Глава 23

Не обращая внимания на крики принца Алфея, его подтащили к кресту и привязали ремнями к холодному камню.

— Не трогайте мои руки, у нас ведь был уговор! Я помогал вам, неужели вы забыли!

— Сейчас ты поможешь нам снова, — произнес Тцлайлок. — Тебе не нужно переживать по поводу рук, компатриот, мы не собираемся их отрезать. Это был лишь символический жест, нужный старому режиму, чтобы отвлечь толпу от насущных проблем. У нас есть куда более эффективные методы сдерживания чересчур ретивых соотечественников.

Принц попытался повернуть голову, чтобы лучше разглядеть стеклянный резервуар, в котором булькала кровь.

— Это еще что такое? Что вы делаете?

— Это линза, которая обостряет чувствительность нервных окончаний. А теперь ни звука, если тебе дорога жизнь. Вскоре нам понадобятся все твои силы. Впрочем, мне почему-то кажется, что ты протянешь не так долго, как моя милая маленькая барышня.

— Но ведь вы сказали, что освободите меня!

— Как я мог такое забыть? — переспросил Тцлайлок. — Ирония судьбы состоит в том, компатриот, что именно вы своей кровью освободите всех остальных людей.

— Во мне больше нет королевской крови! — рыдал Алфей. — Я отрекся от трона, как и обещал. Можете взять трон себе. Дайте мне уехать отсюда в свободное государство феев.

— Твоя королевская кровь мне не нужна, — ответил Тцлайлок. — Как странно, однако, что в Гринхолле нет официальных свидетельств того, что ваша ветвь и ветвь Виндекса когда-то объединились. Но есть и куда более странные вещи. До тебя не было ни единого случая, чтобы королевский отпрыск нес в своих жилах меченую кровь. Вот что происходит, когда вы, как грязные крысы, спариваетесь без надлежащего надзора.

— Меченая кровь? На мне нет никакого проклятия! Отпустите меня! Прошу вас, ради Великого Круга!

— Твоя роль в истории страны будет исполнена совершенно иным смыслом, — заявил Тцлайлок. — Нет, ты не доблестный ангел из рядов пролетариата, готовый отдать жизнь ради правого дела. Ты последний оплот тирании, который народ сверг, чтобы окончательно поставить точку на старом режиме и открыть врата прекрасному новому миру.

Жрецы культа саранчи привязали принца к каменному кресту и кивнули председателю Первого Комитета.

— Позвольте мне уйти из дворца! — выкрикнул Алфей. — Я хочу покинуть Миддлстил!

— Вы больше не в Миддлстиле, компатриот. Когда мы закончим, мы найдем для вас подходящее место в музее, в виде чучела, рядом с каким-нибудь фабрикантом. Последний король Шакалии, который так и не был коронован.

— Прошу вас, ведь вы обещали мне!..

Тцлайлок посмотрел на жрецов культа саранчи.

— У меня к вам просьба, прекратите этот скулеж. У меня от него вот-вот заболит голова.

Жрецы проверили символы на панели управления, и в следующее мгновение подземное помещение наполнилось душераздирающим воем.

— Вот так лучше.

За спиной у принца, словно разделяя его муки, забулькал котел с кровью последних операторов. Тцлайлок удовлетворенно кивнул. Где-то далеко внизу эта чертова машина тоже сейчас корчится в муках. И даже если бедняжка Молли Темплар еще не отдала свою жизнь во имя правого дела, операторов осталось всего двое, и только на них двоих Гексмашина могла распространить свое влияние. Один из них сейчас в бегах, спасает свою шкуру, другой — того гляди расстанется с жизнью.

Стоило Тцлайлоку случайно увидеть в стеклянном сосуде свое отражение, как злорадство уступило место недовольству собой. За последнее время он слишком раздобрел. Он перевел взгляд на жрецов культа саранчи, и вынужден был отметить, что и те тоже прибавили в весе. Сказываются последствия уравнивания, а также урожай сердец, регулярно снимаемый при помощи Гидеонова Воротника. Уайлдкайотлям совершаются постоянные жертвоприношения, и как тут устоишь, как не попробуешь пищу, предлагаемую богам! На какое-то мгновение Тцлайлоку в голову закралась крамольная мысль: с его стороны и со стороны пастырей это знак неравенства, но она тотчас улетучилась из его головы. Вот ведь какую нелегкую ношу он взвалил на себя, вот каких сил требовала от него эта ноша! Не удивительно, что тело, чтобы оставаться крепким и сильным, нуждается в хорошем питании — таково требование революции. И все же странно: чем больше он ел, тем сильнее его мучил голод. Нужно переместить это чимекское приспособление на улицу, на Парламентскую площадь, подумал Тцлайлок. Куда приятнее будет наблюдать за мучениями последнего монарха Шакалии из окон Палаты Стражей.

В следующий момент помещение прорезал душераздирающий вопль — это машина решила испробовать на принце один из своих многочисленных сюрпризов: изменила характер его болевых ощущений. Тцлайлок взъерошил несчастному волосы. Фу, какие короткие и жидкие волосенки, не то что пышные огненные локоны компатриота Темплар. Что ж, каждый делает, что может. У каждого в новом порядке своя цель, свое назначение. Даже у мерзкого роялиста.

Оставшись без оружия, Оливер, Хоггстон и коммодор Блэк сидели в помещении, которое — как ни странно, казалось даже по-своему уютным, если учесть, что это была лишь заброшенная станция пневматической линии. Лишь присутствие изгоев, вооруженных допотопными ружьями и луками — кстати, нацеленных на троих пленников, — говорило о том, что в данный момент они находятся не в библиотеке какого-нибудь почтенного джентльмена.

Бенджамин Карл вкатил себя на инвалидной коляске, и, лавируя между стульями, приблизился к столику, на котором стояла старинная масляная лампа с двумя рожками. Голова вдохновителя революции сияла в ее свете. Небольшая серебряная тонзура — вот и все, что осталось от некогда пышной шевелюры всемирно известного революционера.

— Послушай, приятель, — подал голос коммодор Блэк, — надеюсь, в твои планы не входит пытать нас? Я что-то не вижу на твоем столе пыточных инструментов.

— Пытать? Я всегда считал, что настоящая пытка — это когда приходится слушать предвыборные речи приятелей Хоггстона. Нет, я бы хотел предложить вам по чашечке каффиля. Демсон Бедбери, вы бы не согласились поухаживать за нами?

Девушка, которая выдала их карлистам, вышла из библиотеки, но вскоре вернулась с дымящимся кофейником и четырьмя чашками.

— Я смотрю, Карл, время тебя пощадило, — заметил Хоггстон. — Особенно если учесть, что, по-моему, ты был мертв еще пару недель назад. Не считая инвалидной коляски…

Бенджамин Карл ударил ладонями по спицам колес.

— Я здесь не по причине возраста, Первый Страж. Меня похитили политические авантюристы из числа тех, кто в дебатах чаще занимают вашу сторону. Пришлось прыгать с круглого черного аэростата, и, как вы видите, приземлился я не совсем удачно.

— Тайный Суд? А я-то всегда думал, что это старые парламентские сказки, нужные лишь для того, чтобы я не позволял себе лишнего. Тебе, Карл, всегда чертовски везло.

— Я ничего не придумываю. — Старый революционер указал на стены своего жилища. — А теперь и вы делите со мной мое везение, Первый Страж. В ваших нищенских лохмотьях, провонявших помойкой, в то время как по проспектам Миддлстила маршируют головорезы из Третьей Бригады.

— Содружество Общей Доли — твое детище, Карл. Неужели твое сердце не переполняется гордостью при виде их свершений?

Бенджамин Карл развернул коляску и вытащил с полки какую-то книгу.

— «Общество и общее дело», первое издание. Ей цены нет на черном рынке с тех самых пор, как вы запретили ее.

С этими словами он бросил книжонку Хоггстону.

— Скажите мне, вы, пуристский кретин, где в ней говорится, будто мы собираемся устроить лагеря, чтобы воспитывать в них детей, которых будем отбирать у родителей? Что будем выстраивать наших граждан под тенью Гидеонова Воротника? Что одна страна должна нападать на другую? Что поставим себе на службу банду головорезов, чтобы они пинками вышибали двери и тащили людей на переработку? Найдите в книге место, где я это написал!

Хоггстон поймал книжку и помахал ею в сторону Бенджамина Карла.

— Может, слов здесь таких и нет, Карл, но именно так и оно происходит. Так и происходит, стоит лишь навязать твой идеальный общественный строй людям, которые появляются на свет без чьей-то указки, умирают без чьей-то указки и живут свою жизнь как хотят, опять-таки, без чьей-то указки.

— Дорогой пурист, вы можете родиться на свет без чьей-то указки, но есть неумолимый закон природы, который закрепляет кусок земли или право рождения за тем, кто еще находится в пеленках. Мы все приходим в мир, который принадлежит нам всем в равной степени.

— Это заявление разбойника с большой дороги, Карл. Ваша пресловутая община — лишь повод для тех, кто прожил свою жизнь в безделье, заявиться к трудяге-фермеру, который гнул на полях спину до седьмого пота, и, приставив к его груди шпагу, потребовать справедливую долю его урожая.

— Похоже, я только понапрасну трачу с тобой время, пурист! — крикнул Карл.

— Верните мне, сэр, мою полемическую дубинку, и я преподам вам хороший урок, который ваши люди побоялись усвоить после выборов 1566 года.

Оливер — в каждой руке по пистолету — вклинился между обоими спорщиками. Изгой, который держал их вместе с полемической дубинкой Хоггстона, растерянно заморгал: черт, ведь они только что были у него! Двое лучников посмотрели на свои стрелы, проверяя, на месте ли они. Оливер подбросил один из пистолетов в воздух, повернулся и увидел, как стрела с глухим стуком впилась в книжный шкаф. Вторую он также перехватил и с силой вогнал металлический наконечник в письменный стол, после чего вновь поймал в руку пистолет и разразился дьявольским хохотом.

— Самое время для чашечки каффиля, Бен Карл! — произнес он. — Как же так? Ты даже не потрудился привести сюда Первого Стража, чтобы обсудить с ним политическую философию.

— А ты кто такой, компатриот?

— Я и есть тот самый народ, во благо которого вы, два старых шута, якобы трудитесь!

— Вы же не хотите испортить народу настроение? — вставил слово коммодор.

— Ну, вы скажете! — ответил Бен Карл. — Мне показалось, что стороны вроде бы как забыли о разногласиях и решили работать заодно. А как вы отнесетесь к идее… расширенного союза?

— С вами? — спросил Хоггстон. — Великий Круг! Я думал, вы будете прыгать и хлопать в ладоши от радости. Довожу до вашего сведения — на тот случай, если вы не заметили — что это ваши люди сейчас расхаживают по поверхности.

— Якоб Вэлвин был блестящим ученым, Хоггстон, моим лучшим учеником. Когда мы с ним познакомились, это был скромный, застенчивый человек, который провел свои лучшие годы, обучая найденышей из работного дома грамоте. В возрасте шестидесяти шести лет он в течение двух недель подвергался избиению и пыткам в застенках политической полиции. Главное, заметьте, официального обвинения ему предъявлено не было. Ведь он попал в лапы к вашим хваленым юным патриотам. После того, как Якобу удалось бежать, цена за его голову уступала разве что цене за мою. Скажите, кто из нас преподал лучший урок человеку, который сейчас называет себя Тцлайлоком, вы или я?

— Ваши агитаторы едва не развязали в Шакалии гражданскую войну, — возразил Хоггстон. — По ту сторону границы Квотершифт в течение десятка лет купался в крови по вине вашего идейного наследия. Так по какой же причине, сэр, я сейчас должен заключать соглашение с дьяволом?

Карл наполнил одну из фарфоровых чашек и протянул ее Первому Стражу.

— По той же самой, что и я, компатриот пурист. Я отказывался сносить вашу тиранию, однако Тцлайлок превзошел вас по части жестокости. Он тем более омерзителен мне, что пытается рядиться в перелицованные одежды коммьюнистской истины. Ни один из нас в одиночку не в состоянии сбросить его режим, а вот вместе… Скажите честно, Хоггстон, вы прочли мою книгу, прежде чем бросить ее в огонь?

— Ваша проклятая философия сродни чуме, — ответил Первый Страж. — Разумеется, прочел.

— Тогда скажите, какая в ней последняя строчка?

Коммодор Блэк взял со стола том и открыл последнюю страницу.

— Сила не имеет смысла, если ею не пользуются во благо слабых. Одну хворостинку переломить нетрудно, связка хвороста — это уже общество, а общество переломить невозможно.

— Союз с карлистом, — фыркнул Хоггстон. — Да после этого парламент сместит меня с должности. Сколько у вас приверженцев?

— Целый город, Первый Страж. Настала пора, чтобы голос народа был снова услышан.

Хоггстон поднял чашку.

— За народ, коммьюнистский пес!

— За народ, рабовладелец-пурист!

Оливер одобрительно кивнул и сунул в кобуру оба пистолета. Хоггстон посмотрел на него.

— Стрелок, это судьбоносный момент! Куда ты собрался?

— Куда еще можно уйти, когда власть переходит к безумцам? Пойду проведаю, как там дела в сумасшедшем доме.

Молли уже пожалела о том, что не выпила больше воды, когда у нее была такая возможность. С каждым часом жара становилась все более нестерпимой, она утомляла, отнимала последние силы. Единственное, что поддерживало Молли, что подпитывало ее и вселяло надежду — близость Гексмашины. Она пыталась ехать верхом на спине Слоустэка, но его металлический корпус раскалился как горячая сковородка. Молли подумала, что при желании она могла бы поджарить на нем яичницу.

Где-то рядом была вода, поступавшая по невидимым охладительным трубам чимеков. Близость воды угадывалась по легкой туманной дымке, висевшей в подземных залах. Кристаллы, обеспечивавшие охлаждение, здесь, в глубине, наверняка изношены куда сильнее, нежели те, что располагались на более высоких уровнях Глубин Дуицилопочтли. Некоторые из них расплавились, другие треснули, не выдержав испытания жарой, и стали похожи на скорлупу яиц, из которых только что вылупились цыплята. Полы тоннелей, по которым шли беглецы, были густо усеяны осколками.

Молли замедлила шаг. На каменной стене тоннеля были вырезаны какие-то рисунки — овалы, а в середине каменные круги. Она почему-то подумала, что стена отделяет их от подземного резервуара с водой, такой же чистой и холодной, как и вода в ирригационной системе верхних уровней, орошавшая поля с растениями-людьми и поступавшая в города.

— Давай сделаем передышку, Слоустэк, нужно напиться, иначе мы вот-вот рухнем без сил, — сказала она и постучала по стене.

Паровик подошел к ней ближе; его труба раскалилась так, что светилась оранжевым светом.

— Мы понимаем тебя, мягкотелая Молли, но мы должны идти дальше. Осталось недалеко.

— Но ведь там вода! — Она вновь стукнула кулаком по стене.

— Нет, Молли, — возразил паровик и провел рукой-манипулятором по выгравированным на стене знакам. — Это не охладительная труба. Это отвод для давления магмы, которой в этих глубинах наполнено тело земли, жидкий огонь, мягкотелая Молли. Вот почему в разных местах устроены специальные каналы — на тот случай, если давления магмы будет грозить взрывом.

Молли простонала и опустилась на колени.

— Не понимаю, как только чимеки жили в таком пекле?

— Их охладительный механизм ничуть не пострадал от того, что тысячу лет за ним никто не следил, мягкотелая Молли. К тому же от жары была польза, причем немалая. В самые суровые годы глобального похолодания тепло можно было подавать наверх, тем самым ставя в зависимость обитавшие на поверхности народы. Ведь чтобы выжить, нужен был скот — и как рабская сила, и как пища.

Молли нехотя поплелась вслед за паровиком. Пещеры, через которые они шли, сделались заметно меньше в размерах, некоторые зиккураты и башни были брошены недостроенными — это произошло, судя по всему, в те годы, когда империя чимеков начала клониться к закату. Закату, который навлек на них один из ее далеких предков. Все чаще и чаще они натыкались на тупики — то где-то, не выдержав давления магмы, обрушились стены, то туннель приводил их в незаконченную пещеру.

В одной из таких тупиковых пещер они увидели груду костей, таких древних, что при первом же прикосновении те обратились в прах. Беглецы не обнаружили рядом с костями никакого оружия, никаких украшений или полуистлевших одежд, как то обычно бывало в подобных случаях, зато обнаружились звенья древних кандалов.

— Каторжники, — сделала вывод Молли. — Копали новый город для своих новых хозяев.

— Мы подозреваем, что нет, — возразил Слоустэк. — Вперед прохода нет, нам нужно вернуться назад.

И он развернулся на гусеницах. Молли ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Но ведь там цепи.

— Лишь верхние города возводились при помощи рабской силы, мягкотелая Молли. Тогда на поверхности земли обитало гораздо больше людей, и миллионы были брошены на рытье пещер. Кости, которые ты видела, не принадлежат строителям подземных ходов. Они — ритуальная дань, жертвенная пища, минералы в их теле служили лакомством для белой грызи, выведенной чимекскими магами. Белая грызь прокладывала туннели. А эти бедные мягкотелые — своего рода деликатес, принесенный ей в жертву.

— Скажи, а тебе приходилось видеть это создание в твою бытность Сильвером Уанстэком?

— Все самые лучшие копатели туннелей — особи женского пола, мягкотелая Молли. Перед тем как умереть, они делятся надвое. Старая половина умирает, а ее дочь продолжает начатое матерью дело. Но ты не бойся, Гексмашина отловила почти их всех ради своей возлюбленной, земли.

— Почти всех?

— Известен случай, когда уцелевшая белая грызь напала на Гримхоуп — она старая и хитрая, и потому сумела улизнуть от Гексмашины. Считается, что когда-то эта особа принадлежала к чимекской знати, однако за свое преступление — она убила собственную семью — была приговорена к превращению в червя-камнеточца. Согласно легендам изгоев, эта тварь почему-то возомнила себя бессмертной; ее постоянно мучил голод, и она решила, что переживет империю и все творения чимеков.

Молли рукавом рваного платья вытерла капли влаги со зрительной пластины паровика.

— Голод — ужасная вещь, мягкотелая Молли. Голодное существо забывает про разум, про мораль, про богов. В своем отчаянии голодное существо способно практически на все. Когда-то чимеки почти ничем не отличались от вас, людей. Такая жизнь вызывает только жалость. Массовый голод вынудил их совершить мерзкие преступления, заставил возносить молитвы гнуснейшим существам.

— Когда Гексмашина показала тебе, как можно сплавить вместе два ваших тела, думаю, она оставила в вас капельку себя, Слоустэк.

— Она была с нами, мягкотелая Молли. Даже в те дни, когда мы были Сильвером Уанстэком, позором рода паровиков, прокаженным среди металлических людей. Теперь же мы позор вдвойне, и она по-прежнему внутри нас. Если мы переживем это испытание, металлический народ нам не поверит. Где это видано, чтобы святейшая из всех машин сделала осквернителя нашего племени своим инструментом!

— Вам поверят! — возразила Молли. — Я найму какого-нибудь щелкопера с Док-стрит, чтобы он написал про нас в бульварном листке, и потом отправил копии Королю-Пару. Вот увидишь, после этого в твою честь будут слагаться гимны.

— И как ты назовешь свое произведение?

— Ужас хрустальных пещер, — ответила Молли. — Только меня все равно неправильно поймут. Народ решит, что я такая храбрая, такая бесстрашная. Что ничего не боялась, не ведала усталости, а ведь, если сказать честно, ради глотка холодной воды я сейчас готова на все что угодно, даже махнуть рукой на наше с тобой дело. Все, о чем я расскажу в этой истории, будет происходить, потому что мне так захотелось, а не потому, что у меня не было иного выбора.

— У тебя был выбор, мягкотелая Молли, — ответил паровик, — и ты шла по своему пути, и оставалась ему верна. И нет в мире большего мужества, нежели это. Гексмашина позволила нам краешком глаза взглянуть на мир, в котором ты была иной, этот мир являл собой темное, холодное, мрачное место. Иногда судьба целой страны зависит от обыкновенных поступков самого обыкновенного человека.

— Я не уверена, Слоустэк, что я — самый удачный выбор. Почему именно я из всех людей, что живут в Шакалии, почему не кто-то другой, более достойный? Ведь я никто, подкидыш из работного дома. Все только и делали, что говорили, что я, мол, плохо кончу, буду слоняться по улицам, якшаться с городским отребьем. Уж лучше бы эта миссия выпала кому-нибудь вроде Эмили Харш или пилота аэростата. У меня нет родных, у меня нет занятия, чтобы зарабатывать на жизнь. Так почему из всех людей именно я?

— Так уж сплетены нити великого узора жизни, что таково твое место в нем, мягкотелая Молли, — ответил паровик. — В таких жилах бежит кровь Виндекса, причем не только в буквальном смысле — ты истинная наследница его дела. Из всех его потомков, в чьих жилах кровь поет свою песню, лишь ты одна достойна того, чтобы быть с нами рядом.

Последнее слово паровика неожиданно заглушил жуткий вой, эхом разнесшийся по тоннелю.

— Это явно глотка мягкотелого, — сделал вывод Слоустэк.

— И не обычного представителя людского племени, — добавила Молли. — Этих существ оседлали дурные Лоа.

Молли обострила все свои чувства и тотчас уловила движение Гексмашины сквозь магму. Кстати, их с паровиком отделял от Гексмашины примерно час пути.

Молли и Слоустэк бросились прочь от приближающегося воя, однако Молли не торопилась, она то и дело ощупывала путь, словно пыталась что-то найти.

— Молли мягкотелая, что ты ищешь?

— Они совсем близко, Слоустэк! Догонят нас в считанные минуты.

— У меня нет оружия, способного дать отпор Уайлдкайотлям, — предупредил ее паровик. — Нет даже простой парочки боевых клонов. Скажи, ты уже подсоединилась к Гексмашине?

Молли покачала головой.

— Нам нужно поберечь силы. Мы должны остаться здесь и встретить их лицом к лицу.

— Скажи, а ты не чувствуешь присутствия еще одной стаи остроклювов?

— Единственные, за кем здесь стоит вести охоту, это мы с тобой, старый паровик. — С этими словами Молли подтянула его ближе к себе. — Встань со мной рядом, Слоустэк. И даже не пытайся прикрыть меня своей грудью. Мне ни к чему героические жертвы.

Дальше по коридору два каторжника обогнули поворот — вернее сказать, выкатились, словно две сферы черного света, повисшие над землей. Их руки трещали, извергая испепеляющее пламя. Увидев Молли и паровика, они с диким ревом устремились вперед. Впрочем, нет, даже не рев исторгали их горящие глотки, а оглушительный ликующий рык.

— Это хаос, — произнес Оливер.

На другом конце улицы солдаты Третьей Бригады дисциплинированно отходили назад. Первый ряд вел огонь, а тем временем те, что отступили на пару шагов, перезаряжали мушкетоны. На мосту Нагкросс восставшие хватали уравненных революционеров за металлические ноги и сбрасывали в воды Гэмблфлауэрса; политические борцы промчались мимо расположенных на мосту лавок, потрясая полемическими дубинками.

Коммодор Блэк разжился карабином одного из погибших агрессоров и теперь вел прицельный огонь по солдатам Третьей Бригады; надо сказать, что с каждым выстрелом последних становилось заметно меньше.

— Спрячься за что-нибудь, юноша, — посоветовал он Оливеру, — твой меченый череп примет в себя пулю не хуже, чем любой другой.

К ним подбежал один из офицеров Бенджамина Карла; единственный знак отличия — красная повязка на рукаве.

— Рядом с воротами канализации строят заграждение. Наши люди не смогут туда прорваться.

— А другие мосты? — спросил Оливер.

— Охраняются даже лучше, чем этот.

Мост Нагкросс непременно следует захватить. Оливер посмотрел на ряды солдат на другом его конце. Он попытался найти укрытие позади деревянного редута — переносной баррикады, какие обычно возводились в неблагонадежных кварталах квотершифтских городов. У него на глазах появилась колонна солдат, присланная для укрепления позиций к северу от моста.

— Другая форма, — заметил коммодор. — Обрати внимание, шапки, а не кивера. Маршалу сейчас не до гордости, если он вынужден задействовать другую бригаду, лишь бы сломить сопротивление горожан.

На противоположной стороне моста показался старый паровик, поддерживаемый с обеих сторон юными политическими борцами из партии левеллеров.

— Страж Тинфолд, — пояснил карлистский офицер.

Тинфолд устало свистнул, и из-под металлических пластин его корпуса вырвалась струя пара.

— Я же говорил Хоггстону: мы не готовы для открытой борьбы. Лично я голосовал за партизанскую войну.

Оливер указал на квотершифтских солдат, загородивших собой северный край моста.

— Время их союзник, старый паровик, а не наш. Если мы не освободим Миддлстил прежде, чем рухнет проклятая стена, тогда вы получите партизанскую войну. Она вам гарантирована — поколение за поколением будут вынуждены сражаться на нагорьях.

— Ах, как все-таки ваша раса привыкла действовать сгоряча! — вздохнул паровик. — Что ж, в таком случае придется избавить Шакалию от нашей проницательности. Люди в городе отрезаны от остального мира. И нам нужно либо прорваться из окружения, либо признать, что мы попали в окружение и капитулировать. Мост Нагкросс должен пасть.

На другом конце моста квотершифтским солдатам поднесли новые ящики с боеприпасами. Это прибавило захватчикам боевого духа; они принялись яростно истреблять ряды уличных бойцов. Выбивая полемическими дубинками двери в домах, разношерстная вольница бросилась в укрытие.

Парочка смельчаков попыталась выбежать на мост и швырнуть ручные бомбы в северный конец моста, однако расстояние оказалось слишком большим даже для любителей игры в четыре шеста. Гранаты взорвались перед баррикадой, а вот стрелки Третьей Бригады мигом уложили отважных бойцов на месте. По старой традиции смутьяны наградили погибших товарищей бурей аплодисментов.

Услышав позади себя цокот копыт, Оливер обернулся, ожидая увидеть эскадрон экзокавалерии. Нет, это оказался обыкновенный кавалерийский отряд, такой же разношерстный, как и армия бойцов городского сопротивления. Здесь были и охотники с гор в красных куртках, которые вполне могли сойти за красные армейские мундиры; и кучера почтовых карет в черных шинелях, рядом с которыми мелькала синяя форма сельской полиции, но основную массу — их тут были многие сотни — составляла пестрая толпа бродячих цыган. Их знаменитые укротительницы огня ехали верхом без седла, полностью обнаженные, лишь с боевой раскраской на стройных, мускулистых телах. Во главе этой армии скакал офицер-конногвардеец из старейшего кавалерийского полка парламента.

— Джек Дибнах, — крикнул верховой офицер и поправил на голове круглый шлем. — Джек-Сорвиголова — для друзей. Уже давно веду охоту на шифтеров, если у кого-то из них хватит глупости сунуть нос в королевский округ Стейнфолк. До меня дошли вести, что здесь, в Миддлстиле, появились кое-какие нахалы, которых тоже пора обуздать.

Он указал на сотни лошадей позади себя, в основном шестиногов, тощих и запыхавшихся от долгого бега.

— Нерегулярный полк командира Дибнаха! На парад такой не выведешь, но если нужно поработать копьем или саблей, то всегда пожалуйста!

Одна из укротительниц огня выехала вперед колонны.

— Хватит болтовни. Нам обещана кровь шелудивых мерзавцев, что согнали нас с наших равнин!

Джек-Сорвиголова подмигнул коммодору и Оливеру.

— Как видите, никакой субординации. Но они у меня кобылки горячие! — Он посмотрел в сторону политика-паровика. — А вы из той компании, что расположилась бивуаком к востоку от города?

— Я — уважаемый представитель избирательного округа Уоркберроуз, юный мягкотелый, — с достоинством ответил Страж Тинфолд. — Какую компанию вы имеете в виду?

— Великий Круг! Да по ту сторону Гэмблфлауэрса стоит целая армия вашего брата-паровика!

— Значит, Король-Пар выполнил условия древнего договора, — ответил Тинфолд.

В эту минуту мимо шлема Джека-Сорвиголовы просвистели пули, но он лишь отмахнулся от них, словно это были не пули, а оводы, привлеченные запахом пота его шестиногого скакуна.

— Паровики нам бы здорово помогли, — заметил карлистский офицер. — Почему же они стали лагерем, почему не идут к нам?

— Король-Пар связан договором, — просвистел Тинфолд. — Никакая армия нашего Свободного Государства не имеет права перейти Гэмблфлауэрс, не получив предварительно приглашения от Палаты Стражей.

— Ваш король, он что, совсем из ума выжил? — вскричал коммодор Блэк. — В городе бесчинствует Третья Бригада! Если мы не прорвемся через мост на ту сторону, здесь скоро будет и их кавалерия, и их пушки. Вот тогда нам точно всем крышка!

— Я должен пойти к ним. Они должны получить от меня разрешение форсировать реку, — произнес Тинфолд и обернулся к Джеку-Сорвиголове. — Ваша лошадь меня выдержит?

— Если только вы сядете на телегу, старина паровик. Или не видите, что она напугана одним только вашим видом!

Оливер махнул рукой в стороны быстрых вод Гэмблфлауэрса.

— Вот что быстро доставит вас куда надо.

— Ты что, предлагаешь, чтобы уважаемый член Палаты Стражей плыл вниз по реке как какая-нибудь бочка? — спросил коммодор. — Беженцы успели захватить с собой даже самые утлые лодчонки, которые только могут выдержать такое сильное течение.

— Ну, скажем, не все.

Коммодор с ужасом посмотрел в ту сторону, куда указывал Оливер. На приколе у берега стояла превращенная в таверну баржа.

— Предлагаешь воспользоваться питейным заведением, юноша? И ты намерен, рискуя жизнью, плыть в этом корыте, которое не отчаливало от берега вот уже пару десятилетий?

— А если за штурвалом будет умелый шкипер? Что вы это скажете, коммодор?

— Нет, мой мальчик. Только не проси меня встать за штурвал! На мою голову хватило приключений! Мой дом захвачен шифтерами, мои друзья и боевые товарищи погибли в кровавой схватке под землей, а теперь вторая половина квотершифтской армии пытается то же самое сделать с нами. Да стрелки, что окопались на северном конце моста, вмиг изрешетят это старое корыто, как только увидят, что мы пытаемся отчалить от берега!

— А если применить какой-нибудь обманный маневр? — предложил Оливер и посмотрел на кавалерию. — Я слышал, что лошади никогда не прыгают через штыки.

Стоявшая рядом цыганка презрительно посмотрела в его сторону.

— Ты, похоже, никогда не видел настоящих лошадей.

— Неужели ты никогда не бывал в настоящем сражении? — спросил у него Джек-Сорвиголова. — Что перескочить через изгородь, что перескочить через шифтеров, у которых на конце винтовок небольшой колющий инструмент, — не вижу большой разницы.

Оливер вскочил на спину цыганской кобыле и принялся размахивать колдовским лезвием.

— Удачи тебе, коммодор, ты только что был повышен в звании. Теперь под твоим началом остатки флота Шакалии!

— Ах, мой мальчик, когда ты наконец попадешь в сумасшедший дом, попроси, чтобы для тебя там приготовили отдельную камеру. Ведь ты вырыл старому Блэки могилу!

— Как может тот, кто ничего не понимает в лошадях, скакать без седла? — удивилась цыганка.

— Иногда меня выручает память.

Джек-Сорвиголова развернул своего скакуна и указал саблей на мост.

— Все, кто готовы скакать как свободные люди, все, кто готов скакать во имя Шакалии, — за мной!

И они поскакали — сначала рысью, затем карьером, затем галопом. Мост тотчас наполнился грохотом копыт и пронзительными криками цыганок. Правда, уже в следующее мгновение на другом конце моста грянули выстрелы, и многие из всадников полетели на землю. Падали и лошади — в них целиться было проще, а если пуля попадала в сердце, животное так и оставалось лежать на мостовой под смертоносным дождем пуль.

И все же с каждым мгновением баррикада становилась все ближе и ближе. Стрелки Третьей Бригады второпях перезаряжали оружие. Оливер на мгновение обернулся: коммодор Блэк направлялся к стоящей на приколе плавучей таверне. Вслед за ним едва поспевала горстка приверженцев Бена Карла, тащившая вниз по ступенькам старого парламентария-паровика.

Вокруг рук цыганки, сидевшей впереди Оливера, взвихрились языки пламени.

— Крис! Крис. Крис! — кричала она. Нет, теперь это был не кавалерийский отряд, это был гром небесный, обретший телесную форму, и он летел на ряды квотершифтских солдат, сотрясая воздух топотом копыт и боевыми кличами.

Впереди вражеская шеренга ощетинилась штыками, словно гигантский дикобраз.

— Стена! — крикнула Молли паровику, когда два каторжника устремились в их сторону. — Испробуй на ней свой голос!

Слоустэк развернулся лицом к каменному проходу и прокричал на боевой частоте рыцарей-паровиков. От мощного крика сотряслась голосовая коробка, а стены начали покрываться паутиной трещин.

По проходу прокатился клубок черной энергии — это из человеческих глоток вырвался вой двух нечеловеческих духов. Трещины на стене сделались еще заметнее, еще крупнее. Сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее стена стала рушиться, не выдержав давления магмы, рвущейся наружу из глубин земли. В разные стороны полетели осколки зеленого камня, столь любимого чимеками, вслед за ними брызнул фонтан расплавленной скальной породы.

Молли заметила, что оба каторжника при помощи черного света пытались сдержать наступление магмы, однако были вынуждены отойти назад. Правда, в следующий момент прямо перед ней и паровиком с потолка обрушился кусок скалы, и преследователи пропали из виду. Магма, пойманная под нижним краем двери, начала с шипением остывать у их ног.

— Мягкотелая Молли, ты представляешь себе, чем мы рисковали? Что, если бы замок на двери не сработал?

— Тогда, если бы мы с тобой отправились в странствия по Великому Кругу, эти двое составили бы нам компанию. — Она указала на кристаллические наросты на каменном полу. — Пожарный сенсор сломан, я это чувствую. У него какой-то неправильный вид. Но вот тот, на другой стороне, похоже, исправен.

Слоустэк издал свист — частично от облегчения, частично от отчаяния.

— Давай проверим, смогут ли твои чувства привести нас к Гексмашине.

— У тебя хороший голос, Слоустэк. Тебе следовало бы быть рыцарем.

Паровик оставил без внимания ее слова. Туннели, по которым они теперь шли, стали другими: уже не грубо вырубленные проходы, а искусно украшенные коридоры. Потолок поддерживали дорические колонны, словно мастера бывшей империи нарочно решили показать свое мастерство там, где его никто не увидит, на самых глубоких уровнях. Что осталось прежним — так это нестерпимая жара и разбитые кристаллические приспособления на полу, которым по идее, будь они целы, надлежало охлаждать воздух. Иногда беглецам на пути попадался исправный охладительный кристалл. Он светился и, вибрируя от натуги, негромко гудел, пытаясь пусть немного, но все-таки охладить изнуряющий жар.

Беглецы прошли по подвесному мосту над бурлящей рекой магмы и очутились в помещении с темными маслянистыми стенами, уходящими куда-то в темноту. Молли в немом изумлении какое-то время рассматривала статуи богов Уайлдкайотлей вдоль стен пещеры, высеченные из черного материала, твердостью похожего на алмаз. Черный камень поглощал свет кристаллов, которые все еще мерцали в нишах на стенах и потолке.

— Она уже совсем близко, Слоустэк. Я вся дрожу, меня переполняет ее энергия.

— Вот на какую глубину простиралась чимекская империя, — произнес паровик. — Есть еще несколько тоннелей, которые могли бы вывести нас еще дальше, под ложе океана, но глубже дороги нет. Это пределы их территории. Такова глубина раны, которую они нанесли телу планеты.

На другом конце помещения виднелись груды костей, но уже не жертв ритуальных подношений белой грызи, а останки легионеров древней империи. Они были сложены ровными рядами перед четырьмя массивными дверями — в такие гигантские ворота без труда прошел бы любой шакалийский аэростат. Среди кучек пыли и осколков костей лежали черные доспехи, скрепленные сеткой, странные ружья, нечто среднее между каменными и хрустальными. Со стороны они казались игрушечными, словно их на скорую руку смастерил ребенок.

— Эти люди когда-то охраняли вход, мягкотелая Молли, до самого конца. Они умерли от голода, но не покинули свой пост.

Молли содрогнулась, но все-таки шагнула в прах, который когда-то был сердцами людей, беззаветно преданных своему делу. Они не сдвинулись с места, даже когда их товарищи один за другим падали от голода и жажды. Фанатики. Проложив себе путь среди древних останков, Молли прикоснулась ладонью к одной из дверей. Та оказалась металлической, и, как не странно, прохладной на ощупь.

Кровь Молли имела свои собственные ритмы, свои тайные приливы и отливы. По ее телу пробежала судорога, и она негромко вскрикнула. Девушка попыталась что-то сказать Слоустэку, но вместо человеческого голоса из ее груди вырвался машинный грохот. Ее ладонь согревал золотистый свет, распространявшийся все дальше и дальше по поверхности двери. Он был так ярок, что слепил глаза. Молли зажмурилась, но и сквозь закрытые веки свет продолжал резать глаза. Она даже вскрикнула от этого неприятного ощущения. А потом свет куда-то исчез, оставив после себя головную боль. Молли открыла глаза. Двери тоже куда-то исчезли. Они с паровиком стояли на краю огромного кратера, наполненного чем-то вроде массивных черных кораллов. Стеклянные нити, миллионы стеклянных нитей, переплетенные в причудливые формы, вибрировали и раскачивались, живя своей, только им понятной жизнью.

— Машина! — произнес Слоустэк, охваченный благоговейным трепетом. — Но только не из металла.

Молли не сразу поняла, что в помещении царит холод. После нескольких дней изнуряющего жара она в буквальном смысле окоченела.

— Ты прав, старый паровик. Не из металла. Эти нити — не что иное, как кристаллическая кровь, выкачанная из тел детей чимекских властителей. Это их самая главная жертва своим богам. Выше уже ничего не могло быть.

Молли содрогнулась. Да, действительно омерзительное зрелище, Давала себя знать и близость к Гексмашине. Собственная кровь девушки тоже начала меняться, структуры ее тела перестраивались в нечто новое. Она была дочерью Виндекса, и раб-философ — Молли знала это наверняка — в свое время увидел эту же самую величественную картину. Он стоял точно там же, где сейчас стояла она, и испытывал те же чувства, то же негодование, которое и подвигло его поднять восстание среди наций-рабов.

— Мягкотелая Молли, каково назначение этого артефакта?

— Пока никакое, — ответила Молли. Прежде чем произнести эти слова, она услышала, как они эхом прозвучали в ее сознании. — Он построен лишь наполовину. Но будь он завершен, это была бы труба — труба, призванная исполнять гимн Уайлдкайотлям, чтобы в великом узоре возникла трещина, сквозь которую те призвали бы своих собственных богов. Мета-богов! Существ, превосходящих собой нашу хрупкую вселенную.

— Клянусь бородой Стилбала-Уолдо! — прошипел паровик. — У людей есть гимны, которые лучше не исполнять. Имена, которые лучше не произносить вслух, дабы не навлечь на этот мир силы, против которых мы беспомощны. В том числе Уайлдкайотлей! Круг замкнется, великий узор исчезнет. Мы полагали, что Уайлдкайотли мечтают лишь о том, чтобы вновь заковать землю в ледяной панцирь, чтобы снова во всей своей мощи возродилась чимекская империя, чтобы она использовала все живое на поверхности в качестве пищи.

Молли покачала головой.

— Бедный Тцлайлок! Ему казалось, будто он прокладывает путь к идеальному порядку, но, увы, этот порядок ему не подвластен. Он подвластен его хозяевам Уайлдкайотлям — идеальная, холодная вечность, где все застыло, где царит полное совершенство гармонии, — ни хаоса, ни тепла, ни силы тяжести, ни движения, никаких перемен. Там все подчинено застывшей вечности мета-богов и воле Уайлдкайотлей. В этом смысле мы все будем равны — равны в нашем небытии, в нашей живой смерти внутри неразрывного круга вечности. Вот такое будущее увидел тогда мой предок. И восстал против чимекской империи.

— Мягкотелая Молли, ты меняешься прямо на глазах, — произнес паровик, и в его голосе слышалась тревога.

Он отъехал на гусеницах назад. Тот самый золотой нимб, который только что уничтожил дверь, теперь переливался и исходил от девушки волнами. На фоне этого подземного сияния чимекская машина разрушения казалась лишь миллионами алых звезд на черном небе. Корпус паровика тоже начал светиться, и золотая энергия наполнила его ощущением здоровья, как когда-то Слоукогса — до того, как они с Уанстэком слились в единое целое, осквернив тем самым великий замысел Создателя.

Молли простонала и прислонилась к перилам, протянувшимся вдоль края кратера, а затем и вовсе упала на колени, не в силах выдержать великих перемен, происходящих с ее телом.

Как только сияние слегка померкло, зрительная пластина Слоустэка вновь обрела чувствительность, и паровик увидел всего в нескольких футах за спиной Молли какую-то темную фигуру. Глаза чудовища сверкали черным огнем, а его злобный хохот отдавался от стен леденящим душу эхом.

Демсон Давенпорт с трудом поспевала за остальными — а все из-за того, что они прошли уравнивание гораздо раньше, чем она, и потому успели привыкнуть к своим новым невыразительным телам. Демсон Давенпорт постоянно тянулась, чтобы взять с верстака то одно, то другое, но, как правило, не находила, и часто сбрасывала нужные ей вещи на пол. А больше всего ей не хватало чашки каффиля в конце рабочего дня. Кокса, который они засыпали в воронки своих бойлерных систем, хватало на несколько дней, но демсон Давенпорт по-прежнему помнила, что такое вкус пищи и что такое настоящий аппетит. Командиры трудовых бригад хвастали, что изжили в себе чувство голода. В принципе они не кривили душой, ибо так оно отчасти и было. А еще ей не хватало сна. В ее новом теле разрешалось передохнуть от силы час-другой, и когда демсон Давенпорт просыпалась, так и не увидев никаких снов, то не чувствовала себя по-настоящему отдохнувшей.

— Эй, поторапливайся, шагайте в ногу со всеми! — крикнул ей бригадир и для острастки больно ударил палкой по железной спине.

— Компатриот Давенпорт, вы всех задерживаете. Равняйтесь на компатриота Каркер! Посмотрите, какой она замечательный работник, какой прекрасный пример подает народу, которому служит!

Компатриот Каркер, судя по всему, научилась довольно ловко передвигаться в своем новом теле. Впрочем, ей не привыкать, она была из Гримхоупа и одной из первых прошла уравнивание. Более того, эта дурочка подверглась операции добровольно в числе первых подземных ренегатов, которым принадлежала идея создания фабрик по переработке человеческих тел.

Уравненных было сложно отличить друг от друга — лоялистов от тех, кого уравняли насильно. Приходилось постоянно следить за тем, что говоришь и кому. До этого демсон Давенпорт испытала на себе воспитательную дубинку лишь раз, и этого раза ей хватило, чтобы навсегда прикусить язык. Все слухи о сопротивлении и о контрреволюции бригадиры начисто отрицали. Но с другой стороны, зачем им тогда понадобилось прерывать изучение книги «Общество и общее дело»? Неужели лишь затем, чтобы сказать, что, мол, это все неправда? И пусть они изувечили ее, пусть засунули в уродливое металлическое тело, лишить демсон Давенпорт здравого смысла они все равно не смогли. И она видела страх в глазах неустрашимых, своими глазами видела перевернутые буквы V — львиные зубы, — которые чья-то рука нацарапала на стенах домов. Видела вдалеке клубы дыма и слышала грохот пушечных залпов.

— Стой! — крикнул бригадир.

Сейчас они были рядом с Круговистским собором на Либурн-роуд. Солдаты Третьей Бригады оцепили здание и никого не пускали в него. Интересно, что там внутри? — подумала демсон Давенпорт. Круговистские молитвенные собрания объявлены антинародной деятельностью; бригадиры дали это понять еще в самом начале. Рядом с собором стояли подводы, десятки подвод, накрытых холстом, чтобы не был виден их груз.

— Стройся! — рявкнул бригадир, обращаясь к колонне уравненных рабочих. — По восемь человек на каждую подводу. Затем мы потащим их на Парламентскую площадь. После того, как доставим подводы на место, мы вернемся на эту улицу, где нас будут ждать новые подводы. Это наше новое задание. Когда мы его выполним, нас вернут назад, на пушечную фабрику.

Королевское «мы», подумала демсон Давенпорт, когда бригадир взобрался на одну из подвод. Его уравненные подчиненные послушно приступили к выполнению задания.

— Эти телеги предназначены для лошадей, — заметила демсон Давенпорт. Слова вырвались у нее прежде, чем она осознала, что говорит.

— Их съели, — прошептал голос у нее за спиной. — Я слышала, как неустрашимые жаловались, что их кормят одной кониной, потому что ничего другого в городе не осталось.

Демсон Давенпорт оглянулась по сторонам. Слава Великому Кругу, бригадир не услышал их контрреволюционных речей. Слухи и пересуды подрывают боевой дух — так им было сказано в самом начале. Подводы сопровождал смешанный конвой из солдат Третьей Бригады и неустрашимых с оружием наизготовку. В душе демсон Давенпорт блеснул лучик надежды. Если их охраняют, значит, в Миддлстиле еще есть, что охранять.

У Парламентской площади распахнулись ворота заграждения с торчащими наружу стволами пушек. В центре самой площади было возведено приземистое черное здание, его дымовые трубы изрыгали в затянутое снежными тучами небо маслянистый черный дым. Демсон Давенпорт обратила внимание на осколки разбитых статуй — их уничтожили для того, чтобы возвести новое сооружение. Правда, недавно добавилось нечто новенькое — высокий каменный крест. Его вогнали в землю напротив Палаты Стражей. К кресту был привязан человек, вопивший нечеловеческим голосом. Эти леденящие кровь вопли разносились по всей площади. Над человеческой фигурой виднелся сосуд, наполненный бурлящей алой жидкостью. Падавшие на него снежинки мгновенно превращались в пар.

Солдаты Третьей Бригады стащили с телег холщовое покрытие. Под ним оказались клетки. И тут счетный барабан внутри демсон Давенпорт заскрежетал от ужаса. Внутри клеток были люди. Некогда дорогая одежда была грязна и висела лохмотьями. Неудивительно — ведь людей затолкали в клетки в таком количестве, что свободного пространства между ними не оставалось. Уважающий себя шакалиец не посадил бы в такую тесную конуру даже пса.

Здесь были целые семьи, старики и дети в школьной форме частных учебных заведений, грязной и мятой. Было видно, что они не снимали ее уже несколько недель. Но что самое странное — они вели себя на удивление тихо. Просто стояли, не проронив ни звука, словно покорившись судьбе. По идее, они должны возмущаться. Ведь они — представители лучших семейств города. Это они жили в самых красивых домах Миддлстила, это к их столу подавались самые изысканные блюда. И вот теперь от них остались лишь ходячие тени, не способные не то что постоять за себя, но даже пустить слезу по поводу собственной судьбы.

Солдаты отомкнули клетки и вытолкали пленников на площадь, после чего велели им выстроиться в очередь к приземистому сооружению. За спиной у демсон Давенпорт бригадир разговаривал с кем-то из неустрашимых. Когда разговор завершился, бригадир подошел к ней и отвел в сторону от остальной бригады.

— Вы замедляете движение подвод, компатриот. Вы еще не привыкли к своей прекрасной новой форме, поэтому я решил проявить к вам сострадание. Сегодня до конца рабочего дня вы будете обслуживать котел Гидеонова Воротника.

Воротника? Так вот как, оказывается, выглядит Гидеонов Воротник! Бригадир подвел ее к середине площади, к топке, расположенной позади приземистого сооружения. Изнутри доносился треск выстрелов. Раз в пять секунд. Быстро, безболезненно, гуманно. Такое по силам изобрести лишь самому прогрессивному в мире обществу. Демсон Давенпорт посмотрела на топливо, которое подкидывали в топку уравненные рабочие.

— Но ведь это книги, компатриот координатор!

— Запасы угля на исходе, компатриот Давенпорт, — ответил бригадир и указал на снег. — Однако ваша озабоченность делает вам честь. Хочу заверить вас, что книги — тоже отличное топливо, и главное, вы не найдете среди них ни одного экземпляра «Общества и общего дела».

Разумеется, теперь это была единственная книга на всю страну. Демсон Давенпорт взяла у бригадира лопату и стала вместе с другими уравненными рабочими кидать в пылающую топку книги. Она не чувствовала исходящего от топки жара, равно как не чувствовала и холода, хотя и знала, какая здесь температура. Тело подсказывало ей. Но она ничего не чувствовала. В следующий момент распятая на кресте фигура испустила душераздирающий вопль, и демсон Давенпорт едва не выронила лопату.

— Кто это?

Один из уравненных рабочих развернул голосовую коробку в ее сторону.

— Король.

— Король? Но ведь он же умер.

— Новый король.

— О боже!

Демсон Давенпорт посмотрела на корчащуюся на кресте фигуру. Должно быть, она пропустила церемонию коронации. Помнится, когда-то все с нетерпением ждали этого славного дня. Ради такого случая она даже припасла у себя в комнате небольшой запас гнилых яблок, чтобы было чем кидать в нового хозяина трона. Расстроенная в лучших чувствах, она вновь принялась бросать книги в топку Гидеонова Воротника.