Глава 5
В то время как Джерри радовался чудесному исцелению, а Тэмми сражалась с обступившими ее мрачными призраками, Максин пыталась решить свои проблемы. Последствия пережитых потрясений оказались для нее не слишком значительными. Уже через неделю она смогла вернуться в офис и приняться за дела. Телефон в ее конторе буквально раскалился от звонков, однако в первую неделю Максин почти не вела деловых переговоров. Большинство ее собеседников, осведомившись о самочувствии мисс Фрайзель, поспешно переводили разговор на события в каньоне Холодных Сердец. Казалось, это все, что сейчас интересовало обитателей Голливуда.
Откровенно говоря, Максин не имела ни малейшего желания рассказывать о развернувшейся на ее глазах трагедии кому бы то ни было, даже ближайшим знакомым. Призраки давно умерших актеров, монстры, комната, наполненная таинственными видениями, — ее подняли бы на смех, заикнись она только о подобных чудесах. Но отделываться молчанием тоже не годилось — так Максин могла нажить себе новых врагов, а этого добра у нее и без того хватало. В результате она измыслила свою, вполне правдоподобную версию случившегося, лишенную даже намека на мистический элемент. Согласно этой версии, Пикетт, перенесший неудачную пластическую операцию, был вынужден скрываться в некоем уединенном доме (молчать об операции, после того как Тодд во все горло кричал о ней на вечеринке, не имело смысла). Там его выследил и убил какой-то неизвестный злоумышленник — возможно, сумасшедший поклонник. Большинство тех, кому Максин поведала эту историю, нашли ее вполне убедительной. По крайней мере, никто не позволил себе даже отдаленных намеков на скрытность и неискренность рассказчицы. Однако Фрайзель располагала несколькими надежными источниками информации и благодаря им знала, что на самом деле ее знакомые далеко не так; доверчивы и простодушны. Каждый, кто подступал к ней с расспросами, имел собственную версию произошедшего. Таким образом, версий, от самых нелепых до весьма правдоподобных, набралось множество, и распространялись они с поразительной быстротой. Кто-то настаивал на том, что в каньоне имело место самое заурядное убийство, кто-то полагал, что тут не обошлось без черной магии, духов и привидений. Однако все сходились в одном: в смерти Тодда виновата Максин.
Ведь это она направила своего несчастного подопечного в зловещий дом, где его подстерегала опасность; это она не предупредила Тодда о том, что некто, принадлежавший к его ближайшему окружению, замыслил покончить с ним. (Согласно версии, выдвинутой «Инквайрер», убийцей Пикетта являлась некая довольно яркая кинозвезда. Об имени злоумышленника (или злоумышленницы) «Инквайрер» умалчивал, равно как и о том, к какому полу он принадлежал. Однако автор статьи клялся, что имя это ему известно и настанет день, когда он откроет общественности всю правду. А пока он имеет веские основания утверждать, что Максин Фрайзель была прекрасно осведомлена о готовящемся преступлении, однако не приняла планов убийцы всерьез.) Таким образом, именно ее пагубное легкомыслие стало причиной смерти Тодда. В это охотно все поверили, и никакие слова и поступки Максин не могли убедить людей в обратном. Копившаяся в них годами неприязнь вышла наружу теперь, когда недруги Максин с упоением придумывали бесчисленные сценарии разыгравшейся в каньоне трагедии. И все эти сценарии выставляли менеджера Тодда в самом неблаговидном свете.
Вскоре Максин поняла, что сопротивление бесполезно, и оставила всякие поползновения защитить свою подмоченную репутацию. Все равно люди будут верить в то, во что им хочется верить. Это она знала по опыту, приобретенному за те двадцать два года, которые она занималась кинобизнесом. Иногда, конечно, общественное мнение удается направить в нужное русло — но если люди не желают покупать то, что вы им предлагаете, никакие ухищрения не помогут исправить дело.
После нескольких дней, проведенных в бесплодных попытках оправдаться, Максин неожиданно исполнилась непробиваемым равнодушием к оскорбительным сплетням и полностью посвятила себя поискам новых талантов. Положение менеджера, не имеющего в качестве клиента никакой звезды, ее отнюдь не устраивало; это означало, что сейчас она пустое место — по крайней мере, пока не пожелает открыть истинную подоплеку событий в каньоне Холодных Сердец.
О том, что произошло в «самом таинственном доме в окрестностях Голливуда» (так окрестил его один из корреспондентов канала «Фокс»), многочисленные потребители желтой прессы, несмотря на скудость и противоречивость сведений, имели весьма подробное представление. Требовалось лишь время, чтобы кто-то создал вариант истории, этим представлениям отвечающий.
Этот «кто-то» не заставил себя ждать. Им оказался Мартин Руни, детектив полицейского управления Беверли-Хиллз, который проводил первоначальное расследование по делу Пикетта. Руни уже исполнилось пятьдесят восемь, так что отставка его была не за горами, и в недалеком будущем Мартина ожидало весьма скромное существование на пенсию детектива. Подобная перспектива ничуть не привлекала Руни. Конечно, он никогда не купался в роскоши, однако расходов у него было предостаточно — алименты, выплаты по закладной и за машину (машины являлись его главной слабостью, и у Мартина их насчитывалось три). К тому же он имел некоторые дорогостоящие привычки: например, любил посидеть в хорошем баре и выкуривал в день от сорока до пятидесяти сигарет. Руни уже подсчитал, сколь сильно ему придется урезать себя после отставки, и выяснилось, что от большинства маленьких удовольствий надо будет отказаться.
И вдруг судьба послала ему неожиданный подарок, который позволил бы не думать о деньгах весь остаток жизни. Рассказ о смерти Тодда Пикетта и сопутствовавших ей событиях он услышал сначала от фанатки покойного актера, женщины по фамилии Лоупер, а потом от его менеджера, Максин Фрайзель. История показалась ему совершенно неправдоподобной и в то же время на редкость убедительной и захватывающей. В этом каньоне явно творилась какая-то чертовщина. Какова была истинная подоплека произошедшего, Руни ничуть не волновало. Он знал: люди обожают подобные сюжеты, и он сможет неплохо заработать на всем этом. Достаточно, чтобы обеспечить себе безбедную старость.
Решив ступить на писательскую стезю, Руни принялся тайком делать копии допросов и дома обрабатывать содержавшиеся там сведения, придавая им форму повествования. Работа продвигалась без затруднений; Мартин имел доступ ко всем материалам дела, и, если он требовал копии некоторых протоколов для более полного ознакомления с тем или иным аспектом преступления, ему охотно шли навстречу. В результате в его домашнем компьютере накопилось одиннадцать больших файлов. Новоявленному автору уже виделась книга в яркой глянцевой обложке.
Однако он чувствовал: для того чтобы придать этому скопищу ужасов живость и остроту, необходимо выбрать нужный ракурс обзора. Вести рассказ от собственного лица не годилось. В конце концов, он ведь не был в сердце событий, а лишь судил о них с чужих слов. Повествование должно было вестись с точки зрения очевидца. И на роль такого очевидца он избрал Максин Фрайзель.
— Так все-таки чего вы от меня хотите, детектив?
— Я уже сказал вам, мисс Фрайзель, что собираюсь написать книгу о трагедии, случившейся в каньоне Холодных Сердец — так все почему-то называют это место. Ваш подробный рассказ оказал бы мне неоценимую помощь.
— Мой подробный рассказ? А как насчет моих показаний? Я уже сообщила вам все, что мне известно.
— Подождите, подождите! — взмолился Руни. — Прошу вас, не вешайте трубку. Подумайте хорошенько над моим предложением. Уверяю, вы не прогадаете, если его примете. Сколько лет вы занимались делами Тодда Пикетта?
— Одиннадцать.
— И сейчас у вас есть возможность доказать, что вы до последнего защищали его интересы. Опровергнуть все идиотские слухи.
— Мистер Руни, если бы я, как вы выражаетесь, решила опровергнуть все идиотские слухи и заняться писательством, мне не понадобился бы полицейский в качестве соавтора.
— Неужели вы думали, что я собираюсь сам писать? Для этой работы я найму какого-нибудь сочинителя, набившего руку на историях с привидениями.
— Вы окончательно сбили меня с толку, Руни, — ледяным тоном произнесла Максин. — Я не понимаю, в чем будет состоять ваш вклад в этот, с позволения сказать, литературный шедевр.
— Я сорок лет работал в полицейском управлении, это что-нибудь да значит. Кстати, я имел самое непосредственное отношение к делу Мэнсона…
— Я не вижу здесь ни малейшей связи с…
— Пожалуйста, позвольте мне договорить. Я вовсе не имел в виду, что эти случаи похожи. И все же между подобными убийствами можно провести параллели. И тут, и там погибают несколько светил Голливуда — при таинственных обстоятельствах, связанных с черной магией.
— Тодд никогда не занимался черной магией. Это я вам говорю со всей определенностью. Можете в своей книге сослаться на мои слова.
— Да, но все же без магии тут не обошлось. Кто-то из обитателей дома был крупным специалистом по этой части. В моем распоряжении множество фотографий. Вы знаете, что под порогами всех дверей скрывались оккультные символы? Незадолго до того, как погиб мистер Пикетт, из-под одного из этих порогов были извлечены несколько магических изображений, скорее всего восточноевропейского происхождения. Не исключено, что именно мистер Пикетт вытащил их с неизвестной целью. Что вы на это скажете?
— Скажу, что все это чушь, бред и ахинея. А еще скажу, что, если вы попытаетесь впутать имя Тодда в свои идиотские измышления, вам не миновать неприятностей. Это я вам гарантирую.
— Я так понимаю, вы мне угрожаете. Что ж, значит, придется пойти на риск. С вашей помощью или без, мисс Фрайзель, я все равно напишу книгу.
— Завидная самоуверенность, Руни. Увы, должна вас огорчить. Вы не имеете права предавать огласке информацию, которая стала вам доступна вследствие вашего служебного положения. И тем более использовать ее в коммерческих целях.
— Не мне вам говорить, что подобное использование происходит сплошь да рядом. Так что не я буду первым, не я последним, — усмехнулся Руни. — Сказать по чести, я совершенно не понимаю, почему вы не хотите со мной сотрудничать. Может, вы намерены сами написать книгу? Пожалуй, это похоже на правду. Сознайтесь, я перебежал вам дорогу?
— Ошибаетесь. У меня нет ни страсти к бумагомарательству, ни желания вновь окунаться в этот кошмар.
— Тогда помогите мне окунуться в него поглубже, — сказал Руни, стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее. — Вы, наверное, догадываетесь, что ваша помощь не останется безвозмездной. Как насчет пяти процентов с продаж?
— Руни, нам лучше прервать этот бессмысленный разговор. Вы и так наговорили много ерунды. Не усугубляйте дело новыми дурацкими предложениями. Не нужны мне ваши грязные деньги. Неужели вам неведома элементарная порядочность? Тодд погиб, и вместе с ним — еще несколько человек. Я не собираюсь извлекать выгоду из их смертей.
— А я не собираюсь чернить его имя. Можете быть спокойны за репутацию вашего покойного клиента. Она не пострадает. Конечно, мне известно немало пикантных фактов. Например, я знаю, что он питал пристрастие к наркотикам. Дня не мог прожить без кокаина, особенно когда работал со Смозерманом. Да, и еще история с пластической операцией. Но меня все это не волнует. Конечно, я упомяну о некоторых любопытных деталях, но порочить вашего Тодда мне ни к чему. Обещаю, его образ будет на редкость привлекательным. Благородным, трогательным и милым.
— Господи, Руни, да все ваши обещания яйца выеденного не стоят!
В трубке повисло молчание.
— Значит, ваш ответ — «нет»? — произнес наконец Руни.
— Именно. Огромное, жирное и непререкаемое «нет».
— Что ж, как говорится, потом пеняйте на себя.
— То же самое могу сказать и вам, мистер Руни. Если вы намерены использовать служебную информацию — рискните. Увидите, во что это выльется. Я напущу на вас целую стаю адвокатов, и они в клочки разорвут вашу жирную задницу.
— Слова, достойные истинной леди.
— Вот на что я никогда не претендовала, так это на звание леди. А теперь прошу вас, положите трубку. Мне необходимо срочно позвонить своему адвокату.
Глава 6
Разговор с Руни не на шутку обеспокоил Максин. Она не только без промедления связалась со своим адвокатом, Лестером Пельтцером, но и устроила целую конференцию, пригласив на нее самых уважаемых и дорогостоящих юристов Лос-Анджелеса. К несчастью, все они сошлись в одном: нет никакой возможности помешать Руни. Вот когда книга будет написана и опубликована, тогда автор подставит себя под удар. Если он исказит факты, против него можно будет возбудить судебное дело, а если к тому же выяснится, что он использовал служебную информацию, не исключено, что полицейский департамент Лос-Анджелеса сочтет необходимым провести служебное расследование. Но ручаться за подобный поворот событий невозможно. Нередко руководство департамента сквозь пальцы смотрит на подобные прегрешения своих сотрудников.
— Значит, этот засранец волен писать, что ему в голову взбредет? — процедила разъяренная Максин. — Использовать нашу беду для своей выгоды?
— Конституцией это не возбраняется, — пожал плечами один из юристов.
— В получении выгоды нет ничего противозаконного, Максин, — слегка улыбнулся Пельтцер. — Вы сами на протяжении многих лет занимались именно получением выгоды.
— Но я никогда не пускалась на такие мерзкие авантюры, Лестер, — отрезала она.
— Не надо нервничать, Максин. От этого поднимается давление. Я просто хотел напомнить, что мы в Америке. В стране, где господствует Маммона, — Пельтцер перевел дух и заговорил подчеркнуто деловым тоном: — Подумайте, Максин, стоит ли тратить время и силы, чтобы привлечь к суду автора какой-то книжонки, которую через несколько месяцев все забудут.
Процесс и связанная с ним шумиха только пойдут этому пройдохе на пользу. Привлекут внимание к нему и его проклятой писанине. В результате люди набросятся на его книгу, как на горячие пирожки, и мигом раскупят весь тираж до последнего экземпляра. Вы сами устроите ему отличную рекламу. Я не раз сталкивался с подобными случаями.
— Значит, по-вашему, я должна сидеть сложа руки? — буркнула Максин. — А этот сукин сын пусть мешает с дерьмом Тодда и…
— Подождите, подождите, — перебил Лестер. — Во-первых, почему вы так уверены, что он собирается мешать Тодда с дерьмом? Скорее всего, он не осмелится. Тодд — один из самых популярных актеров Америки. Нечто вроде национальной святыни. А к святыням принято относиться уважительно.
— Элвис тоже был национальной святыней, — возразила Максин. — Однако нашлись ублюдки, которые вытащили наружу все его нечистые секреты. Я лично читала такие опусы.
— Сами знаете, это в порядке вещей. Так чего же вы боитесь?
— Как чего? Что с Тоддом произойдет то же самое. Люди глотают всю эту чепуху, и в результате — это единственное, что остается у них в памяти. О творчестве своих кумиров они забывают.
Лестер обычно за словом в карман не лез, но тут он не нашелся, что возразить.
— Позвольте мне задать вам один вопрос, Максин, — наконец осторожно произнес он. — Вы уверены, что Руни действительно располагает фактами, которые способны опорочить посмертную репутацию Тодда?
— Да. Уверена. Я полагаю…
— Прошу вас, не продолжайте, — не дал ей договорить Лестер. — Думаю, мне, как и всем, здесь присутствующим, не стоит знать этих фактов. Это намного упростит дело.
— Хорошо.
— Мы все подумаем, что тут можно предпринять, Максин, — пообещал Лестер. — И вы тоже подумайте. Мне понятна ваша тревога. Вы хотите защитить память близкого вам человека. Вопрос состоит в том, как это лучше сделать — затеяв громкий процесс, который привлечет к Руни всеобщее внимание, или послав этого горе-писателя к дьяволу вместе с его книжонкой.
Максин слушала Лестера вполуха, но последние слова адвоката заставили ее встрепенуться. Разумеется, она много раз слышала выражение «послать к дьяволу», но никогда не придавала ему буквального значения. Теперь же она с удивительной отчетливостью представила, как Руни в наказание за свою дурацкую книгу становится пленником Страны дьявола.
— Послать к дьяволу, — повторила она. — Пожалуй, это наиболее разумный выход.
В течение четырех дней Тэмми не видела ни одного человеческого лица, не слышала человеческого голоса; она не выходила из дому и даже не включала телевизор. Джексоны, ее ближайшие соседи, отбыли на уик-энд еще в четверг — до Тэмми доносились крики их детей и хлопанье дверей машины. Теперь было воскресенье. По воскресеньям на улице обычно царила тишина — но сегодня тишина была какой-то особой. Ее не нарушало даже стрекотание газонокосилки. Казалось, мир за стенами дома миссис Лоупер исчез.
Тэмми сидела в потемках; образы и видения, которые преследовали ее так упорно, беспрестанно крутились в голове, подобно грязному белью в стиральной машине. «Значит, вот оно какое, безумие, — думала Тэмми, — оно похоже на серую воду в клочьях мыльной пены и пахнет несвежим бельем». Ей мучительно хотелось прекратить страшную стирку, но вода, плескавшаяся в ее мозгу, становилась все темнее, и когда Тэмми вставала и бродила по комнатам или поднималась по лестнице, то слышала, как мокрые обрывки воспоминаний хлопают прямо у нее над ухом.
Теперь Тэмми знала, как ведут себя сумасшедшие. Сумасшедшие сидят во тьме, прислушиваясь к царящему вокруг безмолвию и всматриваясь в порождаемые их воспаленным сознанием образы. Время от времени сумасшедшие бредут на кухню, открывают холодильник, тупо шарят взглядом по полкам, уставленным протухшими продуктами, а потом захлопывают дверцу, так ничего и не взяв. Иногда сумасшедшие принимаются яростно тереть пол в ванной. А еще они ужасно много спят — по десять, двенадцать, четырнадцать часов подряд, не просыпаясь даже, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Именно такой стала теперь ее жизнь. Тэмми чувствовала, что вскоре сама она превратится в одно из видений собственного кошмара, в еще одну рваную тряпку, которая безостановочно крутится в адской стиральной машине.
В темной, темной воде…
В тишине раздался звонок телефона. Звук был так пронзителен, что Тэмми подпрыгнула на месте, и из глаз у нее брызнули слезы. Господи, вздохнула она про себя, что же с ней творится, если она плачет от телефонного звонка. Однако нелепые слезы лились и лились, и она не могла остановить их.
Тэмми уже давно отключила автоответчик (слишком много было дурацких сообщений, в особенности от журналистов), так что телефон продолжал настойчиво трезвонить. Наконец, чтобы избавиться от несносного шума, женщина вынуждена была взять трубку, хотя ей ни с кем не хотелось разговаривать. Впрочем, разговаривать Тэмми и не собиралась, решив просто приподнять трубку и опустить ее вновь. Но прежде, чем она успела выполнить свое намерение, до нее донесся женский голос, назвавший ее по имени. После секундного замешательства Тэмми неуверенно прижала трубку к уху.
— Тэмми, ты там? — повторял голос на другом конце провода. Тэмми по-прежнему хранила молчание. — Я же слышу, как ты дышишь в трубку, — не унималась настырная женщина. — Скажите, пожалуйста, это дом Тэмми Лоупер, или я ошиблась номером?
— Ошиблись, — буркнула Тэмми и, пораженная звуком собственного голоса, торопливо бросила трубку.
Через несколько секунд телефон зазвонит вновь — в этом Тэмми не сомневалась. Она узнала говорившую. Это была Максин Фрайзель, а Максин не привыкла легко сдаваться.
Тэмми не сводила с телефона глаз, словно пытаясь взглядом лишить проклятую дребезжалку голоса. Поначалу ей показалось, что она в этом преуспела. Но тут звонок раздался вновь.
— Убирайся, — пробормотала Тэмми, не снимая трубки. Голос ее напоминал шуршание промываемого в решете гравия.
Телефон продолжал звонить.
— Пожалуйста, оставь меня в покое, — упрашивала Тэмми.
Прикрыв глаза, женщина попыталась расставить по порядку слова, которые придется сказать, если она все-таки отважится взять трубку. Однако в голове царил полный сумбур. В таком состоянии лучше и не пытаться разговаривать. Иначе Максин догадается о жуткой стиральной машине, в которой кружатся обрывки воспоминаний. О темной воде, которая поднимается все выше, угрожая затопить душу Тэмми.
Надо просто немного подождать. Не будет же телефон надрываться вечно. Может быть, он позвонит всего только пять раз… Или четыре… Или три…
В последнюю секунду инстинкт самосохранения, укоренившийся в самых глубинах ее существа, заставил Тэмми взять трубку.
— Привет, — сказала она.
— Тэмми? Это ты, Тэмми?
— Да, это я. Здравствуй, Максин.
— Слава богу. У тебя какой-то странный голос, Тэмми. Ты что, больна?
— Я только что перенесла грипп. Очень тяжелый. И еще не совсем оправилась.
— Я тебе звонила пару минут назад. Кто-то поднял трубку, помолчал и опустил. Это ведь была ты?
— Да. Извини, Максин. Я только что проснулась и плохо соображала. Дело в том, что я правда чувствую себя не лучшим образом и…
— То, что ты себя хреново чувствуешь, я поняла по голосу, — заявила Максин своим обычным непререкаемым тоном. — Тем не менее, Тэмми, мне необходимо срочно с тобой поговорить.
— Только не сегодня. Я не в состоянии, Максин. Честное слово, я еле языком ворочаю.
— Но этот разговор нельзя откладывать, Тэмми. Прошу тебя, соберись с силами и выслушай меня. Ведь ты же не оглохла от гриппа, правда?
Губы Тэмми тронула легкая улыбка — первая улыбка за много дней. Максин все та же — тактична и вежлива, как кузнечный молот.
— Хорошо, — вздохнула Тэмми. — Я слушаю.
К немалому ее удивлению, беседа по телефону оказалась не таким уж тяжким испытанием. Впрочем, для миссис Лоупер в ее нынешнем состоянии Максин оказалась самой что ни на есть подходящей собеседницей. Тэмми и в самом деле пришлось только слушать непрерывный поток ее слов, изредка вставляя односложные реплики.
— Ты помнишь этого паршивца, Руни?
— Смутно.
— Судя по твоему неуверенному тону, ты имела счастье его забыть. Он полицейский детектив. Это с ним мы говорили, когда явились в полицию. Вспомнила теперь? Круглая морда, лысый как колено. И от него еще ужасно разило одеколоном.
Именно воспоминание о приторно-сладком запахе одеколона вызвало в сознании Тэмми образ дотошного детектива.
— Теперь вспомнила, — сообщила она.
— На днях он мне звонил. Тебя он не беспокоил?
— Нет.
— Сукин сын.
— Чем он провинился?
— Тем, что опять взбудоражил мне все нервы как раз в тот момент, когда я начала немного приходить в себя.
В голосе Максин послышалась искренняя досада. Изумленная Тэмми узнала отголосок того безумия, что терзало ее днем и ночью, во сне и наяву. Неужели у нее есть нечто общее с этой женщиной, к которой она в течение многих лет питала лишь ненависть, приправленную толикой зависти? В это верилось с трудом.
— И что же хотел от тебя этот сукин сын? — с удивлением услышала Тэмми собственный голос. Еще одна неожиданность: без всякого усилия ей удалось не только произнести довольно длинную фразу, но и расположить слова в нужном порядке.
— Сказал, что пишет книгу. О том, что с нами случилось. Представляешь, какая наглость…
— Про книгу я знаю, — перебила Тэмми.
— Знаешь? Так он все же с тобой разговаривал?
— Нет. Со мной разговаривал Джерри Брамс. Он и рассказал мне о намерениях этого… детектива.
Разговор с Джерри казался Тэмми таким далеким, словно произошел несколько месяцев назад.
— Хорошо, значит, мне не придется долго объяснять, — сказала Максин. — Перехожу сразу к делу. Я наняла целую банду адвокатов, чтобы выяснить, имеет ли этот гад право использовать наши показания для своей долбаной писанины. И представь себе, адвокаты в один голос утверждают, что имеет. Он может написать о каждом из нас все, что в его дурную голову взбредет. Закон ему в этом не препятствует. Конечно, мы можем возбудить против паршивца судебное преследование, но это…
— Создаст вокруг него шум и послужит рекламой его книге, — подсказала Тэмми.
— Именно так считает мой адвокат, Пельтцер. Он утверждает, нам лучше сидеть и не рыпаться. Переждать, пока книгу прочтут и благополучно забудут.
— Скорее всего, он прав. Но, как бы то ни было, я не собираюсь помогать этому Руни, или как его там.
— Никто из нас не собирается. Но, боюсь, засранец прекрасно обойдется и без нашей помощи. Материала у него достаточно.
— Да, конечно, — протянула Тэмми. — Но, говоря откровенно…
— Тебе на это ровным счетом наплевать.
— Ты угадала.
Обе собеседницы смолкли. Разговор, похоже, исчерпал себя. Наконец Максин произнесла тихим и нарочито равнодушным голосом:
— Послушай, Тэмми, а у тебя никогда не возникает желания вернуться назад, в каньон?
В трубке вновь повисло молчание.
— Это желание меня совсем истерзало, — неожиданно для себя самой выпалила Тэмми.
То был не просто откровенный ответ — Тэмми казалось, что она призналась в тайном грехе, постыдном и тяжком. Но солгать она не могла: она постоянно ощущала, как это запретное желание шевелится в глубинах ее взбудораженного сознания.
— Я тоже часто думаю о каньоне. Об этом жутком доме и о том, что мы там видели, — призналась Максин. — Понимаю, что это нелепо. После всех тех кошмаров, которых мы там натерпелись…
— Да… это нелепо.
— Но я ничего не могу с собой поделать…
— Меня все время томит какое-то странное чувство… Пожалуй, его можно назвать ощущением незавершенности.
— Да. Именно так, ощущение незавершенности, — с радостью подхватила Максин. — И почему только я не позвонила тебе раньше, Тэмми? Я знала, ты сразу меня поймешь. Мне тоже кажется, я оставила там незаконченное дело. Некое важное дело.
Тэмми внезапно открылась истинная суть их разговора. Значит, не одна она переживает тяжелые времена. Максин тоже страдает — Максин, которую Тэмми всегда считала железной женщиной. Деловой, самоуверенной и непробиваемой. В том, что Максин разделяла ее чувства, было нечто весьма утешительное.
— Дело в том, что я не хочу отправляться туда одна, — продолжала Максин.
— Но я не уверена, что готова вернуться.
— Я тоже. Зато я уверена в другом — чем дольше мы будем оттягивать поездку, тем сильнее будем себя изводить. А нам и так приходится нелегко, правда?
— Правда, — выдохнула Тэмми, позволив наконец своему отчаянию выплеснуться наружу. — Нелегко — это слишком мягко сказано. Я живу в состоянии постоянного кошмара, Максин. Порой мне кажется… Впрочем, словами этого не опишешь.
— То же происходит и со мной, — поняла ее без слов Максин. — Я по четыре раза в неделю таскаюсь к психотерапевту, слушаю его болтовню, чуть ли не каждый вечер напиваюсь вдрызг — и все без толку.
— А я никого не могу видеть. Целыми днями сижу в четырех стенах.
— И помогает? — с интересом осведомилась Максин.
— Нет. Ничуть не помогает.
— Значит, мы с тобой — товарищи по несчастью. Спрашивается, что делать? Я понимаю, Тэмми, у нас с тобой мало общего. Спору нет, иногда я бываю законченной стервой. Знаешь, когда я увидела эту проклятую Катю во всей красе, то поняла, что со временем могу стать точно такой же. Честное слово, я содрогнулась. Черт возьми, подумала я, вот мой живой портрет.
— Это неправда. Ты ведь защищала его. Мы обе пытались его защитить.
— Верно, пытались. Только вот толку от наших попыток оказалось мало. Знаешь, я все время думаю: удалось ли нам сделать все возможное? Или мы сбежали, бросив его?
Тэмми испустила приглушенный стон.
— Ты имеешь в виду, что… — дрожащим голосом произнесла она.
— Называй вещи своими именами, Тэмми. Ты ведь отлично знаешь, что я имею в виду.
— Что Тодд все еще там, в каньоне? Что он жив?
— Господи, я сама не знаю. Одно могу сказать: у меня никак не получается выбросить его из головы. — Тут Максин глубоко вздохнула и выпалила то, что давно вертелось у нее на языке: — Возможно, я окончательно свихнулась. Но мне кажется, ему нужна наша помощь. Он ждет нас.
— Не говори так, прошу.
— Может, не нас обеих, — продолжала Максин. — Может, только тебя, Тэмми. Он ведь очень привязался к тебе. Ты сама это знаешь.
— Если при помощи этой нехитрой уловки ты рассчитываешь уломать меня вернуться в каньон, говорю сразу — этот номер не пройдет.
— Значит, ты со мной не поедешь?
— Этого я не сказала.
— Милая, тебе стоит решить, чего ты на самом деле хочешь. — В голосе Максин послышалось легкое раздражение. — Ты едешь со мной или нет?
Внезапно Тэмми ощутила страшную усталость. За несколько недель она ни с кем словом не обмолвилась, и этот разговор, хотя и благотворный, порядком изнурил ее.
В самом деле, хочет ли она вернуться в каньон? На этот простой вопрос невозможно было дать простой ответ. Не кривя душой, Тэмми могла признать, что нет на земле места, где бы ей хотелось оказаться меньше, чем в этом полном кошмаров ущелье. Когда они с Максин и Джерри вырвались оттуда, она была на седьмом небе от счастья; ей казалось, она чудом вырвалась из лап погибели. Почему же, господи помилуй, ее вновь тянет туда, где на каждом шагу подстерегает смертельная опасность?
Впрочем, она же сама сказала: ее томило чувство незавершенности. Ощущение того, что она не закончила какое-то очень важное дело. И в таком случае самый разумный выход — вернуться и завершить начатое. В течение долгих дней Тэмми тщетно заглушала в себе это чувство, гнала его прочь, внушала себе, что о каньоне Холодных Сердец следует забыть раз и навсегда. Звонок Максин положил конец этому тягостному самообману. Наверное, они обе помогли друг другу — подчас постороннему человеку легче открыть то, в чем боишься признаться себе самой.
— Хорошо, — наконец произнесла Тэмми.
— Что хорошо?
— Я поеду с тобой.
Максин испустила неприкрытый вздох облегчения.
— Слава богу. Я так боялась, что ты откажешься и мне придется тащиться туда одной.
— И когда же мы отправимся?
— Завтра, если ты не возражаешь, — предложила Максин. — Зачем тянуть? Приезжай завтра в мой офис. Оттуда и двинем в каньон.
— А ты не хочешь позвать Джерри?
— Это невозможно.
— Он умер?
— Нет, уехал. Вдруг продал квартиру и сорвался с места. Заявил, что жизнь слишком коротка и надо использовать каждое ее мгновение.
— Значит, нас будет двое.
— Поедем мы вдвоем. А вот сколько нас будет, не знаю. Неизвестно, кого мы там найдем.
Глава 7
В течение последовавших за разговором двенадцати часов решимость Тэмми значительно ослабла; несколько раз ей даже хотелось позвонить Максин и сказать, что она не может поехать. И все же, в конце концов, Тэмми не дала малодушию одержать над собой верх и прибыла в офис мисс Фрайзель за двадцать минут до назначенного времени. В результате она застала хозяйку в совершенно ужасном виде. Странно было видеть, что волосы Максин, обычно безупречно причесанные, пребывают в полном беспорядке, а лицо еще не тронуто косметикой.
Тэмми заметила также, что Максин похудела. Поездка в каньон стоила ей фунтов пятнадцать живого веса. Впрочем, сама Тэмми сбросила не меньше. Как говорится, нет худа без добра.
— Выглядишь ты совсем не так плохо, как можно было вообразить по твоему умирающему голосу, — бодро заявила Максин. — Когда я впервые услышала тебя в трубке, то подумала, что ты одной ногой стоишь в могиле.
— Иногда мне кажется, что это и вправду так.
— И как же ты довела себя до этого?
— Я целыми днями сидела дома. Никуда не выходила. Ни с кем не разговаривала. А ты можешь разговаривать с людьми?
— Пытаюсь. Но люди слишком любопытны. Сразу сводят разговор на наши приключения. Несколько человек, которых я считала своими друзьями, доказали, что им на меня ровным счетом наплевать. И на Тодда тоже. Говоришь с человеком, думаешь, он сочувствует тебе, жалеет Тодда, горюет о его смерти, — и вдруг он задает какой-нибудь идиотский вопрос. Например: «А крови много было? Наверное, везде лужи стояли?» Или что-нибудь в этом роде.
— Возможно, я поступила разумно, запершись в четырех стенах.
— Зато я расширила свои познания о человеческой природе. Выяснила, что люди обожают трепаться о смерти. О чужой смерти.
Пока они болтали, Тэмми оглядела офис Максин. Он был выдержан в темных, мрачноватых тонах: антикварная европейская мебель, тяжелые персидские ковры — и начисто лишен каких-либо женственных примет. На стенах красовались фотографии Максин в компании знаменитостей и сильных мира сего. Вот Максин с Тоддом на презентации очередного фильма с его участием, вот Максин с Клинтоном и Гором на благотворительном вечере Демократической партии (шевелюра президента еще не утратила цвет, а сам он — репутацию примерного семьянина). Бесчисленное количество фото изображали Максин в обществе кинозвезд первой величины; впрочем, с тех пор как были сделаны эти снимки, некоторые из них успели скатиться с небосвода. Тут были и Круз, и Ван Дамм, и Костнер, и Деми Мур, и Майкл Дуглас (почему-то имевший чрезвычайно угрюмый и недовольный вид), Мел Гибсон, Анжелика Хьюстон, Дензел Вашингтон и Бетт Мидлер. В шкафу, в изящных серебряных рамочках, помещались фотографии, которыми Максин явно дорожила больше, чем всеми прочими. Одна из них особенно заинтересовала Тэмми — на ней Тодд стоял рядом с очень старой и очень печальной женщиной, которая картинно курила сигарету.
— Это ведь Бетт Дейвис? — уточнила Тэмми.
— Да. Фотография сделана за пять месяцев до ее смерти. Мой первый босс, Лео Вассерман, был ее менеджером.
— Может, сейчас она тоже там, в каньоне?
— Не думаю. У Бетт был свой круг общения. Как и у всех звезд такой величины. Очень замкнутый круг, надо сказать. Что же касается гостей Кати, то, как я полагаю, почти все они увлекались оккультизмом. Я, например, точно знаю, что Валентино очень интересовался черной магией и тому подобными вещами. Это-то и привело их в ее дом. Уверена, прежде чем отвести их в колдовскую комнату, Катя устраивала каждому нечто вроде проверки. Например, гадание на картах Таро. И решала, кто достоин войти в комнату, а у кого кишка тонка.
— Разумно.
— О, она была на редкость умна. От нее никто не мог ускользнуть. Подумать только, в таком городе, как Лос-Анджелес, в городе, где полным-полно своих грез и иллюзий, она устроила собственную Страну Чудес. И одному Богу известно, скольких ей удалось заманить туда.
— По-моему, Максин, ты ею восхищаешься.
— Ничего не могу с собой поделать. Такие люди, как Катя, и правда неотразимы. Она нарушала все заповеди — и ничуть об этом не сожалела. Она знала, что обладает сокровищем. Комната, которую она скрывала в своем доме, делала людей сильнее, сексуальнее, красивее. Неудивительно, что они так хотели вернуться туда вновь.
— Но в конце концов эта комната обрекала на безумие всех, кто туда однажды попал. Даже тех, кто не сомневался в надежности собственного рассудка.
— Думаю, что на каждого человека комната воздействовала по-разному. Возьмем, к примеру, хоть нас с тобой. Нас туда тянет, хотя нам обеим эта комната не принесла ни малейшей пользы.
— Знаешь, все эти дни я не сомневалась, что кончу свои дни в психушке.
— Напрасно ты не позвонила мне. Славно бы поболтали. Сравнили бы ощущения.
— Мне казалось, что мысли мои бродят по кругу. По замкнутому кругу. То, чем я жила раньше, потеряло всякий смысл. Иногда мне ужасно хотелось покончить с собой.
— Я не люблю подобных разговоров, — перебила Максин. — Нечего копаться в своей душе и возиться с собственными переживаниями. Главное — ты осталась жива. И я тоже. И у нас есть одно чрезвычайно важное дело.
— А если мы ничего не найдем там? Ничего и никого?
— Значит, вернемся домой и будем жить, как жили. Забудем о каньоне Холодных Сердец. Забудем обо всем, что там видели.
— Боюсь, мне это вряд ли удастся.
— Честно говоря, я тоже этого опасаюсь.
День выдался на редкость жаркий. Уже к полудню температура в долине, побив многолетние рекорды, поднялась до сорока градусов, и можно было ожидать, что через несколько часов пекло еще усилится. Десятая скоростная автострада была забита машинами на протяжении нескольких миль; люди стремились прочь из раскаленного города, в аквапарк, который казался вожделенным, но недостижимым раем.
В тот же день произошло событие, ставшее жутким зеркальным отражением пожара в студии «Уорнер Бразерс». Вспыхнул склад в Бербанке, переделанный в мини-студию для съемки сериалов категории X. К тому времени, как пожарные машины, пробившись сквозь пробки, прибыли на место происшествия, пять человек погибли. Оператор, исполнители трех главных ролей и ошивавшаяся в студии поклонница одного из актеров сгорели заживо. Ветра почти не было, и тошнотворный запах обгорелой плоти и силикона висел над пожарищем несколько часов.
Хотя этот страшный смрад и не проник в ущелье, воздух там был пропитан чудовищной смесью ароматов. Казалось, за недели, прошедшие с тех пор, как каньон внезапно обрел дурную славу, он превратился в хранилище отвратительных запахов. Начавшийся здесь процесс гниения словно притягивал зловоние, что царило в изнывающем от зноя городе. Сюда проникал не только удушающий смог, но и запах никем не обнаруженных трупов, разлагающихся в одиноких квартирах и запертых гаражах, запах гниющих венков и цветов, собранных с могил на Мемориальном кладбище Голливуда и сваленных в кучу; смрад висел в воздухе как проклятие, и от него бессильно поникали ветви деревьев.
— Как здесь тихо, — сказала Тэмми, когда они с Максин выбрались из машины напротив дома, некогда бывшего «дворцом мечты» Кати Люпи.
В саду раздавались голоса птиц, однако в их трелях не слышалось ни радости, ни оживления. Птицы, устроившись в тени густых ветвей, сидели недвижно. Исключение составляли только соколы, которые с широко распростертыми крыльями парили над каньоном в волнах горячего воздуха, и вороны, с шумом носившиеся друг за другом над высокими стенами вокруг дома.
Сам «дворец мечты» пребывал в ужасающем состоянии. Погром, учиненный призраками в подвале, положил начало разрушению всего здания. Разноцветная марокканская плитка, которой был выложен некогда великолепный фасад, не только потрескалась, но и осыпалась во многих местах, обнажив серые стены. Исполинская дверь, напоминавшая Тэмми фильмы Эррола Флинна, раскололась на три части. Металлический засов, такой же массивный и «средневековый», как и сама дверь, исчез. Как видно, на него позарился какой-то пройдоха, вооруженный электрической пилой. Похититель посягал и на старинные железные петли, однако справиться с ними оказалось труднее.
Тэмми и Максин с трудом продрались сквозь заросли сада. Башня, куда они направились первым делом, пострадала меньше всего. Своды ее по-прежнему покрывали изображения знаменитостей прошлых лет, которые сверху пристально глядели на вошедших. Однако штукатурка во многих местах потрескалась, и целые фрагменты изображений отвалились, так что свод напоминал незавершенную мозаичную картину. Отвалившиеся куски штукатурки, на которых можно было различить плечо Мэри Пикфорд или кривую усмешку Лона Чейни, валялись под ногами.
— Интересно, это все натворило землетрясение? — спросила Максин, оглядываясь по сторонам. В некоторых местах крыша была проломлена, и сквозь нее проглядывало ярко-голубое калифорнийское небо.
— Вряд ли, — возразила Тэмми. — Этот дом стоял здесь много лет и выдержал десятки землетрясений. С чего бы ему разрушиться из-за какого-то жалкого толчка силой всего в шесть и девять десятых балла?
— Да, это странно, — согласилась Максин.
— Скорее, виной всему призраки. Их буйство, — предположила Тэмми.
— Но как им удалось забраться на такую высоту? — указала на свод Максин.
— Я не сомневаюсь, что они способны забраться, куда им угодно. Особенно в ярости.
Когда отважные исследовательницы вошли в кухню, правота слов Тэмми стала очевидной. Призраки перевернули здесь все вверх дном: полки были сорваны со стен, ящики вывернуты и разломаны, ножи и вилки валялись на полу вместе с осколками разбитых тарелок. По всей видимости, призраки в исступлении лупили по стенам железными сковородками, переколотив почти все кафельные плитки. Они вытащили продукты из холодильника и морозилки, и теперь гниющие фрукты соседствовали на грязном полу с тухлыми отбивными, лужами пива и скисшего молока. Все, что можно было разбить, разломать или разорвать, не избежало этой печальной участи. Даже краны были сорваны, и вода, переполнив засорившуюся раковину, текла на пол.
Но все это были лишь мелкие неприятности. Как видно, мертвецы задались целью разрушить весь дом до основания и благодаря своей сверхъестественной силе успели причинить ему серьезный ущерб. В потолке зияли дыры, обнажавшие перекрытия, причем некоторые мощные балки совместными усилиями призрачной бригады были сдвинуты с места и торчали из стен, точно переломанные кости великана.
Тэмми, пробираясь между кучами гниющих продуктов и битой посуды, дошла по мокрому полу до второй двери и открыла ее. Поток грязной воды вместе с ней вырвался в коридор, в котором умер Тодд. Здесь было намного темнее, чем в кухне. Тэмми пошарила по стене в поисках выключателя. Как ни странно, выключатель был цел, но свет, вспыхнув на мгновение, замигал и снова погас. Потом раздался какой-то щелчок, и одна из люстр испустила целый сноп искр. Тэмми решила больше не трогать выключатель: иметь дело с испорченной проводкой поблизости от воды было слишком опасно. Она предпочла двигаться в темноте.
Собственно говоря, ее привело сюда желание еще раз взглянуть на место, где лежал умирающий Тодд. Удивительно, но с момента его смерти все здесь сохранилось в неприкосновенности. Вода, сочившаяся из-под дверей, еще не добралась до середины коридора, и на полу по-прежнему темнели пятна засохшей крови. На том месте, где лежало тело, тоже виднелись какие-то пятна, но Тэмми не хотела задумываться об их происхождении.
В дальнем конце коридора просматривались задняя дверь и порог, из-под которого она с таким трудом извлекла магические иконки. Пальцы Тэмми затряслись, по позвоночнику побежали мурашки, когда она вспомнила те ужасные мгновения: призраки, в напряженном молчании наблюдавшие за ее работой, доносившийся из кухни шум смертельной схватки между Тоддом и Катей. Сердце сжалось при мысли о том, что, оказавшись втянутой в рискованную игру, Тэмми была на волосок от проигрыша.
Под каблуком женщины раздался треск, и, глянув вниз, она обнаружила, что наступила на одну из иконок. Нагнувшись, Тэмми подняла некогда могущественный предмет. Иконка полностью утратила свою магическую силу, и Тэмми сунула ее в карман — небрежно, словно пустячный сувенир. В это мгновение взгляд ее упал за окно, и она увидела мертвое тело, лежавшее в саду в тени деревьев.
— Максин! — испуганно крикнула Тэмми.
— Иду, — отозвалась Максин.
— Будь осторожна. Не трогай выключатель.
Услышав, как Максин шлепает по мокрому полу кухни, Тэмми направилась к задней двери и переступила через порог. Растения в саду испускали едкий, удушливый аромат. Тэмми вспомнила темные болотистые дебри, где она едва не лишилась жизни в ту ночь, когда впервые проникла в злосчастный каньон. Похоже, болото подползало все ближе к дому. Стены поросли губчатыми грибами, а плитки, которыми была выложена садовая дорожка, покрывал склизкий зеленый мох.
— Что случилось? — раздался голос Максин.
— Погляди.
Тэмми указала на труп, уткнувшийся лицом в землю, точнее, в целую плантацию грибов. Она даже подумала, что покойный хотел утолить ими голод и умер с полным ртом, мгновенно отравленный их смертоносным ядом.
— Давай перевернем его, — предложила Тэмми.
— У меня нет ни малейшего желания к нему приближаться, — покачала головой Максин.
Неустрашимая Тэмми опустилась на корточки около мертвого тела и решительно подсунула под него руки. Труп оказался ледяным. Она немного приподняла его, пытаясь рассмотреть лицо мертвеца. Но для этого надо было перевернуть труп. Поднатужившись, Тэмми перевалила его на бок. Из складок подгнившей кожи потоками хлынули какие-то белые личинки, а тело мертвеца тяжело шлепнулось на спину.
Тэмми с удивлением увидела, что это не только не мужчина, но, строго говоря, вообще не человек. Существ, подобных тому, что лежало перед ней, Зеффер называл отродьями. Да, несомненно, то был жуткий плод совокупления призрака и животного. Судя по всему, этот гибрид принадлежал к женскому полу — признаки койота причудливо сочетались в нем с чертами сексуального божества. У покойницы было шесть грудей, как и положено животному, но две из них успели полностью разложиться. Четыре сохранившиеся были роскошными, как у восходящей кинозвезды. Они все еще поражали красотой, придавая отвратительному зрелищу несколько сюрреалистический оттенок. Труп кишмя кишел червями, и лишь губы — пухлые, сочные, красные — почему-то оставались нетронутыми.
— Кто это? — крикнула Максин, по-прежнему стоявшая на пороге.
— Всего-навсего несчастное животное, — пояснила Тэмми. — Точнее, нечто вроде животного. Призраки, видишь ли, имели обыкновение трахаться со всяким зверьем. И связи эти, как говорится, не оставались без последствий.
Как видно, Максин ничего не знала о сексуальных развлечениях призраков, так как лицо ее исказила гримаса омерзения.
— Господи, — прошептала она — Каких гадостей здесь только…
И, не закончив фразы, она осуждающе покачала головой. Тэмми вытерла руки о джинсы и внимательно осмотрела ступеньки, ведущие в сад.
— Здесь полно мертвецов, — сообщила она, обернувшись к Максин.
К этому времени любопытство пересилило отвращение, и Максин приблизилась к первому трупу. Тэмми меж тем обнаружила второй, затем третий, четвертый труп, потом целую группу из нескольких мертвых тел. Все они лежали на ступеньках в одном и том же положении — лицом вниз, словно просто споткнулись и упали. Картина была не только грустной, но и занятной, ибо мертвые существа поражали разнообразием: тут были животные мелкие и крупные, полосатые и пятнистые, мохнатые и гладкошерстные.
— Похоже на Джонстоун, — заметила Максин, окинув взглядом печальное зрелище.
Она была недалека от истины. Судя по тому, как тела лежали на траве, можно было подумать, что смерть наступила для них одновременно. Все это чрезвычайно походило на групповое самоубийство. Если бы солнце припекало сильнее, бесспорно, от трупов исходил бы невыносимый смрад. Но здесь, под густыми кронами деревьев, царила прохлада, и запах напоминал скорее гнилую капусту, чем тошнотворное зловоние разлагающейся плоти.
— Интересно, почему почти не видно мух? — спросила Максин. — Им же здесь раздолье.
Тэмми думала о том же самом.
— Не знаю, — неуверенно ответила она. — Возможно, потому, что эти отродья никогда не были по-настоящему живыми. Не забывай, их отцы — призраки. А может, наоборот, матери. Как бы то ни было, не думаю, что их можно назвать созданиями из плоти и крови.
— Но я все равно совершенно не понимаю, почему они все разом передохли.
— Возможно, их питала та же самая сила, что Катю и призраков, — предположила Тэмми. — И после того, как источник этой силы иссяк…
— Они приблизились к дому и умерли?
— Именно так.
— А призраки? — спросила Максин. — Все эти мертвые актеры? Куда они подевались?
— Не знаю, — пожала плечами Тэмми. — Одно могу сказать: здесь их больше ничто не удерживает.
— Так может, они отправились в город и теперь бродят по улицам? — усмехнулась Максин. — Не слишком приятная мысль.
Тэмми сорвала несколько крупных листьев и принялась бережно накрывать ими лица мертвецов.
Максин наблюдала за ее действиями со смешанным чувством непонимания и благоговейного страха. Ей бы никогда в жизни не пришло в голову совершить нечто подобное. Но, глядя на Тэмми, она внезапно ощутила приступ острой симпатии к ней. Эта женщина вынесла многое — и все же сердце ее не очерствело. Она нашла в себе силы думать не только о себе, но и о тех, для кого все неприятности остались позади. Похоже, под этой вполне обычной внешней оболочкой скрывалась незаурядная натура.
— Готово? — крикнула она, когда Тэмми почти закончила с листьями.
— Осталось совсем немного, — откликнулась Тэмми. — Ты знаешь какую-нибудь молитву?
— Когда-то знала, но теперь… — Максин беспомощно развела руками.
— Значит, мне придется придумать подходящие слова самой, — вздохнула Тэмми. — Не годится оставлять их без погребального обряда.
— Хорошо. Я, пожалуй, не буду тебе мешать. — И Максин повернулась, чтобы уйти.
— Нет-нет, — возразила Тэмми. — Не уходи, прошу тебя Я хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной.
— Ты уверена?
— Уверена.
— Ладно, будь по-твоему, — кивнула Максин.
Тэмми помолчала, собираясь с мыслями, и начала говорить — негромко, но проникновенно.
— Господи, я не знаю, зачем эти создания появились на свет и почему они умерли. — И она покачала головой, то ли в знак сочувствия, то ли от собственного бессилия подобрать нужные слова. — Мы, живущие на этой земле, все время ощущаем близость смерти, и когда она забирает тех, кто рядом с нами, мы неизбежно задаемся вопросом: для чего мы родились? И сейчас я думаю о том, для чего родились эти несчастные. Они провели свою жизнь в горестях, тоске и страданиях. А теперь они мертвы. Прошу Тебя, Господи, не оставь их своими попечениями, будь к ним снисходителен и милосерден. Земной их путь не был освещен даже малейшим проблеском радости. Подари же им хоть немного счастья после смерти. Вот и все. Аминь.
— Аминь, — эхом повторила Максин, и это слово, сорвавшееся с губ, столь непривычных к молитве, неожиданно заставило ее залиться слезами.
Тэмми обняла спутницу за плечи.
— Все хорошо, — шепнула она.
— Сама не знаю, что со мной, — пробормотала Максин и, всхлипывая, уткнулась лицом в плечо Тэмми. — Не помню, когда я так плакала. По-настоящему плакала, со слезами.
— Поплакать бывает очень полезно. Пусть все слезы выльются. На душе станет легче.
— Правда? — спросила Максин, вытирая глаза. — Я всегда удивлялась, когда слышала от людей, что слезы им помогают.
— Но это и вправду так. Можешь поверить моему богатому опыту.
— Не знаю, Тэмми, говорил ли тебе кто-нибудь об этом, но ты — потрясающая женщина.
— Приятно слышать. Честно говоря, мне никто и никогда об этом не говорил. Арни, мой бывший муж, не находил во мне ровным счетом ничего потрясающего.
— Значит, твой Арни — безмозглый кретин, — непререкаемым тоном заявила Максин, к которой начал возвращаться прежний апломб.
— Может, вернемся в дом? — предложила Тэмми, все еще немного смущенная неожиданным комплиментом Максин.
— Да, пожалуй, нам стоит вернуться.
Осторожно огибая распростертые на ступеньках тела, они двинулись наверх. Тут Максин пришло в голову, что Тэмми, прикрыв лица мертвых и прочитав над ними поминальную молитву, попыталась возродить идею милосердия и всепрощения во владениях Кати Люпи, где неизменно царили жестокость и бессердечие. Возможно, слова сочувствия и сострадания прозвучали здесь впервые за три четверти века. Катя Люпи не умела прощать: всякий, кто осмеливался ее прогневить, должен был за это жестоко поплатиться.
— О чем ты задумалась, Максин?
— О том, что здесь творилось. — Мисс Фрайзель посмотрела на дом, потом, обернувшись, обвела глазами каньон. — Возможно, все эти газетенки правы.
— Правы? Что ты имеешь в виду?
— Ты ведь знаешь, что желтая пресса окрестила этот дом «сатанинским притоном в окрестностях Голливуда».
— Ерунда, — возразила Тэмми. — Эти журналисты чего только не наплетут.
— Значит, ты не веришь, что комната в подвале — дело рук дьявола или его милой женушки?
— Я не знаю, кто создал эту комнату, да и знать не хочу, — заявила Тэмми. — Я знаю лишь, кто на протяжении многих лет придавал ей столь важное значение. Для кого она стала объектом самых жгучих желаний. Сюда стремились люди. Простые смертные, такие как я или ты. Люди, которые не могли без этой комнаты обходиться.
— Твое замечание не лишено смысла.
— Комнаты, дома и каньоны не могут быть хорошими или плохими, злыми или добрыми, — продолжала Тэмми. — Подобными качествами наделены только люди. Я в этом не сомневаюсь.
— Скажи, а то, что ты сделала с этими… покойниками в саду… помогло тебе? Ты чувствуешь, что исполнила свой долг?
— Вижу, ты решила, что я совсем свихнулась, правда? — улыбнулась Тэмми.
— Вот уж нет. Скорее наоборот.
— Откровенно говоря, я рада, что помолилась за них. У этих несчастных была беспросветная жизнь. Жизнь, лишенная надежды.
— Наверное, сейчас нам стоит поискать Тодда, — сменила тему Максин.
— Да. Стоит. Ведь мы за этим сюда приехали. Но давай договоримся так: если мы не найдем его, скажем, через пятнадцать минут, — Тэмми взглянула на часы, — то бросаем поиски и уезжаем. Согласна?
— Согласна.
— Куда пойдем прежде всего?
— Думаю, в хозяйскую опочивальню. Насколько я знаю, всякий раз, когда ситуация складывалась для него не лучшим образом, наш общий друг предпочитал запереться в спальне.
— Смешно, но Арни тоже всегда так делал. Предпочитал переждать неприятности, валяясь на кровати носом к стенке.
— Ты ничего не рассказывала мне о своем муже, — молвила Максин, когда они, миновав разгромленную кухню, вышли в коридор.
— Было бы о ком рассказывать. Особенно теперь, когда он ушел.
— Как ты думаешь, он вернется?
— Понятия не имею, — равнодушно пожала плечами Тэмми. — Все зависит от того, как он поладит со своей новой возлюбленной.
— Тогда я задам вопрос по-другому: ты хочешь, чтобы он вернулся?
— Ни капельки. И если он когда-нибудь явится, я пошлю его в задницу. Или еще дальше. Уж прости за грубость.
Между тем они подошли к лестнице.
— Может, ты пойдешь наверх одна? — предложила Тэмми. — В конце концов, ты лучше его знала. Он много лет был твоим подопечным, или кем там еще…
Фрайзель, судя по нерешительному взгляду, колебалась.
— Иди, иди, — подбодрила ее Тэмми. — Ты поднимайся наверх, а я поищу внизу.
— Хорошо, — согласилась та. — Только не уходи слишком далеко. Надо, чтобы мы в любой момент могли друг до друга докричаться.
— Я буду поблизости, — пообещала Тэмми. — И если ничего не найду, поднимусь к тебе.
Максин двинулась вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
— У меня нет ни малейшего желания оставаться в этом проклятом каньоне после наступления темноты, — проговорила она на ходу.
— У меня тоже, — подхватила Тэмми и поспешила вниз. Максин проводила ее глазами и, когда спутница скрылась из виду, перевела взгляд на дверь хозяйской опочивальни. Половицы лестничной площадки пронзительно скрипели под ногами — несомненно, призраки учинили наверху такой же погром, как и внизу. Неизвестно, насколько серьезны оказались повреждения, которые получил дом. Вполне возможно, что вскоре он вообще должен был рухнуть. Это еще одна причина, заставлявшая их с Тэмми спешить. Максин читала По и знала, какой удел ожидает прибежища духов и привидений, подобные этому дому. Все они в финале превращались в груду обломков. Не выдержав груза совершенных здесь злодеяний, приюты не нашедших успокоения мертвецов падали, словно карточные домики, погребая под своими обломками всех, кто не успел вовремя унести ноги.
— Тэмми!
— Я слышу тебя, Максин!
— Здесь, наверху, все ужасно скрипит. А как внизу?
— Скрипа и треска тоже хватает.
— По-моему, нам надо поторопиться.
— Мы же договорились. Пятнадцать минут — и уходим.
— Уверяю тебя, этот срок стоит сократить.
Подойдя к двери в спальню, Максин тихонько постучала. Затем окликнула Тодда по имени. Ответа не последовало, и тогда она потянула за ручку. Дверь оказалась незапертой. Максин рывком распахнула ее. В воздухе поднялись клубы пыли, и под дверью что-то треснуло и зашуршало. Нагнувшись, Максин обнаружила на полу за порогом несколько камней и крупных комьев земли, поросших травой. Судя по всему, кто-то набрал в саду целый мешок земли и рассыпал ее по полу.
— Тодд! — вновь позвала Максин.
На этот раз в ответ раздалось какое-то невнятное бормотание. Женщина отважно вошла в комнату.
Шторы были плотно задернуты, и сквозь узкие щели проникали лишь слабые проблески солнечного света Спертый воздух свидетельствовал о том, что никто уже давно не открывал ни окна, ни дверь; однако к запаху затхлости примешивался запах свежей грязи. Оглядевшись в полумраке, Максин различила на кровати темный силуэт. Кто-то сидел там, подняв колени под одеялом. В следующее мгновение она узнала Тодда. Да, это был он, голый до пояса.
— Привет, Максин, — произнес он. В голосе его не слышалось ни радости, ни досады.
— Привет, Тодд.
— Вижу, тебя вновь потянуло сюда?
— Я приехала с Тэмми, — торопливо сообщила Максин, словно пытаясь свалить вину на другого.
— Да, я слышал ее голос. Я ее ждал. Хотя и не был уверен, что она вернется. А вот тебя я не ждал совсем. Думал, теперь, когда я мертв, между нами все кончено. Думал, ты обо мне и не вспомнишь. Знаешь, как говорится, с глаз долой…
— Все не так просто.
— Неужели? А по-моему, это очень справедливая пословица.
— А ты… ты вспоминал обо мне?
— И о тебе. И о Тэмми. И о том, что со мной было. Да, все это время я только и делал, что прокручивал в памяти всю свою жизнь. Здесь, знаешь ли, не так много других занятий.
— Но что тебя тут удерживает?
Тодд пошевелился, и несколько комьев земли скатились с кровати на пол. Максин увидела, что нижнюю часть его тела укрывает вовсе не одеяло, а куча влажной земли. Стоило Пикетту двинуться, и куча эта начала разваливаться. Он протянул руку и принялся сгребать землю, не давая ей просыпаться через край кровати.
Максин с удивлением заметила, что тело Тодда находится в прекрасной форме. Давно он уже не выглядел так хорошо. Живот казался подтянутым, мускулистым и плоским, грудные мышцы, в меру накачанные, рельефно выступали под кожей. Шрамы зажили, и лицо его вновь обрело прежнюю красоту. Следы, нанесенные временем, разными излишествами и скальпелем доктора Берроуза, исчезли без следа.
— Ты прекрасно выглядишь, — заметила Максин.
— Только чувствую себя далеко не лучшим образом, — откликнулся он.
— Правда?
— Правда. Ты ведь знаешь меня как облупленного, Максин. Я ненавижу быть самим собой. Это сводит меня с ума.
Тодд отвел взгляд от бывшего менеджера и вновь принялся поправлять кучу земли у себя на коленях. Максин увидела, что из влажных комьев торчит его возбужденный член.
— Когда я проснулся, он уже стоял, — сообщил Том, поймав ее взгляд, и слегка потеребил член рукой. — И с тех пор он не желает опускаться.
Судя по голосу, он ничуть не гордился этим фактом, но и не был им огорчен; упорно стоявший пенис лишь забавлял его — точно так же как и куча земли, что скрывала нижнюю часть его тела.
— Слушай, а зачем ты устроил на кровати газон?
— Просто для развлечения. Сам не знаю для чего.
— Нет, знаешь, — непререкаемым тоном возразила Максин.
— Ты права, знаю. Я ведь мертв, не так ли?
— Да.
— И я это понимаю, — кивнул Том с угрюмым видом человека, только что получившего подтверждение плохой новости. — Прекрасно понимаю. Стоило мне взглянуть в зеркало и увидеть, что все мои шрамы исчезли, я понял: теперь я стал таким же, как и вся эта дохлая братия в каньоне. И я отправился их искать.
— Зачем?
— Мне надо было с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь из товарищей по несчастью. Узнать, как вести себя в подобных обстоятельствах. Когда ты мертв — и в то же время пребываешь на земле и имеешь тело. Так сказать, плоть. Я думал, может, существуют какие-то правила на этот счет. Но все мертвецы — такие как я — исчезли.
Том оставил в покое свой член и уставился на сверкающую полоску света, что проникала сквозь плотные занавеси.
— Остались лишь те, другие…
— Отродья?
— Да. Но все они передохли, словно мухи.
— Мы их видели. Точнее, их трупы. Там, в саду.
— Мерзкая падаль, — пробормотал Тодд. — Я знаю почему.
— Что почему?
— Почему они все померли.
— И почему же?
Тодд облизнул губы и нахмурился. Взгляд его стал непроницаемым.
— Тут есть нечто, Максин, — сказал Тодд. — Оно выходит по ночам.
Голос его сорвался до хриплого шепота:
— Оно сидит на крыше.
— Ради бога, о чем ты говоришь? — недоуменно вопросила Максин.
— Сам не знаю о чем. Знаю только, что чуть не наложил в штаны, когда увидел его в первый раз. Оно сидело на крыше и сияло.
— Сияло?
— Да, сияло, словно кусочек солнца.
Тодд вдруг принялся торопливо заваливать возбужденный член землей, словно мальчик, которого застали за позорным занятием; он сыпал землю пригоршнями, надеясь скрыть свою эрекцию. Однако усилия его оказались тщетными. Напряженная красная плоть по-прежнему торчала из земли.
— Мне бы не хотелось, чтобы оно увидело меня, Максин, — едва слышно прошептал Тодд. — То, что сидит на крыше. Оно не должно меня увидеть. Ты не можешь сказать ему, чтобы оно убиралось прочь?
Максин не смогла сдержать смех.
— Не смейся, прошу тебя, — с досадой оборвал ее Тодд.
— Ничего не могу с собой поделать, — сквозь хохот сказала она. — Видел бы ты себя со стороны. Сидишь посреди кучи грязи, играешь со своим петухом и рассуждаешь про какой-то страшный свет…
— Я не знаю, что это такое, — повторил Тодд. — Но оно меня пугает.
Максин продолжала бороться с приступами смеха — таким абсурдным казалось ей все происходящее.
— Я попрошу Тэмми прогнать его, — обиженно буркнул Тодд. — Уж она-то не откажется мне помочь. Я знаю, не откажется.
Он по-прежнему неотрывно смотрел на сверкающий луч, пробившийся в щель между шторами.
— Иди и приведи Тэмми, — распорядился Тодд. — Я хочу ее видеть.
— А меня ты больше не желаешь видеть — так это надо понимать?
— Почему же, — покачал головой Тодд. — Если хочешь, можешь остаться. А хочешь, можешь уйти. Ты ведь убедилась, что со мной все в порядке. Живым меня не назовешь, но я вполне здоров.
— Если не считать, что тебя беспокоит какой-то странный свет.
— Да. Свет. Именно свет. Я не свихнулся, Максин. Он там, на крыше.
— Я не сомневаюсь, что ты в здравом уме, — примирительно заметила Максин.
Впервые за все время разговора Тодд пристально взглянул на нее. Луч, на который Пикетт так долго смотрел, каким-то образом проник в его глаза и теперь скользнул по ее лицу. «Наверное, все призраки так смотрят», — пронеслось в голове Максин. Серебристое сияние, испускаемое его глазами, было очень красиво. Но в нем чувствовалось что-то нечеловеческое.
— А что, если нам с тобой все это снится? — предположил Тодд. — В таком доме, как этот, может присниться все, что угодно. Я ведь умер, правда? Я прекрасно помню, что умер. Меня убила эта чертова сука, Катя. Заколола ножом.
Голос Тодда стал мрачным, стоило ему вспомнить о муках, сопровождавших его последние минуты, — не только о физической боли, но и о нравственных страданиях, которые Катя причинила ему своим предательством.
— Знаешь, я должна сказать тебе, что очень сожалею о случившемся, — смущенно пробормотала Максин.
— О чем именно?
— О многом. Прежде всего о том, что в тяжелый момент я оставила тебя без поддержки. Тэмми обвиняла меня в твоей смерти, и она права. Если бы я по-прежнему занималась твоими делами, возможно, всего этого кошмара не случилось бы.
— Так сказала Тэмми?
— Да.
— Она еще не то способна наговорить. Когда ей волока под хвост попадет, она готова обвинить всех в любых смертных грехах.
— Дело в том, что я с ней полностью согласна.
Улыбка сползла с лица Тодда.
— Да, то было самое тяжелое время в моей жизни, — тихо сказал он.
— И своим уходом я нанесла тебе еще один удар.
— Что толку копаться в прошлом? — вздохнул Тодд. — Все кончено.
— Ты думаешь?
— А как же иначе. Все это давняя история.
— Я чувствовала себя такой усталой, — виновато призналась Максин, — такой измотанной.
— Я понимаю. Ты устала от меня. И от себя тоже.
— Да.
— Я ни в чем тебя не упрекаю. Этот чертов город ангелов — настоящий вампир. Он высасывает из людей последние силы.
Сверкающий взгляд Тодда был устремлен на Максин, но она догадывалась, что мысли его далеко.
— Где же Тэмми? — нетерпеливо спросил он.
— Пошла вниз.
— Ты бы не могла привести ее сюда? Сделай мне такое одолжение, если это тебя не затруднит.
— Господи, какая изысканная любезность, — усмехнулась Максин. — Тебя прямо не узнать.
— Как знать, что случится с тобой, если ты задержишься здесь надолго? Возможно, ты тоже себя не узнаешь, — загадочно произнес Тодд.
— О чем ты?
— О том, что здесь к человеку возвращается прошлое. По крайней мере, вернулось ко мне. Иногда я сижу здесь, и мне кажется, будто я в горах.
— В горах?
— Да, в горах. Взбираюсь на отвесную вершину.
— В твоем прошлом не было ничего подобного, Тодд. Ты не можешь вспоминать о горах. Я имею в виду, о настоящих горах. Ты же всегда чертовски боялся высоты. А к отвесным вершинам и близко не подходил.
Тодд отвел от нее взгляд и вновь уставился на щель между занавесями. Сообщение о том, что при жизни он боялся высоты, явно произвело на него удручающее впечатление и заставило задуматься о природе собственных воспоминаний.
— Но если это не настоящие горы, тогда какие же? — растерянно спросил он.
— Скорее всего, это декорация, построенная в одном из павильонов «Юниверсал», — с готовностью пояснила Максин. — Для фильма «Долгое падение».
— Для фильма? И я снимался в этом фильме?
— Разумеется, снимался. У тебя была там большая роль, очень выигрышная. Неужели ты забыл?
— Ив этом фильме я погиб?
— Нет, остался живехонек. Почему ты спрашиваешь?
— Прошлой ночью я пытался припомнить все свои фильмы. Думал, вдруг этот свет заберет меня и мне придется рассказать о том, чем я занимался в этой жизни…
Тодд взглянул на стену над кроватью. Проследив направление его взгляда, Максин увидела, что он нацарапал там — огромными корявыми буквами — несколько названий картин со своим участием Список был далеко не полным и служил несомненным доказательством того, что в сознании Тодда царил полный сумбур. Даже те названия, которые ему удалось вспомнить, были приведены неточно. Так, «Стрелок» превратился в «Убийцу», а «Долгое падение» в «Упавшего». Тодд вставил в этот список и фильм «Боец», сняться в котором ему так и не удалось.
— А ты не помнишь, в скольких картинах я умираю?
— В двух.
— Всего-то? Как мало. Почему?
— Потому что ты обычно играл благородных героев.
— Хороший ответ. Благородные герои ведь не умирают. Никогда не умирают, правда?
— Ну, я бы не сказала, что никогда. Смерть героя бывает очень эффектным концом.
— Где, например?
— Например, в «Истории двух городов».
— Это старый фильм. Ладно, все это не так важно. Главное вот что: мне наплевать на этот проклятый свет. Пусть себе торчит на крыше. Я — благородный герой.
— Значит, ты не хочешь идти за ним?
— Нет, Максин.
— А вдруг он отведет тебя туда, где тебе будет лучше?
— Куда бы это?
— Не знаю.
— Вот видишь. Такого места нет. Ты ничего не можешь придумать.
— Нет, могу. Небеса. Рай.
— Ты думаешь, рай существует? И свет хочет отвести меня туда?
— Я не знаю, Тодд. Я ничего не знаю.
— И я тоже никогда этого не узнаю. Потому что я за ним не пойду. Я герой. Я никуда не должен идти. Поняла?
Что Максин могла на это возразить? Нелепая идея так крепко застряла у Тодда в мозгу, что его невозможно было переубедить.
— Разумеется, ты не должен идти туда, куда тебе не хочется, — осторожно заметила она.
Тодд взял пригоршню земли и сбросил ее с кровати. Влажные комья рассыпались по голым доскам пола.
— Все это ерунда, — изрек он.
— О чем ты?
— О фильмах. Мне жаль, что я потратил жизнь на такую чушь. Лучше бы занялся чем-нибудь полезным. Донни был прав.
— Донни?
— Да.
Неожиданно он устремил на Максин пронзительный холодный взгляд.
— Донни — ведь это реальность, не так ли? Он был моим братом. Или он мне приснился? Скажи, где сон, а где явь?
— Нет, он тебе не приснился. Донни — это реальность.
— Хорошо, если так. За всю свою жизнь я не встречал человека лучше. Прости, если тебе неприятно это слышать.
— Почему мне должно быть неприятно? Он был твоим братом. Я рада, что ты любил его.
— Хм, — буркнул Тодд. В воздухе повисло молчание, долгое молчание. А потом тишину нарушил голос Тодда:
— И правда, если Донни — всего лишь сон, значит, жизнь — полное дерьмо.
