Уборкой Ракель Грейтц, как всегда, осталась недовольна. Сама виновата: нужно быть строже с домработницами. Теперь придется браться за тряпку самой. Ракель полила цветы в горшочках, разложила по полкам книги, расставила стаканы и чашки. Кому какое дело до ее самочувствия или того, что волосы выпадают клочьями? Ракель закусила губу. Сделать предстоит много. Потом нужно будет еще раз просмотреть документы, которые она забрала у Хольгера Пальмгрена. Нетрудно понять, что заставило старика позвонить Мартину. Собственно, в бумагах не обнаружилось ничего страшного. Главное, что Телеборьян нигде не упомянул фамилии Ракель, обозначив ее одной-единственной буквой. Суть эксперимента также не прояснялась. Умалчивались имена и фамилии других детей. Нет, сами бумаги ее не пугали. Странным было то, что Пальмгрен взялся за них именно сейчас, спустя столько лет. Мартин полагал, что это вышло случайно, что Пальмгрену ни с того ни с сего взбрело в голову взяться за бумаги, которые пролежали у него в ящике много лет. Кое-что в них его удивило, но он не намеревался раздувать из этого всемирный скандал. В этом случае их последняя операция – непростительная оплошность.

Однако Ракель не верила в случайность. Тем более теперь, когда ей стало известно о том, что Пальмгрен не так давно навещал Саландер во Флудберге. Они с Мартином буквально балансировали на краю пропасти. В документах упоминалась Хильда фон Кантерборг – единственная, кто еще мог вывести Саландер на Ракель. О, эту Саландер недооценивать опасно… Но Ракель была уверена: проговорилась не Хильда. После прокола с Агнетой Саландер она вообще держала рот на замке. Утечка произошла в другом месте; вопрос, где. Потому что могли остаться копии документов. Одно дело, если бумаги попали к Пальмгрену в связи с давнишними исследованиями Телеборьяна, другое – если он получил их позже. Но от кого? Кто-то из клиники Святого Стефана? Ракель была уверена, что оттуда ей давно уже ничто не угрожает. Правда… как же, Юханнес Кальдин, главврач! Вечное бельмо на глазу у них с Мартином. Что, если это он передал кому-нибудь бумаги, прежде чем умереть? Или это сделал кто-нибудь из его окружения? Например… как же! Ракель выругалась на свою недогадливость. Конечно же, эта курица, кто же еще!

Она вернулась на кухню и приняла две таблетки аспирина, запив их лимонной водой. Потом позвонила Мартину Стейнбергу – кто-то же должен толкать в спину этого труса – и попросила его срочно связаться с Май-Бритт Туретт (так Ракель иногда ее называла; трудно сказать, с умыслом или без).

– Только срочно! – повторила она. – Немедленно!

После этого съела салат из рукколы с помидорами и грецкими орехами и убралась в ванной комнате. Часы показывали половину шестого, но в квартире стояла духота, несмотря на открытую дверь. Ракель преодолела искушение надеть льняную блузу вместо неизменного черного пуловера с воротником под горло и снова подумала о Хильде. Как же она презирала эту алкоголичку и шлюху… А ведь когда-то испытывала к ней что-то вроде зависти. К Хильде тянулись все: мужчины, женщины, дети – хотя и из разных соображений. Еще бы, такой перспективный, широко мыслящий ученый… Хотя их проект не был особенно оригинальным, нечто подобное уже делалось в Нью-Йорке. Мартин, к примеру, начал исследования гораздо раньше, и, хотя результаты порой разочаровывали, Ракель никогда не считала, что они заплатили за них слишком высокую цену. Одним детям пришлось лучше, другим – хуже. В конце концов, жизнь – это лотерея. Сам замысел «Проекта 9» был многообещающим. Людям необходимо понимать, каким образом получаются сильные и гармоничные личности. Поэтому проклятие на головы Л.М. и Д.Б., которые поставили под угрозу все дело и тем самым вынудили Ракель на крайние меры.

Ракель не раскаивалась – на это она, похоже, вообще не была способна. Иногда эта ее особенность казалась странной ей самой. Может, для раскаяния у нее не хватало какого-нибудь гена? Тем не менее иногда ее беспокоили последствия некоторых ее поступков…

Ракель прислушалась. Со стороны Карлсбергвеген доносились крики и смех. В квартире пахло моющими средствами и больницей. Она взглянула на наручные часы, встала из-за стола и взяла сумку, – на этот раз черную и более современной модели. Потом надела аккуратный черный парик, достала солнечные очки, пару шприцов, ампулы и изящный светло-голубой флакон. Вытащила из гардероба трость с серебряным набалдашником и сняла с полки в прихожей серую шляпу. После чего вышла из дома и стала ждать Беньямина.

Хильда фон Кантерборг плеснула в бокал белого вина. Конечно, она страдала алкоголизмом и все-таки пила не так много, как могло показаться со стороны. На людях она вообще часто на себя наговаривала. Ведь Хильда не была опустившейся аристократкой, как полагали некоторые. Как не была и пьяницей, которая целыми днями только и делает, что потягивает винцо. Время от времени она еще публиковала статьи в журналах по психологии под псевдонимом Леонард Барк.

Собственно, ее отца звали Вильмер Карлссон. Он занимался маклерством и финансировал какие-то проекты, пока не был осужден окружным Сюндсвалльским судом по делу о крупном мошенничестве. После этого он обратил внимание на молодого лейтенанта-драгуна по имени Юхан Фредрик Кантерберг, скончавшегося на дуэли в 1787 году и не оставившего потомства. Вильмеру Карлссону пришлось пустить в ход всю свою изворотливость, чтобы – вопреки строгим правилам Рыцарской палаты – не только сменить фамилию, но даже добавить к ней частичку «фон». Притом что, присвоив себе фамилию погибшего лейтенанта, Вильмер Карлссон несколько видоизменил ее и стал называться не «Кантерберг», а «Кантерборг».

Хильде ее новая фамилия казалась слишком напыщенной. Особенно после переезда отца в убогую «двушку» в центральном районе Тимро. Фамилия «фон Кантерборг» смотрелась на щитке так же нелепо, как чувствовала бы себя сама Хильда в дворянском собрании. Хотя, возможно, именно фамилия роковым образом повлияла на ее поведение. Это вопреки ее «благородству» девочка рано попробовала наркотики и стала водиться с разными оборванцами. При этом Хильда хорошо успевала в школе, а потом поступила в университет на психолога. Она никогда не отличалась усидчивостью, но была умна, хороша собой и любознательна, чем сразу обратила на себя внимание преподавателей. Кроме того, Хильда была человеком с твердыми моральными принципами – пусть не совсем такими, какие требовались от девушки в то время. Возможно, она не отличалась скромностью, зато с детства ненавидела ложь и никогда не имела дела с предателями.

Как-то раз в одном из ресторанчиков на Рёрстрандсгатан в Васастане Хильда увидела профессора социологии Мартина Стейнберга. Это случилось незадолго после ее защиты. Стейнберг был высокий, видный мужчина с аккуратными усами, чем-то похожий на Дэвида Нивена. Его супругу Гертруду – коренастую женщину четырнадцатью годами старше его – нередко принимали за его мать. Но, как поговаривали, Мартин встречался с другими женщинами. Поговаривали также, что он – человек с большими связями. Когда-то Стейнберг занимал должность ректора в Высшей школе социологии и руководил важными исследованиями. Хильда считала его догматиком, но была очарована им не меньше других. И виной тому были не только пресловутая харизма профессора Стейнберга и его неотразимая внешность. Хильда видела в нем загадку, которую ей хотелось разгадать.

Поэтому она вздрогнула, когда заметила Стейнберга в зале ресторана в компании женщины, так не похожей на его жену. У спутницы профессора были короткие волосы лимонного цвета, стройная фигура и изящные длинные пальцы с ярко-красными ногтями. Из всего этого, конечно, не следовало, что дама – любовница профессора, но он явно смутился, поймав взгляд Хильды. Сама не зная почему, та вдруг почувствовала себя несмышленой девочкой, которая подглядывает за взрослыми в замочную скважину, и быстро покинула ресторан. Всю следующую неделю профессор Стейнберг бросал на нее любопытные взгляды, а потом предложил прогуляться с ним в леске возле института.

День выдался пасмурным. Стейнберг долго молчал, словно собирался с силами сказать ей что-то очень важное, а потом начал беседу с неожиданного вопроса:

– Скажите, Хильда, вы когда-нибудь задумывались, почему вы такая, какая есть?

– Задумывалась, – коротко ответила она.

– Это важный вопрос, – продолжал Мартин, – причем не только для нас с вами.

Именно так все и началось. Хильда оказалась втянутой в «Проект 9», в котором первое время не видела ничего, кроме невинного эксперимента. Ведь детей и без того всегда обследовали, подвергали тестированию, прежде чем направить в приемные семьи. Одни из подопечных Хильды демонстрировали потрясающие способности, другие на их фоне выглядели скромнее. Но результаты в любом случае не афишировались, и вообще ничто не говорило об использовании детей в каких-то неблаговидных целях. Профессор Стейнберг и его коллеги вели себя безукоризненно корректно. Вскоре были сделаны первые выводы, окончательно убедившие Хильду в практической и научной важности проекта. Тем не менее оставалось много вопросов, первый из которых – по какому принципу отбирались дети и почему многие из них попадали в столь чуждую социальную среду. Понимание пришло постепенно, но дверь к тому времени уже захлопнулась. Хотя, положа руку на сердце, Хильда до сих пор не видела ничего плохого в самом проекте. Как и всему эксперименту, так и каждому случаю в отдельности можно было найти вполне приемлемое моральное оправдание.

Но потом Карла Сегера застрелили на лосиной охоте, и Хильде стало по-настоящему страшно. Она решила вырваться, покончить со всем этим. Мартин и Ракель сразу это почувствовали. Они предоставили ей возможность уйти, но не сразу. Прежде Хильда должна была помочь одной девочке. Эта девочка и ее сестра-близнец жили на Лундагатан в Стокгольме. Родительский дом давно стал для них настоящим адом, но власти ничего не предпринимали. Хильда решила устроить девочку в приемную семью, но передумала, как только сошлась ближе и с ней самой, и с ее мамой. Хильда защищала их, и это стоило ей карьеры и едва ли не жизни. Но до сих пор она гордилась собой и считала этот свой поступок едва ли не самым важным, что она сделала за годы работы в команде Стейнберга.

Хильда допила «Шардоне» и выглянула в окно. День клонился к вечеру, и на улицу уже высыпали толпы гуляющих. Почему бы ей самой не посидеть с книжкой в каком-нибудь кафе под открытым небом?

Она задумалась. Внезапно ее внимание привлекла высокая женская фигура, только что высадившаяся на улицу из черного «Рено». Хильда сразу узнала Ракель Грейтц. Удивляться здесь было нечему, Ракель время от времени навещала и поддерживала ее. Но в последнее время она изменилась. Досаждала Хильде бестолковыми звонками, будто о чем-то беспокоилась, и даже снова начала угрожать. Сейчас Ракель стояла на тротуаре, одетая, как на маскарад, тем не менее вполне узнаваемая. Рядом с ней Хильда увидела Беньямина Форса – друга и телохранителя Ракель, который часто сопровождал ее, особенно когда требовалась физическая сила. Хильда перепугалась и поняла, что ситуация требует от нее незамедлительных действий.

Она схватила со стола бумажник и телефон, поставленный на беззвучный режим, сняла с вешалки пальто, вышла из квартиры и заперла дверь. Но в подъезде уже раздавались шаги. На мгновение Хильду охватил панический страх, а потом она помчалась по лестнице, не думая о том, что попадет прямо в лапы своих преследователей. На ее счастье, Ракель с Беньямином направились к лифту. Через черный ход Хильда выбежала в сад – только так и можно было выйти из дома, минуя подъезд. Сад окружал желтый каменный забор. Стараясь не производить лишнего шума, Хильда пододвинула к нему садовый столик, взобралась на него, как неуклюжий мальчишка, и спустя несколько секунд спрыгнула в соседний двор, из которого вышла на Бохусгатан. Потом спустилась к бассейну Эриксдальсбадет. Хильда почти бежала, хотя, прыгнув с забора, ушибла левую ногу.

Возле тренажерного зала под открытым небом у Орставвикена она достала мобильник и обнаружила несколько пропущенных звонков. Прослушав сообщения на автоответчике, Хильда так и обмерла: неужели и вправду сам Микаэль Блумквист пытался выйти с ней на связь? Он сдерживал волнение и вежливо извинялся, но по голосу Хильда поняла, что случилось нечто серьезное. Наконец прозвучала фраза: «Теперь, после смерти Хольгера Пальмгрена…» – и Хильда напрягла память. Пальмгрен… Пальмгрен… Где она о нем слышала? Хильда снова взялась за мобильник. Как же! Хольгер Пальмгрен был опекуном Лисбет Саландер. Все и в самом деле выглядело слишком серьезно. Если СМИ охотятся за информацией, то она – слабое звено.

Хильда ускорила шаг. У воды загорали люди, некоторые прогуливались или ужинали на свежем воздухе, расстелив на траве одеяла. У причала, за тренажерным залом, расположилась группа подростков с баночками пива. Хильда остановилась рядом, сжимая в руке телефон. Она была не слишком сильна в технике, но знала, что при помощи мобильного можно вычислить местонахождение человека, поэтому сделала свой последний звонок – сестре, – о чем тут же пожалела. После каждого разговора с сестрой Хильда чувствовала себя виноватой. Дав отбой, она подступила к мальчикам и выбрала самого высокого, с взъерошенными волосами и в отороченной бахромой куртке.

– Вот, – сказала ему Хильда, – это «Айфон», абсолютно новый. Я дарю его тебе. Можешь поменять сим-карту, если хочешь.

– С чего это вдруг? – опешил подросток.

– Потому что ты хороший мальчик, – ласковым голосом объяснила Хильда. – Только не покупай наркотики, ладно?

С этими словами она бросила мобильник на одеяло и как могла быстро исчезла в лучах закатного солнца.

Спустя еще полчаса Хильда, обливаясь потом, стояла возле банкомата в Хорнстюлле. Там она сняла тридцать тысяч крон наличными и поехала на Центральный вокзал. Хильда направлялась в Нючёпинг, в маленький отель на окраине города, где одно время скрывалась от коллег, выставивших ее шлюхой.

В подъезде дома, где жила Хильда фон Кантерборг, Микаэль Блумквист столкнулся с незнакомой рослой женщиной. Она была явно не молода и как будто чем-то напугана. Из-за ее спины выглядывал крепкий мужчина примерно одних с Микаэлем лет, ростом под два метра и с маленькими голубыми глазками на круглом лице. Не обращая внимания на странную пару, Блумквист вбежал по лестнице и позвонил в нужную квартиру. Похоже, дома никого не было. Он вышел на улицу и направился в сторону отеля «Кларион» возле Сканстюлла, откуда снова попытался дозвониться до Хильды.

На этот раз ему ответил мальчишеский голос:

– Привет.

– Привет, – отозвался Блумквист. – А Хильду можно?

– Нет здесь никакой Хильды. Теперь это мой телефон.

– То есть?

– Подарила какая-то чокнутая. И под мухой, похоже.

– Когда?

– Только что.

– Как она выглядела?

– Как больная на голову.

– Ты где?

– Да пошел ты…

Мальчик дал отбой, и Микаэль выругался. Потом направился в бар отеля «Кларион», заказал большой «Гиннесс» и устроился в кресле возле окна с видом на Рингвеген. За его спиной возле регистрационной стойки пожилой лысый господин о чем-то спорил с портье. За соседним столиком перешептывались две девицы.

Мысли путались в голове Микаэля. Что это за списки, о которых говорила Лисбет, и как они могут быть связаны с Лео Маннхеймером и психологом Карлом Сегером, погибшим на охоте двадцать пять лет назад якобы от случайной пули? Вне всякого сомнения, все эти истории уходят корнями в далекое прошлое. Смерть Хольгера Пальмгрена – лучшее тому подтверждение.

Кстати, о Пальмгрене. Насколько вероятно, что под «Хильдой фон» он имел в виду не Хильду фон Кантерборг, а кого-то другого? Не исключено, хотя крайне маловероятно. Особенно если учесть, что Кантерборг, по-видимому, чем-то сильно обеспокоена. Не зря же она отдала свой телефон подросткам. Микаэль взял свой «Гиннесс» и посмотрел на девушек за столиком справа, которые о чем-то шептались, кивая в его сторону. Потом достал мобильный и набрал имя «Хильда фон Кантерборг» в «Гугле».

Микаэль вовсе не был уверен, что то, что ему нужно, есть в Сети. Но он должен был попытаться. Никогда не знаешь, где удастся ухватиться за новую путеводную нить. Ею может стать любая случайная оговорка, фраза из интервью, эпизод биографии, слово в перечне интересов. До увольнения из Стокгольмского университета Хильда фон Кантерборг была довольно плодовитым автором журналов по психологии. Но сколько Микаэль ни вчитывался в ее статьи, он не мог обнаружить в них ничего, что могло быть хоть как-то связано с приемными детьми, мальчиками, страдающими гиперакузией, или амбидекстрами.

Она довольно резко критиковала расистские теории, все еще сквозящие в работах иных психологов, особенно в связи с исследованиями интеллекта. В одном из ее эссе, опубликованном в журнале «Прикладная психология», речь шла о так называемом «эффекте Флинна» – феномене поступательного роста IQ, наблюдаемого во всех странах с 1930 года. Хильда Кантерборг полагала, что рост коэффициента интеллекта стимулируется воздействием внешней среды, то есть вызван не генетическими причинами. Никаких других публикаций по интересующей его теме Блумквисту обнаружить не удалось.

Он бросил взгляд за окно, заказал еще один «Гиннесс» и подумал, что пришло время навести справки о коллегах и сотрудниках Хильды фон Кантерборг. Однако в следующий момент, вглядевшись в перечень ссылок в «Гугле», обнаружил, что Хильда – не единственная женщина с такой редкой фамилией. Вторую фон Кантерборг звали Шарлотта, она была на шесть лет моложе Хильды и проживала на улице Реншерны. Как следовало из «Гугла», Шарлотта фон Кантерборг работала парикмахершей и владела собственным салоном на Гётгатан. Судя по фотографии, которую Блумквист обнаружил в Интернете, Шарлотта приходилась Хильде близкой родственницей – вероятно, сестрой.

Недолго думая, Микаэль набрал на мобильнике ее номер.

– Лотта, – произнес женский голос в трубке.

– Меня зовут Микаэль Блумквист, я журналист из газеты «Миллениум», – представился Микаэль.

И почувствовал волнение женщины прежде, чем она успела что-либо ответить. В этом не было ничего удивительного. Блумквист даже шутил, что ему следовало бы писать больше позитивных статей, чтобы люди не шарахались при одном только упоминании его имени.

– Простите, что потревожил, – осторожно продолжил Микаэль. – Но мне нужна Хильда фон Кантерборг.

– Что с ней опять случилось?

Она спросила именно так, а не «с ней что-нибудь случилось?».

– Когда вы разговаривали с ней в последний раз?

– Не далее как час назад.

– И где она находилась?

– Могу я спросить, с какой стати вас это интересует? – возвысила голос женщина, но в следующий момент как будто испугалась собственной дерзости. – Я всего лишь имела в виду…

– Что?

– Ну… ведь не каждый день ее разыскивают журналисты. – Шарлотта тяжело вздохнула.

– Тем не менее вам не о чем беспокоиться, – поспешно заверил Блумквист.

– Хильда как будто была чем-то напугана… Что вообще происходит?

– Честно говоря, я и сам пока не знаю, – ответил Микаэль. – Но убит один из моих друзей, Хольгер Пальмгрен. Я был с ним в его последние минуты. Это Хольгер посоветовал мне поговорить с Хильдой. По-видимому, она располагает какой-то важной для меня информацией.

– Что за информация? – не поняла Лотта.

– Именно это я и хотел выяснить. Это важно и для Хильды, – поспешил добавить Микаэль. – Возможно, ей угрожает опасность. Помогите мне с ней связаться.

– А вы точно ей поможете? – засомневалась женщина.

– Трудно что-либо обещать, – признался Микаэль. – Никогда не знаешь, против кого обернется правда, при самых благих моих намерениях. Но людям обычно становится легче после того, как они выговорятся.

– Ей совсем плохо, – повторила Лотта.

– Понимаю.

– Собственно, Хильда не в себе вот уже как двадцать лет. Но в последнее время все стало еще хуже.

– С чего вы так решили?

– Я… я и сама не знаю.

Микаэль расслышал в ее голосе нотки сомнения и решил брать быка за рога.

– Можно мне зайти к вам прямо сейчас? Вы, как я понял, живете совсем неподалеку.

Фон Кантерборг занервничала еще больше. Тем не менее Блумквист не сомневался, что она немедленно пригласит его к себе домой. Поэтому следующая реплика Лотты напугала его так, что он невольно отшатнулся от трубки.

– Нет! – воскликнула женщина. – Не впутывайте меня в это!

– Во что? – не понял Блумквист.

– Но…

Она замолчала, и Микаэль понял, что рыбка висит на крючке и вот-вот готова сорваться. Сколько уже раз за время своей журналистской работы оказывался он в подобных ситуациях, когда нужный человек решает, стоит ли ему говорить, и лихорадочно просчитывает возможные последствия…

Иногда рыбка срывалась. Но в момент наибольшего напряжения в Блумквисте пробуждались скрытые подсознательные силы. Вот и на этот раз он почувствовал прилив решимости, хотя старался ничем не выдать своего волнения.

– Вы хотели мне что-то сказать? – спросил он.

– Н…да. Хильда писала еще под псевдонимом Леонард Барк.

– А, так это была она…

– Вы читали этого автора?

– В журналистике я старый крот, в том числе и по части культуры. Я уважал этого автора. Ну… и что вы хотите этим сказать?

– В «Свенска дагбладет» под этим псевдонимом была опубликована одна ее статья. Она называлась «Родились вместе, росли врозь». Года три назад, насколько я помню.

– И?..

– Речь там шла об одном исследовании, которое проводили ученые из Миннесоты. Собственно, я и сама не понимаю, что в этой статье такого особенного. Но Хильда придавала ей большое значение, я это чувствовала. И часто говорила о ней.

– Простите, но я все еще не понимаю, о чем речь.

– Мне кажется, – продолжала Лотта, – с этой статьей связано что-то такое, что давно мучает Хильду.

– Нельзя ли поконкретнее?

– Собственно, я ничего не знаю. Хильда мне ничего не рассказывала, да и сама я как-то не особенно интересовалась ее делами. Но я очень советую вам посмотреть эту статью.

– Большое спасибо, обязательно сделаю это.

– Только обещайте мне, что не станете писать о Хильде в газете ничего плохого.

– Мне кажется, здесь есть о ком писать, кроме нее, – признался Микаэль.

Распрощавшись с Лоттой фон Кантерборг, Блумквист расплатился за пиво и вышел на улицу. Он перешел Гётгатан на перекрестке и направился в сторону площади Медборгарплатсен и Санкт-Паульсгатан. По дороге скорее отмахивался, нежели кивал, в ответ на приветствия знакомых и незнакомых прохожих, и шел дальше. Теперь все его мысли занимала статья в «Свенска дагбладет». Блумквисту едва хватило терпения добраться до дома и включить компьютер. Он трижды перечитал эссе Леонарда Барка, потом просмотрел еще несколько материалов по этой теме и сделал пару звонков. К тому времени часы показывали половину первого ночи. Микаэль выпил бокал «Бароло». Он все еще не понимал роли Лисбет Саландер во всей этой истории. С ней нужно было переговорить – срочно, что бы там ни думала себе тюремная администрация.