Глава первая
Легкие игры
1
Играли в «Карусель риска», ставки составляли примерно половину всего их достояния, и правда заключалась в том, что Локки Ламору и Жеана Таннена выколачивали, как пыльный ковер.
— Последние ставки в пятой партии, — объявил одетый в бархат крупье со своего подиума у круглого игрового стола. — Джентльмены хотят взять еще карты?
— Нет, нет, джентльмены хотят посовещаться, — сказал Локки и наклонился влево, приближая губы к уху Жеана. Он шепотом спросил: — Какие у тебя карты?
— Выжженная пустыня, — тоже шепотом ответил Жеан, небрежно прикрывая картами рот. — А у тебя?
— Сплошное разочарование.
— Дерьмо.
— Неужели мы мало молились последнюю неделю? Или кто-то из нас испортил воздух в храме? В чем дело?
— Я думал: ждать потери всего — часть нашего плана.
— Так и есть. Я просто думал, что мы сможем сыграть получше.
Крупье деликатно кашлянул, прикрыв рот левой рукой: за карточным столом это равносильно удару по голове. Локки отодвинулся от Жеана, слегка постучал своими картами по лакированной поверхности стола и улыбнулся самой убедительной, «я-знаю-что-делаю», улыбкой, какую мог изобразить. Про себя он вздохнул, глядя на внушительную груду деревянных фишек, которые вот-вот переместятся из центра стола к его противникам.
— Конечно, — сказал он, — мы готовы встретить свою судьбу с героическим стоицизмом, достойным описания историками и воспевания поэтами.
Крупье кивнул.
— Леди и джентльмены отказались повышать ставки. Прошу подготовиться к раскрытию карт.
Последовал шорох, сбрасывание карт, и игроки выложили свои карты на стол перед собой лицом книзу.
— Очень хорошо, — сказал крупье. — Откройте карты.
Шестьдесят или семьдесят богатых тал-веррарцев, столпившихся вокруг, чтобы наблюдать за унижением Локки и Жеана, дружно наклонились вперед, желая не пропустить такое зрелище.
2
Тал-Веррар, Роза Богов, расположен на западном краю того, что народы Терина называют цивилизованным миром. Если встать в разреженном воздухе на высочайшей башне Тал-Веррара в тысяче ярдов от земли или летать ленивыми кругами, точно многочисленные чайки, населяющие щели и крыши городских домов, увидишь обширные темные острова, которые еще в древности и дали название этому месту. От центра города отходит, постепенно увеличиваясь в размерах, множество полумесяцев, словно стилизованные лепестки розы в мозаике художника.
Это не природные острова — в том смысле, в каком является природным материк, возвышающийся в нескольких милях к северу. Суша покрыта трещинами, она выветрена и ясно показывает приметы своего возраста. На островах Тал-Веррара никакого выветривания нет, возможно, и вообще не может быть: они образованы из темного Древнего стекла, из огромной его массы, прорезанной бесконечными проходами, террасами и покрытой слоями камня и земли, порожденными городом мужчин и женщин.
Роза Богов окружена искусственным рифом — рваным кругом примерно три мили в диаметре, тенью под темными волнами. У этой тайной стены беспокойное Медное море стихает, позволяя пройти кораблям под флагами сотни королевств и доминионов. Их мачты и реи образуют лес, где белеют свернутые паруса, — внизу, под вашими ногами.
Если посмотреть на западный остров города, увидишь поверхность крутой черной стены, спускающейся на сотни метров к легким волнам гавани, где к основанию утеса льнет множество деревянных доков. Но обращенная к морю сторона острова, однако, по всей длине покрыта ярусами. Один над другим расположены шесть широких плоских карнизов, и над всеми карнизами, кроме самого верхнего, тянутся ровные пятидесятифутовые откосы.
Южная часть этого острова называется Золотые Ступени — здесь все шесть ярусов заняты пивными, танцевальными залами, частными клубами, борделями и аренами для схваток. Золотые Ступени считаются игорной столицей теринских городов-государств, местом, где богатые могут потратить свои деньги на что угодно — от легких прегрешений до самых тяжких преступлений. Власти Тал-Веррара, делая великодушный жест, постановили, что в Золотых Ступенях ни один чужестранец не может быть продан в рабство. Поэтому к западу от Каморра нет более безопасного места, где, надравшись, можно уснуть в канаве или в саду.
На Золотых Ступенях существует строгая стратификация: чем выше ярус, тем дороже заведения; они становятся все больше, роскошнее, а численность и свирепость охраны возрастает. На самом верху десяток великолепных зданий из старого камня и ведьмина дерева окружены влажной зеленой роскошью садов и миниатюрных лесов.
Это игорные дома высшего класса — закрытые клубы, где богатые мужчины и женщины могут позволить себе все, что допускает содержимое их кошельков. Эти дома на протяжении столетий оставались теневыми центрами власти, где дворяне, чиновники, купцы, капитаны кораблей, прелаты и шпионы собирались, чтобы померяться богатством — личным и государственным.
Здесь сосредоточены всевозможные удобства и развлечения. Посетители этих заведений садятся в лифты на закрытой площадке у подножия утеса на берегу гавани, и блестящие медные водяные двигатели поднимают их наверх; тем самым богатые люди избегают узких, петляющих, заполненных народом рамп, ведущих от моря на все пять ярусов. Здесь даже площадка для публичных дуэлей зеленая — заросшая ухоженной травой, она расположена в самом центре верхнего яруса; у более хладнокровных посетителей есть возможность избежать пролития крови, если кто-нибудь разволнуется сверх меры.
Эти игорные дома священны. Обычай, более древний, чем любой закон, запрещает солдатам и полицейским заходить в них; исключение делается лишь в случае самых ужасных преступлений. Этим домам завидуют по всему континенту: ни один чужеземный клуб, сколь бы дорогим и закрытым он ни был, не может похвастаться такой особенной атмосферой подлинного веррарского игорного дома. Но все они блекнут на фоне Солнечного Шпиля.
Солнечный Шпиль, почти сто пятьдесят футов высотой, поднимается к небу в южном конце самого верхнего яруса Ступеней, а сам ярус на двести пятьдесят футов возвышается над гаванью. Солнечный Шпиль — башня из Древнего стекла, сверкающая черным блеском. Широкий балкон, уставленный алхимическими фонарями, окружает каждый из пяти этажей Шпиля. Каждый следующий этаж превосходит предыдущие роскошью, закрытостью и риском, позволенным игрокам. Доступ на каждый следующий этаж открывают богатство, достойное поведение и безупречная игра. Некоторые игроки проводят годы жизни и тратят тысячи солари, пытаясь привлечь внимание хозяина Шпиля, который благодаря твердой руке, какой он руководит своим заведением, приобрел уникальное положение высшего и самого могущественного, а заодно и самого уважаемого за всю историю города арбитра.
Кодекс поведения в Солнечном Шпиле неписаный, но строгий, как предписания веры. Самое простое и неоспоримое правило — того, кто здесь мошенничает, ждет смерть. Если бы самого архонта Тал-Веррара поймали здесь с картой в рукаве, никакие боги не спасли бы его от последствий. Каждые несколько месяцев служащие башни выявляют очередную попытку нарушить это правило, и еще один человек тихо умирает от алхимической передозировки в своем экипаже или трагически «оступается» на балконе и с высоты девяти этажей падает на жесткие, плоские камни двора Солнечного Шпиля.
Локки Ламоре и Жеану Теннану потребовалось два года и совершенно новые поддельные личности, чтобы добраться до пятого этажа.
В сущности, в этот миг они именно мошенничают, пытаясь держаться на уровне противников, играющих крайне слабо.
3
— У леди последовательный набор стрел и набор сабель со знаком солнца во главе, — сказал крупье. — У джентльменов набор чаш и смешанные карты с пятеркой чаш. Пятую партию выиграли леди.
Локки прикусил губу, услышав взрыв аплодисментов, прозвучавший в теплой комнате. Из пяти партий женщины выиграли четыре, а единственную победу Локки и Жеана толпа не соизволила заметить.
— Черт побери, — сказал Жеан, изображая удивление.
Локки повернулся к противнице справа. Маракоза Дюренна — стройная смуглая женщина под тридцать, с густыми волосами цвета нефтяного дыма и несколькими заметными шрамами на шее и предплечьях. В правой руке она держала тонкую черную сигару, обернутую золотой нитью; на ее лице было выражение сосредоточенности и довольства. Игра явно не требовала от нее большого напряжения.
Лопаточкой с длинной ручкой крупье передвинул небольшую кучку фишек Локки и Жеана на сторону женщин. Потом той же лопаточкой собрал все карты: игрокам было строго запрещено прикасаться к картам после того, как крупье объявляет окончание партии.
— Что ж, мадам Дюренна, — сказал Локки, — поздравляю с улучшающимся состоянием ваших финансов. Ваш кошелек — единственное, что обгоняет мое похмелье.
Локки пальцами правой руки поиграл фишкой. Маленький деревянный кружок стоит пять солари — примерно восьмимесячный заработок обычного рабочего.
— Примите соболезнования в связи с крайне неудачным раскладом, мастер Коста.
Мадам Дюренна глубоко затянулась и медленно выпустила дым, который повис между Локки и Жеаном как раз на таком расстоянии, чтобы его нельзя было счесть прямым оскорблением. Локки уже привык к тому, что она использует сигарный дым как свою strut peti — «маленькую игру», внешне вполне вежливый жест, призванный вывести из себя противника за карточным столом и заставить его ошибаться. Жеан собирался с той же целью использовать собственную сигару, но Дюренна его опередила.
— Никакой расклад не может считаться плохим в присутствии столь очаровательных противниц, — сказал Локки.
— Я почти восхищаюсь мужчиной, который так пленительно нечестен, когда теряет все свое серебро, — сказала партнерша Дюренны, сидевшая справа от нее, между нею и крупье.
Измила Корвалье ростом и сложением почти не уступает Жеану; это полная цветущая женщина, круглая во всех местах, где женщина может быть круглой. Она, безусловно, привлекательна, но в ее глазах светится острый и презрительный ум. В ней Локки чувствовал постоянную напряженность, как у человека, привыкшего к уличным схваткам, — Корвалье любила жесткую борьбу. Она постоянно берет из отделанной серебром шкатулки вишни в шоколаде и после каждой вишни шумно один за другим облизывает пальцы. Конечно, это ее strut peti.
Она словно создана для «карусели риска», подумал Локки. Расчетливый ум и тело, способное выдержать уникальное наказание проигравшему.
— Штраф, — объявил крупье. Он нажал под своим подиумом механизм, заставляющий карусель вращаться. Это сооружение, стоявшее в центре стола, опиралось на круглую медную основу, в которой располагалось множество маленьких бутылочек, каждая с серебряной пробкой. Карусель в мягком свете ламп вертелась все быстрее, пока не превратилась в сплошные серебристые круги, затем механизм под столом щелкнул, стеклянные бутылочки загремели, сталкиваясь, и карусель выбросила две из них на стол. Бутылочки покатились к Локки и Жеану и остановились у слегка приподнятого края стола.
«Карусель риска» рассчитана на две пары играющих. Игра дорогая, потому что сам механизм карусели стоит чрезвычайно дорого. После каждой партии проигравшие получают по бутылочке из огромных запасов карусели; в бутылочках напитки, смешанные с ароматными маслами и фруктовыми соками, которые маскируют их крепость. Карты — лишь один аспект игры. Игроки должны сохранять способность сосредоточиваться, несмотря на растущее количество выпитого. Игра завершается тогда, когда один из игроков опьянеет настолько, что не сможет продолжать.
Теоретически в этой игре мошенничать невозможно. Механизм готовят и снабжают бутылочками служащие Солнечного Шпиля; серебряные крышечки запечатаны мягким воском. Игроку не разрешается касаться карусели или бутылочки другого игрока под угрозой немедленного штрафа. Даже шоколад и сигары, используемые игроками, поставляются заведением. Локки и Жеан могли бы воспретить мадам Корвалье лакомиться вишнями, но это было бы неумно — по нескольким причинам.
— Что ж, — сказал Жеан, проверяя печать на своей бутылочке, — это подбодрит проигравших.
— Знать бы только, кто проиграл, — подхватил Локки, и они одновременно опустошили бутылочки. Локки почувствовал, как в горло льется теплая, с сильным привкусом слив жидкость — очень крепкий напиток. Он вздохнул и поставил перед собой пустую бутылочку. Четыре бутылочки против одной, и он начинал чувствовать, что его способность сосредоточиваться слабеет. Крупье тасовал карты для следующей партии.
Мадам Дюренна снова глубоко, с удовольствием затянулась и стряхнула пепел в золотую пепельницу, стоявшую у ее правой руки. Она выпустила носом две ленивые струи дыма и из-под серой вуали посмотрела на карусель. Дюренна — природный хищник, всегда готовый выпрыгнуть из засады. Локки казалось, она всегда чувствует себя вольготнее за какой-нибудь маскировкой. Дюренна лишь недавно осела в городе и развернула крупную торговлю. Ранее она командовала пиратским кораблем, который в открытом море преследовал и топил суда работорговцев из Джерема. Свои шрамы она заработала не в гостиной за чаем.
Было бы очень, очень скверно, если бы такая женщина поняла, что Локки и Жеан рассчитывают на то, что сам Локки называет «неортодоксальными способами» выигрыша. Дьявольщина, лучше бы просто проиграть или попасться на мошенничестве служителям Шпиля. Тогда их, по крайней мере, ждала бы быстрая и безболезненная смерть. Служители Шпиля — работники очень занятые и толковые.
— Подождите сдавать, — обратилась мадам Корвалье к крупье, прерывая размышления Локки. — Мира, джентльменам не везло несколько раз подряд. Может, позволим им отдохнуть?
Локки постарался скрыть возбуждение: в «карусели риска» выигрывающая пара имеет право предложить партнерам краткий перерыв в игре, но это практикуется очень редко (по вполне понятным причинам — перерыв позволяет проигрывающим прийти в себя после выпивки). Может быть, Корвалье пытается скрыть собственную слабость?
— Джентльмены очень старались и потратили много сил, считая фишки и снова и снова придвигая их к нам. — Дюренна затянулась, выпустила дым. — Вы оказали бы нам честь, джентльмены, если бы согласились на короткий перерыв, чтобы освежиться и отдохнуть.
Ага. Локки улыбнулся и сложил руки перед собой на столе. Так вот в чем дело — показать собравшимся, как мало дамы считаются с противниками, какой неизбежной полагают свою победу. Своего рода этикетное фехтование, и Дюренна только что исполнила выпад, нацеленный в горло противника. Откровенный отказ слишком неучтив, Локки и Жеан должны дать очень деликатный ответ.
— Что может освежить лучше, чем игра с такими очаровательными противницами? — сказал Жеан.
— Вы невероятно любезны, мастер де Ферра, — ответила мадам Дюренна. — Но неужели вы хотите выставить нас бессердечными? Вы разрешили нам наслаждаться в полной мере. — Она сигарой указала на сласти мадам Корвалье. — И откажете нам в ответной любезности?
— Мы ни в чем вам не отказываем, мадам, но просим удовлетворить величайшее желание, ради которого вы пришли сюда сегодня, — желание играть.
— Впереди у нас еще много партий, — добавил Локки, — и нам не хотелось бы причинять дамам даже малейшие неудобства.
С этими словами он сделал знак крупье.
— Пока никаких неудобств вы не создавали, — любезно сказала мадам Корвалье.
Локки с тревогой отметил, что этот разговор привлек внимание множества собравшихся. Они с Жеаном бросили вызов женщинам, считавшимся в Тал-Верраре лучшими игроками в «карусель риска», и вокруг их стола на пятом этаже Солнечного Шпиля собралась многочисленная публика. За другими столиками раньше тоже шла игра, но по какому-то негласному уговору между заведением и посетителями она прекратилась, и все приготовились смотреть финал.
— Хорошо, — сказала Дюренна, — мы не возражаем против продолжения игры. Возможно, вам повезет.
Отказ Дюренны от своего предложения не принес Локки облегчения: в конечном итоге она рассчитывала и дальше вытряхивать из них с Жеаном деньги, как повар выбрасывает долгоносиков из мешка с мукой.
— Шестая партия, — сказал крупье. — Начальная ставка — десять солари.
Игроки отделили по две фишки, и крупье выбросил перед каждым по три карты.
Мадам Корвалье прикончила очередную вишню в шоколаде и облизала пальцы. Прежде чем взять свои карты, Жеан на мгновение сунул пальцы левой руки под воротник рубашки и пошевелил ими, как будто почесался. Через несколько секунд Локки проделал то же самое и заметил, что мадам Дюренна, наблюдавшая за ними, закатила глаза. Сигналы между игроками вполне приемлемы, но обычно бывают более тонкими.
Дюренна, Локки и Жеан взяли свои карты одновременно; Корвалье чуть задержалась, пальцы у нее были еще влажными. Она негромко рассмеялась. Радуется хорошему раскладу или опять strut peti? Дюренна выглядела очень довольной, но Локки был уверен, что она даже во сне сохраняет такое выражение. На лице Жеана ничего не отразилось. Локки постарался изобразить легкую усмешку, хотя его три карты были настоящим хламом.
В дальнем конце зала спиральная лестница с медными перилами (у ее подножия стоял рослый охранник) вела на шестой этаж, переходя наверху в короткую широкую галерею. Внимание Локки привлекло легкое движение на этой галерее: полускрытая в тени фигура хорошо одетого человека. Теплый золотой свет фонарей отражался в стеклах очков, и Локки почувствовал прилив острого возбуждения.
Возможно ли? Притворяясь, что изучает карты, Локки не отрывал взгляда от фигуры в тени. Блеск очков не менялся, не перемещался: да, человек смотрит на их стол.
Наконец-то они с Жеаном привлекли (возможно, случайно — но боги видят, они это заслужили) внимание человека, чей кабинет находится на девятом этаже, — хозяина Солнечного Шпиля, тайного правителя всех воров Тал-Веррара, того, кто железной хваткой держит одновременно мир воровства и мир роскоши. В Каморре его назвали бы капой, но здесь у него нет никакого титула. Только имя.
Реквин.
Локки откашлялся, посмотрел на стол и приготовился проиграть очередную партию. Снаружи, с темной воды, негромко долетал звук корабельных склянок: прозвонили десять часов вечера.
4
— Восемнадцатая партия, — сказал крупье. — Начальная ставка — десять солари.
Локки пришлось дрожащей рукой отодвинуть одиннадцать пустых бутылочек, чтобы выложить свой прикуп. Мадам Дюренна, устойчивая, как корабль в сухом доке, приканчивала четвертую за вечер сигару. Мадам Корвалье как будто чуть дрожит в кресле; уж не раскраснелась ли она больше, чем обычно? Локки старался не слишком внимательно смотреть, как она делает начальную ставку; возможно, эта дрожь — результат его собственного опьянения. Уже почти полночь, и дымный воздух душного зала ел Локки глаза и колол горло, как шерсть.
Крупье, абсолютно бесчувственный и, как всегда, внимательный — казалось, им управляет более точный механизм, чем механизм карусели, — положил на стол перед Локки три карты. Локки провел пальцами под отворотом рубашки, взял карты и довольным тоном произнес: «Ага!» Карты — поразительная ерунда; худший расклад за весь вечер. Локки моргнул и сощурился: вдруг алкоголь не дает ему увидеть карты отчетливее? Но увы: вновь сосредоточившись на картах, он увидел, что они не стали лучше.
В предыдущей партии выпить пришлось женщинам, но если только на руках у Жеана (слева от Локки) нет настоящего чуда, очень скоро по столу к дрожащей руке Локки покатится новая бутылочка.
За восемнадцать партий, подумал Локки, мы спустили девятьсот восемьдесят солари. Мозг Локки, затуманенный алкоголем, с трудом производил вычисления. Запас одежды на год для человека самого высокого положения. Небольшой корабль. Очень большой дом. Заработок честного ремесленника, например, каменщика, за целую жизнь. Приходилось ли ему когда-нибудь выдавать себя за каменщика?
— Первый прикуп, — сказал крупье, возвращая Локки к игре.
— Карту, — сказал Жеан; крупье послал ему карту; Жеан посмотрел ее, кивнул и положил в центр стола еще одну фишку. — Повышаю ставку.
— Подождите, — сказала мадам Дюренна. — Раскрываюсь перед партнером.
Она показала свои карты мадам Корвалье, и та не сдержала улыбку.
— Карту, — сказал Локки. Крупье послал ему карту, и Локки чуть приподнял ее, чтобы увидеть, какого она достоинства. Двойка чаш, в таких обстоятельствах стоит ровно столько, сколько свежее дерьмо бродячего пса. Локки заставил себя улыбнуться. — Повышаю, — сказал он, протягивая две фишки. — Боги меня благословили.
Все выжидательно посмотрели на мадам Корвалье. Она взяла вишню из своих быстро сокращающихся запасов, положила в рот и неторопливо облизала пальцы.
— О-хо! — сказала она, разглядывая свои карты и постукивая скользкими пальцами по столу. — О… хо… хо… Мара… такое… странное…
И упала головой на большую груду лежащих перед ней фишек. Ее карты разлетелись, открывшись, а она пыталась подхватить их и перевернуть.
Мадам Дюренна потрясла партнершу за плечо.
— Измила! Сосредоточься! — настойчивым шепотом сказала она.
— Змила, — согласилась мадам Корвалье сонно и невнятно. Рот ее раскрылся, и из него на фишки вытекли остатки вишни в шоколаде. — Мммрммииллла. Оччччень… стр… странно…
— Игру продолжает мадам Корвалье. — Крупье не мог скрыть удивления в голосе. — Мадам Корвалье должна сделать выбор.
— Измила, — сказала встревоженно мадам Дюренна. — Измила.
— Карты… — пробормотала Корвалье. — Смотри, Мара… как… много карт… на сто…
За этим последовало:
— Блмб… на… фла… га…
И мадам Дюренна отключилась.
— Окончательное поражение, — сказал через несколько секунд крупье. Лопаточкой он забрал все фишки мадам Дюренны и быстро сосчитал их. Локки и Жеан выиграли все, что лежало на столе. Угроза потерять тысячу солари превратилась в выигрыш такой же суммы, и Локки облегченно вздохнул.
Крупье посмотрел на мадам Корвалье — ее голова, как на подушке, лежала на фишках — и негромко кашлянул.
— Джентльмены, — сказал он, — заведение предоставит вам новые фишки взамен… гм… тех, что на столе.
— Конечно, — сказал Жеан, осторожно прикасаясь к горке фишек Дюренны, появившейся перед ним. Локки слышал в толпе возгласы удивления и ужаса. Некоторые более великодушные зрители зааплодировали, но эти аплодисменты быстро стихли. Всех скорее ошеломил, чем обрадовал вид знаменитой мадам Корвалье, опьяневшей после всего лишь шести порций.
— Гм… — Мадам Дюренна смяла сигару в золотой пепельнице и встала. Она картинно надела свой пиджак из черного бархата с платиновыми пуговицами и серебристой подкладкой — такой пиджак стоил не менее половины того, что она сегодня проиграла.
— Мастер Коста, мастер де Ферра, похоже, мы должны признать вашу победу.
— Но мы вас определенно не переиграли, — ответил Локки, готовясь выдать очаровательную улыбку и собирая остатки разума. — Вы едва нас не… напоили.
— И весь мир теперь вращается вокруг меня, — сказал Жеан. Движения его рук были точны и верны, как у ювелира. Они оставались такими на протяжении всей игры.
— Джентльмены, я высоко ценю ваше приятное общество, — сказала мадам Дюренна голосом, который говорил об обратном. — Может, сыграем еще на этой неделе? Вы должны дать нам возможность отыграться, хотя бы из соображений чести.
— Ничто не доставит мне большее удовольствие, — ответил Жеан, а Локки с воодушевлением кивнул, от чего у него заболела голова. В ответ мадам Дюренна холодно протянула руку и позволила своим противникам поцеловать воздух над ней. Когда они это проделали — так, словно приближались к особенно раздражительной змее, — четверо служителей Шпиля помогли по возможности достойно унести храпящую мадам Корвалье.
— Боже, до чего, должно быть, скучно вечер за вечером смотреть, как мы пытаемся напоить друг друга, — сказал Жеан. Он дал крупье пятисоларовую фишку: здесь было принято давать служителям на чай.
— Я так не считаю, сэр. В каком виде вы хотите получить сдачу?
— Какую сдачу? — улыбнулся Жеан. — Оставьте себе все.
Второй раз за вечер крупье проявил какие-то человеческие чувства: хоть он состоятельный человек, половина такой фишки равна его годовому заработку. Он едва не ахнул, когда Локки бросил ему десяток фишек.
— Счастливы женщины, которые проводят здесь много времени, — сказал Локки. — Купите себе дом. Мне сейчас трудно сосчитать выигрыш.
— Боже! Большое спасибо, джентльмены! — Крупье осмотрелся и негромко продолжил: — Эти две дамы редко проигрывают, знаете ли. На самом деле на моей памяти это первый случай.
— У всякой победы есть своя цена, — сказал Локки. — Думаю, завтра, когда я проснусь, моя голова за нее заплатит.
Мадам Корвалье унесли вниз по лестницам, а мадам Дюренна шла рядом, бдительно следя за служителями, которые несли ее карточную партнершу. Толпа рассеялась; те, кто оставался за своими столами, попросили у крупье новые колоды; игра начиналась снова.
Локки и Жеан собрали фишки (те, что обслюнявила мадам Корвалье, быстро заменили служители), сложили их в обычные бархатные сумки и направились к лестнице.
— Поздравляю, джентльмены, — сказал охранник, преграждавший вход на шестой этаж. Сверху доносился звон бокалов и негромкие голоса.
— Спасибо, — ответил Локки. — Боюсь, мадам Корвалье сдалась очень своевременно: еще одна-две партии, и это сделал бы я.
Они с Жеаном медленно спускались по лестнице вдоль внешней стены Солнечного Шпиля. Одеты они были как состоятельные люди, по последней веррарской моде. Локки (чьи волосы, алхимически обработанные, стали светлыми и блестящими) был в коричневом фраке со стянутой талией и с фалдами до колен; большие трехслойные манжеты, оранжевые с черным, украшали золотые пуговицы. Жилета на нем не было, только пропотевшая рубашка из тончайшего шелка со свободным черным воротником. Жеан одет так же, хотя фрак у него серовато-голубой, как море под облачным небом, а талия перетянута широким кушаком того же цвета, что и его короткая курчавая борода — черным.
Они шли вниз по этажам… мимо знатных посетителей… мимо королев веррарской коммерции, которых сопровождали привлекательные молодые компаньоны, похожие на домашних животных при своих хозяйках. Мимо мужчин и женщин с купленными лашенскими титулами, глядящих поверх карт и кувшинов с вином на отпрысков знатных семей из Каморра; мимо вадранских судовладельцев, в тесных черных камзолах, с морским загаром, похожим на маску, закрывающую резкие бледные лица. Локки узнал по крайней мере двух приоров, членов торгового Совета, который теоретически правил Тал-Верраром. Похоже, главное требование к допуску в этот игорный дом — тугой кошелек.
Стучали кости, звенели стаканы; знаменитые и богатые смеялись и кашляли, бранились и вздыхали. В теплом воздухе висели облака дыма, витали запахи духов и вина, пота и жареного мяса; иногда доносился и запах алхимических наркотиков.
Локки бывал во дворцах и поместьях; хоть Солнечный Шпиль обставлен роскошно, многие из его посетителей, когда ночь пройдет и играть будет нельзя, вернутся в свои дома, которые ничем не хуже. Истинное волшебство Солнечного Шпиля в его своенравной исключительности: откажи в чем-нибудь достаточно большому числу людей, и рано или поздно то, в чем отказываешь, как густым туманом, окутается загадочностью.
В дальнем углу первого этажа несколько дюжих служителей охраняли почти не видную посетителям большую деревянную кабину. К счастью, очереди не было. Локки поставил свою сумку перед единственным окном кабины.
— Все на мой счет.
— С большим удовольствием, мастер Коста, — ответил служитель, принимая сумку. В этом царстве винных паров и ставок Леоканто Коста, купец-спекулянт из Талишема, хорошо известен. Служитель быстро сделал несколько записей в гроссбухе. Локки выиграл у Дюренны и Корвалье почти пятьсот солари (без щедрых чаевых крупье).
— Полагаю, можно поздравить вас обоих, мастер де Ферра, — сказал служитель, когда место Локки занял Жеан со своей сумкой. Джером де Ферра, также из Талишема, постоянный спутник и партнер Леоканто. Пара вымышленных горошин в стручке.
Неожиданно Локки почувствовал, что на его левое плечо легла чья-то рука. Он осторожно повернулся и увидел женщину с короткими черными волосами, в роскошном платье того же цвета, что одежда служителей Шпиля. Одна сторона ее лица была удивительно прекрасна; вторая представляла собой коричневую кожаную полумаску, сморщенную, словно сильно обгоревшую. Когда женщина улыбалась, поврежденная часть ее губ не двигалась. Локки показалось, что живая женщина с трудом пытается выбраться из глиняной скульптуры.
Селендри, мажордом Реквина.
Рука, которую она положила Локки на плечо (левая, с поврежденной стороны), не настоящая. Когда женщина убрала руку, в свете ламп тускло блеснул медный протез.
— Заведение поздравляет вас, — сказала она глухим голосом. — Отличное умение держаться и большая сила духа! Мы желаем сообщить вам и мастеру де Ферра: знайте — вы желанные гости на шестом этаже, если пожелаете воспользоваться такой возможностью.
Улыбка Локки была вполне искренней.
— Большое спасибо от меня и моего партнера, — сказал он с пьяной развязностью. — Такое отношение со стороны заведения, конечно, очень лестно для нас.
Женщина небрежно кивнула и исчезла в толпе так же стремительно, как появилась. Тут и там посетители поднимали брови: гости Шпиля поняли, что сама Селендри объявила о повышении социального статуса Локки и Жеана.
— Мы входим в моду, мой дорогой Джером, — сказал Локки, когда они сквозь толпу пробирались к входной двери.
— На какое-то время, — согласился Жеан.
— Мастер де Ферра. — Главный привратник улыбнулся при их появлении. — И мастер Коста. Вызвать вам экипаж?
— Не надо, спасибо, — ответил Локки. — Я упаду, если не проветрю голову свежим ночным воздухом. Мы прогуляемся.
— Очень хорошо, сэр.
С военной точностью четверо служителей распахнули дверь, пропуская Локки и Жеана. Два вора осторожно шагнули на широкие каменные ступени, устланные красным бархатом ковром. Ковер здесь, как знал весь город, ежедневно выбрасывался и заменялся новым. Оттого только в Тал-Верраре можно найти множество нищих и бродяг, которые привычно спят на обрывках красного бархата.
Вид был потрясающий: направо, за очертаниями других игорных домов, просматривался весь полумесяц острова. На севере относительно темно по сравнению с освещенным районом Золотых Ступеней. За городом, к югу, северу и западу, серебристо фосфоресцирует Медное море, озаренное тремя лунами на безоблачном небе. Тут и там видны призрачные, словно ртутные мачты кораблей.
Посмотрев вниз и налево, Локки увидел за ломаной линией городских крыш пять более низких ярусов острова: несмотря на прочные камни под ногами, это вызывало головокружение. Вокруг слышались голоса развлекающихся, цокот копыт — лошади везли по булыжникам экипажи, по прямой улице шестого яруса их двигался сразу десяток. Вверху уходил в сверкающую темноту Солнечный Шпиль, освещенный алхимическими огнями, яркими, как свечи, которыми привлекают внимание богов.
— А теперь, мой профессиональный пессимист, — заговорил Локки, когда они отошли от Шпиля и оказались в относительном уединении, — мой вечно встревоженный купец, мой неутомимый источник сомнений и насмешек… что скажешь?
— О, совсем немного, мастер Коста. Мне трудно думать: меня подавляет утонченная гениальность твоего плана.
— Это весьма напоминает сарказм.
— Да боже упаси, — ответил Жеан. — Обижаешь! Твои невыразимые преступные добродетели вновь восторжествовали с той же неизбежностью, с какой приходит и уходит прилив. Склоняюсь к твоим ногам и прошу прощения. Ты гений, питающий само сердце мира.
— А ты…
— Если бы только здесь оказался прокаженный, — прервал Жеан, — дабы ты мог возложить на него руки и чудесным образом исцелить…
— Развонялся, потому что просто завидуешь.
— Возможно, — согласился Жеан. — Но на самом деле мы основательно разбогатели, нас не поймали, не убили, более того — пригласили на следующий этаж. Должен признать, что ошибался, называя твой план глупым.
— Правда? Хм… — Локки сунул руку под отворот куртки. — Надо сказать, план был действительно глупый. Невероятно безответственный. Еще одна бутылочка — и со мной было бы кончено. На самом деле я очень удивлен, что мы выиграли.
Он опять секунду или две рылся под отворотом и вытащил клочок шерсти шириной и длиной с большой палец. А когда упрятывал его в один из наружных карманов, от клочка поднялось облачко пыли. Локки на ходу старательно вытер ладони о рукава.
— Почти проиграли — просто другой способ сказать: в конце концов выиграли, — заметил Жеан.
— Тем не менее выпивка едва меня не доконала. Когда я в следующий раз проявлю такой же оптимизм относительно своих способностей, отрезви меня ударом топора по голове.
— С радостью — даже двумя ударами.
Осуществить план им позволила мадам Измила Корвалье. Та самая мадам Корвалье, которая впервые столкнулась за карточным столом с Леоканто Костой и у которой была стойкая привычка облизывать за игрой пальцы, чтобы досадить противникам.
В «карусели риска» мошенничать традиционными способами невозможно. Никто из работников Шпиля не согласится помочь сорвать банк — ни сейчас, ни через сто лет, обещай им хоть герцогство. И никто из игроков не может вмешаться в работу карусели, выбрать бутылочку или передать свою бутылочку другому. Поскольку все способы использовать стороннее влияние на игрока отпадали, оставалось одно: сделать это должен сам игрок — медленно и добровольно, что-нибудь совершенно невообразимое. Что-нибудь выходящее даже за рамки обычной паранойи.
Например, в этом смысле очень полезна наркотическая пыль, которой Локки и Жеан в небольших количествах покрывали карты, постепенно передавая эти карты женщине, во время игры постоянно облизывавшей пальцы.
Бета паранелла — бесцветный алхимический порошок, известный также под названием «ночной друг». Она популярна среди богатых и нервных людей; это средство помогает им погрузиться в глубокий спокойный сон. В смеси с алкоголем бета паранелла очень действенна даже в микроскопических дозах. Эти два вещества сочетаются друг с другом, как огонь и сухой пергамент. Упомянутый наркотик широко использовали бы в криминальных целях, если бы не тот факт, что он стоит в белом золоте в двадцать раз дороже собственного веса.
— Боги, у этой женщины сложение военной галеры, — сказал Локки. — Порошок начал использоваться, должно быть, с третьей или четвертой партии… наверно, дикого зверя в гоне можно прикончить меньшим количеством.
— Ну, по крайней мере мы получили, что хотели, — сказал Жеан, тоже доставая свой запас порошка из-под куртки. Подумал немного, пожал плечами и положил в карман.
— Действительно, получили… я его видел, — сказал Локки. — Реквина. Он стоял наверху на лестнице и наблюдал за нами во время игры. Должно быть, мы вызвали его личный интерес. — Подробности этого происшествия помогли рассеять остатки алкогольного тумана и прояснить мысли Локки. — Иначе зачем бы Селендри самой похлопывать нас по спине?
— Что ж, предположим, ты прав. Что теперь? Ты действительно хочешь ускорить события, или будем продвигаться по-прежнему медленно? Может, еще несколько недель поиграем на пятом и шестом этажах?
— Еще несколько недель? К дьяволу! Мы уже два года болтаемся в этом проклятом городе; если мы наконец надломили скорлупу Реквина, надо браться за дело.
— Ты предлагаешь завтра вечером?
— Мы разожгли его любопытство. Давай ударим, пока клинок еще только сошел с наковальни.
— Кажется, выпивка добавила тебе излишней порывистости.
— Эй, вы, там! — послышался голос на улице спереди. — Остановитесь.
Локки напрягся.
— Прошу прощения?
Молодой озабоченный веррарец с длинными черными волосами стоял, протягивая к Локки и Жеану руки с открытыми ладонями. За ним на краю площадки для дуэлей виднелась небольшая толпа хорошо одетых людей.
— Прошу вас, сэры, остановитесь, — сказал молодой человек. — Боюсь, здесь может случайно пролететь стрела. Убедительно прошу вас обождать.
— О! — хором сказали Локки и Жеан. Если затеяна дуэль на самострелах, вежливость и здравый смысл требуют, чтобы мимо площадки никто не проходил, пока дуэль не кончится. Таким образом, движение на заднем плане не будет отвлекать участников дуэли, а случайная стрела не попадет в прохожего.
Зеленая площадка для дуэли — примерно сорок ярдов в длину и вдвое меньше в ширину; ее мягко освещают четыре фонаря в четырех углах черной железной решетки. Дуэлянты со своими секундантами стояли в центре площадки, каждый отбрасывал четыре перекрывающиеся светло-серые тени. У Локки это не вызывало особого интереса, и он напомнил себе, что он — Леоканто Каста и должен быть абсолютно равнодушен к тому, что какие-то люди протыкают друг друга. Они с Жеаном как можно незаметнее смешались с толпой зрителей; такая же небольшая толпа образовалась по другую сторону площадки.
Один из дуэлянтов, чрезвычайно молодой, в свободном щегольском наряде человека из высшего общества, был в очках, а его волосы ухоженными локонами падали на плечи.
Его противник в красной куртке был намного старше и слегка сутулился; тем не менее выглядел он достаточно подвижным и целеустремленным, чтобы представлять угрозу. В руках у каждого легкий самострел, который воры в Каморре называют «оружием для переулков».
— Джентльмены, — сказал секундант молодого дуэлянта. — Прошу вас. Нельзя ли кончить дело миром?
— Если джентльмен из Лашена извинится, — высоким нервным голосом добавил сам молодой дуэлянт, — я буду полностью удовлетворен…
— Нет, это невозможно, — сказал секундант старшего дуэлянта. — Его светлость не имеет привычки извиняться за то, что является несомненным фактом…
— …удовлетворен заявлением, что весь инцидент — чистейшее недоразумение и нет никакой причины… — отчаянно продолжал молодой дуэлянт.
— Если бы его светлость соизволил снова заговорить с вами, — ответил секундант старшего дуэлянта, — он, без сомнения, заметил бы, что вы визжите, как сука, и поинтересовался, не можете ли вы укусить.
Младший дуэлянт на несколько секунд лишился дара речи, потом свободной рукой сделал грубый жест, адресованный старшему.
— Я вынужден, — сказал его секундант, — вынужден… гм… признать, что примирение невозможно. Джентльмены должны встать… спиной друг к другу.
Противники сошлись — старший шел спокойно, младший нервничал и двигался неуверенно — и повернулись спиной.
— Вы пройдете десять шагов, — с покорным видом сказал секундант младшего дуэлянта. — Потом остановитесь и ждите. По моему сигналу поворачивайтесь и стреляйте.
Он принялся медленно отсчитывать шаги; противники так же медленно расходились. Младший был явно потрясен. Локки почувствовал, как внутренности стягиваются в узел. Когда только он стал таким мягкосердечным? Если ему не хочется смотреть, это совсем не значит, что он не должен смотреть… но ощущение в желудке плевать хотело на эти мысли.
— Девять… десять… Остановитесь, — сказал секундант молодого дуэлянта. — Стойте неподвижно… Поворачивайтесь и стреляйте!
Младший — его лицо застыло маской ужаса — повернулся первым; он поднял правую руку и выстрелил. На площадке прозвучал громкий щелчок. Противник даже не шелохнулся, когда стрела пролетела по крайней мере в ладони над его головой.
Старший в красной куртке завершил медленный поворот; глаза его горели, рот кривился в усмешке. Младший дуэлянт несколько секунд смотрел на него с таким выражением, словно пытался вернуть стрелу, как ручную птицу. Он вздрогнул, опустил самострел, потом бросил его на траву. Подбоченился и ждал, дыша шумно и неровно.
Противник бросил на него взгляд и фыркнул.
— Будь ты проклят, — сказал он и обеими руками поднял самострел. Его выстрел был абсолютно точен: раздался влажный шлепок, и младший дуэлянт упал со стрелой, торчащей из груди. Молодой человек повалился навзничь, руками он рвал куртку, из его рта текла темная кровь. Полдюжины зрителей бросились к нему, а молодая женщина в серебристом вечернем платье опустилась на колени и зарыдала.
— Мы еще успеем на ужин, — сказал старший дуэлянт, ни к кому в особенности не обращаясь. Он небрежно бросил самострел на траву и в сопровождении секунданта зашагал в сторону ближайших игорных домов.
— Милостивый Переландро. — Локки на мгновение забыл о существовании Леоканто Косты и заговорил вслух. — Что за способ решать споры!
— Не одобряете, сэр?
Красивая девушка в черном шелковом платье смущающе проницательным взглядом смотрела на Локки. Ей было не больше восемнадцати-девятнадцати лет.
— Я допускаю, что иногда несогласие во мнениях решают с помощью стали, — бесцеремонно вмешался Жеан, считая, что Локки еще слишком разговорчив — во вред собственному благополучию. — Но стоять перед заряженным самострелом, по-моему, глупость. Клинок, мне кажется, более благородное испытание мастерства.
— Рапиры скучны; сплошь прыжки вперед-назад и редкий смертоносный укол, — ответила девушка. — А стрела действует быстро, чисто и милосердно. Рапирой вы можете сражаться с противником всю ночь и не убить его.
— Вполне с вами согласен, — сказал Локки.
Собеседница приподняла брови, но ничего не ответила; мгновение спустя она исчезла, растворилась в собравшейся толпе.
Довольный ночной гул — смех и разговоры мужчин и женщин, прогуливающихся под звездами, — на время дуэли ненадолго стих, но теперь возобновился. Женщина в серебряном платье, рыдая, била кулаками по траве. Толпа вокруг упавшего дуэлянта рассеивалась. Стрела из самострела сделала свое дело.
— Быстро, чисто и милосердно, — негромко сказал Локки. — Идиоты.
Жеан вздохнул.
— Мы не вправе высказывать такие суждения: вероятно, на наших могильных плитах напишут «Проклятые богами идиоты».
— У меня были причины делать то, что я делал, и у тебя тоже.
— Несомненно, дуэлянты тоже так считали.
— Давай убираться отсюда, — сказал Локки. — Прогуляемся до гостиницы пешком, чтобы винные пары в моей голове рассеялись. Боже, я чувствую себя старым и разбитым. Вижу такое и думаю: неужели я в возрасте этого мальчишки был так же глуп?
— Гораздо глупее, — сказал Жеан. — Был, до самого последнего времени. А может, и сейчас не поумнел.
5
По мере движения по Золотым Ступеням на северо-восток, к Большой Галерее, меланхолия Локки рассеивалась, а вместе с нею и винные пары. Древние, работавшие в Тал-Верраре, покрыли весь район открытым навесом из Древнего стекла, который от шестого яруса опускался в море у основания острова. Навес до самых высоких точек под ним отделяло не менее тридцати футов. Через неравные промежутки возвышались необычные изогнутые стеклянные колонны, похожие на безлистые ползучие лианы, высеченные из льда. В длину стеклянная крыша Галереи достигала тысячи ярдов, не меньше.
За Большой Галереей на нижних ярусах острова располагался Передвижной район — открытые террасы, где беднякам разрешалось из всяких подручных бросовых материалов сооружать себе убежища. Но беда была в том, что всякий сильный ветер, особенно во время дождливых зим, полностью менял внешность этой части острова.
Напротив, район над Передвижным и на юго-восток от него, Саврола, представлял собой дорогой эмигрантский анклав, в котором жили иностранцы, достаточно богатые, чтобы сорить деньгами. Здесь располагались лучшие гостиницы, включая ту, в которой, укрываясь за своими многослойными поддельными личностями, жили Локки и Жеан. Савролу отделяла от Передвижного района высокая каменная стена, которую постоянно патрулировали веррарские констебли и частные охранники купцов.
Днем Большая Галерея превращается в рынок всего Тал-Веррара. Тысяча купцов каждое утро устанавливает здесь свои прилавки, и остается место еще для пяти тысяч — не страшно, коль город разрастется. Гости, живущие в Савроле, если только не возвращаются в лодке, по странному стечению обстоятельств вынуждены по дороге к Золотым Ступеням проходить через весь рынок.
С материка дул восточный ветер, проносясь над стеклянными островами и Галереей. Шаги Локки и Жеана гулко отдавались в обширном пустом пространстве; неяркие лампы на стеклянных столбах создавали там и тут острова света. Ветер нес мусор и дым невидимых костров. Некоторые купцы оставляют здесь на ночь членов своих семей, чтобы сохранить за собой выгодное место… и, конечно, сюда забредают в поисках уединения жители Передвижного района. По несколько раз за ночь по Галерее проходят патрули, но сейчас их не видно.
— Какой странной пустыней становится это место по ночам, — сказал Жеан. — Не могу определить, очаровывает она меня или не нравится.
— Должно быть, ты не поддался бы ее очарованию без своих топоров под курткой.
— Гм-м…
Прошло еще несколько минут. Локки потер живот и пробормотал:
— Жеан, ты случайно не голоден?
— Я всегда голоден. Тебе нужен балласт после выпивки?
— Думаю, это неплохая мысль. Будь проклята эта карусель! Еще одна проигранная партия, и я предложил бы этой проклятой курящей драконше выйти за меня замуж. Или просто упал бы со стула.
— Что ж, заглянем на Ночной Рынок.
На самом верхнем ярусе Большой Галереи, в северо-восточном углу крытого пространства, Локки видел огни фонарей и костров в бочках и силуэты нескольких человек. В Тал-Верраре торговля никогда не прекращается; от Золотых Ступеней и к ним постоянно движутся тысячи человек, и для редких ночных торговцев, сидящих на своих местах до рассвета, всегда найдется достаточно монет. Ночной Рынок бывает очень кстати, и, конечно, он гораздо эксцентричнее дневного.
Локки и Жеан шли к ночному базару, ветер дул им в спину, а впереди открывался прекрасный вид на внутреннюю гавань с лесом корабельных мачт. Дальше располагались другие острова города; они спали, виднелось лишь несколько огоньков, в отличие от сплошного яркого освещения Золотых Ступеней. В сердце города, вокруг подножия высокой скалистой Кастелланы, как спящие звери, свернулись три района Больших Гильдий: Алхимиков, Ремесленников и Купцов. А на вершине Кастелланы, словно каменный столб, размещенный среди поместий, смутно виднелись очертания Мон-Магистерии, крепости архонта.
Номинально Тал-Веррар управляется приорами, но в действительности огромная доля власти принадлежит обосновавшемуся здесь командующему вооруженными силами города. Пост архонта был учрежден после поражения Тал-Веррара в Тысячедневной войне с Каморром; архонт отобрал военную власть у постоянно пререкающихся членов купеческого Совета. Но учреждение поста военного диктатора на время чрезвычайного положения имеет большой минус: когда положение нормализуется, от диктатора не так-то легко избавиться. Первый архонт «отклонил» предложение уйти в отставку, а его преемник стал еще больше вмешиваться в гражданские дела. За пределами охраняемых районов вроде Золотых Ступеней или убежища эмигрантов, Савролы, вражда между архонтом и приорами постоянно держала город в напряжении.
— Господа, — послышался голос слева, прерывая нить мыслей Локки. — Достопочтенные сэры. Гулять по Большой Галерее невозможно, не подкрепившись.
Локки и Жеана занесло на территорию Ночного Рынка; других покупателей не видно, и на них от своих прилавков смотрят по крайней мере десять продавцов.
Первым, кто попытался привлечь их внимание, оказался однорукий пожилой веррарец с длинными, перевязанными сзади седыми полосами. Он махал им деревянной разливной ложкой, показывая на четыре кружки, стоящие на передвижном прилавке, похожем на тачку с плоской крышкой.
— Чем торгуете? — спросил Локки.
— Деликатесами со стола самого Ионо. Лучшие сорта рыбы. Акульи глаза, свежезасоленные. Укрепляют тело, улучшают настроение, доставляют радость.
— Акульи глаза? Боже. Нет. — Локки поморщился. — А обычного мяса нет? Печени? Жабер? Пирог с жабрами подошел бы.
— Жабры? Сэр, у жабер нет свойств глаз; это глаза дают силу мышцам, предохраняют от холеры и укрепляют мужские достоинства для… гм… определенных дел.
— Меня в этом отношении укреплять не нужно, — сказал Локки. — И боюсь, в данный момент мой желудок не способен оценить великолепие акульих глаз.
— Жаль, сэр. Я хотел бы порадовать вас жабрами, но у меня только глаза и мало что еще. Однако есть серповидная акула, волчья акула, голубая вдова…
— Нам пора, приятель, — сказал Локки, и они с Жеаном пошли дальше.
— Фрукты, достойные господа?
Следующим продавцом оказалась молодая стройная женщина в желтом платье на несколько размеров больше, чем нужно; на голове четырехугольная шляпа с маленьким алхимическим шаром, свисающим на цепочке с одного угла; шар висит над ее левым плечом. Рядом с ней несколько корзин.
— Алхимические фрукты, свежие гибриды. Приходилось ли вам видеть апельсины Софии из Каморры? Они сами создают выпивку, сладкую и крепкую.
— Да… знаю, — сказал Локки. — Но выпивка мне сейчас совсем не нужна. Что-нибудь для расстроенного желудка?
— Груши, сэр. Никто на свете не страдал бы расстройством желудка, если бы мы каждый день съедали по несколько груш.
Она взяла одну корзину, наполовину пустую, и протянула Локки. Локки перебрал груши — они показались ему твердыми и свежими — и выбрал три штуки.
— Пять сентир, — сказала продавщица.
— Целый волани? — Локки изобразил гнев. — Нет, даже если любимая фаворитка архонта подержала их между ног. Одной сентиры за все будет довольно.
— За одну сентиру вы и черешков не купите. Четыре сентиры, и я по крайней мере не буду в убытке.
— Дать вам две сентиры было бы величайшим благодеянием с моей стороны. К счастью для вас, я сегодня щедрый. Пользуйтесь.
— Две сентиры — оскорбление для тех, кто выращивал эти плоды в стеклянных садах Бандитского Полумесяца. Но, может, сговоримся на трех?
— Три, — с улыбкой сказал Локки. — Меня еще никогда не грабили в Тал-Верраре, но я так голоден, что готов предоставить вам эту честь.
Он, не глядя, протянул две груши Жеану, а сам стал рыться в кармане в поисках меди. А когда бросил три монетки торговке фруктами, та в ответ кивнула:
— Доброго вам вечера, мастер Ламора.
Локки застыл и посмотрел ей в глаза.
— Прошу прощения?
— Я пожелала вам обоим доброго вечера, достойный господин.
— Вы не?..
— Что?
— А, ничего. — Локки нервно вздохнул. — Слишком много выпил, вот и все. И вам доброго вечера.
Они с Жеаном пошли дальше, и Локки надкусил грушу. Отличная груша, не слишком твердая, не слишком мягкая, сочная и липкая.
— Жеан, — спросил он, прежде чем откусить снова, — ты слышал, что она мне только что сказала?
— Боюсь, я ничего не слышу, кроме предсмертного крика этих груш. Послушай внимательно: «Нет, не ешь меня, пожалуйста, нет…»
От первой груши у Жеана осталась уже только сердцевина; на глазах у Локки он бросил эту сердцевину в рот, громко пожевал и проглотил, выплюнув черешок.
— Тринадцать богов, — сказал Локки. — Зачем ты это делаешь?
— Мне нравится сердцевина, — уклончиво ответил Жеан. — Она так приятно хрустит.
— Козлы пусть хрумкают.
— Ты мне не мамочка.
— Что ж, правда. Твоя мамочка сердилась бы сильней. Не смотри на меня так. Ешь свою сердцевину; вокруг нее хорошая груша.
— А что сказала женщина?
— Она сказала… боги, она ничего не сказала. Я просто слишком много выпил.
— Алхимические фонарики, сэры? — Бородатый мужчина протянул к ним руку; на ней висело с полдесятка маленьких фонариков в позолоченных оправах. — Два так хорошо одетых джентльмена не должны ходить без света; только оборванцы ходят в темноте, чтобы их никто не увидел. Во всей Галерее ни ночью, ни днем вы не найдете лучших фонариков.
Жеан взмахом руки отогнал продавца, пока они с Локки приканчивали груши. Локки небрежно бросил сердцевину через плечо, а Жеан положил свою в рот, стараясь, чтобы Локки видел, что он делает.
— М-м-м-м… — пробормотал он с набитым ртом, — восхитительно. Но ты никогда этого не поймешь, ты и все прочие кулинарные трусы.
— Джентльмены, скорпионы?
Это заставило Локки и Жеана остановиться. Говорил лысый мужчина в плаще, смуглокожий — кофейного цвета, как житель острова Оканти; этот человек оказался за несколько тысяч миль от дома. Его крепкие белые зубы сверкали, когда он улыбался и кланялся, предлагая свой товар. Перед ним стояло с десяток маленьких деревянных клеток; в клетках двигались какие-то темные тени.
— Скорпионы? Настоящие скорпионы? Живые? — Локки наклонился, чтобы разглядеть получше, но не слишком близко. — Но зачем они?
— Вы, должно быть, недавно здесь. — Мужчина говорил с легким теринским акцентом. — Те, кто плавает по Медному морю, слишком хорошо знакомы с серыми скальными скорпионами. Вы из Картена? Из Каморра?
— Из Талишема, — ответил Локки. — Это и есть серые скальные скорпионы?
— С материка, — ответил продавец. — И используют их главным образом… для отдыха.
— Для отдыха? Их что, держат дома?
— О нет, не совсем. Понимаете, укус серого скального скорпиона — сложная штука. Вначале, как и следует ожидать, боль, резкая и острая. Но через несколько минут наступает приятное оцепенение, своего рода сонная лихорадка. Не похоже ни на один наркотик, известный в Джереме. После нескольких укусов организм к ним привыкает. Боль смягчается, а сны становятся глубже.
— Поразительно!
— Обычное дело, — сказал продавец. — Многие в Тал-Верраре держат их под рукой, хотя не сознаются в этом. Действие как у выпивки, но обходится гораздо дешевле.
— Гм-м-м… — Локки почесал подбородок. — Никогда не пробовал подставляться под укус бутылки вина. Это не обман, не попытка подшутить над новичком?
Продавец улыбнулся еще шире. Он вытянул к ним правую руку и откинул широкий рукав: темная кожа на сгибе была усеяна крошечными маленькими полумесяцами.
— Я никогда не стал бы предлагать товар, за который не могу поручиться.
— Восхитительно, — сказал Локки. — И очень интересно, но… наверно, это один из тех обычаев Тал-Веррара, которые лучше не опробовать на себе.
— Как угодно. — По-прежнему улыбаясь, мужчина опустил рукав и сложил руки перед собой. — Ведь вам никогда не нравилась маска скорпиона, мастер Ламора.
Локки неожиданно почувствовал холодок в груди. Он бросил взгляд на Жеана и увидел, что тот тоже мгновенно напрягся. Стараясь сохранить внешнее спокойствие, Локки откашлялся.
— Прошу прощения?
— Простите. — Продавец невинно взглянул на него. — И всего лишь пожелал вам приятной ночи, джентльмены.
— Ну ладно.
Локки еще несколько мгновений смотрел на него, потом повернулся и снова пошел по Ночному Рынку. Жеан шел рядом.
— Ты слышал? — шепотом спросил Локки.
— Очень отчетливо, — ответил Жеан. — И вот думаю, на кого работает наш продающий скорпионов друг.
— Дело не только в нем, — прошептал Локки. — Торговка Фруктами тоже назвала меня Ламорой. Ты тогда не услышал, зато я — очень хорошо.
— О черт! Хочешь вернуться и поговорить с одним из них?
— Куда-то направляетесь, мастер Ламора?
Локки едва не столкнулся со средних лет продавщицей, подошедшей к ним справа; он едва удержался, чтобы рефлекторно не вытащить свой стилет. Жеан сунул руку под куртку.
— Вы ошибаетесь, мадам, — сказал Локки. — Меня зовут Леоканто Коста.
Женщина не пыталась приблизиться к ним; она лишь улыбнулась и захихикала.
— Ламора… Локки Ламора.
— Жеан Таннен, — сказал продавец скорпионов, вышедший из-за своего столика над клетками. Другие продавцы подходили, не отрывая взглядов от Локки и Жеана.
— Здесь какое-то… недоразумение, — сказал Жеан. Он вынул руку из-под куртки. По долгому опыту Локки знал, что в руке у Жеана рукоять топора, сам топор прячется в рукаве.
— Никакого недоразумения, — сказал продавец скорпионов.
— Бич Каморра, — подхватила девочка, которая встала на пути, мешая Локки и Жеану уйти к Большой Галерее.
— Бич Каморра, — повторила женщина средних лет.
— Благородные подонки. — Это произнес продавец скорпионов. — Так далеко от дома.
Локки огляделся, его сердце бешено колотилось в груди. Решив, что таиться довольно, он позволил стилету лечь в руку. Ими теперь как будто заинтересовались все продавцы Ночного Рынка; они окружены, и продавцы медленно сжимают круг, отбрасывая на камни под ногами Локки и Жеана длинные темные тени. Кажется Локки, или огни на самом деле тускнеют? Ночная Галерея выглядит совсем темной — черт возьми, действительно фонари гаснут прямо на глазах.
— Хватит!
В руке Жеана оказался топор; они с Локки встали спиной друг к другу.
— Не приближайтесь, — сказал Ламора. — Прекратите эту дьявольщину, или прольется кровь!
— Кровь уже пролилась, — сказала девочка.
— Локки Ламора, — негромко звучал хор голосов окружающих.
— Кровь уже пролилась, Локки Ламора, — повторила женщина средних лет.
Последний алхимический фонарь на краю Ночного Рынка погас; теперь Локки и Жеан видели лица окружающих в тусклом свете гавани и далеких фонарей на пустынной Галерее — тревожно далекой.
Девочка, глядя немигающими серыми глазами, сделала к ним последний шаг.
— Мастер Ламора, мастер Таннен, — произнесла она чистым негромким голосом. — Вам шлет привет Сокольничий из Картена.
6
Локки смотрел на девочку, разинув рот. Она плавно, словно призрак, приближалась, пока не оказалась в двух шагах от него. Локки подумал: ужасно глупо угрожать стилетом девочке меньше грех футов ростом, но тут в почти полной темноте девочка холодно улыбнулась, и злоба, читавшаяся в ее улыбке, заставила Локки крепче сжать оружие. Девочка рукой коснулась подбородка.
— Хотя он говорить не может, — сказала она.
— Хотя сам он говорить не может… — подхватил в темноте хор продавцов, теперь неподвижных.
— Хотя он обезумел, — сказала девочка, протягивая к Локки и Жеану руки ладонями вверх.
— Обезумел от боли, обезумел без меры… — шептал хор продавцов.
— Но у него есть друзья, — сказала девочка. — И эти друзья помнят.
Локки почувствовал, как за его спиной пошевелился Жеан; неожиданно в его руках оказались оба топора, черные стальные лезвия обнажились в ночи.
— Эти люди — марионетки. Где-то недалеко действуют контрмаги, — прошипел Жеан.
— Покажитесь, проклятые трусы! — сказал Локки, обращаясь к девочке.
— Мы показываем свою силу, — ответила она.
— Что еще вы хотите… — шептал неровный круг хора; в пустых глазах продавцов отражались лужи.
— Что еще вы хотите увидеть, мастер Ламора?
Девочка изобразила зловещую пародию на реверанс.
— Чего бы вы ни хотели, — сказал Локки, — оставьте этих людей в покое. Сами поговорите с нами. Мы не хотим, чтобы вы причиняли вред этим людям…
— Конечно, мастер Ламора…
— Конечно… — шептал хор.
— Конечно, это правильно, — говорила девочка. — Значит, вы хотите услышать, что мы должны сказать?
— Скажите наконец, что вам нужно!
— Вы должны ответить, — сказала девочка.
— Ответить за Сокольничего, — подхватил хор.
— Вы должны ответить. Оба.
— Идите вы!.. — крикнул Локки. — Мы ответили за Сокольничего. Наш ответ — десять отрубленных пальцев и отрезанный язык. За смерть троих друзей. Вы получили его живым, а это больше, чем он заслуживает.
— Не вам судить, — прошипела девочка.
— …судить картенского мага… — прошептал хор.
— Не вам судить и вам не понять закон, — говорила девочка.
— Его знает весь мир: за убийство контрмага — смерть, — ответил Жеан. — Это и еще кое-что. Мы оставили ему жизнь и позаботились о том, чтобы он вернулся к вам. Наше дело окончено. Если вы хотели более тонкого обращения, следовало предупредить нас письмом.
— Это не дело, — сказала девочка.
— Это личное, — говорил хор.
— Личное, — повторила девочка. — Брат потерял кровь; мы такого не прощаем.
— Сукины дети! — сказал Локки. — Вы что, и впрямь мните себя богами? Я не нападал на Сокольничего в темном переулке и не отбирал у него кошелек. Он помогал убить моих друзей! Мне его не жаль и не жаль вас! Убейте нас, и покончим на этом, или убирайтесь и освободите этих людей.
— Нет, — сказал продавец скорпионов.
— Нет, — повторил хор.
— Трусы! Вы обмочились от страха! — Жеан нацелил топорик на девочку. — Ваш вздор нас не испугает!
— Если придется, — сказал Локки, — мы будем сражаться с вами любым оружием и доберемся до Картена. Как все люди, вы тоже уязвимы. Мне кажется, единственное, что вы можете сделать, — убить нас.
— Нет, — сказала девочка, хихикая.
— Мы можем сделать хуже, — сказала торговка фруктами.
— Мы можем оставить вас жить, — сказал продавец скорпионов.
— Жить в страхе и неуверенности, — подхватила девочка.
— В неуверенности, — повторил хор; продавцы начали отступать, их круг расширялся.
— Мы можем следить за вами, — говорила девочка.
— Следовать за вами, — подтверждал хор.
— Теперь ждите, — сказала девочка. — Играйте в свои маленькие игры. Зарабатывайте жалкие деньги…
— И ждите, — шептал хор. — Ждите нашего ответа. Ждите нашего времени.
— Мы всегда можем до вас дотянуться, — говорила девочка, — мы всегда вас видим.
— Всегда, — шептал хор. Продавцы медленно расходились к своим прилавкам, принимали те же позы, что несколько минут назад.
— Вас ждут несчастья, — говорила девочка, уходя. — За Сокольничего из Картена.
Локки и Жеан молчали. Продавцы разошлись по местам, фонари снова загорелись, тьма поредела. Все кончилось. На лицах продавцов появилось прежнее выражение интереса к прохожим и скуки, они снова заговорили друг с другом. Локки и Жеан быстро спрятали оружие, пока его никто не заметил.
— Боже, — сказал Жеан с заметной дрожью.
— Мне вдруг показалось, — негромко сказал Локки, — что за этой проклятой каруселью я все же выпил недостаточно. — Перед его глазами все расплывалось; поднеся руку к щекам, он удивился, обнаружив, что плачет. — Ублюдки, — сказал он. — Проклятые трусливые позеры!
— Да, — согласился Жеан.
Они снова двинулись вперед, осторожно осматриваясь по сторонам. Девочка, которая больше прочих говорила от имени контрмагов, теперь сидела рядом с пожилым мужчиной и под его присмотром сортировала сушеный инжир в корзине. Когда они проходили мимо, девочка застенчиво улыбнулась им.
— Ненавижу их, — прошептал Локки. — Ненавижу все это. Как думаешь, действительно они что-то подготовили для нас или это была просто показуха?
— Думаю, и то и другое, — со вздохом ответил Жеан. — Strut peti. Дрогнем мы или продолжим игру? В худшем случае у нас на счету в Шпиле несколько тысяч солари. Мы можем забрать их, сесть на корабль и исчезнуть еще до завтрашнего полудня.
— Куда?
— Куда угодно.
— Если они настроены серьезно, от этих придурков не уйти.
— Да, но…
— Проклятый Картен. — Локки сжал кулаки. — Знаешь, кажется, я понимаю. Понимаю, что должен был чувствовать Серый Король. Я никогда там не был, но если бы я мог раздавить Картен, сжечь проклятый город дотла, заставить море проглотить его… Я бы сделал это. Да простят меня боги, сделал бы.
Жеан неожиданно остановился, словно наткнулся на что-то.
— Есть… еще одна сложность, Локки. Да простят меня боги.
— Что?
— Даже если ты останешься… мне оставаться нельзя. Я должен уйти и держаться от тебя как можно дальше.
— Что за вздор?
— Они знают мое имя!
Жеан схватил Локки за плечи, и тот поморщился: железная хватка Жеана снова заставила его болезненно ощутить старую рану под ключицей. Жеан мгновенно понял свою ошибку и разжал пальцы. Но настойчиво продолжал:
— Мое настоящее имя, и могут этим воспользоваться. Сделать меня своей марионеткой, как этих бедняг. Я для тебя постоянная угроза.
— Какая мне разница, знают ли они твое имя? Ты что, с ума сошел?
— Нет, но ты все еще пьян и не можешь рассуждать логически.
— Нет, могу! Ты хочешь уйти?
— Нет! Боги, нет, конечно, нет! Но я…
— Тогда немедленно заткнись, если понимаешь, что для тебя хорошо.
— Да пойми же, ты в опасности!
— Конечно, в опасности. Я смертный. Жеан, боги любят тебя. Я не прогоню тебя и не позволю тебе самому себя прогнать! Мы потеряли Кало, Гальдо и Жука. Если я прогоню тебя, потеряю последнего друга. И кто тогда выиграет, Жеан? Кто тогда защитит меня?
Плечи Жеана обвисли, и Локки неожиданно ощутил, что хмель проходит и начинает ужасно болеть голова. Он застонал.
— Жеан, я никогда не перестану сожалеть о том, через что тебе пришлось пройти в Вел-Вираззо. И никогда не забуду, что ты остался со мной, хотя следовало бы привязать мне к ногам груз и бросить в воду залива. Да помогут мне боги, без тебя мне никогда бы не стало лучше. И мне все равно, сколько контрмагов знают твое проклятое имя.
— Пожалуйста, подумай еще.
— Это наша жизнь, — сказал Локки. — Наша игра, на которую мы потратили два года жизни. Наши деньги в Солнечном Шпиле ждут, когда мы украдем их. Вот все наши надежды на будущее. К дьяволу картенцев! Они хотят нас убить, мы не в силах помешать им. Что же делать? Я не стану прятаться от этих ублюдков в тени. И кончено! Мы остаемся вместе.
Большинство продавцов Ночного Рынка видели, что у Локки с Жеаном напряженный разговор, и больше не предлагали свои товары. Но один, сидевший в самом северном конце Ночного Рынка, был либо менее чуток, либо больше прочих хотел избавиться от товара. Он обратился к ним:
— Резные безделушки, джентльмены? Подарок для вашей женщины или ребенка? Изделия города ремесленников?
Перед ним на перевернутой корзине лежали десятки экзотических маленьких игрушек. Длинное рваное коричневое пальто продавца изнутри было подшито заплатами множества цветов: оранжевого, пурпурного, серебристого, горчично-желтого. Левой рукой продавец держал за ниточки раскрашенную деревянную фигурку солдата и заставлял его делать выпад против воображаемого противника.
— Марионетка? Маленькая кукла на память о Тал-Верраре?
Локки несколько секунд смотрел на него, прежде чем ответить.
— На память о Тал-Верраре, — негромко повторил он. — Прошу прощения, но сначала мне нужно кое-что другое.
Локки и Жеан больше не разговаривали. С болью не только в голове, но и в сердце Локки шел за другом из Большой Галереи в Савролу. Ему хотелось побыстрее оказаться за высокими стенами и запертыми дверьми, хотя они не способны защитить.
