Глава вторая
Реквин
1
Хотя Локки видел, что Жеан не меньше его встревожен происшествием на Ночном Рынке, они больше об этом не говорили. Их ждала работа.
Конец рабочего дня у честных мужчин и женщин Тал-Веррара для них был только началом. Сперва им трудно было привыкнуть к ритму города, где солнце по вечерам падало за горизонт, как безмолвная жертва убийцы, и свечение Древнего стекла не сопровождало его уход. Но Тал-Веррар отвечал другим запросам своих строителей, его Древнее стекло просто отражало небо, само не светилось.
В Вилле Кандесса они сняли роскошные комнаты с высоким потолком: за пять серебряных волани за ночь меньшего нельзя было ожидать. Окна четвертого этажа выходили на мощеный двор, куда бесшумно въезжали кареты, увешанные лампами и сопровождаемые конной охраной.
— Контрмаги, — говорил Жеан, повязывая перед зеркалом шейный платок. — Никогда не буду нанимать этих ублюдков, даже чтобы согреть чай, пусть стану богаче герцога Каморра.
— Это мысль, — сказал Локки. Он уже оделся и пил кофе. День сна произвел чудесное действие на его голову. — Будь мы богаче герцога Каморра, мы бы наняли всех контрмагов и приказали им затеряться где-нибудь на проклятом необитаемом острове.
— М-м-м… Не думаю, чтобы боги создали хоть один остров достаточно необитаемым для них, на мой вкус.
Жеан одной рукой заканчивал повязывать шейный платок, а другую протянул за завтраком. Среди необычных услуг Виллы Кандесса, оказываемых состоятельным гостям, были «торты сходства» — торты в виде маленьких двойников гостей, изготовленные скульпторами-поварами гостиницы. На серебряном подносе у зеркала сидел маленький пряничный Локки (с изюминками вместо глаз и светлыми волосами из масла), рядом располагался Жеан с темными шоколадными волосами и бородой. Ноги из печенья у Жеана уже отсутствовали.
Еще несколько минут спустя Жеан стряхнул крошки с одежды.
— Увы, бедные Локки и Жеан.
— Погибли от чахотки, — сказал Локки.
— Я бы хотел посмотреть, как ты будешь разговаривать с Реквином и Селендри.
— Гм-м-м… Могу ли я верить, что к тому моменту, как я закончу, ты еще будешь в Тал-Верраре?
Он попытался смягчить вопрос улыбкой, но получилось не очень.
— Ты знаешь, я никуда не уйду, — ответил Жеан. — Не уверен, что это разумно. Но ты знаешь, что я не уйду.
— Знаю. Прости. — Локки допил кофе и поставил чашку. — Мой разговор с Реквином будет не так уж интересен.
— Вздор. Я слышу усмешку в твоем голосе. Другие смеются, закончив работу; ты улыбаешься, как идиот, еще до начала.
— Улыбаюсь? Я серьезен, как покойник. Просто с нетерпением жду возможности покончить с этим скучным делом. Предвижу очень неинтересную встречу.
— Скучное дело, ничего себе! Для начала ты подойдешь к даме с медной рукой и скажешь: «Простите, мадам, но…»
2
— Я мошенничал, — сказал Локки. — Постоянно. Мошенничал в каждой игре, с тех пор как мы с партнером два года назад впервые вошли в Солнечный Шпиль.
Проницательный взгляд Селендри — очень интересное явление: ее левый глаз представляет собой пустую темную яму, полуприкрытую прозрачной пленкой, некогда бывшей веком. Но единственный здоровый глаз работает за двоих, и это действует на нервы.
— Вы оглохли, мадам? В каждой игре. Мошенничал. По всему Солнечному Шпилю, на каждом этаже, дурачил ваших гостей.
— Любопытно, — ответила она своим медлительным колдовским шепотом, — сознаете ли вы, что значит сказать это мне, мастер Коста? Вы пьяны?
— Трезв, как грудной младенец.
— Хотите меня разыграть?
— Я абсолютно серьезен, — сказал Локки. — И говорить о причинах буду только с вашим хозяином. Наедине.
На шестом этаже Солнечного Шпиля царила тишина. Локки и Селендри были одни; четверо одетых в мундиры служителей Шпиля ждали в двадцати футах. Для высокопоставленных посетителей шестого этажа было еще слишком рано: они вершили свой медленный, сопровождаемый возлияниями путь по оживленным нижним этажам.
В центре шестого этажа, в цилиндре из прозрачного Древнего стекла, стояла скульптура. Хотя ремесленники не могут работать с Древним стеклом, по миру рассыпаны буквально миллионы его осколков и кусочков, и кое-какие из них можно использовать. Во многих городах существуют гильдии добытчиков Древнего стекла; за очень большие деньги они достают куски, пригодные для чего угодно.
Внутри цилиндра располагалось то, что Локки назвал бы «монетопадом», — изображение низвергающегося со скалы водопада выше человеческого роста; скалы были сделаны из серебряных монет волани, а «вода» представляла собой тяжелый поток медных сентира, тысячи и тысячи медных монет. Внутри звуконепроницаемого стекла, должно быть, стоял оглушительный грохот, но для того, кто смотрел снаружи, все происходило в полной тишине. Какой-то механизм подхватывал поток монет и снова направлял их на серебряные «скалы». Зрелище было эксцентрическое и гипнотизирующее… Локки никогда раньше не видел, чтобы комнату украшали деньги, буквально текущие рекой.
— Хозяин? Вы считаете, он у меня есть?
— Вы знаете, что я имею в виду Реквина.
— Он первый поправил бы вас. Очень энергично.
— В таком случае частная аудиенция даст нам возможность разъяснить несколько недоразумений.
— О, Реквин определенно поговорит с вами — и в очень частном порядке.
Селендри дважды щелкнула пальцами правой руки, и Локки окружили четверо служителей. Селендри показала наверх; двое служителей крепко взяли Локки за руки и повели к лестнице. Селендри шла в нескольких шагах позади.
На седьмом этаже главной была другая скульптура в еще более просторном коконе из Древнего стекла. Ряд вулканических островов, опять из серебряных волани, плыл в море золотых солари. На каждом острове из серебряного вулканического конуса извергался столб золотых монет, падавших в сверкающий, волнующийся «океан». Охранники Реквина вели Локки чересчур быстро для того, чтобы он мог рассмотреть другие подробности скульптуры. Миновав еще двух вооруженных служителей у лестницы, они продолжали подъем.
В сердце восьмого этажа, опять за стеклом, — третья скульптура, самая большая. Локки несколько раз хлопнул глазами и сдержал одобрительный смешок.
Это было стилизованное изображение Тал-Веррара: серебряные острова в море золотых монет. А над городом, шагая через него, как бог, возвышалась мраморная, в натуральную величину, статуя человека, которого Локки сразу узнал. У статуи, как и у оригинала, выступающие скулы, придающие узкому лицу веселое выражение, круглый выпяченный подбородок, большие глаза и оттопыренные уши, словно поставленные под прямым углом к голове. Реквин, чье лицо напоминает марионетку, наспех собранную раздраженным кукольником.
Статуя, широко расставив руки, протягивала их вперед, а из-под каменных отворотов рукавов на город постоянно изливались два потока золотых монет.
Споткнувшись, Локки не упал только потому, что стражники крепче схватили его за руки. В конце лестницы, на восьмом этаже, поблескивали две лакированные деревянные двери. Селендри миновала Локки и служителей. Слева от дверей в стене была небольшая ниша; Селендри просунула в нее медную руку, вставила в какой-то механизм и повернула. В стене загремело, и дверь открылась.
— Обыщите его, — сказала она и, не оборачиваясь, исчезла за дверью.
С Локки немедленно сняли куртку. И взялись оглаживать и охлопывать, заглядывать во все отверстия тщательнее, чем при последнем посещении борделя. Спрятанные в рукавах стилеты (обычное оружие состоятельного человека) конфисковали, кошелек вытряхнули; Локки заставили разуться, а один из служителей даже порылся в его волосах. Когда это закончилось, Локки — без обуви, без куртки и несколько встрепанного — не слишком мягко подтолкнули к двери, за которой исчезла Селендри.
За дверью оказалось темное пространство не больше гардероба. С пола к квадрату слабого желтого света уходила узкая спиральная лестница, по которой мог пройти всего один человек. Локки поднялся по ступеням и оказался в кабинете Реквина.
Кабинет занимал весь девятый этаж Солнечного Шпиля; пространство у дальней стены было отделено шелковым занавесом; должно быть, оно служило спальней. Дверь в правой стене вела на балкон, затянутый проволочной сеткой. Сквозь сетку Локки видел широкую темную панораму Тал-Веррара; поэтому он предположил, что балкон выходит на восток.
Остальные стены кабинета, в подтверждение слухов, были увешаны полотнами старых мастеров: в комнате висело двадцать картин в старинных позолоченных рамах. Шедевры последних лет Теринской империи, когда почти каждому вельможе при дворе императора служил собственный художник или скульптор; вельможи обращались с ними как с любимыми домашними животными. Локки не умел отличить одного художника от другого, но, по слухам, стены Реквина украшали по крайней мере два Морестраса и один Вентатис. Эти два художника вместе со своими набросками, книгами по теории живописи и подмастерьями погибли несколько столетий назад в страшном пожаре, уничтожившем столицу империи Терим Пел.
У широкого, цвета отличного кофе деревянного стола, заваленного книгами, бумагами и миниатюрными приборами, стояла Селендри. От стола был отодвинут стул, и Локки увидел остатки ужина — какую-то рыбу на тарелке белого золота и полупустую бутылку светло-золотистого вина.
Селендри здоровой рукой коснулась протеза, послышался щелчок. Рука раскрылась, как лепестки блестящего цветка. Пальцы ушли в запястье, и на их месте появилась пара черных стальных лезвий шесть дюймов длиной, ранее скрывавшихся в глубине руки. Селендри махнула этими лезвиями и жестом приказала Локки встать перед столом.
— Мастер Коста. — Голос послышался откуда-то сзади, из задернутого шелком помещения. — Как я рад! Селендри говорит, что вы ищете смерти от чужой руки.
— Вряд ли, сэр. Я только сказал вашей помощнице, что мы с моим партнером мошенничали во всех играх, в какие играли в вашем Шпиле. На протяжении последних двух лет.
— В каждой игре, — сказала Селендри. — Вы говорили: в каждой игре.
— Что ж, — пожал плечами Локки, — так, пожалуй, звучит драматичней. Скорее почти в каждой игре.
— Этот человек шут, — прошептала Селендри.
— О нет, — сказал Локки. — Возможно, иногда. Но только не сейчас.
Локки услышал за спиной шаги по деревянному полу.
— Вы здесь потому, что заключили пари, — сказал Реквин. Голос его звучал гораздо ближе.
— Не в том смысле, какой вы подразумеваете. Нет.
Реквин вышел из-за спины Локки и остановился перед ним, руки назад. Он внимательно разглядывал Локки. Это был точный двойник статуи, стоящей этажом ниже; быть может, на несколько фунтов тяжелее, с отчасти поредевшими на макушке серо-стальными волосами. Костюм из черного бархата, руки в коричневых кожаных перчатках. Очки. Локки удивился, поняв, что блеск, который он накануне принял за отражение фонарей, исходит из самих стекол. Они светились прозрачным оранжевым сиянием, придавая глазам за ними дьявольское выражение. Несомненно, какая-то свежая дорогая алхимия, о которой Локки еще не слышал.
— Вы пили сегодня что-нибудь необычное, мастер Коста? Может, незнакомое вино?
— Если только обычная вода в Тал-Верраре не отравлена, я трезв как стеклышко.
Реквин прошел за стол, взял маленькую серебряную вилку, подцепил на нее кусок белой рыбы и указал вилкой на Локки.
— Итак, вы хотите, чтобы я поверил, будто вы два года успешно мошенничали. Мало того что это совершенно невероятно, вы еще и выдаете себя мне. Угрызения совести?
— Нисколько.
— Сложный способ самоубийства?
— Я уйду из этого кабинета живым.
— Конечно. Вы не умрете, пока не ударитесь о камни девятью этажами ниже.
— Возможно, я сумею убедить вас, что больше пригожусь живой.
Реквин прожевал рыбу, прежде чем заговорить снова.
— А как именно вы мошенничали, мастер Коста?
— В основном ловкость рук.
— Правда? Я с первого же взгляда узнаю пальцы мошенника. Давайте посмотрим на вашу правую руку.
Реквин протянул руку в перчатке, и Локки неуверенно подал свою, словно для рукопожатия.
Реквин схватил руку Локки выше запястья и прижал ее к столу, но вместо удара, которого ожидал Локки, ладонь вора отодвинула какую-то скрытую панель и оказалась в углублении сразу под столешницей. Послышался громкий щелчок, и запястье ощутило холодное давление. Локки дернул руку вверх, но стол проглотил ее, как пасть голодного зверя. Стальные когти Селендри протянулись к нему, и Локки застыл.
— Так. Руки, руки, руки. Они причиняют своим хозяевам ужасные неприятные хлопоты, мастер Коста. Мы с Селендри это знаем.
Реквин повернулся к стене за столом и сдвинул лакированную деревянную панель. В глубине стены открылась длинная неглубокая полка.
На ней выстроились десятки стеклянных сосудов, и в каждом что-то съеженное, сморщенное… мертвые пауки? Нет, поправил себя Локки, человеческие руки. Отрубленные, высушенные и сохраненные, как трофеи; на многих высохших пальцах еще блестят кольца.
— Прежде чем перейти к неизбежному, мы обычно делаем вот что, — легким тоном сказал Реквин. — Правая рука, та-та. Я ее отрубаю. Раньше у меня тут были ковры, но проклятая кровь оставляет чересчур много следов.
— Весьма предусмотрительно с вашей стороны. — Локки почувствовал, как по лбу медленно заскользила капля пота. — Как вы и рассчитывали, я устрашен и полон благоговения. Могу я получить назад свою руку?
— В прежнем состоянии? Сомневаюсь. Но ответьте на несколько вопросов, и тогда посмотрим. Вы говорите, ловкость рук. Но прошу меня простить — мои служители исключительно внимательны и обучены сразу замечать мошенничество с картами.
— Я не сомневаюсь в квалификации ваших служителей. — Локки наклонился над столом, принял наиболее удобную из возможных в его положении позу и улыбнулся. — Но я могу всунуть живую кошку в стандартную колоду карт и вытащить ее оттуда в любое время. Другие игроки могут пожаловаться на шум, но источник его никогда не увидят.
— В таком случае посадите мне на стол живую кошку.
— Это был, так сказать, красочный оборот. Иносказание. К сожалению, в этом сезоне живые кошки не самый модный вечерний аксессуар джентльменов в Тал-Верраре.
— Жаль. Но я не удивлен. Вы не первый — далеко не первый, — кто, согнувшись над этим моим столом, щеголяет красивыми словами. Впрочем, ничего больше у них не было. И все они мертвы.
Локки вздохнул.
— Ваши парни отняли у меня куртку и обувь и прощупали так тщательно, словно проверяли мою печень. Но что это?
Он поднял левую руку, и из рукава выпала колода карт. Селендри прижала свои лезвия к горлу Локки, но Реквин с улыбкой велел ей отступить.
— Он вряд ли убьет меня колодой, дорогая. Неплохо, мастер Коста.
— А теперь посмотрим, — сказал Локки. Он отвел руку в сторону, зажав колоду между большим и остальными четырьмя пальцами. Легкий поворот запястья, движение большого пальца, и он снял карты.
Затем Локки принялся сгибать и разгибать пальцы, непрерывно увеличивая темп, так что в конце концов его кисть стала напоминать паука, берущего урок фехтования. Снимал колоду и перемешивал, снимал и перемешивал, разделял карты и снова собирал — он проделал это не менее десяти раз. Затем одним ловким движением выложил на стол, образовав длинную дугу и сместив несколько безделушек Реквина.
— Выберите карту. Любую, какая понравится. Посмотрите на нее, но не показывайте мне.
Реквин послушался. Пока он смотрел на выбранную карту, Локки собрал остальные и положил рубашкой вверх на стол; снова смешал и снял, потом разделил колоду на две половины.
— Теперь положите вашу карту поверх этой половины.
Когда Реквин положил карту, Локки накрыл ее второй половиной колоды. Взяв всю колоду в левую руку, он еще пять раз снял и перемешал ее. Потом положил одну карту — четверку чаш — на стол и улыбнулся.
— Вот, хозяин Солнечного Шпиля, ваша карта.
— Нет, — с усмешкой ответил Реквин.
— Дерьмо! — Он взял следующую карту — знак солнца. — Ага, я знал, что она где-то здесь.
— Нет, — сказал Реквин.
— Будь я проклят. — Локки принялся извлекать карты из колоды. — Восьмерка копий? Тройка копий? Тройка чаш? Двенадцать богов? Пятерка сабель? Дерьмо. Повелительница цветов?
Реквин каждый раз отрицательно качал головой.
— Хм… Прошу прощения. — Локки положил карты на стол, повозился левой рукой с запонкой правого рукава. Через несколько секунд он отвернул рукав до локтя и снова застегнул его запонкой. Неожиданно в его левой руке оказалась еще одна колода.
— Посмотрим… Семерка сабель? Тройка копий? Нет, это у нас уже было… Двойка чаш? Шестерка чаш? Повелитель сабель? Тройка цветов? Дьявольщина! Эта колода никуда не годится.
Локки положил вторую колоду, почесался за тонким поясом брюк и поднял третью колоду. Он улыбнулся Реквину и приподнял брови.
— Третья сработала бы лучше, если бы я мог пользоваться правой рукой.
— Зачем? Ведь вы отлично обходитесь без нее.
Локки вздохнул и выложил поверх груды на столе первую карту из новой колоды.
— Девятка чаш? Выглядит знакомо?
Реквин рассмеялся и покачал головой. Локки положил третью колоду рядом с предыдущими, встал и достал из брюк еще одну колоду.
— Ваши служители, конечно, обнаружили бы эти колоды. Они так искусны, что, конечно, у человека без куртки и обуви нашли бы четыре… подождите, почему четыре? Я, должно быть, неверно сосчитал…
Он извлек из-под рубашки пятую колоду и присоединил ее к небольшой башне на столе.
— Я никак не мог спрятать пять колод от ваших охранников, мастер Реквин. Пять колод — это совершенно нелепо. Но вот они. Боюсь, если бы понадобилось пронести больше, пришлось бы доставать из не вполне приличных мест. И как ни жаль мне в этом сознаваться, у меня нет задуманной вами карты. Но подождите… я, кажется, знаю, где ее найти…
Он поднял со стола недопитую бутылку вина и извлек из-под нее карту.
— Ваша карта, — сказал он, поворачивая ее кончиками пальцев левой руки. — Десятка сабель.
— Что ж, — рассмеялся Реквин, демонстрируя под оправой очков широкую дугу желтоватых зубов. — Весьма искусно. И вдобавок одной рукой. Но даже если я признаю, что вы можете проделывать такие трюки постоянно, в присутствии моих служителей и гостей… вы и мастер де Ферра проводили много времени за играми, где контроль гораздо более тщательный, чем над карточными столами.
— Я могу рассказать вам, как обмануть и в этих играх. Только освободите меня.
— Зачем предоставлять вам такое преимущество?
— Тогда давайте поменяемся. Освободите мою правую руку, — сказал Локки, вкладывая в слова всю искренность, на какую был способен, — и я объясню вам, почему не следует доверять нынешней системе безопасности в Солнечном Шпиле.
Реквин посмотрел на него, сложил пальцы в перчатках и кивнул Селендри. Та убрала лезвия — не перестав, впрочем, направлять их на Локки — и нажала на переключатель за столом. Локки, неожиданно свободный, выпрямился и стал растирать правое запястье.
— Вы очень любезны, — сказал он. — Действительно, мы много играли не только за карточными столами. Но каких игр мы тщательно избегали? «Красные и черные», «Считаем до двадцати», «Желание девушки». Всех игр, в которых гости играют против Солнечного Шпиля, а не друг против друга. Игр, математически рассчитанных на то, что заведение всегда остается в выигрыше.
— Иначе трудно заработать, мастер Коста.
— Да. И для нас они совершенно бесполезны: мне нужны плоть и кровь, чтоб было кого дурачить. Мне безразлично, сколько при этом у вас действует механизмов и сколько служителей за мной наблюдают. В игре между гостями всегда возможен обман. Это так же верно, как вода проходит сквозь щели корабельного корпуса.
— Очень смелая речь, — сказал Реквин. — Меня восхищает красноречие обреченных, мастер Коста. Но мы с вами оба знаем, невозможно обмануть, скажем, «Карусель риска» — разве только все четверо игроков сговорятся, что делает игру совершенно бессмысленной.
— Это верно. Обмануть карусель невозможно, по крайней мере в вашей башне. Но если нельзя обмануть игру, можно обмануть игроков. Вы знаете, что такое бета паранелла?
— Снотворное. Очень дорогая алхимия.
— Да. Бесцветная, безвкусная и вдвойне действенная, если принята с алкоголем. Вчера вечером за каждой партией, прежде чем передать карты, мы с Джеромом посыпали ею пальцы. У мадам Корвалье есть хорошо известная привычка жевать за игрой и облизывать пальцы. Рано или поздно она должна была получить достаточную дозу, чтобы отключиться.
— Да, — сказал Реквин, явно озадаченный. — Селендри, ты что-нибудь знаешь об этом?
— По крайней мере могу поручиться, что у Корвалье есть такая привычка, — шепотом ответила она. — Это ее любимый метод раздражать противников.
— Так и есть, — подтвердил Локки. — Было истинным удовольствием смотреть, как она сама себя усыпляет.
— Готов признать, что ваша история правдоподобна, — сказал Реквин. — Меня самого… немного удивила необычная слабость Измилы.
— Действительно. Эта женщина сложена как эллинг из Древнего стекла. Мы с Джеромом выпили больше; то, что выпила она, не заставило бы ее и глазом моргнуть, если бы не порошок.
— Может быть. Но поговорим о других играх. Что скажете о «Слепых союзах»?
Игра «Слепые союзы» проводилась за круглым столом со специально возведенными перед картами каждого игрока преградами, так что каждому, кроме сидящего прямо напротив (партнера) видна по крайней мере часть карт. Каждый участник молча ставит правую ступню на левую ступню соседа справа, и так вокруг всего стола. Ни один из игроков, таким образом, не может подать сигнал под столом. Поэтому партнерам приходится полагаться на догадки и интуицию; они не могут общаться ни взглядами, ни голосом, ни прикосновением.
— Детская загадка. У нас с Джеромом специально сконструированные башмаки с железными наперстками под кожей носка. Мы можем извлечь ногу из башмака, а эти железяки продолжают создавать впечатление давления пальцев. С помощью специального кода мы раскрывали друг другу набор своих карт. Вы когда-нибудь встречали таких удачливых игроков в эту игру, как мы?
— Неужели вы серьезно?
— Покажу вам башмаки.
— Ну, вам действительно необыкновенно везло… а бильярд? Ваша победа над лордом Ландревалом произвела большое впечатление. Как вам это удалось? Все шары, кии и все остальное предоставило заведение.
— Да, конечно, это подделать невозможно. Я заплатил десять солари консультирующему врачу Ландревала, чтобы ознакомиться с состоянием здоровья лорда. Оказывается, у него аллергия на лимоны. Каждый вечер перед игрой с ним мы с Джеромом натирали себе шеи, щеки и пальцы разрезанными лимонами, а с помощью различных масел маскировали запах. Полчаса в нашем присутствии, и он так опухал, что едва мог видеть. Не уверен, что он понял, в чем дело.
— Вы утверждаете, что выиграли тысячу солари с помощью нескольких ломтиков лимона? Ерунда!
— Конечно, вы правы. Я попросил его отдать нам тысячу солари, а он по доброте душевной позволил нам публично унизить его, победив в его любимой игре.
— Гм-м-м…
— Часто ли Ландревал проигрывал до того, как встретился с нами? Одну из пятидесяти партий?
— Лимоны. Будь я проклят…
— Да. Если невозможно обмануть игру, нужно найти способ обмануть игрока. Владея нужной информацией, соответственно подготовившись, я могу с любым игроком в вашей башне обойтись как с марионеткой. Кто-нибудь с моими способностями, хорошо меня знающий, может обмануть и меня.
— Хорошая история, мастер Коста. — Реквин протянул руку, взял со стола бокал и отпил вина. — Полагаю, я могу поверить хотя бы в часть сказанного вами. Я подозревал, что вы с вашим другом такие же купцы, как я, но в моем заведении вы можете называть себя герцогом или трехглавым драконом — был бы солидный кредит. А он у вас, несомненно, был, когда вы входили в мое заведение. И это приводит нас к самому важному вопросу: какого дьявола вы мне все это рассказываете?
— Мне необходимо ваше внимание.
— Вы его получили.
— Мне нужно нечто большее. Вы должны оценить мое мастерство и понять мои наклонности.
— Это тоже есть, если поверить вашему рассказу. Но для чего конкретно вам это нужно?
— Ради шанса, что мои дальнейшие слова на вас подействует.
— Да?
— Я здесь не для того, чтобы лишить ваших гостей пары тысяч солари здесь и пары тысяч там. Это забавно, но вторично по отношению к моей главной цели. — Локки развел руки и виновато улыбнулся. — Я здесь, чтобы проникнуть в ваше хранилище и опустошить его прямо у вас под носом.
3
Реквин моргнул.
— Это невозможно.
— Это неизбежно.
— Мы сейчас говорим не о ловкости рук и не о лимонах, мастер Коста. Объяснитесь.
— Ноги устали, — сказал Локки. — И в горле пересохло.
Реквин взглянул на него, потом пожал плечами.
— Селендри. Стул мастеру Косте.
И стакан. Нахмурившись, Селендри принесла от стены красивый резной стул темного дерева с кожаной подушкой. Она поставила стул за Локки, и тот с улыбкой сел. Селендри повозилась еще немного и вернулась с хрустальным кубком, который передала Реквину. Тот взял бутылку и щедро налил в кубок вина. Красное вино? Локки мигнул — потом расслабился. Конечно, камекона, меняющееся вино, одно из чудес алхимии Тал-Веррара. Реквин передал ему кубок, потом сел, сложив руки.
— Ваше здоровье, — сказал он. — Оно вам очень понадобится.
Локки сделал большой глоток теплого вина и несколько секунд наслаждался тем, как прямо посреди глотка вкус абрикоса сменился кисловатым яблочным. Если его сведения из области торговли вином еще верны, такой глоток стоит не меньше двадцати солари. Локки одобрительно кивнул Реквину. Тот в ответ небрежно махнул рукой.
— От вашего внимания, мастер Коста, не могло ускользнуть, что мое хранилище — самое надежное в Тал-Верраре. Это единственное место во всем городе, которое можно назвать чрезмерно охраняемым, не исключая личных помещений самого архонта. — Реквин постучал по туго натянутой правой перчатке пальцами левой руки. — Или что он размещается внутри Древнего стекла, и доступ к нему возможен только с помощью ряда механических и металлургических чудес, которые, если мне позволено погладить себя по ягодицам, можно назвать несравненными. Или что половина приоров, членов городского совета, так высоко его ценят, что поместили в него свои личные состояния.
— Конечно, — ответил Локки. — Кстати, поздравляю вас с такой замечательной клиентурой. Но ваше хранилище охраняется механизмами, а механизмы сконструированы людьми. То, что один человек закроет, другой может открыть.
— Я снова скажу: это невозможно.
— А я снова вас поправлю. Трудно. «Трудно» и «невозможно» — двоюродные братья, которых часто путают, но у них очень мало общего.
— Вам легче родить маленького бегемота, чем добраться до моего хранилища, будь вы даже лучшим в мире вором. Это глупо: мы можем всю ночь сидеть здесь, меряясь членами. Я говорю: мой пять футов длиной, а вы говорите: мой шесть и стреляет по команде. Вернемся к разговору, имеющему смысл. Вы признаете, что обмануть механизм моих игр невозможно. Мое хранилище — самый надежный из всех механизмов; какую же плоть и кровь вы намерены обманывать?
— Возможно, эта беседа заставит меня отказаться от такой надежды.
— А какое отношение обман моих гостей имеет к проникновению в хранилище?
— Сперва, — ответил Локки, — мы играли, чтобы к нам привыкли и чтобы получить возможность понаблюдать за вашими действиями. Время шло, а мы не продвигались. А обман гостей просто делал игру более интересной.
— В моем заведении вам стало скучно?
— Мы с Джеромом воры. Много лет, отсюда до Каморра и обратно, мы воровали и мошенничали. Игра в «карусель» с богачами занимательна только первое время, но наша работа не продвигалась, и нам нужно было чем-то развлекаться.
— Работа. Да, вы сказали, что вас зачем-то наняли. Довольно сложное объяснение.
— Мы с партнером посланы сюда как первое звено очень сложного замысла. Кто-то хочет опустошить ваше хранилище. Не просто проникнуть в него — очистить. Оставить пустую оболочку.
— Кто-то?
— Кто-то. Не имею ни малейшего понятия, кто именно. Мы с Джеромом общались только с посредниками. Все наши усилия что-нибудь у них узнать оказались напрасны. Мы знаем о своем нанимателе не больше, чем два года назад.
— Вы часто работаете на анонимных нанимателей, мастер Коста?
— Только на тех, что платят огромные суммы в добром холодном металле. И могу вас заверить — этот платит очень щедро.
Реквин сел за стол, снял очки и руками в перчатках потер глаза.
— Так что за новая игра, мастер Коста? Зачем вы все это мне рассказываете?
— Я устал от нашего нанимателя. Устал от общества Джерома. Тал-Веррар мне очень нравится, и я хочу приспособиться к новым обстоятельствам.
— Хотите переметнуться?
— Если вы так формулируете, да.
— В чем же, по-вашему, моя выгода?
— Во-первых, вы получаете средство действовать против моего нынешнего нанимателя. Мы с Джеромом не единственные его агенты у вас. Наша задача — хранилище, и ничего больше. Вся информация, которую мы собираем о ваших действиях, передается еще кому-то. Ждут, пока мы взломаем ваше хранилище; есть и дальнейшие планы.
— Продолжайте.
— Другие выгоды взаимны. Мне нужна работа. Я устал бегать из города в город в поисках работы. Хочу поселиться в Тал-Верраре, найти себе дом, может быть, женщину. После того как я помогу вам разделаться с моим нанимателем, я хочу работать здесь, у вас.
— Затейником?
— Вам нужен старший по этажу, Реквин. Скажите, вы по-прежнему довольны системой безопасности вашего заведения? Как раньше, когда я не поднимался по этой лестнице? Я знаю, как мошенничать в каждой вашей игре, и, если бы не был умнее ваших служителей, давно был бы мертв. Кто лучше меня сможет обеспечить вашим гостям возможность честной игры?
— Ваше предложение… логично. А вот готовность отказаться от нанимателя — нет. Не боитесь его мести?
— Нет, если помогу вам стать для него недосягаемым. Когда враг распознан, можно справиться с любым, мужчиной или женщиной. У вас под контролем все банды Тал-Веррара, и приоры к вам прислушиваются. Разумеется, вы сможете принять меры, если мы узнаем имя.
— А ваш партнер, мастер де Ферра?
— Мы успешно работали вместе, — сказал Локки. — Но недавно поссорились. По чисто личному вопросу. Он нанес мне оскорбление и считает, что я его простил; уверяю вас, это не так. Когда мы справимся с нашим нынешним нанимателем, я хочу разделаться с ним. И хочу, чтобы он знал, что это я виновен в его смерти. Если возможно, я хотел бы сам убить его. Это и работа — таково мое единственное условие.
— Гм-м-м… Что думаешь обо всем этом, Селендри?
— Некоторые загадки лучше разгадывать, перерезав тому, кто загадал, горло, — прошептала она.
— Боитесь, что я хочу вас заменить, — сказал Локки. — Уверяю вас, когда я говорю «старший по этажу», это значит «старший по этажу». Ваша должность мне не нужна.
— Вы бы никогда ее не получили, мастер Коста, даже если бы захотели. — Реквин провел пальцами по правому предплечью Селендри и сжал ее здоровую руку. — Восхищаюсь вашей смелостью, но до определенного предела.
— Прошу прощения у вас обоих. Я не собирался запрашивать слишком много. Селендри, я с вами согласен. С вашей точки зрения, в вашем положении избавиться от меня представляется мудрым решением. Тайны опасны для профессии. Мне разонравился мой таинственный наниматель. Хочу более предсказуемой жизни. Мои просьбы и предложения прямые и честные.
— А взамен, — сказал Реквин, — я получаю возможность проникнуть в тайну угрозы моему хранилищу, которое я считаю неприступным.
— Несколько минут назад вы с такой же уверенностью говорили о своих служителях и их способности засечь шулера.
— Вы сумели проникнуть в мое хранилище так же, как обманули моих служителей, мастер Коста? Вам хоть что-нибудь удалось?
— Мне нужно только время, — ответил Локки. — Дайте мне его, и рано или поздно способ найдется. Я сдаюсь не потому, что это слишком трудно; я сдаюсь, потому что мне так хочется. Но я не прошу верить мне на слово. Присмотритесь к нашей с Джеромом деятельности. Расспросите, чем мы занимались в городе в последние два года. Наши достижения могут открыть вам глаза.
— Не премину, — сказал Реквин. — А пока — что мне делать с вами, мастер Коста?
— Ничего особенного, — ответил Локк. — Расспрашивайте. Не спускайте глаз с меня и Джерома. Позвольте нам играть в вашем Шпиле — обещаю играть честно, по крайней мере в ближайшие дни. Позвольте мне поразмыслить над планами и обдумать то, что мне известно об анонимном нанимателе.
— Выпустить вас отсюда невредимым? А может, лучше подержать вас взаперти, пока я удовлетворяю любопытство относительно вашего прошлого?
— Если вы собираетесь серьезно обдумать мое предложение, — сказал Локки, — то должны серьезно отнестись и к возможной угрозе со стороны моего нанимателя. Любой намек на то, что мы с Джеромом задержаны, и мы для вас потеряны. И ваш шанс — тоже.
— Вы хотите сказать, я утрачу возможность извлечь из вас пользу. То есть я должен поверить человеку, который предлагает предательство и убийство партнера.
— Вы держите мой кошелек так же крепко, как ваш стол держал мою руку. Все свои деньги в Тал-Верраре я разместил в Солнечном Шпиле. Можете поискать мое имя в любом счетном доме города. Не найдете. Я добровольно отдаю вам этот рычаг воздействия.
— Человек, затаивший зло — настоящее зло, мастер Коста, — может плюнуть на все белое золото в мире, чтобы достичь своей цели. Я слишком часто бывал такой целью, чтобы забыть об этом.
— Я не совершенство, — сказал Локки, забирая со стола одну из своих колод. Он несколько раз, не глядя, перетасовал ее. — Джером без всякой причины оскорбил меня. Платите мне и обращайтесь со мной хорошо, и я никогда не дам вам повод для недовольства.
Локки снял со стола верхнюю карту, перевернул и положил картинкой вверх рядом с остатками ужина Реквина. Это был «Повелитель копий».
— Если вы согласны, я добровольно и сознательно принимаю вашу сторону. Делайте ставку, мастер Реквин. Шансы на выигрыш хорошие.
Реквин достал из кармана очки и снова надел их. Он задумчиво смотрел на карту; какое-то время все молчали. Локки спокойно отхлебывал вино из своего бокала; вино стало светло-голубым и приобрело вкус можжевельника.
— Почему, — спросил наконец Реквин, — если отбросить в сторону все прочие соображения, я должен позволить вам нарушить главное правило моего заведения и оставить это безнаказанным?
— Потому что других мошенников ваши служащие обнаруживают на глазах гостей, — ответил Локки, стараясь говорить искренне и виновато. — За пределами этого кабинета никто не знает о моем признании. Селендри не сказала служителям, зачем ведет меня к вам.
Реквин вздохнул, достал из кармана золотой солари и положил поверх карты Локки.
— Пока ограничусь небольшой ставкой, — сказал он. — Сделаете что-нибудь необычное или подозрительное — и не доживете до того, чтобы передумать. При малейшем намеке на то, что ваши слова ложь, я прикажу залить вам в горло расплавленное стекло.
— М-м-м… справедливо.
— Сколько ваших денег в моем гроссбухе?
— Больше трех тысяч солари.
— Две тысячи отныне не ваши. Они останутся на счете, чтобы мастер де Ферра ничего не заподозрил, но я распоряжусь вам их не выдавать. Считайте это напоминанием о том, что мои правила можно нарушать только с моего согласия.
— Хм… Полагаю, я должен быть благодарен. То есть я благодарен. Спасибо.
— Отныне вы ходите по яичной скорлупе, мастер Коста. Ступайте осторожно.
— Значит, я могу идти? И считать, что поступил в ваше распоряжение?
— Можете идти. Считайте, что пока я вас терплю. Поговорим снова, когда я больше буду знать о вашем прошлом. Селендри проводит вас на пятый этаж. Убирайтесь.
Селендри с выражением легкого разочарования сложила медные пальцы своей искусственной руки, так что она снова стала цельной, а лезвия скрылись. Этой рукой она показала в сторону лестницы. Ее здоровый глаз свидетельствовал, что стоит только терпению Реквина иссякнуть, как ее терпение тоже испарится.
4
Жеан Теннан читал в небольшом закрытом помещении Золотой Галереи — клуба на втором ярусе Савролы, в нескольких кварталах от Виллы Кандессы. Галерея представляла собой лабиринт ниш из темного дерева, обитых кожей и хорошо звукоизолированных на случай, если обедающий хочет остаться в одиночестве. Официантам в кожаных передниках и красных шапках запрещено разговаривать, и на все пожелания посетителей они отвечают вежливыми отрицательными или утвердительными кивками.
Обед Жеана, копченый скальный угорь в соусе из коньячной карамели, лежал, разрубленный на кусочки, словно останки после битвы. Жеан медленно доедал десерт — марципановых стрекоз, чьи крылья из кристаллизованного сахара блестели в спокойном свете лампы. Он был поглощен чтением переплетенной в кожу трагедии Лукарно «Десять честных предателей» и не замечал Локки, пока тот не сел напротив него.
— Леоканто! Ты меня напугал.
— Джером. — Оба говорили почти шепотом. — Ты на самом деле нервничаешь? Уткнулся носом в книгу, чтобы не сходить с ума. Некоторые вещи никогда не меняются.
— Я не нервничаю. Просто сосредоточился на чтении.
— Не нужно.
— Значит, получилось? Ты успешно меня предал?
— Полностью. Предал и продал. Ты теперь ходячий мертвец.
— Замечательно! И как он к этому отнесся?
— Осторожно. Идеально, я бы сказал. Прояви он слишком большой энтузиазм, я бы встревожился. А не прояви вообще, что ж… — Локки сделал жест, словно несколько раз вонзил нож себе в грудь и повернул. — Это копченый угорь?
— Ешь. Он фарширован абрикосами и мягким желтым луком. Мне не очень понравилось.
Локки взял вилку Жеана и съел несколько кусочков угря; к начинке он отнесся терпимее.
— Похоже, мы потеряли две трети нашего счета, — сказал он, поев. — Налог на мошенничество — плюс предупреждение не испытывать больше терпение Реквина.
— Что ж, мы ведь не собирались уйти из города с этими деньгами. Было бы неплохо еще немного ими попользоваться.
— Верно. Но мне кажется, альтернативой была хирургия, хоть моя рука и не нуждается в ампутации. Что читаешь?
Жеан показал название, и Локки сделал вид, будто подавился.
— Почему ты всегда читаешь Лукарно? Всюду, куда бы мы ни поехали, тащишь с собой его глупые романы. Этот вздор размягчит тебе мозг. Кончится тем, что из мошенника ты превратишься в цветовода.
— Что ж, — ответил Жеан, — я бы тоже с удовольствием покритиковал твои любимые книги, мастер Коста, если бы хоть раз застал тебя за чтением.
— Я много читал!
— В основном историю и биографии — то, что приказывал читать Цепп.
— А что плохого в таком чтении?
— Что касается истории, мы живем на ее развалинах. А биографии — нам достались последствия того, что делали эти люди. Мне неинтересно читать это для удовольствия. Зачем разглядывать карту, когда уже добрался до места назначения?
— Но ведь романы — выдумка и никогда не имели ничего общего с жизнью; в них говорится о том, чего не было. Разве это не лишает их вкуса?
— Любопытный подбор слов: «выдумка и никогда не имели ничего общего с жизнью». Разве может быть лучшее чтение для людей нашей профессии? Почему ты всегда так враждебно настроен к выдумке, когда это наш хлеб насущный?
— Я живу в реальном мире, — сказал Локки, — и мои методы принадлежат этому миру. Ты сам сказал, это профессия. Практика, а не романтичный каприз.
Жеан положил книгу перед собой и постучал по переплету.
— Вот куда мы с тобой направляемся. По крайней мере ты. Поищи нас в исторических книгах — и найдешь в примечаниях. Поищи в легендах — и увидишь, что нас помнят.
— Найдешь преувеличения, хочешь ты сказать. О нас лгут. Топчут. Правда о нас умрет вместе с нами, и никто ее не откроет.
— Но это лучше забвения! Помнится, когда-то ты любил драматичность. Любил пьесы.
— Да. — Локки сложил руки на столе и еще больше понизил голос. — И ты знаешь, к чему это привело.
— Прости, — со вздохом сказал Жеан. — Мне не следовало вспоминать именно эту рыжеволосую тему.
У входа появился официант и вопросительно взглянул на Локки.
— Нет, нет, — сказал Локки и положил вилку Жеана на тарелку. — Боюсь, мне ничего не нужно. Просто жду, когда мой друг прикончит этих сахарных ос.
— Стрекоз. — Жеан положил в рот последнюю стрекозу, проглотил почти не жуя и сунул книгу в карман. — Принесите счет, я расплачусь.
Официант кивнул, убрал тарелки и оставил небольшой листок, прикрепленный к деревянной дощечке.
— Прекрасно, — сказал Жеан. — Почему бы нам не погулять? Может, возьмем лодку и отправимся к Изумрудной Галерее? Там есть отличные кофейни и музыка. Разве не пристало Лео и Джерому немного развлечься и потанцевать?
— Джером может выпить столько эля, сколько захочет, и приставать к танцовщицам из таверн, пока солнце не прогонит нас в постель. А Лео посидит и посмотрит на эти развлечения.
— Может, поиграем в прятки с людьми Реквина?
— Возможно. Черт возьми, как бы мне хотелось, чтобы где-нибудь на крыше над нами сидел Жук. Пара глаз наверху нам бы пригодилась: в этом проклятом городе никому нельзя доверять.
— Я тоже хотел бы, чтобы с нами был Жук. И точка, — со вздохом сказал Жеан.
Они шли по фойе клуба, негромко разговаривая о каких-то воображаемых делах мастеров Коста и де Ферра, обмениваясь легкими импровизациями ради тех, кто за ними подглядывал. Едва минула полночь, они вышли в знакомый спокойный порядок за высокими стенами Савролы. Здесь очень чисто. Никаких скупщиков старья, ни крови на камнях, ни мочи в стоках. Серые кирпичные улицы хорошо освещены серебристыми фонарями в качающихся железных рамах; весь район, кажется, обрамлен ярким лунным сиянием, хотя сегодня небо затянуто темными тучами.
В тени слева от Локки их ждала женщина.
Локки и Жеан пошли по улице, и она пошла рядом с ними. Один из стилетов выпал из рукава в руку Локки, прежде чем он подавил рефлекс, но женщина держалась в ярде от них, и ее руки были сложены за спиной. Молодая, невысокая, стройная, с черными волосами, собранными в длинный хвост. Модное платье и четырехугольная шляпа с длинным серебристо-серым шарфом, который при ходьбе летел за ней, как корабельный вымпел.
— Леоканто Коста, — сказала женщина спокойным приятным голосом. — Я знаю, что вы и ваш друг вооружены. Не нужно создавать трудности.
— Прошу прощения, мадам?
— Шевельнете лезвием в руке, и ваше горло пробьет стрела. Попросите вашего друга оставить топорики под курткой. Просто пойдем дальше.
Жеан начал продвигать руку к плечу; Локки перехватил ее и покачал головой. Они не одни на улице: люди идут по своим делам, но кое-кто из них смотрит прямо на них с Жеаном. В переулках в тени неподвижно стоят еще какие-то люди в не по сезону темных и теплых плащах.
— Дерьмо, — сказал Жеан. — Крыши.
Локки взглянул наверх. На противоположной стороне улицы на крышах трех- и четырехэтажных зданий параллельно им двигались несколько силуэтов. В руках у них было нечто изогнутое. Длинные луки.
— Кажется, преимущество на вашей стороне, мадам, — сказал Локки, пряча стилет в карман и протягивая пустую руку. — Чему обязаны счастьем стать предметом вашего внимания?
— Кое-кто хочет поговорить с вами.
— Очевидно, этот кое-кто знает, где нас найти. Почему бы просто не поужинать с нами?
— Разговор должен быть тайным.
— Вас послал человек из высокой башни?
Женщина улыбнулась, но ничего не ответила. Мгновение спустя она показала вперед.
— На следующем углу налево. В первом здании справа от вас увидите открытую дверь. Войдите в нее. Следуйте указаниям.
И, разумеется, за следующим перекрестком их ждала открытая дверь — из нее на землю падал прямоугольник неяркого желтого света. Женщина вошла первой. Локки, чувствуя присутствие еще самое малое четырех-пяти сопровождающих, кроме тех, что остались на крышах, вздохнул и рукой дал Жеану сигнал: спокойно, спокойно.
Они оказались в помещении, похожем на магазин. Им долго не пользовались, но здесь порядок. В комнате ждут еще шестеро: мужчины и женщины в кожаных дублетах с серебряными кольцами. Они стояли спиной к стене. Четверо держали заряженные самострелы, и это сразу подавило мысли о сопротивлении, которые могли возникнуть в голове Локки. Даже Жеану не выправить такое неравенство сил.
Один из людей с самострелами беззвучно закрыл дверь, и женщина, которая привела сюда Жеана и Локки, повернулась к ним. Ее плащ распахнулся, и стало видно, что и на ней обшитые металлическими кольцами кожаные доспехи. Она протянула руки.
— Оружие, — вежливо, но твердо сказала женщина. — Будьте паиньками.
Когда Локки и Жеан переглянулись, она рассмеялась.
— Спокойно, джентльмены. Если бы мы хотели вас убить, вы бы уже были приколоты к стене. Я позабочусь о вашем имуществе.
Локки медленно, покорно вынул один стилет из кармана, второй вытряхнул из рукава. Жеан последовал его примеру, расставшись с двумя топорами и тремя кинжалами.
— Мне нравятся мужчины, которые ходят ко всему готовыми, — сказала женщина. Она передала их оружие одному из тех, что стояли за ней, и достала из-под плаща два капюшона из легкой ткани. Бросила один Локки, второй Жеану.
— Пожалуйста, наденьте на головы. Тогда и перейдем к делу.
— Зачем?
Локки подозрительно принюхался к капюшону, и Жеан последовал его примеру. Ткань казалась чистой.
— Для вашей защиты. Хотите, чтобы все видели ваши лица, когда мы поведем вас под конвоем по улицам?
— Пожалуй, нет, — ответил Локки.
Нахмурившись, он надел капюшон и обнаружил, что оказался в полной темноте.
Послышался звук шагов и шорох плащей. Сильные руки схватили руки Локки и завели за спину. Мгновение спустя он почувствовал, как ему прочно связывают запястья. Опять шум и раздраженные хмыканья: по-видимому, потребовалось несколько человек, чтобы справиться с Жеаном.
— Вот так. — Голос женщины звучал сзади. — Идите спокойно. Не бойтесь упасть: вам помогут.
«Помогут» — она явно имела в виду то, что их схватили и потащили за руки. Локки почувствовал чьи-то пальцы на своих бицепсах и откашлялся.
— Куда мы идем?
— Прокатимся на лодке, мастер Коста, — сказала женщина. — Больше ни о чем не спрашивайте, я не отвечу. Пошли.
Дверь со скрипом раскрылась, и Локки на мгновение растерялся, но его подхватили, и способность ориентироваться вернулась. Они вышли в теплую и влажную ночь Тал-Веррара, и Локки почувствовал, что на лбу у него выступает пот.
