Был поздний вечер, когда Леодан Акаран услышал шаги в своих покоях. Он даже не поднял взгляда. Король и без того знал, кто к нему явился. Твердая походка канцлера имела свой собственный, особый ритм. Леодан полагал, что виной тому легкая хромота в правой ноге Таддеуса. Незадолго до его прихода слуга как раз зажег для короля трубку с мистом и неслышно исчез. Острый запах наркотика был сейчас единственной вещью, которая имела значение для Леодана. Призрак вцепился ему в затылок и провисел так весь день. Голод… Он виделся королю похожим на летучую мышь. Тварь прилипла к голове; ее острые когти — тонкие словно изогнутые игры, проткнули кожу и нашли точку опоры, ухватившись за череп. Тварь появилась утром, во время совета; она оставила его на час, который король провел вместе с Коринн, затем снова вернулась. Когти, ставшие еще более острыми, не отпускали весь вечер. Они покалывали Леодана во время ужина и больно скребли по черепу, пока он укладывал в постель Дариэла.

Дариэл попросил рассказать историю, и Леодан скривился. Недовольная гримаса на его лице возникла всего лишь на миг, а в следующую секунду король уже пожалел об этом. Мальчик ничего не заметил, но это напомнило Леодану о злых мыслях, от которых он не мог избавиться даже в компании детей. В таких случаях Леодана всегда охватывал жгучий стыд. Где бы он был без своих ребятишек? Без Мэны, которой до сих пор (быть может, у него осталось лишь несколько драгоценных месяцев) нравилось слушать его истории. Без Дариэла, свято уверенного, что папа знает все-все на свете… Без них Леодан был бы пустой раковиной. Позор на его голову, если он допустит, чтобы хоть минута, проведенная с ними, прошла в раздорах. Он рассказал Дариэлу историю, а потом еще несколько секунд стоял перед дверью сына, слушая его ровное дыхание и укоряя себя за слабость.

Все это было немного ранее. Теперь мукам Леодана пришел конец. Трубка лежала перед ним на низком столике — замысловатая вещица, составленная из продолговатых стеклянных сосудов, полостей с водой и кожаных шлангов. Один из них король держал сейчас за кончик двумя пальцами. Он положил его в рот, слегка сжав зубами, и осторожно вдохнул. Затем, распробовав горьковатую, гнилостную сладость миста, втянул его в горло. Трубка клокотала и шипела. Леодан наклонился вперед и прикрыл глаза. Он знал, что канцлер стоит рядом, но не обращал на него внимания. Это не имело значения. Здесь не было ничего, что Таддеус не видел бы раньше.

Наконец Леодан откинулся на подушки дивана и неторопливо выдохнул струйку зеленоватого дыма. Тварь у него на затылке один за другим вынимала свои когти. Она поблекла и растворилась, унеся с собой тяжесть, которая целый день давила на голову, словно гранитный колпак. Окружающий мир казался нечетким и размытым. Колючки исчезли без следа. Теперь Леодан ощущал тихое спокойствие и теплое чувство единства с миллионами людей по всей империи, связанными с ним тем же самым наркотиком. Крестьяне и кузнецы, городские стражники и мусорщики, рудокопы и работорговцы — здесь все они были одинаковы, и все были равны.

Король открыл мутные глаза, покрытые сеткой красноватых сосудов.

— Какие новости, канцлер?

Таддеус сел на ближайший диван, закинув ногу на ногу. В руке канцлер держал бокал портвейна, зажав его между большим и указательным пальцами. Некоторое время Леодан тупо смотрел на бокал, завороженный движением жидкости в нем — медленно вращавшейся оттого, что Таддеус слегка взболтал портвейн. Он рассеянно слушал доклад канцлера о подготовке к приему ошенийской делегации. Хотелось бы, говорил Таддеус, произвести впечатление на иноземцев, показав им силу и богатство; но вместе с тем и выказать дружеские намерения. Впрочем, не переборщив. Коль скоро ошенийцы подтвердят, что признают гегемонию Акации, мы сможем ответить согласием на их просьбу. Если такова будет королевская воля.

Леодан кивнул. Лично он не имел ничего против. Однако уже несколько раз Ошения вступала в альянс с Акацийской империй и затем расторгала все договоренности при малейшем несогласии между ними. Если имеющиеся у него сведения о молодом принце Игалдане соответствуют действительности, то теперь дело должно пойти на лад; но было еще несколько аспектов подобного союза, о которых не хотелось думать. Король сменил тему, однако неприятные вопросы в его голове никуда не исчезли.

— Недавно Мэна расспрашивала о Воздаянии.

— И что ты сказал?

— Ничего. Зачем девочке знать, что в ее жилах течет кровь убийц? Это было давно, и мы изменились.

— Ты прав, это было давно, — задумчиво откликнулся Таддеус. — Двадцать два поколения… Разве ребенок сумеет осознать такие масштабы?

Король, между тем, вспомнил, что когда Мэна задала этот вопрос, он увидел в глазах дочери странное выражение. Казалось, она не готова безоговорочно принять на веру его слова. Что ж, очень мудро с ее стороны. Ведь он лгал ей — от первого и до последнего слова. Воздаяние давно не имеет никакого значения для нашей жизни?.. Вопиющая ложь, произнесенная с непоколебимой уверенностью. Сколько пройдет времени, прежде чем он лишится возможности держать все втайне? Ведь не одна только Мэна задавала вопросы. Все чаще Леодан видел неуверенность и недоверие в глазах Аливера… Рано или поздно плотина рухнет…

Канцлер, меж тем, продолжал доклад:

— Совещательная комиссия созывает наместников, чтобы договориться о совместных действиях на случай, если рудокопы Прайоса сплотятся против…

— Я должен этим заниматься? Терпеть не могу рудники.

— Ладно. Пусть наместники разбираются сами. Впрочем, есть один вопрос, который они не сумеют утрясти без нашей помощи. — Таддеус пожевал губами и дождался, когда король поднимет на него взгляд. — Представители Лиги желают знать, действительно ли вы готовы отказать Лотан-Аклун в их требовании повышения Квоты.

Этих слов было более чем достаточно, чтобы выдернуть Леодана из сонного умиротворения. Лотан-Аклун и договор под названием «Квота»… Грязное дело, омерзительное тайное соглашение империи Акаранов… Леодан вдохнул дым. В глубине души он очень хотел, чтобы комиссия разобралась и с этим делом. По правде сказать, совет представителей провинций, заседавший в Алесии, решал очень много вопросов, связанных с экономикой Акации. Однако Тинадин — один из первых королей, бывший во многих смыслах главным строителем империи Акаранов, — написал пункты Квоты просто и ясно. Контроль, власть, ответственность — все ложилось на плечи монарха. Секрет был известен многим, но в полной мере владел информацией только он один. Вопросы о Квоте решались во дворце. Для нее существовала отдельная статья бюджета, и никакие иные власть имущие, кроме самого короля, не имели к ней касательства. Об этом не говорилось вслух — кроме как в очень узких кругах. А само дело крутилось далеко отсюда, и даже король не мог видеть всех колесиков механизма. Сколь бы пытливо ни изучал Леодан древние тексты, подробности распределения ресурсов оставались для него темным лесом. Общий смысл, впрочем, был понятен.

Тинадин унаследовал трон, завоеванный его отцом, и пережил своих братьев. А затем обнаружил, что ему грозит война на несколько фронтов. В истории эти сражения сохранились под наименованием Войн Распределения. То были смутные, беспокойные времена. Хаучмейниш из Мейна, бывший союзник Тинадина, стал его врагом. Более не доверял он и некогда преданным магам — сантот. Мятежи в провинциях вспыхивали один за другим — как пожары на акацийских холмах в летний зной. Его собственное восприятие мира было искажено и пугало Тинадина. Он жил, зная, что любое слово, сорвавшееся с губ, может изменить ткань мироздания. Тинадин тоже был сантот — сильнейшим среди них, но бесконтрольная магия стала пыткой для короля. И самой тяжелой его ношей.

Вот тогда-то и появилась новая угроза, пришедшая с другого берега Серых Валов. Тинадин быстро уяснил, что эта сила намного превосходит его собственную. Сила звалась Лотан-Аклун. Они явились из Иных Земель, что лежали за пределами Изученного Мира, отделенные от него огромным океаном. Лотан-Аклун никогда не показывали своих возможностей, но объявили о них, а королю в тот момент менее всего был нужен еще один враг. Он предложил мир, торговлю и обоюдную выгоду. Лотан-Аклун с готовностью согласились. Однако поставили собственные условия, которых Тинадин никак не ожидал.

В то время договор казался полезным. Лотан-Аклун обещали не нападать на опустошенные войной земли и вести торговлю с Акаранами. По условиям соглашения Акацийская империя должна была каждый год поставлять Лотан-Аклун полный корабль детей-рабов — не задавая вопросов и не принимая более никакого участия в их судьбе. Взамен они обязались снабжать Тинадина мистом. Король вскоре поймет, уверяли Лотан-Аклун, как полезен этот инструмент для умиротворения беспокойной империи…

Мелкие детали утрясли позднее, но договор был заключен. С тех пор тысячи детей из всех уголков Изученного Мира грузились в корабли и отплывали за Серые Валы. А миллионы людей по всей Акацийской империи, позабыв прежнюю жизнь, работу, мечты, всецело отдавались во власть мимолетных видений, даруемых мистом. Тем самым наркотиком, который Леодан вдыхал нынче ночью. Такова была правда Акации…

— Требование? — наконец спросил Леодан. — Ты сказал, требование?

— Судя по их тону, да, милорд. Именно так. Насколько я понимаю, Лотан-Аклун весьма и весьма уверены в себе.

— Самоуверенность лотанов — не новость, — заметил Леодан. — Отнюдь не новость… Они уже забрали души моих людей. Что им еще надо? Лотан-Аклун не лучше любого другого сброда, который нас окружает. Рудокопы, купцы, сама Лига. Никто не довольствуется тем, что имеет. Я никогда не видел ни одного лотана, но отлично их знаю… Пусть Лига передаст мой ответ. Квота останется прежней. Договор был заключен навечно задолго до моего рождения. Именно такой, каков он есть. И не будет никаких изменений — ни сейчас, ни в будущем.

Леодан сказал это твердой уверенностью окончательного решения, но тишина, повисшая в комнате после его слов, не понравилась королю.

— Есть еще один вопрос, который нам нужно обсудить, — сказал Леодан. — Нынче утром я получил письмо от генерала Алайна из Северной Стражи. Он послал его на имя одного купца из нижнего города, а тот передал мне через слуг. Довольно-таки необычный способ…

— Да, очень странно. — Канцлер откашлялся. — И что же этот вояка желал сообщить?

— Непонятное письмо, Таддеус. Оно кажется полным смысла, но смысл этот ускользает от меня из-за скудности деталей. Генерал спрашивает, прибыл ли ко мне гонец, которого он отправил немного ранее. Некто лейтенант Сзара. Судя по всему, посланница должна была передать мне какие-то печальные сведения.

Таддеус в упор посмотрел на короля.

— И ты получил такое письмо?

— Ты знаешь ответ. Оно должно было пройти через твои руки.

— Совершенно верно. Однако я впервые о нем слышу. Лика изложил хоть какие-нибудь подробности?

— Нет. Он не доверяет бумаге.

— И правильно делает. То, что написано, может прочитать кто угодно.

Леодан посмотрел на канцлера и некоторое время изучал его тяжелым взглядом — затуманенным наркотиком, но все еще сосредоточенным. Лицо оставалось невозмутимым, однако лоб короля прочертила глубокая складка, выдававшая его беспокойство.

— Да, может быть… Странно, почему он решил писать мне, а не наместнику. Конечно, Лика недолюбливает Риалуса Нептоса… Я тоже, к слову сказать. Знаешь, этот Нептос пишет мне по меньшей мере дважды в год. Рассказывает о своих талантах и намекает, что неплохо было бы отозвать его из Мейна и назначить на какой-нибудь пост в Акации. Можно подумать, я сплю и вижу, как бы пристроить Нептоса ко двору. Он напоминает, что происходит из знатного акацийского рода, уверяет, что климат Мейна пагубно влияет на его здоровье. Тут в общем-то не поспоришь. Мейн — гадкое место… Ладно, в общем, Лика желает пообщаться со мной напрямую. Очень любопытно. Где же эта Сзара?

Таддеус пожал плечами.

— Не знаю. И в мирные времена случаются неприятности. Середина зимы. Здесь это не так заметно, но в горах Мейна погода, должно быть, сущий кошмар. Как она собиралась ехать в Акацию? Верхом или по реке Аск?

— Понятия не имею.

— Я разберусь, — заявил Таддеус. — Покамест выкинь это из головы, а я погляжу, что к чему. Отправлю к Лике посланников. С твоего позволения, я дам им полномочия королевских гонцов, чтобы им не чинили препятствий в пути и везде обеспечивали свежими лошадьми. Мы все узнаем самое позднее через месяц. А может, и раньше, если они поедут через Ошению. Максимум двадцать пять дней.

Таддеус замолчал, ожидая ответа короля. Леодан что-то неразборчиво пробурчал.

— Сам увидишь: наверняка ничего серьезного. Лика всегда был перестраховщиком, если только речь заходила о Мейне, но его опасения ни разу не оправдались.

— Теперь все иначе, — заметил король. — Хеберен Мейн был разумным человеком, однако он мертв. Его сыновья из другого теста. Хэниш амбициозен. Помню, я видел его мальчишкой, когда он приезжал на остров. И я видел его глаза… Маэндер — тот просто чистая злоба, а Тасрен — загадка. Мой отец всегда говорил: мейнцам ни в коем случае нельзя доверять. Я поклялся ему, что никогда не совершу подобной ошибки. Ты сам всегда советовал мне быть осторожнее. Мы с тобой старались предусмотреть все возможные проблемы, помнишь?

Таддеус кивнул.

— Конечно. Ведь это моя работа. В юности я повсюду видел опасность. Но Акация никогда не была сильнее, чем сейчас. Вот что я хотел сказать, друг мой.

— Знаю, Таддеус. — Король обратил взор к потолку. — Скоро я возьму детей, и мы отправимся в путешествие. Объедем все провинции империи. Я попытаюсь убедить народ в том, что я добрый и великодушный король, а народ попытается убедить меня в том, что они верные подданные. Возможно, иллюзия продержится еще некоторое время… Как думаешь?

— Звучит недурно, — отозвался Таддеус. — Дети будут в восторге.

— Разумеется, их «дядюшка» поедет с нами. Они ведь очень любят тебя, Таддеус.

Канцлер немного помолчал.

— Такая честь слишком велика для меня.

Леодан сидел, так и эдак вертя в голове слова Тадлеуса. В них было что-то приятное, теплое — если отрешиться от первоначального контекста. Однажды он сказал нечто подобное Алире. Как же?.. «Твоя… любовь слишком велика для меня». Да, верно. А почему он так сказал? Да потому, что это была правда, само собой. Леодан исповедался перед ней вечером накануне их свадьбы. Он выпил слишком много вина и выслушал слишком много хвалебных речей. Ему стало тошно, он просто не мог более выносить всего этого. Потому Леодан оттащил свою нареченную в сторону и сказал, что она должна узнать о нем некоторые вещи, прежде чем они поженятся. Леодан признался ей во всем, что знал о преступлениях Акаранов — и древних, и тех, что были совершены во времена его отца, и тех, которые совершались до сих пор. Он вывалил все это со слезами на глазах, патетично и даже злобно — уверенный, что Алира отшатнется в ужасе. Почти надеясь, что она с омерзением отвергнет его. Любая добрая женщина именно так и поступила бы, а Леодан не сомневался в доброте своей нареченной.

Как же изумлен он был тогда ее ответом! Алира подошла к нему, придвинула красивое большеглазое лицо. На нем не было ни следа удивления, отвращения или осуждения. «Король — лучший и худший из людей, — сказала она. — Ну конечно же. Конечно». Их губы встретились; она целовала Леодана страстно и жадно, так, что у него перехватило дыхание. Может быть, именно в тот момент они на самом деле стали мужем и женой. В миг полного понимания и согласия. Теперь Леодан не мог бы сказать, какой аспект ее любви притягивал его более всего. Может быть, то, что Алира могла простить ему все, и любить, по-прежнему считая добрым, великодушным человеком? Или осознание того, что Алира — как и он сам — была способна подняться над правдой и ложью? Что бы ни делал король, он не боялся признаться жене и получал ее благословение. Он любил ее беззаветно. Теперь Леодан сомневался, что сумел бы править империей, если бы рядом не было Алиры. Неизвестно, пошло ли это на пользу Акации, но для Леодана — слабого и неуверенного в себе правителя — помощь жены оказалась бесценным даром.

— Возможно, Таддеус, — промолвил Леодан, запоздало отвечая на реплику канцлера. — Возможно, я оказываю тебе слишком большую честь. Все мы временами совершаем эту ошибку. Но какой от нее вред?

Если Таддеус и сказал что-нибудь, король не услышал ответа. Он закрыл глаза и отрешился от реальности. Казалось, какая-то сила прижимала его к невидимой стене. Мист наполнил душу до краев, и настала пора сбросить оковы физического мира. В такие моменты Леодан чувствовал себя так, будто бы прижимался грудью к твердой плите, а неведомая сила упрямо вдавливала его тело в этот камень. Когда он больше не мог выносить тяжесть, тело начало протекать сквозь плиту, чтобы погрузиться в нее и пройти насквозь — словно камень был пористым, а сам Леодан обратился в жидкость.

По ту сторону бытия ждала Алира. Иллюзия, которую он любил более реальной жизни. И Леодан поспешил к ней.