Эпилог
И СНОВА ЛЮБОВЬ
Глава 1
Многие недели Тэмми находилась в руках медиков, и все они — ортопеды, нейрохирурги, гастроэнтерологи и старые опытные медсестры — в один голос утверждали, что ей невероятно повезло и что она «родилась в сорочке». Несмотря на это, изнывая от боли томительно долгими днями и ночами, Тэмми отнюдь не ощущала себя везучей.
Скорее наоборот. Нередко ночью, в часы бессонницы, ей казалось, что она никогда не встанет на ноги. Разумеется, ее пичкали болеутоляющими, из-за которых она постоянно пребывала в состоянии легкого дурмана, но даже после укола или приема таблетки, когда боль немного затихала, Тэмми чувствовала ее присутствие. Боль таилась здесь, в ее израненном теле, и лишь выжидала удобного момента, чтобы вновь воспрянуть и продолжить свою мучительную работу.
В течение первых трех суток после катастрофы Тэмми лежала в отделении интенсивной терапии госпиталя в Сидар-Синае. Но как только непосредственная угроза ее жизни миновала, страховая компания потребовала перевода Тэмми в окружной госпиталь Лос-Анджелеса, где она могла получать лечение со скидкой в пятьдесят процентов. Так как сама Тэмми была совершенно неспособна возражать, ее бы, вне всякого сомнения, туда перевели, не вмешайся тут Максин. Выяснилось, что у мисс Фрайзель есть близкие знакомые в Совете госпиталя, и она недвусмысленно дала им понять, что миссис Лоупер лучше не беспокоить и в противном случае их ожидают весьма серьезные неприятности. Руководство госпиталя сочло за благо не перечить Максин. Тэмми оставили в Сидар-Синае — более того, перевели в отдельную палату. Максин заботилась о том, чтобы каждое утро в палату доставляли свежие орхидеи в огромном количестве, а в три часа дня — шоколадный торт из магазина «Леди Джейн».
— Поправляйся побыстрей, — приказала она Тэмми в одно из своих первых посещений; Тэмми тогда только что перевели из отделения интенсивной терапии. — У меня уже составлен длиннющий список обедов и вечеринок, на которые нас пригласили. Боюсь, на ближайший год ни одного свободного уик-энда не предвидится. Мне уже звонила Ширли Маклейн. Сообщила, что ей привиделся Тодд, отлетающий на небеса. На нем была светло-голубая рубашка. Я не стала огорчать старую перечницу и заверила ее, что именно в такой рубашке он и отбыл в лучший мир. Кстати, ты не помнишь, как он был одет в действительности?
— На нем были потрепанные джинсы и никакой рубашки, — улыбнулась Тэмми. — Футболку он разорвал, чтобы сделать мне перевязку.
Голос ее все еще был слаб, но в нем постепенно оживали прежние интонации.
— Об этом ты сама расскажешь старушке Ширли. И всем прочим друзьям Тодда, которые сгорают от желания с тобой познакомиться…
— Со мной? Но почему?
— Потому что я рассказала им, что ты — совершенно потрясающая особа, — заявила Максин. — Так что залеживаться на больничной койке тебе некогда. Как только разрешат врачи, я отвезу тебя к себе, в Малибу.
— Господи, зачем тебе столько хлопот?
— Думаю, хлопоты — это как раз то, что мне сейчас нужно, — с неожиданной серьезностью ответила Максин. — И чем больше хлопот, тем лучше. Надеюсь, это поможет мне забыть… о том, что с нами произошло.
К счастью, Тэмми не мучили тяжелые воспоминания. Помимо болеутоляющих ей давали и транквилизаторы, так что большую часть времени мысли ее текли вяло и лениво, и все случившееся казалось всего лишь странным сном.
— Вы очень выносливая женщина, — заявил как-то во время утреннего обхода лечащий врач Тэмми, слегка лысеющий молодой человек по имени Мартин Зондл. — Да, организм у вас на редкость крепкий, — покивал он головой, листая историю болезни миссис Лоупер. — Обычно людям требуется в два раза больше времени, чтобы оправиться после подобных ранений.
— А я разве оправилась? Что-то я не чувствую себя здоровой.
— Возможно, говорить о том, что вы уже оправились, преждевременно. Но вы на пути к выздоровлению. Дела у вас идут наилучшим образом, поверьте мне на слово.
То был период, когда Тэмми приходилось многому учиться заново. Учиться без посторонней помощи вставать с кровати, делать первые шаги. Наступил день, когда она впервые добралась до окна. Потом дошла до дверей палаты. А вскоре ей удалось самостоятельно посетить туалет. И наконец настал торжественный момент, когда Тэмми в сопровождении Максин впервые вышла на прогулку по больничному двору. Они немного постояли, наблюдая за работой строителей, возводивших новый корпус.
— Мне бы стоило выйти замуж за славного рабочего парня, — заявила Максин, когда они вернулись в палату. — За человека, умеющего ценить незамысловатые радости жизни. Гамбургеры, пиво, а в ночь с субботы на воскресенье — хорошую порцию супружеского секса. А то я слишком усложняю жизнь. И меня всегда окружают какие-то утонченные паршивцы с извращенными вкусами.
— Арни, моего бывшего мужа, вполне можно считать простым незамысловатым парнем. Вот только в постели от него было мало радости.
— О, хорошо, что ты вспомнила об Арни. Нам как раз надо поговорить о нем.
— Что с ним такое?
— Честно говоря, ничего хорошего. Он оказался довольно гнусным типом, твой разлюбезный Арни…
— Говори быстрее, не тяни. Что он натворил?
— Ну, если без предисловий… Короче, он… продал трогательную историю вашей семейной жизни. Так сказать, сделал ее достоянием гласности.
— Что?!
— Что слышала. Ты теперь — самая модная персона. Все только о тебе и говорят. Мне уже звонили из «Фокс», спрашивали, не могу ли я уговорить тебя дать разрешение на съемку фильма.
— Надеюсь, ты шутишь.
— Ничуть. Я сказала, что при случае непременно с тобой поговорю. Честно говоря, Тэмми, на этом можно заработать неплохие деньги.
— На чем? На торговле собственной жизнью? Ну уж уволь! К тому же, по-моему, наша с Арни семейная история — это откровенная и безнадежная скука. Кому она может быть интересна?
— А все эти ублюдки думают иначе. На погляди.
И Максин извлекла из сумки целую пачку иллюстрированных журналов. Тут, разумеется, были знаменитейшие сплетники, «Нэшнл инкуайрер» и «Стар», а также несколько изданий, не столь проворных по части раздутых сенсаций. Руки все еще плохо слушались Тэмми, и Максин пришлось самой перелистывать страницы в поисках нужных статей. Некоторые из них были украшены фотографиями Тодда в расцвете славы. Заголовки были полны дешевого мелодраматизма «Великий покоритель сердец устал от славы», — сообщал один из них. «Каньон Смерти скрыл все его тайны», — вторил другой. Но все это казалось образчиком хорошего вкуса по сравнению с измышлениями «Глоуб». Здесь целый раздел был посвящен «трагедии в Голливуде», или, выражаясь цветистым языком журналистов, «привидениям, призракам, демонам и служителям сатаны, превратившим Тинзелтаун в излюбленное прибежище дьявола».
Помимо снимков Тодда страницы пестрели фотографиями Максин и Гарри Эппштадта, а «Инквайрер» и «Глоуб» поместили даже изображения Тэмми. Одна из статей, вышедшая в сопровождении весьма неудачной фотографии, была полностью посвящена ее скромной персоне. Автор этого опуса заявлял, что, «по словам мужа Тэмми Джейн Лоупер, Арнольда, его жена в течение многих лет являлась страстной поклонницей Тодда Пикетта. Не исключено, ей больше, чем кому-либо другому, известно о последних часах погибшей суперзвезды. Но она упорно хранит молчание. Спрашивается почему? Дело в том, что тридцатишестилетняя Лоупер является главой таинственной колдовской секты. Эта секта включает в себя тысячи фанатов покойного Тодда Пикетта, проживающих в разных уголках мира. Используя средства черной магии, члены секты пытались управлять жизнью своего кумира, однако их рискованные эксперименты привели к трагедии».
— Я не знала, стоит ли тебе все это показывать, — заметила Максин. — Боялась, что ты расстроишься из-за этой ерунды.
— Но как они могут писать такую чушь? Тут ведь только идиотские выдумки и ни слова правды.
— Журналюги и не на такое способны. С тобой еще обошлись достаточно мягко. А про меня состряпали статейку, которой займется мой адвокат. Но больше всего досталось доктору Берроузу. Теперь его карьере крышка.
— Неужели?
— Да, в одном из журналов привели длиннющий список… как-то они там ехидно выразились? Забыла. А, вот. Список его «не слишком удачливых пациентов».
— Значит, Тодд не был первым?
— Разумеется, нет. Но Берроуз умел прятать концы в воду. К тому же люди не слишком любят распространяться о своих неудачных пластических операциях, согласна?
Максин собрала журналы и сунула их в ящик прикроватного столика.
— Я гляжу, подобное чтиво тебе на пользу, — сказала она — Ты даже порозовела.
— Это от злости, — возразила Тэмми. — Весь этот дикий бред занятно читать, пока врут про других, а не про тебя.
— Значит, не приносить тебе новой порции?
— Нет, что ты, принеси обязательно. Надо знать, что они про меня напридумывали. Любопытно, как им удаюсь добыть мои фотографии. Да еще такие отвратительные. Особенно одна хороша. Там я похожа на перезрелую свеклу весом примерно в центнер.
Максин расхохоталась.
— Ну, ты уж слишком сурова к себе. Хотя фотография действительно дерьмовая. Думаю, они раздобыли ее у фотографа. Ты помнишь, кто тебя снимал?
— Конечно помню. Арни, кто ж еще. Прошлым летом.
— Да уж, наверняка из всех ваших семейных фотографий он выбрал самую неудачную. Впрочем, наплюй на своего дражайшего муженька. Он не лучше и не хуже, чем многие другие. Уж я-то много раз сталкивалась с подобными штуками. Когда речь идет о деньгах — пусть всего лишь о нескольких сотнях баксов, — люди готовы на все и при этом вовсе не считают себя подлецами. «Америка должна знать правду», — вот что они твердят в свое оправдание.
— Думаю, Арни обошелся без подобных громких фраз, — усмехнулась Тэмми. — У него были другие оправдания. Наверняка он сказал себе: «Я столько лет был женат на толстой корове, что заслужил вознаграждение. И теперь имею право заработать на ней немного денег». Или что-то вроде этого.
На этот раз Максин не рассмеялась; во взгляде ее мелькнула горечь.
— Мне очень жаль, что я принесла тебе эти дурацкие журналы, — вздохнула она. — Сейчас тебе не стоило их читать.
— Пожалуйста, не надо извиняться. Ты поступила совершенно правильно. На самом деле я ждала чего-то подобного. Кстати, что пишут о тебе? Или тебе неприятно об этом говорить?
— Почему же неприятно, — вновь испустила тяжелый вздох Максин. — Я человек закаленный, всякое про себя слыхала. Пишут, что я эксплуатировала Тодда. Вертела им, как хотела. Думала только о собственной выгоде и пренебрегала его интересами. И так далее, и тому подобное.
— И как ты к этому относишься?
— Иронически. Меня это уже не задевает. Привычка, знаешь ли. Меня в каких только грехах не обвиняли. Но когда Тодд был жив… — Максин внезапно осеклась и поднялась со стула. — Ладно, хватит об этом. Все равно мы не можем им помешать. Желтая пресса будет обливать нас грязью сколько угодно, и люди будут в это верить. Или не верить, если им так заблагорассудится. — Максин наклонилась и поцеловала Тэмми в щеку. — Думай только о своем здоровье. Доктор Зондл… Ведь его фамилия Зондл?
— По-моему, да.
— Странная фамилия. Похожа на название дешевого белого вина. Так вот, доктор, как бы там его ни звали, считает, что ты — поразительная пациентка. На это я ему сказала: «Я всегда знала, что Тэмми — поразительная».
Тэмми крепко сжала руку Максин.
— Спасибо тебе, Максин. Спасибо за все.
— Не благодари, — покачала та головой. — После того, что мы пережили вместе, нам надо держаться друг за друга. Ладно, до завтра, И еще, хочу тебя предупредить. Теперь, когда ты стала знаменитостью, медсестры и сиделки наверняка начнут засыпать тебя вопросами. А потом продавать твои ответы журналистам. Так что держи рот на замке. И не верь никому. Помни: самое искреннее участие может обернуться обманом.
Максин навещала Тэмми каждый день и всякий раз приносила новые журналы. Но как-то раз, недели через три после того, как Тэмми пришла в себя, Максин извлекла из сумки нечто более увесистое, чем глянцевые журналы.
— Помнишь нашего Нормана Мейлера?
— Детектива Руни?
— Его, паршивца. Правда, теперь он детектив в отставке, Мартин Рэй Руни. Так или иначе, он завершил свой труд, и нашелся подонок издатель, который счел его писанину пригодной для публикации и выпустил книгу со сверхъестественной скоростью — всего за три недели. Новоиспеченный шедевр перед тобой.
— О господи!
— Взгляни. Вот оно, создание коповского пера. Так сказать, во всей красе и славе.
Книга была невелика — не более трехсот страниц толщиной, — однако недостаток объема щедро возмещался бьющей в глаза амбициозностью. На спинке обложки сообщалось, что ни один из голливудских триллеров не идет в сравнение с рассказанной здесь историей. На лицевой стороне красовалась фотография дома в каньоне Холодных Сердец, а над ним, меж облаками, парил демон.
— Этот гад утверждает, что я, ты и женщина по имени Катя Лупеску действовали заодно, — сообщила Максин. — Как три ведьмы из «Макбета».
— Ты хочешь сказать, что уже прочитала это?
— Так, пролистала. Кстати говоря, не самая плохая книга из тех, что попадали мне в руки. И наши имена написаны правильно. Что же касается всего прочего… Господи боже! Даже не знаю, как тебе это описать. Какая-то мешанина из заплесневелых голливудских мифов, параллелей с делом Мэнсона и зануднейших описаний детективного расследования. Главная фишка состоит в том, что все мы, по убеждению проницательного автора, участники заговора.
— Какого еще заговора?
— Вот этого наш милейший коп не объясняет. Утверждает только, что Тодд узнал о заговоре и был убит. Такая же участь постигла официанта Джоя и Гарри Эппштадта. Правда, насчет последнего он замечает, что у многих в Голливуде были причины желать его смерти.
— Я и не знала, что книгу можно выпустить так быстро. А главное, так быстро написать.
— Дурное дело не хитрое. А ты можешь себе представить, что Руни уже получил за нее аванс в двести пятьдесят тысяч долларов? Неплохо этот мерзавец на нас нажился, правда?
Тэмми взяла книгу — которая называлась «Адский каньон» — и принялась медленно ее листать.
— Ты не знаешь, ему удалось поговорить с Арни?
— При беглом просмотре славное имя Арни мне не встретилось. Но может, я что-то пропустила.
— О, да тут и картинки есть, — заметила Тэмми.
Действительно, в середине книги была помещена небольшая подборка фотографий. Вероятно, Руни — или тому, кто на него работал, — пришлось приложить немало усилий, чтобы добыть эти снимки из архивов любителей немого кино. На одном из них была изображена Катя Люпи в вечернем платье, столь прозрачном, что оно казалось сделанным из воздуха. Другая запечатлела целую группу — Катя, Мэри Пикфорд, Дуглас Фэрбенкс, Теда Бара, Рамон Наварро и множество прочих знаменитостей на пикнике в саду, в каньоне Холодных Сердец. На заднем плане, отделенный от Кати несколькими рядами улыбающихся гостей, стоял Биллем Зеффер.
Тэмми захлопнула книгу.
— Что, больше не хочешь смотреть?
— Я почитаю ее потом. Не сегодня.
— Я вот что думаю. Доктор Зинфэндель, или как его там, — Тэмми улыбнулась намеренной оговорке Максин, — сказал мне, что ты сможешь выйти отсюда через неделю, самое большее через десять дней. По-моему, тебе не стоит сейчас возвращаться домой. Может, ты пока поживешь у меня в Малибу? Конечно, если это место не пробуждает в тебе горьких воспоминаний.
Тэмми уже не раз с тревогой задумывалась о том, как будет жить, когда выйдет из госпиталя; услышав предложение Максин, она от облегчения залилась слезами.
— Господи, я не думала, что тебе так тяжело даже слышать о Малибу, — испугалась Максин.
Тэмми улыбалась сквозь слезы.
— Нет, что ты, я очень рада Я с удовольствием поживу у тебя.
— Вот и отлично. Тогда я пошлю Даниель — это моя новая помощница — в Сакраменто за твоими вещами. Не возражаешь?
— Не возражаю. Это будет здорово.
Девять дней спустя Тэмми выписалась из госпиталя, и Максин отвезла ее в Малибу, в свой особняк на берегу океана. На этот раз дом Максин показался Тэмми не таким уж большим и роскошным; теперь, когда в саду не горели разноцветные лампочки, а вокруг не сновали роскошные машины, битком набитые знаменитостями, дом выглядел ничем не примечательным богатым жилищем. Возможно, потому, что за время, прошедшее после первого визита сюда, Тэмми успела близко узнать Максин (да, это было очень странно — привязаться к женщине, которую она ненавидела долгие годы, и ощущать, что привязанность эта взаимна). Атмосфера враждебности, витавшая здесь прежде, развеялась без остатка. Конечно, архитектура и убранство виллы не вполне отвечали вкусам Тэмми (точнее, ее материальным возможностям), однако она не могла не признать, что все вокруг современно, стильно и элегантно. На второй или на третий вечер, когда они с Максин сидели в патио, обдуваемом ласковым морским бризом, и попивали вермут, Тэмми спросила, кто оформлял дом — сама хозяйка или профессиональный дизайнер.
— О, обычно я говорю, что сама купила и расставила все до последней вазы. Но это наглая ложь. Все тут сделано чужими руками. Кстати, картины выбирал Джерри. Он знаток по этой части. Почти все голубые хорошо разбираются в живописи. И вообще в искусстве. Кстати, о Джерри, — продолжала Максин. — В следующий уик-энд он намерен прилететь в Калифорнию повидать приятеля, который лежит в больнице. Наверняка он позвонит мне. Как ты к этому относишься? Если не хочешь, можешь с ним не встречаться.
— Нет, что ты, Максин. Я уже совсем здорова. Чувствую себя отлично. И ничего не имею против встречи с Джерри.
Глава 2
Однако вышло так, что в следующую субботу, когда прибыл Джерри, Тэмми чувствовала себя далеко не лучшим образом. Доктор Зондл предупредил ее, что в какие-то дни последствия травмы могут сказываться сильнее, и этот день явно оказался одним из неудачных. Впрочем, виной тому была сама Тэмми. Как раз накануне она решила совершить небольшую прогулку по берегу. Солнце светило так ярко, а ветер был так свеж, что она утратила счет времени и вместо двадцати минут бродила по песку больше часа. В результате женщина совершенно выбилась из сил, а назавтра все ее кости и суставы мучительно ныли. Поэтому Тэмми была не слишком настроена беседовать с приехавшим Джерри. Однако он даже не обратил на это внимания. Джерри болтал без умолку, совершенно не нуждаясь в ответных репликах собеседника; главной и излюбленной темой разговора были удивительные перемены, произошедшие в его здоровье.
— Я остерегаюсь подолгу бывать на солнце — боюсь себе навредить. Но, слава богу, пока не похоже, что болезнь собирается вернуться. Чувствую я себя просто замечательно. А ты, лапочка?
— Иногда хорошо, иногда не слишком, — осторожно ответила Тэмми.
— И сегодня, судя по твоему виду, не слишком, — заметила Максин и пощекотала Тэмми под подбородком, заставив ее улыбнуться.
— Ты очень изменилась, Максин, — усмехнулся Джерри. — Если бы я не знал тебя так хорошо, я бы предположил… предположил, что в тебе бродят мужские гены.
Максин ответила ему надменной улыбкой.
— Какие бы гены во мне ни бродили, тебя это не касается, — отрезала она. — И свои предположения можешь оставить при себе. А не болтать о них направо и налево.
— Ты полагаешь, я сплетник?
— Полагаешь — не совсем подходящее слово, — с бесстрастным видом процедила Максин. — Я в этом уверена.
— Клянусь, что буду держать рот на замке, — торжественно изрек Джерри, и в глазах его вспыхнул насмешливый огонек. — Но ты-то, Тэмми! Если я не ошибаюсь, у тебя был муж?
— Был, да сплыл, — сообщила Тэмми, не вдаваясь в подробности.
— Хорошо, я больше не буду касаться этой темы. Не хочу вас смущать, девочки. Но знайте: я вполне вас понимаю. Мужчины подчас бывают настоящими свиньями.
Максин бросила на нею злобный взгляд. Сквозь толстый слой тонального крема, покрывающий ее щеки, пробился румянец.
— Ты сказал, что привез с собой фотографии, — резко изменила Максин направление разговора, — Разве ты не хочешь нам их показать?
— Конечно хочу. Сейчас принесу.
— Какие фотографии? — спросила Тэмми.
Мысли ее все еще вертелись вокруг небольшой перепалки, только что произошедшей между Джерри и Максин. Хотя сегодня Тэмми не отличалась сообразительностью, она поняла, куда клонит Джерри, тем более что его намеки были достаточно прозрачны. До сих пор ей никогда не приходило в голову, что нежные отношения, внезапно связавшие ее с Максин, имеют чувственную подоплеку. Однако теперь она сознавала: со стороны они, несомненно, похожи на парочку воркующих лесбиянок.
Кроме того, Джерри был прав: мужчины действительно ужасные свиньи. По крайней мере, почти все мужчины из тех, к кому она имела несчастье привязаться.
Джерри тем временем принес фотографии, и Максин принялась их рассматривать.
— Господи Боже, — сокрушенно прошептала она, взглянув на последнюю фотографию, и передала всю пачку Тэмми.
— Я снимал это старым аппаратом, так что фотки не лучшего качества, — сообщил Джерри. — Но я провел там целый день и отщелкал все мероприятие от начала до конца.
«Мероприятием», которое запечатлел Джерри, оказался снос «дворца мечты» Кати Люпи, организованный муниципальным советом Лос-Анджелеса.
— Я и не знала, что они решили снести этот дом, — вздохнула Максин.
— Твоя банда, Тэмми, была очень недовольна этим решением и даже устроила митинг в защиту здания…
— Моя банда? О чем ты?
— Об Обществе поклонников Тодда Пикетта, о чем же еще.
— А…
— Так вот, твои подружки-фанатки хотели устроить там нечто вроде святилища, посвященного своему почившему кумиру. Неужели ты ничего об этом не слышала?
Тэмми молча покачала головой.
— Я смотрю, вы так упиваетесь обществом друг друга, девочки, что полностью отгородились от мира, — усмехнулся Джерри. — Так вот, фанатки Тодда Пикетта требовали сохранить дом, где погиб их кумир. Однако власти ответили отказом. К тому же дом мог рухнуть в любую минуту. Все его перекрытия и фундамент получили серьезные повреждения. Мы-то, конечно, знаем, в чем дело, а специалисты никак не могли понять, почему это произошло. Так или иначе, в каньон пригнали бульдозеры. И через шесть часов дом превратился в груду развалин. А еще через шесть часов грузовики увезли его обломки прочь.
— И много было желающих посмотреть на все это? — спросила Тэмми.
— Не слишком-то. Думаю, человек двадцать, не больше. И конечно, от начала до конца там не торчал никто. Кроме меня, разумеется. И по соображениям безопасности нас не подпускали близко. Поэтому фотографии и получились такие размытые.
Тэмми молча вернула снимки Брамсу.
— Таким образом, еще одна веха истории Голливуда превратилась в пыль, — с пафосом изрек Джерри. — Воистину, мы сами не ведаем, что творим. Вместо того чтобы беречь свидетельства истории как зеницу ока, мы уничтожаем их бульдозерами. Есть ли пределы человеческой глупости?
— Лично я рада, что этот проклятый дом снесли с лица земли, — возразила Тэмми.
Просмотр фотографий лишил ее последних сил, и она чувствовала, что ей лучше уйти в свою комнату.
— Выглядишь ты неважно, — заметила Максин.
— И чувствую себя соответственно, — призналась Тэмми. — Вы не возражаете, если я пойду к себе и прилягу?
— Иди, дорогая, — милостиво разрешил Джерри. Тэмми чмокнула его в щеку и направилась к лестнице.
— А ты что сидишь, Максин? Разве ты не хочешь уложить свою цыпочку и подоткнуть одеяло? — раздался ей вслед насмешливый голос Джерри.
— Именно так я и сделаю, — невозмутимо произнесла Максин, поднялась и последовала за Тэмми.
— У Джерри язык без костей, — сказала она, когда Тэмми уже лежала в постели. — Он вечно несет ерунду. Не обращай внимания.
— Я и не обращаю.
— Вообще-то он совершенно безвредный тип. И не хотел обидеть ни тебя, ни меня, — добавила Максин, разглаживая складки на подушке.
— Я знаю. — Тэмми пристально взглянула в серые глаза Максин. — И все же я хотела… хотела кое-что…
— Прекрати, Тэмми. Нам с тобой ни к чему об этом говорить. Я прекрасно знаю, что ты не создана для однополой любви.
— Нет, не создана.
— Что до меня… если во мне и дремлет лесбиянка, то она до сих пор еще не проснулась. Но, раз уж мы затронули эту тему, я могу признаться: мне приятно о тебе заботиться. И мне приятно твое общество.
— А мне твое.
— Вот и отлично. А на все остальное нам наплевать, правда? Пусть люди болтают все, что захотят.
— Пусть болтают, — кивнула головой Тэмми, и губы ее тронула слабая улыбка, немедленно отразившаяся на лице Максин.
— Хорошо, что мы с тобой смотрим на вещи одинаково, — проворковала она, наклонилась и поцеловала Тэмми в щеку. — Отдыхай, дорогая. Тебе нужно поспать.
Когда Максин вышла из комнаты, Тэмми еще долго лежала без сна, прислушиваясь к успокоительному шуму океанских волн и доносившимся снизу голосам Джерри и Максин.
Разве могла она ожидать, что Максин Фрайзель станет для нее самым близким человеком на земле? Что ни говори, жизнь ее совершила довольно крутой вираж.
Но, как ни странно, сложившееся положение вещей вполне устраивало Тэмми. Она ощущала, что после всех передряг, которые выпали на ее долю, после всех ужасов, опасностей и страданий ей наконец дарована награда, и эта награда — Максин. Она, Тэмми, проявила стойкость и мужество и обрела близкую душу.
— Мы с тобой смотрим на вещи одинаково, — шепотом повторила она слова Максин.
Отяжелевшие веки Тэмми опустились, и она уснула.
— Мне надо съездить на Рио-Линда, — объявила Тэмми два дня спустя.
Они с Максин сидели в своем любимом внутреннем дворике, и на этот раз в их стаканах плескалась водка, смешанная с томатным соком.
— Ты намерена вернуться домой? — всполошилась Максин.
— Нет-нет, что ты, — покачала головой Тэмми. — У меня больше нет дома.
— Тогда почему ты хочешь уехать?
— У меня там пропасть вещей, связанных с Тоддом Пикеттом. Я хочу от них избавиться. Да и сам дом, наверное, стоит продать.
— Надеюсь, это означает, что ты решила перебраться ко мне?
— А такое решение не будет слишком внезапным?
— В нашем возрасте тянуть некогда, — глубокомысленно изрекла Максин. — А ты сумеешь сама управиться? Может, лучше пригласить кого-нибудь из фанаток Тодда, чтобы помочь тебе разобраться с твоей… коллекцией?
— Я сама прекрасно разберусь, — возразила Тэмми.
— Тогда давай поедем вместе. Я помогу.
— Боюсь, тебе будет скучно. Там у меня столько всякой всячины! К тому же Арни наверняка наезжал время от времени и успел превратить дом в настоящий свинарник.
— Ну, беспорядком меня не напутаешь. Когда ты хочешь поехать?
— Чем скорее, тем лучше. Хочется быстрее со всем этим разделаться.
Тэмми попыталась дозвониться до Арни, предупредить его о своем приезде в Сакраменто. Однако его не удалось найти ни в аэропорту, ни у новой подруги. С одной стороны, Тэмми радовалась, что с ней поедет Максин и поможет разрешить те непредвиденные трудности, которые наверняка ждут ее дома. С другой стороны, она не могла избавиться от тревоги. Максин привыкла к роскоши, изысканности и хорошему вкусу. Что она подумает, увидав невзрачный захламленный домишко, где Тэмми и Арни провели четырнадцать лет безрадостной супружеской жизни?
Первым рейсом они вылетели из Лос-Анджелеса и в девять тридцать утра совершили посадку в Сакраменто. Максин позаботилась о том, чтобы в аэропорту их ожидала машина с шофером. Шофер по имени Джеральд сообщил, что находится в их полном распоряжении, и осведомился, куда они желают отправиться. Тэмми бросила на Максин встревоженный взгляд. Необходимость переступить порог собственного дома вдруг показалась ей ужасающей.
— Поехали, — сказала Максин и назвала шоферу адрес. — Вместе мы быстро покончим с твоими экспонатами. Уже сегодня освободимся.
Как и следовало ожидать, Арни не утруждал себя заботами о доме. Лужайка перед домом заросла травой, и высоченные сорняки почти задушили два розовых куста — предмет забот и попечений Тэмми. Кусты еще не засохли, но были чуть живы.
— Боюсь, он сменил замок, — сказала Тэмми, подходя к двери.
— Не беда. Попросим Джеральда выломать дверь, только и всего, — заметила практичная Максин. — В этом не будет ничего незаконного. Это ведь твой дом, дорогая.
Однако ключ вошел в замок и повернулся там без всяких проблем. Стоило подругам войти в дом, как по царившему везде запустению они поняли: Арни появлялся здесь нечасто. Но отопление было включено, так что в комнатах стояла удушающая жара, а в спертом воздухе витала пыль. В кухне валялись заплесневелые остатки пищи: недоеденный гамбургер, две тарелки с крошками от пиццы, гниющие фрукты. В носы вошедшим ударила невыносимая вонь, и Тэмми немедленно принялась за уборку. Максин тем временем распахнула окна во всем доме и отключила отопление. После того как Тэмми сгребла в мешок и выбросила все испорченные продукты и залила в вонючую раковину моющее средство, дышать в доме стало намного легче. Однако Тэмми понимала, что пребывание здесь лучше сократить до минимума. А потому они с Максин, не откладывая, принялись за работу. Коллекция, связанная с Тоддом Пикеттом, была так велика, что разобраться с ней за один день не представлялось возможным. Поэтому Тэмми решила лишь отобрать и уничтожить вещи, с которыми у нее были связаны особенные воспоминания. Все остальное она решила передать в дар Обществу поклонников Тодда Пикетта. Пусть фанатки приходят сюда без нее и дерутся из-за драгоценных экземпляров. Тэмми знала, что именно этим все кончится, и не желала присутствовать при безобразной сцене.
— Я думать не думала, что здесь у тебя целый музей, — сказала Максин, когда они осмотрели содержимое всех комнат.
— Наверное, весь запас страстности, отпущенный мне природой, ушел на поклонение Тодду, — усмехнулась Тэмми. — Как видишь, я умела предаваться своей страсти.
Один за другим она открывала ящики стола и торопливо рылась в них. Наконец ей удалось обнаружить папку, которую она искала.
— А здесь что? — поинтересовалась Максин.
— Твои письма ко мне. Видишь, сколько их.
— Я была ужасной стервой. Но поверь, я делала это ради Тодда. Хотела его защитить.
— И тебе это удалось. Я не осмеливалась к нему приближаться. И никто другой тоже.
— Я все время думаю о том, что совершила ошибку. Зря я дергалась сама и его дергала. Если бы только я не попыталась его спрятать, ничего…
— Не надо об этом, — поспешно перебила ее Тэмми. — Давай-ка лучше разложим на заднем дворе славный веселый костерок.
— Костерок? Но для чего?
— Предадим огню драгоценные экспонаты вроде этого. — Она указала на папку с письмами Максин. — Сожжем все то, что не предназначено для чужих глаз.
— И у тебя здесь много такого?
— Достаточно. Для того чтобы разложить костер, тебе хватит бумаг, которые мы уже отобрали. А я потом поднесу еще топлива.
— Значит, мне идти на задний двор?
— Да. Арни устроил там яму для барбекю. Справа от задней двери. Правда, барбекю он так ни разу и не сделал. Зато нам эта яма пригодится.
— Что ж, отлично.
И Максин потащила на задний двор кипу бумаг, оставив подругу разбирать свое достояние и решать, что стоит предать огню, а что можно отдать в чужие руки. Тэмми не хотелось, чтобы кто-то копался в ее чувствах или смеялся над ними; настало время навести порядок в своем прошлом. Впрочем, разобраться с коллекцией ее заставила не только забота о потомках, которые, возможно, будут изучать историю Голливуда по тем материалам, что она решит сохранить. Женщину неотступно грызла мысль о товарках по фэн-клубу, которые, несомненно, спят и видят, как бы заполучить ее сокровища. Документы, характеризующие Тэмми с нелестной или смешной стороны, не должны попасть в их жадные руки.
Выйдя на задний двор с новой кипой бумаг в руках, она обнаружила, что Максин успела разложить костер и сжечь свои письма.
— Это все? — спросила она, когда Тэмми подбросила в огонь очередную порцию бумаг.
— Нет, — покачала головой Тэмми, любуясь языками пламени. — Так быстро с моей коллекцией не справишься. Знаешь, я раньше думала, что призраки похожи на огонь, — добавила она, по-прежнему не отводя глаз от весело потрескивающего костра. — На огонь, горящий на поверхности солнца. Его невозможно увидеть, но он есть.
Максин палкой помешала тлеющие бумаги.
— Неужели никто никогда не узнает о том, что с нами случилось? — неожиданно спросила Тэмми.
— Каким образом об этом может кто-то узнать?
— Давай тоже напишем книгу.
— «Увлекательные приключения Лоупер и Фрайзель в „Стране дьявола“»?
— Да, что-то в этом роде.
— Хотя мы с тобой и очевидцы событий, к нашей книге отнесутся как к очередной выдумке, — пожала плечами Максин. — Люди верят лишь в то, во что хотят верить. И не желают расставаться со своими излюбленными заблуждениями.
— Ты так думаешь?
— Я в этом уверена. Если уж люди вбили себе что-то в головы, переубедить их невозможно. Приведи хоть тысячи фактов и опровержений.
— Ладно, пойду посмотрю, что еще нужно сжечь.
— А ты не боишься, что будущие историки кинематографа предадут наши имена анафеме?
— Возможно, так оно и будет. Но меня это не слишком беспокоит, — улыбнулась Тэмми, глядя, как то, чем она столь дорожила, превращалось в горстку пепла. Потом она резко повернулась и пошла в дом.
Ей понадобилось сделать четыре рейса из дома на задний двор и обратно, прежде чем с архивом было покончено. Наконец Тэмми вошла в спальню, где хранила самые драгоценные сокровища, и огляделась по сторонам. Она представляла, как отчаянно будут сражаться поклонницы Тодда за право обладать этими экспонатами; наверняка не обойдется без ругани, слез и даже потасовок. Взгляд ее скользнул по шкафу, где в потайном местечке, скрытом рядами видеокассет, хранилась самая главная ее святыня — коробка с фотографиями Тодда, фотографиями, которых не видел никто, кроме нее самой. Мысль о том, что эти фотографии тоже станут предметом раздора, показалась Тэмми невыносимой. Пожалуй, этим идиоткам, ее бывшим товаркам по фэн-клубу, хватит обрывков костюмов Пикетта и его автографов. Фотографий им не видать.
Тэмми медленно приблизилась к шкафу — сегодня ей пришлось так много хлопотать, что у нее начали болеть ноги — и, привычным движением отодвинув кассеты, засунула руку в тайник и бережно извлекла коробку с фотографиями.
Все прочее пусть станет добычей огня или фанаток, но эту свою святыню она сохранит, решила Тэмми. Зажав коробку под мышкой, она вышла во двор посмотреть, как дела у ее верного кострового.
— Что, это тоже в огонь? — спросила Максин, указав на коробку.
— Нет, это я возьму с собой.
— Значит, в твоей коллекции есть раритеты, с которыми ты все же не можешь расстаться?
— Это всего лишь фотографии Тодда.
Костер горел вовсю, над ямой ходили прозрачные волны горячего воздуха. Стоило Тэмми выйти во двор — и пламя вновь приковало ее взор. Наблюдая за пляской огненных языков, она открыла коробку… И вдруг какой-то внезапный импульс — возможно, приступ стыда за те блаженные минуты, что она провела, любуясь этими фотографиями, — заставил ее одним резким движением швырнуть содержимое коробки в огонь.
— Ты на редкость непоследовательна в своих решениях, — ухмыльнулась Максин.
— Есть такой грех.
Языки пламени жадно лизали фотографии, но Максин удалось рассмотреть некоторые из них.
— Здесь он такой молодой.
— Да. Это он на съемках «Уроков жизни».
— А негативы ты тоже бросила в огонь?
— Не спрашивай.
— Наверняка за эти снимки ты выложила целое состояние. Но он здесь чертовски хорош, что правда, то правда.
Наконец почти все из четырнадцати фотографий постигла та же печальная участь, что и прочие экспонаты коллекции. Тэмми испустила тяжкий вздох.
— Уж теперь-то точно все? — спросила Максин.
— Думаю, да. Остальное пусть достанется членам Общества поклонников Тодда Пикетта.
— Я умираю от жажды. Почему-то, когда смотришь на огонь, ужасно пересыхает во рту.
— Принести тебе пива или кока-колы?
— Не надо. Давай лучше сядем в машину и поедем домой.
— Домой, — эхом повторила Тэмми. Женщина в последний раз взглянула на горстку черной золы, оставшуюся от ее сокровищ.
— Да, домой, — сказала Максин, взяла руку Тэмми и коснулась ее губами. — У нас с тобой есть дом.
Огонь принялся пожирать последнюю фотографию, лежавшую на самом дне коробки. Тэмми особенно любила этот снимок. Взгляд Тодда был настолько живым и подвижным, что ей всегда казалось, будто актер смотрит не в камеру, а прямо на нее. Уголки фотографии уже почернели и обуглились. Еще секунда — и изображенный на ней человек исчезнет навсегда.
Так же стремительно, как она швырнула коробку в костер, Тэмми нагнулась и выхватила из огня снимок. Она попыталась задуть пламя, уже охватившее фотографию, но оно вспыхнуло лишь сильнее.
— Дай сюда, — буркнула Максин, вырвала у нее фотографию, бросила на землю и затоптала пламя. — Я же говорю, ты ужасно непоследовательна, дорогая, — с понимающей ухмылкой повторила она.
Тэмми бережно подняла снимок и стряхнула с него последние искорки, похожие на крошечных оранжевых червячков. Огонь успел на три четверти уничтожить изображение, а на оставшейся почерневшей части красовался отпечаток подошвы Максин. Но лицо, плечи и грудь Тодда уцелели. Глаза его по-прежнему смотрели не в камеру, а на нее, на Тэмми. Такие близкие и такие чужие глаза.
— Ты хочешь сохранить этот снимок? — спросила Максин.
— Да. Если не возражаешь, давай вставим его в рамочку и найдем для него в доме подходящее место. Так чтобы время от времени мы могли подойти и сказать Тодду: «Привет».
— Так и сделаем.
Максин направилась к дому.
— Я сейчас позвоню в аэропорт, узнаю, когда следующий рейс на Лос-Анджелес Мы покончили с твоими делами?
— Полностью.
Максин ушла, а Тэмми впилась взглядом в фотографию, которую все еще держала в руке. Подруга была права: она спохватилась слишком поздно. Но наверняка им обеим еще не раз захочется взглянуть на это лицо. А когда наступит старость, этот пристальный взгляд будет дарить им надежду на желанную встречу в другом, лучшем мире.
Обернувшись, Тэмми удостоверилась, что Максин скрылась в доме, и быстро поцеловала потемневшие, остро пахнущие гарью остатки фотографии. Потом она улыбнулась изображенному там человеку, словно прощаясь с годами, наполненными сладостной и безнадежной любовью. Как бы то ни было, теперь она в мире со своим прошлым. Тэмми сунула фотографию в карман и ушла в дом, а огонь продолжал полыхать в яме для барбекю, в которую Арни вложил столько труда.
Глава 3
На каньон Холодных Сердец опустилась ночь, и из пустыни прилетел ветер.
Этот ветер зовут Санта Ана. Он дует из Мохаве, порой принося с собой болезни и угрозу пожара.
Однако нынешней ночью Санта Ана не дышал иссушающим жаром. Дуновения его были полны легким, нежным благоуханием. Ароматом неведомых, дивных цветов.
Под ласковыми прикосновениями ветра молодые пальмы, росшие на склонах каньона, тихонько качали резными листьями, и облачка пыли вздымались над извилистыми дорогами, ведущими к разрушенному дому.
Люди еще долго поднимались по этим дорогам, чтобы взглянуть на место, некогда служившее пристанищем загадок, чудес и ужасов. Но природа не терпит пустоты, и зеленое покрывало молодой поросли быстро затянуло огромную яму, оставшуюся от «дворца мечты» Кати Люпи. Посетителей, что являлись сюда в надежде обнаружить пятна крови или сатанинские знаки, нацарапанные на камнях, ожидало горькое разочарование. Их встречали лишь горячее солнце, цветы и бабочки. Все усилия обнаружить хоть какие-то следы недавнего кошмара оказывались тщетными. Чувствуя себя обманутыми и ругая того, кто подбил их на эту дурацкую затею, любопытные возвращались к своим машинам и отправлялись на поиски иных, более сильных впечатлений. На поиски зрелищ, способных вызвать дрожь и дать повод для бесконечных рассказов.
А когда знакомые спрашивали их, стоит ли ехать в пресловутый каньон Холодных Сердец, где погибло столько голливудских знаменитостей, они отвечали «нет». Мол, это пустая трата времени и бензина. Смотреть там не на что. Абсолютно не на что.
Однако на следующее лето туристы опять потянулись в каньон Холодных Сердец — и снова были разочарованы. И постепенно люди уверились в том, что раздутая слава этого вместилища ужасов — чистой воды обман.
Поток посетителей неуклонно уменьшался. И настал день, когда желающих посетить каньон Холодных Сердец почти не осталось.
И однако же по-прежнему находились люди, которые, не побоявшись трудностей, проделывали путь к тому месту, где некогда стоял «дворец мечты» Кати Люпи, и этим гостям каньон готовил впечатляющее зрелище.
Обычно такие посетители приезжали на дорогих автомобилях, предназначенных для езды по ухабистым, труднопроходимым дорогам. С собой они привозили географические карты и топографическое оборудование. Разговоры их вертелись вокруг многоэтажного пятизвездочного отеля с тремя плавательными бассейнами, который якобы вскоре вырастет в каньоне. Отель этот окружат шикарные бунгало, причем каждое будет иметь свой участок территории, свой маленький уютный мир — настоящий рай земной в нескольких минутах езды от бульвара Сансет.
Каньону уже доводилось слышать подобные вздорные речи. И он давно пообещал себе, что такому не бывать.
Внимая самодовольной болтовне этих людей, с упоением подсчитывающих, какую прибыль принесет осуществление их идиотского плана, каньон выходил из себя и откровенно выражал свое неудовольствие. Даже земля и камни здесь обладали способностью чувствовать — ведь совсем недавно в самом сердце каньона жила магия.
Поначалу каньон лишь слегка встряхивал землю и скидывал со своих склонов несколько камней, разбивая ветровые стекла машин. Нередко подобной вспышки раздражения оказывалось достаточно — непрошеные гости торопливо убирались восвояси. Но порой находились такие, кого не просто было испугать, и тогда каньон давал волю своему гневу.
Склоны его сотрясались, земля разверзалась, открывая взорам жуткие останки несчастных детей призраков и животных, совокуплявшихся здесь в дни мрачного и жестокого прошлого.
Смысл этого леденящего душу зрелища был понятен всякому. «Это всего лишь начало, друзья мои, — словно говорил каньон. — Никто не может нарушать мой покой безнаказанно. И если вы дерзнете сделать это, вам придется раскаиваться всю жизнь».
И не было случая, чтобы каньону не удалось добиться своего.
Даже самые прагматичные люди, вознамерившиеся построить здесь отель, ощущали, что воздух в ущелье пропитан чем-то сверхъестественным и жутким. И место это уже не казалось им подходящим для земного рая. В панике они бросались к машинам и, позабыв стряхнуть с сидений осколки стекла, укатывали прочь, оставляя тут не только свои карты и приборы, но и сулившие грандиозную прибыль намерения.
По сей день каньон Холодных Сердец пребывает нетронутым островком дикой природы посреди разросшегося города. Никто более не осмеливается посягнуть на его неприкосновенность. Каньон погружен в ожидание. Он ждет, когда в тишине прозвучит новый призыв.
Неизвестно, когда это произойдет. Возможно, через несколько сотен лет. А может быть, завтра.
Одно каньон знает несомненно: рано или поздно настанет момент, когда таинственный шепот пронесется по всем его расщелинам и оврагам и один-единственный мощный рывок вздернет на дыбы все холмы, равнины и морские берега. Тогда все многоэтажные башни, дома и дворцы вместе со своими обитателями обрушатся в темную пучину океана.
Земля будет содрогаться целый год. Наконец конвульсии, нервно пробегающие по ее поверхности, станут все более редкими. И постепенно все вернется на круги своя. Ветер Санта Ана вновь будет прилетать в определенное время года, приносить с собой семена благоуханных растений и беззаботно бросать их в подернутую свежими трещинами землю.
А зимой пойдут теплые дожди — они пробудят спящие семена к жизни, и сквозь толщу земли пробьются свежая травка, цветы и даже тонкие побеги молодых пальм и бамбука. А еще через несколько месяцев настанет пора буйного цветения и сделает эти места неузнаваемыми.
И с течением времени все здесь обретет первозданный вид, словно нога человеческая никогда не ступала в этот дивный уголок мира, словно никто и никогда не называл его земным раем, не строил здесь «фабрики грез». В сияющий летний полдень тут будет царить блаженная тишина, нарушаемая лишь стрекотанием стрекозьих крылышек и щебетанием колибри, что беззаботно порхают с ветки на ветку в поисках цветов, полных сладкого нектара.
