12. Ноябрь 1944 года, Восточная Пруссия
Русский, идущий в полный рост по нейтральной полосе, произвел на солдат 131 дивизии вермахта не меньшее впечатление, чем горящий, но не падающий диверсант – на красноармейцев в окопах напротив. Рискуя вновь вызвать минометный ответ противника, солдаты взяли странного бойца в камуфляже на прицел двух крупнокалиберных пулеметов и расстреляли, а вернее – разнесли в клочья. Удивительно, что свалился странный русский только когда пули перерубили ему ноги. До этого, потеряв половину туловища, он продолжал уверенно шагать. Многие солдаты воевали на Восточном фронте давно, однако ничего подобного не видели ещё ни разу.
Наблюдавший за всем этим лейтенант перекрестился и вдруг снова поднял бинокль. На нейтральной полосе шевелился кто-то ещё. Он не шел в полный рост, полз, и гораздо правее, но был одет в такой же камуфляж, как и уничтоженный только что русский.
Лейтенант сполз в окоп и бросился вправо, попутно собирая группу захвата из наиболее опытных солдат.
Когда второй русский дополз до немецких окопов, группа была уже на месте. Так что, встретили лазутчика «радушно» и скрутили крепко. Впрочем, он и не сопротивлялся.
Когда пленного обыскали, изъяли у него оружие и документы и подняли на колени, лейтенант присел напротив. Раскрыв документы, он с трудом, но всё-таки прочитал звание пленного и его фамилию.
- Майор Золкин?
- Довольны собой, лейтенант? – Смерив офицера необычным, каким-то леденящим душу взглядом, спросил лазутчик на прекрасном немецком. – Теперь можете порвать эту фальшивку.
- Документы фальшивые? Вы не майор Золкин? Кто же вы такой?
- Майор Харальд фон Хиршфельд. Особый диверсионно-разведывательный отряд. Зачем вы разнесли в клочья Макса?
- Кого?
- Оберлейтенанта Макса Лемке. Он шел сюда в полный рост.
- Мы… не знали, кто это… - офицер собрался. – Как вы можете доказать, что тот, за кого себя выдаёте?
- Пока никак. Ведите меня в штаб. Вы в любом случае собирались это сделать, не так ли? И ещё, лейтенант, пока не рассвело, соберите останки моего подчиненного, хорошенько облейте бензином и сожгите дотла. Это очень важно...
…В штабе пехотной дивизии майор фон Хиршфельд не задержался. Ещё до рассвета за ним прибыл кортеж из трех машин, набитых офицерами СС, а первые лучи солнца Харальд увидел уже в Кенигсберге, когда машины проезжали по мосту через реку Прегель, в направлении острова Кнайпхоф. Недолго попетляв по узким улочкам основательно подпорченного бомбардировками союзной авиации исторического центра города, кортеж въехал в небольшой двор, образованный четырьмя крепкими старыми зданиями.
Удивительно, что эти здания уцелели. В них попадали бомбы, и не раз, но ни одна не причинила серьезного вреда. Небольшие бомбы старинную кладку и даже крыши не брали, а крупные – не взрывались. По какой мистической причине так случилось около десятка раз, никто ответить не мог. Или не хотел.
Харальд не раз спрашивал об этом у штандартенфюрера СС Отто фон Штиля, который вот уже второй год экспериментировал в подвалах четырех зданий, имеющих один адрес – Кенигсберг-13. Но штандартенфюрер только усмехался и пожимал плечами. Лишь однажды он ответил, да и то весьма уклончиво.
- Задайте этот вопрос представителям Аненнербе, мой дорогой Харальд. Они двумя этажами выше. А лучше занимайтесь своими делами. Вас и ваших лучших егерей направили помогать мне в проекте «Серебряная рысь», вот и помогайте. А всё остальное пусть останется вне поля зрения.
- Ваш проект связан с делами Аненнербе?
- Мой проект лишь отчасти интересен этой организации, в нем слишком мало мистики, - Отто вновь усмехнулся. – Чистая наука заумна и скучна по мнению этих господ. Вот если бы вы нашли на том перевале волшебную палочку, превращающую простых солдат в боевые машины… или с помощью нашей сыворотки могли бы подниматься в бой мертвецы – другое дело. А эксперименты в области биохимии, фармакологии, физиологии… да ещё с живыми, а не мертвыми… скукота! Они во всё это не вникают из принципа. По-моему, они решили для себя, что мы просто разрабатываем новые таблетки-стимуляторы. Они даже ворчат, я слышал сам, что моей лаборатории не место в таком сакральном месте, что нас лучше переселить в бункер для химических экспериментов. Наш проект слишком научен.
- Вы считаете, что появление «образца номер один» имеет научное объяснение?
- Я не ищу объяснений, Харальд, а использую, если это возможно, попавшие мне в руки инструменты. Найденный вами на Кавказе «образец номер один» стал основой и материалом, а заодно инструментом научного исследования, которое вот-вот даст ощутимый практический результат. Это всё, что требуется знать. Причина появления «образца» вторична. Во всяком случае, пока идёт война. Нечто защищает эти здания от вражеских бомб – такова данность. Причина также вторична. Если на то будет разрешение сверху, нам откроют её после войны. Смотрите на вещи проще, Харальд.
С момента этого разговора прошло чуть больше трех месяцев и фон Хиршфельд убедился, что Отто чертовски прав. Штиль доказал, что его лаборатория имеет право не только на существование, но и на высшую степень защиты, которую неведомым образом ей обеспечивали другие секретные организации, подразделения и отделы, расположенные по адресу Кёнигсберг-13.
Первые испытания были проведены на берегу залива в Пиллау, затем, точечно, на разных участках фронта, и, наконец, состоялся главный эксперимент в окрестностях Гумбиннена. Прибывшие из Берлина кинооператоры снимали всё на цветную пленку, а коллеги из службы имперской безопасности записывали на магнитную проволоку комментарии приглашенных экспертов. Полевые испытания сыворотки Штиля прошли успешно, и майор Харальд фон Хиршфельд также успешно выполнил свою боевую задачу – не оставил русским шансов разобраться с секретным снадобьем, уничтожив все улики.
Штиль мог с чистой совестью праздновать научно-практическую победу. На зависть другим коллегам из Аненнербе. Теперь у него имелось средство, которое могло реально сделать солдат на порядок эффективнее. И это был не стимулятор, это была действительно «сыворотка победы».
- Можно докладывать в Берлин, - потирая руки, заявил фон Штиль, выслушав рапорт Харальда.
- Есть одна недоработка, - признался майор. – Думаю, мне стоит вернуться за линию фронта. Я обнаружил, но не смог прихватить с собой «образец номер один».
- «Образец»? – Штиль удивленно вскинул брови.
Получилось у него как-то неубедительно. Он словно и без Харальда знал, что исчезнувший из лаборатории месяц назад «образец номер один» находится на той стороне. А ведь формально утрата образца могла стоить Штилю карьеры, а то и жизни. До сих пор об этом инциденте знали только пять-шесть человек, но в любой момент правда могла открыться. Штиль это понимал, однако, и в течение месяца после пропажи «образца» вел себя подозрительно спокойно, и сейчас отреагировал довольно странно. Удивление было сыграно плохо. Любой приличный режиссер сказал бы «не верю».
- Так точно, штандартенфюрер. Я чувствую свою ответственность. Пусть я и не занимаюсь охраной. Всё равно, его исчезновение – в том числе и моя недоработка.
- Вы напрасно вините себя, дорогой Харальд. Со своими задачами вы справляетесь блестяще. Вы даже едва не перевыполнили план. Всё-таки погружение в роль русского майора даёт о себе знать.
Штиль явно хотел свести всё к шутке и закрыть тему, но Харальд не сумел перестроиться на новую волну. Он считал, что дело слишком серьезное, чтобы от него так вот запросто отмахиваться. Да, из Книгсберга-13 проблему не решить, но обсудить-то её имелась и возможность, и необходимость.
«Основа, материал, а заодно инструмент» грандиозного эксперимента находился в стане врага, против которого эксперимент и был обращён. Разве не повод для аврала? Почему же Штиль пытался отмахнуться и вертелся, словно угорь на сковородке? Об этом следовало задуматься. Только лучше молча, сопя в тряпочку, как говорили русские.
- Мне помешала довольно странная компания русских, - всё-таки продолжил Хиршфельд. – Я не специалист в ваших исследованиях, но почему-то у меня возникло чувство… что они причастны к эксперименту.
- Не понимаю вас, Харальд, - Штиль вновь удивился, теперь искренне. – Как могут быть русские причастны? Через мою лабораторию уже давно не проходят пленные, вы же знаете.
- Мне тоже интересно, каким образом их мог коснуться ваш эксперимент. Может быть, здесь замешан как раз «образец номер один»? Собственно, чтобы всё это выяснить, а уж затем вернуть «образец», я и хочу отправиться обратно.
- Нет, Харальд. Рисковать вами я не могу. Даже ради «образца номер один». Вы слишком ценный кадр. К тому же, вы засвечены! Вас схватит СМЕРШ, как только вы объявитесь!
- Но ведь «образец» это сокровище, вы сами говорили ещё в сорок втором и повторяли два-три месяца назад. Достояние Рейха. Чтобы его вернуть, позволительны любые действия, вплоть до войсковой операции. Я хорошо это помню. Что изменилось за два месяца? «Образец» исчерпал себя и обесценился до ломаного пфеннига?
- Не хотел вас огорчать, Харальд, но… - Штиль вздохнул и сделал вид, что вынужден признаться, - на самом деле вы и сегодня не должны были рисковать. Я давно знаю, где находится «образец». Его контролирует наш агент. Или даже группа агентов, в подробности я не вдаюсь.
- Почему же они не возвращают «образец»?
- Безусловно вернут, - Штиль торопливо кивнул. – Только это надо сделать, не привлекая внимания. Ни русских, ни наших. Вы же понимаете, почему требуется именно такая скрытность. Если поднимется шумиха… по любую сторону от линии фронта… нам несдобровать. Всем!
Харальд не верил Штилю, по-прежнему чуял подвох, но язык всё-таки прикусил. Отто был очень многослойной личностью. Иногда он вел себя как настоящий ученый, одержимый своими идеями, научной истиной, и мучимый жаждой познания, но иногда мог запросто превратиться в типичного офицера СС, циничного, надменного, беспощадного. А чуть позже он вдруг преображался в обывателя-интеллектуала, только и способного, что рассуждать на всякие никчемные темы или философствовать, подражая одному знаменитому уроженцу Кенигсберга. Сегодня фон Штиль собирался показать себя ещё с одной стороны – изобразить делового человека, который добился выдающихся результатов и намерен заставить всех проявить уважение. Даже высоких гостей из Берлина.
Естественно, вскрытые Харальдом неувязки мешали Отто настроиться на триумфально-деловую волну. Вот он и отмахивался, да выдумывал поводы для отсрочки свидания с прежними проблемами.
Возникшая пауза была воспринята Штилем, как точка и Харальд не стал делать из неё многоточие.
- Понял вас, Отто.
- Чудесно, мой друг, - Штиль заметно расслабился. – В ваше отсутствие произошло множество позитивных перемен. В первую очередь, наш эксперимент перешел в разряд рабочих проектов! Я только что закончил письменный отчет, а наш куратор из Берлина собрал все материалы. Он готов отвезти всё и запустить механизм согласований. Положительное заключение гарантировано, сомнений нет. Однако, Харальд, мы с вами опытные бойцы, верно? Знаем, что страховка никогда не бывает лишней. Вы согласны?
- Конечно, Отто. Что от меня требуется?
- Самая малость. Мы сейчас пойдем к нашему куратору и вы расскажете то, что докладывали мне в 1942 году в палатке у генерала Ланца, когда я впервые увидел «образец номер один». Хорошо?
- Никаких проблем, штандартенфюрер.
- Спасибо, мой друг. Только, Харальд… если будет задан вопрос где теперь «образец», прошу вас отвечать «в надежном убежище под охраной моих егерей». Ложь чудовищная, понимаю, но…
- Я сделаю, как вы просите, - Харальд кивнул.
- На вас всегда можно положиться, мой друг!
Дело было, конечно, не в дружбе. Кроме титулов, у фон Хиршфельда и фон Штиля не было ничего общего, какая тут дружба? Просто Харальд был в курсе, какими крупными фигурами играет Штиль и на сколько ходов вперед просчитывает свои партии. Штандартенфюрер не просто юлил, когда речь заходила о якобы пропавшем «образце номер один», он вёл какую-то игру. Очень сложную, весьма рискованную, наверняка прибыльную. Гроссмейстер-интриган – это был ещё один слой личности Отто фон Штиля, ещё одна его маска. И, надо признать, маска успешная. Почему бы ни урвать свою долю успеха, подыграв Штилю?..
…Берлинский гость расположился в кабинете напротив лаборатории, поэтому петлять по подвальным закоулкам, полным загадочных теней и коварных сквозняков, не пришлось. Невзрачный мужчина в режущем глаз цивильном костюме курил и вяло листал отчет фон Штиля. Наверняка он перебирал листки не в первый раз. Увидев Отто и майора, невзрачный заметно оживился, встал из-за стола и пожал Хиршфельду руку.
- Я ознакомился со всеми деталями, - заверил он, когда отзвучало вступительное слово Штиля. – Ваш рассказ, майор, нужен мне скорее, как живая иллюстрация, подтверждение из первоисточника. Я верю каждому слову Отто, но… сослаться на первоисточник намного эффектнее, не правда ли?
- Так точно, - Хиршфельд сел в предложенное кресло. – Изложить коротко или подробно?
- Как вы рассказали это штандартенфюреру?
- Тогда я был ещё штурмбанфюрером, - с улыбкой заметил фон Штиль, направляясь к секретеру. – Подробности не нужны, Харальд, только то, что относится к «образцу номер один».
- Хорошо, изложу именно так, - Хиршфельд кивнул. – Это случилось в середине августа 1942 года на Кавказе…
…- В тот день в упорном бою за Клухорский перевал героически погибли егеря, заходившие на позиции противника с фланга, по особо сложному маршруту. Их вел местный проводник, старый знакомый генерала Ланца, заядлого альпиниста, до войны порядком исходившего Кавказские горы. Именно благодаря этому маневру, удалось вскрыть оборону врага и обеспечить взятие высоты – быстрое, хотя и с потерями. Группа наших героев также была потеряна. Русские взорвали мины и егерей унесло лавиной вместе с проводником. Прихватила эта лавина и добрую треть вражеских солдат.
В ущелье нам удалось найти только кое-что из снаряжения и несколько трупов. В том числе, вражеских. Тела превратились в кровавое месиво. Я видел это сам. Поскольку некоторые останки было тяжело опознать даже по форме, в лазарет притащили все.
- Разве так бывает? – Берлинский гость взглянул на Отто.
- Бывает ещё и не так, - фон Штиль достал из секретера коньяк.
- Кровь пропитала остатки одежды насквозь, - пояснил Харальд. – Местами было невозможно определить, где куски кожи, а где обрывки ткани. Фарш, как я и сказал.
- Ужасно, - гость поморщился.
- Однако прошли сутки, и вдруг к генералу заявился врач из лазарета. Он сообщил, что один из русских на самом деле жив.
- Жив? Этот… фарш?
- Вот именно. Ланц не поленился пойти и посмотреть лично. Но поскольку он не видел изначального состояния тела, то вызвал меня. И, если честно, я был поражен. Вместо куска фарша на носилках лежало вполне оформленное тело, только всё – сплошной синяк. И этот «синяк» дышал!
- Невероятно, правда? – Вновь вмешался Отто. Он поставил на стол рюмки и налил коньяк. – Прошу.
- Утром я снова явился в лазарет – одолело любопытство, и меня встретил не только врач, но и наш… будущий «образец номер один». Он ещё не мог самостоятельно передвигаться, однако пришел в сознание и выглядел почти прилично, синяки остались только местами. На мои изумленные расспросы он ответить не мог, хотя говорил я с ним по-русски. Но «образец» молчал не потому, что не хотел говорить. Просто он и сам ничего не понимал. Всё происходящее было для него таким же шоком, как и для нас.
- Вы ему поверили?
- А что мне оставалось? Генерал предпочел на эту тему не рассуждать. Другие офицеры взяли с него пример и сделали вид, что ничего не происходит. Я спросил врача, но тот ответил неопределенно. Сослался на то, что Кавказ славится долгожителями, почему бы ни быть и вот таким, как «образец»… неуязвимым? Но меня эта версия не устроила. «Образец» не был местным жителем, это первое. К тому же, выжить после тяжелой травмы и десяти операций или практически воскреснуть из мертвых без врачебной помощи – разные вещи, согласитесь. То есть, в основе второго варианта должно лежать нечто иное – либо мистическое, либо научное, но лежащее за гранью понимания современной медицины.
- К тому моменту генерал Ланц уже связался с организацией, уполномоченной заниматься прикладной мистикой и наукой «за гранью», - вставил фон Штиль и указал пальцем в потолок, явно намекая на расположенные этажом выше подразделения Аненнербе. – И в расположение горнострелковой дивизии «Эдельвейс» был откомандирован я.
- Вскоре в лагерь горных стрелков прибыл Отто, - Хиршфельд кивнул. – Мы передали ему «образец номер один», и на какое-то время я выкинул историю из головы. Вновь окунуться в гущу событий, связанных с «образцом» мне приказали полгода назад, когда начались полевые испытания сыворотки, созданной на основе крови «образца номер один». Для меня загадка, почему Отто привлек именно меня…
- Кого же ещё? – Штиль усмехнулся. – Вы его нашли, вам и пожинать плоды.
- Честно говоря, не вижу связи, но пусть это останется на вашей совести, Отто, - Хиршфельд отсалютовал рюмкой. – Всё остальное, как понимаю, изложено в отчете…
…- Это впечатляющий рассказ, - после небольшой паузы признал берлинский куратор. – Я уезжаю в столицу с чистым сердцем. Ваш рапорт, Отто, магнитные записи бесед с экспертами и кинопленку с фильмом о «солдатах победы» прочитают, услышат и увидят на самом высоком уровне. Думаю, сам фюрер найдет время ознакомиться с этими материалами. Я даже убежден, что так и будет. Вы можете не теряя времени готовить большую партию вашей сыворотки.
- Отправим её в войска? – Штиль заметно воодушевился. – На какой из участков фронта? Вопрос не праздный. От дальности зависит способ транспортировки, упаковка, сопутствующее оборудование…
- Первая партия останется здесь, в Кёнигсберге. Майор фон Хиршфельд, вы по-прежнему будете контролировать применение сыворотки. Вас назначат специальным помощником коменданта. Вам предстоит взять под командование особое подразделение «смешанного формирования». Всё, как было на генеральных испытаниях. Ваши егеря станут командирами, а солдатами будут «воины судного дня», как вам такое название, Отто? По-моему, оно тоже подходит.
- Безусловно, мой генерал.
- Моё подразделение будет штурмовым? – Хиршфельд вновь почуял подвох, теперь скрытый в словах этого генерала в штатском.
- Нет, майор. Подразделение будет охранять очень важный объект. Максимально важный.
Звучало многообещающе, однако Харальд не сумел скрыть, что слегка разочарован. Его, горного стрелка, понизили до охранника? Для чего тогда нужны, например, войска СС? Вслух он, конечно, ничего такого не сказал, но замаскированный генерал уловил недовольство егеря.
- Не хмурьтесь, Харальд, я обещаю вам самое важное дело в жизни. Возможно, именно ваше подразделение выполнит одну из главных боевых задач в этой войне.
- Нас забросят в Москву, мы вломимся в Кремль и убьем Сталина?
- Нет, - генерал отреагировал на дерзость Хиршфельда снисходительной улыбкой. – Но направление вашей мысли верное. Когда придет время, вы всё поймёте.
* * *
Ноябрь 1944 года, Мариамполь
Родными стенами могут стать и чужие. Важно, что в них вместилось. В стенах бывшего немецкого госпиталя расположился госпиталь советский, родной. Ну вот и все основания называть стены родными и поправляться в них быстрее, чем в любых других. А если учесть горячий душ и большой флакон ароматного жидкого мыла, выменянный на тушенку в прошлое воскресенье на местном рынке, предпосылок для скорой поправки становится намного больше. Ведь горячую воду и мыло можно умножать на два.
Доктор Ерёмина вернулась из душа в свой кабинет, заперла дверь, переоделась и накинула белый халат. Сушить волосы она не стала. Это было делом долгим, поэтому Алевтина лишь вытерла их и надела врачебную шапочку.
Проверив, лежит ли, как обычно, в кармане марлевая повязка, Ерёмина вновь покинула свой кабинет и быстрым шагом направилась к операционным. Если взглянуть со стороны, никаких признаков отравления «немецкой дрянью» больше не наблюдалось. Шла Алевтина ровно, не покачиваясь, энергично, да и выглядела свежей и бодрой.
На самом деле так всё и было. Чувствовала себя Алевтина отлично. Наверное, потому, что никакого отравления на самом деле и не было. Закатанный рукав, шприц, конвульсии… это всё отвлекло внимание прибежавших офицеров и ни один из них не удосужился найти след от укола. Дырочка маленькая, понятно, не от пули всё-таки, да только всё равно заметная, особенно на женской нежной коже.
Этот спектакль дался Ерёминой нелегко, но зато спас жизни одним и души другим, она могла собой гордиться. Бомбежка, конечно, всё испортила, большинство «спасенных» Алевтиной погибли, но тут уж претензии к высшим силам. К богу, к судьбе, к стечению обстоятельств… кто во что верит.
От большого коридора оперблок был отделен высокими стеклянными дверями, которые сейчас были почему-то распахнуты.
Алевтина зашла в предоперационную, из которой открывались ещё три двери. За двумя светились только синие лампы, шла санобработка, а в третьей комнате горел яркий свет и негромко переговаривались люди. Ерёмина заглянула в операционную.
Хирург «размывался». Он уже снял перчатки и фартук. Над столом склонились ассистент, медсестра и анестезиолог.
Хирург вышел в предоперационную и снял повязку.
- Алевтина Дмитриевна, мое почтение! Как ваше драгоценное самочувствие?
- Хорошо, Яков Лейбович. Просто на удивление.
- Повезло вам. Говорят, бомбежка была страшная.
- Не в первый раз так повезло. В сорок втором, в Нальчике наш госпиталь вовсе сровняли с землей, но я выжила. Как там товарищ Филин?
- Как вам сказать, чтобы не согрешить против ветра, - хирург вздохнул и достал папиросу. – Капитана Филина привезли почти холодным, прямо-таки комнатной температуры, вот в чём проблема. Сердечная деятельность была близка к нулю, тампонада… Мы вынули сгусток размером с кулак и тут я преувеличиваю, вопреки обыкновению, самую малость! Ушили всё, что протекало, но вы же понимаете… я не великий специалист.
- С вашим-то опытом, Яков Лейбович! Не прибедняйтесь.
- Хорошо, не буду. Ушили всё аккуратно, чисто, большой кровопотери удалось избежать. Сейчас сердце вроде бы восстановило ритм. Состояние тяжелое, но стабильное.
- Спасибо вам, доктор, - Ерёмина пожала хирургу руку.
- Полно вам, доктор, - Яков Лейбович хитровато усмехнулся. – Вам точно не нужна моя квалифицированная помощь? Царапины, порезы, ушибы, прыщики в неожиданных местах… я могу посмотреть и обработать.
- Док-тор! – Алевтина улыбнулась в ответ и погрозила хирургу пальцем. – Давайте, без профессионального романтизма.
- Б…ь! – Вдруг воскликнул кто-то в операционной.
Почти одновременно громыхнул опрокинутый столик, брякнули лотки и зазвенели, рассыпаясь по полу инструменты.
- Галя, держи его! Иван Сергеевич, что с наркозом?!
- Минутку, - Яков Лейбович кивнул Ерёминой, развернулся и быстро вошел в операционную. – Что за шум и классовая борьба?!
- Отошли все! – Вдруг рявкнул ещё кто-то голосом, похожим на голос Филина. – Что вы тут делаете?! Отошли, я сказал!
Ерёмина бросилась к двери операционной.
- Что происходит, Яков Лейбович?!
Алевтина выглянула из-за плеча хирурга и замерла, шокированная уведенным.
- Ничего особенного, - запоздало ответил хирург. – Ваш Филин оказался неблагодарным засранцем. Мы вынули из него финку, а он теперь машет ею направо и налево. Он может кого-нибудь поцарапать.
- Я повлияю, - Алевтина шагнул к столу, рядом с которым стоял голый Филин с окровавленным ножом в руке.
Глаза у капитана были бешеные и взгляд поначалу не фиксировался. Но с каждым мигом в глазах у Никиты появлялось всё больше и больше осмысленности. Впрочем, более заметной была не эта метаморфоза. Едва зашитая рана на груди у Филина заживала. Не прошло и минуты, как она стала выглядеть рубцом двухнедельной давности, из которого почему-то забыли удалить нитки.
На метаморфозу обратили внимание и другие.
- Да-а… швы пора снимать, - негромко и как-то чересчур невозмутимо проронил Яков Лейбович.
- Чем снимать-то? – Проворчала медсестра Галя. – Инструмент весь на полу.
- Филин! – Позвала Ерёмина. – Никита! Слышишь меня? Успокойся, всё в порядке! Ты в госпитале, тебя лечат, ты скоро поправишься.
- Можно было без наркоза, - обращаясь к хирургу, тихо сказал анестезиолог. – Столько добра перевели.
- Во время операции всё ведь по-человечески шло, - Яков Лейбович пожал плечами. – Нет, без наркоза он мог двинуть. А так… посмотри на него. Корсар Карибского моря, с кортиком. Беспощадный разбойник Бармалей. Сколько продлится фаза возбуждения, как думаешь?
- Думаю, вы не о том думаете, коллега, - анестезиолог покачал головой. – Это не шоковое возбуждение, это что-то другое. Взгляни на шрам. Почти исчез.
- Они обо мне говорят? – Филин сфокусировал взгляд на Ерёминой.
- О тебе, - Алевтина указала на финку. – Ножик брось.
Никита опустил взгляд. Обнаружив, что стоит посреди операционной голым, он резко прикрылся рукой и положил финку на стол.
- Фриц промазал, да? – Капитан ощупал грудь. – Не больно даже.
- Ущипни, а то проснуться не могу, - попросил ассистент хирурга медсестру.
Галя без промедления выполнила просьбу и ассистент вздрогнул.
- Не промазал, - ответила Филину Алевтина. – Ты очень быстро поправился, после того, как товарищи хирурги вытащили нож и зашили рану.
- Так бывает? – Никита поднял взгляд на Якова Лейбовича.
- Теперь бывает, - хирург пожал плечами. – Но вам всё равно лучше прилечь, капитан. Галя, каталку.
- И куда? – Спросила медсестра, направляясь к двери.
- В третью палату.
- К тем двоим?
- Да. Случай похожий.
- А «те двое», это кто? – К хирургу обернулась Ерёмина.
- Пациенты с баротравмой. Утром поступили. «Катюшами» накрыло, вызвали огонь на себя. Мы подозревали разрывы внутренних органов, обширное внутреннее кровотечение, но… к вечеру они уже спокойно ходили по корпусу.
- Ложись, - Ерёмина указала Никите на каталку. – Сама тебя отвезу.
- Да я… дойду.
- Голый и без тапочек? – Вмешалась Галя, разворачивая простыню. – Ложись, говорят. Алевтина Дмитриевна, там свободная койка у окна, нижнее бельё в тумбочке.
- Спасибо, - Ерёмина придержала Филина, пока он укладывался на каталку, накрыла его простынкой и вывезла из операционной.
- Кто-нибудь верующий? – Когда за Алевтиной закрылась дверь, спросил Яков Лейбович.
- Всё вам расскажи, - буркнул анестезиолог. – Я в Партии с тридцать седьмого. А что?
- Ощущаю потребность произнести молитву, но не знаю ни одной.
- Есть альтернатива, - анестезиолог подмигнул медсестре. – Галя, будь добра, разведи нам… по сто грамм.
- Ночь на дворе, - буркнула медсестра. – Хоть бы до утра подождали… для приличия.
- Нервы не ждут, требуют успокоения.
- И ещё неизвестно, какое будет утро, - продолжил мысль коллеги Яков Лейбович. – Даже если не поступят другие… такие же, как Филин… хлопоты нам обеспечены. Этот случай спустить на тормозах не выйдет. Это вам не внутренняя травма, которая то ли была, то ли нет… это…
- Всё начальство и СМЕРШ в придачу, - подсказал ассистент. – В гости к нам.
- Галя, разводи! – С заметной тоской в голосе, теперь уже не попросил, а потребовал анестезиолог.
* * *
Всё, что сказали врачи, отложилось в памяти у Филина отчетливо, да только осмыслил он эту информацию с запозданием – лежа на каталке. Точнее, в тот момент, когда откуда-то вдруг возник ефрейтор Покровский, в белой санитарской куртке поверх формы. Алексей перехватил у Ерёминой каталку и ловко завёл её в палату номер три – удивительно маленькую, всего на шесть коек и единственную с зарешеченным окном. Нет, решетка была старая и условная, из тонких прутьев, наверное, раньше в этой комнате располагалась какая-то канцелярия или хранились матценности, но факт немного покоробил.
Филин уселся на каталке и осмотрелся. Его прибытия ожидали двое. Подполковник Васнецов и старшина Бадмаев. Оба в больничных халатах. Командир смотрел на нового обитателя чуть иронично, а Бадмаев расплылся в искренней улыбке до ушей.
Никита покосился на Покровского, затем на Ерёмину и хмыкнул.
- Все в сборе?
- Все, это кто? – Вдруг послышалось со стороны двери.
Филин обернулся.
- Теперь точно все, - он кивком предложил войти. – Присоединяйтесь, товарищ замполит… к пролетариям всех стран.
- Ты это! – В палату вошел подполковник Стасенко. – Думай, о чем шутишь. Ну так что? Кто тут собрался, по твоему мнению?
- Вы-то как тут очутились? – Удивленно спросила Ерёмина.
- По контузии.
- Не в госпитале, в палате. Как вы нас нашли?
- Приснилось, - Стасенко усмехнулся. – Не увиливайте от прямого ответа. Вопрос задан всем, товарищи разведчики. Вам, доктор, тоже.
- Собрались и собрались, - буркнул Покровский. – Так получилось. Свободная палата тут одна.
- Товарищ подполковник намекает на мистическую предопределенность событий, как я понимаю, - сказал Васнецов и теперь адресовал снисходительную усмешку подполковнику Стасенко.
- Это ж мракобесие, - Филин тоже усмехнулся.
- Вы оделись бы, товарищ капитан, - недовольно парировал Стасенко, - а то сидите при женщине в одной простынке, словно римский фараон!
Услышав про «римского фараона», Васнецов, Ерёмина и Филин не удержались и покатились со смеху. Покровский присоединился секундой позже.
Бадмаев продолжал улыбаться до полного смыкания глазных щелочек, но просто радуясь возвращению Филина.
- Отставить ржач, - через силу приказал Васнецов. – Товарищ Стасенко на самом деле задал серьёзный и глубокий вопрос. Есть мнения?
- Ой, уморил, - Ерёмина смахнула с ресниц слезинку. – Всё, что я могу сказать – всем повезло.
- В чем? – Стасенко поначалу насупился, но быстро отошел.
- Вы не понимаете? Каким-то образом к вам в организм попала немецкая дрянь. Та самая, из секретных вагонов. Поэтому вы все живы и здоровы.
- Это везение?! – У Стасенко заметно вытянулась физиономия. – Мы отравились какой-то химией и вы называете это везением?!
- Давайте, без эмоций, - вмешался Васнецов. – Насколько это возможно.
- Как это без эмоций?! – Стасенко почти подпрыгнул. – Мы можем завтра умереть! Или превратиться в таких же… как те… которых вы гранатами…
- Не превратимся, - уверенно сказал Филин. – Немцы под этой дрянью становились неубиваемыми берсерками, тут сходство есть, только тупыми, как бараны. Если впереди не шел козел… в эсэсовской форме или в камуфляже, они сбивались в кучу и стояли.
- В одном из наших случаев и тут нет разницы, - буркнул по обыкновению Покровский, стараясь не поднимать взгляда на Стасенко.
Политработник всё понял, задохнулся от возмущения и начал багроветь.
- Соглашусь с товарищем капитаном, - торопливо вмешалась Алевтина. – Немецкая дрянь делает из солдат неубиваемых берсерков. Как она действует – понятно только немецким изобретателям этого вещества, но очевидно, что мозги у берсерков работают плохо. В случае же с Филином, да и с вами, система рушится. Вещество такое же, но эффект другой. Все в здравом уме. Почему?
- Вы опять уходите в сторону, - заметил Стасенко.
- Никуда мы не уходим, - возразил Филин. – Просто на ваш вопрос ответа нет. Насчет наших… метаморфоз… правильно? – Он взглянул на Еремину, а затем на Васнецова. Оба кивнули. – Тоже нет ясности. Но лично меня больше волнует другой вопрос: что дальше? Каким боком всё это нам выйдет?
- Вот! – Вечный скептик Покровский поднял палец кверху. – Практичный подход.
- Каким – не знаю, но боком – точно, - сказал Васнецов.
- Все молчи давай, - вдруг оживился Бадмаев. – Сюда много-много человек иди. Сердитый впереди. За ним четыре думать много, не верить чему-то. Ещё трое выпили. Мало-мало, по сто грамм.
- Вот прямо по звуку определили? – Недоверчиво спросила Ерёмина и перевела удивленный взгляд со старшины на Филина.
- С гарантией, - Никита кивнул. – Сами увидите…
…«Сердитым», топавшим впереди всех, оказался старший лейтенант Ворончук. За ним в палату вошли два пожилых врача довольно заспанного вида и два офицера абсолютно не кадрового пошиба. При этом оба носили форму летчиков. Филину это противоречие резануло по глазам. «Летчики» выглядели максимум операторами аэростатов, но имели майорские погоны и даже орденские планки на груди.
Трех замыкающих Филин уже знал. Яков Лейбович, его ассистент и анестезиолог выглядели крайне уставшими после сложной операции. Последний так вообще едва стоял на ногах. И когда успели?
То есть, Бадмаев ошибся только в дозе. Остальное сошлось. Но Еремина не успела выразить своё восхищение бурятскому следопыту. Старший лейтенант ОКР СМЕРШ Ворончук начал с места в карьер.
- Вся шайка в сборе! – Вася вел себя, как Стасенко на партсобрании, причем было не понять, всерьёз он или так жёстко разыгрывает. – Какая приятная неожиданность! Даже подполковник Стасенко здесь! Предупреждаю на берегу, граждане, за дверями конвой, во дворе – взвод автоматчиков! Ведём себя тихо, отвечаем на вопросы чётко, сидим ровно, не ёрзаем! Вам всё понятно? Вопросы?
- Одеться можно?
- Валяй, Филин. Хотя так, конечно, виднее, что отстреливать при попытке к бегству.
- Не поможет, - сдержанно икнув, сказал анестезиолог. – Как у ящерки хвост – чпок!.. и снова вылезут.
- Това-арищи! – Возмутился Стасенко. – Где ваша культура и совесть?!
- Это нам и предстоит выяснить, - Ворончук прищурился и обвел всех «длинным» взглядом. – Ну так что, есть желающие сделать чистосердечное признание?
- В чём? – Спросил Васнецов.
- В том, что вы боги! – Анестезиолог глупо хихикнул.
Ворончук зыркнул на троицу врачей и Яков Лейбович с ассистентом вытолкали расклеившегося коллегу в коридор.
- Желания признаться, как понимаю, нет, - старший лейтенант обернулся к одному из врачей постарше. – Симон Леонтьевич, вы сможете провести полное обследование этих… подозреваемых?
- Подозреваемых… в чем? – Немного растерянно спросил врач.
- Это имеет значение?
- Нет, нет, конечно же нет! Я хотел спросить, на предмет чего обследовать, что мы ищем?
- Вы меня спрашиваете? – Ворончук уставился на врача не мигая, как учили.
- Ах, да, да, конечно! – Симон Леонтьевич обернулся к другому «заспанному» доктору. – Вениамин Захарович, надо сделать анализ крови, мочи, рентген…
Врач обернулся к Ерёминой. Та развела руками и взглядом указала на Ворончука.
- Простите, любезный Василий… э-э…
- Просто товарищ старший лейтенант, - подсказал Ворончук.
- Да, да, конечно. Алевтина Дмитриевна тоже арестована? Рентген по её части.
- Здесь пока никто не арестован, - Василий поморщился. – Просто разбираемся. Если доктор Ерёмина докажет, что не состоит в шайке… пусть делает свой рентген. Но по моим сведениям, она вколола себе немецкое снадобье.
- Доказать – раз плюнуть, - Алевтина закатала рукав халата, а затем и гимнастерки. – Смотрите внимательно, видите? Дырок нет.
- Это вы сейчас пошутили? – Вася взглянул на Ерёмину с укоризной. – У Филина дырка от ножевого ранения затянулась, неужели ваша оспинка от укола не затянется? Как вы объясните свой приступ? Говорят, вы едва дышали, бились в припадке. Вас спасали всем миром. Что молчите? Нечем крыть?
- Как раз потому и молчу, - Алевтина буквально впилась взглядом в старшего лейтенанта. – Вы всё доказали за меня. Конвульсии, припадок, спасение… это был спектакль, чтобы отвлечь внимание, сорвать чудовищную провокацию. Вы знаете, что собирались сделать майор Золкин и подполковник Стасенко?
- Не Золкин, а фашистский диверсант под этой фамилией, - поправил Ворончук. – Вы же сами всё видели, если действительно только изображали отравление немецким зельем.
- Видела, - Алевтина кивнула и виновато покосилась на Филина. – И как он ударил ножом капитана Филина, и как стрелял в вас, но почему-то не попал, тоже видела. Но это случилось позже, на нейтральной полосе. А мне пришлось устроить спектакль ещё до бомбежки, когда мы только собирались вытащить трофеи из уцелевшего вагона. Подполковник Стасенко и диверсант Золкин хотели проверить действие немецкой дряни на…
- Золкин оказался диверсантом?! – Наконец дошло до Стасенко и он зафонтанировал, явно пытаясь увести разговор от скользкой для него темы. – Я так и думал! В нем сразу чувствовалась не наша жилка! Коварный враг проник в самое сердце нашей обороны, в контрразведку СМЕРШ! Это непростительная…
- Отставить! – Рявкнул Ворончук. – Никуда он не проникал. Почему вы решили, что он из СМЕРШ? Вы документы у него проверяли?
- Я… нет… но…
- Всё! Лучше молчите, подполковник, - Вася опять поморщился. – Доктор Ерёмина, идите, готовьте ваш рентген!
«Легко отделалась, - мелькнула мысль у Филина. – Нет, вообще-то изложила убедительно, и логика такая… типично женская, не подкопаешься. Но, на месте Васи, лично я не поверил бы. В смысле… нет, поверил! Почуял бы! Но всё равно проверил. Служба в СМЕРШ дело серьёзное, внимание к фактам требуется, а не только чуйка. С другой стороны, набирали бы одних буквоедов, без оперативного чутья, был бы ещё тот клоповник вместо эффективной контрразведки. Так что, правильно Вася поступил. Видно же, что Алевтина попутчица в этой истории, пассажир, а не машинист или стрелочник. От начала и до конца случайно под раздачей».
В палату вернулись Яков Лейбович и его ассистент, а место выбывшего анестезиолога заняла медсестра. Похоже, именно её появление подтолкнуло буксующую ситуацию в нужном направлении. Вениамин Захарович подхватил падающее знамя и приказал медсестре организовать «забор крови», а затем ещё ряд исследований, включая измерение температуры, пульса и давления. Тоны сердца доктор выслушал у всех лично.
Когда врач выдохся, в дело вступил один из «летчиков». Он почему-то проявил познания в неврологии, исследовал рефлексы, а затем подключил всех по очереди к портативному, всего с дорожный чемодан, аппарату неведомого назначения. Пока одни сидели опутанные проводами на приеме у «летчика», другие под конвоем посещали рентген-кабинет и сдавали анализы.
Вся эта катавасия была несколько сумбурной, но при этом загадочно-интересной, так что никто не успел от неё устать. Филин, например, искренне пожалел, что концерт закончился, когда врачи и прочие откланялись. Чуть позже сожаление ушло – вернулась Алевтина. Она держала в руках предварительное заключение консилиума.
Ворончук изучил бумагу и подытожил.
- Пока что предъявить вам нечего, - Василий, наконец, заговорил нормальным тоном, как товарищ, а не как следователь. – Доктор, что тут отличается от нормы?
Ворончук указал на заключение.
- У всех понижена температура, брадикардия, при этом нормальное давление, идеальная кардиограмма, в порядке рефлексы и даже повышена скорость реакции.
- Бради… чего?
- Брадикардия, замедленное сердцебиение.
- Понятно, - Ворончук кивнул. – То есть, здоровы?
- Абсолютно. Более того, у них показатели хороших спортсменов. Кроме температуры, конечно.
- А прежде никто из них к вам не попадал? Карточек на них нет?
- Нет. Симон Леонтьевич первым делом это проверил.
- То есть, тупик, - Василий задумчиво уставился в стену. – В медицинском смысле.
- Ещё не сделаны анализы. Хотя и тут мы вряд ли увидим что-то поразительное, я почти уверена. Следует делать химический анализ, а не общий. И желательно – понимая, что мы ищем. Стимуляторы? Лекарства? Неизвестные вещества?
- Химики подключатся, уже договорились, - взгляд Ворончука прояснился. – За сутки управимся. Ну, а до той поры все остаются здесь. Запру вас в палате от греха подальше. Возражения есть? Или соображения. Выкладывайте, если имеется что-то ещё по теме.
- А что ещё? – Филин пожал плечами. – Ты половину своими глазами видел. Остальное мы тебе рассказали. Дальше твои соображения важны, а не наши.
- Не упустить бы чего. Это ведь и в ваших интересах. Точно нечего добавить?
Никто из разведчиков не ответил, а вот Стасенко вдруг заёрзал, явно мучаясь какими-то сомнениями. Он будто бы что-то знал, но нетвердо, с чужих слов, или не был уверен, что это знание ему не приснилось.
- Рискну… - проронил Стасенко.
- Чем? – Василий удивленно уставился на подполковника.
- Рискну предположить, что остались не оприходованные улики! – Выпалил Стасенко.
- Какие улики?
- Я не знаю.
- О чем тогда вы говорите?
- Вы проверьте, что у Покровского в кармане. В нагрудном.
Ворончук обернулся к ефрейтору и вопросительно поднял бровь.
- Ничего нет, - Алексей нахмурился.
- А если найду? Лучше сам поищи, вдруг запамятовал?
Покровский стрельнул взглядом в сторону Филина, вздохнул и вытащил из кармана пробирку с желтоватой жидкостью.
- Замотался, только сейчас вспомнил. Вот.
Ворончук взял пробирку и взглянул на просвет.
- Немецкая дрянь? – Он адресовал вопрос Алевтине.
- Нужен анализ.
- Да уж, - Ворончук спрятал пробирку в планшет. – Сказать, что я разочарован, не сказать ничего. Боевые товарищи называется!
- Я один виноват! – Запротестовал Покровский. – Сунул в карман машинально и забыл! Если б вспомнил раньше, сразу отдал бы вам, товарищ старший лейтенант!
- С этой минуты – гражданин старший лейтенант, - сурово поправил Ворончук. – Для всех. До полного выяснения. Стасенко, руки за спину и за мной, остальные на месте. Доктор, прошу вас.
Василий указал на дверь…
…- Дернул вас черт! – Когда разведчики остались одни, проронил Васнецов. – Зачем прикарманили эту жижу?
- Лёха правду сказал, отдать хотели, кому следует, - ответил Филин. – Просто не Ворончуку, а повыше начальству… или химикам. Я хотел по ситуации сориентироваться.
- Лучше скажите, откуда Стасенко узнал о пробирке? – Вставил Покровский. – Не мог он видеть, как я её прикарманил.
- Значит, мог, - Филин пожал плечами. – Он ведь был у машины, когда ты жидкость из шприца сливал. Он мог не обратить внимания, но в подсознании осталось. И вылезло теперь. Нам на голову.
