1789 год
– Эх, Петруша, много чего мы с тобой насочиняли, разных прожектов, ан нет, все наперекосяк пошло.
– Да, Алексей Алексеич, отец родной… Неудачно вышло. Жена моя ужин собрала пышнейший, солений-мочений всяческих, наливок выставила, а Жюль не пришел. Ждал я его в условленном месте, ждал, а он так и не появился. Видать, раздумал.
– Раздумал, говоришь? Неужто не знаешь, что произошло?!
– А что? Не знаю, не ведаю.
– Не ведает он… Плохи наши дела, Петруша. Убили твоего Ульяна, Жюля, значит. На рассвете, еще смеркалось, водовоз нашел его под стеной посольского сада зарезанным, уж он и заколодел, ни сдвинуть, ни согнуть. По слухам, били его так нещадно перед смертью, что живого места нет.
– Мать честная!..
– Вот и я про то же.
– Кто ж его?!
– Да мало ль лихих людишек. Квартальных-то надзирателей на всякого не напасешься.
– Ищут убийцу? Поняли, зачем содеяно сие?
– А чего тут понимать? Видать, грабеж. Карманы выворочены, ни копья, ни полушки, ни бумажки какой.
– Ни бумажки?
– Ну да, а что?
– А то, что Жюль обещался мне кое-какие черновики от господина Сегюра принести. Числом три.
– Ну, теперь простись с ними. Эх, как нелепо все, угораздило ж его на сего татя наскочить!
– Алексей Алексеевич, ваше превосходительство…
– Ну? Чего это ты побелел? Чего глаза таращишь?
– Да вот подумалось… А не знает ли кто, когда именно убили нашего страдальца?
– А кто может сие знать? В котором часу ты его ждал?
– Да к ужину. Сговорились, мол, отзвонят вечерню, ну, он и пойдет. Там-то, в посольском доме, все колокола слыхать.
– Ну вот и смотри. Вышел он к тебе, а тут на него и… Хм! Загадочно!
– Вот и я говорю, Алексей Алексеевич… Какой тать по белому свету бивать станет? А заметит кто? К тому же приходят белые ночи, теперь долго-долго солнце в небесах стоит. Смеркается ближе к полночи. И если бы убили несчастного Ульяна в такую пору, то кто-нибудь да заметил труп. Сторожа квартальные обходами ходят. Прохожий-проезжий человек. Собаки бы наткнулись да вой подняли. А так нашли лишь на рассвете.
– Ну, значит, он к тебе не собирался. Мало ли что помешало! А ближе к полуночи, уже затемно, пошел невесть по каким своим делам – ну и наткнулся.
– Опять неладно получается, Алексей Алексеевич! Нашли его на самом рассвете. А если убили затемно, сколько там времени прошло? Не более четырех часов. За это время окончательно одеревенеть он не мог. Значит, убили его раньше. Убили и… обчистили карманы, забрав не только деньги, а то, ради чего и прикончили: черновики посольских писем.
– Эка ты хватил, Петрушка!
– А чего ж хватил? Ну вы сами посудите, Алексей Алексеевич: на что вору бумажки? Ему монеты нужны полновесные, вещи какие-то. А бумажки вор бросил бы рядом с трупом. А коли нет…
– К чему это ты клонишь, Петр Федорович? А?
– Ох, ваше превосходительство, сдается мне, убили Жюля не там, где нашли.
– Хочешь сказать, мертвым под стенку посольского сада принесли? Но откуда им знать, кто он, откуда? Зачем туда-сюда мертвеца таскать да рисковать, что увидят?
– То-то и оно! То-то и оно! Сдается мне, убили его недалеко… в самом посольском саду.
– Полагаешь, вор забрался туда, чтобы господина Сегюра обчистить, а на него наткнулся Жюль?
– Все может быть. А только вспомните еще раз про черновики исчезнувшие…
– Да скажи прямо, Петрушка, куда клонишь. А то ходишь вокруг да около, не пойму, что к чему.
– Я думаю, Жюля кто-то подстерег. Кто-то сведущий. Его, видимо, подозревали, что знается с нами. Схватили, стали бить… наверняка он сознался. Затем зарезали. Но мертвого надо куда-то девать, надо смерть на кого-то свалить. Перекинули через стену или через калитку вытащили, да и бросили под стеной. Ну кому в голову взбредет подозревать, что французы француза же кончили? Конечно, на наших подумают.
– Вот слушай, что тебе скажу, Петрушка. Ты молод, горяч. Разве впервой ловят кого-то на слухачестве? Это в военное время вражеского лазутчика немедля в петлю суют. А сейчас… ну, скажем, дошли бы до нас новые сплетни, кои господин Сегюр про матушку-императрицу распространяет. Ну, сказали бы мы промеж собой: ах ты сукин сын! Или ее величество на куртаге ему сделала бы афронт. Велика ль беда?! Небось урона для казны в том нет, войну сие не вызовет. За что ж человека убивать? Ну что там могло быть, в тех черновиках?!
– Никто, кроме Жюля, не знал. Никто, кроме него, не знал истинной причины погибели. И убийцу никто в лицо не видел. Но должны же были остаться какие-то следы. Дождей не было, значит, что-то осталось. И я найду. Дозволите, ваше превосходительство, пошарить в посольском саду?
– Да ты, Петрушка, спятил? Ась? Спятил или нет?! Мыслимо ли дело… да тебе что в сем за прок, что за забота твоя, не пойму?!
– Как так, что за забота?! Да ведь Жюль ко мне шел! Значит, это я его под нож ненароком подвел. Я! И если я не разузнаю, как и что там произошло, совесть меня загрызет!
– Совесть, ишь… Не совесть у него, а прям-таки собака злая. Ну а схватят тебя в том саду, что скажешь?
– Схватят?.. Ну уж нет, батюшка Алексей Алексеевич! Нельзя, чтоб схватили! Знаете, как говорят: не тот вор, кто воровал, а тот, кто попался. Ну и я постараюсь не попадаться!
