Наши дни, Франция
Зачем со стен в холле бассейна сняли несколько фотографий? Кто? Почему именно в то время, когда туда пришла Алёна? Надо же, кому-то помешали и за десять минут, которые она пробыла в раздевалке, исчезли, хотя до того никого не волновали своим присутствием. Трудновато допустить, что те снимки в рамках – неожиданно, внезапно, вдруг, ни с того ни с сего! – свалились с гвоздей. Вообще-то, снять их было некому, кроме мадам Вассерман. Та заметила интерес Алёны к фотографиям – и вдруг засуетилась. Почему?
Ответ напрашивается сам собой. Просто болтается на кончике языка и подпрыгивает от нетерпения, чтобы его заметили! Потому что Мадам не хотела, чтобы писательница увидела кого-то, кто запечатлен на тех снимках. И это было настолько важно, что она, не полагаясь на волю случая – авось русская пройдет мимо и больше на фото не взглянет, – убрала их.
Кто ж там был, на фото? Кто-то, безусловно, знакомый Алёне Дмитриевой, которая ведь практически никого из жителей Тоннера не знала. Где она могла видеть того человека? Чем могла стать для него опасной?
Ответ опять же напрашивается – наверняка она видела его в обстановке особого свойства. Там, где его появление могло вызвать подозрения и обратить внимание полиции именно на него.
Например, в Талле. Поскольку замок – самое «криминальное» место, которое Алёна посетила в последнее время, о чем известно дежурной бассейна. И кто-то там был еще… Кто?
Почему Мадам так засуетилась по поводу Алёны? Мари Вассерман ведь не могла знать о ее знакомстве с двумя новоявленными сыскными псами, возникшими по прихоти начальства в окружной жандармерии. Просто испугалась нежелательной свидетельницы? Или…
Или не просто. Скорее всего, не просто. И это еще одно подтверждение главной догадки Алёны, о которой она подумает капельку позже.
Пока надо выяснить – вернее, попытаться выяснить, – за кого же так испугалась мадам Вассерман.
Алёна вышла с мобильника в Интернет и набрала в поисковике тот адрес, который ей прислала Марина.
Грузился сайт медленно, наша героиня нервничала – время шло, это ощущалось ею физически, а еще о столь многом нужно было поразмыслить!
Черт, сайт не открывается, завис… Может быть, здесь не проходит сигнал? Для эсэмэсок – нормальный, а для Интернета – слабоват?
Алёна отодвинула табурет и подошла вплотную к окну, чуть ли не высунувшись наружу, но в этот момент солнце, выглянув из-за донжона, ударило ей в лицо. Писательница отвернулась и была вынуждена отойти от окна. Подняла голову – да так и ахнула… Шальной луч неожиданно высветил фрески на потолке, и теперь стали видны и подробности одежды, и выражение лиц.
Собственно, насчет подробностей одежды – слишком смело сказано, потому что на потолке башни лидеры католиков и протестантов были изображены в абсолютно голом виде. Вот разве что король Генрих IV целомудренно облачен в латы и даже шлем. И у Юпитера – в его образе выступал адмирал Колиньи – чресла слегка прикрыты. А все прочие персонажи обоего пола, в том числе, разумеется, Диана де Пуатье и Екатерина Медичи, были нагими. Диана, конечно, блистала небесной красотой, однако и Екатерине, которая всю жизнь делила супруга с означенной Дианой, художник польстил, наделив ее обворожительными формами. Право, королева-отравительница выглядела совсем недурно!
Королева-отравительница…
Внезапно в Алёниной памяти всплыл недавний диалог с мсье Беарном. Она ему ехидно сказала, мол, руки у нее были по локоть в крови на выходе из конюшни, а о джинсы она вытирала окровавленный нож. И гид возразил как-то так: «Ну, нож у вас вряд ли имелся, потому что тот несчастный был отравлен…»
Отравлен, о господи! Но чем? Где? Уже в конюшне? При помощи чего можно быть отравленным в наше время, пусть даже в замке, полном всевозможных средневековых прибамбасов?
Вот разве что где-нибудь на столике в малом или большом салоне лежат перчатки, пропитанные тем ядовитым составом (мышьяком в смеси с чем-то… неведомо с чем, секрет утрачен навеки!), который готовили для Екатерины Медичи Козимо Руджиери, мэтр Рене и Тихо Браге. С его помощью королева успешно отправила на тот свет многих своих неприятелей, в том числе и знаменитую Жанну Д’Альбре… А кстати, вот и она на потолке – в образе, заметьте себе, Минервы, но столь же обнаженная, как и прочие.
Хотя яд из гипотетических перчаток небось выветрился бы уже за столько лет. Или нет? Протянет какой-то турист свои шаловливые ручонки к перчаточкам, и… А может, и не в перчатках дело. Мало ли какого реквизита напихано тут, в замке, а конкретней – в выставочной комнате, после кражи из которой пропала китаянка-горничная и был отравлен Карло Витали, имевший отношение к незаконному экспорту китайской рабсилы на рынки Евросоюза…
Алёна не сводила глаз с потолка. Вдруг фрески в Талле, в точности как оживающие картины в ее любимых фильмах про Гарри Поттера, что-нибудь да знают о происходящем в замке? Мебель, гобелены, покрывала, статуэтки, фрески многое видели, многое знают, но сообщат об этом только своим…
– Королева-отравительница, ты в курсе таких дел, ты-то точно все знаешь! – пробормотала Алёна, глядя на потолок.
Екатерина Медичи молчала, кокетливо прикрывая одной рукой свое голенькое лоно (у всех нарисованных дам, что у гугеноток, что у католичек, были аккуратненько выбриты лобки!), а палец другой прижимая к губам. Ее темные флорентийские глаза были устремлены в одну точку – чуть позади плеча Алёны.
И Алёна оглянулась.
Оказывается, королева с неподдельным интересом взирала на угловатый мешок с цементом, который стоял поверх большой коробки с песком, – и нипочем не желала помогать нашей героине. С другой стороны, Алёна Дмитриева принадлежала к православной церкви, а значит, ждать помощи от ярой католички было с ее стороны просто наивно.
Мобильник, зажатый в руке, вздрогнул. Писательница задумчиво взглянула на дисплей.
Да боже ж мой! Она и забыла, что вошла в Интернет! А сайт наконец-то загрузился. Так… История города, адреса спортивных сооружений… Ага, бассейн. История создания, расписание, знаменитости, которые в нем купались… Забавно! Вот и фотогалерея. Ну-ка, скорей откроем ее…
Скорей не получалось. Загрузка опять висла.
Черт, да поймет ли Алёна когда-нибудь хоть что-нибудь в происходящем? Вот навязалось приключение на ее голову!
И в это мгновение наша героиня услышала, что кто-то поднимается по лестнице – по мраморным ступеням цокали каблуки.
Ах ты господи…
Нет, конечно, в самом факте пребывания писательницы в Башне Лиги не было совершенно ничего преступного: ну, забрела туристка нечаянно в закрытое для посещений помещение, не совладала со страстью к истории… Да что тут такого, чтобы так пугаться?
Но Алёна перепугалась.
Причем настолько, что ринулась к стене около двери и замерла, прижавшись к холодному камню. Даже, кажется, дышать перестала.
Дверь начала приотворяться. А Алёна вдруг вспомнила, как открывается створка, с каким грохотом влипает в стену. Ужас! Сейчас ее просто размажет дубовой тяжестью и она превратится в одну из фресок!
Еле успела выставить руку и придержать дверь в миллиметре от своего носа!
– Хм, – донесся до ушей писательницы женский голос, – здесь никого нет. Ни в индийских тряпках, ни без них. Что?
Ответа Алёна не услышала. Значит, женщина была одна и общалась с кем-то по телефону. А та снова заговорила:
– Никого, я уверена. Хорошо вижу: ни в одной нише никого нет. Тебе показалось! И навстречу мне никто не попадался. Она могла, конечно, удрать в комнаты и присоединиться к какой-нибудь экскурсии. Знаешь, а позвони-ка моему отцу. Он сам сейчас сидит у монитора, демонстрирует усердие жандармам, которые дышат ему в затылок. Сегодня даже камеру над дверью в Большой Галерее включили.
Алёна насторожилась! Отец дамы сидит около камеры слежения? Уж не отец ли Бланш Марье имеется в виду – начальник охраны Талле? Значит, здесь сама Бланш, невеста Эсмэ. Интересно, как она выглядит? Которая из трех гидов: в сером, синем или коричневом костюме? И с кем, интересно, девушка говорит по телефону? Уж конечно, не с женихом! Наверное, с одним из служащих или охранников. Кто-то, видно, заметил Алёну в окне башни, иначе каким образом неизвестный мог догадаться, что она здесь…
Нет, все не так! Почему «неизвестный»? Очень даже известный! Снизу никто не мог разглядеть в окне «индийские тряпки» – очень далеко. А вот вблизи их видел один только Жан-Батист Беарн, с которым Алёна провела в приватной и приятной (вернее, неприятной) беседе несколько минут.
Что за бдительный тип оказался! Узнал ведь шалую туристку и решил прекратить ее бесконтрольные хождения. Странно, правда, что послал в башню Бланш, а не пошел сам.
Может быть, занят? Жибе говорил, что должен вести экскурсию.
Но явно не ведет, если разговоры разговаривает.
– Ну что мне, именем Пречистой Девы поклясться, что ее здесь нет? – рассердилась Бланш. – Все, я ухожу, мне до экскурсии надо еще успеть кое-что сделать.
Она решительно застучала каблуками по направлению к двери, и у Алёны подкосились ноги – сейчас Бланш возьмется за ручку и увидит затаившуюся «преступницу». Не сможет ее не увидеть!
Ну и что? Подумаешь! Не убьет же она ее на месте. В самом крайнем случае Алёна пообщается со своими знакомыми полицейскими агентами, ныне жандармами…
Перестук каблучков затих. Потом снова зазвучал, удаляясь, словно Бланш решила вернуться в глубь комнаты.
Раздался какой-то стук, как будто девушка что-то положила на пол. Стало тихо, только что-то шуршало.
Алёна рискнула чуть выглянуть. Бланш стояла к ней спиной: наклонилась над ящиком с песком (тем самым, который привлек внимание королевы-отравительницы) – и пыталась сдвинуть с места тяжеленный мешок с цементом.
Интересно, зачем?
Теперь или никогда! – решилась Алёна. Нагнулась, сорвала с ног шлепанцы и, босая, бесшумно выскользнула из-за двери.
Бланш не обернулась – пыхтела над мешком.
Писательница выпорхнула вон из башенной каморки и понеслась вниз по лестнице, скользя ступнями на гладких мраморных ступеньках и чуть не падая.
На площадке, где находилась дверь, ведущая в Большую Галерею, притормозила, почти не сомневаясь, что человек, который послал Бланш проверить Башню Лиги, топчется во дворе. Спустившись, Алёна немедленно попадет ему в руки.
Нет, ну само собой, она могла бы написать трактат на тему о том, что ей совершенно ничего не грозит, что Беарн – просто ботаник, гид в замшелом шато, поэтому совершенно нечего его бояться. Если он с собственной дочерью-трансвеститкой не справился, то где ему совладать с ней, абсолютной натуралкой! В худшем случае ее крепко пожурят и опять отведут давать объяснения двум борзым парижским псам, Малгастадору и Ле Пёплю. Ничего страшного, факт!
Но ей было страшно. Ей было необъяснимо страшно.
Вернее, вполне объяснимо.
Потому что мсье Беарн откуда-то знал, что Витали был убит. И не просто убит – отравлен. Знал, хотя Жоэль сказал, что об этом никому не известно, а Марина в эсэмэске подтвердила, что даже в вездесущем Интернете нет ни слова об отравлении – всюду встречается фраза «скоропостижно умер», где-то мелькнуло упоминание о сердечном приступе, где-то – об аневризме аорты. И ни полсловечка о яде!
А Беарн сказал – отравлен.
Конечно, он мог подслушать разговоры жандармов, мог выпивать с полицейским врачом, а тот мог проговориться… Да мало ли что еще могло быть!
И все же попадать сейчас в руки Беарна или кого бы то ни было из охраны замка Алёне хотелось примерно так же, как встретить внизу огнедышащего Дракона. Хотя, может, с Драконом она скорей поладила бы – все же одного поля ягоды. Вернее, одного полета птицы…
У нее было два пути: вниз – или в Большую Галерею. Особого выбора нет. Алёна влетела в галерею – и чуть не сшибла мусорную корзинку, стоявшую почему-то почти на пороге. Ну вот, где надо, их днем с огнем не сыщешь, а где не надо – сами под ноги попадаются!
Она посторонилась и поспешно надела шлепанцы – ноги на исторических ступенях замерзли в момент.
Так, что там говорила Бланш про камеру наблюдения, которая находится над дверью?
Алёна задрала голову. Вот и камера. Укреплена довольно низко, прямо над притолокой. А дверь невысока, как все двери, который выходят на боковую лестницу. Значит, если встать прямо под камерой, в объектив не попадаешь. Вряд ли они здесь с широким обзором, Жоэль говорил, что охранная аппаратура в замке – полный отстой…
Но сейчас главное – не охрана, а Бланш. Эта дверь открывается наружу, то есть номер, который прошел в Башне Лиги, здесь уже не пройдет. Бланш беглянку сразу заметит, значит, нужно отвести ей глаза.
Как?
Ну, для начала…
Алёна открыла сумку и вытащила оттуда сизо-синюю – в цвет знаменитого le bleu под глазом – блузку. Забавное, кстати, родство слов… Хотя по-французски блузка вообще-то chemisette, ничего общего! Затем наша героиня сорвала «индийскую тряпку» и сменила ее на блузку. Поскольку «тряпка» была надета поверх брюк, нижний этаж переодевать не пришлось. Заодно Алёна сняла вторую «индийскую тряпку» – с головы и торопливо взлохматила примятые волосы. Ее кудри приобрели привычный элегантно-лохматый вид. До чего же удобно иметь такие волосы, кто бы знал…
Ох, боже мой! По ступенькам стучат каблуки Бланш!
В это самое мгновение распахнулась большая дверь напротив, и в галерею толпой повалили туристы. К счастью, их вел не Беарн, а девушка в коричневом костюмчике.
Туристы оказались весьма ретивы и вмиг заполнили просторное помещение. Защелкали и замигали камеры. Алёна влилась в толпу, подняла мобильник – типа, тоже фотографирует, а сама косилась на маленькую дверь.
Створка открылась. Высокая девушка в сером костюме ищущим взором окинула зал, обратив на даму в синем не больше внимания, чем на дам в черном, белом, зеленом и разных других тонах.
Алёна отметила ее напряженно сжатые губы, сощуренные глаза, бледное лицо. Бланш нервно отряхивала рукава своего пиджака и вытирала пальцы бумажным платочком. Потом отбросила платочек в ту самую мусорную корзинку, на которую налетела Алена. И наконец-то ушла.
Хм. А ведь что-то неладно с ней… Как-то очень сильно девушка волнуется из-за безобидной туристки, которая забрела в Башню Лиги, а потом пропала бесследно…
Дисплей мобильника, который держала перед собой Алёна, вдруг осветился. Фотогалерея сайта http://tonner-sport.fr / наконец-то загрузилась. Опять нужно уединение, чтобы ее толком посмотреть, а заодно еще кое-что обдумать…
Бочком-бочком Алёна продрейфовала к двери. Случайно взгляд ее упал в мусорную корзинку. Там было пусто – если не считать платочка, брошенного Бланш. Он был испачкан сырым песком – песчинки кое-где осыпались, кое-где прилипли к мягкой бумаге.
Алёна пожала плечами, осмотрелась, не обращает ли на нее кто внимания. Никто не обращал. Вот и замечательно. Тогда выскользнула на площадку. Кстати, хороша бы она была, если бы столкнулась вдруг тут нос к носу с Бланш… Наверняка выдала бы себя! Но обошлось – видимо, девушка и впрямь спешила и уже спустилась вниз.
Ну и на здоровье. А Алёна вновь направилась наверх, в Башню Лиги. Там ее уже искали, значит, именно там сейчас безопасней всего. Она медленно брела в свое укрытие, спотыкаясь на каждой ступеньке, потому что глаза были прикованы к дисплею телефона, а палец скользил по полосе прокрутки.
Фотографий оказалось много: Алёна пробегала глазами по лицам подростков, юношей, мальчиков… Эсмэ на снимках нет, нет, нет! Вообще-то, она могла пропустить его, не узнать – ведь прошло довольно много лет. И вдруг мелькнуло что-то… Алёна остановила прокрутку, принялась увеличивать детали фотографии.
Трое подростков стоят на пьедестале почета – все трое в плавках, на шеях висят на ленточках медали. Около парнишки, занявшего третье место, замер мальчик, который несет победителям цветы – в каждой руке по букету и еще один смешно зажат под мышкой. Тощенький такой мальчишка, ребра наружу, пружинистые каштановые кудряшки вокруг лица. Точно такие, только пепельные, были в детстве у Алёны Дмит… то есть, тьфу, у Лены Володиной, никакими щетками-расческами с ними нельзя было сладить, и никто не верил, что они у нее свои, что сами вьются. Из-за своих кудряшек Эсмэ легко узнаваем. Какой хороший был мальчишка, подумала Алёна. Но тут же вспомнила, как он гонял ее по полю – зло, жадно… Еще неизвестно, кстати, что случилось бы, если бы не появился Жоэль, потому что…
Ладно, сейчас гораздо важнее другое. Алёна продолжала смотреть фото. Ой, какая это была мутота: перелистывать их, выхватывать и укрупнять кадры – и все время думать, что пропустила, пропустила того, кого искала… – хотя бы потому, что не имела понятия, кого ищет.
И вдруг осенило!
– Дура, что ж ты делаешь? – сердито сказала себе вслух Алёна. – Нужный мне человек обязательно должен оказаться на одной фотке с Эсмэ, потому что на стене холла бассейна этой фотографии как раз не было. Не дергайся, вернись туда и посмотри снова.
Собственный голос ее успокоил.
Снова палец лег на полосу прокрутки. Назад, назад… Вот. Трое подростков на ступенях пьедестала почета, тощенький мальчишка с букетами, пришедший их поздравить, и – тренер.
Наша героиня вгляделась в его лицо, увеличив изображение до предела, потом внимательно осмотрела фигуру, облаченную в спортивный костюм. И ей стало не по себе… Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы угадать: мужчина – тот самый тренер-грубиян, муж дежурной, потом Николь. Мсье Вассерман. С супругой-то он разошелся, однако… однако понятно, почему маленькая женщина позаботилась убрать его изображение с глаз долой. Конечно, за пятнадцать лет мужчина изменился, прибавилось морщин, некогда бледное лицо посмуглело и набрякло, а вот его стать не изменилась. В сером спортивном костюме он точно так же напоминал крепенький дубовый анкерок, поперек себя шире, как в джинсовом костюме и «стетсоне», в которых Алёна видела его в Талле на экскурсии. Да, она достаточно внимательно присматривалась к своей группе и даже сейчас, спустя несколько дней, была способна довольно подробно описать каждого. Тем более человека, чья одежда назойливо привлекала к нему внимание, бросалась в глаза, отвлекая взгляды от главного: от его очень узнаваемой стати.
Предположим, Алёна угадала: это Вассерман. И он был в шато одновременно с женой. В смысле, с женами. С первой и второй. Обе сторонились его. Что касаемо Виктори, причины объяснимы. Возможно, Вассерман ее просто не узнал в мужском обличье, а Николь вовсе не стремилась бросаться ему в объятия. Да и Луи-Огюст, наверное, ревнив (ревнива, нужное подчеркнуть). Что же до первой жены, Мари… Она тоже с ним практически не общалась. Алёна более или менее внимательно следила за экскурсантами после того, как нашла пресловутый билетик, и могла с уверенностью сказать: эти двое только разок перекинулись словцом, мол, жаль, что нельзя фотографировать в салонах шато. Причем с таким видом перекинулись, будто они враги и им противно даже слово друг другу сказать. А между тем мадам Вассерман в бассейне впала в панику при самом незначительном намеке на то, что ее бывший супруг может быть кем-то опознан на старых фотографиях…
Алёна вошла наконец в башню и осмотрелась.
Никого, конечно.
Прикрыла дверь.
Вновь взглянула на фрески.
Яркий солнечный луч вполз на потолок, но лицо Екатерины Медичи по-прежнему было отчетливо видно, и ее взгляд все так же был устремлен на ящик с песком.
Черт, вот и не верь после этого в мистику! Особенно если вспомнить, что платочек Бланш был испачкан сырым песком… Сначала, значит, девушка двигала мешок с цементом, потом ковырялась в песке.
Надо попытаться выяснить – для чего. Спасибо за подсказку, ваше величество.
И Алёна проделала то же самое, что незадолго до того невеста Эсмэ.
Мешок с цементом был прошит снаружи, его явно не открывали. Песок старательно приглажен, словно его и не касалась ничья рука. А между тем, судя по испачканным рукам и рукавам Бланш, она в ящике основательно порылась…
С чего вдруг гиду замка Талле, спешившему на экскурсию, понадобилось рыться в ящике с песком?!
Алёна принялась закатывать рукава, чтобы не испачкаться, и обошла ящик, выискивая, где будет удобней начать раскопки. И замерла.
На полу лежал пистолет.
