День был тяжелый: четыре экскурсии, все Машины. Летом в Музее Великой Отечественной войны по воскресеньям оставляли одного сотрудника плюс смотрители залов. Турфирмы своих приводили редко, а больше — кому летом на экскурсию пойти взбредет? Школьники на каникулах, взрослые на дачах. Сегодня, однако, нашлись желающие. Смотрители Маше сочувствовали.

Вообще коллектив в отделе оказался хороший, может, потому, что маленький. Старший научный сотрудник Таня, младший научный сотрудник Алла, экскурсовод Маша. Все недавно окончили один вуз, только разные факультеты, и работу не делили — так только считалось, что должности разные. Да и зарплата, кстати, не сильно отличалась. Еще был начальник Владимир Олегович, полковник в отставке, тоже, в общем, нормальный. И смотрители: Людмила Никифоровна, Анна Александровна, Роза Давыдовна и Катя.

Маша Макарова работала здесь больше года. К окончанию университета она поняла, что устроиться на постоянную работу по специальности быстро не получится. Студенты журфака начинали искать место со второго, нет, с первого курса. Кто к четвертому не нашел — надейся только на удачу. Многие шли в магистратуру, кто-то отправлялся в столицу искать счастья.

А Маше нужна была постоянная работа в Смоленске. Хорошо, Юрка в музей помог устроиться. Зарплата маленькая, но она подрабатывала, как раз журналистское образование пригодилось. В местные издания иногда брали ее заметки, репортажи.

Ровно в девятнадцать поставила музей на охрану. Смотрители одновременно с последними посетителями вышли раньше. До дома идти недалеко — ее квартира в центре. Отдел Великой Отечественной войны расположен в красивом месте. Здание музея в сквере Героев как бы вмонтировано в крепостную стену, да и по архитектуре похоже. Построено до революции, из крепких кирпичей, летом здесь всегда холодно. Вот и сегодня Маша замерзла — только на улице почувствовала, что начинает согреваться, хотя солнце уже клонилось к закату. Ничего, сейчас придет, поужинают с Буонапартиком, чайку попьют. Буонапарте — так звали Машиного кота. А мама умерла два года назад.

Замок почему-то заедал. Маша проверила ключ — все правильно, той стороной. Прижать дверь покрепче, потом отпустить. Дверь неожиданно просто открылась, как ларчик, совсем без ключа. Головы, конечно, нет, но такое с ней впервые. Забыть дверь запереть — это уже слишком.

Вид квартиры обескураживал. Книги и бумаги выброшены из шкафов. Дверцы платяного шкафа тоже открыты, комод разворочен, свитера и блузки вперемежку с бельем валяются на диване, на полу. Господи, грабители побывали, хорошо, что без нее. А Бунечка где? Что они с ним сделали, гады?

— Буня, Бунечка! Буонапартик! Где ты? — дрожащим голосом стала звать Маша. Она уже почти плакала. Буонапарте вылез из-под дивана, громко мяукнул — жаловался, радовался, что Маша пришла. Уф, слава богу! Испугался, бедный. Маша прижала к себе кота и принялась звонить в полицию.

— Солнцевы, точно, больше у нас некому, — упрямо твердила Ира. — Зачем ты меня остановила — потрясли бы их хорошенько, и вернули бы они как миленькие твои десять тысяч! Сразу надо было говорить, пока не все пропили.

Шел уже двенадцатый час, полицейские только что ушли. Час назад выяснилось, что пропали деньги, все, что было в доме, — десять тысяч рублей. Маша хранила их в комоде, в верхнем ящике под постельным бельем. Белье лежало на полу, а деньги, конечно, исчезли. Больше не взяли ничего.

Полицейских Маша вызвала сама. Приехали довольно быстро двое. Один представительный, постарше.

— Капитан Демин, — представился он, показывая удостоверение.

Второй был младше и менее солидный. Назвался лейтенантом Демочкиным. Маша даже не удивилась странному сочетанию фамилий, не до того было. Но в удостоверения посмотрела — все правильно. Демочкин как-то больше сочувствия проявлял.

— Вот если бы, допустим, была у вас шуба норковая и ее украли, — рассуждал он, — найти было бы легче. — Хозяйка отрицательно качала головой: не было шубы. — Хоть ноутбук, и то проще было бы найти. Вещь где-нибудь да всплывет. А деньги — они ж не меченые, как их найдешь.

Маша печально кивала: ноутбук-то цел, старый уже, кому он нужен.

Ирка, соседка сверху, которая зашла на шум и так и осталась, была убеждена, что это Солнцевы. Братья Солнцевы, Андрей и Александр, проживали в соседней с Машей квартире. Они были сильно пьющие, нигде не работали, на них списывали все неприятности, которые случались в подъезде. Может, и Солнцевы, конечно, только как докажешь. Что говорить зря, если доказательств никаких?

А может, и не они. Дверь у нее самая плохая в подъезде, если не считать тех же Солнцевых, любому залезть ничего не стоит.

Ира ушла, а она продолжила собирать разбросанные вещи. Ох, икону разбили! Икона была бабушкина — Одигитрия Смоленская в недорогом, но красивом окладе. Бабушке она досталась от ее матери. Маша подняла икону. Сама доска вроде не разбита, только оклад лежит отдельно. Проверяли, наверно, не из серебра ли. Как будто не видно, что железяка обыкновенная, только выкована красиво, с узорами. Может, и правда Солнцевы?

Она еще раз внимательно осмотрела доску. Цела, слава богу. Небольшая, размером с ученическую тетрадку, но плотная. Без оклада икона производила даже более сильное впечатление. Богородица смотрела просто и строго. Уголки губ опущены, но ни страдания, ни сожаления в лице нет. Просто смотрела, держа своего необыкновенного младенца. Указывала на него рукой, обращала к нему. Ничего больше не говорила.

Маша попробовала вернуть оклад. Поворачивала по-всякому — не получалось. Неожиданно при очередном повороте доска разъехалась. Господи, да что же это такое! Только этого не хватало — бабушкину икону сломала. Но нет, ничего не сломано. Задняя часть доски чуть отодвинулась, и внутри обнаружилось полое пространство. В выемке лежал сложенный вчетверо листок.

Маша в недоумении развернула его. Пожелтел — от времени, наверное. На внутренней стороне небрежно сделанный рисунок: тонкими линиями соединялись прямоугольники, чуть пониже нарисована какая-то завитушка — украшение, что ли? Рядом с линиями пояснения мелким почерком — сокращения латинскими буквами. На каком языке, Маша не поняла, похоже на польский или чешский.

Интересно, как эта бумага оказалась в иконе. Бабушка ее туда, что ли, положила или, может, еще прабабушка? Но с какой стати латинскими буквами? Бабушка иностранные языки не знала — рассказывала, что в школе по немецкому получала одни тройки. Прабабушка — тем более, та вообще малограмотная была. Откуда же этот листок? И вообще, почему в иконе тайник? Никогда Маша ни о каком тайнике не слышала. Ни мама, ни бабушка о нем не рассказывали, скорее всего и сами не знали. Бабушка говорила, что икона старинная, давно в их семье, прабабушке тоже досталась по наследству от ее родителей. Но ни о каком тайнике не было ни слова. Маша положила листочек в сумку и легла спать.

Спать очень хотелось, голова шла кругом после тяжелого дня и ужасного вечера. Буонапарте, тоже многое сегодня переживший, запрыгнул на диван, заурчал, улегся под боком.

К Макаровым он попал четыре года назад, случайно — во дворе подобрали. Мальчишки из соседней школы обижали беспризорную кошку, и Маша с мамой стали приглядывать за ней, а потом и за котятами. Троих пристроили знакомым, а этого никто не брал — не так много у Макаровых знакомых, чтобы раздать четверых котят. Братья и сестры разъехались кто куда, а этот красавец с белой манишкой и черным чубчиком остался один. Сидел на ветке с независимым видом, очень самоуверенный и воинственный — настоящий корсиканский разбойник. На самом-то деле, конечно, беззащитный, снова к нему те отмороженные мальчишки стали подбираться. Пришлось взять себе. Назвали Буонапарте — не столько за внешнее сходство, сколько за важность и самоуверенность.

А листок она завтра Юрке покажет, интересно, что он скажет. Это было последнее, о чем она успела подумать. Спала Маша крепко, но под утро ей приснился странный сон.