Арья

В Винтерфелле ее прозвали Арья-лошадка, и она думала, что хуже этой клички ничего не может быть, пока Ломми Зеленые Руки не нарек ее Вороньим Гнездом.

Трогая свою голову, она сознавала, что это имя ей дали не напрасно. Когда Йорен уволок ее в переулок, она подумала, что он хочет ее убить, но старик только зажал ее, как в тисках, и обрезал все ее лохмы своим кинжалом. Ветерок раскидал по булыжнику клочья грязных каштановых волос, унося их к септе, где умер ее отец. «Я увожу из города кучу мужчин и мальчишек, — проворчал Йорен, царапая ей голову острой сталью. — Стой смирно, мальчик». Когда он закончил, немногие волосы, оставшиеся у нее на голове, торчали во все стороны.

После он сказал ей, что до самого Винтерфелла она будет сиротой Арри. «За ворота, думаю, мы выйдем без труда, а вот дорога — другое дело. Тебе долго придется путешествовать в дурном обществе. На этот раз я веду к Стене тридцать человек, и не думай, что они все такие же, как твой сводный брат. — Йорен встряхнул ее, чтобы лучше запомнила. — Лорд Эддард открыл мне тюрьмы, и господских детей я там не нашел. Из этой шайки половина тут же выдаст тебя королеве за помилование и пару серебряков, а другая сделает то же самое, только сперва изнасилует тебя. Поэтому держись от них подальше, а малую нужду справляй в лесу. Это будет труднее всего, так что много не пей».

Из Королевской Гавани они вышли легко, как он и предсказывал. Стражники Ланнистеров у ворот останавливали всех, но Йорен назвал одного из них по имени, и его повозки пропустили беспрепятственно. На Арью никто даже не взглянул. Они искали девочку благородного происхождения, дочь десницы короля, а не тощего мальчишку с неровно откромсанными волосами. Арья ни разу не оглянулась назад. Ей хотелось, чтобы Черноводная вышла из берегов и смыла весь город — с Блошиным Концом, Красным Замком, Великой Септой и всеми жителями, — а первым делом принца Джоффри с его матушкой. Но она знала, что этого не будет, к тому же в городе осталась Санса. Вспомнив об этом, Арья перестала желать потопа и стала думать о Винтерфелле.

А вот насчет малой нужды Йорен ошибся. Самым трудным оказалось не это, а Ломми Зеленые Руки и Пирожок, мальчишки-сироты. Йорен подобрал их на улице, посулив, что в Дозоре их будут кормить и обувать. Остальных он нашел в тюрьме. «Дозору нужны воины, — сказал он им в день отъезда, — но за неимением лучшего сойдете и вы».

В его добычу входили воры, браконьеры и насильники. Хуже всех были трое, которых он взял из каменных мешков, — они, как видно, пугали даже его, потому что он вез их скованными по рукам и ногам и говорил, что они останутся в железах до самой Стены. У одного из них на месте отрезанного носа зияла дыра, а у лысого толстяка с заостренными зубами и мокнущими язвами на щеках в глазах не было ничего человеческого.

Из Королевской Гавани они выехали с пятью повозками, нагруженными припасами для Стены: кожами и отрезами ткани, железными брусьями, клеткой с воронами, книгами, бумагой и чернилами, кипой кислолиста, кувшинами с маслом, ящичками с лекарствами и специями. Повозки тащили лошади. Йорен купил еще двух верховых и полдюжины ослов для мальчишек. Арья предпочла бы настоящего коня, но на осле ехать было лучше, чем в повозке.

Мужчины не обращали на нее внимания, но с мальчишками ей посчастливилось меньше. Она была на два года моложе самого младшего из них, не говоря уж о ее малом росте и худобе, а ее молчание Ломми и Пирожок принимали за признак страха, глупости или глухоты.

— Глянь-ка, какой меч у Вороньего Гнезда, — сказал Ломми однажды утром, когда они тащились мимо плодовых садов и овсяных полей. Он был подмастерьем красильщика до того, как начал воровать, и руки у него остались зелеными по локоть. Когда он смеялся, то реготал, как ослы, на которых они ехали. — Откуда у такой подзаборной крысы, как он, взялся меч?

Арья угрюмо прикусила губу. В голове поезда маячил выцветший черный плащ Йорена, но она решила, что ни за что не станет звать на помощь.

— Может, он оруженосец, — заметил Пирожок. Его покойная мать была булочницей, и он день-деньской возил по улицам свою тележку, выкрикивая: «Пирожки! Пирожки горячие!» — Маленький оруженосец знатного лорда.

— Какой он оруженосец? Ты посмотри на него. Спорю, что и меч у него не настоящий. Жестяной, поди, игрушечный.

Насмешек над Иглой Арья не могла вынести.

— Это меч, выкованный в замке, дурак, — рявкнула она, повернувшись в седле, — и советую тебе заткнуться.

Мальчишки заржали.

— Где ж ты взял такой, Воронье Гнездо? — осведомился Пирожок.

— Спер, где ж еще, — рассудил Ломми.

— Нет! — крикнула Арья. Иглу ей подарил Джон Сноу. Пусть себе зовут ее Вороньим Гнездом, но она не потерпит, чтобы Джона обзывали вором.

— Если меч краденый, то мы можем его забрать, — сказал Пирожок. — Ведь это не его вещь. Мне бы такой пригодился.

— Давай отними, — подзадорил его Ломми. Пирожок лягнул пятками своего осла и подъехал поближе.

— Эй, Воронье Гнездо, давай сюда меч. — Волосы у него были как солома, толстая ряшка обгорела на солнце и лупилась. — Ты все равно не умеешь с ним обращаться.

«Еще как умею, — могла бы сказать Арья. — Я уже убила одного мальчишку, толстого, вроде тебя. Я ткнула его в живот, и он умер, и тебя я тоже убью, если будешь приставать». Но она промолчала. Йорен не знал о конюшонке — кто его знает, что он сделает с ней, если проведает об этом. Арья полагала, что в их отряде есть и убийцы — те трое колодников уж точно душегубы, — но королева не ищет их, так что разница есть.

— Погляди на него, — заржал Ломми, — сейчас заплачет. Так ведь, Воронье Гнездо?

Ночью она и правда плакала, потому что ей приснился отец. Но утром она проснулась с сухими, хотя и красными, глазами и теперь не смогла бы пролить ни слезинки, даже если бы ее жизнь зависела от этого.

— Нет, он штаны намочит, — заявил Пирожок.

— Отстаньте от него, — сказал лохматый черный парень, ехавший позади них. Ломми прозвал его Быком из-за рогатого шлема, который тот все время полировал, но никогда не надевал на себя. Над Быком Ломми насмехаться не осмеливался. Тот был старше и к тому же велик для своего возраста, с широкой грудью и сильными руками.

— Ты лучше отдай меч Пирожку, Арри, — сказал Ломми. — Уж очень он ему приглянулся. Пирожок одного мальчика до смерти запинал — и с тобой то же самое сделает.

— Я повалил его и пинал по яйцам, пока он не помер, — похвастался Пирожок. — У него из яиц кровь потекла, а писька вся почернела. Лучше отдай мне меч.

Арья сняла с пояса учебный.

— На, возьми этот. — Ей не хотелось драться.

— На кой мне эта палка. — Он подъехал вплотную к ней и потянулся к Игле.

Арья, размахнувшись, хлопнула его осла по крупу деревянным мечом. Ослик с ревом взвился на дыбы, скинув Пирожка. Арья тоже соскочила наземь и ткнула Пирожка деревяшкой в живот, когда он попытался встать. Он охнул и хлопнулся обратно. Тогда она огрела его по лицу, и его нос хрустнул, как сухая ветка. Потекла кровь. Пирожок завыл, и Арья обернулась к Ломми, который сидел на своем осле открывши рот.

— Ты тоже хочешь мой меч? — Но он не хотел. Он прикрыл лицо зелеными руками и завопил, чтобы она убиралась.

— Сзади! — крикнул Бык, и Арья крутнулась на месте. Пирожок привстал на колени с большим острым камнем в кулаке. Арья позволила ему бросить — она пригнула голову, и камень просвистел мимо. Тогда она набросилась на Пирожка. Он вскинул руку, но она ударила его по ней, и по щеке, и по колену. Он хотел ее схватить, но она отскочила, будто танцуя, и треснула его деревяшкой по затылку. Он свалился, снова встал и подался к ней, шатаясь, — красный, перемазанный грязью и кровью. Арья ждала, приняв стойку водяного плясуна. Когда он подошел достаточно близко, она ткнула его между ног — так сильно, что, будь у деревянного меча острие, оно вышло бы между ягодиц.

Когда Йорен оттащил ее от Пирожка, тот валялся на земле, наложив полные штаны, и рыдал, а она продолжала молотить его что есть мочи.

— Хватит, — проревел черный брат, выхватив у нее деревянный меч, — ты убьешь его, дурака! — Ломми и другие подняли крик, но Йорен рявкнул на них: — А ну заткнитесь, пока я сам вас не заткнул. Если такое повторится, я привяжу вас к повозкам и волоком потащу к Стене. Тебя это в первую очередь касается, Арри. Пошли со мной, быстро.

Все смотрели на нее, даже трое скованных в фургоне. Толстяк щелкнул своими острыми зубами и зашипел, но Арья не обратила на него внимания.

Старик свел ее с дороги в лес, не переставая ругаться.

— Будь у меня хоть на грош здравого смысла, я оставил бы тебя в Королевской Гавани. Слышишь, мальчик? — Он всегда называл ее «мальчик», делая ударение на этом слове. — Спусти-ка штаны. Давай-давай, здесь тебя никто не увидит. — Арья угрюмо повиновалась. — А теперь стань к тому дубу. Вот так. — Она обхватила руками ствол и приникла лицом к грубой коре. — А теперь кричи, да погромче.

«Не стану кричать», — упрямо подумала она, но, когда Йорен приложил ей деревяшкой по голому телу, завопила помимо воли.

— Что, больно? А вот этак? — Меч свистнул в воздухе. Арья завопила снова, цепляясь за дерево, чтобы не упасть. — И еще разок. — Арья закусила губу и съежилась в ожидании. Удар заставил ее взвиться и завыть. «Но плакать я не стану, — твердила она про себя. — Я Старк из Винтерфелла, и наша эмблема — лютоволк, а лютоволки не плачут». По левой ноге у нее бежала струйка крови, ляжки и ягодицы горели. — Ну, может быть, теперь ты меня послушаешь. В следующий раз, как накинешься с этой палкой на кого-нибудь из своих братьев, получишь в два раза больше. Все, прикройся.

«Они мне не братья», — подумала Арья, наклоняясь, чтобы подобрать штаны, но благоразумно промолчала. Руки у нее дрожали, пока она возилась с завязками.

— Больно тебе? — спросил Йорен.

Спокойная, как вода, сказала она себе, как учил ее Сирио Форель, и ответила:

— Немножко.

— Пирожнику куда больнее, — сплюнув, сказал старик. — Это не он убил твоего отца, девочка, и не воришка Ломми. Сколько их ни бей, его не вернешь.

— Я знаю, — мрачно буркнула она.

— Есть кое-что, чего ты не знаешь. Я сам не знал, что так получится. Я уже собрался в дорогу, купил и загрузил повозки, как вдруг приходит ко мне человек с парнишкой, с полным кошельком и с посланием — не важно от кого. «Лорд Эддард скоро наденет черное, — говорит он мне, — подожди, и он отправится с тобой». Зачем, по-твоему, я пришел тогда в септу? Да только все обернулось по-другому.

— Джоффри, — выдохнула Арья. — Хоть бы его кто-нибудь убил!

— Убьет еще, да только не я и не ты. — Йорен сунул ей деревянный меч обратно. — Возьми в повозке кислолист и пожуй, — сказал он, когда они снова вышли на дорогу. — Легче станет.

Ей и правда стало легче, хотя вкус у кислолиста был противный, а слюна от него окрашивалась в кровавый цвет. Несмотря на это, она весь этот день, и завтрашний, и послезавтрашний шла пешком — на осле сидеть было невмоготу. Пирожку было еще хуже: Йорену пришлось передвинуть несколько бочек, чтобы устроить его в задке повозки на мешках с ячменем, и парень ныл каждый раз, когда колесо наезжало на камень. Ломми Зеленые Руки, хотя и не пострадал, держался от Арьи как можно дальше.

— Всякий раз, как ты смотришь на него, он дергается, — сказал ей Бык, с чьим ослом она шагала рядом. Она не ответила. Держать язык за зубами было, пожалуй, надежнее всего.

В ту ночь она, лежа в своем тонком одеяле на твердой земле, смотрела на красную комету, прекрасную и пугающую в то же время. «Красный меч», называл ее Бык, утверждая, что она похожа на раскаленный клинок, только что вынутый из горна. Прищурив глаза особым образом, Арья тоже видела меч — только не новый, а Лед, длинный отцовский клинок из волнистой валирийской стали, красный от крови лорда Эддарда, когда сир Илин, королевский палач, срубил ему голову. Йорен заставил ее отвернуться в тот миг, но она все равно думала, что Лед должен был выглядеть так, как эта комета.

Когда она наконец уснула, ей приснился дом. Королевский Тракт на пути к Стене проходит мимо Винтерфелла. Йорен обещал, что высадит ее там — и никто так и не узнает, кто она. Ей ужасно хотелось снова увидеть мать, Робба, Брана и Рикона… но больше всех она скучала по Джону Сноу. Вот бы приехать к Стене раньше Винтерфелла, чтобы Джон опять взъерошил ей волосы и назвал сестричкой. «Я по тебе скучала», — скажет она, а он в тот же миг скажет то же самое, как всегда у них бывало. Ей так хотелось этого — больше всего на свете.