Джон
Когда Куорен Полурукий велел собрать ему топлива для костра, Джон понял, что конец близок.
«Хорошо будет согреться, хоть ненадолго», — подумал он, рубя сучья сухого дерева. Призрак сидел и смотрел на него — молча, как всегда. «Будет ли он выть по мне, когда я умру, как выл волк Брана, когда тот упал? Будет ли выть Лохматый Песик там, в Винтерфелле, и Серый Ветер, и Нимерия, где бы они ни были?»
За одну гору закатывалось солнце, над другой вставала луна. Джон кинжалом высек искру из кремня, и над костром заструился дымок. Куорен подошел, когда первый язычок пламени лизнул кору и сухую хвою.
— Робкий, как девушка в первую брачную ночь, — сказал он тихо, — и такой же красивый. Иногда забываешь, как прекрасен может быть огонь.
Джон не думал, что Куорен способен говорить о девушках и свадебных ночах. Полурукий, насколько было известно, всю жизнь провел в Дозоре. Любил он кого-нибудь? Праздновал ли свою свадьбу? Джон не мог спросить его об этом, поэтому принялся раздувать огонь. Когда пламя затрещало, он снял промерзшие перчатки и стал греть руки. Неужели поцелуй бывает столь же сладок? Тепло струилось по пальцам, как растопленное масло.
Полурукий, поджав ноги, сел на землю. Свет играл на его твердом лице. Только их двое осталось из пяти разведчиков, бежавших с Воющего перевала в серо-голубую каменную пустыню Клыков Мороза.
Поначалу Джон лелеял надежду, что оруженосец Далбридж запрет одичалых на перевале. Но, услышав далекий звук рога, все они поняли, что Далбридж погиб. В сумерках они увидели орла, парящего над ними на серо-голубых крыльях, и Каменный Змей снял с плеча лук, но птица улетела, не успел он его натянуть. Эббен плюнул, кляня оборотней и прочую нечисть.
На другой день они еще дважды видели орла и слышали охотничий рог. Каждый раз казалось, что он звучит все громче и ближе. Когда настала ночь, Куорен велел Эббену взять коня Далбриджа помимо своего и со всей поспешностью ехать на восток, обратно к Мормонту. Оставшиеся будут отвлекать погоню. «Пошли лучше Джона, — возразил Эббен. — Он ездит верхом не хуже меня». «У Джона своя роль». «Да ведь он еще мальчик». «Он брат Ночного Дозора».
Когда взошла луна, Эббен простился с ними. Змей проводил его немного, замел следы, и трое оставшихся двинулись на юго-запад.
После этого все дни и ночи слились для Джона воедино. Они спали в седлах и останавливались только покормить и напоить коней. Они ехали по голым скалам, через темные сосновые леса и заносы старого снега, через ледяные торосы и мелкие безымянные речки. Порой Куорен или Змей возвращались назад, чтобы запутать следы, но тщетны были их усилия. За ними следили. Каждый раз на рассвете и в сумерках они видели орла, парящего между вершинами, — пятнышко на безбрежной равнине неба.
Они поднимались на невысокую гряду между двумя снежными пиками, когда из своего логова ярдах в десяти от них с рычанием вылез сумеречный кот. Зверь отощал от голода, но кобыла Змея ударилась в панику от одного его вида — она понеслась, не слушаясь всадника, оступилась на крутом склоне и сломала ногу.
Призрак в тот день наелся досыта, а Куорен настоял, чтобы разведчики подмешали лошадиную кровь в овсянку для восстановления сил. Джон давился от этой мерзости, но ел. Они срезали с туши по десятку полосок твердого жилистого мяса, чтобы жевать во время езды, а остальное оставили сумеречным котам.
О том, чтобы ехать вдвоем на одном коне, не было и речи. Змей предложил остаться в засаде и напасть на одичалых, когда они подойдут, — авось прихватим нескольких с собой в ад, но Куорен ему отказал. «Если есть в Ночном Дозоре человек, способный пройти через Клыки Мороза один и пеший, то это ты, брат. Ты сможешь выбрать прямую дорогу там, где конь пошел бы в обход. Ступай к Кулаку. Расскажи Мормонту, что и каким образом видел Джон. Скажи, что древние силы пробуждаются, и ему придется встретиться с великанами, оборотнями и еще более страшными вещами. Скажи, что деревья снова обрели глаза».
«Ему не дойти», — подумал Джон, глядя, как Змей перевалил через заснеженный хребет — маленький черный жучок среди неоглядной белизны.
После этого каждая ночь казалась холоднее предыдущей, и одиночество угнетало все сильнее. Призрак не всегда был с ними, но никогда не уходил далеко, а Джон чувствовал его даже на расстоянии. Это его радовало — Полурукий был не из общительных. Длинная седая коса Куорена медленно моталась в такт шагам лошади. Часто они ехали часами, не произнося ни единого слова, слыша только звук скребущих по камню копыт и вой дующего без передышки ветра. Когда Джон засыпал, ему больше не снились ни волки, ни его братья — вообще ничего. Здесь даже сны не приживались.
— Остер ли твой меч, Джон Сноу? — спросил Куорен через мигающий костер.
— Он у меня из валирийской стали. Мне его подарил Старый Медведь.
— Помнишь ли ты слова своего обета?
— Да. — Разве такие слова забудешь? Произнеся их, назад уже не возьмешь. Они меняют твою жизнь навсегда.
— Давай повторим их еще раз, Джон Сноу.
— Как хочешь. — Два голоса слились под восходящей луной. Их слушал Призрак, и горы стояли вокруг, как свидетели. — Ночь собирается, и начинается мой дозор. Он не окончится до самой моей смерти. Я не возьму себе ни жены, ни земель, не буду отцом детям. Я не надену короны и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своем посту. Я — меч во тьме, я — Дозорный на Стене; я — огонь, который разгоняет холод; я — свет, который приносит зарю; я — рог, который будит спящих; я — щит, который охраняет царство людей. Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после нее.
Они умолкли, и настала тишина — только костер потрескивал да тихо вздыхал ветер. Джон сжимал и разжимал обнаженные пальцы, перебирая в уме эти слова и моля отцовских богов дать ему силы умереть достойно, когда его час придет. Ждать уже недолго. Лошади совсем выбились из сил, а конь Куорена, пожалуй, и дня не протянет.
Костер уже догорал, и тепло уходило.
— Он скоро угаснет, — сказал Куорен, — но если падет Стена, огни угаснут во всем мире.
Джон, не зная, что на это ответить, молча кивнул.
— Может, нам еще удастся уйти, — а может, и нет.
— Я не боюсь смерти. — Джон лгал только наполовину.
— Так просто ты не отделаешься, Джон.
— Как так? — не понял юноша.
— Если они догонят нас, ты должен будешь сдаться.
— Сдаться? — недоверчиво повторил Джон. Одичалые не брали в плен тех, кого называли воронами. Они убивали их на месте, если только… — Но они щадят только клятвопреступников. Которые переходят к ним, как Манс-Разбойник.
— И ты.
— Нет. Ни за что. Я не сделаю этого.
— Сделаешь. Я приказываю тебе.
— Приказываешь? Но…
— Наша честь стоит не больше нашей жизни, когда речь идет о безопасности всех людей. Ты брат Ночного Дозора — так или нет?
— Да, но…
— Никаких «но», Джон Сноу. Либо да, либо нет.
— Да. Я брат Ночного Дозора, — выпрямился Джон.
— Тогда слушай меня. Если нас догонят, ты перейдешь к ним, как советовала тебе та девушка, твоя пленница. Они могут потребовать, чтобы ты изрезал свой черный плащ, чтобы ты поклялся им могилой своего отца, чтобы ты проклял своих братьев и своего лорда-командующего. Ты не должен колебаться, что бы они ни попросили. Делай то, что они велят… но в сердце своем помни, кто ты есть. Дели с ними дорогу, еду, сражайся с ними рядом — и примечай.
— Что примечать?
— Если бы я знал… Твой волк видел ямы в долине Молочной. Что они ищут в такой глуши? Нашли они это или еще нет? Ты должен это узнать, прежде чем вернешься к лорду Мормонту и своим братьям. Таков долг, который я возлагаю на тебя, Джон Сноу.
— Хорошо, я все сделаю, но… ты ведь скажешь им? Старому Медведю хотя бы? Скажешь, что на самом деле я не нарушал клятвы?
Глаза Куорена по ту сторону костра казались двумя колодцами тени.
— Когда увижу его, скажу непременно. Подкинь-ка еще дров. Надо, чтобы костер горел ярко.
Джон пошел нарубить еще веток и, ломая каждую пополам, стал бросать их в костер. Дерево, давно высохшее, в костре снова ожило, и резвые плясуньи закружились на каждой хворостине в своих красных, желтых и оранжевых платьях.
— Хватит, — резко бросил Куорен. — Едем.
— Едем? — За костром караулила темная холодная ночь. — Но куда?
— Назад. — Куорен сел на своего усталого коня. — Надеюсь, костер отведет им глаза. Поехали, брат.
Джон натянул перчатки и поднял капюшон. Даже лошадям не хотелось уходить от огня. Солнце давно село, и только серебристый месяц освещал неверную дорогу. Джон не знал, что у Куорена на уме, но надеялся на лучшее. Ему не хотелось изображать из себя клятвопреступника, даже ради самой благой цели.
Они ехали осторожно, так тихо, как только возможно для верховых, пока не оказались у входа в узкое ущелье, откуда между двух гор вытекал ледяной ручеек. Джон помнил это место — здесь они перед закатом поили лошадей.
— Вода замерзает, — заметил Куорен, сворачивая в сторону. — Если бы не это, мы поехали бы прямо по ней, но если мы проломим лед, они могут это заметить. Держись поближе к утесам. В полумиле отсюда будет поворот — он нас спрячет. — Куорен въехал в ущелье, и Джон, бросив последний грустный взгляд на горящий вдалеке костер, последовал за ним.
Чем дальше они ехали, тем теснее смыкались утесы с обеих сторон. Лунная лента ручья вела их к своему истоку. Каменные берега обросли льдинками, но под тонкой коркой еще журчала вода.
Скоро дорогу им загородил большой обвал, но крепконогие лошади преодолели осыпь. Скалы сошлись почти вплотную — впереди шумел водопад. В воздухе стоял туман, похожий на холодное дыхание громадного зверя. Вода при луне сверкала серебром. Джон испуганно огляделся. Да ведь это же тупик! Они с Куореном еще могли бы вскарабкаться на утес, а лошади? Пешими они далеко не уйдут.
— Давай быстрей, — скомандовал Куорен и проехал, большой на маленькой лошади, по обмерзшим камням прямо сквозь водяной занавес. Когда он исчез, Джон тронул своего коня каблуками и двинулся следом. Конь упирался что есть мочи. Ледяные кулаки воды обрушились на них, и от холода у Джона остановилось дыхание — но тут он, промокший насквозь и дрожащий, оказался на той стороне.
Трещина в скале едва позволяла проехать конному, но дальше скалы расступались, и почву покрывал мягкий песок. Брызги стыли у Джона в бороде. Призрак проскочил сквозь водопад, отряхнулся, подозрительно принюхался к темноте и задрал ногу у скалы. Куорен уже спешился, и Джон сделал то же самое.
— Ты знал про это место?
— Когда я был не старше тебя, один брат рассказывал, как гнался за сумеречным котом сквозь этот водопад. — Он расседлал коня, снял с него уздечку и расчесал пальцами косматую гриву. — Этот путь ведет нас сквозь сердце горы. На рассвете, если нас не найдут, двинемся дальше. Первая стража моя, брат. — Куорен сел на песок спиной к скале — смутная тень во мраке пещеры. Сквозь шум падающей воды Джон расслышал тихий шорох стали о кожу. Полурукий обнажил меч.
Джон снял мокрый плащ, но холод и сырость не позволяли раздеться дальше. Призрак растянулся рядом и лизнул его перчатку, а потом свернулся клубком. Джон был благодарен ему за тепло. Горит ли еще их костер или уже погас? Если Стена падет, огни погаснут во всем мире… Луна, светя сквозь водяной занавес, ложилась бледной полосой на песок. Потом и она погасла, и стало темно.
Сон пришел наконец, а с ним и кошмары. Ему снились горящие замки и мертвецы, встающие из могил. Было еще темно, когда Куорен разбудил его. Полурукий лег спать, а Джон сел спиной к стене пещеры, слушая шум воды и дожидаясь рассвета.
Когда рассвет пришел, они сжевали по мороженой полоске конины, снова оседлали коней и накинули на себя черные плащи. Куорен, пока караулил, сделал с полдюжины факелов, пропитав пучки сырого мха маслом, которое возил в седельной сумке. Теперь он зажег один из них и первым двинулся во тьму, держа бледное пламя перед собой. Джон с лошадьми тронулся за ним. Каменная тропа вилась то вниз, то вверх, а потом круто пошла под уклон. Временами она становилась такой узкой, что трудно было убедить лошадей в возможности прохода по ней. «Теперь-то мы от них оторвемся, — думал Джон. — Сквозь камень даже орлы не видят. Мы оторвемся, и поедем обратно к Кулаку, и расскажем Старому Медведю все, что знаем».
Но когда они, несколько долгих часов спустя, вышли на дневной свет, орел уже ждал их, сидя на сухом дереве в сотне футов над ними. Призрак помчался к нему по камням, но орел захлопал крыльями и взлетел.
Куорен сжал губы, следя за его полетом.
— Для привала это место не хуже всякого другого. Устье пещеры защищает нас сверху, да и сзади к нам нельзя подобраться, не пройдя через гору. Остер ли твой меч, Джон Сноу?
— Да.
— Давай-ка покормим лошадей. Они хорошо послужили нам, бедолаги.
Джон скормил своему коньку последний овес и погладил его густую гриву. Призрак беспокойно рыскал среди камней. Сняв перчатку, Джон размял обожженные пальцы. «Я — щит, который защищает царство человека».
В горах отозвался охотничий рог, и послышался лай гончих.
— Скоро они будут здесь, — сказал Куорен. — Держи своего волка при себе.
— Призрак, ко мне, — позвал Джон. Волк неохотно повиновался, держа на отлете напряженный хвост.
Одичалые показались из-за хребта в какой-нибудь полумиле от них. Собаки бежали впереди — свирепые серо-бурые звери с немалой долей волчьей крови. Призрак оскалил зубы и ощетинился.
— Тихо, — шепнул ему Джон. — Сидеть. — Вверху зашумели крылья.
Орел сел на выступ скалы и торжествующе закричал.
Охотники приближались с опаской — возможно, боялись стрел. Джон насчитал четырнадцать человек и восемь собак. На больших круглых плетеных щитах, обтянутых кожей, были намалеваны черепа. Половина лиц пряталась за корявыми шлемами из дерева и вареной кожи. Лучники на флангах держали стрелы на маленьких роговых луках, но не стреляли. Другие несли копья и дубины. У одного был зазубренный каменный топор. Части доспехов, надетые на них, были сняты с убитых разведчиков или взяты в набегах. Одичалые не добывали и не плавили руду, и кузнецов к северу от Стены было мало, а кузниц и того меньше.
Куорен вытащил свой длинный меч. О том, как он научился драться левой рукой, потеряв половину пальцев на правой, ходили легенды — говорили, будто теперь он владеет мечом лучше, чем прежде. Джон, стоя с ним плечом к плечу, достал Длинный Коготь. Пот, несмотря на холод, стекал на лоб и ел глаза.
В десяти ярдах ниже пещеры охотники остановились. Их вожак стал подниматься вверх один, верхом на животном, больше похожем на козу, чем на лошадь, — так ловко оно взбиралось по неровному склону. Когда скакун и всадник приблизились, Джон услышал лязг: на них обоих были доспехи из костей. Коровьих, овечьих, козьих, лосиных. Присутствовали громадные кости мамонтов… и человеческие тоже.
— Здравствуй, Гремучая Рубашка, — с ледяной учтивостью приветствовал одичалого Куорен.
— Для ворон я Костяной Лорд. — Шлем всадника был сделан из проломленного черепа великана, на кафтане из вареной кожи висели медвежьи когти.
— Никакого лорда я не вижу, — фыркнул Куорен. — Только пса, увешанного куриными костями, которые дребезжат во время езды.
Одичалый злобно зашипел, а его конь стал на дыбы. Он и правда дребезжал — кости были связаны друг с другом неплотно.
— Скоро я буду греметь твоими костями, Полурукий. Я выварю твое мясо и сделаю себе панцирь из твоих ребер. Я буду гадать на твоих зубах и хлебать овсянку из твоего черепа.
— Если тебе нужны мои кости, иди и возьми их.
Но этого Гремучей Рубашке делать явно не хотелось. Его численный перевес мало что значил среди скал, где заняли позицию черные братья: к пещере одичалые могли подниматься только по двое. К вожаку подъехала одна из воительниц, называемых копьеносицами.
— Нас четырнадцать против вас двоих, вороны, и восемь собак против вашего волка, — крикнула она. — Драться вы будете или побежите — все равно вам конец.
— Покажи им, — велел Гремучая Рубашка.
Женщина полезла в окровавленный мешок и достала свой трофей. Эббен был лыс, как яйцо, поэтому она подняла его голову за ухо, сказав:
— Он умер достойно.
— Однако умер — как и с вами будет, — добавил Гремучая Рубашка. Он поднял над головой свой топор. Обоюдоострое лезвие из хорошей стали отливало зловещим блеском: Эббен всегда заботился о своем оружии. Одичалые взбирались в гору, подзадоривая противников. Некоторые из них избрали своей мишенью Джона.
— Это твой волк, мальчуган? — спрашивал тощий парень, вооруженный каменным цепом. — Он пойдет мне на плащ еще до захода солнца.
Одна из копьеносиц, распахнув потрепанные меха, показала Джону тяжелую белую грудь.
— Не хочешь ли пососать, малыш? — Все это сопровождалось собачьим лаем.
— Они нарочно дразнят нас, чтобы вывести из себя. — Куорен пристально посмотрел на Джона. — Помни, что я тебе приказывал.
— Придется, видно, вспугнуть ворон, — проревел Гремучая Рубашка, перекрывая других. — Посшибать с них перья!
— Нет! — крикнул Джон, опередив изготовившихся к выстрелу лучников. — Мы сдаемся!
— Мне говорили, что в бастардах течет трусливая кровь, — холодно проронил Куорен. — Теперь я вижу, что это и в самом деле так. Беги, трус, беги к своим новым хозяевам.
Джон, залившись краской, спустился к Гремучей Рубашке. Тот, глядя на него сквозь отверстия своего шлема, сказал:
— Вольному народу трусы ни к чему.
— Он не трус. — Один из лучников снял овчинный шлем и тряхнул косматой рыжей головой. — Это Бастард Винтерфеллский, который меня пощадил. Оставь ему жизнь.
Джон узнал Игритт и не нашел слов.
— Он умрет, — настаивал Костяной Лорд. — Черная ворона — хитрая птица. Я не верю ему.
Орел наверху захлопал крыльями и взвился в воздух с яростным криком.
— Он ненавидит тебя, Джон Сноу, — сказала Игритт, — и не зря. Он был человеком до того, как ты его убил.
— Я не знал, — искренне ответил Джон, пытаясь вспомнить лицо одичалого, которого убил на перевале. — Ты говорила, что Манс примет меня.
— Верно, примет.
— Манса здесь нет, — сказал Гремучая Рубашка. — Выпусти ему кишки, Рагвил.
Большая копьеносица прищурилась.
— Если ворона хочет примкнуть к свободному народу, пусть докажет, что не лжет.
— Я сделаю все, что вы скажете. — Эти слова дались Джону нелегко, но он сказал их.
Гремучая Рубашка расхохотался, клацая своими доспехами.
— Ладно, бастард, тогда убей Полурукого.
— Где уж ему, — сказал Куорен. — Повернись ко мне, Сноу, и умри.
Меч Куорена устремился вперед, и Длинный Коготь, почти помимо воли Джона, взлетел, чтобы отразить удар. Сила столкновения чуть не вышибла меч из руки юноши и отшвырнула его назад. «Ты не должен колебаться, что бы они ни потребовали». Джон перехватил меч двумя руками, но разведчик отвел его удар с пренебрежительной легкостью. Они стали биться, мелькая черными плащами, — проворство юноши против убийственной силы левой руки Куорена. Меч Полурукого казался вездесущим — он сверкал то с одной стороны, то с другой, ошарашивая Джона и нарушая его равновесие. Руки юноши уже начинали неметь.
Зубы Призрака вцепились в икру разведчика. Куорен устоял на ногах, но открылся, и Джон тут же вторгся в брешь. Куорен отклонился, и Джону показалось, что удар его не достиг цели — но тут из горла разведчика закапали красные слезы, яркие, как рубиновое ожерелье. Затем кровь хлынула струей, и Куорен Полурукий упал.
С морды Призрака тоже капала кровь, но у Длинного Когтя обагрилось только острие — последние полдюйма. Джон оттащил волка и стал на колени, поддерживая Куорена. Свет уже угасал в глазах разведчика.
— Острый, — сказал он, подняв изувеченную руку, уронил ее и скончался.
«Он знал, — немо подумал Джон. — Знал, чего они от меня потребуют». Он вспомнил Сэмвела Тарли, Гренна, Скорбного Эдда, Пипа и Жабу в Черном Замке. Неужели он потерял их всех, как потерял Брана, Рикона и Робба? Кто он теперь и что он?
— Поднимите его. — Грубые руки поставили Джона на ноги — он не сопротивлялся. — Как тебя звать?
— Джон Сноу, — ответила за него Игритт. — Он сын Эддарда Старка из Винтерфелла.
— Кто бы мог подумать? — засмеялась Рагвил. — Куорен Полурукий убит ублюдком какого-то лорда.
— Выпусти ему кишки, — бросил Гремучая Рубашка, не сходя с коня. Орел с криком опустился на его костяной шлем.
— Он сдался, — напомнила Игритт.
— И брата своего убил, — добавил коротышка в проржавевшем железном полушлеме.
Гремучая Рубашка подъехал ближе, лязгая костями.
— Волк это сделал за него. Грязная работа. Полурукого полагалось убить мне.
— Мы все видели, как ты рвался с ним сразиться, — съязвила Рагвил.
— Оборотень вороньей породы. Не нравится он мне.
— Может, он и оборотень, — сказала Игритт, — но нас это никогда не пугало. — Остальные шумно согласились с ней. Гремучая Рубашка, злобно глядя сквозь глазницы желтого черепа, неохотно уступил. «Вот уж поистине вольный народ», — подумал Джон.
Куорена Полурукого сожгли там же на месте, сложив костер из хвои и веток. Сырое дерево горело медленно и дымно, посылая черный столб в яркую голубизну неба. Гремучая Рубашка подобрал несколько обугленных костей, а остальные разыграли в кости имущество разведчика. Игритт достался плащ.
— Мы вернемся через Воющий перевал? — спросил ее Джон, не зная, как он еще раз вынесет вид этих гор и как его конь выдержит такой переход.
— Нет. Там нам больше нечего делать. — Взгляд у нее был грустный. — Манс уже спускается вниз по Молочной — он идет на вашу Стену.