Учитывая, что вторая половина дня выдалась свободной, Алёна пошла погулять. Стопы свои она направила в сторону, совершенно противоположную бульвару Мальзерб, бульвару Мадлен и связанным с ними неприятностям, а именно – к Лувру, долго бродила по Тюильри и дивилась, глядя на заснеженные его дорожки, на которых птицы оставляли самые что ни на есть причудливые следы, похожие на загадочные иероглифы. Пони, на которых обожали кататься малявки, нынче не выходили, наверное, из-за погоды, в парке было малолюдно, белые нагие статуи богов и богинь словно бы оледенели. Алёне чудилось, что даже их неподвижные взоры выражали страдание и возмущение. Утки, которые с трудом находили полыньи в замерзших фонтанах, сердито покряхтывали. В довольно легкой Марининой кожанке Алёна изрядно промерзла, а потому с удовольствием услышала звонок мобильного.

Марина уже была свободна. Сговорились встретиться на первом этаже «Галери Лафайет», возле эскалатора на подъем.

Алёна пришла первой и маршировала туда-сюда около витрины фирмы «Burberry Weekend», как раз возле входа на эскалатор. Хотела купить флакон любимых духов, но посмотрела на желто-черно-белую коробку – и вспомнила Диего в таком же шарфе. Немедленно расхотелось. Да что ж это такое, подумала Алёна расстроенно, да неужели теперь всегда придется о нем вспоминать, и даже аромат любимых духов будет отравлен мыслями об этом смугло-бледном агенте полиции с его острыми, волчьими ушами? И хватка у него волчья – поистине полицейская! Наверное, все же уши характеризуют человека. Вот бредет мимо, рассеянно поглядывая на стойки и витрины, худой мужчина в слишком просторном сером пальто, которое болтается на нем, как на вешалке. У него уши маленькие, плотно прилегающие к голове, почти без мочек. Какой характер это изобличает? Слишком мягкий, женственный? Между прочим, точно такие же женственные уши были у Игоря… Но он был вовсе не женственным, ого, брутальности имел в избытке, вот разве что инфантилен бывал порой не в меру… Эти его уши казались писательнице Дмитриевой верхом совершенства, как, впрочем, и все черты его несравненного лица и, не побоимся этого слова, члены обожаемого тела.

Так! Стоп! Решено и подписано – забыть далекое прошлое и никогда к нему не возвращаться, тем паче что никаких эмоций, ни горя, ни боли, ни радости, при воспоминаниях о смертельной любви уже не испытываешь, а раз так, зачем вообще вспоминать?

Зазвонил телефон.

– Алёна, ты где? – нетерпеливо вскричала Марина. – Я тут уже час торчу около эскалатора и задыхаюсь!

Алёна огляделась и впрямь увидела подругу в двух шагах от себя. Марина рассеянно скользила по ней взглядом, не узнавая, конечно, ни своей куртки, ни шарфа, ни заколки, ни помады, ни самой Алёны в вызывающем макияже.

– Посмотри направо, – усмехнулась Алёна.

Марина повернула голову и посмотрела в противоположном направлении.

– То есть налево! Да вот она я, в твоей куртке!!!

– О господи, – сказала Марина, чмокая ее в щеку. – Да я бы тебя в жизни не узнала! Пошли скорей! – потащила она Алёну на эскалатор.

Человек в сером мешковатом пальто рассеянно поглядел им вслед.

Алёна украдкой улыбнулась. Ее не узнала Франсуаза, ее не узнала Лизочка, ее не узнала Марина… надо думать, и опасно-смуглый Диего тоже не узнает. Хотя скорее всего Алёна перестраховывается. Ну что она такого сделала? Ровно ничего. Так почему же бегает от Диего сломя голову?!

– Ну как? – послышался голос Марины, и Алёна, очнувшись от своих дум, обнаружила, что они уже стоят среди множества разнообразных пальто и курток, рассчитанных на все вкусы, но в основном на очень тугие кошельки, ведь это все же «Галери Лафайет», а ноблесс оближ, фирма веников не вяжет. Она чуть приуныла, но тут же заметила кругом таблички с магическим словом «Soldes» – и несколько повеселела. Она немедленно начала шарить взглядом под этими табличками, выискивая что-нибудь подходящее, но тут Марина дернула ее за руку и повторила с придыханием:

– Ну как?

Алёна повернулась – и увидела безголовый манекен, а на нем – самое прекрасное пальто в мире. Ну, может, не самое прям пресамое и не во всем мире, но безусловно – суперское! Бежевое, кашемировое, с каштаново-коричневой норкой, с поясом, с карманами, глубокое, мягкое, свободное, струящееся – мечта, короче, любой блондинки (а также брюнетки и шатенки), как легкомысленной, так и респектабельной. Ну вот на все вкусы! И цена, между прочим, вполне демократичная – полторы тысячи евро. Скидка на это пальто не распространялась, к сожалению, но ведь скидка – это понятие относительное. С точки зрения писательницы Дмитриевой, это важное и ценное дополнение торговли. С точки зрения какой-нибудь там жены депутата Госдумы – лишняя докука глазам, читать еще эти буквы и цифры, соображать, что они значат…

– Ну как? – с тем же придыханием опять сказала Марина. – Шедевр, правда?

– Шедевр, – кивнула Алёна. – Но только к этому шедевру необходимы некоторые детали…

– Ну да, сапоги нужны другие, – выставила Марина ножку в черном простеньком сапожке. – На шпильке, низкий каблук здесь неуместен. И сумка, и…

– И шляпка, и перчатки, и шарф, и макияж, а главное – отдельный шкаф для хранения.

– Почему это? – хлопнула глазами Марина.

– Да потому. Представь, ну куда ты в нем пойдешь? В магазин? Гулять с девчонками в скверике Монтолон, сидеть на тамошних лавочках? Это пальто забастовку объявит, если ты в нем подойдешь к пони в Тюильри или сядешь на карусель около Сакре-Кер. Раз в две недели в ресторан с Морисом выйдешь, вот и все.

– Ну, ты преувеличиваешь, – пробормотала Марина. – Мы раз в месяц в ресторан ходим, а то и реже. Нет, гулять с девчонками я в нем не буду, конечно, там песочницы, горки, качели, куда?! А… а например, на работу почему нельзя? В метро, конечно, ездить не получится, оно не для метро, но оно будет меня стимулировать ходить пешком и худеть! Ты же ходишь!

– Ты сама только что сказала, что нужны сапоги на шпильках. Часик бегом на шпильках туда, часик обратно…

– Да я пятнадцати минут на шпильках не выдержу, ты что?! – воскликнула Марина. – Ты права, конечно… Если бы оно стоило хотя бы евро пятьсот, еще можно было бы позволить такую штучку – раз в неделю надеть, но за полторы тысячи… Слушай, а может, его украсть?

Алёна даже покачнулась. Юрист, жена юриста – да Марина ли это?! До чего довела хорошего человека жизнь в насквозь прогнившем буржуазном обществе!

– Пошли! – схватила она подругу за руку. – Бежим прочь от искушений, давай лучше поищем куртку, которую я честно куплю на честно заработанные деньги.

– Да нет! – засмеялась Марина. – Я не имею в виду, что сама буду его красть. Боже сохрани! Просто няня Ира говорит, что здесь есть такие люди, это целый бизнес! Они тырят из магазинов не просто так, а то, что нужно. Видишь, скажем, сумку, которая тебе не по карману, делаешь заказ, тебе ее через несколько дней приносят, ты платишь половину цены – и все! Представляешь? И у нее есть такой контакт.

Няня Ира, по мнению Алёны, была настоящим кладом. Расторопная, веселая, чистоплотная, отлично печет блины (девчонки обожали блины!), она только недавно, поступив на службу к Морису и Марине, обрела возможность жить в Париже легально, а потому, как и многие русские, которым в прекрасной Франции приходится не столько жить, сколько выживать, отлично знала все способы облегчить существование и сделать его менее напряженным с материальной точки зрения. Негласные биржи труда, пункты раздачи пособий, дешевые комнаты, распродажи, дни завоза уцененки, места, где разгружаются фуры с дешевыми продуктами из Украины и Белоруссии… Да, вообразите, есть в Париже и такие места! Все это Ирина отлично знала, а потому неудивительно, что среди ее контактов значился также и вор по заказу.

Ну, если не самой красть, а потом только купить у вора… Цена пальто явно задрана, ну явно, в самом деле – красная цена ему евро пятьсот, так и быть – семьсот. «Галери Лафайет» не обеднеет, если лишится этого пальтеца!

Словом, мысли нашей авантюрной героини мигом потекли в направлении, свидетельствующем о ее моральной неустойчивости, но тут она заметила нечто, чего не видела раньше: пальто, оказывается, не просто так было надето на манекен – оно еще было к нему приковано! Натурально! Цепями, увесистыми такими, причем запертыми на висячий замок.

Подруги переглянулись – да так и покатились со смеху. Неизвестно, о чем подумала в эту минуту Марина, а Алёна вспомнила пионерский лагерь «на Воронеже» (это такое местечко вблизи города, где ей иногда доводилось проводить лето в далеком детстве), бачок с намалеванными краской буквами: «Вода питьевая», а также прикованную к этому бачку обшарпанную эмалированную кружку. Цепь была толще и тяжелее кружки раза в два. Чтобы соблюсти санитарию и гигиену, рядом стояло ведро с водой из-под крана, где следовало кружку ополаскивать, прежде чем пить из нее. Елена Ярушкина (Лена Володина в прежние времена) была продуктом общества, строившего развитой социализм, но не знавшего о существовании одноразовой посуды.

– Нет, это пальтишко так просто не стибришь, – сказала, просмеявшись, Алёна. – Сюда нужно с набором отмычек приходить, а лучше – с газовым резаком. А если серьезно, давай сегодня ничего не решать. Загляни сюда завтра с Морисом. Если он захочет, чтобы у тебя было такое очаровательно-непрактичное пальтецо, оно у тебя будет. А теперь давай мне куртку смотреть.

Процесс пошел… Шел он долго, потому что курток было много, но все они были какие-то… не такие. Вроде когда висит – ничего, симпатичная. А наденет ее Алёна – то не идет, то не сидит, то короткая, то в обтяжку, то слишком свободная, то капюшона нет, то слишком много всяких «золотых» и «серебряных» пряжек, то черный мех, а Алёна терпеть не могла черный мех около лица… Притомившись, дамы сходили в местное кафе перекусить, а потом снова вернулись в зал. И вот тут им наконец-то повезло! Куртка нашлась. Причем Алёна готова была поклясться, что она и раньше перебирала вещи на стенде «Louise Darrelle», но этой куртки там не было. Может, и впрямь ее только вывесили, как награду особо терпеливым покупательницам? Да, это была истинная награда! Черная, отличной кожи, самую чуточку утепленная синтепоном, с капюшоном, отделанная чернобуркой того единственного серебристого оттенка, который безусловно шел Алёне, изящная, дивно сидящая, самой лучшей длины – прикрывающая попу…

Чудо, а не куртка! И такая красотень готова была отдаться всего за двести евро, хотя раньше стоила пятьсот! Да здравствуют сольды!

Алёна все еще вертелась перед зеркалом, когда у Марины зазвонил телефон.

Она прижала трубку к уху – и через миг лицо ее приняло привычное озабоченно-обреченное выражение, смягченное, впрочем, улыбкой.

– Ладно! – сказала она. – Уже иду. Бегу. Надеюсь, за пять минут они не поубивают друг друга.

Марина говорила по-французски, из чего Алёна заключила, что звонил Морис, исполнявший свои семейные обязанности.

– Там девки не слушаются, дерутся и плачут, – сказала Марина виновато. – Пришли из кино и почем зря буйствуют. Я побегу, ладно? Не сердишься?

– Конечно, нет, – успокоила ее Алёна. – Мы же выбрали куртку. Осталось только заплатить. Ты беги, а я сразу вслед.

Марина кинулась к эскалатору и исчезла, а Алёна взяла куртку и пошла к кассе.

Маленькая негритяночка за кассой, сияя необычайно зубастой улыбкой (ну вот почему все улыбающиеся негритосы, даже самые симпатичные, казались Алёне чуточку людоедами?), сняла с куртки увесистую блямбу, повозила полами по своему хитромудрому столу (наверное, там были еще какие-то сигнализаторские штучки… а интересно, как в этом случае обходятся воры по заказу, ведь если блямбу еще можно сковырнуть, то как быть с внутренними маяками?) и посмотрела на дисплей своего кассового аппарата, напоминавшего навороченный компьютер. Снова повозила курткой по столу, снова посмотрела на компьютер.

Пожала плечами:

– Прошу меня извинить, мадам, но я не могу принять от вас деньги. Эта вещь почему-то не проходит по компьютеру. И на ней нет метки магазина. Видимо, какая-то ошибка. Вы не можете взять другую такую же куртку?

– Не могу, – решительно сказала Алёна. – Она была там одна!

«Из тех, что в магазине стояли на витрине, овальная, хрустальная, она была одна!» – вспомнился вдруг любимейший стишок детских лет, и она невольно улыбнулась.

Негритяночка снова продемонстрировала свои невероятные зубы:

– Сожалею, мадам, я не из этого отдела, я заменяю продавца, который отлучился на совещание… Нужно найти его, чтобы заглянул в базу, только тогда мы сможем выбить чек. Но я не могу отлучиться, видите, эти господа… – Она сделала красноречивый жест в сторону небольшой, но все же имеющей место быть очереди. – Магазин закрывается через пятнадцать минут. Может быть, вы окажете такую любезность и позовете продавца? Или, если нет такого желания, оставьте куртку здесь или на той стойке, где вы ее взяли, и приходите завтра с утра. Добрый вечер, мсье, слушаю вас! – И она отвернулась от Алёны к низенькому – чуть возвышавшемуся над прилавком! – необычайно толстому арабу, который положил на прилавок… Боже мой! – то самое пальто, которое так понравилось Марине.

Алёна оглянулась и увидела вдали голый манекен, обвитый цепями. Некая инсталляция на известную тему о том, что есть и чего нечего терять пролетариям…

Да, Марина огорчится. Вдруг бы Морис да расщедрился на пальтецо для любимой жены. А теперь его будет носить любимая жена этого араба… третья или пятая, а может, восьмая… И если Алёна оставит до завтра свою восхитительную куртку, она тоже запросто может уйти в какой-нибудь гарем!

Нет, лучше поискать продавца.

Она кивнула кассирше, взяла куртку и пошла вокруг стоек, заглядывая то в один отдел, то в другой. На этаже было клинически пусто, покупатели спешили к лифту или эскалатору, только тот самый дяденька, которого Алёна уже видела на первом этаже (ну, в болтающемся сером пальто и с женственными ушами), задумчиво перебирал пакеты с мужскими шарфами, все сплошь от Армани, Кензо, Пако Рабанн, Труссарди и разных прочих маэстрос мужской моды.

Обойдя этаж и почти вернувшись к кассе (около которой, кстати, уже никого не было, и зубастой негритяночки тоже), отчаявшаяся Алёна вдруг заметила дверь с табличкой «Accès de service», что означало – «Служебный вход». Рядом была нарисована перечеркнутая фигурка человека, означавшая, что посторонним сюда – строго-настрого ни-ни. Может быть, здесь и скрываются продавцы?

Алёна осторожно потянула дверь, готовая к тому, что та не откроется, но она открылась. Наша героиня вошла и оказалась в длинном коридоре. Издалека доносился звон бокалов и смех. Так вот оно что! Вот они все куда подевались! Междусобойчик… Значит, служащие престижнейшей «Галери Лафайет» тоже этим грешат. Ничто человеческое им не чуждо!

Печально, что придется прервать их приятное времяпрепровождение, но что делать? Вариантов нет!

Она сделала несколько шагов по коридору, как вдруг из-за двери, мимо которой она в эту минуту проходила, раздался невеселый мужской голос:

– Ты сама понимаешь, что Мальзерб уже больше ничего не скажет.

Алёна споткнулась. И тут Мальзерб?! Ну, знаете… Сначала она отреагировала на название бульвара и только потом сообразила, что звучала русская речь.

Тем временем человек снова заговорил, и снова по-русски, и с тем же унынием:

– Ему вполне спокойно на том свете. А мы теперь своими головами рискуем из-за того, что он влез в этот дурацкий сейф.

– И все же я не пойму, не пойму… – раздался другой голос – женский. В нем звучали слезы, но мужчина раздраженно перебил:

– Да чего тут понимать? Не отдадим это поганое письмо – с нами сделают то же, что с Ольгой и Виктором.

– Но письмо… – Женщина начала рыдать. – Оно же черт знает где! Как туда добраться? А там – где искать?

– Добраться самолетом, как еще, – пробурчал мужчина. – Или поездом, но это долго, а нам времени оставлено – чуть. Где искать, должен знать граф Альберт, и нам нужно сделать все, прежде чем эта сволочь Градский доберется до нас. И хватит истерики закатывать, этим не поможешь. Пошли, пока нас тут не застукали.

– Да, пошли, мне еще нужно пакеты в кассу отнести, – протяжно всхлипывая, проговорила женщина, и дверь распахнулась, чуть не стукнув Алёну Дмитриеву по ее любопытному носу.

Алёна отшатнулась, сконфуженно глядя на молоденькую и очень хорошенькую блондинку в форменном платье «Галери Лафайет» (по лицу ее было видно, что она недавно плакала) и с охапкой фирменных бело-черно-красных пакетов этой самой «Галери». Рядом стоял высокий мрачный мужчина в черной куртке и с ежиком седых волос на крупной голове.

– Je demande pardon, je suis très de´sole´e, excusez moi! Mais cette veste… Прошу прощения, я очень сожалею, извините! Но эта куртка… – забормотала она почему-то по-французски, наверное, от растерянности. Да и неловко было, заговорив по-русски, показать этим людям, что их разговор мог быть подслушан.

– А, вас за пакетами послали! – воскликнула тоже по-французски блондинка, глядя на cette veste, которую Алёна держала на вытянутых руках, и улыбнулась так приветливо, что влажные ресницы мигом высохли, а натянувшиеся в широчайшей улыбке щеки чуть не лопнули. И, покосившись на своего спутника, добавила по-русски, не убавляя приветливости: – Представляешь, эта Жаклин, черномазая такая сучка, не могла подождать, пока я вернусь, людей стала ко мне посылать!

С этими словами она выхватила у Алёны куртку и сунула ее в пакет – большущий и шумно шелестящий.

– Вы купили чудесную куртку, – перешла она на французский. – Но поторопитесь, мадам! Магазин закрывается.

И в самом деле – раздался мелодичный перезвон, означающий скорое закрытие магазина.

– Но я еще не… – начала было Алёна, однако девица ее не слушала: рассудив, что, коли магазин закрывается, пакеты на кассу нести надобности никакой нет, она очень ловко и любезно выдавила Алёну за дверь с надписью «Служебный вход» и закрыла ту перед ее носом.

– Мадам! – Вежливо, но укоризненно качая головой, к ней спешил секьюрити. – Прошу вас поспешить. Нет-нет, к сожалению, эскалаторы уже выключены, пожалуйста в лифт.

И он чуть ли не под белы рученьки повел нашу растерявшуюся героиню к лифту.

– Но я хотела… – пролепетала было она, показывая ему пакет с курткой, однако охранник не слушал, впихнул ее в кабинку и замахал кому-то рукой: – Господа, прошу вас не задерживаться!

Вслед за Алёной в лифт вошел – откуда взялся вообще? – тот самый дяденька в мешковатом пальто, которого она уже встречала прежде, а за ним, когда дверцы уже начали закрываться, протиснулся седой русский, которого Алёна видела с девушкой-продавщицей.

Дверцы сомкнулись, и лифт поехал вниз.

Алёна в изнеможении прислонилась к стенке. Да что же делать-то?! Ее практически вынудили украсть куртку! Просто измором взяли! Конечно, можно попытаться заговорить с охранником внизу, но почти наверняка ей и слова молвить не дадут, вытолкают в три шеи: уже ровно половина восьмого, универмаг закрывается, никому ни до чего нет дела.

– Сперла курточку-то? – раздался рядом чуть слышный шепот, и Алёна чуть не подскочила от изумления: показалось, что с ней общается ее собственная совесть, тем паче что это была русская речь… правда, непонятно, почему женская совесть вдруг заговорила мужским голосом. Ну да, голос мужской, и принадлежал он не кому иному, как тому самому – в мешковатом пальто, который сначала маячил около «Burberry Weekend», а потом здесь, на четвертом этаже, около стойки с шарфами.

– С чего вы взяли? – пересохшими губами прошелестела наша героиня, стараясь, чтобы ее не услышал седой. Она помнила, что он тоже русский.

Вообще кто-нибудь скажет, французы в Париже еще остались?!

– С чего взял? – переспросил «мешковатый». – Да сам видел, как тебя от кассы завернули продавца искать, а ты раз – и в лифт шмыгнула.

Шмыгнула?! Это называется – шмыгнула?!

От возмущения Алёна слова не могла сказать, но «мешковатый» не особо ждал ответа:

– А ты представляешь, что будет, если я сейчас внизу шум подниму? Сто процентов, вечерок закончишь в комиссариате! А если ты ее все же купила, покажи чек.

И снова Алёна не нашла в себе силы справиться с клиническим онемением. Ведь никакого чека у нее, сами понимаете, люди добрые, не было…

– Ладно, так и быть, – сказал ужасный «мешковатый». – Гони полтораста ёро – и я промолчу.

Алёна, не сводя с него затравленных глаз, дрожащей рукой полезла в сумку за кошельком. Если бы он запросил сейчас двести, триста, пятьсот евро, или, как он произнес на французский манер, ёро, – она отдала бы все, чтобы избегнуть скандала. А впрочем, нет, пятьсот бы не отдала. Потому что столько не было.

– Эй ты, придурок, отстань от дамы, а то хуже будет, – послышался вдруг невыразительный, именно невыразительностью пугающий голос, и тот мрачный, седой, которого Алёна видела с продавщицей, сгреб «мешковатого» за грудки и хорошенько тряхнул. И вдруг… Алёна даже зажмурилась на миг недоверчиво! – из мешковатого посыпалось всякое добро. Коробки с кремами, с флаконами духов, галстуки какие-то, несколько пакетов с кашне и шарфами…

– Если ты все это купил, покажи чек, – ехидно проговорил седой. – Интересно, кто из секьюрити с тобой в деле, через какую дверь ты должен выйти, чтобы сигнализация не сработала?

«Мешковатый» посмотрел на него и на Алёну с ненавистью и наклонился было собрать свое добро, но тут лифт приземлился, дверцы разошлись – и он рванул со страшной скоростью прочь. Добежал до дверей и выскочил на улицу, коренастый охранник даже в затылке не успел почесать.

– Пойдемте, – седой подхватил Алёну под руку, – а то кто-нибудь еще решит, что это мы с вами стащили, да уронили.

И они поспешно вышли из магазина навстречу ветру – отнюдь не веселому, а довольно противному, от одного прикосновения которого Алёна мигом затряслась, как осиновый лист… а может, это ее запоздалый мандраж пробил.

– Ради бога, – пробормотала известная русская писательница, клацая зубами, – вы только не подумайте…

– Да ладно, не парьтесь, – с грубоватой небрежностью проговорил седой. – Вика сама виновата. Ну, эта продавщица, из-за которой вы в такую ситуацию попали. Понимаете, у них в отделе довольно часто бывает, что некоторые вещи списывают (ну, например, запасных пуговиц нет или из подкладки чуть-чуть синтепон лезет) и раздают служащим. Девушки могут их продать, но не через магазин, это строжайшим образом запрещено. А Вика по дурости взяла и вывесила куртку на стенд. Кассирша вечером была из другого отдела, она всех этих тонкостей не знает, вот и отправила вас искать продавца. Вика сама куртку вам в пакет сунула, я же видел! Она просто испугалась. Если бы узнали, что она пыталась через свой же отдел реализовать списанную вещь, ее выгнали бы вон и не взяли бы на работу ни в один хороший магазин. Так что держите куртку и не мучайтесь. Вы никого не ограбили, вы ее, можно сказать, в подарок получили от «Галери Лафайет». Ничего страшного, буржуи не обеднеют. И вообще, я бы вам советовал ее надеть, а то дует, вы вся дрожите.

Он помог Алёне снять Маринин куртец и надеть экстремальную обновку – восхитительно-теплую, с обворожительно-мягким мехом внутри капюшона… Конечно, ветер и под нее пробирался, но не так яростно.

– Счастливо! – сказал седой. – Будьте здоровы!

И канул в темноту и вечернее многолюдье бульвара Осман.

Алёна смотрела ему вслед, часто мигая от растерянности. Дай бог здоровья, конечно… Какой странный Робин Гуд попался, и какой странный разговор он вел с этой Викой! Мальзерб, главное! Что-то завис над писательницей Дмитриевой Мальзерб, как летающая тарелка! Но, конечно, эти русские говорили не о том Мальзербе, в честь которого назван бульвар, что он им? А интересно, почему в его честь назван бульвар, что он такого особенного совершил? Надо спросить у Мориса или Марины.

Вообще, странное ощущение, странное, как будто Алёна что-то хочет вспомнить и не может…

Виктор и Ольга… Ольгой зовут партнершу Оливье. Он говорил, что она пропала. Виктором зовут ее молодого человека. «С нами сделают то же, что с Виктором и Ольгой», – тоскливо сказал седой. Что же с ними сделали, из-за чего такая тоска в его голосе и слезы девушки?

Билетик «Retro Dancing» в руках Диего Малгастадора. Билетик, найденный на месте убийства. Швейцар говорил о каких-то русских, убитых около отеля на бульваре Мальзерб. И эта диковинная фраза: «Мальзерб больше ничего не скажет!»

Какая между всем этим связь? И есть ли она вообще? А если есть, какое может быть дело до нее Алёне Дмитриевой?!

Ее даже подташнивать чуточку начало от непонятности происходящего, а главное, от того, что она, пусть бочком, пусть краешком, прикоснулась к чему-то страшному и кровавому.

Захотелось положительных, чистых, незамутненных эмоций. Вообще, существовало на свете два места, где именно такие эмоции получить удавалось. Первое – милонга, второе – балет, причем желательно «Лебединое озеро», а еще лучше – «Жизель». Но сейчас уже поздновато ломиться в Гранд-опера, да и вряд ли там нынче идут именно эти балеты. А вот милонга – это реальность. Завтра Алёне поздно вечером, практически ночью улетать из Парижа, так почему не сбегать потанговать?

И тут она все поняла и даже споткнулась. Вот что подспудно тревожило ее весь день! Тот желтый прямоугольничек, который показывал Диего, второй билет на милонгу с надписью «Retro Dancing». Чччерт… ведь Диего запросто может связать концы с концами и заявиться на эту милонгу под сенью гранд-дамы Републик. Ни к чему это новое общение с синеухим и красноносым, смугло-бледным полицейским агентом! Ни к чему. Нет, конечно, Алёна ничего дурного не сделала, и еще утром у нее не было никакого повода скрываться от полиции – но сейчас их как минимум два: во-первых, она сбежала от представителя власти, находившегося при исполнении служебных обязанностей, а во-вторых, против своей воли украла куртку в «Галери Лафайет».

Нет уж, нынче в «Retro Dancing» наша героиня ни ногой! О какой это милонге говорил вчера Себастьян? Какая-то цифра… «Le 18», а находится она на улице Андре дель Сарт, номер 18, в восемнадцатом арондисмане. Но ведь это в двух шагах от дома Марины и Мориса! Не то чтобы в двух, но в двадцати минутах ходьбы, сразу же за Сакре-Кер!

Ура! Решено и подписано: последний вечер в Париже Алёна проводит на милонге «Le 18»!

А про Ольгу и Виктора, про Мальзерба, про какой-то сейф надо немедленно забыть. Факт, что ничего страшного не произошло, факт, что Алёна Дмитриева, как всегда, все нафантазировала!