться среди себе подобных. Капитан Флейр пригласит тебя в свой легион и примет как брата. Бонфайр и другие воины нашей славной Особой Гвардии сделают из тебя настоящего героя.
Оливер оставил слова чародея без ответа.
— Простолюдины обожают Гвардию, Оливер. Во всем королевстве не будет такой таверны, зайдя в которую, шакалийцы не поднимутся с мест и не выпьют за твое здоровье. И еще женщины, Оливер. Ты не видел, как женщины увиваются за гвардейцами? Борзописцы с Док-стрит будут строчить книжки о твоих подвигах и превратят приключения твоего легиона в легенду. А что тебя ждет здесь, ты думал об этом?
— Моя личная свобода, — тихо ответил Оливер.
— Забавная у тебя свобода, — усмехнулся чародей. — Пока что она обходилась тебе очень недорого, юноша. Но очень скоро ты сам увидишь, что цена за нее начнет стремительно повышаться.
— Я нормален, — упрямо проговорил юноша. — Нормален.
Пуллингер и его помощник направились к выходу.
— Когда-нибудь ты не выдержишь и проявишь свою настоящую суть, Оливер. Когда это произойдет, мы будем рядом и свяжем тебя. Или положим тебе конец.
Когда оба чародея покинули полицейский участок, сержант Кадбен покачал головой. Перед ним на столе лежал ряд отполированных кортиков и вычищенных винтовок.
— Я восхищен твоим мужеством, паренек. Вот только не поступаешь ли ты себе во вред, а?
— Вы думаете, что я сделаю то, чего он хочет?
Кадбен пожал плечами.
— Я не знаю, сколько в тебе чертова тумана, парень, но четыре года за занавесом это почитай пожизненное заключение. Они до седых волос продержат тебя в звании поднадзорного. Ну и жизнь.
— Это несправедливо.
— Я знал одного детектива из Хэм-Ярда. Если уж он вбил себе в голову, что ты виновен, тебе ни за что не отвертеться. Ты мог бы сделать признание в том, что ты фей и получить короткий срок, и не важно, невиновен ты или нет. Тебя в любом случае посадят.
— Даже если я никакой не фей? Никакой не меченый?
— Особенно если ты никакой не меченый, паренек. Ты просто скажи им, что старина Изамбард Киркхилл из могилы посылает тебе указания — и пусть они наденут тебе на шею торк и запишут в Особую Гвардию. В этом отношении он тебе не врал. В Миддлстиле они живут не хуже членов парламента. Легкая служба, никаких забот, знай себе защищай народ от короля. А если парламент отдаст приказ, то основную работу за тебя сделают силачи вроде капитана Флейра. Настанет день, и я уже в самом начале зимы прочитаю в «Миддлстил иллюстрейтед» о том, каким славным защитником отечества ты стал.
Однако мысли Оливера были не об Особой Гвардии. Он думал о Хоклэмском приюте, о зловещих словах Шептуна, о том, что такое провести остаток жизни в темной, лишенной воздуха камере рядом с жутким монстром, нагло вторгающимся в твои сны.
* * *
Возможно, это было шестое чувство — нечто такое в нем, что наконец стало оправдывать ожидания Департамента по делам феев, — но Оливер почему-то сразу, как только открыл дверь черного хода в Севенти-Стар-Холл, понял: что-то случилось. В чулане все было на своих обычных местах — глиняные горшки, садовый инвентарь, старые сапоги, круглый стол, покрытый пыльной скатертью.
И все же волоски у него на шее почему-то встали дыбом. Необъяснимое ощущение того, что в доме что-то не так. Оливер осторожно приоткрыл дверь и заглянул в кухню. Демсон Григгс лежала лицом вниз на плитках пола. Вокруг ее головы растеклась большая лужа крови. В затылке у нее торчал кухонный нож с деревянной ручкой. И это случилось с практичной и предусмотрительной демсон Григгс, за которой не водилось никаких грехов! Оливеру показалось, будто ее как жука раздавили огромной, обутой в сапог ногой.
Мальчик с трудом сдержал готовый вырваться из горла крик. Неожиданно он почувствовал себя слабым и беспомощным, как будто душа его улетела в небеса, а тело мощным вихрем смерти подбросило вверх. В следующее мгновение животный инстинкт самосохранения снова вернул его в реальность. Неужели демсон Григгс тоже вошла с черного хода и вспугнула вора, забравшегося в дом, чтобы поживиться столовым серебром? А где же дядя Титус? Что с ним?
Оливер почувствовал, что еще мгновение, и на него накатит волна паники. Дядя должен быть дома. Тогда почему он не услышал криков домоправительницы? Мальчик взял большой нож, лежавший на точильной колоде возле фаянсовой мойки — ощущение тяжелой рукоятки на какой-то момент вселило в него уверенность. Затем до его слуха донесся чей-то кашель. Стараясь не поскользнуться в луже крови — невообразимо бурой при том, что она должна была иметь красный цвет, — Оливер приблизился к приоткрытой двери, ведущей в прихожую.
Там он увидел незнакомого человека, нет, сразу двух, которые быстро перебирали содержимое шкатулки для писем. На них была черная одежда незнакомого Оливеру покроя. Где же дядя? Мальчик еще крепче сжал нож и собрался сделать шаг вперед, когда чья-то рука зажала ему рот и стиснула руку с ножом так, что он не смог ею пошевелить.
Это был Гарри Стейв.
«Оливер».
Голос прозвучал в голове мальчика. Губы Гарри были плотно сжаты.
(Молчи, Оливер. Не произноси ни звука. В доме чужие люди. Убийцы. Говори, не раскрывая рта. Я все прочту по твоим губам).
«Как вы это делаете? — беззвучно спросил Оливер. — Вы — уорлдсингер? Где мой дядя?»
«Утром, когда я уходил, Титус был дом. Мысленное эхо — обычный прием уорлдсингеров, но на мне ты не увидишь никаких красных татуировок, старина».
«Кто они? Что они делают здесь?» — спросил мальчик.
«Кто они такие, я сам очень хотел бы знать. И что они здесь делают тоже».
«Они вооружены?» — задал новый вопрос Оливер.
«Было бы чудом, если бы у них не было оружия. Я хочу, чтобы ты как можно быстрее вернулся в полицейский участок, Оливер, и как можно быстрее привел сюда констебля».
«Но вы…»
«Пока еще остается вероятность того, что Титус жив. Я останусь здесь. Буду драться с ними, если придется. Или убегу, если буду вынужден это сделать. А теперь БЕГИ!»
Оливер примчался в полицейский участок, тяжело дыша и весь в поту. Казалось, сердце вот-вот выскочит у него из груди. Всю дорогу он отчаянно желал, чтобы полицейские были на месте. Толкнув дверь, он влетел внутрь, чем не на шутку перепугал сержанта Кадбена.
— Сержант! — задыхаясь, проговорил мальчик. — Демсон Григгс убита. Убийцы все еще находятся в нашем доме!
Только сейчас Оливер заметил двух элегантно одетых мужчин в дальней части комнаты.
— Вот видите, сержант. Что я вам говорил? Похоже, мои слова оказались пророческими.
Кадбен кивнул на незнакомцев.
— Оливер, это бригадир Морган и капитан Бейтс из Хэм-Ярда.
— Я не совершу никаких чудес сыскного ремесла, если назову главаря убийц, — произнес тот из незнакомцев, которого Оливер посчитал бригадиром.
— Гарри Стейв! — отчеканил тот, кто, по идее, был Бейтсом.
Глаза мальчика удивленно расширились.
— Но он же!..
— Гарри Стейв пятнадцать лет назад бежал с виселицы Боунгейтской тюрьмы, — сообщил бригадир Морган. — С тех пор он оставил по всей Шакалии немало кровавых следов и целую гору трупов.
— Тебе здорово повезло, дружок! — вступил в разговор сержант Кадбен. — Так значит, этот громила и его головорезы все еще находятся в твоем доме?
Оливер негромко простонал. Дядя Титус. Его дядя в руках банды убийц и мошенников. А он бросил его на произвол судьбы в Севенти-Стар-Холле. Оливер посмотрел на ордер, который держал в руках сержант Кадбен. На нем красовался рисунок, изображавший Гарри Стейва, а выше — строчка значков кода крови. Эту информацию можно было прочесть лишь при помощи транзакционного устройства. Буквы и значки заплясали пред глазами Оливера. Гарри Стейв. Бежал из Боунгейтской тюрьмы. Длинный список фальшивых имен. Внизу две набранные крупным шрифтом буквы — К.П. Королевское прощение нашедшему, если будет передан властям мертвым.
Сержант Кадбен снял с оружейной полки винтовку, перегнул ствол и осторожно заложил в него стеклянный заряд.
— Значит, он убил демсон Григгс, паренек? Кровавый убийца и подонок. На сей раз ему не уйти от петли. Даже если решит добровольно сдаться в руки закона.
— Но он отпустил меня, — возразил Оливер. — А ведь мог бы и убить.
— Это, он тешил свое эго, — включился в разговор капитан из Хэм-Ярда. — Какой прок оставлять следы преступления, если дешевые бульварные издания припишут твои подвиги соперничающей шайке.
Бригадир взял со стола кортик.
— А где остальные констебли?
— Один на летном поле. Второй отправился куда-то к дамбе и к навигационному каналу Хандред-Локс, — недовольным тоном ответил Кадбен. — Пока я дождусь их, Стейв и его шайка уже будут на полпути к Хамблфолку.
— Плохи дела, — произнес бригадир.
— Сколько раз я говорил в совете графства, что нам не хватает людей, — пояснил сержант. — Может, теперь они прислушаются к моим словам, после того как у нас произошло убийство?
— Нет, — возразил бригадир. — Я имел в виду, что плохи дела для тебя.
С этими словами он вскинул руку с кортиком, и, вонзив его Кадбену в живот, несколько раз повернул. Сержант отпрянул назад. Изо рта у него выплеснулась струйка крови. В следующее мгновение согнутая в локте рука Бейтса замком сжала мальчику горло. Ударив второй рукой его в спину, он заставил Оливера упасть на колени.
— Как ужасно, — процедил Морган, внимательно и бесстрастно наблюдая за предсмертными судорогами Кадбена, — когда молодой человек неожиданно становится феем и убивает всех, кто оказался в этот момент в доме.
Его коллега несокрушимой стеной навис над Оливером, придавив его к полу.
— И убивает надзирающего за ним полицейского.
Оливер почувствовал, что у него больше нет сил сопротивляться. Бригадир тем временем извлек откуда из-под кителя веревку с петлей.
— После чего мальчик, терзаемый стыдом и раскаянием, вешается прямо в помещении полицейского участка.
Опустившись вниз, петля легла на шею Оливера, и начала затягиваться, врезаясь в горло.
— Как ты думаешь, капитан, сколько он протянет? — поинтересовался Морган.
— С его весом? — ответил Бейтс. — Минуты три.
— Нет, так дело не пойдет. Маловато, — посетовал Морган. — Спорим, что дрянной мальчишка проболтается в петле шесть минут, прежде чем сдохнет.
— Нет. Он окочурится куда быстрей. Слишком тощий.
— Ставлю гинею, что выдержит. Идет, капитан?
— Договорились, старый негодник.
Оливера поставили сначала на ноги, затем на стул, а веревку, перебросили через потолочную перекладину.
— Ну давай, сынок! — мерзко ухмыльнулся бригадир. — Постарайся продержаться подольше, не меньше шести минут!
Оливер как во сне почувствовал, как у него из-под ног выбили стул. Веревка дернулась и натянулась. Мальчику показалось, будто ему в горло плеснули раскаленного металла. Дергая ногами и раскачиваясь в воздухе, он попытался закричать от пронзительной боли, однако голос не повиновался ему. Затем пол начал медленно надвигаться на него. Или это под ним разверзаются врата подземного царства?
«Ныряй под стол!»
Грохнул винтовочный выстрел, и бригадира отбросило к стене. Пистолет, к которому он потянулся, повис в воздухе. Второй полицейский из Хэм-Ярда пытался что-то вытащить из-под мундира, однако Гарри Стейв не стал перезаряжать винтовку сержанта Кадбена. Глаза Оливера на мгновение погрузились во тьму. Гарри молнией перелетел на другой край комнаты. Разве возможно, чтобы кто-то двигался с такой быстротой? Видимо, он просто теряет сознание — петля на его шее перекрывает приток кислорода в мозг.
Гарри врезал второму в живот прикладом винтовки, и Бейтс согнулся пополам. Еще шаг вперед, и шея капитана полиции из Хэм-Ярда хрустнула, а его обмякшее тело рухнуло на пол.
Закашлявшись, Оливер потянул веревку, которая тугой петлей по-прежнему стягивала ему горло. Подняв голову, он увидел, что в стене все еще подрагивает нож, которым Гарри перебил веревку и спас его от мучительной смерти.
— Что с дядей Титусом? — прохрипел мальчик.
Гарри Стейв печально покачал головой.
— О Великий Круг! — До Оливера только сейчас начала доходить чудовищность случившегося. Трое убитых. Кадбен мертв. Демсон Григгс мертва. Дядя Титус мертв. — Они пытались убить меня!
— Они хотели списать на тебя эти убийства. Свалить вину на поднадзорного мальчишку. Им нужны были я и Титус.
— Они же полицейские!
Гарри Стейв пнул ногой тело Бейтса.
— Может быть. Но будь они и в самом деле полицейскими, они явно не из тех увальней, что целыми днями бьют баклуши в Хэм-Ярде.
Оливер попытался заговорить, но Гарри прижал палец к его губам.
— Я убил двоих в Севенти-Стар-Холле, Оливер. Двоих здесь. Все вопросы потом. Нам нужно поскорее убираться отсюда.
Окружающий мир удивительным образом перевернулся с ног на голову. Полицейские, убивающие невинных людей. Убийца, который защитил его от других убийц. Те немногие обитатели Хандред-Локс, которые были ему дороги, мертвы. Оливер словно лунатик вышел из здания полицейского участка, закрыв за собой дверь, за которой лежали мертвые тела.
Закрыв за собой дверь всей своей жизни.
