Глава 20
Маша встала навстречу Ирине и тут же опустилась на стул. Как убили? Это был не вопрос, а возглас удивления. Сколько они этих Солнцевых ругали и в глаза и за глаза, сколько раз та же Ирка высказывалась в духе «чтоб они провалились». Да не одна Ирка, все в подъезде в выражениях не стеснялись. И Маша тоже, конечно. И надо же, доигрался младший.
Сейчас Маша не чувствовала ни радости, ни злорадства. Сашку было безумно жаль. Она вдруг осознала, что Сашка Солнцев был как ребенок. Его бы в добрые руки и приучить к хорошему… Доигрался.
— Собутыльники? — спросила она.
Ирина развела руками.
— Не знаю. Но Демочкин говорит, что был трезвый, когда убили.
— И здесь Демочкин!
— Ага, и вместе с Деминым. Демин к Андрею Солнцеву пошел показания брать. А Демочкин по соседям ходит, наверное, и к тебе сейчас явится.
— А что Андрей?
— Плачет. Трезвый совершенно. Сашку еще вчера нашли, Андрея сразу вызвали опознавать. С тех пор и плачет. Не напился, небось денег нет. А все равно его жалко.
— Нашли? Значит, его не дома убили? А где?
В это время раздался звонок в дверь. На пороге стоял лейтенант Демочкин.
— А, уже здесь! — сказал он Ирине. — Значит, вы в курсе? — повернулся к Маше.
Ирина бросила: «Я потом еще зайду» — и быстренько скрылась. Демочкин основательно устроился на том самом стуле, где утром сидел Демин. Так же полез в портфель (чуть меньше по размеру, чем у Демина, отметила Маша) и достал папку. Маше с Юрой лейтенант кивком указал на диван:
— Садитесь!
Сначала обратился к Юрке с просьбой предъявить документы, как будто не знает, кто перед ним. Юрка безропотно сходил в прихожую, достал паспорт из кармана куртки, снова показал.
— Вы уже знаете, что я сейчас по другому делу пришел, не по вашему. Каждый час новые дела открываются, такая жизнь пошла. — Он помолчал, ожидая то ли ответа, то ли сочувствия. Поскольку Маша с Юрой молчали, Демочкин продолжил: — Когда вы в последний раз видели Александра Солнцева?
Вопрос был задан обоим.
Маша ответила:
— Два дня назад вместе с вами. Когда вы с Деминым его в полицию забирали.
Юра подтвердил:
— И я тогда в последний раз его видел.
— А не слышали вы, гражданка Макарова, из квартиры Солнцевых вчера какой-нибудь подозрительный шум?
— Нет, не слышала, но я вчера спала почти целый день. Вы же знаете, меня по голове ударили, я успокоительное пью и сплю от него все время.
— У меня такой еще вопрос. — Лейтенант слегка запнулся. — Насчет грабежа вашей квартиры ничего нового сказать не можете? Не вспомнили, кто это мог быть: мужчина лет пятидесяти, хорошо одетый, с портфелем, которого братья Солнцевы видели выходящим из вашей квартиры?
— Нет, ничего не вспомнила. — У Маши снова сильно закружилась голова. — Ничего не вспомнила, не знаю. А вы думаете, это он Сашку… убил?
Демочкин помрачнел:
— Мы пока ничего не думаем. Мы обязаны рассмотреть все версии. — Обратился к Юрке: — Вы, гражданин Кондрашов, вчера вечером тоже находились здесь?
— Да, присматривал за больной. Врач сказал, что ее одну лучше пока не оставлять. Шума никакого не слышал, все было тихо.
— Что ж. — Демочкин протянул им бумагу для подписи. — Если что вспомните — звоните.
Маша и Юра подписали. Лейтенант поднялся, шагнул к двери.
— А как он погиб и где? — неожиданно спросила Маша. — Ведь не дома же?
Демочкин остановился, повернулся, посмотрел на этот раз жестко. Почти как Демин. Подумал минуту, стоит ли говорить. И решил, что стоит.
— Его ударили по голове тупым предметом и сбросили с обрыва в Днепр.
— В Днепр? — Маша напряглась. — Где, на набережной?
— Нет, не на набережной, дальше. В районе улицы Краснофлотской.
Маша сильно побледнела. Юра принес лекарство и воду.
— Я пошел. — Демочкин сделал шаг к двери.
— Подождите, а как его нашли? — Маша умоляюще сложила руки.
Демочкин вздохнул:
— У хозяйки одной, — он наморщил лоб, вспоминая, — Филимоновой Людмилы Михайловны, уточки часто уходят к Днепру. Сажелка на лугу обмелела сильно, вот они и идут на мелководье, там в лозе копошатся. Вечером смотрит хозяйка — не вернулись домой уточки. Пришлось ей идти их искать. Так и нашла вашего соседа там, в лозе. Экспертиза показала, что его убили за несколько часов до этого, в середине дня. А вы осторожнее будьте. — Он обращался к Маше, но тут почему-то покосился и на Юру. — Осторожнее, говорю. Потому что Солнцева тоже сзади по голове ударили, как и вас. Только вас кирпичом со стройки, а его, похоже, молотком или ломиком. Вас один раз стукнули, оглушили, и все. А его дважды, то есть добили после первого раза-то. И с обрыва столкнули. Место там неприметное, мало кто ходит. Сейчас в этом районе по лугу просто так люди не гуляют, небезопасно. Из коттеджного поселка на Кловке хозяева бойцовских собак без намордников выпускают гулять. В лозу тем более ни один человек так просто не полезет. Если бы не уточки гражданки Филимоновой, вашего соседа и не нашли бы. Так бы и валялся в лозе. Или течением бы унесло. Или собаки бы разорвали.
После ухода Демочкина Юрка уже никуда не пошел: и поздно, и Маша сильно разволновалась — нельзя ее оставлять в таком состоянии. Но все складывалось так, что не волноваться нельзя. Демочкин намекнул прозрачно, что велика вероятность, что между убийством Солнцева и грабежом в Машиной квартире есть связь. Может, тот хмырь, который столкнулся с Солнцевыми у них на лестнице, его и убил? И надо же — снова Краснофлотская!
Да, странный сегодня день: дважды их допрашивали…
— Скоро это войдет у нас в привычку, — мрачно пошутил Юра. — То грабят, то по голове стучат, то соседей убивают. И естественно, постоянно допрашивают, как же иначе?
Оба почувствовали, что проголодались. Дело к вечеру, а они еще не обедали. Поели отварной картошки с сосисками. Уже заканчивали, когда пришла Ирина. От сосисок отказалась.
— Полиция подозревает Андрюху Солнцева, — сказала она. — Его Демин допрашивает. Демочкин у всех выясняет, не слышали ли ссоры. А мне что-то жалко стало Андрюху. Вряд ли это он. Они и не ссорились никогда.
— Да, — согласилась Маша. — У меня с ними стенка тонкая, не слышно было, чтобы сильно ссорились. И ходили почти всегда вместе, дружные. И потом, убили-то Сашку далеко от дома, на Краснофлотской.
В это время зазвонил телефон. Таня.
— Маша, как ты себя чувствуешь? Мы с Алкой мимо твоего дома идем, пустишь?
Юра отправился на кухню снова ставить картошку: люди с работы. Уселись за стол впятером. Ирина на этот раз не отказывалась — за компанию картошка с сосисками неплохо пошла.
О Солнцевых больше не говорили. Аллочка рассказала, что ее Генка нашел наконец неплохую подработку у них в музее. Понятно, это она его туда и устроила. Она уже давно уговаривала его где-то зацепиться постоянно, чтобы каждый месяц хоть что-нибудь гарантированно получать. Конечно, Генка очень талантливый, но из таланта шубу не сошьешь, как известно. А в музее художнику хорошо: рабочий день ненормированный, будет помогать оформлять выставки, а в свободное время сколько угодно может заниматься творчеством. И на пленэр можно поехать, у него же будут свободные дни.
Обсуждали и музейные дела. В Историческом задумали новую выставку — «Наполеоновская армия в Смоленске». Материала много, руководит всем, конечно, Виктор Николаевич. Тут Таня, начавшая этот разговор, заметила, что Юрка погрустнел. Надо же, совсем не подумала, что он, наверное, скучает по своему Историческому. Она поспешила скорее закруглить тему.
Они с Аллочкой заторопились домой, Ирина тоже ушла. На дворе поздний вечер. Маша выпила лекарство и заснула. А Юра стал думать.
Жаркий август сменился дождливым сентябрем. Пепел, которым был засыпан город, пропитался влагой. На центральных улицах, хотя какие теперь улицы, домов осталось раз-два, пустота и руины вокруг, стоял запах тления и гнили. Адам Заславский радовался, что поселился в предместье: здесь воздух чище, веет свежестью с дальних лугов и от Днепра.
Затянувшееся пребывание в Смоленске тяготило всех. Адам не был исключением. Плохо было с едой, вид уничтоженного города навевал тяжелые мысли. Плохие вести приходили из Москвы. Кажется, и там повторялась уже знакомая история. Непонятно, как события будут развиваться. Хорошего для Великой армии — для армии-победительницы! — Адам Заславский уже не ждал.
Энтузиазм начала похода, первых его дней таял. Как все солдаты и офицеры, присягнувшие Наполеону, Адам все больше разочаровывался. Вера в скорое и славное объединение униженной Польши, горячо любимой Отчизны, за которую он сражался уже пять лет и в Европе, и здесь, в России, таяла быстро. Победа явственно оборачивалась поражением. Теперь Адам стал чаще задумываться о себе, о своей личной судьбе. Он отдал войне пять лет. Он был храбрым офицером. Он не изменил долгу ни разу. На войне он повзрослел: придя в Великую армию двадцатилетним восторженным юношей, сейчас он чувствовал себя умудренным жизненным опытом мужем. Так оно и было, на войне быстро взрослеют.
Обнаружение склепа предков, пожалуй, единственное, что продолжало его радовать. Адам сознавал, что этот сумрачный месяц в обожженном и враждебном городе показался бы ему еще более страшным, если бы не встреча с родными могилами. Едва ли не главным его занятием теперь стало восстановление склепа Кущинских.
Работы по приведению в порядок продырявленных ядрами наружных стен он поручил сторожу Зотову. Разумеется, этому мужику он ничего не стал объяснять. Сословные различия были существенны для Заславских и в Польше, а уж здесь, с этим полудиким, враждебно настроенным народом, Адаму и в голову бы не пришло объясняться.
Иван Зотов был во всем покорен, как и следует мужику. Строительные работы он знал не хуже крестьянских, в качестве кладбищенского сторожа и раньше, случалось, поправлял склепы по просьбе хозяев. Иван нашел подходящие кирпичи, приготовил раствор и заделал стены за два дня. Надземная часть теперь предстала в точности в том виде, как была до августовского сражения, только креста не хватало.
Внутрь, к гробницам, Заславский сторожа не пустил. В подземелье он все сделал сам и своей работой остался доволен. Теперь только изготовить и поставить крест. Нужно было ехать в город, к кузнецу Зябрину. Адам снова обратился к Роману. Второй раз за месяц жизни в Смоленске приходилось вступать в продолжительные разговоры с местными жителями. С Романом встретились у Королевского бастиона.
Разыскать Василия Зябрина оказалось не трудно, здешние все его хорошо знали. В городе осталось не больше тысячи жителей, и кузнец был одним из самых заметных. Кузня в центре города, недалеко от Блонья, уцелела. Хозяева, зажиточная польская семья, уехали из Смоленска еще перед сражением, утром 4 августа. Кузнец Василий работал у них по найму три года и уже успел приобрести славу лучшего кузнеца в городе. К нему обращались не только из Смоленска, но и из предместий, когда требовалась сложная ковка. Хозяева им вроде и дорожили, а стоило прийти беде — бросили. У Васьки трое детей, жена, мать-старуха — не везти же всех.
У самого Василия лошади не было, а как без лошади с лежачей матерью да с малыми детьми бежать? Он и остался. Пожар и ядра их обошли. Старуха-мать, правда, от страха в ночь на 6 августа померла. Но оставшиеся Васькины домочадцы не голодали. Хороший мастер всегда найдет чем прокормиться.
Хозяева, уходя, отдали ему ключ от кузни, велели присматривать. Васька продолжал работу, не отказывался и французам ковать, если просили, — платили и серебром, и побрякушками крадеными, случалось, и картошкой.
Жили они недалеко от кузни — немного пройти в сторону Никольских ворот. Домишко тоже уцелел. И французы на постой его не заняли, уж больно маленький был и ветхий, ветром качает. Этот домик Василий купил три года назад, когда перебрался в Смоленск. Раньше он работал в уездном городе Белый, тоже у хозяев. В Смоленск его переманили, пообещали хорошо платить. И действительно, Васька перед войной неплохо зарабатывал, но дом свой пока не построил. Он все откладывал деньги, мечтал о кузне — прежде дома хотел кузню собственную поставить.
Офицеры пришли после обеда, ближе к вечеру. Кузнец был на месте, один. Грелся на нежарком уже солнышке на крыльце. Потенциальным заказчикам Василий обрадовался, пригласил зайти. Внутри помещение кузни оказалось маленьким, наверное, из-за огромной печи с горном. Инструменты висели на стене, лежали на приступочке. В одном из углов на столике разложены выполненные заказы. Заславский подошел ближе, посмотрел.
Среди изделий были пара подков, попроще и посложнее, с выкованным рисунком, какое-то украшение витиеватой узорчатой ковки. Внимание Адама привлек непонятный предмет. Небольшой, почти кубической формы сундучок, очень прочно выкованный. Назначение его было неясно: сундучок был без крышки, просто железный кованый куб, по всей вероятности, полый внутри. Для чего он?
Заметив заинтересованность улана, кузнец улыбнулся.
— Енто сундучок такой, барин! С секретом сундучок! Ежели что схоронить надоть от чужого глаза. Вона как, смотрите!
Он взял лежащую рядом деталь, поднес к сундучку и нащупал пальцами на одной из стенок еле заметную вмятину. Показал ее Заславскому. Потом особым образом приложил детальку к вмятине, и одна из сторон куба откинулась. Адам засмеялся, сундучок с секретом ему понравился. Да и ключ в виде украшения был интересный. Хороший, умелый кузнец. Вот как, и в этом угрюмом народе встречаются мастера.
Выковать крест Василий согласился охотно. Было очевидно, что такая работа его больше всего и привлекала — красивая, непростая. Договорились, что кузнец завтра придет на Свирское кладбище — посмотрит склеп, померяет, какого размера должен быть крест, как его лучше закрепить.
Весь обратный путь и потом дома Адам размышлял о своей идее с этим склепом и о роде Заславских-Кущинских, его прошлом и будущем. Восточная ветвь семьи, Кущинские, была значительно богаче Заславских. Русские цари одаривали оставшиеся в российских землях шляхетные семьи. Кущинские владели не только смоленским имением, было у них и второе, где-то в юго-восточной части России.
«Сейчас, наверно, туда перебрались, — думал Адам. — А интересно было бы встретить, отцу потом рассказать». Картины возвращения домой и встречи с отцом часто возникали в его воображении. Пять лет он не был дома. Западная ветвь, семья Заславских, не имела собственных земель. Заславские были благородны и отличались гордостью, однако большого богатства у них не было. Семья была служилой, по преимуществу военные. Отец Адама с печалью рассказывал, как на протяжении последних двух столетий род Заславских беднел.
Адам лег на лавку, укрылся одеялом. На кухне зашумели дети сторожа, слышно было, как родители шикают на них, пугая барином-офицером: «А то вот ужо ен сабельку-то возьметь!» Адам усмехнулся. Слов он не понимал, однако то, что детей пугают, заставляя вести себя тише, было ему понятно. Он снова вспомнил Варшаву, родителей. Когда он вернется, обязательно женится, продолжит славный род Заславских. Его подвиг — длительная, тяжелая и опасная служба — будет вознагражден. Семья Заславских снова станет богатой. Его род будет процветать.
