Тирион

— Если умрешь глупой смертью, я скормлю твое тело козлу, — пригрозил Тирион, когда первая партия Каменных Ворон отчалила от берега.

— У Полумужа нет козлов, — засмеялся Шагга.

— Я нарочно заведу их для тебя.

Занимался рассвет, и его блики бежали по реке, дробясь под шестами и вновь смыкаясь за кормой парома. Тиметт переправился со своими Обгорелыми в Королевский Лес еще два дня назад. Вчера туда же отправились Черноухие и Лунные Братья, сегодня Каменные Вороны.

— Что бы там ни было, в бой не вступайте, — сказал Тирион. — Нападайте на их лагеря и обозы. Подкарауливайте их передовые отряды и развешивайте трупы на деревьях вдоль пути их следования, режьте отбившихся от войска. Действуйте ночью, часто и внезапно, чтобы они боялись ложиться спать…

Шагга положил руку на голову Тириона.

— Я всему этому уже научился от Дольфа, сына Хольгера, когда у меня еще борода не выросла. У нас в Лунных горах только так и воюют.

— Королевский лес — не Лунные горы, и ты будешь сражаться не с Молочными Змеями и не с Крашеными Псами. Слушай проводников, которых я тебе дал, — они знают этот лес не хуже, чем ты свои горы. Не пренебрегай ими, и они сослужат тебе хорошую службу.

— Шагга будет слушать собачонок Полумужа, — пообещал горец и взошел с конем на паром. Тирион посмотрел, как они, отталкиваясь шестами, правят к стрежню Черноводной. Когда Шагга скрылся в утреннем тумане, у него засосало под ложечкой — без своих горцев он казался себе голым.

У него остались наемники Бронна, теперь около восьмисот человек, но верность наемников всем известна. Тирион сделал что мог, чтобы ее укрепить: пообещал Бронну и дюжине лучших людей земли и рыцарство после победы. Они пили его вино, смеялись над его шуточками и величали друг друга сирами, пока все не повалились… все, кроме Бронна, который знай себе усмехался своей наглой улыбочкой, а после сказал: «За это рыцарство они будут убивать почем зря, но не надейся, что они умрут за него».

Тирион и не надеялся.

На золотых плащей надежда была столь же плохая. Стараниями Серсеи в городскую стражу входило теперь шесть тысяч человек, но разве что на четверть из них можно было положиться. «Откровенных предателей мало, хотя есть и такие — ваш паук не всех выловил, — предупредил его Байвотер. — Но в наших рядах сотни зеленых новобранцев, поступивших на службу ради хлеба, эля и безопасности. Никому не хочется выглядеть трусом перед другими, и поначалу они будут сражаться храбро — тут ведь и рога трубят, и знамена вьются, и все такое. Но если битва обернется не в нашу пользу, они дрогнут, да так, что не поправишь. За первым, кто бросит копье и побежит, ринется тысяча других».

Были, конечно, в городской страже и опытные бойцы — те, что получили золотые плащи от Роберта, а не от Серсеи, около двух тысяч. Но и эти… стражник не солдат, говаривал лорд Тайвин Ланнистер. Рыцарей же, оруженосцев и латников у Тириона имелось не более трехсот. Скоро ему придется проверить на деле еще одну отцовскую поговорку: «Один человек на стене стоит десяти под ней».

Бронн с эскортом ждал Тириона на пристани, в толпе нищих, шлюх и рыбачек, распродающих улов. У этих последних дело шло бойчее, чем у всех остальных, вместе взятых. Покупатели толклись у их лотков и бочонков, торгуясь из-за моллюсков, плотвы и щук. Поскольку другой провизии в город не подвозили, цены на рыбу подскочили вдесятеро против довоенных и продолжали расти. Те, у кого водились деньги, приходили к реке каждое утро и каждый вечер, надеясь принести домой угря или корзинку раков; те, у кого их не было, шныряли повсюду в надежде что-нибудь стащить или стояли, исхудалые и безразличные, под стеной.

Золотые плащи расчищали дорогу в толпе, расталкивая народ древками копий. Тирион старался пропускать приглушенные проклятия мимо ушей. Тухлая рыба шмякнулась у его ног и распалась на куски. Он осторожно переступил через нее и сел на коня. Детишки с раздутыми животами уже дрались из-за вонючих ошметков.

Тирион оглядел берег с седла. В утреннем воздухе звенели молотки — это плотники у Грязных ворот ставили деревянную загородку вдоль гребня стены. Работа шла споро — значительно менее радовали глаз ветхие строения, разросшиеся вдоль реки, — все эти лавчонки, харчевни, притоны с дешевыми шлюхами, облепившие городскую стену, как ракушки днище корабля. Все это придется снести — иначе Станнису даже лестницы не понадобится.

Он подозвал к себе Бронна.

— Возьми сотню человек и сожги все, что находится между рекой и городскими стенами. — Тирион обвел своими короткими пальцами прибрежные трущобы. — Чтоб от всего этого следа не осталось — понял?

Наемник оценил предстоящую ему работу.

— Хозяевам это не понравится.

— Само собой. Делать нечего — зато им будет за что проклинать уродливого маленького демона.

— Некоторые могут и в драку полезть.

— Постарайся, чтобы победа осталась за тобой.

— А как быть с теми, кто здесь живет?

— Дай им время вынести пожитки и гони. От смертоубийства воздерживайся — они нам не враги. И никаких насилий над женщинами. Держи своих молодцов в руках.

— Они наемники, а не септоны. Ты им еще и пить не вели.

— Это бы им не повредило.

Жаль, что заодно нельзя сделать городские стены вдвое выше и втрое толще. Впрочем, какая разница. Массивные стены и высокие башни не спасли ни Штормовой Предел, ни Харренхолл, ни даже Винтерфелл.

Тирион вспомнил Винтерфелл, каким его видел в последний раз. Не чудовищно громадный, как Харренхолл, не столь неприступный на вид, как Штормовой Предел, но в его камнях чувствовалась сила, уверенность, что в этих стенах человек может ничего не бояться. Весть о падении замка потрясла Тириона. «Боги дают одной рукой и отнимают другой», — пробормотал он, когда Варис сообщил ему новость. Они дали Старкам Харренхолл и отняли Винтерфелл — страшная мена.

Ему бы следовало радоваться. Роббу Старку придется теперь повернуть на север — если он не отстоит собственный дом и очаг, королем ему не бывать, и дом Ланнистеров вернет себе запад, но все же…

Теона Грейджоя со времени, проведенного им у Старков, Тирион помнил очень смутно. Совсем юный, вечно с улыбкой, искусный стрелок из лука — трудно представить его лордом Винтерфелла. Винтерфеллом всегда владели Старки.

Тирион вспомнил их богорощу: высокие страж-деревья в серо-зеленой хвое, кряжистые дубы, терновник, ясень и сосны, а в самой середине — сердце-дерево, как застывший во времени бледный великан. Он прямо-таки ощущал запах этого места, земляной, вечный. Как темно там было даже днем. Эта роща и есть Винтерфелл. Это север. «Я нигде еще не чувствовал себя таким чужим, таким незваным гостем. Может, и Грейджой это чувствует? Замок теперь принадлежит ему, но богороща — нет. И никогда не будет принадлежать — ни через год, ни через десять лет, ни через пятьдесят».

Тирион медленно двинулся к Грязным воротам. «Какое тебе дело до Винтерфелла? — сказал он себе. — Будь доволен, что он пал, и думай о собственных стенах». За открытыми воротами на рыночной площади стояли три больших требюшета, выглядывая поверх стены, как журавли. Их рычаги сделаны из дуба и окованы железом, чтобы не раскололись. Золотые плащи прозвали их Тремя Шлюхами: они встретят лорда Станниса с распростертыми объятиями — надо надеяться.

Тирион пришпорил коня и въехал в ворота навстречу людскому потоку. За Шлюхами толпа поредела, и улица открылась перед ним.

Возвращение в Красный Замок обошлось без происшествий, но в башне Десницы его ждала дюжина сердитых торговых капитанов, у которых отобрали корабли. Тирион искренне извинился перед ними и пообещал возместить ущерб после войны. Это их мало устроило.

— А если вы проиграете, милорд? — спросил один браавосец.

— Обращайтесь тогда за возмещением к королю Станнису.

Когда он от них отделался, колокола уже звонили, и он спохватился, что опоздает к началу службы. Чуть ли не бегом он пустился через двор и втиснулся в замковую септу, когда Джоффри уже застегивал белые шелковые плащи на плечах двух новых королевских гвардейцев. По обряду всем полагалось стоять, и Тирион не видел ничего, кроме стены придворных задов. Но нет худа без добра: когда новый верховный септон примет у двух рыцарей торжественный обет и помажет их елеем во имя Семерых, можно будет выйти одним из первых.

Тирион одобрил выбор септона, предназначивший сира Бейлона Сванна на место убитого Престона Гринфилда. Сванны — лорды Марки, гордые, могущественные и осторожные. Лорд Гулиан Сванн, сославшись на болезнь, остался в замке и не принимал участия в войне, его старший сын примкнул сначала к Ренли, потом к Станнису. Бейлон же, младший, служил в Королевской Гавани. Тирион подозревал, что, будь у лорда третий сын, он отправился бы к Роббу Старку. Поведение, может быть, не самое благородное, зато здравое: кто бы ни занял Железный Трон, Сванны уцелеют. Помимо знатного происхождения, молодой сир Бейлон отважен, учтив, отменно владеет оружием — и копьем, и булавой, а лучше всего луком. Он будет служить с честью.

Как ни жаль, ко второму избраннику сестры Тирион относился не столь одобрительно. Хотя вид у Осмунда Кеттлблэка весьма внушительный — рост шесть футов шесть дюймов, сплошные жилы и мускулы, нос крючком, кустистые брови, и бурая бородища лопатой делает его свирепым, когда он не улыбается. Низкого происхождения, захудалый межевой рыцарь, Кеттлблэк обязан своим возвышением исключительно Серсее — потому-то она, конечно, его и выбрала. «Сир Осмунд столь же предан нам, как и храбр», — сказала она Джоффри, назвав его имя. К несчастью, это правда. Сир Осмунд продает ее секреты Бронну с того самого дня, как поступил к ней на службу, но ей ведь об этом не скажешь.

Что ж, пожалуй, все к лучшему. Его назначение даст Тириону еще одно приближенное к королю ухо без ведома сестры. И даже если сир Осмунд окажется полным трусом, он не может быть хуже сира Бороса Блаунта, ныне пребывающего в темнице замка Росби. Сир Борос сопровождал Томмена и лорда Джайлса, когда Джаселин Байвотер со своими золотыми плащами налетел на них, и сдал своего подопечного с готовностью, которая взбесила бы старого сира Барристана Селми не меньше, чем взбесила Серсею: рыцарю Королевской Гвардии полагается умереть, защищая короля и членов его семьи. Сестра убедила Джоффри лишить Блаунта белого плаща за трусость и предательство — и заменила его не менее подлым малым.

На молитвы, обеты и помазание ушло чуть ли не все утро. У Тириона разболелись ноги, и он переносил вес с одной на другую. Леди Танда стояла в нескольких рядах от него, но дочери с ней не было, а он так надеялся хоть одним глазком посмотреть на Шаю. Варис сказал, что у нее все хорошо, но Тирион предпочел бы сам в этом убедиться.

«Горничная лучше, чем горшечница, — согласилась она, когда он рассказал ей план евнуха. — Можно мне взять пояс из серебряных цветочков и золотой обруч с черными алмазами — ты еще сказал, что они похожи на мои глаза? Я не стану надевать их, если ты не велишь».

Как ни жаль Тириону было ей отказывать, он заметил, что, хотя леди Танда умом и не славится, даже ее может удивить то, что у дочкиной горничной украшения лучше, чем у ее ребенка. «Возьми пару платьев, не больше. Из добротной шерсти — никаких шелков и мехов. Остальное я буду держать для тебя в своих комнатах». Шая, конечно, ждала не такого ответа, зато теперь она в безопасности.

Церемония наконец завершилась, и Джоффри прошел к выходу, сопровождаемый сиром Бейлоном и сиром Осмундом в новых белых плащах. Тирион задержался, чтобы перемолвиться словом с новым верховным септоном (это был уже его избранник, хорошо знавший, чье масло мажет на свой хлеб).

— Я хочу, чтобы боги были на нашей стороне, — напрямик сказал ему Тирион. — Объявите народу, что Станнис поклялся сжечь Великую Стену Бейелора.

— Это правда, милорд? — спросил верховный септон, высохший старичок с жидкой белой бородой.

— Очень может быть, — пожал плечами Тирион. — Он сжег богорощу в Штормовом Пределе, принеся ее в дар Владыке Света. Раз он так расправляется со старыми богами, с чего ему щадить новых? Скажите об этом народу. Скажите, что всякий, замышляющий оказать помощь узурпатору, предает и богов, а не только своего законного короля.

— Скажу, милорд. И велю молиться за здоровье короля и его десницы.

Галлин-пиромант ждал Тириона в его горнице. Мейстер Френкен как раз принес письма, и Тирион заставил алхимика подождать еще немного, пока не прочел вести, доставленные воронами. Было одно старое письмо от Дорана Мартелла, извещавшее, что Штормовой Предел пал, и гораздо более занимательное — от Бейлона Грейджоя на Пайке, объявлявшего себя королем Железных островов и Севера. Он предлагал королю Джоффри отправить посланника на Железные острова для обсуждения границ между обоими государствами и возможного заключения союза.

Тирион перечитал письмо трижды и отложил в сторону. Ладьи лорда Бейлона могли оказать большую помощь против флота, идущего от Штормового Предела, но они находятся за тысячи лиг отсюда, по ту сторону Вестероса, притом Тирион далеко не был уверен, что готов отдать островитянам полкоролевства. Этим, пожалуй, надо поделиться с Серсеей или созвать совет.

Лишь тогда он выслушал последний отчет Галлина.

— Не может быть, — сказал Тирион, сверившись со счетной книгой. — Около тринадцати тысяч сосудов? Вы что, за дурака меня держите? Предупреждаю, я не намерен отдавать королевское золото за горшки с дерьмом, запечатанные воском.

— Нет-нет, — засуетился Галлин, — цифры верные, клянусь вам. Нам весьма посчастливилось, милорд десница. Найден еще один тайник лорда Россарта, более трехсот сосудов. Прямо под Драконьей Ямой! Некоторые шлюхи водили в эти руины своих клиентов. Один из них провалился сквозь прогнивший пол в подвал, нашел там сосуды и решил, что в них вино. Будучи сильно пьян, он взломал печать и попробовал.

— Один принц тоже как-то попробовал, — сухо заметил Тирион. — Я не видел, чтобы над городом взлетали драконы, — стало быть, и на этот раз не получилось. — Драконья Яма на холме Рейенис уже полтора века стояла заброшенная. Дикий огонь, конечно, можно хранить и там, место не хуже всякого другого, но лучше бы покойный лорд Россарт кому-нибудь вовремя сказал об этом. — Триста сосудов, говорите? Все равно с общей суммой не сходится. Этот итог на несколько тысяч превышает ваши последние прикидки.

— Все так. — Галлин промокнул бледный лоб рукавом черно-алого одеяния. — Но мы трудились не покладая рук, милорд десница.

— Тогда понятно, почему вы теперь производите настолько больше субстанции. — Тирион с улыбкой вперил в пироманта свой разномастный взгляд. — Возникает, правда, вопрос, отчего же вы раньше трудились не столь усердно.

Цветом лица Галлин напоминал гриб, и трудно было поверить, что он может побледнеть еще больше, однако он это сделал.

— Нет, трудились, милорд десница, — и днем, и ночью с самого начала. Просто теперь мы… хм-м… приобрели сноровку, и кроме того… есть древние секреты нашего ордена, способы тонкие и весьма опасные, но необходимые для того, чтобы субстанция получалась такой, как надо.

Тирион начинал терять терпение. Сир Джаселин Байвотер, должно быть, уже здесь, а он ждать не любит.

— Ну да, у вас есть всякие секреты, заклинания и прочее. И что же?

— Теперь они как будто стали действовать сильнее, чем раньше. Тут ведь нигде поблизости не может быть… не может быть драконов, как вы думаете?

— Если вы только не нашли их в Драконьей Яме. А что?

— Прошу прощения… я просто вспомнил то, что сказал его мудрость старый Поллитор, когда я был еще послушником. Я спросил его, почему многие наши заклинания не так действенны, как говорится в книгах, и он ответил — это потому, что магия стала уходить из мира после смерти последнего дракона.

— Мне жаль вас разочаровывать, но я никаких драконов не видел. Зато я часто вижу королевского палача. Если хоть в одном из этих плодов, которые вы мне продаете, окажется что-нибудь, кроме дикого огня, вы с ним тоже встретитесь.

Галлин удалился так быстро, что чуть не налетел на сира Джаселина — нет, лорда Джаселина, это надо запомнить. Железная Рука, как всегда, говорил с беспощадной прямотой. Он вернулся из Росби с пополнением, набранным в поместьях лорда Джайлса, чтобы снова возглавить городскую стражу.

— Как там мой племянник? — спросил Тирион, когда они закончили обсуждать оборону города.

— Принц Томмен здоров и весел, милорд. Он взял на свое попечение олененка, которого один из моих людей принес с охоты. Говорит, что у него уже был один, но Джоффри содрал с него шкуру себе на кафтан. Иногда он спрашивает о матери и постоянно начинает письмо к принцессе Мирцелле, но до конца никогда не дописывает. О брате он как будто совсем не скучает.

— Вы приняли все необходимые меры на случай поражения?

— Мои люди получили нужные указания.

— И в чем они состоят?

— Вы приказывали не говорить об этом никому, милорд.

Его слова вызвали у Тириона улыбку.

— Мне приятно, что вы это запомнили. — Если Королевская Гавань падет, его могут взять живым — лучше ему не знать, где находится наследник Джоффри.

Варис явился вскоре после ухода лорда Джаселина.

— Как вероломны люди, — вместо приветствия произнес он.

— Кто изменил нам на этот раз? — вздохнул Тирион. Евнух подал ему свиток.

— Печальную славу оставит по себе наш век. Неужели честь умерла вместе с нашими отцами?

— Мой отец еще не умер. — Тирион пробежал глазами список. — Некоторые из этих имен мне знакомы. Это богатые люди. Купцы, лавочники, ремесленники. Зачем им злоумышлять против нас?

— Видимо, они верят, что победит лорд Станнис, и желают разделить с ним его победу. Они называют себя Оленьими Людьми, в честь коронованного оленя.

— Надо бы известить их, что Станнис сменил свою эмблему, пусть называются Горячими Сердцами. — Впрочем, шутки тут плохи: эти Оленьи Люди, похоже, вооружили несколько сотен своих единомышленников, чтобы захватить Старые ворота, когда начнется сражение, и впустить врага в город. В списке значился мастер-оружейник Саллореон. — Не видать мне теперь, полагаю, нового шлема с демонскими рогами, — пожаловался Тирион, подписывая приказ о его аресте.