ГЛАВА XLVIII
Весь вечер Мелбери то и дело подходил к дверям.
- Куда могла запропаститься эта девчонка? - восклицал он в недоумении. - Никогда еще не уходила из дому, не сказавшись. Пошла на огород за петрушкой и провалилась!
Мелбери исходил весь двор, сад, огород, службы, - Грейс как в воду канула. Тогда он пошел с расспросами по соседям; к Тенгсам, однако, не заглянул, помня, что молодым вставать ни свет ни заря. Жена одного из работников неосторожно заметила, что в лесу кто-то как будто кричал, но в какой стороне кричали, она запамятовала.
Не на шутку встревоженный, Мелбери приказал работникам засветить фонари. И скоро целая компания с хозяином во главе двинулась на поиски в лес; в последнюю минуту подоспел Кридл, увешанный крючьями и мотками веревок, с которыми он никак не хотел расставаться; по дороге прихватили еще щепенника с мистером Баутри, тем самым, что торговал в местном кабачке сидром.
Обыскав каждый куст в окрестностях, наткнулись на злополучный капкан. Находка ничего не прояснила, а только прибавила беспокойства: поднеся к капкану свечу, Мелбери увидел обрывки знакомой материи. Сомнения не было: юбка его дочери побывала в зубах чудовища. Хинтокцы углубились в лес; навстречу попался дровосек из Делборо и сказал, что встретил по дороге девушку, по описанию похожую на Грейс. Какой-то мужчина вел ее под руку в сторону Шертона.
- Они прижимал ее к себе? - спросил Мелбери.
- Да, пожалуй.
- А она, случаем, не прихрамывала?
- Действительно, кажется, припадала на одну ногу. Голова-то, во всяком случае, клонилась к нему на плечо.
Вопль ужаса вырвался из груди Кридла. Мелбери, не подозревая о появлении Фитцпирса, связал сообщения дровосека с криком в лесу, слышанным соседями; дело запутывалось, свирепый образ капкана еще нагнал страху; и компания, оглашая лес криками и маяча фонарями, поспешила в сторону Шертона. Оставив позади положенное число миль, вышли наконец на большак.
Ближе к Шертону прохожие стали попадаться чаще. И все, кого спрашивали, в один голос говорили, что видели похожую на Грейс девушку - только теперь уже ни на чью заботливую руку она не опиралась. У самого города Мелбери сказал, что не может больше испытывать терпения друзей, пойдет дальше один, чтобы любой ценой разузнать, что же сталось в конце концов с его дочерью. Но не в правилах хинтокцев было оставлять друзей в беде. Все пошли дальше, скоро засветились первые огоньки города, залаяли собаки. У заставы опять обнаружился след беглянки. Но джентльмена и здесь не видали: молодая дама, одетая, как Грейс, вошла в город одна.
- Клянусь небом, - воскликнул терявшийся в догадках Мелбери, - Грейс, видно, загипнотизировали. А то еще, не ровен час, во сне ходить стала.
Тайна, окутывавшая исчезновение Грейс, все не прояснялась, и Мелбери с друзьями устремились по улицам Шертона. На пороге одного из домов увидели они мистера Перкомба, парикмахера, разлучившего в свое время Марти Саут с ее косой. Мелбери тотчас обратился к нему с расспросами.
- Ба, кого я вижу? - воскликнул, не спеша с ответом, парикмахер. - Весь Малый Хинток к нам пожаловал! Помнится, я был у вас в последний раз три года назад, зимой, так я чуть не сгинул тогда в вашем лесу. И как это вы живете в такой глухомани! Большой Хинток - и то уже дыра дырой. Совы одни да летучие мыши. У вас и с ума спятить недолго. Добрался я до дому поздно ночью, так только дня через три" опамятовался. У вас, мистер Мелбери, мошна толстая; я бы на вашем месте давно ушел на покой. Поселились бы у нас в Шертоне. Надо ведь когда-нибудь и на мир божий поглядеть.
Наконец этот поток красноречия иссяк, и Мелбери услышал, что Перкомб стал бы искать Грейс в гостинице "Эрл-ов-Уэссекс", самой фешенебельной в Шертоне, которую с открытием железной дороги перестроили в современный отель.
Оставив у входа в гостиницу всю ораву, Мелбери спросил у слуги, не находится ли сейчас в гостинице молодая красивая дама, и сообщил точное описание Грейс. Такая дама действительно находилась в гостинице. При этом известии беспокойство Мелбери сильно уменьшилось, недоумение, однако же, возросло.
- А вы не знаете, - спросил Мелбери, - не моя ли это дочь?
Этого слуга не знал.
- А может, вы знаете имя этой дамы?
Но служащие гостиницы были все новые, нанятые в других местах, и имени дамы никто не знал. Джентльмена же они видели у себя не первый раз, но им в голову не пришло спросить его имя.
- Ага, джентльмен появился опять, - заметил себе Мелбери. - Я хотел бы повидать эту даму, - прибавил он вслух.
Слуга пошел наверх, и после некоторого промедления на лестнице появилась Грейс; держалась она так, точно век здесь жила, хотя лицо было виноватое и даже испуганное.
- Грейс, как имя... - начал было отец и, осекшись, прибавил. - А я думал, ты пошла в огород нарвать петрушки!
- А я и правда пошла за петрушкой, а потом... ты только не беспокойся, отец, все уже хорошо, - торопясь и запинаясь от волнения, прошептала Грейс. - Я здесь не одна. Со мной Эдрид. Все вышло случайно.
- Эдрид? Случайно? А как он сюда попал? Я думал, он живет в двухстах милях отсюда.
- Да, правильно, в двухстах. Но он купил очень хорошую практику. На свои деньги. Он получил наследство. И потом приехал сюда; а меня чуть не захлопнул капкан, и поэтому я здесь. Мы как раз собирались кого-нибудь послать к тебе, чтобы ты не волновался.
По лицу Мелбери было видно, что слова дочери мало что объяснили ему.
- Тебя захлопнул капкан?
- Да, то есть мою юбку. С этого все и началось. Эдрид наверху, у себя в номере. Я уверена, что он будет рад видеть тебя.
- Но у меня, клянусь небом, нет никакого желания его видеть! Довольно, навидался. Разве как-нибудь в другой раз, если уж тебе так захочется.
- Он приехал, чтобы посоветоваться со мной об этой самой практике. Очень хорошее место, очень.
- Рад слышать, - сухо заметил Мелбери.
Отец с дочерью замолчали; тем временем на пороге уже толпились хинтокцы в своих затрапезных платьях, вытягивая с любопытством шеи.
- Так ты, значит, не пойдешь с нами домой?
- Думаю... думаю, что нет, - ответила Грейс, краснея.
Хинтокцы чувствовали себя неловко в этом красивом гостиничном холле, на поиски Грейс они отправились тотчас, как вернулись со своих делянок: кто в кожаном фартуке, кто в перепачканном смолой балахоне, а кто и вовсе без пиджака. Неслыханное дело - хинтокцы всегда приезжали в Шертон в своих лучших сюртуках и шляпах. Кридл, увешанный крючьями и мотками веревок, с лицом, на котором ясно читалось предчувствие беды, достойно завершал живописную картину.
- Что же, соседушки, - обратился ко всей братии Мелбери, - пойдем обратно, да поживее. Время позднее, и дорога неблизкая; Скажу вам только, что промашка тут вышла. Мистер Фитцпирс купил в Мидленде хорошую практику и должен был встретиться с миссис Фитцпирс, чтобы решить важное дело - какое, я пока и сам не знаю. Так что вы уж простите меня и не гневайтесь сильно за эту ночною прогулку.
- Эге, - откликнулся щепенник, - до дому-то добрых семь миль топать, да еще на ночь глядя, да на своих двоих. Не худо было бы промочить глотку для поддержания сил перед обратной дорогой. У меня все во рту пересохло. Что скажете, братцы?
Все единодушно согласились, что глотку и впрямь промочить недурно, и отправились на окраинную, глухую и темную улочку, единственным освещением которой было задернутое красной шторой окно "Трех бочек". Компания уселась за длинный стол, протянув усталые ноги на полу, на котором метла оставила узор елочкой. Мелбери заказал приятелям пива, а сам, верный себе, вышел на улицу и стал ждать, поглядывая по сторонам, пока хинтокцы не утолят жажду.
- Что поделаешь, он ей муж, - говорил себе Мелбери. - Пусть ложится к нему в постель, если хочет! Но только не мешало бы ей помнить, что в эту самую минуту где-то веселится женщина, которую он, не пройдет и года, станет ласкать, как ласкает сейчас ее, как год назад ласкал Фелис Чармонд, а год перед тем Сьюк Дэмсон. Грейс напрасно надеется... Один бог только знает, чем все у них кончится.
За столом в "Трех бочках" говорили на ту же тему.
- Будь она моя дочь, я бы показал ей, как самовольничать! Это называется пойти в огород за петрушкой. Гонять людей ночью в Шертон! Сама-то небось спит до полудня, а нам вставать еще до света, - говорил в сердцах один из спасателей: он не был поденщиком у Мелбери и мог позволить себе некоторую вольность суждений.
- Это ты уж слишком круто берешь, - возразил щепенник. - Но и то сказать, хорошие времена настали: поссорились, ославили себя на весь честной мир, ни родных, ни близких не постеснялись, а потом этих же близких дураками выставили!
- А-а, нынешние женщины - все изменщицы, - вторил Кридл. - Нет чтобы остаться в отцовском доме и до гроба блюсти верность.
Говоря эти слова, Кридл думал с грустью о своем бывшем хозяине.
- Муж и жена, - заметил благоразумно фермер Баутри, - одна сатана. Их делить - сам в дураках останешься. Я тут знавал одну пару... хотя чего греха таить, все здесь свои: мои это дядька с теткой. Помню, чего только у них в ход ни шло: и кочерга, и сковородка, и щипцы. Ну, думаешь, убьют друг друга, ей-богу, убьют. Глядь - а они уже сидят рядком. Чисто голубок с голубкой. Да еще петь начнут. А уж петь были оба горазды! Так чисто выводят, так голосисто, особливо на высоких нотах.
- А я недавно какую чудную историю слышал, - заговорил опять первый. От одной жены ушел муж. Вернулся через двадцать четыре года. Пришел - дело к вечеру было, видит - жена сидит возле очага, отдыхает. Он по другую руку сел. "Ну что, какие новости?" - спрашивает жена. - "А никаких, - отвечает муж, - а у тебя что?" - "Тоже ничего. Вот только дочь от второго мужа месяц назад замуж вышла. А сама я уже год как вдова". - "У-гу, - отвечает муж, - а еще что?" - "А больше ничего", - говорит жена. Пришли соседи и видят: сидят они - один слева от очага, другой справа и спят, сердечные, так что пушкой не добудишься.
- Не знаю, про кого это ты слышал, - заметил Кридл. - Но эти двое не твоим молчунам чета. Найдут о чем говорить.
- Вестимо дело, найдут. Он все науки превзошел, да и она не лыком шита.
- Теперь женщины шибко ученые стали, - заметил щепенник. - Их не обманешь, как в прежние времена бывало.
- Они и прежде лишку умны были, - вздохнул Джон Апджон. - Нашему брату с ними не тягаться. Помню, ухаживал я за своей старухой. Не поверите, до чего ловка была и хитра! Знала, как показать себя с лучшей стороны. Заметили небось, что старуха моя с одной стороны глянь - хоть куда, а с другой ни то ни се?
- Я, например, не заметил, - вежливо отозвался щепенник.
- Ну, ладно, пусть, - продолжал Апджон, не смущаясь. - У них всегда так: с одного боку - красавица, с другого - черт знает что. Так чего-чего только моя старуха не выдумывала, чтобы держать меня с одной стороны. Куда бы мы ни шли: в гору ли, под гору ли, против ветра или по ветру, в лицо нам пекло солнце или в затылок, бородавка ее всегда глядела в забор, а на меня ямочка. И я, при моей простоте, даже не замечал ничего. Даром что двумя годами моложе, а сумела обвести меня вокруг пальца, как слепого котенка. Да и то сказать, мы тогда уже на третьей ступени сватовства были. Нет, по-моему, бабы умнее не стали, оттого что умны-то они всегда были.
- А сколько всего бывает ступеней в сватовстве, мистер Апджон? спросил молодой парень, прислуживавший когда-то на рождественском обеде у Уинтерборна.
- Пять: первая - самая холодная, а потом все жарче... У меня, во всяком случае, было пять.
- А вы не смогли бы, мистер Апджон, рассказать про эти ступени и сколько какая ступень длится?
- Отчего же не мог бы? Конечно, мог. Только незачем! Ты и сам все узнаешь - так уж человеку на роду написано. И чем раньше, тем лучше.
- А миссис Фитцпирс не хуже твоей старухи обвела доктора вокруг пальца, - заметил щепенник. - Он совсем ручной стал. Только надолго ли его хватит? Я как-то вечером обношу сад колючей проволокой и вдруг вижу: они идут. Мне и то стало жаль беднягу - так она его мучила. Вот еще принцесса выискалась: любоваться - любуйся, а тронуть - не смей. Кто бы мог ожидать такое от этой девчонки!
Мелбери вернулся в комнату; хинтокцы объявили, что подкрепились достаточно, и компания двинулась в обратный путь; светила луна, и возвращение было веселым. Шли лесными тропами: для тех, кто знал окрестности, это значительно сокращало путь. Тропа вела мимо церкви; проходя возле кладбища, наши путники, занятые пересудами, заметили одинокую девичью фигуру, недвижно стоявшую у калитки.
- Это, кажется, Марти Саут, - бросил мимоходом щепенник.
- Похоже, что она, - откликнулся Апджон. - Кого еще об эту пору встретишь в лесу в одиночестве?
Хинтокцы гурьбой прошествовали мимо и тут же забыли о Марти.
А это действительно была она. В тот вечер, как всегда по этим дням, они должны были вместе с Грейс отнести цветы на могилу Джайлса; и за все восемь месяцев после смерти Уинтерборна Грейс первый раз не пришла в условленное место. Марти долго ждала ее на дороге неподалеку от усадьбы Мелбери; потом, решив, что Грейс вышла раньше и, не дождавшись, отправилась на кладбище одна, Марти дошла до кладбищенской калитки, но Грейс и там не было. Чувство товарищества не позволяло ей пойти к могиле одной: она думала, что Грейс опаздывает из-за неотложного дела; более двух часов стояла Марти у калитки, прижимая к себе корзинку, полную цветов, и чувствуя босыми ногами, как медленно остывает сырая земля. Вдруг услыхала она в лесу топот шагов и голоса: это возвращались хинтокцы. В тиши ночи слышалось каждое слово, и Марти поняла, что случилось и где сейчас была Грейс.
Едва только хинтокцы спустились с холма и голоса затихли вдали, Марти толкнула калитку и пошла в дальний угол кладбища, где за кустами возвышался необтесанный камень, отмечавший место последнего упокоения Джайлса Уинтерборна.
Тонкая, обтянутая узким платьем фигурка высилась, озаренная лунным светом, над могилой Джайлса. Ничто женское почти не улавливалось в этом строгом облике, с которого ночной час стер печать бедности и физического труда; она казалась святой, без сожаления отрекшейся от своей земной сущности во имя более высокого назначения человека - любви ко всему живому под солнцем.
- Теперь ты мой, - шептала Марти, - только мой, потому что она все-таки забыла тебя, хотя ты и отдал ради нее жизнь. Но я никогда, никогда тебя не забуду. Я ложусь спать - ты неотступно в моих мыслях, пробуждаюсь - и моя первая мысль о тебе. Сажаю ли я молодые деревца, оттачиваю ли колышки или давлю сидр, я все время думаю, что никогда не было и не будет такого умельца, как ты. И если я забуду тебя, то пусть я лишусь крова над головой, пусть небо отвернется от меня! Но нет, нет, любимый, я никогда тебя не забуду, потому что ты был добрый человек и творил добрые дела.
